-  Он просит отбить его жену у меркитов.
   -  Надо ли нам связываться с меркитами?  Жена  не  улус,  ее  найти  не
трудно...
   -  А ты терял жену?- сердито перебил его хан.
   Джамуха подумал  о  своей  Уржэнэ  Как  часто,  измученный  заботами  и
тревогами, он, слушая ее голос и небесные звуки хура, обретал  успокоение,
находил просвет там, где все, казалось, было затянуто мраком.
   Но война с меркитами . А почему бы и нет? Тогорил сейчас в силе,  да  и
его воины кое-что стоят.
   -  Я готов идти с тобой, хан-отец.
   Хан угрюмо  кивнул  головой.  Напоминание  о  жене  увело  его  думы  к
прошлому. Он, кажется, даже забыл о Джамухе.
   -  Братья Тэмуджина здесь?- спросил Джамуха.
   -  Да.
   -  Моту я поговорить с ними?
   Окликнув нукера  из  дверной  стражи,  хан  послал  его  за  Хасаром  и
Бэлгутэем. Того и другого Джамуха помнил мальчиками и, когда увидел  перед
собой взрослых мужчин,  остро  почувствовал,  как  много  прошло  времени.
Кряжистый, низкорослый Бэлгутэй почти все  время  молчал,  больше  говорил
Хасар - высокий, худощавый парень с неробким взглядом черных глаз. Из  его
слов Джамуха понял, что анда не сидел без дела, что в куренях тайчиутов  у
него немало верных людей, ко их надо расшевелить, подтолкнуть.
   -  Передайте моему брату Тэмуджину: я помню и люблю  его.  Все,  что  у
меня есть, принадлежит ему.
   Проводив братьев, он сказал Тогорилу:
   -  Хан отец, нам нельзя медлить.
   -  Веди своих воинов сюда Я позову своего брата Джагамбу с его воинами,
и, как только соберемся, пойдем на кочевья меркитов.
   -  Мудрый хан, если мы начнем стягиваться со всех сторон,  как  рыба  в
глубокий  затон,  всем  станет  понятно  -  что-то  затеваем.  Всполошатся
тайчиуты, заседлают боевых коней найманы,  недремлющим  оком  уставятся  в
нашу сторону меркиты.
   Подумав, хан согласился с ним, похвалил:
   -  Твой ум становится острым, как хорошо закаленный клинок.
   -  Он - слабое эхо твоей всепостигающей  мудрости,-  скромно  потупился
Джамуха.
   -  Мы соберемся в верховьях Онона, в  урочище  Ботоган-борджи.  Знаешь,
где это?
   -  Знаю.- Джамуха мысленно прикинул путь войск к урочищу, и ему  пришел
в голову интересный замысел. Надо уговорить хана зайти за Тэмуджином. Если
он завернет на его стоянку, дальше  принужден  будет  идти  через  кочевья
тайчиутов, и тайные доброжелатели  Тэмуджина  без  помех  присоединятся  к
анде. На одну стрелу можно насадить гуся  и  куропатку. Конечно,  тайчиуты
могут потрепать хана. И это неплохо. Сил у хана-отца убавится не много,  а
спеси станет меньше. Но как  сказать  об  этом  Тогорилу?  Захочет  ли  он
рисковать? Не в его правилах, идучи на  одного  врага,  задирать  другого.
Сказал, как о деле малозначимом, само собой понятном:
   -  Ты, конечно, зайдешь за Тэмуджином и захватишь его с собой?
   Хан строго и сосредоточенно рассматривал под  ногами  желтое  пятно  на
белом войлоке. Подняв голову, остановил взгляд на лице Джамухи.
   -  Слишком острый клинок плох тем, что иногда режет собственные  ножны.
Не думай, сын, что умнее других,- это плохо кончится.
   -  Хан-отец! Мои мысли прозрачнее родниковой воды!
   -  Молчи! Почему сам не идешь за Тэмуджином? Хитер ты, и  помыслы  твои
кручены, как шерсть барана. Смотри, Джамуха...
   В голосе Тогорила внятно послышалась  угроза,  и  Джамуха  укрепился  в
мысли, что хан ему не доверяет. Надо, чего бы то ни стоило,  порушить  его
недоверие.
   Заговорил обиженно:
   -  Мне  больно  слушать  незаслуженные  укоры,  хан-отец.  Мои  помыслы
одинаковы с твоими, как одинаковы зерна тангутского риса, других не было и
нет. Ты хочешь, чтобы я пошел к Тэмуджину? Я  пойду,  хан-отец.  Я  сделаю
все, что ты повелишь. Но мой путь к анде вдвое длиннее твоего...
   Хан молчал. Его пальцы теребили складки  халата,  лоб  резала  глубокая
поперечная   морщина.    Передохнув,    Джамуха    заговорил    спокойнее,
рассудительнее:
   -  Кому, хан-отец,  меркиты  досаждают  больше  всего?  Тайчиутам.  Так
станут ли они чинить тебе зло, когда  узнают,  на  кого  направлены  копья
твоих воинов? Кроме того, им ведома твоя сила и  доблесть  -  это  оградит
тебя. Иное дело я. И мал, и слаб...
   Приказав нукерам звать нойонов, Тогорил поднялся, сунул руки  за  пояс,
проговорил, глядя поверх головы Джамухи:
   -  Видит бог, я не забыл того, что сделал для меня Есугей. И чем бы это
ни кончилось, попробую сделать  то  же  самое  для  его  сына.  За  добро,
Джамуха, человек должен платить добром.
   Весть о предстоящем походе на  меркитов  нойоны  Тогорила  встретили  с
нескрываемым неодобрением. Рисковать своими воинами из-за безвестной  жены
столь же безвестного Тэмуджина - разумно ли это?
   -  Я  вас  позвал  не  для  досужих  рассуждений,-  раздраженно  сказал
Тогорил.- Я позвал вас объявить свою волю!
   Нойоны умолкли, потупились.
   Возвращаясь в свой курень, Джамуха не раз вспомнил  эти  слова.  Высоко
вознесся над всеми хан Тогорил. Все, кажется, идет  к  тому,  что  и  ему,
Джамухе, станет объявлять свою волю. И  будешь  покорен  -  что  сделаешь?
