ачный мятеж, поставивший у власти Временное правительство. Теперь же пришли настоящие, решительные и смелые люди к руководству Россией... Говорят, русскому человеку нужен бог и царь. Только они могли быть в России воплощением справедливости и надежды на победу добра над злом... Но теперь справедливость и надежда на лучшее рождены великой революцией. И революция должна вечно жить в душе. Человек, лишенный веры в справедливость и добро, есть орудие зла..." Его философствования, рожденные телеграммой, были прерваны появлением Ивана Рябцева, избранного несколько дней тому назад членом солдатского комитета 2-й армии. - Ваше превосходительство, - обратился он к Соколову по-старорежимному, видимо, не умея перелить глубоко въевшиеся уважение и любовь к Алексею Алексеевичу в революционные формы титулования. - Прибыл в Минск по поручению солдат, касательно заключения перемирия... сказывают, есть из Петрограда приказ. Надо разузнать, не будет ли препятствий со стороны вашего минского комитета спасения революции. Ведь в нем одни соглашатели Керенского собрались. - Препятствий, Иван, не будет, - заверил его Соколов. - У нас тут чуть гражданская война не затеялась... Этот самозваный комитет никаких мер против большевиков принять не смог. Броневой поезд подошел к Минску и расчехлил орудия. Комитет спасения мгновенно распался, а комиссар Временного правительства сложил с себя полномочия... Верх теперь у нас взял Совет солдатских и рабочих депутатов. Образован Военно-революционный комитет. Он объявил, что будет держать все в порядке... - А что же главнокомандующий фронтом, генерал Балуев? - не сдержал радостного удивления столь быстрым развитием революционных событий Иван. - Балуев отправил во все подчиненные фронту части и тыловые учреждения телеграмму - разве вы во Второй армии ее не получали? - спросил Соколов. - Никак нет, Алексей Алексеевич... - Вон что. Главкозап телеграфировал, что задача начальников сейчас должна заключаться в удержании фронта и недопущении в войсках междоусобных и братоубийственных столкновений. А так как вся власть перешла к Военно-революционному комитету, то Балуев заявил ему, что до установления новой власти в России и водворения порядка ни он, ни его штаб ни в какую политическую борьбу не вступят и никаких шагов к выступлению против правительства делать не будут. Более того, без вызова Военно-революционного комитета не будет допущено никаких перевозок и передвижений войск... Я думаю, что этот нейтралитет нам на руку. - Что ж теперь делать будем? - хитро сощурился Иван, кивком головы указывая на телеграмму Ленина и Крыленко, текст которой он узнал сразу. - Как что? - удивился Соколов. - Надо заключить перемирие с германцами, как приказывает Председатель Совета Народных Комиссаров... - Значит, вы и теперь пойдете с нами, господин генерал? - торжественно обратился к Соколову Рябцев, вставая со стула. - Разумеется, - подтвердил Алексей и добавил: - Зовите ваших товарищей из Военно-революционного комитета, и будем вместе готовить проект приказа о начале переговоров от имени штаба Западного фронта. А вы в комитете готовьте кандидатуры для направления делегации к германцам... 92. Петроград, 15 ноября 1917 года Комиссар Военно-революционного комитета в Генеральном штабе Василий Медведев был весьма доволен своим сотрудничеством с генерал-квартирмейстером главного управления Генштаба Николаем Михайловичем Потаповым. Генерал еще с июля поддерживал добрые деловые контакты с военной организацией при РСДРП (б), а теперь одним из первых военных специалистов перешел на службу Советской власти. В дни октябрьского переворота немногие генералы и офицеры так последовательно и честно, как Потапов, приняли разумом и сердцем большевистскую революцию. Очень многие из них пребывали в растерянности, не знали, что им делать. А некоторые поддавались контрреволюционным уговорам корниловцев, других реакционно настроенных сослуживцев и знакомых, стремились уйти на Юг России, где теперь под руководством Корнилова, Каледина, Деникина - ненавистников народной революции, собирались войска для похода на Москву и Питер. Николай Михайлович Потапов оставался тверд в своем решении служить народу, и такое понимание им своего долга целиком поддерживали и разделяли его друзья, уважаемые им коллеги и сослуживцы. Среди них был и Василий Медведев, присматриваясь к окружению генерала Потапова, он выделял особенно генерал-майора Одинцова и контр-адмирала Альтфатера. Сергея Ивановича Одинцова комиссар ВРК даже рекомендовал своему начальнику и старому соратнику по подпольной работе Крыленко, когда новый верховный главнокомандующий отправлялся с эшелоном матросов занимать Ставку и изгонять оттуда Духонина. Одинцов на быстроходном паровозе отправился в Ставку за сутки до прибытия туда отряда Крыленко и сделал очень большое дело. Он переговорил с начальником гарнизона