манину следующую историю. Когда дивизию перевооружали на новые ракеты, старые предполагалось вывезти на утилизацию. До этого их приказано было сложить на местности, как раз с этой целью и выбрали территорию у заброшенного кладбища, поскольку она находится достаточно далеко от военных городков и боевых позиций дивизии. Кроме того, сюда подходит одна из железнодорожных веток, где оборудован специальный перегрузочный пункт. Однако за старыми ракетами никто транспорт не присылал, и они продолжали лежать под брезентом прямо на земле. Постепенно украли и брезент. Из ракет пошло топливо, содержащее дихлорэтан, прочие высокотоксичные компоненты. Он, начхим, неоднократно писал рапорты на имя командира дивизии, тот обращался в вышестоящие штабы, но вот уже скоро пять лет все остается как было. На этом участке теперь трава не растет и часть деревьев засохла. Идут испарения. Несколько солдат пришлось госпитализировать. Один из них умер. Об этом тоже докладывали наверх, но снова никакого эффекта. А между тем компоненты топлива, разлагаясь, уходят в землю, и скоро с грунтовыми водами они попадут в реку, что всего в нескольких километрах отсюда. Тогда разразится экологическая катастрофа, все попадут под трибунал, а он, начхим, первым. Ему до пенсии еще два года нужно дослужить, а то бы давно ушел. Куманин, слушая начхима, пытался сообразить, о каких разрешениях министерства обороны говорил ему комдив, но так и не догадался. Он был уверен, что у генерала Петрунина найдется достаточно "отмазок", чтобы в случае чего прикрыть себя и подставить начхима. Все играют в подобные игры по одинаковым правилам, жертвуя майорами и сохраняя на племя генералов. В это время вернулся из каптерки у дороги солдат, посланный майором. В руках у него были два респиратора (к счастью, не противогазы). Тем самым он давал понять офицерам, что сам туда идти не намерен. В респираторе было тяжело дышать, и Куманин взбунтовался, предположив, что от одного посещения ничего страшного не произойдет. - Дождей давно не было, может, обойдется. - Как хотите, - ответил начхим, - а я пойду в респираторе. В случае чего, у меня вот два свидетеля есть, что вы сами отказались. - И он показал на солдата и водителя. Куманин хотел ему сказать, что он предпочел бы иметь более надежных свидетелей, но промолчал и сказал: - Пошли! Видя, с какой неохотой облаченный в респиратор начхим следует его призыву, Куманин сжалился и, разглядев за высохшими стволами деревьев краснокирпичные руины старинной часовни, сказал: - Вы можете остаться здесь, я один со всем справлюсь. Начхим с готовностью согласился, хотя, наверняка, имел приказ генерала Петрунина тщательно наблюдать за всеми действиями Куманина и представить по этому поводу специальный рапорт. Но майору больше хотелось дослужиться до пенсии. Открывшийся перед Сергеем пейзаж больше напоминал кадры из кинофильма о конце света, где некий кровожадный вирус, занесенный из космоса, уничтожил все человечество в самый разгар его творческой деятельности. Вокруг сохранившихся развалин небольшой часовни, как гигантские личинки чудовищных насекомых, лежали со вспоротыми животами десятки (если не сотни) зенитных ракет, некоторые с боеголовками. Из вспоротых корпусов и выломанных или открытых лючков свисали, как вывалившиеся кишки, кабели и разноцветные провода, украшенные хитрыми разъемами. Из ракет вытекала на землю какая-то жидкость малинового цвета, весьма напоминающая кровь. Кое-где жидкость была зеленого или зелено-желтого цвета. За высохшими деревьями и кустарниками угадывалась железнодорожная ветка - виднелась открытая платформа, с которой трое солдат в противогазах сбрасывали гравий. Пахло паленой резиной, и Куманин уже стал жалеть, что отказался от респиратора. Осторожно шагая, он обошел часовню, стараясь не наступать на то, что осталось от былой противовоздушной мощи СССР. Остатки ракет возвышались небольшими островками среди переливающихся малиново-зеленым цветом лужиц зловещей жидкости, служившей некогда ракетным топливом. Но во всем этом кошмаре была и положительная сторона - старое отшельническое кладбище за часовней не заросло буйно травой, сорняками и кустами, не было покрыто несколькими слоями сгнивших листьев, и его монашеская простота предстала перед Куманиным во всей своей мистической наготе. На некоторых могилах были даже целы покосившиеся кресты, хотя на большинстве они оказались сбиты, видимо, просто из хулиганских побуждений, валялись между могил под грудой проводов, разъемов и остатков печатных схем. На разбитых могильных плитах еще можно было прочесть отдельные буквы славянской вязи, некогда горевшие золотом и увековечивавшие имена схимников и печальников, ныне забытых навсегда. Кладбище было маленькое - не больше двадцати заброшенных холмиков. Скит, вероятно, успел просуществовать не больше тридцати-сорока