- союзники форсировали исследования в области реактивной техники. Коссовски тяжело поднялся и побрел к себе в кабинет. На фронтоне здания на Вильгельмкайзерштрассе тяжело колыхалось огромное красное полотнище со свастикой. "Нет, не долго мы продержим тебя, Германия, -- подумал он и глухо застонал, сжав зубы, отчего шрам на лице побелел еще больше. -- Я должен поймать тебя, Март. Только поскорей надо собраться в Лехфельд". x x x Начинались полеты с новой площадки. Воздух сотрясался от грохота запускаемых моторов. Летчики забирались ввысь, выделывая там головокружительные фокусы. "Альбатрос" летал. На заводах в Аугсбурге Мессершмитт готовился запускать его в серию. Солдат-эсэсман вскинул винтовку на караул. Зейц козырнул и прошел в запретную часть аэродрома, опоясанную колючей проволокой. Сильно и крепко пахло лесом. Сквозь молодую зелень буков пробивалось солнце, ложилось косыми лучами на прелую землю. Зейц свернул с бетонной дорожки и пошел к стоянке напрямик, давя сапогами первые летние цветы, вдыхая чистый лесной воздух. Лес давал ему сейчас такое властное ощущение жизни, что хотелось просто идти и идти, ни о чем не думая, никого не подозревая. За свою жизнь Зейц убил одного, и то своего. Тень подполковника Штейнерта, который сгнил у Толедо, иногда посещала его. Она напоминала о себе так ощутимо, что Зейц однажды проснулся в холодном поту. Штейнерт, как и тогда в Испании, в отчаянии теребил ворот своего зеленого комбинезона и спрашивал: "Неужели вы не верите мне? Проводите меня до Омахи, и вы убедитесь в моей правдивости. Только до Омахи, это же всего десять километров!" В это время слева теснила марокканцев пехота интернациональной бригады, в лоб шли анархисты, справа заходили республиканские танкетки. "У нас нет времени провожать вас, Штейнерт", -- сказал Коссовски. "Тогда отпустите меня". -- "У нас нет оснований верить вам, Штейнерт". Коссовски наклонился к Зейцу и шепнул: "Убей его". "Хорошо, идите", -- сказал тогда Зейц. Штейнерт недоверчиво поглядел на обоих. Пихт в это время делал вид, что не прислушивается к разговору. Он безучастно смотрел в бинокль на густые цепи республиканцев. Штейнерт поднялся и вдруг резво пополз по брустверу. Зейц выстрелил из пистолета всего один раз. Пуля попала в затылок Штейнерт остановился, как будто замер, и, обмякнув, свалился обратно в окоп. "Так будет спокойней", -- проговорил Коссовски, вытирая платком мокрую подкладку кепи. Эх, если бы знал тогда Зейц, что это "спокойствие" испортит ему всю жизнь! Потом он стрелял в Коссовски. Но было далеко, и пуля прошла чуть выше сердца... Зейц вышел к ангарам "альбатросов". Под брезентовым навесом из деревянных брусьев был сколочен стенд. На нем стоял разобранный двигатель "юнкерс", Хопфиц и Гехорсман молча возились с деталями. Зейц остановился и стал издали наблюдать за инженером. По тому, как ловко он действует ключом, Зейц убедился, что Хопфицу хорошо знакома техника. Изредка Хопфиц поворачивался к Гекорсману и что-то показывал механику. "Нет, он служил в наших частях, -- подумал Зейц. -- Но почему о нем не знает Вагнер?" Вечером Хопфиц заметил за собой "хвост". Он омывался в душе, агент дежурил в коридоре, в столовой человек сидел за столиком поодаль, в пивном баре он тоже купил "Штаркбиер" и неторопливо сосал из большой фарфоровой кружки. Выходя, Хопфиц задержался в дверях, и его едва не сбил с ног выскочивший следом агент. -- Поосторожней! -- прикрикнул Хопфиц. К счастью, в этот момент мимо проходила машина-такси из Аугсбурга. Хопфиц сел в нее. В зеркальце заднего обзора он увидел, как агент метнулся к телефону. Выехав за Лехфельд, Хопфиц расплатился с шофером и вышел. Ровно в девять он увидел "фольксваген" Пихта и вскочил в машину. -- Как дела, Семен? -- спросил Пихт по-русски. -- Сейчас я едва оторвался от "хвоста". -- Тогда надо торопиться. -- Мы с Гехорсманом отлаживаем двигатели. Думаю, механик подвесит запасные баки и поможет взлететь. -- Поймет ли он, что его будет ожидать? -- Не знаю... Должен