Могилева генералом Бонч-Бруевичем, с Духониным и с чинами его штаба. Одинцов и прояснил дело, и подготовил его так, что эшелоны Крыленко вошли в Могилев без боя. Василий дневал и ночевал в Генеральном штабе. ВРК дал ему задание изучить всю работу этого военного органа, присмотреться к его личному составу - и Медведев с основательностью выполнял свою работу. Через писарей, вестовых, денщиков и другой младший персонал он знал практически все, что творится на любом из трех этажей правого крыла гигантской подковы, раскинувшейся на Дворцовой площади. Василий имел представление и о настроениях высших чинов Генерального штаба. Поэтому он не удивился, когда узнал, что генерал-майор Одинцов утром собрал в своем кабинете на третьем этаже своих единомышленников, и они устроили нечто вроде военного совета. В просторном кабинете с окнами на Зимний дворец сошлись генералы Егорьев, Свечин, Селивачев, Николаев и Новицкий, контр-адмирал Альтфатер, капитан первого ранга Иванов, только что беседовавший с Лениным и назначенный управляющим морским министерством. Из полковников приглашены были Мезенцев, Вацетис, Корк, Фокке, Цеплит... Одинцов знал, что все они восприняли большевистскую революцию как вполне естественное и давно назревшее очистительное мероприятие, покончившее с вопиющим беспорядком керенщины. Его сегодняшние гости видели сами и не скрывали от других, что Россия не может больше воевать, что необходимо любыми средствами дать стране мир, хотя бы ценой уступок некоторых захваченных немцами территорий. Армия распадалась, разваливалась на глазах. Фронт был только обозначен редкими заставами, и при желании немец мог снять передовые посты и продвинуться далеко вперед, захватив при этом богатейшие склады с военным имуществом и продовольствием. Полковники дружно молчали, следуя субординации. Говорили генералы и адмирал. Обсуждали, что следует предпринять, чтобы высказать свою точку зрения правительству. Вспомнили Верховского, его выкладки о развале армии, изложенные предпарламенту буквально за четыре дня до переворота. Согласились с цифрами бывшего военного министра. Пожалели, что способный молодой человек сейчас не здесь, среди тех офицеров, кто желает мира, а где-то скрывается... Генерал Одинцов сообщил присутствующим, что британские союзники, столь громко протестующие против заключения Россией якобы сепаратного мира с Германией, сами не столь уж непорочны. Влиятельные круги Британии и часть военных, особенно моряков, по данным русской военной разведки, считают нужным заключить "достойный мир" с Германией, направленный против России и за ее счет. Голосом, каким привык командовать казачьей сотней, генерал Одинцов доложил собравшимся о тайнах британских политиков, начавших в Швейцарии еще в августе переговоры об условиях мира между банкирами Англии, Франции - с одной стороны и Германии и Австро-Венгрии - с другой. - Господа, - резко вступил в разговор тридцатипятилетний адмирал Альтфатер, - бездействие британского флота во время Моонзундской операции полностью подтверждает наличие сговора между Британией и Германией!.. - Воистину так, Василий Михайлович! - отозвался Одинцов. - Я читал донесение нашего агента из Женевы, который беседовал с одним из участников англо-франко-германских переговоров. Английский финансист рассказал ему, что германские банкиры выступили перед англо-французскими коллегами с планом расчленения России на малые государства, надеясь включить их в свою экономическую сферу. Наши дорогие союзники англичане ответили, что выделение из России нескольких малых государств для них вполне приемлемо, тем более что в случае ослабления России Англия получит свободу рук в Азии... - Эти торгаши из Сити совсем потеряли честь и совесть! - гневно бросил генерал Егорьев. По роду своей деятельности, связанной с боевым снабжением армии, он особенно остро чувствовал недостойные интриги англичан, почти полностью блокировавших по воле лорда Мильнера поставки по морю для русских войск и военной промышленности. Сообщил Одинцов и о контактах, которые Англия имеет теперь с Германией через посредство Ватикана. Альтфатер высказал опасение, что союзники могут в скором времени пойти и на прямую военную интервенцию против революционной России. Подтвердил он это странными маневрами в Белом море английской эскадры, офицеры которой при попустительстве Временного правительства стали прибирать к рукам русские подразделения, а ее флагман - командор Кемп - отказался подчиниться русскому командованию на театре Северного Ледовитого океана... - Надо писать Председателю Совета Народных Комиссаров Ульянову-Ленину письмо, в коем изложить точку зрения военных на необходимость скорейшего заключения мира, - подытожил беседу хозяин кабинета. - Господа, мы с Василием Михайловичем, - кивнул он в сторону Альтфатера, - подготовим такое письмо... Надеюсь, что каждый из нас поставит свою подпись под таким документом. Дорог каждый час для установления перемирия. Он сохранит жизни наших солдат - граждан новой России... Письмо военных, адресованное главе правительства большевиков, в середине дня поступило из Генерального штаба в штаб революции - Смольный. ...