Сколько ни вертись в одиночку, все равно окажешься  в  руках  Тогорила,  а
ускользнешь от него  -  попадешь  под  пяту  Инанча-хана  найманского  или
Тохто-беки меркитского, от них увернешься -  взнуздает  Таргутай-Кирилтух.
Но теперь, может быть, его одиночество и кончится. Анда  Тэмуджин  соберет
улус своего отца - их будет двое. Потом найдется кто-то третий, четвертый.
В битве ли, на пиру  ли  слово  каждого  будет  весить  одинаково.  Как  в
счастливые старые времена, воспетые в сказаниях-улигэрах, они перед  лицом
опасности встанут грудью друг за друга. И древний степной обычай вольности
никто не осмелится рушить безнаказанно.
   Бодрили, радовали душу эти думы. О, если бы  хан-отец  мог  догадаться,
куда направлены его устремления!.. Но  он  не  догадается.  Что  для  него
Джамуха? Почти собственный нукер. А если догадается? Что-то же питает  его
подозрительность и недоверчивость. Но эти тревожные мысли Джамуха гнал  от
себя...
   В поход он взял всех своих воинов, оставив курень на попечение стариков
и подростков. В назначенный день пришел в урочище  Ботоган-борджи.  Прошел
день, а хана не было. Не явился он и на другой день. Джамуха встревожился,
усилил караулы. Не побили ли тайчиуты Тогорила? Если так,  тут  оставаться
опасно.
   На третий день забеспокоились и воины. Походный  стан  притих.  Джамуха
решил переночевать и утром уходить  в  свое  кочевье.  На  рассвете  воины
принялись седлать коней. В это  время  прискакал  дозорный:  идет  войско.
Вскочив на коня, Джамуха поднялся на возвышенность. По плоской  равнине  к
стану валом катилась конница.  Всходило  солнце,  и  на  оружии,  доспехах
вспыхивали красные искры. А что,  если  это  воины  тайчиутов?  У  Джамухи
похолодело в груди.
   -  Скачи навстречу!- сказал он дозорному.
   Сам ринулся к стану, приказал барабанщикам бить тревогу.
   Басистый рокот барабанов бросил воинов в седла. Они быстро построились.
Джамуха подтянул пояс, поправил саадак... Дозорный  вылетел  из-за  сопки,
заорал во все горло:
   -  Наши...
   Воины смяли строй, беспорядочной  толпой,  увлекая  за  собой  Джамуху,
ринулись навстречу кэрэитам. Издали заметив Тогорила по тангутскому  шлему
с  высоким  золотым  гребнем,  Джамуха  направился  к  нему.  Хан  коротко
поздоровался,  ничего  не  сказал,  оправдывая  свое  опоздание.  Джамуха,
сдерживая злую обиду, спросил:
   -  Хан-отец, разве не вместе назначили день  встречи?  И  разве  старый
обычай не велит каждому, большой он или маленький, следовать уговору?
   Хан не успел ответить. К ним подскакали Джагамбу и высокий молодой воин
с обозначившейся бородкой  на  широких  твердых  скулах.  Он  был  опоясан
сыромятным ремнем, на ремне висел меч в обшарпанных  ножнах  и  берестяной
колчан. Из-под войлочной шапки на высокий лоб  выбилась  прядь  рыжеватых,
словно бы подпаленных солнцем, волос.
   -  Так-то встречаешь нас с твоим андой?-усмехнулся Тогорил.

        V

   Поздно  вечером  подошли  к  реке  Хилхо.  На  противоположном   берегу
несколько рыбаков варили уху. Заметив дозорных,  они  вскочили  на  коней.
Пока дозорные шныряли по берегу в  поисках  брода,  рыбаки  скрылись.  Над
огнем осталась готовая уха Со смехом и гоготом дозорные опорожнили котел.
   Тогорил,  Джамуха  и  Тэмуджин  остановились  на  крутом   яру.    Вода
плескалась, подмывая илистый берег, в сумерках блеском клинка  отсвечивали
ее струи. Тэмуджин вертел головой, вглядываясь в противоположный берег. Но
ничего там не видел, кроме темной гряды тальников у воды и ломаной  кромки
пологих гор. Где-то тут, рядом, за этой кромкой, стоят  юрты  меркитов.  В
одной из них Борте... Дума о ней занозой сидела в  сердце.  О  чем  бы  ни
говорил, что бы ни делал, забыть о Борте не мог. А хлопот у него в эти дни
было много.
   Весть о том, что за него вступился  сам  хан  кэрэитов,  в  тайчиутских
куренях встретили с недоверием. И очень удивились, когда Тогорил с войском
прибыл на его стоянку. Люди, которых он до этого уговаривал не  один  раз,
но так и не мог уговорить, сами потянулись к нему. За те  несколько  дней,
пока Тогорил стоял у него, вокруг  старой  материнской  юрты  вырос  целый
курень. Тэмуджин сбивался с ног.  Каждого  надо  было  встретить  ласковым
словом, каждому определить ею место...
   Конь под Тэмуджином переступал с ноги на ногу.  Комок  земли  покатился
из-под копыт,  упал  в  реку,  звонко  булькнув.  Тэмуджин  прислушался  к
разговору хана и Джамухи.
   -  Дозорные ржут от радости, что  уха  досталась,  а  им  плакать  надо
упустили меркитов,- говорил Джамуха, похлопывая черенком плети по голенищу
сапога.
   -  В этом беды нет. Упустили - пусть бегут.
   -  Хан-отец, ты говоришь так потому, что дозорные твои люди.
   -  Это люди Тэмуджина.
   Да, на том берегу были его люди.  Если  Джамуха  потребует,  он  должен
будет примерно наказать воинов. А этого делать как  раз  не  следует.  Все
только начинается, и он своей строгостью отпугнет воинов.
   -  Там молодые ребята, они порядка не знают,- сказал он,  поворачиваясь
к Джамухе.
   -  Ладно... Я думаю, что это даже неплохо. Со страху в глазах у рыбаков
наше войско утроилось. Они до смерти напугают своих. Будем переправляться,
хан-отец?
   -  Нет. В темноте люди вымокнут и плохо будут спать. А завтра  сражение
Кроме того, здесь, за рекой, мы в безопасности. Пусть расседлывают  коней,
зажигают огни. Как можно больше  огней.  Если  решили  меркитов  напугать,
давайте напугаем.-Хан подобрал поводья.- Приглашаю вас к себе на ужин.
