ины сгоняли в кучу пленных. Спешенные воины Тэмуджина понуро шагали мимо. Джамуха многих знал в лицо. Встречаясь с ним взглядом, они отворачивались, злобные, непримиримые. Среди пленных оказался и нойон племени чонос Улук-багатур. Он был ранен в руку, прижимал ее к залитой кровью груди, спотыкался, за ним, стянутые одной веревкой, шли все семь сыновей. Джамуха фыркнул: - Попался, старый дурак! Защитил тебя Тэмуджин? Тихо, почти не разжимая бескровных губ, Улук-багатур сказал: - Я слепну от старости, а ты - от глупости. Спроси себя - куда идешь? Что несешь людям? - А ты знал, куда идешь? - В моем ли возрасте начинать дело, не подумав? Аучу-багатур свесился с седла, заорал в лицо старику: - Облезлая скотина, ты удрал помогать врагу! Тебе и твоим сыновьям Таргутай-Кирилтух убавит резвости, подрезав подколенные жилы! - Анда Джарчи, я что-то не слышал, чтобы родовитому нойону, убеленному сединой, говорили так. - И я слышу впервые... Говорок Хулдара и Джарчи за спиной, злобные взгляды воинов Тэмуджина, неуступчивая верность старого Улук-багатура анде, суетное желание славы Аучу-багатура - все это отложилось в душе Джамухи тяжелой ненавистью. Он подозвал Куруха и Мубараха. - Этот старый человек слишком предан анде. Пусть доставит последнюю радость своему господину - умрет на его глазах. Тащите вон туда и снимите голову. - Он под рукой Таргутай-Кирилтуха,- сердито сказал Аучу-багатур.- Не тебе казнить-миловать. Джамуха взглядом подстегнул нукеров. Они волокли старика ближе к ущелью. Из-за скал посыпались стрелы, но расстояние было великовато, и они падали, не долетая. Нукеры донага раздели Улук-багатура, поставили на колени. На худой старческой спине гребнем выступала хребтина. Мубарах взмахнул мечом. Седая голова с глухим стуком упала на землю! Из груди сыновей вырвался вопль. - Этих живьем сварите в котлах!- Джамуха вздыбил коня.- Так будет со всеми, презревшими заветы дедов! Его гнев напугал даже Аучу-багатура. Ночью Хулдар и Джарчи подняли своих воинов, смяли дозоры и ушли в степь. Джамуха к этому времени успокоился, все обдумал. Тэмуджин должен остаться в живых. Бесславный конец Улук-багатура и его сыновей оттолкнет от анды нойонов и нукеров. Для них он перестанет быть спасителем и благодетелем. Но для Таргутай-Кирилтуха будет занозой в пятке. Бегство урудов и мангутов было Джамухе на руку. Аучу-багатуру сказал насмешливо: - Ты хотел управиться без меня - управляйся! Я ухожу в своя курени. - Не делай этого, Джамуха-сэчен! - Ага, и для тебя я стал мудрым! Тогда послушай моего совета. Не сиди у этой норы. Хулдар и Джарчи могут возвратиться. Но не для того, чтобы помочь тебе. Повернулся к нему спиной, велел воинам седлать коней. Следом ушел от ущелья Дзеренов и Аучу-багатур. VIII Люди Тэмуджина готовились к пиру. Пылали огни. На телегах подвозили бурдюки с кумысом и деревянные кадки с вином. Нукеры резали баранов. Баурчи варили и жарили мясо. Благодушно жмурясь, Тэмуджин ходил по стану. Все еще не верилось, что так счастливо избежал, казалось бы, неминуемого разгрома и гибели. День был солнечен, звонок; теплый желтый свет ранней осени вызолачивал невесомые нити паутины; в чистом воздухе прохладной синью высились горы. Зеленый лес, сбегая с крутых отрогов, становился реже, прозрачнее, тут, у берега реки, сосны стояли далеко друг от друга, сквозь ветви просвечивала литая бронза стволов. От реки подъехал Хасар. С мокрого брюха его лошади капала вода. Став спиной к Тэмуджину, он начал расстегивать седельные подпруги. Медлил, явно выжидая, когда Тэмуджин уйдет. О строптивый брат мой!.. - Ты где был? - На водопое. - А-а... Хасар, ты в последнее время много трудился и храбро сражался. Спасибо! Широкие плечи брата чуть дрогнули - не привык выслушивать похвалы Хасар. - До будущего лета нас никто не тронет. И вот что я подумал, Хасар. Тебе пора обзавестись своей юртой. А? Брат повернулся к нему. В ястребиных глазах недоверие. - Не хочешь? - Почему же... - Бери нукеров, сколько пожелаешь, и поезжай искать невесту. Будет лишь одна просьба: зря драк не затевай. - Я поеду завтра же! - Как хочешь, Хасар... Один по одному стали подъезжать нойоны-родичи со своими женами и нукерами. Вместе с Борте и матерью Тэмуджин, пренебрегая ханским достоинством, встречал каждого перед станом. - Сегодня у нас большой семейный пир. Я, младший из вас, ваш слуга... Он был радушен, приветлив, никого не обходил добрым словом, много шутил, легко отзывался на шутку. Но нойоны держались скованно. Расправа Джамухи с Улук-багатуром и его сыновьями повергла их в уныние и печаль. Каждый мог оказаться на месте Улук-багатура и до срока кончить свои дни. Все полнее, яснее они понимали, что Тэмуджин вовлек их в смертельно опасную, страшную своей беспощадностью вражду. До него доходили слухи, что свою жизнь под рукой Таргутай-Кирилтуха нойоны вспоминают все чаще, и она кажется