лет, прежде чем на него наехало паровым катком колесо истории. Куманин обвел погост взглядом, пытаясь найти ту могилу, которую искал. Ему стало не по себе от гнетущей тишины вымершего пространства. Он прошел еще несколько шагов вперед и, наконец, скорее даже не увидел, а почувствовал, что нашел именно то, ради чего ему пришлось с утра влезть в военную форму. На одной из могил каким-то чудом сохранилась трава и лежали две красные гвоздики. Этот небольшой зеленый холмик был зажат между двумя старыми могилами отшельников, чьи покосившиеся кресты как бы склонились над ним. Куманин подошел ближе. В небольшой ложбинке между могил лежала проржавевшая насквозь пирамидка, наподобие тех, что украшают могилы бедных людей, заботы о похоронах которых взяла на себя профсоюзная общественность. Обычно такие пирамидки венчаются звездочками, но на этой не было ничего, а, может, давно истлело. Сама пирамидка сохраняла форму только благодаря четырем угольникам из какого-то прочного материала. Забыв обо всех предостережениях начхима, Куманин наклонился и поднял пирамидку, чувствуя как она крошится под его пальцами. В этот момент что-то упало к его ногам. Куманин вздрогнул. Маленькая, то ли медная, то ли латунная табличка, потемневшая от грязи и времени, сорвавшись с прогнивших винтов, крепящих ее к пирамидке, издала звук, который показался Куманину до странности резким. Табличка была небольшая, чуть больше тех, что украшают двери старинных квартир. Достав носовой платок, Куманин поднял ее, пытаясь прочесть фамилию, скорее выбитую, чем выгравированную чьей-то не очень умелой рукой. Затем, завернув табличку в носовой платок, он сунул ее в тужурку под ремень и стал осторожно выбираться обратно. Начхим дивизии был прав. Не успел Куманин отъехать от шоссе по направлению к Нефедове", как почувствовал странную резь в глазах и легкое головокружение. Потом запершило в горле. Он даже остановился на несколько минут, чтобы немного придти в себя. Жара, стоявшая с утра, стала спадать. Усилился северо-восточный ветер, нагоняя тучи и обещая долгожданный дождь. Вокруг него шумели под ветром верхушки деревьев, обступивших шоссе. Куманин вышел из машины и подставил разгоряченную голову под освежающую струю ветра, глубоко дыша. Жаль, что негде было ополоснуть лицо. Стало немного легче, и Куманин поехал дальше. Через несколько минут показался милицейский пост у поворота к "Объекту 17". Трое "гаишников" стояли на обочине, дымя сигаретами и о чем-то беседуя. Куманину показалось, что при виде его машины, один из них выплюнул окурок и стал что-то говорить в передатчик, висевший на груди. Видимо, это было простое совпадение. Поскольку Куманин был в форме, дорожно-патрульная служба на него никак не отреагировала, а один инспектор даже отдал честь. Когда Куманин остановил свою машину у дома Феофила, уже накрапывал дождь, быстро набирая силу. Держа в руке фуражку, Куманин вышел из машины. Под бодрящими струями с небес, которые доставили ему удовольствие, он постучал в дверь. Феофила дома не оказалось - тот с утра уехал в Москву, предупредив мать, что пробудет там дня два-три. Куманин спросил ее, где можно отыскать Феофила в Москве. Та ответила, что понятия не имеет и вообще делами сына не очень интересуется, хотя знала адрес. "Видимо, я в своей форме напоминаю Клавдии Ивановне участкового, который все время терзает Феофила", - подумал Куманин. Но ошибался - напоминал он Клавдии Ивановне совсем другого человека. "Информация, добытая им в расположении дивизии генерала Петрунина, с лихвой перекрывала неудачную поездку к Феофилу, - решил Сергей. - Подумаешь, какие-то лишние двадцать километров туда, двадцать обратно. Понадобится поговорить с Феофилом, вызову его к себе повесткой". А потому, нахлобучив фуражку на мокрую от дождя голову, Куманин, извинившись, направился к выходу, радуясь шумящему во дворе ливню. Голова была тяжелая, лицо продолжало гореть, правда, резь в глазах прошла. - Молодой человек, - неожиданно обратилась Клавдия Ивановна. - Извините. Можно вам задать один вопрос? - Да, пожалуйста, - ответил Куманин, - в чем дело? - Скажите, - смущенно проговорила старушка, - у вас в родне не было никого по имени Агафон. - Агафон? - удивился Куманин. - Дедушку моего по отцовской линии звали Агафон Иванович, а что? - Похожи Вы на него очень, - еще более смущаясь, продолжала Клавдия Ивановна, - как вылитый. - О чем вы говорите? - не понял Куманин. - На кого я похож? - На дедушку своего, - объяснила мать Феофила, - Агафона Ивановича Куманина. Вот на кого. Прежде чем Сергей успел воспринять сказанное, Клавдия Ивановна скрылась в комнате и быстро вернулась, неся старинную фотографию на паспарту с затейливой виньеткой какого-то доисторического фотоателье. Первое, что бросилось Куманину в глаза, была поблекшая надпись серебром: "Фотография Шипцера в Серпухове. Золотая