   Джамуха наклонился к Тэмуджину, прошептал с упреком:
   -  Что же ты не сказал, что дозорные твои?
   Тэмуджин пожал плечами Готовность побратима везде, во всем держать  его
руку радовала. Однако сейчас казалось, что совсем неважно, чьи люди были в
дозоре, ему хотелось понять другое - совершили или нет эти люди проступок?
Вот он сказал, оправдывая ребят, что они не знают порядка. Но ведь  и  сам
Тэмуджин этих порядков не знает. А может быть, их вовсе и нет,  над  всем,
над всеми - воля повелителя Захотел - будет так, не захотел - будет  иначе
Если его догадка верна - плохо. Никогда не будешь знать,  что  ты  делаешь
правильно, в чем ошибаешься.
   Нукеры уже разбили походный ханский шатер, развели перед входом большой
огонь и зажаривали на нем молодого барашка. Возле огня  стояли  кэрэитские
нойоны и брат Тогорила  Джагамбу.  Хан  снял  доспехи,  остался  в  легком
шелковом халате. Тэмуджин и Джамуха тоже отстегнули у входа  оружие,  сели
на ковер. Баурчи налил в фарфоровые  чаши  архи  Хан,  воздев  руки  вверх
(широкие рукава халата скатились к локтям), помолился своему  богу-кресту,
потом вместе с Тэмуджином и Джамухой плеснул архи на землю -  жертва  духу
этих мест, поднял чашу.
   -  Ну, Тэмуджин, завтра все решится Поможет бог - горестям твоим придет
конец.
   -  Я верю, мы разнесем меркитов в прах!- сказал Джамуха -  Они  надолго
запомнят нас.
   Хан выпил вино, поставил чашу на ковер.
   -  Я тоже верю. Но  нет  ничего  переменчивее  счастья  воина - Тогорил
вздохнул.- Один день может сделать тебя обладателем огромных богатств,  но
один же день, если счастье уйдет, лишит всего. Вот почему, дети мои,  надо
держаться друг за друга. Сегодня силен, удачлив  -  помоги  другу,  завтра
обездолен - не убивайся, друг поможет тебе.
   Этими словами хан как бы уравнивал себя с Джамухой и Тэмуджином Горячая
волна благодарности колыхнулась в груди Тэмуджина Кто он и кто хан?  Он  -
покинутый  родичами,  униженный  врагами,  а  хан  -   один    из    самых
могущественных повелителей в великой степи...  Какое  сердце  надо  иметь,
чтобы так вот подать руку нищему, втоптанному в пыль!
   -  Хан-отец и ты, мой брат Джамуха! Откроет  нам  счастливый  лик  свой
вечное небо или отвернется от нас, возвратимся домой гордыми  победителями
или с ущербленными духом и телом, я никогда не забуду  того,  что  вы  уже
сделали для меня. Стану нужен - кликните меня, и я приеду. Будут  воины  и
нукеры - приведу их. А нет - прибуду один. Не хватит сил прибыть  -  отдам
своего коня. Не будет коня - пришлю саадак и  меч.  Если  поступлю  иначе,
пусть это вино, которое сейчас выпью, превратится в  пламя  и  спалит  мое
нутро.
   Вина он не любил, но тут выпил чашу до дна.
   Потом пили еще и ели сочное мясо барашка. От вина, от тоски  по  Борте,
оттого, что он теперь не одинок, от любви к  рябому,  некрасивому  хану  и
красивому, с девичьими ресницами над умными глазами и  ребячьими  ямочками
на щеках Джамухе, от гула голосов воинов, которые пришли сюда ради него, и
оттого, что где-то среди воинов лучшие друзья Боорчу и Джэлмэ едят не мясо
барашка, а сухой хурут, запивая его водой,- от всего этого, а может  быть,
и не от этого, ему хотелось плакать, но даже и не  плакать  -  из  глубины
души рвалось что-то такое,  чего  он  не  смог  высказать  словами.  Обнял
Джамуху, заглянул в лицо.
   -  Брат мой!
   Ему  хотелось  так  же  обнять  хана,  но  сделать  этого  не   посмел,
притронулся рукой к складкам его халата.
   -  Отец мой!
   Тогорил сам обнял его.
   -  Я счастлив, что могу помочь тебе.
   После ужина они с Джамухой вышли из шатра. По  всей  прибрежной  полосе
горели сотни огней, и красное зарево плясало на косогоре, на плотной стене
тальника. Воины, укладываясь спать, говорили  вполголоса,  звуки  их  речи
сливались с плеском реки и шелестом тальниковых листьев.
   Они спустились к воде, на песчаную косу. Джамуха положил  руку  на  его
плечо.
   -  Анда, ты помнишь Онон?
   -  Как можно забыть об этом?
   -  Хучара обыграли-помнишь?-Джамуха тихо рассмеялся.-  Мы  были  вдвоем
заодно, потому и выиграли. Где сейчас Хучар?
   -  Плохой человек Хучар!
   -  Что он сделал плохого?
   -  Он плохой потому, что ничего для меня не сделал.
   -  Анда, но и я до этого не помогал тебе. Ты тоже осуждаешь меня?  А  я
не мог. Невозможно было.
   -  Я тебя не осуждаю.
   -  А Хучара?
   -  Ну что тебе Хучар!- Тэмуджин подумал,- Знаешь,  я  ни  на  кого  зла
сейчас не держу. Но вровень с тобой никого не поставлю - ты пришел первым!
   -  Я не мог не прийти, Тэмуджин. Помнишь, как мы  клялись?  Одна  душа,
одна радость, одна забота - на двоих. На свете много разных людей. Но нас
- двое.
   -  Теперь трое, Джамуха. Третий - наш отец Тогорил.
   -  Да, конечно... Только Тогорил  -  хан.  Мы  с  тобой  просто  нойоны
вольных племен. И над нами только одна власть - власть нашей дружбы.
   В заводи звучно шлепнула хвостом крупная рыбина. Видимо, таймень.
   -  Пошли спать, анда Тэмуджин.
   -  Пошли, анда Джамуха.
   Ему приснилось празднество на берегу Онона. Шумят люди, бьют  барабаны.