им куда более спокойной и безопасной. Он изо всех сил старался передать им хотя бы частицу своей бодрости и веры в будущее. Больше-то из-за этого и пир затеял. Слуги разостлали на траве войлоки. Гости с женами, матерями сели в один большой круг. Баурчи Шинкур, принаряженный по случаю празднества в шелковый халат, причесанный, торжественный, начал разносить кумыс. Первую чашу - хану Тэмуджину, затем его матери, Борте, Хасару, нойонам. Не дожидаясь, когда он обойдет всех, Тэмуджин поднял чашу, окунул палец, побрызгал кумысом во все стороны. - Воздадим хвалу вечному небу! Оно оберегает нас, потомков прародительницы Алан-Гоа, от врагов, от ошибочных поступков, от заблуждений ума Мы, люди одного корня, одной крови, благодаря небу, множащему наши силы, создали свои улус, отстояли созданное. Говорить ему не дали. Что то произошло там, где сидела семья Сача-беки. Старая Ковачин-хатун визгливо закричала: - Почему не нам, а младшей жене нашего сына первой подносишь чашу! - Он нас оскорбляет!- подхватила Эбегай-хатун. Шинкур оробело бормотал: - Простите, хатун, ошибся Вот и ваш кумыс. - Нет, ты нарочно это сделал! - Я не хотел этого! Простите!- взмолился Шинкур, опускаясь перед разгневанными госпожами на колени. - Вот тебе!- Ковачин-хатун ударила Шинкура по щеке. - Получи и от меня!- Пухлый кулак Эбегай-хатун ткнулся ему в переносицу. - Так его! Так!- поддерживая матерей Сача-беки, его брат Тайчу пнул Шинкура сапогом в бок. Рука Тэмуджина, державшего чашу, задрожала, кумыс плеснулся на полу халата. Нестерпимо захотелось запустить чашу в злое, с обвисшей морщинистой кожей лицо Ковачин-хатун или в брюзглую рожу Эбегай-хатун. Борте положила руку на его колено, умоляюще глянула в лицо. Он до боли в зубах стиснул скулы - растопырились, будто колючки у ежа, короткие рыжие усы. Оэлун села к матерям Сача-беки, принялась уговаривать, но они слушать ее не хотели. Тэмуджин поставил чашу, перекрывая визг хатун, крикнул: - Шинкур, поди сюда! Ты что, не проспался? - Хан Тэмуджин, я хотел... - Нукеры, всыпьте ему пятнадцать плетей! Успевшим выпить нукерам забава. С веселым гоготом Шинкура тут же повалили на землю, завернули на спину праздничный халат, стянули штаны и отстегали по голому заду. Вскочив, Шинкур подхватил штаны, оглядываясь, побежал к реке. Тайчу вложил в рот два пальца! разбойно свистнул. Все засмеялись. Этот смех резанул Тэмуджина по сердцу. Все была похоже на издевательство-над ним, над его ханским достоинством. Разве посмели бы где-то в другом месте затевать непристойную перебранку и драку со слугой выживайте, из ума старухи, разве стал бы Сача-беки всенародно подзуживать своих сквалыжных матерей... А он хотел, готовя этот пир, чтобы родичи ощутили не только свое родство по крови, но и душевную близость. Вскоре все как будто позабыли о неприятном случае. Пили, ели, но разговор в кругу не налаживался. Зато вовсю веселились нукеры. Пели, боролись, состязались в стрельбе из лука. Где-то там с ними были Джэлмэ и Боорчу, младшие братья хана, туда же ушел и Хасар. Хан и сам ушел бы к воинам, но надо было сидеть тут, поддерживая хотя бы видимость согласия. Вдруг прибежал испуганный Тэмугэ-отчигин. - Тэмуджин, Бури-Бухэ рубанул мечом нашего Бэлгутэя! Тэмуджин вскочил. Борте хотела его удержать - грубо оттолкнул ее, бросился к столпившимся у телег нукерам. Бэлгутэй стоял, спустив с правого плеча халат, левой рукой зажимал рану, из-под пальцев медленно ползла кровь. Бури-Бухэ с обнаженным мечом прижался спиной к повозке, маленькие глаза свирепо сверкали. Его нукеры, нукеры Сача-беки и Тайчу вставали с ним рядом. - Ты как посмел обнажить меч против моего брата? - Он ударил моего нукера! - Твой нукер украл нашу узду!- сказал Бэлгутэй.- Оставь его, брат. Не надо ссориться. Рана моя пустяковая. Растолкав нукеров, подошел Сача-беки, упер руки в бока, бросил Бэлгутэю: - Получил? По заслугам... Смирнее будешь. От гнева у Тэмуджина потемнело в глазах. Он схватил на телеге пустой бурдюк, хлобыстнул по лицу Бури-Бухэ. Откуда-то вынырнул Тайчу, кинулся к нему со сжатыми кулаками. Хасар подставил ногу, и Тайчу упал. Нукеры с той и другой стороны схватили сучья, палки, начали колошматить друг друга. С горящей головней в руках, весь черный от сажи, Хасар вскочил на телегу, хищно ощерился, через головы нукеров достал Сача-беки. Головня опустилась на макушку нойона, взвился сноп искр, затрещали волосы, Ослепнув от дыма, искр и ярости, Сача-беки взобрался на телегу. Сцепились. Рухнули на землю. Бури-Бухэ, будто рассерженный кабан, как щенят, раскидывал нукеров. Верхом на коне налетел Чаурхан-Субэдэй, колотушкой для сбивания кумыса стукнул по голове Бури-Бухэ. И тот пошатнулся, осел, на него навалилось человек десять. Тэмуджину в схватке изодрали халат, разбили нос. Он вырвался из схватки голый по пояс, сморкаясь кровью. Борте, мать подхватили его под руки, потащили