понять. -- По рации надо сообщить о точном дне вылета? -- Да. Центр остановился на Словакии. Туда к партизанам уже заброшен наш товарищ. Он примет меня. -- Если Зейц будет мешать, его придется убрать, -- проговорил Пихт. -- Я освобожу тебя от Зейца. -- Только ты береги себя, -- тоже на "ты" перешел Хопфиц. -- Да, разведчик нужен живой. Расставшись с Хопфицем, Пихт заехал к Элеоноре. Он решил прокатить ее. В последнее время девушка часто плакала. И сейчас, в машине, он заметил на ее глазах слезы. Острая жалость заставила Пихта притормозить и свободной рукой прижать Элеонору к себе. -- Эли, если когда-нибудь не будет меня, ты постарайся жить по-другому -- лучше, честней, что ли... -- Я стараюсь так жить... -- Наверное, ты переживешь наше чертовски проклятое время, но всегда помни -- другие люди, другие народы так же любят, страдают, мечтают, радуются и так же сильно хотят покоя, как ты и я. Этого не хотели знать фашисты, и за это люди растопчут их, как червей. Пихт говорил и говорил Элеоноре что-то еще, девушка не мешала ему. Он говорил о какой-то новой жизни, которую надо построить, если суметь дожить до нее. Та жизнь, какая была нужна ему, представлялась пока смутно, без реальностей. Он не знал, что потерял и что выиграл, потому что не мог угадать, как бы сложилась она в другое время. И еще не знал он о том, что в этот вечер он в последний раз видел Эли. x x x Утром, направляясь в летную комнату, Пихт лицом к лицу встретился с Зейцем. -- Пауль, я ищу тебя по аэродрому, мне нужно поговорить с тобой. -- Это надолго? -- спросил Пихт. -- К сожалению, надолго. Но у Вайдемана я узнал, полетов не будет, и я сказал ему, чтобы он освободил тебя на сегодня. Зейц подошел к своему "мерседесу" и открыл дверцу. -- Садись. День обещает быть жарким, не съездить ли нам искупаться? -- Поедем, я не против. -- Пихт почувствовал, Зейц что-то замышляет. Купальня примыкала к замку Блоков. С одной стороны она упиралась в старый сад, закрывший по берегам воду черными ивами, с другой была огорожена от города высокими деревянными брусьями, возле которых стояли под тентами полосатые брезентовые раскладушки. Здесь же был пляж -- чистый, с едва заметной желтизной песок, намытый со дна озера Фишерзее. На четырех бетонных ногах прямо над водой возвышалось кафе. Там посетителям подавали кофе, водку, сосиски и пиво. Пихт и Зейц взяли плавки и шапочки, вышли к воде. В этот ранний час купающихся было мало. Две девушки читали книги, лежа на раскладушках. Одна парочка забилась в дальний угол и обсуждала какие-то особые любовные проблемы. Зейц упал на песок, раскинул руки. -- Ты не чувствуешь, Пауль, что мы начинаем уставать? -- спросил он, закрыв глаза. -- Лично я -- нет. -- А мне иногда просто невыносимо ощущать свое одиночество и бесконечное копание в грязных душах людей. -- Наверное, ты отупел и озлобился, Вальтер. Зейц стремительно поднялся на локте. -- Да, я озлобился! Я чувствую, кругом много врагов и должен с ними бороться! -- Высокие слова, сказанные высоким стилем, -- усмехнулся Пихт. -- Ты знаешь, что вот уже несколько лет не дает мне покоя один человек... Март! -- Не знаю и знать не хочу. -- Так вот к нему прибыл связной -- Хопфиц! -- Зейц сел и уставился на Пихта, который сквозь темные очки, как всегда, безучастно смотрел на далекие облака. -- Что же ты молчишь? -- А что мне прикажешь делать? Ловить шпионов -- это по твоей части. Но... Хопфица ты не трогай, он хороший специалист. -- А если он русский? -- Ты правда устал, Вальтер. Возьми отпуск. -- Какой к дьяволу отпуск! Мне кажется, что готовится какая-то жуткая диверсия. Хотя Март молчит, но это затишье перед грозой. Пихт поднялся и, сняв очки, хмуро поглядел на Зейца. -- Вальтер, я прошу тебя об одном -- Хопфица не трогай, он надежный человек. -- Откуда у тебя такие сведения? -- Я видел его в деле и слышал его суждения только в пользу рейха. -- Если хочешь знать, то оберштурмбаннфюрер Вагнер в Берлине сейчас лихорадочно разыскивает его концы. Вполне