Он сидит у телеги с ненавистной кангой на шее.  Тайчу-Кури  куда-то  зовет
его, дергает за рукав халата.
   -  Вставай, Тэмуджин, пора!
   -  А я не хочу!
   -  Вот что делает вино с человеком!
   Это уже голос не Тайчу-Кури, а Боорчу. Тэмуджин открыл глаза. Боорчу  и
Джэлмэ, один с одной, второй с  другой  стороны,  тормошили  его.  Бубнили
барабаны. Воины седлали коней, Тэмуджин потряс головой. Череп раскалывался
от боли.
   -  Фу, как тяжело...
   -  Не будешь пить столько!-сердито сказал  Боорчу,  подавая  берестяной
туесок с дугом.- Когда я был маленьким, бабушка  говорила  мне:  кто  пьет
вино, у того в голове темно.
   -  Не ворчи, друг Боорчу. И без тебя тошно. Видишь, Джэлмэ  молчит.  Он
хороший парень.
   От прохладного кислого напитка  немного  полегчало.  Он  сел  на  коня,
поехал к яру. Там уже стояли хан, Джамуха,  Джагамбу,  кэрэитские  нойоны.
Начиналась переправа. Лошади спускались к реке, обнюхивая воду. У  берегов
было мелко. Но на  середине  вода.  доходила  до  брюха,  сильное  течение
разворачивало лошадей мордой,  к  верховьям  реки.  Всадники  корчились  в
седлах, подбирая ноги. Под одним воином лошадь споткнулась.  Он  испуганно
рванул поводья. Лошадь вскинула голову, снова споткнулась, течение свалило
ее. Воин окунулся  с  головой,  выпустил  поводья,  вода  подхватила  его,
прибила к тальникам. Он вылез из воды мокрый, с виноватой и жалкой улыбкой
на юном лице.
   Джамуха подмигнул Тэмуджину.
   -  Парень-то опять твой!
   Тэмуджин почувствовал, что улыбается побратиму виноватой, как  у  юного
воина, улыбкой. Что-либо сказать не было сил.  Изнутри  черепа  по  вискам
били  кузнечные  молотки.  Тогорил,  Джамуха  таких  мучений,  видимо,  не
испытывали, хотя выпили не меньше, чем он.
   За рекой воины начали строиться, дозорные не мешкая  поскакали  вперед.
Тогорил направил своего коня в воду. Он не стал поджимать ноги. Как сидел,
прямой, в сверкающем золотом шлеме, так и остался сидеть. Вода хлестала по
высоким голенищам его  сапог.  Тэмуджин  тоже  не  поднял  ног.  И,  когда
выбрался на берег, его ветхие гутулы оказались полными воды, она  била  из
всех дыр веселыми струйками.
   К полудню дозоры наткнулись на меркитов. Остановив воинов,  Тогорил  со
свитой поехал вперед, поднялся на возвышенность. Меркиты строились у входа
в долину, между двух крутосклонных сопок. Хан  долго  озирал  окрестности,
задумчиво пощипывая седеющую бородку.
   -  Не  думал,  что  они  решатся  выйти  навстречу.-  В  голосе    хана
послышалась озабоченность.
   -  Их не так уж много,- сказал Джамуха.- Не успели сбежаться  за  ночь.
Не остановят.
   -  Их не много,- согласился Тогорил,- но это  -  меркиты.  Драться  они
умеют. Поэтому...- Сдвинул шлем на затылок, ногтем поскреб  правый  висок,
оглядываясь по сторонам.-  Джагамбу,  видишь  тот  лесочек?  Ступай  туда.
Постарайся незамеченным  выйти  меркитам  в.  затылок.  А  вы,  Джамуха  и
Тэмуджин, со своими воинами идите влево. Гора скроет вас от глаз меркитов.
Станьте вон за той сопкой и ждите. А я двинусь напрямую.
   Головная  боль,  возбуждение - сейчас,  сейчас  все  решится!-   мешали
Тэмуджину  понять  смысл  дробления  войска,  все    казалось    чрезмерно
усложненным - к чему? Если меркитов меньше, нечего и  мудрить,  навалиться
на них всей силой, смять, растоптать... Шевельнулось подозрение. хан хочет
разбить меркитов сам, один. Неужели он такой? Или тут  есть  что-то  иное,
недоступное его воспаленному уму? Наклонился к Боорчу:
   -  Перед сражением больше пить не буду. Никогда!
   Он смотрел на хана, на Джамуху, на меркитских воинов, и ему все  больше
не хотелось идти за сопку, стоять там в бездельном ожидании,  томиться  от
безвестности.
   -  Хан отец, возьми меня с собой!
   Тень неудовольствия набежала на лицо хана, но через мгновение в  черных
глазах затеплился грустно-ласковый свет.
   -  Хорошо. Ты пойдешь со мной.
   Двинулись  на  меркитов  шагом:  сберегали  силы  коней.  Но  в    этом
неторопливом движении ощущалась  зловещая  напряженность.  Боорчу  смотрел
вперед, жмурясь, будто от ослепительного света. Джэлмэ насупился,  закусил
губу.
   Расстояние сокращалось. Стал виден горделиво поднятый туг,  можно  было
уже различить и масти меркитских коней. Враги стояли  плотными  рядами  от
одного склона сопки до другого. Строй казался несокрушимой,  непреодолимой
преградой. Напряженность людей передалась  и  коням.  Они  прядали  ушами,
рвали поводья.
   Тэмуджин не заметил, подал Тогорил знак или лавина всадников  сорвалась
сама. Грохотом ударил в уши топот копыт, облако густой ныли взметнулось  к
самому небу. Всадники мчались, будто уходя от этого  серого  облака...  Из
меркитских  рядов  брызнули  черные  стрелы,  сами  ряды  зашевелились   и
стремительно покатились навстречу. Тэмуджин размахивал мечом и кричал,  не
слыша своего голоса.
   Всадник на рыжем широкогрудом коне летел на него, целя острие  копья  в
грудь. Тэмуджин свернулся с  седла  вбок,  копье  прошло  мимо.  Всплеском
молнии блеснул меч Джэлмэ и обрушился на голову меркита.
   Меркиты дрались со злобной отвагой, все  усиливая  и  усиливая  натиск.