В тот же день, вечером, с нарочным генералу Одинцову поступил пакет от Ленина. Владимир Ильич благодарил за письмо, просил подробно разработать военно-технические вопросы перемирия с Германией и указать военных специалистов, которые могли бы стать экспертами российской делегации на переговорах, открывающихся через несколько дней в Брест-Литовске... В числе генералов и офицеров, лояльно относящихся к новому правительству, способных квалифицированно отстаивать перед представителями центральных держав интересы России, Одинцов назвал и генерал-майора Генерального штаба Алексея Алексеевича Соколова. Прежде чем отправлять список Ленину, Сергей Иванович показал его комиссару ВРК Медведеву. Василий, пробегая глазами листок с перечнем фамилий, чинов и должностей, на мгновение остановил взгляд, увидев в нем Алексея Соколова "Порядочные, честные люди идут к нам, - обрадовался он. - Не только Красная гвардия есть у нас... Есть уже и "красные генералы"..." 93. Лондон, начало декабря 1917 года Облетела листва в Сент-Джеймском парке, пожухла трава на лужайках. Голубизна вод Сент-Джеймского пруда померкла и превратилась в темно-серую рябь. С севера несло необычным холодом, зима начиналась суровой. Дым каминных труб поднимался в холодный воздух и уносился северным ветром во Францию. Там он мешался с пороховым. Глотая эту смесь, солдаты британского экспедиционного корпуса иногда ощущали у себя на губах вкус родного очага, и от этого еще тоскливей становилось на душе. Отгремели колокола церквей Лондона в честь победы (хоть она и была пирровой) англо-французских соединений под Камбрэ 20 ноября, когда были введены в бой первые 300 танков. Полная секретность была соблюдена при доставке нового оружия. Две немецкие дивизии сначала отступили в панике, но генерал Хейг, английский главнокомандующий, не захотел делить лавры с союзниками и не ввел в прорыв французскую пехоту. На следующий день германцы начали приходить в себя. Они поставили полевые пушки для маневренности на грузовики, опустили стволы зенитных орудий для стрельбы прямой наводкой по танкам и перешли в контрнаступление. Но не это событие волновало сэра Уинстона Черчилля, хотя он и имел все основания гордиться тем, что именно по его инициативе, еще во времена его службы первым лордом Адмиралтейства, удалось преодолеть сопротивление косных чиновников и начать строительство танков. Ему льстило новое назначение. Не удостоившись титула члена военного кабинета, он все же недавно получил портфель министра военного снаряжения. Получив под начало 12 тысяч чиновников и огромные средства, потомок герцогов Мальборо со своей кипучей энергией постоянно стал влезать в чужие дела. Он то мчался на аэроплане, горячо полюбив новое средство транспорта, во Францию, к генералу Хейгу и давал тому стратегические советы. То назойливо требовал от Ллойд Джорджа приглашений на заседания узкого круга избранных членов военного кабинета. Там он, разумеется, тоже подавал советы, хотя и дельные, но непрошеные. Его динамизм заставлял коллег пребывать в постоянном состоянии тихой ярости. Но ничего нельзя было поделать. Как истинный государственный муж, Ллойд Джордж старался непрерывно сталкивать своих конкурентов лбами, чтобы они ссорились друг с другом, но не с ним. А поводов для ссор было много. В том числе и разгоравшиеся в промышленности забастовки. Начиналось и политическое брожение. Весь истэблишмент* до сих пор трясло от того, что рабочие делегаты, собравшись в июне в Лидсе на однодневный конвент, единогласно высказались за создание в каждом городе городских и сельских округов Советов рабочих и солдатских депутатов. ______________ * Элита правящего класса Великобритании. Сэр Уинстон призывал расправиться со смутьянами, а всех участников забастовок лишать освобождения от мобилизации и отправлять на фронт. Член военного кабинета лорд Мильнер придерживался таких же взглядов, премьер же, мистер Дэвид Ллойд Джордж, был сторонником либеральной политики по отношению к рабочим. Ради увеличения военного производства не боялся идти на мелкие уступки. Премьер-министр старался чаще демонстрировать заботу о благе "простого народа", не без оснований полагая, что, только укрепив тыл и усилив контроль государства над экономикой, можно выиграть войну и ослабить рабочее движение. Но напор на премьера был велик. Ему помогало только то, что никакой диктатор или монарх никогда не обладал столь совершенными рычагами власти, как британский премьер-министр. Если, разумеется, он в конечном итоге правильно исполнял волю истэблишмента. А магнаты Сити и земельная аристократия были