может случиться, что русские заслали его от имени Клейна и одновременно убрали штандартенфюрера. Письмо направления я сдал в экспертизу, завтра ответят, подлинное ли оно. -- Ну что ж, -- помедлив, сказал Пихт, -- сегодня ты откровенен, как никогда. И знаешь почему? Ты хочешь узнать мое настоящее отношение к новому инженеру. Ведь и ты и Коссовски меня подозреваете в измене рейху. Так? Зейц увильнул от ответа -- Я бы давно арестовал тебя... -- Тогда в первую очередь ты поставил бы себя под удар. -- Ты снова намекаешь на Испанию? -- Нет, Вальтер. Мне от тебя ничего не нужно, вот разве... Коссовски... когда он узнает, что ты в него стрелял... Зейц дернулся всем телом. -- Ты не можешь знать этого, -- у него пересохло в горле, и проговорил он с трудом -- хрипло и тихо. -- У меня есть весьма надежные доказательства, Вальтер. Но, повторяю, мне от тебя ничего не нужно, и я не сделаю тебе плохого до тех пор, пока ты не встанешь на моем пути. Зейц сделал движение к одежде, где лежал пистолет -- Спокойно, Вальтер. -- Пихт положил свою руку на его одежду, -- Ты меня знаешь давно, я умею шутить, но когда говорю серьезно, то серьезно и делаю. -- Т-ты... Март! -- прошептал в ужасе Зейц -- Думаю, мы сработаемся с тобой так же хорошо, как и прежде, -- не обращая внимания на Зейца, продолжал Пихт, -- если тебе дорога голова на плечах, то пока выполни две просьбы: оставь Хопфица в покое, в случае чего заступись за него перед Берлином и сам постарайся куда-нибудь уехать в ближайшие дни... в целях своей же безопасности. Зейц уткнулся в песок, его руки дрожали. "Пожалуй, я погорячился, -- подумал Пихт, -- ну да теперь все равно. По крайней мере теперь-то я твердо уверен, что Хопфицу надо улететь немедленно" -- Я хочу выпить, -- пробормотал Зейц. Пил он много и не пьянел. Он опрокидывал рюмку за рюмкой и мрачно смотрел на стол. Лишь к вечеру его стало заносить. Водка сначала согрела душу, сделалось легче. Что-то он забормотал о старой дружбе, вспоминал дни молодости в Швеции. Потом плакал, потом стал дико орать. "Эх, какое еще будет похмелье!" Пихт с трудом втащил его в "мерседес" и отвез домой. В этот же вечер он зашел к Хопфицу и рассказал обо всем, что произошло в купальне. -- Я искал тебя сегодня, -- сказал Хопфиц -- Приехал Коссовски. Пихт сжал кулаки. -- Вот кого, Сеня, надо бояться больше всего... x x x Коссовски был достаточно опытен и хорошо знал Вайдемана. Дружеский тон он отбросил сразу же, как только вошел в общежитие. Вайдеман мог выворачиваться, увиливать от прямых ответов, если бы Коссовски снова начал распространяться о давних симпатиях. -- Я к вам по важному делу, господин Вайдеман, -- сказал он, козырнув. Вайдеман удивленно вскинул на него мохнатые брови и насупился: -- Если уж на "вы", то слушаю вас, господин Коссовски Коссовски сел напротив, так, чтобы свет от окна падал на Вайдемана. -- Вы отлично представляете, что в наше суровое время, когда Германия, напрягая все силы, воюет на нескольких фронтах, особенно крепок должен быть тыл, -- начал он. -- Вы читаете не политграмоту, как сопляку из "Гитлерюгенда". -- И вы знаете, что "Форшунгсамт", так же как и служба безопасности, вот уже два с лишним года охотится за русским агентом, -- не обращая внимания на реплику Вайдемана, продолжал Коссовски. -- Я его не видел и ничем не могу помочь. -- Вайдеман, мы с вами не маленькие! Я много думал, соединял вместе, казалось бы, несопоставимые события... Я привел в систему его деятельность в Швеции, Голландии, Франции, и у меня сложилось весьма определенное мнение об этом агенте... -- Черт возьми! Я-то здесь при чем? -- Не нервничайте, Вайдеман. Это вам не к лицу. Выслушайте сначала меня. Я разговаривал с многими людьми, которые так или иначе касались дел люфтваффе и особенно "Альбатроса". Они осветили мне картину деятельности агента, ну, назовем его условно... Март. -- Имя Коссовски произнес четко и громко, Вайдеман внешне не среагировал на это, а лишь забарабанил пальцами по столу. -- Так что делает