Воины хана остановились, затем попятились. Тэмуджину показалось,  что  еще
немного - и войско хана будет смято, изрублено. Страшась этого, бессильный
что-нибудь изменить, стал искать глазами Тогорила, но в клубах серой  пыли
мелькали чужие свирепые лица, оскаленные морды  лошадей,  звенело  железо,
стучали копыта, предсмертные крики людей смешивались с обезумелым  ржанием
коней. На мгновение ему показалось, что хан и анда  кинули  его  под  мечи
меркитов. Страх затмил разум  Тэмуджин  рвал  поводья,  заворачивая  коня.
Хотелось  как  можно  скорее  и  как  можно  дальше  умчаться  от   клубка
человеческой ярости. Но справа был Джэлмэ,  слева  Боорчу.  Он  был  зажат
между ними...
   И вдруг  все  переменилось  Меркиты  враз  ослабили  напор,  бестолково
заметались, покатились назад.  Тэмуджин  перевел  дух,  огляделся.  Из  за
сопки, сминая правое крыло меркитов, ударили  воины  Джамухи.  Враги  были
отброшены к проходу меж сопок, не удержались и  там,  побежали,  поставляя
спины под мечи, копья и стрелы. А наперерез им уже мчались воины Джагамбу.
   На сопке Тэмуджин слез с коня,  вытер  с  лица  едкий  пот  Руки  плохо
слушались, дрожали ноги, от боли надвое раскалывалась голова. Тупо, трудно
охватывал он разумом происшедшее. Обессиленно присел на  камень.  По  всей
долине, похожей на сложенные ладони,  валялись  убитые,  ползали  раненые,
метались кони, одичавшие от  запаха  крови,  спешивались  воины,  подбирая
оружие, подымая своих раненых и добивая чужих.
   Враг разбит. Разбит!
   Но  страх  и  чувство  беспомощности,  только  что  пережитые,   мешали
Тэмуджину ощутить радость.
   Подъехал Джамуха. Лихо соскочил с лошади,  крепко  стукнул  кулаком  по
сгорбленной спине Тэмуджина. Больше, чем обычно, были  заметны  ямочки  на
щеках его грязного лица, свежо белели зубы.
   -  Чего сидишь, как сова в дождливый день? Знаешь, кого мы  заарканили?
Нойона Хаатай-Дармалу. Хочешь посмотреть?
   -  Зачем мне нойон Тохто-беки? Мне нужна Борте.
   -  Найдем  и  Борте.  Весь  меркитский  улус  вывернем,  как  шубу,  до
шерстинки переберем, но найдем.
   Уцелевшие воины меркитов разнесли по своим куреням весть  о  поражении.
Началось бегство. Кинув в телеги самое необходимое, оставив юрты, а  порой
и стада, люди устремились вниз по Селенге, в сторону Баргуджин-Токума.
   Воины-победители рыскали по долинам, перехватывая беглецов.
   Тэмуджин со своими нукерами носился по степи без передышки. В одной  из
долин наткнулся на курень Тохто-беки. Людей в  нем  осталось  не  много. В
поисках Борте нукеры обшаривали одну юрту за другой. Спрятавшихся меркитов
вышибали копьями, плетями и сгоняли к шатру Тохто-беки. Тэмуджин,  Боорчу,
Джэлмэ опрашивали всех, но о Борте никто ничего не мог сказать.
   На площадку приволокли изможденного мужчину с кангой на шее, бросили  в
пыль. Он сел, отбросил со лба косматые волосы, равнодушно огляделся.  Один
из воинов постучал рукояткой меча по замку канги.
   -  Крепко сделано. Не снимешь.
   -  А ты сначала сними ему голову!- со смехом посоветовал кто-то.
   Воин поднял меч, целясь ударить по шее.
   Тэмуджин хлестнул его плетью по спине.
   -  Отойди отсюда, храбрец!- Наклонился к лицу колодника:- Ты кто такой?
   -  Сотник Тайр-Усуна. Мое имя Чиледу.
   -  Почему в колодке? Ты преступник?
   -  Нет. Но Тайр-Усун считает иначе.
   -  Нукеры, разбейте замок! Я  дарю  тебе  жизнь  и  свободу,  колодник.
Когда-то и мне пришлось носить такой ошейник.
   Нукеры сломали замок, сбросили кангу. Чиледу, словно  не  веря.  провел
руками по шее, по плечам.
   -  Ты не знаешь, где находятся  две  женщины,  захваченные  в  кочевьях
тайчиутов?
   -  Не видел. Я сидел, прикованный к  столбу:  Они,  наверное,  с  теми,
которые ушли.
   -  Мы сможем их догнать?
   -  Да, они ушли не очень давно. Скачите к тому перевалу. За  ним  будет
степь... А ты кто?
   -  Я сын Есугей-багатура.
   Чиледу вскинул голову, всмотрелся в лицо Тэмуджина,  хрипло  засмеялся.
Он смеялся все громче. Тронув коня, Тэмуджин сказал:
   -  С ума сошел от радости...
   Начинало смеркаться, когда Тэмуджин и  его  нукеры  настигли  меркитов.
Беспорядочной толпой: пешие, конные, повозки с кибитками,  простые  телеги
вперемежку с табунами коней, стадами коров  и  овец  -  они  двигались  по
широкой равнине. Крики людей, ржание,  мычание,  блеяние  животных,  скрип
тележных колес в тишине вечера разносились по всей степи. При виде  воинов
этот клубок  начал  рассыпаться,  растекаться  во  все  стороны.  Воины  с
бешеными криками носились по  равнине,  рубили,  кололи  мужчин,  хлестали
плетями женщин и детей, сбивая в кучу.
   Тэмуджин  вместе  с  Боорчу  и  Джэлмэ  врезался  в  середину  орущего,
мечущегося скопища,  кружил  между  телегами,  заглядывал  в  лица  людей,
беспрерывно кричал:
   -  Борте! Борте!
   И когда уже казалось, что искать  бесполезно,  в  невообразимом  гвалте
Тэмуджину послышался отклик. Он рванулся на голос, расчищая  плетью  путь,
услышал совсем близко:
    -  Тэмуджин!