медаль Нижегородской ярмарки 1913 года". На снимке был изображен мужчина лет тридцати пяти в сюртуке и сложном галстуке. Его жилет украшала массивная цепочка, на сюртуке был непонятный значок. Мужчина сидел на стуле с высокой резной спинкой, держа на коленях двух малышей, в чем-то белом и воздушном. С величайшим изумлением Куманин узнал в этом мужчине ... себя! Действительно сходство было потрясающим! Если у него и оставались сомнения, то их развеяла Клавдия Ивановна. - Вот это - я, - указала она на ребенка, сидящего на левом колене, - а это - сыночек Агафона Ивановича, Степочка. Ваш батюшка, наверное. Сказать, что Куманин был потрясен, это значит ничего не сказать. Он хотел что-то произнести, но никакие слова не приходили в голову. Вид у него был, вероятно, очень растерянный, потому что Клавдия Ивановна участливо спросила: - Что с вами? Вы этого не знали? Сядьте, пожалуйста. Что вы стоите? - Она боялась, что Куманин сейчас упадет. Куманин тяжело опустился на табурет, снял фуражку и, не совсем осознавая, что говорит, хрипло спросил: - Кто вы? Клавдия Ивановна рассказала, что она - дочь Ивана Арсеньева, совладельца Агафона Куманина по пароходной компании, опытного речного капитана, который водил суда по Оке, Каме и Волге аж до Махачкалы. У Агафона Куманина и Ивана Арсеньева в один год родились дети: у первого - сын, у второго - дочь. Компаньоны планировали их в будущем поженить и породниться. Насколько это было серьезно, сейчас трудно сказать. После гибели Куманина - его вместе с другими утопили чекисты в барже - застрявший в Астрахани Иван Арсеньев вернулся в Куманино и попытался найти Степу, но его самого арестовали. Вернулся в 1925 году совершенно больным, в 1934 умер. - И, слава Богу, - закончила Клавдия Ивановна, - Проживи он еще года два-три, снова взяли бы. Когда нас с матерью арестовали, поначалу главным обвинением было как раз то, что отец является совладельцем пароходной компании. Куманин молчал, продолжая смотреть на собственное лицо, запечатленное на старинной фотографии почти за полвека до его появления на свет. Ему вдруг стало страшно. Он представил, как его хватают, выворачивая за спину руки, выволакивают из дома, ведут, подгоняя прикладами и штыками на пристань, где бросают в грязный и вонючий трюм старой баржи. Бросают на груду уже лежащих там живых и мертвых людей, стонущих, молящих о пощаде, кричащих от ужаса и непонимания: "За какую вину их подвергают массовому истреблению?! Какая катастрофа произошла в их стране, что за режим захватил в ней власть, почему все лучшее, что было в России, подлежит уничтожению?" Вот со скрежетом и лязгом падают крышки люков, и свет навсегда померкнет для тех, кто в трюме. Только вода журчит за бортом. Это журчание становилось все громче, разрывая сердца и легкие обреченных. Дождь усиливался. - Вы дадите мне эту фотографию, - очнувшись, попросил Куманин. - Нет, - сказала она, - не дам. Зачем она вам? - Я хотел бы показать ее отцу, - сказал Куманин, - ведь он тоже ничего не знает, кроме того, что его отец пропал в самом начале гражданской войны. - Пусть Степан приедет ко мне и посмотрит, - предложила Клавдия Ивановна. - Эта фотография - единственное, что связывает меня с дорогим прошлым. А вам-то зачем такое прошлое? Оно вам только помешает. Куманин вспомнил, как в первые годы службы в КГБ он гордился тем, что является чекистом во втором поколении и пытался добыть данные о пропавшем деде. Может, он тоже был чекистом. Но дед Агафон неожиданно заявил о себе в доме полусумасшедшего диссидента, которого ведомство Куманина пыталось сгноить в психушке и который по какому-то странному стечению обстоятельств проник в его квартиру с помощью монтировки. - Может быть, вы и правы, - согласился Куманин, немного приходя в себя. - Прошлое догоняет нас и иногда больно бьет. Я все-таки прошу у вас разрешения еще раз приехать сюда вместе с отцом. - А Степан тоже у вас служил? - поинтересовалась Клавдия Ивановна. - Да, - немного помявшись, признал Куманин. - Родителей убили, а детей и внуков заставили убивать других, - печально заметила старушка. - Сейчас уже ничего не поправить через столько лет. Куманин ничего не ответил - отвечать было нечего. Ни он, ни, насколько ему было известно, его отец никого не убивали, в баржах не топили, на фонарях не вешали. "А ведь я мог быть ее сыном", - мелькнула у него мысль, когда он поворачивал ключ в зажигании. Ошеломление от неожиданной встречи с дедом прошло, и он стал думать, как сообщить обо всем отцу. "Может, не говорить ничего вообще? Нет, нужно сказать". Куманин решил, что, когда доберется до дома, сразу же попытается связаться со Степаном Агафоновичем по тому ленинградскому телефону, что он обнаружил в квартире отца. Ливень прошел, оставив на небе всклокоченные рваные облака. Солнце временами появлялось в просветах туч, но уже цеплялось