Март? Он закрепляет свои позиции в Швеции, Испании, Польше, Франции... Март, прибыв в Лехфельд, присутствует на первых испытаниях "Альбатроса". Он умышленно тормозит работу у Хейнкеля и Мессершмитта. В начале войны встречается с Перро -- Регенбахом, связным из Центра, организует похищение радиостанции с самолета Ю-52, выходит на связь. Благодаря своему прочному положению он немало знает о люфтваффе и передает ценнейшие секретные данные своим хозяевам... Коссовски закурил сигарету и снова уперся взглядом в Вайдемана: -- Ютта, радистка, связанная с коммунистическим движением еще до нацистов, исправно передает телеграммы... Здесь мне не совсем ясна роль Эриха Хайдте. По-видимому, он был связным по линии Перро -- Март -- Ютта. Помимо информации, Март совершает диверсии. Он придумывает фарс с Юттой. То есть в тот час, когда я видел Ютту в кинотеатре, функабвер перехватил телеграмму за подписью "Март". Ютта сделала просто: когда выключили в зале свет, она пришла домой отстучала телеграмму и вернулась обратно смотреть картину. В Рехлине он закладывает в "Альбатрос" магнитную или тепловую мину. Сам, заметьте, в испытаниях не участвует -- погибает другой пилот, Христиан Франке... Наконец, он участвует в Сталинградской эпопее и каким-то образом делает так, что секретнейший истребитель "фокке-вульф-190" попадает к русским, а сам он спокойно возвращается в свою часть... После этого русские направляют Марту помощника. Вы, разумеется, знаете его... Это Хопфиц! Вайдеман вздрогнул, по лицу пошли багровые пятна. -- Разумеется, я умышленно опустил еще многие детали, так как считаю, что и этих достаточно для того, чтобы обвинить... -- Меня? -- спросил, глотнув слюну, Вайдеман. -- Нет. Пихта, -- прямо ответил Коссовски. Вайдеман поднялся и отошел в глубь комнаты. Коссовски внутренне улыбнулся -- атака удалась. "Все правильно, не ты, а Пихт, и только он может быть Мартом. Ты, Альберт, никак не подходишь к роли разведчика, а Пихт ловко воспользовался твоей дружбой и всюду тянул за собой". -- Но откуда ты знаешь, что Пихт работает на русских? -- спросил Вайдеман, помолчав. Коссовски знал первые телеграммы Марта, их содержание вряд ли бы кого интересовало, кроме русских. Но вслух он сказал уклончиво: -- У меня еще нет полной уверенности. Я хочу поймать его с поличным, применив метод его старого приятеля Эви Регенбаха -- гамбит... То есть жертвую и на этот раз внезапностью. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Посылка от Марта Зейц проснулся очень рано с тяжелой головной болью. Ныло тело. Ночная рубашка прилипла. Он повернулся на другой бок и застонал -- мозг в голове, показалось, разжижел и переливался, вызывая адскую боль. Дрожащими руками он вытащил из тумбочки бутылку коньяку и сделал из горлышка большой глоток. "Что же страшного произошло вчера?" Зейц сел на кровати и долго смотрел в одну точку. "Ах да!.. У Пихта есть доказательства, что он, Зейц, стрелял в Коссовски. Пихт был связан с Эрихом. Вероятно, у него есть записка от Хайдте". Зазвонил телефон. Зейц не хотел поднимать трубку, но еще более продолжительный и требовательный звонок заставил его ответить. Говорил оберштурмбаннфюрер Вагнер: -- Зейц? Какого черта вы молчали ночью? Слушайте важную новость. В Лехфельд сегодня вылетает Герман Геринг. Он решил посмотреть ваш чудо-истребитель. Организуйте немедленно охрану. Конечно, его будут сопровождать свои парни из "Форшунгсамта" и личной охраны. Но и нам следует позаботиться о безопасности рейхсмаршала. -- Понятно, -- глухо отозвался Зейц и, растирая лоб, спросил: -- Какие будут приказания относительно Хопфица? -- Хопфица?.. -- Вагнер помолчал. -- Пусть пока работает. Но вы не выпускайте его из рук и ради бога не дайте, чтобы его и Марта у вас из-под носа выдернул более расторопный человек "Форшунгсамта" Коссовски... -- А что, он выехал тоже к нам? -- Должен быть в Лехфельде вчера. Зейц положил трубку и скривился, словно от зубной боли. Все оборачивалось против него. Мир почернел, и потускнело