   Две тени метнулись к нему, четыре руки  вцепились  в  полу  халата.  Он
соскочил с седла, обнял Борте. Она повисла на  шее,  прижалась  мокрым  от
слез лицом к щеке. Хоахчин гладила Тэмуджина  по  спине,  по  плечам,  без
конца тянула свое: <Ой-е! Ой-е!>

        VI

   Победители возвращались в родные курени.
   Перед войском двигались табуны и стада, сотни повозок, груженных разным
добром. За повозками брели молодые женщины и дети. Стариков и воинов,  как
обычно, в плен не брали.
   Одним из немногих мужчин был среди  пленных  и  Чиледу.  Глаза  у  него
глубоко запали, скулы заострились, рваный, без пояса халат висел на  тощем
теле, как мешок на палке. Тайр-Усун кормил его вместе с  собаками,  только
собаки, в отличие от него, не были  прикованы  к  столбу.  Жизнь  медленно
покидала его тело,  и  он  равнодушно  ждал  конца.  Ночами,  ворочаясь  в
собачьей берлоге, полной блох, расчесывая искусанные бока, он  думал,  что
все свои дела на земле завершил, остается терпеливо ждать, когда  по  воле
вечного небе его дух оставит тело и отправится туда, где никогда не  вянут
травы, не замерзают реки, где тучен скот и  счастливы  пастухи.  Дух  злых
людей не попадет в долины благоденствия. Дух того, кто творил в жизни зло,
остается здесь, темными ночами он светится волчьим глазом, голосом  дурной
птицы кричит в кустах харганы. Злая душа Есугея, должно быть, тоже мечется
в степи, пугая людей, наводя порчу на скот. Он, Чиледу,  никому  не  делал
зла. И Оэлун тоже. Там ничто не помешает им соединиться.
   Когда нукеры сорвали цепь и поволокли его к шатру, подбадривая пинками,
он обрадовался - это  конец.  Но  ему  подарили  то,  что  давно  стало  в
тягость,- жизнь. И кто подарил - сын Есугея! В первое  мгновение  все  это
показалось ему бредом...
   Идти было тяжело. От слабости кружилась голова.  Радужные  круги  плыли
перед глазами. Рядом с ним, спотыкаясь, шла молодая  женщина  с  маленьким
мальчиком на руках. По ее лицу струился  грязный  пот,  она  часто  дышала
широко открытым ртом. Ребенок пухлой  рукой  теребил  ее  за  ухо,  что-то
лепетал, но она, кажется, не видела и не слышала его.
   Чиледу  отвернулся.  Но  тут  же  его  взгляд  встретился  с   взглядом
Хаатай-Дармалы. Халат и гутулы с нойона содрали, он был  в  одних  штанах.
Босые ноги, исколотые камнями и степными  колючками,  кровоточили,  в  шею
врезалась веревка, другой ее конец  был  привязан  к  телеге.  Едва  нойон
замедлял шаг, веревка начинала душить его,  он  выпучивал  глаза  и  делал
рывок вперед. Страдальческий взгляд Хаатай-Дармалы молил о помощи.
   Чиледу долго не понимал, откуда у  Тэмуджина  войско.  Если  бы  своими
глазами не видел ветхую юрту Оэлун, наверное, об этом не думал бы.  Но  он
видел. И непостижимым казалось происходящее.  Вчера  у  Тэмуджина  просто,
будто у беззащитного харачу, увели жену, а сегодня, чтобы заполучить  жену
обратно, он сокрушил самого Тохто-беки. Не иначе, как вечное небо  помогло
ему. Потом, приглядевшись, он понял, откуда Тэмуджин  получил  помощь.  Но
удивление от этого не убавилось.
   Ему хотелось ненавидеть Тэмуджина так же, как он когда-то ненавидел его
отца. Но в сердце было совсем другое. Пожалуй, даже  радовался  внезапному
возвышению Тэмуджина: он не только сын Есугея, он также сын Оэлун. В  этом
все дело.
   Женщина с мальчиком совсем ослабла. Она навалилась на плечо  Чиледу,  и
он еле устоял на ногах. Взял из ее рук ребенка. Но она уже  без  поддержки
идти не могла. Кое-как подтащил ее к повозке, дал в руки конец веревки.
   -  Держись.
   Ноги ее подогнулись. Она легла  грудью  на  тележный  задок.  Нукер  из
стражи подскакал к ним, древком копья ударил женщину по  голове.  Она,  не
вскрикнув, свалилась на землю. Лицо посерело, глаза  закатились  под  лоб,
Чиледу попробовал ее поднять, но стражник ударил и его.
   -  Пошел!
   Пошатываясь,  Чиледу  отступил.  Стражник  свесился  с  седла,  схватил
женщину за руку, отволок в сторону. Она осталась лежать на земле.
   Мальчик казался все тяжелее, идти становилось все трудней. Чиледу ждал,
что скоро стражник и его поволочет в сторону от дороги. Но это не пугало и
не тревожило. Однако, пока ноги не  подогнулись,  он  шагал  за  повозкой,
прижимая к груди хныкающего мальчика.
   Вечером на стоянке он полежал на траве, немного передохнул  и  пошел  к
дойщикам кобылиц. Там выпросил молока. Напоил мальчика, остатки выпил  сам
Одна из женщин дала еще и кусок хурута  Он  съел  ею  всухомятку.  Чувство
голода, до этого дремавшее, стало  таким  острым,  что  он  долго  не  мог
заснуть. Мальчик, завернутый в его халат, прижался к  голой  груди,  мирно
посапывал. Утром он зашевелился, сел, дернул его за нос, внятно произнес:
   -  Эцэгэ.
   -  Да, да, я твой отец,- сказал он со  вздохом.-  Есть  хочешь?  Молока
надо?
   Снова пошел к дойщикам. Но караульные прогнали его, ударив плетью.
   -  Не ходи тут, чесоточный козел!
   -  Как  смеешь  бить  меня?  Я  вольный  человек!-  закричал    Чиледу,
озлобляясь.
   -  Я тебе вот дам волю! Радуйся, что кишки не выпустили.
   Чиледу был уязвлен. Как же так? Или слово Тэмуджина  ничего  не  весит?
Или в самом деле ему все померещилось - там,  у  шатра  Тохто-беки?  Может
быть, и нет тут никакого Тэмуджина... Спросил у дойщиков:
   -  Сын Оэлун с вами?
   -  С нами. Только тебе до этого дела нет.