своим огненным диском за верхушки, деревьев синевшего на западе леса. За всеми известиями, свалившимися на него, Куманин забыл о рези в глазах и головокружении. Подставив лицо под холодный ветер, бьющий в опущенное стекло, он гнал машину обратно в Москву, держа стрелку спидометра на ста километрах. Ни один гаишник не осмеливался остановить машину, когда за ее рулем в полной форме сидит майор КГБ! Машина приближалась к повороту на "Объект 17". "А ведь там дом моего деда, - подумал Куманин. - Взглянуть бы. Надо попытаться выписать туда пропуск". Двое "гаишников" стояли возле своей машины, а третий - капитан с рацией, которого заприметил Куманин еще во время прошлой поездки, - неожиданно возник из придорожных кустов. Выйдя на проезжую часть, он повелительным взмахом жезла приказал Куманину остановиться. Тот резко притормозил и, открыв дверцу, приготовился дать гаишнику достойную отповедь, если тот заикнется о превышении скорости. Если бы капитан не встал прямо на его пути, Куманин вообще проигнорировал бы все его "жезловые" приказы. Гаишник подошел к машине и приложил руку к козырьку. - Майор Куманин? - спросил он. - Да, - в изумлении ответил тот. - В чем дело? - Проезжайте под кирпич, вас там ждут. - Кто ждет? - возмутился Куманин. - Вы что - рехнулись? - Очень ждут, - повторил капитан, - подвиньтесь. Я сяду за руль. Отодвинув в сторону пассажирского сидения совершенно ошалевшего Куманина, капитан сел за руль, развернул машину через разъединительную полосу и поехал на запрещающий "кирпич" по уходящей в сторону дороге. - Вы мне можете объяснить, в чем дело? - свирепо спросил Куманин, - Что все это значит? Вы мне срываете... - Вам все объяснят, - буркнул капитан, - сидите спокойно. В это время за поворотом дороги открылся шлагбаум, возле которого стояли лейтенант и двое солдат войск КГБ с короткоствольными автоматами. Один из них держал на коротком поводке огромную немецкую овчарку в строгом наморднике. Шлагбаум поднялся, и машина, не останавливаясь, поехала дальше. Внезапно лес как бы раздвинулся, и перед Куманиным во всей красе открылся особняк его деда Агафона. Уютный трехэтажный дом с колоннами и галереями на первый взгляд совершенно не пострадал от времени. Правда, Куманин был в несколько нервозном состоянии, чтобы по достоинству оценить вкус своего деда. В былые времена особняк, видимо, стоял на искусственном островке посреди декоративного пруда. Ныне пруд высох, и создавалось впечатление, что дом окружен высохшими рвами, как средневековый замок. К нему был переброшен мостик более поздней постройки, нисколько не гармонировавший с архитектурой самого здания. Машина переехала мост и остановилась между колоннами подъездной галереи, прямо у массивных дверей, где некогда останавливалась бричка (а, может, автомобиль?) Агафона Ивановича. "А ведь он погиб, когда ему было чуть больше, чем мне", - мелькнула мысль у Куманина. Массивная дверь открылась, и навстречу им вышел мужчина лет пятидесяти в жилетке без пиджака и в галстуке-бабочке. - Выходите, - приказал капитан Куманину. Ничего не соображая, Куманин вылез из машины. - Сдайте оружие, - сказал человек в жилетке. - У меня нет оружия, - ответил Куманин. - Вот как? - удивился встречающий. - Тогда приведите форму в порядок и следуйте за мной. Куманин подтянул галстук, поправил фуражку и застегнул китель на все пуговицы. Между тем, "гаишник" развернулся и поехал на машине Куманина через мост в обратном направлении. - Моя машина! - пришел в себя Куманин. - Куда он поехал? - Не задавайте вопросов, - строго произнес человек в жилетке. - Следуйте за мной. Первое, что увидел Куманин, войдя в дверь, был пожарный щит, рядом с которым висела табличка: "Ответственный за противопожарную безопасность объекта тов. ...", но фамилия отсутствовала. Они поднялись на второй этаж. Интерьер был "стилизован" под общий казенный образец: оштукатуренные стены с остатками лепнины, красные дорожки на полу, как на Лубянке, портрет Дзержинского в холле второго этажа, какие-то дополнительные перегородки, разделяющие некогда обширные помещения. - Откройте дипломат, - потребовал тот, что в жилетке, когда они поднялись в холл. Куманин повиновался. - Что это? - тем же ровным голосом спросил неизвестный, указывая на завернутую в платок латунную табличку, которую Куманин изъял с ракетной свалки Краснознаменной дивизии ПВО. - Не ваше дело, - внезапно окрысился Куманин, захлопывая дипломат. - Не надо хамить, - спокойно проговорил человек в жилетке, - не забывайте, где находитесь. - А я не знаю, где нахожусь и что все это вообще значит, - зло продолжал Куманин. - На каком основании я задержан в момент проведения оперативно-розыскного... - Достаточно, - прервал его мужчина в галстуке бабочкой, - не пререкайтесь. Я спрашиваю, что у вас в дипломате? - Личные вещи, - сдерживаясь, ответил