в сторону На войлоках пиршественного круга по-прежнему сидели Алтай, Хучар, Даритай-отчигин. Сварливые матери Сача-беки стояли на коленях и, будто на состязаниях, криками подбадривали своих. Тэмуджин рванулся к ним сунул той и другой кулак под нос, - Задавлю, старые вороны! Прибежал Боорчу. Без шапки, волосы растрепаны, правое ухо вздулось, покраснело, глаза ожесточенно-веселые. Схватив аркан, накинул на толстую Эбегай-хатун, свободным концом подтянул Ковачин-хатун. Старухи оказались связанными спиной к спине. Этого Боорчу показалось мало. Принес еще аркан и привязал хатун к сосне. К этому времени шум драки начал утихать. Людей Тэмуджина было больше, и они одолели нукеров Сача-беки и Бури-Бухэ. Тэмуджин сел на войлок, выпил холодной воды, ощупал вздувшийся нос, зло спросил нойонов: - Почему сидите? Чего ждете? - А мы не знаем, из-за чего драка,- сказал Алтан.- И не можем понять, кто кого бьет. - Мы все тут родичи. Защищая одного, обидишь другого.-Даритай-отчигин сокрушенно вздохнул. Мать принесла чей-то грязный, пропахший потом халат, набросила на плечи сына, прошептала: - Умерь свой гнев, сынок. Будь спокойнее. Думай. Привели скрученных, избитых, в изодранных халатах Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ. Увидев их, старые хатун перепугались до смерти, завыли, запричитали: Ковачин-хатун - жалобным, дребезжащим голосом, Эбегай-хатун - густо, как сытая корова. - Не мучай женщин! - крикнул Сача-беки.- Уважай старость! - Разве можно уважать тех, кто не уважает ничего? Они оплевали достоинство хана, избранного вами! Мать поклонилась ему. - Хан и сын мой Тэмуджин! Они поняли, к чему приводят длинный язык и опережающие разум руки. Я вижу, они готовы стать на колени и попросить прощения. - Ничего они, злоязыкие, не поняли! Удавлю обеих на одном аркане! Хатун перестали выть и причитать. - Мы поняли все!- торопливо сказала Ковачин-хатун. - Прости, великодушный!- сквозь слезы, хлюпая широким носом, выдавила из себя Эбегай-хатун. В сердце Тэмуджина не было жалости к этим вздорным женщинам. И он, не дрогнув, повелел бы удавить обеих. Но мать, говоря о руках, опережающих разум, напоминала ему еще раз - думай! Сейчас он доверял матери больше, чем себе. Дал знак Боорчу - освободи. - Ну, а вы?- Немигающие глаза его уставились на Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ.- Вы не слабые умом женщины, о чем думали вы? Бури-Бухэ не выдержал его взгляда, медленно, будто его давили в затылок, опустив голову, пробормотал: - Я слишком много выпил вина. Взгляд Сача-беки был не ломок, в нем он видел вызов и бессильную ярость. Это - враг. И его младший брат смотрит зверенышем. <Я убью вас! Я убью вас!>- твердил хан про себя с мстительной злорадностью. Сача-беки будто услышал его невысказанные мысли, поднял лицо к небу. Пухлое белое облако плыло в ясной синеве над зелеными шапками одиноких сосен. И когда он опустил голову, в его взгляде что-то все-таки надломилось, на одно короткое мгновение мелькнул страх. - Пьян был не один Бури-Бухэ,- сказала мать.- Все они лишились разума от архи. Так, Сача-беки? Сача-беки молчал. - Так?- настойчиво-просяще повторила она. - Так, Оэлун-хатун... Мы были пьяны. - Вы, кажется, не протрезвились и сейчас!- зло бросил Тэмуджин. - Мы протрезвились. Прости нас... хан. - Это голос трезвого человека! Я прощаю вас. Их взгляды встретились. <Берегись!>- предупреждал Сача-беки. <Ты боишься за свою жизнь, трус, и я презираю тебя!>- ответил ему Тэмуджин. IX Вечерние тени заполнили узкие улицы. Лучи уходящего солнца скользили поверх глинобитных и кирпичных стен. На кумиренках, венчающих крыши богатых домов, ослепительно взблескивали зеркальца, оберегающие жилища от злых духов. Над стенами, над крышами вставали стройные, как пагоды, темно-зеленые туи, шапками розоватой иены вздымались цветущие абрикосы и персики. По улицам неторопливо, вдыхая сладкий запах весны, позванивая связками монет, шел с рыночных площадей люд, катили тележки мелкие ремесленники, с коромыслами и узлами на плечах тянулись к городским воротам земледельцы предместий. Тень забот и усталости лежала на лицах людей. Может быть, единственным, кого не снедали заботы, был Хо. Во всей Поднебесной империи, озаренной благодеянием золотого хуанди, нельзя было найти более счастливого человека. У него лучшая на свете жена. У него растет сын. У него есть чем кормить свою семью - что еще надо? И Хо ничего больше не желал, Но, видимо, недаром в памятный вечер проводов бога домашнего очага старый Ли Цзян услаждал медом уста Цзао-вана. От верховного владыки Юй-хуана бог домашнего очага возвратился с большим запасом милостей. Из степи приехали послы хана кэрэитов. От них Хо узнал удивительное: сын Есугей-багатура Тэмуджин не только жив, но и возведен своими родичами в ханское достоинство. Наверное, жива и сестра Хоахчин. Но в запасе у Цзао-вана была