   -  Он мне сказал: свободен. Так кто тут главный - Тэмуджин или ты?
   -  Ты еще и лжец! Стой на месте! Эй Боорчу, езжай сюда. Этот ободранный
козел клевещет, будто Тэмуджин дал ему волю.
   Подскакал Боорчу.
   -  А-а, колодник! Он не клевещет.
   Чиледу приблизился к Боорчу.
   -  Сын Оэлун даровал мне жизнь и свободу - так?
   -  Так. Ты можешь идти куда хочешь.
   -  Вот мальчик. Накормите его и возьмите мою волю. Мне идти некуда.
   -  Это твой сын?
   -  Да...
   -  Иди за мной.
   Он привел его на стоянку  воинов.  Здесь  в  огромных  котлах  варилась
баранина. Боорчу подозвал старика Баурчи.
   -  Накорми этого человека и его сына. Он не пленник - дай  ему  пояс  и
шапку. И пусть помогает тебе.
   Теперь мальчик мог ехать на повозке. Чиледу сажал его в большой  котел.
Сам шел рядом, собирал разноцветные камешки, давал мальчику, а он  колотил
ими по кромке медного котла, прислушивался к звону и весело смеялся. Когда
надоедала игра, протягивал Чиледу пухлые ручонки, требовательно звал:
   -  Эцэгэ!
   И простое слово <отец> отзывалось  в  душе  Чиледу  мучительной  болью.
Никто никогда не называл его так.
   На стоянках приходилось собирать топливо. Мальчик, потеряв его, начинал
громко плакать. Чиледу спешил к нему. Баурчи сердито ворчал:
   -  Когда у мужчины на руках дите, он хуже женщины.  Ну  какой  из  тебя
помощник! Зря кормлю тебя и твоего сына. Где его мать?
   -  Умерла... Ваши воины помогли умереть.
   -  Жалуешься? От вас,  меркитов,  никому  покоя  не  было  -  это  как?
Молчишь? Вот и молчи. Как имя мальчика?
   -  Я его называю... Олбор',- сказал Чиледу первое, что пришло в голову.
   [' О л б о р - находка.]
   -  Какое-то ненастоящее имя. И сам ты не настоящий, будто кожа, набитая
травой,- одна видимость человека.
   И Баурчи, и воины не любили Чиледу. Да и за  что  можно  любить  врага,
хотя бы и  бывшего?  Злые  взгляды  Чиледу  принимал  как  должное.  Но  в
окружении всеобщей вражды и  недоброжелательности  привязанность  мальчика
была для него как огонек жилья для путника, блуждающего в гудящей  ветрами
зимней степи.
   Тэмуджина он видел за всю дорогу только один раз. Сын Оэлун ехал  рядом
с ханом кэрэитов. Взгляд его светлых глаз, не задерживаясь,  скользнул  по
лицу Чиледу. Не узнал. Чиледу это не огорчило. Напротив, меньше всего  ему
хотелось быть узнанным.
   Вспоминая  свой  последний  разговор  с  Оэлун,  дивился    собственной
глупости. Хватило же ума предложить совместную  жизнь  ей,  матери  детей,
которые по праву рождения равны с ханами. Что он мог дать ей и  ее  детям?
Самое большое - увезти в земли хори-туматов, своих соплеменников,  кормить
мясом диких зверей. Оэлун это поняла сразу,  а  он  только  сейчас.  Да  и
сейчас, наверное, еще не все понял. Зачем он здесь? Единственное,  что  он
может доброго сделать для Оэлун,- не попадаться ей на глаза, не  тревожить
ее душу напоминаниями о прошлом. И не тащиться за повозкой  ему  нужно,  а
остаться в степи, сгинуть в ее просторах. Однако этого он не может  сейчас
сделать. В повозке хнычет Олбор, зовет к себе: <Эцэгэ! Эцэгэ!>

        VII

   Высоко над степью, раскинув широкие крылья, медленно плыл орел. Он  был
стар, тело его потеряло былую упругость, глаза-зоркость,  и  добыча  легко
уходила от затупевших когтей. Орел  обессилевал,  в  его  отважное  сердце
входило тоскливое безразличие к самому себе. Но здесь,  на  тугих  потоках
воздуха, не тратя сил для полета, он забывал об усталости, чувствовал себя
молодым, стремительным и могучим, способным, как и  раньше,  одним  ударом
клюва убить сайгачонка или барашка, потом унести его на  далекие  скалы  и
насытиться нежным, с горячей  кровью  мясом.  И  он  поплыл  над  степными
увалами,  покрытыми  засохшей  травой,  обшаривая  взглядом   ложбины    и
возвышенности.  Его  тень  бежала  по  земле,  вспугивая   серых    мышей,
песочно-желтых сусликов и стайки мелких птиц.
   Впереди увидел всадников. Они шагом ехали по степи, направляясь к юртам
большого куреня. За юртами, у извилистой речки, паслись овцы и козы.
   Он начал медленно снижаться.
   Белый козленок, почесав лоб о крутой глинистый берег, стал  пить  воду.
Орел зашел так, чтобы  тень  не  выдала  его,  и  устремился  вниз.  Ветер
засвистел в потрепанных перьях крыльев, земля,  речка,  козленок  с  низко
опущенной  головой  быстро  приближались.  Он  выставил  вперед  ноги    с
изогнутыми когтями, готовый вонзить их в  белую  спину.  Козленок  услышал
свист ветра в крыльях, поднял голову, испуганно мекнул и побежал.  Но  что
скорость его бега по сравнению с вольным падением! Орел настиг его,  когти
почти  коснулись  короткого  вздрагивающего  хвостика,  торчком  поднятого
вверх, но в это мгновение козленок бросился в  сторону  и  легким  прыжком
взлетел на обрывистый берег. Орел не смог круто вывернуть, ударился грудью
о кромку берега, перевернулся через голову и растянулся  на  траве.  Долго
лежал, оглушенный, униженный, наконец встрепенулся, сел. На траве валялись
перья. Овцы  и  козы,  немного  отбежав,  безбоязненно  смотрели  на  него
круглыми глазами. С яростным клекотом он взмахнул крыльями,  поднялся,  но
боль в груди была сильнее его ярости  -  полетел  прочь.  Летел  низко,  с
трудом взмахивая крыльями. Снова прямо перед собой  увидел  всадников.  Он
знал, что на такой высоте опасно пролетать над ними, а взмыть  в  небо  не
мог, трусливо вильнуть в сторону не хотел. Заметив  стрелу,  отпрянул.  Но
ему только показалось, что отпрянул. С хрустом переломилось правое  крыло,
боль обожгла бок, и он опять устремился к земле, теперь  уж  не  по  своей
воле.