будущее. Пихт -- это и есть Март, русский агент. Пихт будет шантажировать Зейца, и, может быть, им обоим придется вместе болтаться на одной перекладине. Коссовски? О, Коссовски, как всегда, выйдет сухим из воды и припишет ликвидацию Марта себе... А тут еще Геринг... Надо ставить на ноги всю охрану, беспокоиться, бегать. От одной мысли, что сейчас, когда разламывается на части голова, надо подниматься, ехать на аэродром, Зейца снова бросило в жар. -- А провалитесь вы все к черту! -- выругался он. Шатаясь, подошел к столу, хотел написать о Пихте, но пальцы тряслись, ручка выскальзывала из рук. Он смял бумагу, вытащил пистолет и заглянул в черное отверстие дула... -- Нет, нет! -- закричал Зейц, отмахиваясь, словно от наваждения. Тогда из аптечки он достал большую коробку люминала, высыпал таблетки в ладонь и стал их глотать одну за одной. У него еще хватило сил выбросить коробку в уборную, добраться до постели. Странный, сладковатый привкус пришел из желудка. Зейц почувствовал, что он теряет вес и у него останавливается сердце. Он погружался в сон без боли и страха, и волна блаженной легкости, наслаждения, покоя стала окутывать его с головы до ног. Внезапно в глазах вспыхнул какой-то яростно белый свет и долго еще метался в мертвеющем сознании. x x x Сообщение о прибытии Геринга вызвало переполох в Аугсбурге и Лехфельде. Мессершмитт сам примчался на испытательный аэродром и приказал готовить "Альбатрос" к полету. Хопфицу в помощь была придана группа инженеров с других машин. К полудню удалось закончить сборку нового двигателя и установить его в моторную гондолу. Мессершмитт вызвал Вайдемана. -- Господин майор, в этом полете вам нужно показать все, что может сделать "альбатрос", -- сказал он. -- Или сегодня, или никогда. За удачный полет вы получите пятнадцать тысяч марок. -- Я готов на все, господин директор, -- взволнованно произнес Вайдеман. -- Я верю вам, майор. Пока идите отдыхайте и ни о чем не думайте. Вайдеман ушел. "Альбатрос" выкатили на взлетную полосу, с минуты на минуту ожидая прибытия самолета из Берлина. Коссовски, получив телеграмму о Геринге, поехал к Зейцу, но дверь его квартиры оказалась закрытой. Он заметался по Лехфельду, но нигде Зейца не нашел. Тогда сам вызвал начальника аэродромной охраны унтерштурмфюрера Мацки и приказал оцепить всю площадку. "Но куда же запропастился Зейц?" -- подумал он, когда подготовка была закончена. -- Я сам удивляюсь, -- сказал Мацки. -- Господин гауптштурмфюрер отличался исключительной пунктуальностью. -- Может быть, он заболел и не открывал? -- Разрешите мне съездить к нему на квартиру еще раз, -- предложил Мацки. -- Едем вместе. Квартира, как и прежде, была заперта. -- Давайте, Мацки, взломаем дверь. Когда Мацки сорвал замок. Коссовски первым прошел в кабинет Зейца. Он почувствовал резкий запах коньяка. Гауптштурмфюрер неподвижно лежал на кровати. Коссовски схватил пульс -- он не бился. Коссовски побледнел. -- Вызовите "Скорую помощь" и отправьте на экспертизу труп, -- тихо проговорил он, чувствуя, как слабнут ноги. -- А мне надо скорей на аэродром. ...Транспортный самолет Ю-52, выкрашенный в серебристую краску, мягко коснулся аэродрома. Мессершмитт, Зандлер, высшие служащие фирмы вытянулись у трапа, накрытого бордовым ковром. В проеме распахнутой дверцы появилась тучная фигура райхсмаршала в бежевом мундире с тремя орденскими ленточками. Отдуваясь, Геринг спустился по трапу и сунул руку Мессершмитту, уставившись на него немигающим, свинцовым взглядом. -- Очень рад встретиться с вами, Вилли, -- сказал он надтреснутым, хрипловатым голосом, растягивая тонкий, лягушечий рот в улыбке. -- Показывайте же ваш феномен. Вайдеман побежал к самолету. "Альбатрос" рванулся по полосе, приподнял нос и круто взмыл вверх. Вайдеман набрал высоту и закрутил фигуры высшего пилотажа. От чудовищных перегрузок стекленели глаза, ломило плечи и позвоночник, но Вайдеман швырял и швырял машину по небу, выжимая из нее все, на что она была способна. Затем