Куманин. - Хорошо, - после некоторой паузы проговорил мужчина в жилете. - Следуйте за мной. Шагая друг за другом (Куманин сзади), они прошли по ковровой дороже к двустворчатым дверям, за которыми оказалось обширное помещение, уставленное низкими столиками и мягкими креслами - что-то вроде курительной. На стене висели портреты Горбачева и Андропова. Жестом руки приказав Куманину подождать, человек в жилетке прошел в обитую кожей дверь, находящуюся в глубине помещения. Вскоре он вернулся и кивком головы разрешил Куманину войти. Пропустив его мимо себя, он бесшумно прикрыл дверь. Куманин очутился в кабинете с тщательно зашторенными окнами. В комнате было полутемно, и ее размеры скрадывались тенями. За массивным письменным столом, освещенном настольной лампой со старомодным зеленым абажуром казенного образца, сидел человек в военной форме с погонами генерал-лейтенанта. Он перебирал пожелтевшие документы в толстенной папке с тесемками. Какое-то мгновение Куманин не мог понять, кто сидит перед ним. Генерал-лейтенант поднял голову от бумаг и посмотрел на Куманина, и только тогда до него дошло, что за столом сидит генерал Климов. Глава 9 Казалось, оба были удивлены одинаково. По-видимому, Климову раньше не приходилось видеть Куманина в военной форме, поскольку генерал, закрыв лежащую перед ним папку и откинувшись в кресле, рассматривал того с изумлением. Сам Куманин, как, впрочем, и все на Лубянке, также никогда не видел Климова в форме. Кроме того, он считал Климова генерал-майором, и несколько опешил, заметив на нем погоны генерал-лейтенанта. Все это стало причиной несколько затянувшейся паузы, которую прервал Климов: - Хорош! На войну собрался? Куманин, которому пауза позволила более или менее оценить ситуацию, решил потянуть время: - Здравия желаю, товарищ генерал! - Ты что рыскаешь, как волк, по Симферопольскому шоссе? - игнорируя приветствие подчиненного, поинтересовался Климов. - Ты чем должен был заниматься в мое отсутствие? Куманин обратил внимание, что орденских колодок на мундире генерала Климова было поменьше, чем у маршалов Брежнева и Жукова, но вполне достаточно, чтобы создать впечатление, будто генерал две мировые войны подряд командовал какой-нибудь ударной армией прорыва. - Ты оглох? - переспросил генерал. - Я, кажется, спросил, майор Куманин, чем занимаетесь, гоняя по дорогам с недопустимой скоростью? - Выполняю ваше приказание, товарищ генерал, - скромно ответил Куманин. - Мое приказание? - деланно удивился Климов. - Я тебе давал приказ создавать дорожно-транспортные происшествия или понижать боеготовность краснознаменных дивизий? - Никак нет, - рапортовал Куманин. - Вы мне дали приказ, товарищ генерал, отыскать место захоронения последнего императора Николая II. - Ах, вот как?! - оживился Климов. - И что же? Император у вас захоронен на обочине Симферопольского шоссе, где-нибудь между Москвой и Серпуховым? Возможно, в огороде у этого психически ненормального психиатора, как его? - Пименова, - почтительно подсказал Куманин. - Если вы мне разрешите доложить... - Докладывай, - разрешил генерал, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство подчиненным, которому было доверено выполнение особо важного государственного задания. Куманин открыл дипломат и положил перед Климовым латунную табличку, завернутую в носовой платок. Табличка от времени покрыта патиной, но грубо вырезанный на ней текст читался без особых усилий. "ПОЛКОВНИК РОМАНОВ Н. А. 1867-1940". Климов оторопело смотрел на этот текст, то поднимая глаза на Куманина, то снова опуская их на табличку, беззвучно шевеля губами. Наконец, он достал из ящика огромную лупу и стал изучать надпись на табличке. - Да-а! - проговорил он, клада лупу на стол. - Интересное кино! Где ты ее добыл? - На территории дивизии генерала Петрунина, - доложил Куманин. - Для этого и форму одел. Климов посмотрел на Куманина так, будто увидел его впервые в жизни. Так герои мультфильмов смотрят на любимых собак, когда те неожиданно начинают говорить человеческим голосом. - Садись, - после очередной паузы произнес Климов и снова стал рассматривать пластинку в лупу, как бы подозревая, что Куманин изготовил ее сам, чтобы отчитаться о выполнении задания. - А совпадения никакого тут быть не может? - спрашивая скорее самого себя, чем Куманина, проговорил Климов. - Исключено, - ответил Куманин. - Все сходится. - Исключено? - переспросил Климов. - Ничего нельзя исключать. До войны в системе работали такие хитрованы, которые только и мечтали, чтобы будущие поколения посчитали их дураками. Кто там рядом с ним похоронен? - Какие-то монахи-отшельники, - доложил Куманин. - Последнее захоронение - в конце 1918 года. - Как ты вышел на это кладбище? - спросил генерал. - Здесь в ближайших деревнях полно вдов, чьи мужья некогда охраняли шлагбаумы на пути к этому особняку, - ответил Куманин. - Эти