довольны. Банкиры и промышленники получали фантастические прибыли от войны. И лендлорды отнюдь не беднели. Вместо того чтобы разрешать арендаторам распахивать новые земли под хлеб, недостаток которого ощущался из-за германской подводной войны против судов с продовольствием для Британии, джентльмены с удовольствием и в военные дни предавались охоте в собственных угодьях на фазанов, куропаток и лис. Из-за несовпадения мнений келейные заседания кабинета и совместные обеды его членов на Даунинг-стрит, 10, проходили весьма бурно - в британском понимании, разумеется. Никто не кричал и не горячился. Потребляли лишь больше, чем обычно, хереса, коньяка и сигар. Слава богу, налоги во время войны выплачивались значительно аккуратнее, чем в дни мира, и правительство ни в чем не ощущало недостатка. В начале декабря встречались в доме премьера особенно часто. Главным был русский вопрос. А в нем основным содержанием - как пресечь большевистскую заразу. Не дать распространиться ей по миру. Ведь сломать хребет Российской империи - это полдела. Дело - спасти свою собственную империю от революции... Узкий круг джентльменов, составлявших ядро военного кабинета, в том числе и сэр Уинстон, который формально не был полноправным членом его, собирались в эти холодные дни в личном салоне премьера. Здесь весело потрескивал камин. Уют комнаты, стены которой были отделаны деревом, пол покрыт мягким ковром, а толстые шторы гасили сквозняки от окон, создавал атмосферу непринужденности. Официант-валлиец заботился о напитках. Сегодня собрались как обычно: поджарый, затянутый в придворный мундир лысеющий лорд Мильнер, курносый, в пенсне, с длинными волосами на загривке и серыми усами министр иностранных дел Бальфур, заместитель первого министра и лидер палаты общин Бонар Лоу с лицом простолюдина. Пришел безусый и безбородый, словно скопец, лорд Керзон оф Кедлстон. Снова без приглашения - не выгонишь же - явился сутулый, с широким бульдожьим лицом сэр Уинстон Черчилль. Расселись. Лорд Мильнер - в свое любимое кожаное кресло с высокой спинкой, рядом с креслом хозяина дома. Другие гости понимали, что сэр Альфред - весьма важная персона и даже в его отсутствие не претендовали на это кресло. Лишь этот молодой нахал - сэр Уинстон - мог покушаться на место рядом с премьером. Сэр Альфред даже приходил из-за этого чуточку раньше, чем все. Кстати, создавалась видимость, что он уже обо всем с премьером переговорил, а остальные только санкционировали их волю. Беседа началась, как обычно, с текущих дел. Поругали безответственные профсоюзы, рабочее сословие и невольно перешли на русские дела. Бальфур извлек из потертого кожаного чемоданчика - обязательной принадлежности каждого британского министра - свежие телеграммы от генерала Нокса, военного агента, от генерала Бартера, главы английской миссии в России, от посла сэра Джорджа Бьюкенена. Все они пребывали в тревоге. Генерал Бартер считал необходимым активное сотрудничество с казаками. Сообщал о том, что Керенский, Алексеев и Милюков уже на пути в главную ставку казачества - Новочеркасск. Генерал указывал, что положение можно спасти лишь с помощью интервенции союзников в Россию. Необходима срочная высадка иностранных войск, и только она приведет к полному краху максималистов... Лорд Мильнер, получивший в дни своего пребывания в России исчерпывающую информацию о ее политических партиях, недовольно поморщился. Опять коллеги склонны вместо названия "большевики" употреблять совершенно неправильное слово "максималисты", которое относится по-настоящему к маленькой группке эсеров. Мистер Бельфур продолжил чтение телеграмм Нокса, из которых явствовало, что генерал установил прочную связь с казачеством Кубани, Терека, Астрахани, что казачьи атаманы Каледин и Дутов находятся на его содержании. Однако, следовало из сообщения Нокса, у Каледина на Дону мало сил. Всего около пяти тысяч пехоты и около десяти тысяч сабель. Нокс требовал денег. Угрожал, что если британское золото не поступит для формирования армии Каледина и Алексеева, равно как и другие материальные ресурсы, то эта единственная на сей момент реальная сила против большевизма будет разбита. Первый министр, подбросив из медного ведерка угля в камин, повернулся к гостям и предложил принять принципиальное решение: большевиков следует рассматривать как открыто признанных врагов. Более того, следовало бы оказать немедленную финансовую помощь Каледину и вновь сформировавшемуся контрреволюционному правительству - Украинской Раде. Министр военного снабжения Черчилль и здесь проявил свою инициативу, выходящую за рамки его ведомства. Он достал из чемоданчика и раздал всем присутствующим свою докладную записку, а затем на словах изложил ее. Он снова и снова доказывал необходимость собирания всех контрреволюционных сил для борьбы с большевизмом. При этом он цитировал справку Генерального