еще одна радость, совсем уж неожиданная. Татарские племена после долгих колебаний решили отложиться от Алтан-хана. Император повелел сурово наказать отступников. В степь снаряжалось войско. Юнь-цзы и Хушаху просили кэрэитов помочь в войне с татарами. Те охотно согласились. Но столь легкое и быстрое согласие возбудило подозрение высоких сановников. Хо было велено вызнать все их тайные думы и намерения. Однако ничего такого не оказалось. Нойоны рассчитывали, что, оказав помощь Алтан-хану, они могут впоследствии смело опираться на него в борьбе с найманами. На татар, предполагали они, вместе с ними пойдет и Тэмуджин, Передавая все это князю Юнь-цзы и Хушаху, Хо с особым нажимом несколько раз произнес <хан Тэмуджин>, стараясь, чтобы сановники обратили благосклонное свое внимание на это имя. Однако гладкое, сытое лицо Юнь-цзы скривилось в пренебрежительной усмешке. - Какой он хан! Хо стало обидно за Тэмуджина. - Его прадед Хабул был первым ханом монголов. - Ты становишься чрезмерно осведомленным. Откуда это тебе известно? - Осмелюсь напомнить: я вырос в степях. Был рабом Есугей-багатура. А он отец Тэмуджина. - И ты знаешь этого новоявленного хана?- спросил Хушаху. - Мы были с ним дружны. - А что, князь Юнь-цзы, это может нам пригодиться. Возьмите его с собой в поход. Даже в самом сладостном сне Хо не снилось такое. Он разыщет Хоахчин, он увидит Оэлун-фуджин и рыжего строптивца! Не шел, а плыл по улицам Чжунду счастливый человек Хо. От городских ворот, вжимая прохожих в стену, двигались конные стражники. Тяжелая поступь коней, бряцание оружия заполнили щель улицы. За стражниками голые по пояс, со связанными за спиной руками шли бунтовщики или разбойники. Замыкали шествие снова конные стражники с короткими копьями, нацеленными в голые спины. Хо стало зябко, словно острие копья уперлось в его поясницу. Он вспомнил, что его поджидает Елюй Люгэ, и прибавил шагу. Потомок императоров Ляо по-прежнему хотел знать все, что делается на севере. Платил за сведения щедро, без его денег пришлось бы худо, но каждый раз серебро и медь обжигали Хо руки, и обретенное счастье начинало казаться хрупким, ненадежным, как первый ледок на зеркале пруда. Елюй Люгэ сидел за столиком. Встретил Хо приветливо, велел сесть, налил чаю. От прозрачно-коричневого напитка поднимался пахучий пар, на дне чисто-белой фарфоровой чашки мерцали искорки света. Вкус чая был терпкий, вяжущий во рту. - Ну что твои кэрэиты? - Они пойдут на татар. И хан Тэмуджин тоже. Елюй Люгэ с досадой опустил кулак на хрупкий столик. - Безумцы! - Татары - их старые враги. - Что ты понимаешь! И у татар, и у кэрэитов один враг - божественный хуанди! - Не говорите так, нижайше прошу вас! - Боишься за свою жизнь? Рушатся царства, гибнут племена и народы - что жизнь человека! - Если я умру на деревянном осле, что будет с моей женой, сыном и старым Ли Цзяном? Отпустите меня, великий господин, снимите кангу с души! - Не бойся. Когда-нибудь ты возблагодаришь небо, что оно свело тебя со мной. Золотая империя долго не проживет. Она похожа на тигра, проглотившего ежа. Рычит, корчится, безумея от злобы, кидается то туда, то сюда, а смерть - в собственном брюхе. - Зачем мне все это, великий господин? Маленькому человеку надо довольствоваться малым. - Думай так, садясь за стол... Елюй Люгэ поднялся, приоткрыл дверь во внутренние покои, кого-то позвал. К ним вышел рослый юноша. Широкие рукава его халата, отделанного по плечам и воротнику мехом, суживаясь от локтей, свисали ниже колен... - Это Елюй Чу-цай. Мой молодой родич, очень способный к наукам. Ты будешь рассказывать все, что знаешь о степных народах. Приходи ежедневно. - Не могу я сюда приходить ежедневно!- с отчаянием сказал Хо.- Это опасно! - Напротив. Ты сможешь бывать здесь открыто. Императору нужны слуги, знающие язык, обычаи и нравы врагов. Таким слугой и хочет стать Елюй Чу-цай. Ты будешь его учителем. Домой Хо шел так, будто за ним гнались. Он бы пустился бежать, если бы не опасался, что его примут за вора или преступника. Всякий раз, когда уходил от Елюй Люгэ, ему не терпелось поскорее попасть домой, сбросить с себя гнет душевной тяжести. У ворот (недавно покрыл их свежей краской) перевел дыхание, отодвинул заложку. Солнце село, по улицам текли уже не тени, а сумерки, но во дворе было светло от цветущих персиков, вишен, абрикосов и слив. Ветви без единого листочка были облеплены розовато-белыми цветами, лепестки осыпались на землю, и она казалась припорошенной снегом. Много времени, сил отдал Хо старому саду, и буйное цветение деревьев вознаградило его труд. Из распахнутых дверей дома выглянула Цуй. Вытерев руки о передник, побежала ему навстречу. Так было всегда. Ли Цзян не раз ворчливо выговаривал ей, что женщине, ставшей матерью, не подобает вести себя так. Она обещала быть степенной, но тут же забывала об этом. Наверное, иначе она и не могла. За день накапливалось столько такого, о чем надо было поговорить с ним,- до степенности ли тут! - У нас гости. Монгол! - Кто? - Конечно, Бао Си. А наш мальчик сегодня сказал: <Муцинь>'! Что-то бубнил-бубнил, потом слышу: <Муцинь>.