появился двухмоторный истребитель "мессершмитт-110". К его хвосту был прицеплен трос с конусом. Вайдеман бросил машину свечкой, сблизился с конусом и нажал гашетки пушек. Конус, пропитанный фосфорным составом, мгновенно вспыхнул белым огнем и растаял в воздухе. Вайдеман перевернул машину на спину и стал падать к земле. Метрах в ста он поставил "альбатрос" в нормальное положение и зашел на посадку. На белом рыхлом лице Геринга появились красные пятна -- рейхсмаршал, пораженный увиденным, был неподдельно растроган. -- С этим "альбатросом" мы покончим со всеми врагами! Поздравляю, Вилли! Ты снова сделал превосходный подарок рейху. Черные "мерседесы" увезли Геринга и его свиту в Аугсбург. Там Мессершмитт собирался показать рейхсмаршалу основные заводы. Вайдеман пошел пить кофе. Пихт, сидя в кабине своего самолета, подозвал Гехорсмана. -- Карл, ты готов помочь мне? -- Да, Пауль, -- ответил Гехорсман, не понимая взволнованного тона Пихта. -- Передай Хопфицу мой планшет. И заправь все баки полностью, подвесь дополнительные. "Действовать, действовать! Нельзя больше ждать ни минуты. Хопфиц сядет в кабину и запустит двигатели. Мне прикажут его сбить... А если поднимут другие истребители, я заслоню его. Если удастся уйти -- уйду. А если нет?.. Ну что ж..." Пихт развернул карту. Южнее словацких Рудных гор он нашел городок Рожнява. Недалеко от него партизаны должны поджидать Семена, который выбросится с парашютом. Остро отточенным красным карандашом Пихт провел курс с учетом ветра и магнитного склонения. Через каждые сто километров сделал на линии курса засечки. Их получилось восемь. Восемьсот километров... А горючего хватит на девятьсот. Горючего в обрез. Лишь бы Семен не заблудился. Сможет ли управлять совсем незнакомой машиной? Знает ли он, на какой идет риск? О себе Пихт не думал. Он заботился пока о своей ближайшей задаче -- уберечь "альбатрос", пока машина идет на взлет. Он сложил лист угольничком и сунул его в планшет. Гехорсман взял сумку и побежал к Хопфицу. Инженер вытащил из планшета записку, пробежал глазами. "Твой курс до места посадки найдешь в планшете. Я сделал расчеты. В бой не вступай. Главное, заберись как можно выше. Пока хватит сил, я буду прикрывать тебя. А потом действуй сам, только доберись живым. Счастливого пути!" Он взглянул на Гехорсмана. Механик делал вид, что возится с заклепками на капоте двигателя. "Знает ли он, что его будут пытать, добиваться признания, подозревать в соучастии? Единственный шанс на спасение -- сказать, что выполнял приказ инженера..." Гехорсман заправил баки горючим, небрежно швырнул Хопфицу меховой комбинезон Вайдемана, сказал как бы между прочим: -- На взлете "альбатрос" раскачивается с крыла на крыло, как жирная курица. Но Вайдеман не обращал на это внимания... -- Карл, я проверю машину на пробежке, -- со значением проговорил Хопфиц, натягивая комбинезон. -- Валяйте. Жмите эту кнопку! -- Гехорсман захлопнул тяжелый фонарь, легко спрыгнул со стремянки, почувствовав непонятную, давно утерянную легкость. Двигатель засвистел, хлопая вспышками в камерах сгорания. Спустив тормоза, "Альбатрос" тяжело перевалился на переднее шасси. Но тяга двигателей была еще не так велика, чтобы сдвинуть машину с места. Хопфиц подключил к баллону кислородную маску, поднял руку в теплой перчатке, как бы прощаясь. Фуражка, оставленная Вайдеманом, попала в струю раскаленных газов, взлетела и, кувыркаясь, скрылась в лесу. Рыжая обожженная трава на обочине бетонки приникла к земле от бешеного ветра. Потом взметнулась пыль, качнулись элероны на концах крыльев, будто огромная птица шевельнула перьями перед тем, как взлететь. Со стороны ангаров бежали эсэсовцы. Аэродромное радио разрывалось от крика Зандлера: "Что случилось? Кто идет на взлет без разрешения? Где Вайдеман?" "Альбатрос" пошел на взлет. Грохот двигателей забился в черных от копоти вязах, в тесных клетушках мастерских, в траве леса. Самолет оторвался от земли и нацелился острым носом в небо, где блуждали дымчатые