штаба, где в числе стран, способных оказать сопротивление большевисткому правлению, назывались Финляндия, Латвия, Литва, Эстония, Польша, Украина, Армения, Грузия, государства казаков Терека, Дона, Кубани, Астрахани, Оренбурга, Урала, Сибири. По мнению Черчилля и Генштаба, эти "страны" могли выставить против Петрограда и Москвы армию численностью почти в три миллиона человек. Необходимо было только организовать такую армию, снабдив ее снаряжением, британскими советами и офицерами. Иронически улыбаясь, сэр Уинстон закончил изложение своих основных мыслей короткой рекомендацией: "Официально Британия не должна объявлять войну России, но большевиков следует убивать, как только они будут попадаться на глаза!.." Это заявление несколько покоробило, пожалуй, лишь одного Ллойд Джорджа, хотя и он понимал, что в России рождается сила, абсолютно чуждая всем устоям Британской империи и способная их очень быстро подточить и разрушить, если ее не укротить. Остальные джентльмены лишь разгоревшимся блеском в глазах горячо приветствовали идеи сэра Уинстона. Сэр Альфред Мильнер также не мог не высказаться по столь актуальному поводу. - Пусть лучше русские убивают друг друга, и как можно больше! Ведь даже самые умные из них неспособны воспринимать прогрессивные идеи и предложения... - буркнул он из своего кресла. - Я вспоминаю одну встречу в России, джентльмены... Это был храбрый русский генерал по имени Соколофф... Его знания могли бы сослужить службу Британской империи, но этот упрямец, как и все русские, одержим дурацкими патриотическими заботами об отечестве, о своем народе... Сэр Уинстон прав, говоря, что Россию следует расчленить на множество карликовых государств, которые никогда не смогли бы объединиться и составить соперничество нашей великой империи в Азии, на Ближнем Востоке, в Европе, - при этих словах лорд Мильнер откинул голову на спинку кресла, чтобы свысока посмотреть на коллег. - Именно это, под вкусным соусом, разумеется, мы и должны внушить нашим друзьям-французам на предстоящем в Версале совещании Верховного военного совета Антанты... Не правда ли? Пусть русские как можно больше убивают друг друга... Рабочие - офицеров и генералов, солдаты - друг друга и рабочих; крестьяне - горожан, бедные... хм-хм... бедных, богатые - тоже бедных... Джентльмены одобрили идею подготовки интервенции в Россию, разжигания в ней кровавой гражданской войны и привлечения к дележу ее богатств любезного союзника - Францию. Подумали и о том, как ограничить в Европе роль Соединенных Штатов. Ведь английский посол в Вашингтоне и руководитель британской разведки в США, анализируя политику президента Вильсона, дружно сходились на том, что Америка не спешит участвовать в разгроме Германии. Она хочет выступить здесь не союзником, но арбитром, который и будет решать, что следует делать европейским правительствам. Впервые над Британскими островами встала мрачная тень заокеанского дядюшки Сэма, готовящегося диктовать свою волю европейским партнерам и Англии, как самому близкому из них. 94. Версаль, декабрь 1917 года Холодный северный ветер, выстудив Британские острова, добрался и до Версаля. Коренные версальцы - старые рантье, няньки с детьми спрятались по домам от его ожесточения. Редкого из них можно увидеть только в защищенном с трех сторон "Южном цветнике" парка. Парижские завсегдатаи Версаля отнюдь не спешат сюда зимой. С дворцовой эспланады открываются взору безлюдные к беспредельные пространства, наполненные великолепным архитектурным ансамблем и мерцающей зеленой патиной совершенных статуй. Холод приглушил то горьковатые, то сладкие запахи тлеющих листьев, мха, кипарисов, сырой земли. Холодно и свинцовой статуе Наполеона в южном партере, и группам богов в бассейне Нептуна. Даже внутри дворца пробирает дрожь в нетопленых музейных помещениях. Только в королевских апартаментах, там, где в зале совета и примыкающих к нему салонах встречаются на пленарных заседаниях французские, британские и итальянские делегаты, стоят калориферы, источающие жар. Лорд Мильнер, Черчилль, лорд Сесиль прогуливаются по Зеркальной галерее, изредка останавливаясь, чтобы рассмотреть какое-либо из полотен великих художников, украшающих ее, или бросить взгляд из окон на прекрасные виды Версальского сада. Входит секретарь лорда Мильнера и докладывает своему патрону, что для встречи с главой английской делегации прибыли в Версаль премьер-министр Франции Клемансо и министр иностранных дел Пишон. Они хотели бы предварительно обсудить пункты вырабатываемой конвенции относительно России. Сэр Альфред оставляет своих спутников в Зеркальной галерее и идет в соседний Салон войны, где его поджидают Клемансо и Пишон, где все приготовлено для маленькой конфиденциальной конференции. За круглым столом, инкрустированным черепахой и золоченой бронзой, треугольником усаживаются два француза и англичанин. Секретари - за обычными столиками. Клемансо, по прозвищу Тигр, ласково и обходительно начинает беседу издалека. Он спрашивает, известно ли гостю о том, что в соседней Зеркальной галерее 18 января 1871 года была провозглашена Германская империя и что в октябре 1896 года там же устраивалось празднество в честь русского царя и царицы? Лорд Мильнер не любит долгих рассуждений. Он резкий и деловой человек. Поэтому он отвечает не слишком учтиво, что все это ему рассказали, когда он впервые осматривал Версальский дворец, но тогда забыли упомянуть, что именно отсюда действовал Тьер, когда душил Парижскую коммуну. И символично, что именно отсюда, из Версаля, союзниками будет дан приказ задушить русских последователей Коммуны - большевиков. Клемансо понимает, что его красноречие на Мильнера не подействовало. Он становится сух и деловит, как буржуа в банке, когда считает прибыль. - Перейдем к делу, - говорит он и кивает секретарям, чтобы те начинали вести протокол. - Каковы ваши предложения о судьбе России, достопочтенный лорд? - спрашивает Пишон. - Прежде всего мы должны договориться о совместном финансировании Англией и Францией тех русских сил, которые намерены или готовы уже сейчас приступить к свержению большевистского правительства во главе с Лениным, - излагает свою позицию, словно отливает четкие строки конвенции, британский лорд. - Во-вторых, необходимо немедленно направить в Россию наших агентов и офицеров для руководства и поддержки провинциальных правительств и их армий, - продолжает он. - Как можно скорее надо расчленить этого колосса и превратить его территории в колониальные владения Англии и Франции... - Можете не протоколировать слово "колониальные", - поворачивает лорд голову к секретарям, - найдите более дипломатическое выражение... - Существо от этого, надеюсь, не изменится? - цинично улыбается Клемансо. - Далее, - словно не замечает реплики француза Мильнер. - Мы берем на себя руководство действиями, осуществляемыми против большевиков на юго-восток от Черного моря... "Ловко придумано! - сердится в мыслях Клемансо. - Британия тащит себе территории казаков, всего Кавказа - Армении и Грузии, Курдистана, собирается распространить свою "сферу влияния" на Среднюю Азию и Север России - от Мурмана до Урала... Что же она оставляет нам?!" - Полагаю, что Франция могла бы вести свои действия на север от Черного моря, - высказывается лорд. Клемансо - Тигр хватает добычу на лету. - Хорошо, мы оккупируем Украину, Бессарабию, Крым... Оставляем в нашей "зоне влияния" будущую Польшу, Румынию, земли южных и западных славян. Это помешает большевизму распространиться из Петрограда и Москвы на Запад... - О'кэй! - соглашается лорд. - Мы готовы поделить с вами влияние в Финляндии и в прибалтийских провинциях России, которые должны стать самостоятельными государствами, - Эстландии, Курляндии и Литве. - От удовольствия решать судьбы целых народов лицо Мильнера порозовело, глаза возбужденно блестят. - Но, месье, - продолжает он, - поскольку программа генерала Алексеева, находящегося в Новочеркасске и формирующего там армию, была принята Францией, которая обещала кредит на эти цели в размере 100 миллионов франков, Англия воздержится пока от финансирования этого генерала. Как только будет налажен межсоюзнический контроль и приняты новые планы, разрабатываемые вместе с Англией, мы откроем и свое финансирование антибольшевистских сил на Юге России... "Каналья, дает понять, что пока Франция платит одна, она и отвечает за результаты... А когда платить станет Британия, она возьмет руководство в свои руки, - с горечью думает Клемансо. - А ведь их зона - это национальные окраины, где богатств значительно больше, чем собственно в России, и хлопот по установлению колониальной администрации будет значительно меньше..." Но приходится соглашаться. Единственной надеждой остается Америка, которая вот-вот вступит по-настоящему в войну, и тогда чаши на политических весах могут качнуться в другую сторону - ведь американская демократия значительно ближе к французской, чем к английской, думает Клемансо. - Мой дорогой Клемансо! - прерывает течение мысли премьера лорд Мильнер. - По нашим данным, Япония вторгнется в Сибирь, независимо от того, нравится это другим союзникам или нет. Но если эта держава войдет в Восточную Сибирь одна, она вряд ли захочет допустить к ее богатствам других союзников... Единственная дверь в Сибирь с Тихого океана - Владивосток. Тот, кто владеет Транссибирской магистралью, владеет Сибирью. Поэтому мы должны употребить все силы, чтобы захватить в наши руки Транссибирскую железную дорогу... Любыми средствами... Поэтому японские войска должны сопровождать представители союзников. Следует втравить в интервенцию Соединенные Штаты, чтобы Япония действовала по мандату нашему и США. Тогда удастся со временем справедливо разделить сферы влияния в России за