- Лицо Цуй словно бы подсвечивал изнутри волшебный фонарик. [' М у ц и н ь - мать (кит.).] Он снисходительно улыбнулся. - Ты ошиблась. Он должен был сказать: <Фуцинь>'. [' Ф у ц и н ь - отец (кит.).]. - Ну, что ты, Хо, как я могла ошибиться! Я его укладывала спать. Он ухватился за мои волосы ручонками и так ясно, будто взрослый, сказал: <Муцинь>. - И все? - А что еще? - Он должен был тебе сказать: <Муцинь, ты все время меня толкаешь в постель, а я спать не хочу. Мне играть хочется>. Так он мне вчера на тебя жаловался.- Хо засмеялся, легонько стукнул ее по плечу. Они стояли посередь дорожки, болтали, пока в дверном проеме не показался Бао Си. - Какие у меня родственники! Вы не рады гостям? Ужинали в беседке. На ветви деревьев Цуй повесила бумажные фонарики. Свет струился по белой кипени цветов, падая на резные,с красноватыми черенками листья пионов, на сочную зелень астр. Старый Ли Цзян, выпив чашечку рисового вина, самодовольно поглаживал впалый живот, рассказывал гостям, какой у него хороший внук - крепкий, смышленый. Малыш, не догадываясь, что разговор о нем, пробовал достать фонарик, но слабые ручонки соскользнули со столбика беседки. Мальчик упал и громко заплакал. - Видите, не к сладостям тянется, а к огню,- глубокомысленно заметил Ли Цзян.- Умный хочет познать, глупый - пожевать. В саду становилось все прохладнее. От чаши водоема тянуло сыростью. Цуй унесла сына в дом. Вскоре ушел и Ли Цзян. Бао Си сказал: - Хо, ты должен мне помочь. Я хотел бы встретиться с князем Юнь-цзы. - С князем? Зачем? - Наше селение разграбили стражники. Пять человек бросили в яму. Хо вспомнил, как вели по улице бунтовщиков, внутренне сжался, - За что? - Податями, поборами нас разорили вконец. Немного пошумели... - Князь, мне кажется, этими делами не ведает. - Он - наследник императора. Пожелает - может все. Но пожелает ли?- Бао Си был задумчив, говорил с неохотой, словно бы через силу,- Не хотел я идти сюда. Не верю, что тут не знают о бедствиях земледельцев. Чиновников становится все больше. И каждый хочет есть, каждый хочет жить в большом доме и ходить в дорогих одеждах. Где что возьмут они, если не у нас? - Я часто вижу бунтовщиков. Их гонят сюда, потом казнят,- Хо снизил голос до шепота. - Вот и нас обвиняют в бунте. А что мы сделали? Сборщикам нет дела, что зерна во многих домах осталось только на семена. Пристают с ножом к горлу - отдай... Помоги, Хо, увидеть князя, Я передам ему бумагу, где перечислены все наши беды. - Я проведу туда, где он бывает... Хо надеялся на силу своей железной пластинки. Но Бао Си с ним не пустили. Он остался поджидать князя у ворот. В этот день Бао Си не вернулся. Пришел через три дня. Но что с ним сделали! Лицо почернело, глаза ввалились. Бао Си скрежетал зубами, ругался: - Чужеземная собака! Жирная чжурчжэньская лягушка! - Что произошло, Бао Си? - Угостили лапшой из бамбуковых палок. Х - Едут!- закричал Боорчу, сорвал с головы шапку, хлопнул ею по колену.- Едут, хан Тэмуджин! Тэмуджин и сам видел: перевалив через голую сопку, к куреню шагом спускались всадники - воины племен уруд и мангут. Оставив у ущелья Дзеренов Аучу-багатура и Джамуху, они возвратились в свои кочевья, забрали жен, детей, скот. До сегодняшнего дня никто не знал, куда они пойдут. Могли пойти к хану Тогорилу, к найманам, пристать к другим племенам. Но они остановились близ его кочевий и вот - едут. - Хан Тэмуджин, садись в юрте на свое высокое место, а то подумают - выскочил встречать,- торопливо проговорил Боорчу.- Караульные! Замрите на месте, как сухостойные деревья! Вы охраняете не повозку с кумысом - ханскую юрту! Тэмуджин сел на войлок против входа в юрту, подумал, что Боорчу радуется, наверное, рано. Еще не известно, захотят ли они кочевать вместе с ними. А если захотят, то признают ли его своим ханом? Уруды и мангуты, слышно, люди отчаянные... У юрты с коней слезли трое. Двое были незнакомы, третьего, узколицего человека с длинной седеющей бородой, Тэмуджин узнал и очень обрадовался. Это был Мунлик, верный друг его отца. Мунлик, помогший выжить в самое трудное время. Мунлик, чей сын шаман Теб-тэнгри сделал для него больше любого из людей. Боорчу задержал людей у порога: - Подождите. Я узнаю, свободен ли хан от своих забот. Зашел в юрту, подмигнул - пусть знают наших! - Зови!- нетерпеливо сказал Тэмуджин. Гости вошли, с достоинством поклонились. Он встал, положил руки на плечи Мунлика. - Не кланяйся. Это я должен припасть к твоим ногам в сыновьей благодарности. Я сам, моя семья давно ждем тебя, чтобы сказать - спасибо! - Я не мог уйти от тайчиутов. Помогли эти смелые молодые нойоны. - Спасибо и вам!