облака. Гехорсман услышал звон на бетонке. К нему с автоматами бежали эсэсовцы с перекошенными лицами. Выли сирены. По полю неслись пожарные машины. Летчики во главе с Вайдеманом прыгали в кабины истребителей. И тут рванул машину Пауль Пихт. У самой земли он перевернул ее через крыло и ударил из всех пушек по самолетам, которые выруливали на взлетную полосу. Потом снова развернулся и снова стрелял. Он хотел сдержать самолеты, уберечь "Альбатрос". Два истребителя все же успели подняться в воздух. Среди них Павел без труда нашел тот, которым управлял Вайдеман. На форсаже он лез вверх, нацеливаясь для атаки. Он обстрелял его, но Вайдеман ловко увильнул от трассы. "С этим будет жарко, -- подумал Павел. -- Ну что ж, схватимся с тобой, Альберт!" Вайдеман открыл огонь с дальней дистанции. Он хотел напугать Павла, лишить уверенности. Павел нырнул под трассу и помчался вперед, разгоняя истребитель. Другой истребитель стал заходить ему в хвост. Вайдеман круто отвернул в сторону. Павел успел заметить его злое лицо, встрепанную голову. "Забыл шлем впопыхах". Земля осталась далеко внизу. Зелеными и коричневыми квадратами кружились поля, поблескивала на солнце вязь речек. Павел потянул ручку на себя и затормозил, выпустил щитки. Истребитель, который заходил в хвост, проскочил мимо. В желтом кресте прицела мелькнул его силуэт. Павел успел заметить, как трасса впилась ему в бок и оттуда, из черной дыры, вывалилось облако дыма. Но где Вайдеман? Он окинул взглядом небо, перевалив машину с крыла на крыло. Вайдемана не было. И тут подкралось предательское чувство страха. Павел не видел врага, но знал: он где-то рядом. Летчик сделал полупетлю и оглянулся -- Вайдеман тоже висел на хвосте. "На этот раз промахнулся... Но почему он не стреляет?" Он стал склонять машину в глубокий вираж. При перетягивании ручки на вираже "мессершмитт" срывался в штопор. Какая из машин свалится первой? Может, Вайдемана? Это была последняя надежда уцелеть. Чуть заметными толчками летчик двигал ручку в сторону и давил на педаль Истребитель вибрировал, рыская носом по горизонту. Павел оглянулся. Вайдеман тоже висел на критическом развороте, пытаясь поймать в прицел его машину. Очередь ударила по крылу, но не достала кабины. "Мессершмитт" покачнулся. Внезапно пришла простая мысль -- крутнуть нисходящую бочку. Пока Вайдеман кинется за ним, пройдет секунда. А секунда -- не так уж мало в стремительном воздушном бою. Он швырнул истребитель вниз и начал делать беспорядочные витки. Но Вайдеман разгадал маневр. Он понял, если кинется следом, то окажется внизу и русский расстреляет его. Прибавив газ, он угнал самолет в сторону и развернулся. Вышел в исходное положение для лобовой атаки и Павел. Кто отвернет первым? У кого не выдержат нервы? Машины с удвоенной скоростью понеслись навстречу. Никто не отворачивал. Вайдеман в какой-то миг понял: русский не отвернет и последним жутким усилием заставил себя не сворачивать тоже. Слишком многое их связывало в прошлом и слишком многое разделяло в это последнее мгновение... Карл Гехорсман, которого эсэсовцы уводили с аэродрома, увидел, как два истребителя ударились друг в друга, бело-красная вспышка расколола небо на части, расшвыряв куски металла. Но ветер быстро развеял дым, и снова в бездне синевы показались легкие, как мираж, розоватые облака. В это же время посыльный передал Коссовски расшифрованную перехваченную телеграмму: "От Марта Центру. Посылаю посылку двадцать седьмого апреля". Коссовски скомкал бланк и стал в бешенстве топтать его ногами. ЭПИЛОГ Утром 17 июня 1945 года инженер-полковник Семен Феоктистович Бычагин по долгу службы приехал в Лехфельд. Его сопровождал Хью Кэбот, специалист по реактивным моторам фирмы "Дженерал электрик". Тогда еще не было "холодной войны", и американец вел довольно откровенный разговор. -- У нас в Штатах упорно ходят слухи, что вы, русские, хотите в серии скопировать немецкий реактивный самолет Ме-262. Так ли это? -- Вы, очевидно, знаете о том, что один из этих