   -  Зачем сгубил такую птицу, анда Тэмуджин?
   Тэмуджин слез с коня, приподнял орла за крыло.
   -  Он свое отжил. Стрела лишь слегка ускорила его конец.
   -  И все равно стрелял зря. Орел - священная птица.
   -  Почему?
   -  Все небо - его нутуг-кочевье. Над ним никто не властен.
   -  Он хотел поживиться  в  моем  стаде.  Над  стадом  властен  я,  анда
Джамуха. Без моего дозволения ни  священная  птица,  ни  хитрый  зверь  не
получат ничего.- Он подал  орла  Боорчу,- Пусть  из  его  крыльев  сделают
оперение для моих стрел.
   Въехали в курень. У коновязи их встретил Джэлмэ.
   -  Тэмуджин, из улуса тайчиутов пришли еще шесть человек.
   -  Со скотом?
   -  Три лошади и пара быков с повозкой.
   -  И то хорошо.
   -  Четырех я отправил к овчарам. Пусть помогают делать хурут  и  катать
войлок.
   -  Разумно. А еще двое?
   -  Это Тайчу-Кури и его жена. Я подумал, что ты захочешь  поговорить  с
сыном Булган.
   -  Давай его сюда!
   -  Ну, я пошел,- сказал Джамуха.
   -  Подожди. Сейчас пойдем обедать к моей матери.
   -  У тебя много дел, анда Тэмуджин.  Не  буду  мешать.-  Джамуха  отвел
взгляд.- Пойду отдыхать.
   За Джамухой потянулись его нукеры. Тэмуджин развел  руками.  Непонятный
человек анда. То очень добрый, приветливый, веселый, то вдруг, как сейчас,
повернется и уйдет, словно чем-то обиженный.
   Их юрты стояли рядом. Еще в  меркитских  владениях,  на  пиру  в  честь
великой  победы  над  Тохто-беки,  они  с  Джамухой  решили   больше    не
разлучаться, жить, как живут родные братья.  И  снова  кровью  подтвердили
клятву, которую дали друг другу в детстве. Хан ушел в свои кочевья, а  они
поставили курени  в  этой  местности,  называемой  Хорхонах-джубур.  Место
Тэмуджин выбрал с умыслом. Рядом кочевья тайчиутов. Теперь,  когда  в  его
руках треть огромной олджи',  он  может  принять под свою  руку  всех, кто
пожелает прийти.
   [' О л д ж а - военная добыча.]
   И люди идут. Нет ни дня, чтобы кто-то не пришел. Больше всего бегут  от
Таргутай-Кирилтуха, но  и  от  его  родичей  -  Даритай-отчигина,  Хучара,
Алтана, Сача-беки - тоже побежали. Однако Джамуха  почему-то  не  радуется
этому. Молчит. Почему?
   -  Друг Боорчу, Джамуха, кажется, обиделся?
   -  Может быть, и обиделся.
   -  Но я ему не сказал ни единого неприятного слова!
   -  Ты не сказал... Но ты, стоя на ногах, готов разговаривать  с  беглым
харачу, ты-высокородный нойон. И Джамуха должен  стоять  рядом  с  харачу,
ожидая, когда позовешь его обедать.
   -  Это ты так можешь думать, Джамуха так думать не может!
   -  Я как раз ничего  такого  и  не  думаю.  Я  твой  нукер.  Джамуха  -
владетель племени.
   -  Может быть, ты и прав, Боорчу...
   В его юрте никого не было. Братьев, кроме Тэмугэ-отчигина, он  разослал
по своим айлам и куреням приглядывать за пастухами,  содержать  в  порядке
так неожиданно доставшееся  и  такое  огромное  хозяйство.  Для  матери  и
младшего брата поставил отдельную юрту. Своя юрта была и у Борте.
   -  Садись, Боорчу. Примем Тайчу-Кури как большие нойоны.
   Боорчу сел на стеганный узорами войлок - из  шатра  самого  Тохто-беки,
поджал под себя ноги, важно надулся.
   -  Тэмуджин, ты должен быть таким.- Засмеялся.
   -  Пусть таким будет Таргутай-Кирилтух.
   Джэлмэ привел  Тайчу-Кури.  С  той  поры,  как  его  видел  Тэмуджин  в
последний раз, Тайчу-Кури  мало  изменился.  Стал  чуть  плотнее,  да  под
приплюснутым носом выросли реденькие усы, а в остальном все тот же.
   На широком лице простодушно-счастливая улыбка и радостное удивление.
   -  Тебе не мешало бы и поклониться,- подсказал ему Боорчу.
   Тайчу-Кури сорвал с головы худую шапчонку, прижал к груди, поклонился и
Тэмуджину, и Боорчу. В раздумье посмотрел на  Джэлмэ,  но  не  поклонился,
чуть кивнул головой, рассмешив Боорчу.
   -  Джэлмэ за господина не признаешь!
   -  Будто я не знаю, кто господин,- с легкой обидой сказал  Тайчу-Кури.-
Мы с ним в одном курене жили. Он сын кузнеца.
   -  Ты пришел с женой? А где твоя мать?- спросил Тэмуджин.
   -  Ее убили меркиты.
   -  Жаль. Хорошая была женщина. Но я отомстил меркитам. За все. За  твою
мать тоже. Ты помнишь, как вместо меня получал палки?
   -  Бывает, вспомню. Спина зачешется, поцарапаю и вспомню.
   -  А голова? Крепко я тебя тогда стукнул колодкой?
   -  Ничего стукнул...
   -  Тайчу-Кури, ты делал для меня все, что  мог,  и  я  помню  это.  Чем
помочь тебе? Что у тебя есть?
   -  У меня ничего нет,- вздохнул Тайчу-Кури.- Услышав, что  ты  вошел  в
силу, я взял жену за руку и пошел к тебе.
   -  Ладно... У тебя буд