- Тэмуджин повернулся к нойонам.- Э-э, ваши лица как будто знакомы - где мог вас видеть?- Хитро прищурился.- Не вы ли помогали анде Джамухе загнать меня в ущелье Дзеренов? - Помогали?- удивился Хулдар.- Анда Джарчи, мы помогали или мешали? - Мешали, Хулдар. Как могли. - Куда вы держите путь? - Мы пошли по дороге, указанной шаманом Теб-тэнгри. Она привела сюда. - Я рад, когда ко мне приходят друзья. Но если вы ищете тихое место, оно не здесь. Садитесь, дорогие гости, и помогите мне обдумать нелегкую думу. Мой названый отец хан Тогорил вместе с воинами Алтан-хана идет на татар. Он зовет меня с собой. Должен ли я идти с ним? - У татар крепкие, кованные из железа шлемы,- сказал Хулдар.- Хотелось бы попробовать на них остроту и стойкость мечей. Если пойдешь на татар, мы будем с тобой. - А потом вам захочется вернуться к Таргутай-Кирилтуху? - Анда Джарчи, захочется нам вернуться к Таргутай-Кирилтуху? Горбоносый немногословный Джарчи буркнул: - Не захочется. - А почему?- спросил Тэмуджин. - Таргутай-Кирилтух человек с вареной печенью,- пояснил Хулдар.- Рядом с ним молодые быстро стареют, а старые дряхлеют. Возле него даже мухи жужжат лениво. - Но не забываете ли вы, что я - хан? И тот, кто идет со мной, вручает мне свою жизнь. Может быть, ему не следовало вот так, прямо, без околичностей, напоминать, что он не потерпит никакого своевольства. Но он подумал, что будет лучше, если нойоны уйдут сейчас, чем покинут его, как Джамуху и Аучу-багатура, в самое неподходящее время. - Воля нойона для нукера, если она ему по совести,- резвый конь, если не по совести,- тяжелая ноша, пригибающая к земле. То же и воля хана. Умный нойон и умный хан будут одинаково стараться, чтобы нукеры мчались на быстрых конях, а не тащились пешком, повесив голову. Анда Джарчи, так я говорю? - Так, Хулдар, так. Пеший далеко не уйдет. А кто недалеко ходит, тот мало приносит. Тэмуджин про себя одобрил их суждения. За хорошим нойоном пойдут нукеры, за хорошим ханом - нойоны. И пока они необходимы друг другу, все будет как надо. Если он даст этим людям то, чего им не добыть самостоятельно, они никуда не уйдут. Но что они хотят получить? - Татары - мои кровные враги. Они погубили моего отца, и я не успокою свою душу, пока не отомщу. Так велит голос крови. А что будете искать вы в татарских куренях? Широкоскулое лицо Хулдара расплылось в простодушно-лукавой улыбке. - У них большие стада и богатые юрты. У нас скота мало и юрты дырявы. Но кони быстры и мечи остры. - Достойный Мунлик, я не слышу твоего мудрого слова. Потеребив бороду, Мунлик осторожно проговорил: - Разумно ли помогать Алтан-хану китайскому, врагу еще более коварному, чем татары? - Уж не помочь ли бедным татарам?- насмешливо спросил Боорчу. Мунлик с неодобрением посмотрел на него. - Алтан-хан руками татарских нойонов душил нас. Теперь хочет нашими руками утихомирить татар. Потом мы станем ему не угодны - в чьи руки вложит карающий меч? Незадолго перед этим у Тэмуджина был нелегкий разговор с родичами. Они не хотят воевать с татарами. Говорят: в последние годы татарские нойоны никого не трогали, если их расшевелить, бед не оберешься. Воины Алтан-хана уйдут, Тогорил уйдет, а им уходить некуда, надо жить у татар под боком. Верны рассуждения родичей, верны опасения Мунлика. Но он видит еще и другое. Его страшит как раз миролюбие татар. Если они поладят с тайчиутами и меркитами,- а так оно и будет,- его крохотное ханство треснет, как яйцо жаворонка под копытом. Но что родичам ханство! Что голос крови, взывающий о мести! - Достойный Мунлик, твои слова смутили мои ум, но не убедили. Алтан-хан душил нас руками татар - правильно. Однако не он нашими, а мы его руками стиснем татарские глотки. Дважды такою случая в жизни не бывает, и мы воспользуемся им. Пусть Алтан-хан думает, что мы ничего не понимаем... Будь тут твой сын Теб-тэнгри, он бы одобрил мои думы. - А разве я не одобряю? Я только хочу, чтобы ты все хорошо понял. Ошибешься - погибнешь, как твой отец или хан Амбахай. Будь осторожен, будто лошадь, идущая по весеннему льду. - Я буду осторожен. А сейчас идемте к моей матери, она будет рада видеть тебя, достойный Мунлик, и вас, отважные багатуры. С этого дня начались приготовления к походу. Нойоны-родичи с ним не спорили, но чем ближе становилось время выступления, тем сильнее он ощущал их скрытое противодействие Они не хотели выставлять всех воинов, сажали их на негодных коней, давали пустые колчаны. - Чем же они будут воевать?