самолетов нам удалось поднять и взорвать в воздухе? -- спросил Бычагин. -- Да! Это была превосходная акция! -- восторженно воскликнул Кэбот и покачал головой. -- Превосходная и... маловероятная. Бычагин загадочно улыбнулся. -- Могу поручиться за полную достоверность. Что же касается "альбатроса", как его называли немцы, то у нас укрепилось мнение, что это плохой самолет, сложный в управлении, неустойчивый в полете. Да и сами немцы так думают, поскольку они были свидетелями многих катастроф. Мы же создаем отечественные реактивные самолеты -- они легче по весу, проще в управлении, лучше и надежнее немецких. -- Для чего же вам понадобилась такая отчаянная акция? -- Хотели воочию убедиться, так ли уж страшен этот намалеванный черт... И убедились -- горит, как и все модификации Мессершмитта. -- Но самое главное, -- подумав, добавил Бычагин, -- угнав самолет, мы подрезали Мессершмитту крылья. После этого он пал духом, работы над "Альбатросом" затормозились. Это нам было на руку. Побродив по аэродрому, Семен Феоктистович вдруг решил съездить к Зандлеру. Городок почти не тронула война. Лишь кое-где из окон свисали белые простыни. Бычагин ударил колотушкой. Дверь скрипнула, на парадное вышла белокурая девушка с синими глазами. -- Элеонора Зандлер? -- Да, -- растерянно проговорила девушка, разглядывая незнакомого русского офицера и американца в военной форме майора. Вдруг ее глаза расширились от удивления: -- Вы, кажется, Курт Хопфиц? Я видела вас с Паулем! -- Когда-то я так рекомендовался вам, -- согласился Бычагин. Девушка расплакалась. Успокаивая ее, Бычагин и Кэбот прошли в гостиную. -- А где профессор Зандлер? -- спросил он, усаживая Элеонору на диван. -- Его увезли они, -- Элеонора кивнула на Кэбота. -- Он будет снова делать реактивные самолеты. Бычагин неторопливо закурил, рассматривая выцветшие фотографии асов на антресолях. -- Скажите, Элеонора, вы ничего не знаете о судьбе Пихта? Девушка низко опустила голову, на ее глазах снова появились слезы. -- Они с Вайдеманом в воздухе столкнулись лоб в лоб и оба погибли, -- глухо проговорила она. Дрогнувшими пальцами Бычагин смял папиросу. "Да, судьбу не обманешь. Он погиб, защищая меня..." -- А Гехорсмаь? -- Его увез Коссовски в Берлин. Механик все время молчал, а вот Коссовски... он после того, как пал Берлин, приехал в Лехфельд, хотел, видно, перебраться в Швейцарию, но машину занесло на повороте, и Коссовски сорвался под откос. Его нашли мертвым... Элеонора тронула Бычагина за плечо. -- Скажите, у Пауля была жена там, в России? -- Нет, -- произнес Бычагин. -- Я ношу его фамилию, -- она снова опустила голову. -- Память осталась со мной. -- Где вы собираетесь жить? -- Я останусь здесь навсегда и, может быть, когда-нибудь поеду к нему на родину... Посмотрю. Бычагин простился с Хью Кэботом, отпустил машину и медленно пошел по Лехфельду. Он шел и думал о человеке, который много лет жил и сражался на этих тихих улицах. Он еще не предполагал, что пройдет несколько лет, умрет Эрнст Хейнкель, удалится от дел Вилли Мессершмитт, с переменным успехом пробуя свои способности в строительном деле и конструировании сейфов, но их недоброй памяти фирмы останутся. Они снова будут делать для войны сверхзвуковые перехватчики, штурмовики, бомбардировщики. В сквере у городской ратуши перед замком Блоков он остановился. Старые деревья были вырублены, на обочинах аллей торчали скорбные черные пни. Бычагин поднял щит с дорожным указателем, на чистой обратной стороне химическим карандашом написал: "Здесь погибли майор Красной Армии Павел Мартынов и немецкий антифашист Карл Герхорсман". С размаху воткнул щит во влажную землю. Подошел американский солдат, помолчал, меланхолически прожевывая резинку. -- Кэмрид? -- спросил он. -- Да, друг, -- ответил Бычагин и отступил от щита несколько назад, прищуренными глазами глядя на карандашную надпись. Пока не смоют дожди, она будет напоминать о войне и подвиге. В то время разведчикам еще не ставили памятников в бронзе и камне.