вдовы, несмотря на преклонный возраст, помнят гораздо больше, чем вы себе представляете. Они помнят даже старшего майора Лисицына. - Интересно, - проговорил Климов в некотором недоумении. - Я пытался найти это кладбище, но в дивизии сказали, что оно давно, чуть ли не сразу после войны, уничтожено. А как тебе удалось туда пробраться? - Меня приняли за кого-то другого, - улыбнулся Куманин, - за инспектора по экологии, кажется. Они там отравили огромную площадь ракетным топливом. В самом центре этой территории и находится кладбище, весьма прилично сохранилось. Я вам скажу даже больше - на могиле полковника Романова, кем бы он ни был, я обнаружил свежие гвоздики. Совершено потрясающе! Крутом картина грядущего апокалипсиса, а тут... Туда даже запрещен вход без противогазов. - И тебе выдали противогаз? - поинтересовался Климов. - Хотели, но я отказался. - Напрасно, - покачал головой генерал. - Пары разлагающегося ракетного топлива провоцируют галлюцинации. Тебе померещилось. Гвоздики были красными? - Красными - подтвердил Куманин. - Одни принимают это за гвоздики, другие за маки. Это не ракетное топливо. Это гораздо хуже. Я бы на твоем месте лег в госпиталь на обследование, - почему-то улыбаясь, сказал Климов. - Это были гвоздики, красные гвоздики, - настаивал на своем Куманин. - Если это так, - Климов согнал с лица улыбку, - то вообще получается какая-то чертовщина. Хочется думать, что только гвоздики тебе померещились. - Мне померещились не только гвоздики, товарищ генерал, - ответил Куманин. - Мне много чего померещилось, пока вы отсутствовали. - Например? - генерал Климов продолжал смотреть на своего подчиненного с неослабевающим интересом. Куманин снова открыл свой дипломат и вынул прозрачную папочку, в которой лежало свидетельство о смерти старушки, приехавшей из сибирской глухомани на экскурсию в ростовский Кремль. - Вот как? - удивился Климов. - Куда ни кинь - везде Романовы. Надо бы вообще всех Романовых в Союзе арестовать и собрать в специальный лагерь, а комендантом назначить майора Куманина, чтобы он заставил всех признаться, какое они имеют отношение к царской фамилии. - Все это так, - согласился Куманин, - но вы упустили из внимания одну маленькую подробность. Вы не обратили внимания на дату смерти этой гражданки. - Почему не обратил, - возразил Климов. - Вот она, дата - 28 июля 1988 года. Ну и что? - Именно в этот день, - подсказал Куманин, - милиция города Ростова подобрала на автобусной остановке мальчика по имени Алеша Лисицын. Климов вздрогнул, как от неожиданного удара. Он даже сжался в кресле, хотя, возможно, это Куманину тоже померещилось, как гвоздики на могиле полковника Романова. - Шестакова... - прошептал генерал. - Я слишком поздно узнал, что вы с ней учились в одном классе, а позднее были любовниками. Думал, что ты порвал с этой диссиденткой все отношения... Куманин молчал. Когда начальство признается в собственных ошибках, лучше всего помалкивать и всем своим видом показывать, что ты скорбишь по этому поводу не меньше самого начальства. - Конечно, - продолжал Климов, - о мальчике знает и этот псих из Нефедове? - В общих чертах, - соврал Куманин, которому стало неожиданно жалко Феофила. - Разрешите напомнить, товарищ генерал, что об этом мальчике знает и целый интернат, где директором Петухова. - Знание знанию рознь, - возразил Климов. - Одно дело слышать, другое дело - знать. И уж совсем плохо, когда знаешь слишком много. Или предполагаешь, что много знаешь и начинаешь писать разные диссертации. Есть вещи, которые вообще никто не имеет права знать, даже мы с тобой. Если бы я не был в командировке, никогда бы не позволил тебе доехать до Нефедово. Ты меня понимаешь? - В Нефедове я искал не могилу царя, а Надю Шестакову, - попытался оправдаться Куманин. - Мог бы и догадаться, что она у нас. Кроме нее, никто не может хоть как-то управлять этим мальчиком, - недовольно пробурчал Климов. - И не лезь не в свои дела. Ты уже узнал в интернате, что Алешу увезли мы. И нечего было дальше этим вопросом интересоваться. Уедешь на два дня, а потом расхлебывай, что подчиненные натворят! Однако то, как выговаривал Климов Сергею, говорило скорее о некоторой растерянности генерала, нежели о сильном гневе. Если вначале репликами типа "Здравия желаю, товарищ генерал!" время пытался выиграть Куманин, то сейчас, поругивая Куманина за его безответственные импровизации, Климов явно пытался выиграть время, чтобы собраться с мыслями. А потому наступила еще одна пауза. - Так ты говоришь, - нарушил молчание Климов, - что она приехала в Ростов с Алешей Лисицыным? - Я этого не говорил, - быстро ответил Куманин, - даже совсем наоборот. Мне удалось выяснить, что она выехала из Томска одна. - Значит, - предположил генерал, - они встретились где-то по дороге в Ростов? - Думаю, - возразил Куманин, - что все было не совсем