Уралом... - Сэр, мне не совсем ясны планы Британии на Севере России, - решает уточнить союзническую диспозицию Клемансо. - Мы намерены осуществить высадку в Мурмане и в Архангельске, - дает ясный ответ лорд Мильнер. - Наш представитель генерал Пуль уверен, что потребуется всего два-три военных корабля и небольшие отряды для занятия линий железных дорог... Генерал уверен, и он сообщил это в Форин офис, что будет возможным получить на Севере самую искреннюю поддержку Троцкого... - Неужели вы уверены, что господин Троцкий пойдет вам навстречу, если столь прямолинейно начнется оккупация Севера России? - выразил недоумение Пишон. - Наш политический агент в России Брюс Локкарт уже установил с ним контакт, - похвалился сэр Альфред. - Разумеется, господину Троцкому было сказано, что небольшие английские части высадятся на Мурмане для защиты от германского десанта, который собирается захватить богатые склады снаряжения, прибывшего из Англии и США морем. Троцкому было сказано, что немцы смогут также пройти через Финляндию и ударить по Мурманску и Архангельску. Север должен стать не только базой, но и политическим центром освободительного движения против большевиков. Географически он лежит очень близко к Петрограду и труднодоступен для атак с юга из-за бездорожья, - развил свои стратегические мысли лорд. За окном стемнело. Четкие дали Версальского парка размыло сумерками. Зажгли электрический свет, который ярко засиял в мраморе стен и позолоченных медальонах из бронзы. Свет принес ясность и в мысли. Все основные вопросы были согласованы. Теперь можно было перейти в зал совета, где делегации уже приготовились тщательно отработать каждую строку в проекте конвенции об условиях сотрудничества Англии и Франции. 95. Бад-Крейцнах, декабрь 1917 года. Голодный и холодный, словно "брюквенная" зима 1916/17 года, пришел в Германию ноябрь семнадцатого. В большинстве городов империи на душу населения стали выдавать по карточкам на неделю картофеля - 3 килограмма 300 граммов, хлеба - кило восемьсот, мяса - 240 граммов, жиров - 70-90 граммов. Одна брюква была по-прежнему в свободной продаже. В Австро-Венгрии царил настоящий голод. Но продовольственные затруднения страны никоим образом не сказывались на жизни Главной квартиры германской армии, которая теперь располагалась в маленьком прирейнском курорте Бад-Крейцнахе. Фельдмаршал Гинденбург, первый генерал-квартирмейстер Людендорф и некоторые чины их штаба заняли уютную виллу, в которой некогда жил кайзер Вильгельм I, основатель Германской империи. Кайзер Вильгельм Второй, номинальный верховный главнокомандующий, не пожелал оседлой жизни в ставке, а в литерном поезде непрерывно сновал по железным дорогам, вдохновляя армии своими посещениями. Спартанская жизнь в тесноте вагона доставляла императору удовлетворение. Размеренность занятий в Бад-Крейцнахе ничем не отличалась от Плесса: тот же утренний кофе Гинденбурга и Людендорфа в восемь, короткая прогулка до отеля "Ораниенгоф", занятого под основные управления штаба. На пути к отелю жители городка - вышедшие на пенсию чиновники, мелкие буржуа и приезжие, с букетами живых цветов будто случайно встречают своих кумиров на главной улице. Со слезами на глазах и восторженными речениями преподносят господа цветы. Наиболее респектабельные из почитателей получают иногда приглашение на завтрак в час дня или на обед в восемь вечера. Обеденные столы на вилле руководителей ОХЛ* ежедневно ручками милых юных дам украшаются свежими цветами. ______________ * От немецкого обозначения верховного военного командования (Oberste Heeresleitung). Гинденбург и в Бад-Крейцнахе не переутруждал себя работой. В девять с половиной часов Людендорф удалялся в штаб готовить вечернее донесение кайзеру, а фельдмаршал оставался выпить рюмку французского коньяка и рассказать гостям всякие истории о войне 1870-1871 годов или о тех временах, когда он командовал ротой. Его мыслительные способности и лексикон не отличались богатством. Гинденбург вполне довольствовался такими банальностями, как: "Дела на Западе идут столь же хорошо, как на Востоке, а на Севере - как на Юге. Правда, предстоит сделать еще многое, но врагам тоже нелегко, а то, что преодолевает противник, мы-то уж наверняка преодолеем". Фельдмаршал, еще при жизни обладавший гранитно-монументальными формами фигуры и лица, был столь простодушен и далек от политики, что изрек однажды фразу, показавшую его истинное нутро: "Война для меня словно целебная ванна"... И в этой ванне, которая стоила народам морей крови и страданий, он купался с утра до вечера. Деятельный и энергичный "генерал с моноклем", Эрих Людендорф, так же как и его шеф Гинденбург, с ненавистью и возмущением воспринял весть о том, что в Петрограде победили социал-демократы "максималисты", или - большевики. "Г унд Л", как их называли сотрудники, искренне были уверены, что это