- спросил он у Сача-беки. - А я не знаю. Война твоя, ты должен и знать,- ухмыльнулся Сача-беки. Внутри у Тэмуджина все клокотало от бешенства, но он вынужден был сдерживаться - не время ссориться. Он разослал по куреням братьев - Боорчу, Джэлмэ, Чаурхан-Субэдэя, каждого подкрепив полусотней нукеров, повелев, где хитростью, где острасткой, снарядить воинов. Они подбирали коней, разыскивали припрятанное оружие, заставляли отлаживать седловку. Сам Тэмуджин почти не слезал с коня, скакал от куреня к куреню, подбадривал своих друзей, терпеливо разбирал споры. И всюду таскал за собой Джарчи с Хулдаром, как живой укор своим родичам. Ему стало казаться, что сопротивление нойонов-родичей сломлено, Накануне дня выступления во главе своих воинов пришли Алтан, Хучар, Даритай-отчигин. Позднее должны были подойти Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ. В этот вечер он рано лег спать. С рассветом нужно было выступать, Его разбудили под утро. У порога юрты со светильником в руках стоял Боорчу, рядом с ним, совершенно нагой, Джэлмэ. Борте, глянув на него, прыснула и стыдливо прикрыла глаза одеялом. - Хан Тэмуджин, на меня и мою полусотню напали люди Сача-беки. Десять человек убили, у остальных отобрали коней и одежду. Тэмуджин медленно поднялся. Ему вдруг нечем стало дышать. Потер рукой горло, прохрипел: - Поднять всех! Догнать! Изрубить! Боорчу взял его халат, кинул на плечи Джэлмэ. - Прикройся. Хан Тэмуджин, Сача-беки ушел далеко... - Ты слышал, что я сказал! - Пас ждет хан Тогорил. А мы будем гоняться за Сача-беки. Хан уйдет, подумав: обманщики. - Хан Тэмуджин, мы шли сюда целый день и половину ночи. Сача-беки не сидел на месте в это время...- Джэлмэ поправил халат, из-под него виднелись голые ноги, исцарапанные колючками, в кровь разбитые о камни. - Молчи!- Тэмуджин стиснул кулак, готовый ударить его в лицо, Он уже понимал, что гнаться за Сача-беки сейчас никак нельзя, и всю свою ярость обратил на Джэлмэ:- Проспал! Наверное, пил вино и шнырял по юртам молодых вдов. - Я не пил вина и не шнырял по юртам!- Голос Джэлмэ задрожал от обиды.- Что я мог сделать с полусотней? - Вы ничего не можете, не умеете! Уходите! Джэлмэ сбросил с плеч халат, пнул его босой ногой и вышел из юрты. Боорчу поставил светильник к очагу, осуждающе покачал головой и тоже вышел. Борте села в постели, прикрывая голые груди углом одеяла. - Ну что ты делаешь, Тэмуджин! Из повозки выпрягается вол, а бьешь верховую лошадь. - Молчи и,ты! Мне не нужны советчики! - Тебе не нужны советчики. Тебе не нужны нукеры. Ты снова останешься один!- Борте легла, отвернулась к стене. Он поднял халат, брошенный Джэлмэ, оделся и вышел из юрты. В курене было тихо. Полная луна висела низко над серебристой степью. Край неба в татарской стороне подрумянила заря. Караульные, увидев его, качнули копья, замерли. Он молча прошел мимо, сутулясь больше обычного. В неплотно прикрытый дверной полог юрты Джэлмэ пробивалась узкая, как лезвие меча, полоска света. Он, поколебавшись, переступил порог. Джэлмэ был уже одет. Макая клочок шерсти в молочную сыворотку, протирал ссадины на ногах, Здесь же были его брат Чаурхан-Субэдэй и Боорчу. Они о чем-то говорили, но едва он вошел, умолкли. Криво усмехнулся. - Судите-рядите, какой я нехороший? - Какой бы ни был, ты - хан. А кто мы?- Джэлмэ бросил мокрый клочок шерсти, стал обуваться, морщась от боли. - Вы - мои друзья. Я, кажется, наговорил лишнего. Но разве выдержит сердце, когда сталкиваешься с таким коварством! Начнешь кидаться на собственную тень. Не обижайтесь. За ссадины на твоих ногах, Джэлмэ, Сача-беки когда-нибудь заплатит головой, Боорчу глянул через дымоход на небо: - Не пора ли собираться? Он тоже посмотрел на блекнущие звезды, подумал, что умница Боорчу, щадя его, не хочет, чтобы этот разговор продолжался. Они и в самом деле самые близкие друзья, ближе и лучше любого из родичей. - Пора, друг Боорчу. Подымайте людей. Я пойду одеваться, От этого разговора ему стало много легче, но предательство Сача-беки не выходило из головы. Угрюмо думая о нем, надевал военные доспехи. Борте помогала затягивать ремни, оправляла на нем одежду. - Возьми меня с собой, Тэмуджин, - Зачем? - Оберегать тебя. - У меня есть нукеры. Ты смотри за сыном, И не давай спать охране куреней. - Я все исполню как надо А ты будь осмотрительнее. Сам же знаешь, горячность мешает тебе. - А кому она помогает? - Но другие умеют охладить себя. Мой отец, а его недаром зовут сэченом, говорил так. Если злоба застилает глаза и на конце языка обидные слова, не торопись произносить их. Перед этим один по одному пригни пальцы. Вот так.- Борте вытянула растопыренные руки, словно пересчитывая, прижала один по одному пальцу к ладони.- Можно и совсем незаметно.- Опустила руки, спрятала их в рукавах.- Будешь так, делать, и врагов согнет твой ум, как эти пальцы. Слух об отступничестве Сача-беки облетел курень и расположенный возле него стан прибывших воинов. Приехали дядя, Хучар, Алтан. - Надо отменить поход и догнать Сача-беки!- воинственно выкрикивал коротышка Даритай-отчигин. - Мы клялись быть вместе,- сказал Хучар.- Если трое не пришли, что делать остальным? Алтан пыхтел, наливаясь густой краской. - Их принудили отколоться твои нукеры. Они вели себя так, будто завоевали наши курени. У Тэмуджина мелькнуло подозрение - уж не сговор ли тут? Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ ушли. Эти готовы его догонять. Поход сорвут. Потом постараются оправдать предателей. Он опустил руки, один по одному сжал пальцы в кулак. - О наших родичах-отступниках говорить будем потом. Когда возвратимся из похода. Воины по четыре в ряд двигались мимо куреня. Толпа людей провожала их молчанием. Тэмуджин сел на саврасого коня. Алтан, Хучар, Даритай-отчигин тяжело поднялись в седла, поехали за ним. А следом строем, как стража, охраняющая пленных, ехали его братья-Хасар, Бэлгутэй, Хачиун, Тэмугэ-отчигин, старые друзья - Боорчу, Джэлмэ, Чаурхан-Субэдэй и новые товарищи - Хулдар, Джарчи. Он злорадно усмехнулся. Так-то, дорогие родственнички! Тогорил уже поджидал его на условленном месте. От него Тэмуджин узнал, что татары, выматывая войско Алтан-хана мелкими стычками, отступают по реке Улдже. - Мы должны как можно скорее соединиться с китайцами,- говорил хан. Они сидели в походном шатре. Хан, его сын Нилха-Сангун, брат Джагамбу, нойоны были в дорогих доспехах, отделанных серебром и бронзой. Бедняга Хасар едва сдерживался, чтобы не пощупать руками сияющие латы Нилха-Сангуна. - Хан-отец, а почему татары идут по Улдже? Куда они направляются? - Думаю, к нутугам тайчиутов. - Я тоже так думаю. Они соединятся с Таргутай-Кирилтухом, последуют дальше, и к ним пристанет Тохто-беки со своими меркитами. Надо перехватить татар на дороге. - Надо бы. Но чэнсян' повелел идти к нему. [' Ч э н с я н - ранг императорскрого министра.] Нойон Тогорила Хулабри сказал недовольно: - Чэнсян пустит нас впереди, мы будем рубить татар, а его воины - давить нам спину и подбирать добычу. И по тому, как одобрительно загудели другие нойоны, Тэмуджин понял, что Халабри высказал не только свою думу. Вмятинки на рябим лице Тогорила потемнели. - У вас одна забота - добыча. За плечами чэнсяна десять туменов воинов. Пока они в степях, лучше не задирать носа. - Мудро сказано, хан-отец! Подходишь к чужой юрте - не дразни собак. Нельзя ослушаться чэнсяна, но двигаться ему навстречу можно любым путем. И по Улдже тоже...- сказал Тэмуджин. Нойоны весело засмеялись. Хан Тогорил скупо улыбнулся. - И хитер же ты, мой сын Тэмуджин. Пожалуй, даже похитрее Джамухи-сэчена. - Почему он не здесь, хан-отец? - Наверно, не хотел встретиться с тобой. Не думал я, что вы подымете руки друг на друга. Огорчили мое сердце. - Моей вины в этом нет. - Я думаю, виноваты оба. Оба и сделайте шаг к примирению. Тэмуджин промолчал. Долина Уэлдже была удобна для засады. По обоим берегам светлоструйной реки росли кустарники, перемежаясь лугами с высокой, нетоптаной травой. Хан Тогорил и Тэмуджин рассредоточили воинов в кустарниковых зарослях, наказав под страхом смертной казни ничем не выдавать своего присутствия. Татары появились на склоне дня. Россыпью протрусили разведчики, прошли дозорные сотни. Кони под татарами были усталые, дозоры выбирали наиболее легкий путь по открытым местам, не особенно внимательно присматривались к зарослям. Показались основные силы. Тэмуджин отвел ветку тальника, приложил ладонь к глазам. Татары двигались без строя. Лошади на ходу хватали траву. Ну, проклятые, держитесь! Пронзительно завыли сигнальные стрелы. Воины Тэмуджина и Тогорила с двух сторон бросились на татар. Те остановились, на мгновение застыв от изумления. Потом одни поскакали вперед, другие стали поворачивать коней. Понемногу татары упорядочили свои ряды, но сдержать неожиданного напора не смогли, покатились назад. Бросив поводья на луку седла, Тэмуджин мчался рядом со своими воинами. Перед ним маячили согнутые спины татар. Враги оглядывались, били пятками в бока усталых лошадей. Настигнув одного из них, Тэмуджин поднял меч. Татарин повернул голову. В молодом лице ни кровинки, в глазах ужас. Удар меча пришелся по затылку, не защищенному шлемом. Татарин медленно склонился на гриву коня, вывалился из седла. Татары смяли собственные обозы, заметались меж повозок, пытаясь закрепиться за ними. Грузный старик в золоченом шлеме бил плетью своих воинов, поворачивая назад. Но они текли мимо него. Опустил плеть, выхватил меч и кинулся навстречу воинам Тэмуджина. Серый конь, дико вытаращив глаза, всплывал на дыбы. Меч старика с сокрушающей силой опускался на головы воинов, а их удары были бессильны поразить старика, закованного в железные доспехи. Вокруг него стала образовываться пустота. Остановив коня между двух повозок, он никого не подпускал к себе. На татар это подействовало лучше плети они стали пробиваться к старику. Падали одни, по их трупам лезли другие. Тэмуджин достал лук. Но выстрелить не успел. К старику подскакал Чаурхан-Субэдэй. Он не кинулся на него, как другие, прыгнул на повозку, с нее, по-кошачьи изогнувшись,- на серую лошадь. Падая вместе со стариком на землю, ударил его ножом