так. Она приехала в Ростов Великий, поскольку знала точную дату появления там Алеши Лисицына, убедилась в этом и... - Куманин замолчал. - И... - повторил Климов, - и что же дальше? - И умерла, как вы знаете, - пожал плечами Куманин. - Веселые дела! - проговорил Климов. - А откуда она знала точную дату появления мальчика? - Говорят, - не совсем уверенно сказал Куманин, - что эта дата была в свое время точно предсказана. - Кем? - поинтересовался Климов. - Мне бы тоже хотелось понять, - честно признался Куманин. - Как ты считаешь? - спросил Климов. - Этот мальчик, Алеша, имеет какое-либо отношение к коменданту "Объекта 17" Александру Лисицыну? - И к Василию Александровичу Лисицыну, секретарю Томского обкома партии, - добавил Куманин, - который "курировал" Татьяну Николаевну в поселке Асино Томской области. Все очень странно, если вспомнить, что человек, известный на объекте как Лисицын, в действительности носил совершенно другую фамилию. Лисицын - это оперативный псевдоним. - А ты откуда знаешь? - изумился Климов. - Он числится в нашей ветеранской картотеке среди работников, подлежащих реабилитации. Там указано, что "Лисицын" - не настоящая фамилия, - доложил Куманин. - Ты подумай, - осерчал Климов. - Какой в нашей системе бардак! То что считается сверхсекретным в одном подразделении, можно найти в открытом доступе другого. Это ты у "историков" узнал? - Так точно, - подтвердил Куманин, - у Никитина. - А настоящая его фамилия была указана? - поинтересовался генерал. - Нет, - успокоил Куманин, - стоял только красный значок в виде звездочки. Никитин объяснил, что подобные значки стоят на псевдонимах. - Ты по-английски читаешь? - неожиданно перешел Климов. - Да, немного, - с несколько виноватым видом ответил Куманин. Начальство никогда не любило "шибко грамотных". Климов тяжело поднялся с кресла и удалился в полутемный угол кабинета, где, видимо, был вделанный в стену сейф, и вернулся с небольшой канцелярской папкой с обычными тесемками. Генерал вытащил из нее пожелтевший листок бумаги и протянул Куманину. - Прочти. Выцветшими от времени чернилами на листке было написано по-английски: "My Dear Fox, I need not tell you how I feel indebted for all that you have done toward consummating my escape. I feel that you will do all you can to maintain my State Secret. Believe me sincerely. Nicholas, 14.08.1919." - Все понял? - спросил Климов. - Нет, - медленно ответил Куманин, - пока еще ничего не понял. Фокс. Лисицын - это Фокс? - В том-то и дело, - сказал Климов, - что так до конца и не понять, одно это лицо или нет. В ЧК и ГПУ сидели такие "мудрецы", что запутали и сами себя, и Ленина со Сталиным. В НКВД уже сидели ребята попроще, можно сказать, одни костоломы. Прежних они почти всех без исключения перестреляли. С одной стороны, это можно только приветствовать. В конце концов, что за секретная служба, в действиях которой уже вообще никто не может разобраться. Возьми знаменитую операцию "Трест". Никто уже не понимал, включая Артузова, чем они занимаются? Фильтруют эмиграцию или готовят государственный переворот в СССР? Но после Ежова вся система, от НКВД до КГБ включительно, стала до противного прямоугольной. Ее действия уже мог просчитывать любой секретарь райкома. Это тоже недопустимо. - Климов вздохнул. - Сначала я тоже считал, что Фокс и Лисицын одно лицо. Потом понял, что нет. Фокс ведь смылся, а Лисицына расстреляли. В самом этом факте, конечно, ничего особенного нет. Лисицына могли включить в списки на расстрел только для того, чтобы дать возможность Фоксу спокойно уйти в тень. Дело курировал лично товарищ Сталин. А это был не простой человек. Мы о нем тоже ровным счетом ничего не знаем. Я говорю, конечно, о довоенном Сталине. Война его окромсала, превратив гения в солдафона, что-то среднее между Гинденбургом и Троцким. Еще никогда Климов не говорил с ним, как равный с равным, и Куманин слушал, приоткрыв рот. - А этот Фокс, - спросил он, почему-то понизив голос, - кто он? Немец, еврей? Климов засмеялся: - Ты даже не представляешь, Сергей, какая тут смесь. Немецкий еврей с корнями в Витебске, натурализовавшийся в США, но тем не менее сохранивший гражданство Германии. Эта бумага, которую ты сейчас прочел, добыта в Америке. Мне кажется, что тот чекист, который сопровождал Николая II в Екатеринбург, носил фамилию Фокс, а впоследствии он укрылся под псевдонимом Лисицын. Как бы удивительно это ни звучало, но Фокс вернулся в США. Сейчас он уже умер, правда жив его сын, который о папашиных делах не имеет понятия, весь в каком-то бизнесе. Но и у Лисицына здесь остались дети - сын и дочь. Сын умер, а дочь жива, проживает в Риге. Внук же того Лисицына, Алексей Лисицын, пошел добровольцем воевать в Афганистан и там пропал без вести. Другими словами, был ли это один человек, который в Штатах плодил Фоксов, а в России Лисицыных, или