ненадолго, что старый порядок в России скоро восстановится. Но своих собственных социал-демократов, которые не способны были даже справиться с забастовками в военной промышленности, начавшимися с апреля семнадцатого года, Гинденбург и Людендорф стали презирать еще более решительно. Когда же появились листовки группы "Спартака" совершенно большевистского содержания, военное командование забеспокоилось. Разумеется, основная работа выпала на полицию. Но чтобы преодолеть симпатии рабочего сословия к забастовщикам-социалистам, в ход был пущен авторитет Гинденбурга: от его имени проклинали всех, кто недостаточно упорно трудился на победу. Фельдмаршал решил даже вступить в орден иоаннитов. Это средневековое аристократическое братство было основано во время крестовых походов для ухода за ранеными рыцарями. Потом оно почти угасло. Теперь же, в начале XX века, оно было возрождено для борьбы с социал-демократами и всяческими еретиками, подрывавшими священные устои монархии и порядка в империи. Популярность фельдмаршала стояла так высоко, что сам великий кайзер Вильгельм Второй, бывший протектором иоаннитов, возвел Гинденбурга в "почетные рыцари" спустя несколько дней после принятия в члены, хотя это и являлось нарушением устава. Для Людендорфа самое возмутительное в большевистской революции было разрушение офицерского корпуса. Генерал, назидательно подняв палец, часто повторял своим внимательным слушателям-адъютантам во время ежедневных прогулок: "В России офицер утратил свое привилегированное положение, господа! Он лишился всякого авторитета. Он не должен теперь иметь больше значения, чем простой рядовой, а вскоре его права еще больше умалятся, он лишится их вовсе... В России многие одобрительно отнеслись к лишению офицеров их прав - и вот теперь Российская империя пожинает эти плоды. Там многие недальновидны. Они не хотят видеть, что на авторитете офицера держится вся армия и любой мировой порядок и что, подрывая авторитет офицера, они тем самым расшатывают социальный строй всего мира..." Частенько мысль его делала зигзаг, и он добавлял: "Но я с нетерпением жду, когда русское правительство обратится к нам с просьбой о перемирии. Нам надо иметь мирный договор, ибо те перемирия, которые устанавливаются на Восточном фронте стихийно русскими дивизиями и армиями, - не дают возможности перебросить войска против Франции. Нам нужен прочный договор!" День 28 ноября, когда русский главнокомандующий народный комиссар Крыленко запросил по беспроволочному телеграфу германское верховное командование, готово ли оно к переговорам о заключении официального перемирия, стал для Людендорфа почти праздником победы. Первый генерал-квартирмейстер немедленно ответил утвердительно. В тот же вечер, после обеда, "Г унд Л" обсудили в кругу своих ближайших сотрудников требования, которые представитель Германии генерал Гофман должен был предъявить большевистской делегации в Брест-Литовске. "С русскими следует быть твердыми и говорить языком победителя. Подорвать их пункт о мире без аннексий. Достигнуть того, в чем мы весьма нуждаемся, - территориальных уступок", - приказывал Гинденбург. Людендорф добавлял: "Мир, лишь гарантирующий status quo, означал бы, что мы войну проиграли. Необходимо отнять у России ее залежи каменного угля и хлебные житницы, то есть Украину, оккупировать и другие области, дающие сельскохозяйственное и промышленное сырье. Превратить Польшу в протекторат центральных держав, а русские прибалтийские провинции подчинить Германии". Фельдмаршал подтвердил мнение своего генерал-квартирмейстера. Он сослался на заявление "Пангерманского союза" по поводу Прибалтики, которое решительно предостерегало от каких-либо переговоров по поводу права народов на самоопределение. Коротко Гинденбург разъяснил свою позицию: "Нам нужна Литва для обеспечения наших границ. Она должна быть крепко прикована к нам. Никакого самостоятельного государства, а персональная уния с Пруссией. Курляндия - dito*. Обладание Эстонией желательно с военной точки зрения... Да-да! Я хочу обеспечить в следующей войне против России пространство для маневра левого крыла германских войск!" ______________ * То же самое (лат.). 96. Брест-Литовск, декабрь 1917 года Генерального штаба генерал-майор Алексей Алексеевич Соколов, недавно утвержденный в новой должности начальника штаба 10-й армии, получил неожиданное предписание из Петрограда от наркомвоенмора Крыленко. Генералу Соколову надлежало выехать через согласованный пункт в германских позициях в районе Барановичей в Брест-Литовск и стать одним из военных экспертов при делегации Советской России на мирных переговорах. Почти все представители уже проследовали в Брест-Литовск из Петрограда через Двинск. Для Соколова немцы сделали исключение и назначили ему пункт перехода позиций неподалеку от Ставки бывшего верховного главнокомандующего, великого князя Нико