это были два прохиндея, к нашему мальчику они, судя по всему, отношения не имеют. Климов промолчал и продолжал: - Американцы давно рассекретили все документы, связанные с деятельностью Фокса. В них утверждается, что его предки еще в середине прошлого века обосновались на Дальнем Западе. Если кому-то посчастливится пережить несколько глобальных мировых катастроф, то замести следы совсем не сложно. А вот обратно пройти по этим следам, чтобы попытаться представить себе реальную картину происходившего тогда, практически невозможно. Как бы ты детали ни уточнял, это всегда будет не более чем очередная версия с той или иной долей правдоподобности. Ты меня понимаешь, Куманин? - Да, конечно, - поспешно согласился Куманин, он хотел услышать продолжение. - Представь себе, - рассуждал генерал, - что тебе удалось застать ту старушку из Сибири живой. Допустим, она подтвердила, что является второй, если я не ошибаюсь, дочерью царя. Что дальше? Пришлось бы запротоколировать эти слова, как говорится, "со слов потерпевшей". Доказательств не добыть никаких. Кому хочется в это поверить, тот поверит, кому не хочется, тот не поверит. На этом и стоит вся история человечества. Оглядываясь в прошлое, каждый видит в нем то, что хочет. - Но существуют документы, - робко возразил Куманин, - которые принято считать неопровержимыми... - Документы? - засмеялся Климов. - Будто ты сам не знаешь, как они составляются. Попробуй по сохранившимся документам воссоздать лет через пятьдесят хотя бы атмосферу того счастья, равенства и братства народов, что царила в нашей стране эти семьдесят лет. Посмотрю, что получится. Впрочем, посмотреть уже не удастся, разве с того света. Куманина уже начала пугать такая откровенность генерала Климова. Он вспомнил о слухах, гуляющих по Лубянке, как куда-то пропадали с концами сотрудники, прикомандированные к генералу. Сейчас они находятся на одной из "секретных точек", Куманина искать здесь никому не придет в голову - допуска сюда он не имел, а потому просто не мог тут оказаться. Сергей представил, как будет работать следователь по факту "пропажи без вести старшего оперуполномоченного майора Куманина". Ему придется повторить весь путь от дома по Симферопольскому шоссе, включая и воинскую часть, посетит дом Феофила и Клавдии Ивановны, арестует их по подозрению в убийстве. Может быть, так все и было задумано? - Что с тобой? - заметил его состояние Климов. - Устал что ли? Хочешь коньяка? - Спасибо, - пробормотал Куманин. - Я, наверное, действительно наглотался чего-то на кладбище, знобит, товарищ генерал... - Тем более, - заметил Климов, - надо глотнуть - полегчает. Генерал достал откуда-то пузатую бутылку с черно-золотистой этикеткой и налил в две небольшие стопки бурой жидкости. - Будем живы! - произнес он и выпил, не чокнувшись. Куманин выпил молча. Вскоре полегчало, и внезапно выползший из глубины души страх уполз обратно в свою темную бездну. - Значит, - осмелился спросить Куманин, - Фокс и Лисицын или просто Фокс-Лисицын вывезли царя из Екатеринбурга именно в ту ночь, которая вошла в историю как ночь убийства царской семьи? - Ты меня спрашиваешь? - удивился Климов. - Ты же вел следствие. Мне бы хотелось выслушать твой рапорт, а не собственные рассуждения. - Рапорт у меня уже почти написан, - доложил Куманин. - Как вы приказали, я представлю его вам в понедельник утром. ПРОДОЛЖЕНИЕ РАПОРТА МАЙОРА КУМАНИНА "Вечером 16 июля 1918 года в Екатеринбург прибыл из Москвы отряд, возглавляемый бывшим капитаном немецкой армии, фамилию которого установить не удалось. Однако отряд подчинялся особоуполномоченному Чрезвычайной Комиссии Александру Лисицыну, направленному в Екатеринбург вместе с немецким отрядом. По требованию немецкой стороны, царя должны были доставить в Москву на встречу с представителями немецкого правительства, чтобы подтвердить официально статьи Брестского договора. Все остальное мне представляется импровизацией (хотя и не очень удачной) Юровского, Голощекина, Белобородова, с одной стороны, и Лисицына с немецким капитаном - с другой стороны. Целью указанной "импровизации" было объявление о расстреле царя, его семьи и свиты после отъезда их из Екатеринбурга с отрядом Лисицына. Царь должен был узнать об этой акции из газет и, по замыслу немцев, стать более податливым на переговорах. В случае несогласия немцы грозили передать русского царя обратно Советскому правительству, уже объявившему о его расстреле. Само Советское правительство было поставлено политически, экономически и в военном отношении в такое положение, что оно никак не могло влиять на подобное поведение немцев". - В понедельник меня на Лубянке не будет, - продолжал Климов, - рапорт отдашь Свете. Только чтобы ни единого слова там не было о том, что ты обнаружил могилу. Ни звука. Понял? - А разве мы не будем проводить эксгумацию? - спроси