. - И все-то ты боишься, отец!- сказал Чилаун с раздражением,- Скоро будет конец твоему Таргутай-Кирилтуху. - Еще не известно. Таргутай-Кирилтух призвал меркитов. Они идут сюда. И татары... - И все же Таргутай-Кирилтуху не одолеть Тэмуджина. Уж если раньше не мог... - Ну что ты твердишь - Тэмуджин, Тэмуджин... Думаешь, стоит тебе предстать перед его лицом, как он даст тебе тумен воинов, золотое седло и юрту, обтянутую шелком? - Мы же спасли ему жизнь, отец. Шаман Теб-тэнгри говорил, что он все помнит. А тумена воинов мне не надо. Я хочу быть вольным человеком. Мне надоело целыми ночами вертеть колотушку для сбивания кумыса. Кажется, между отцом и сыном готова была вспыхнуть ссора, Хадан поспешно вмешалась: - Мой муж не верит, что хан Тэмуджин ходил в колодке и выделывал овчины. - Все это правда,- сказал Сорган-Шира.- Да что с того? - Ну как же,- стеснительно возразил муж Хадан.- Кто не оставался без еды, тот не поймет голодного. Притесняемый не станет притеснять других. - Э-э, зять, все не так. Нойон любит того, кто ему нужен. Почему Таргутай-Кирилтух благоволит мне? Никто не умеет приготовить такого кумыса, как я. Другого он просто пить не может. Моему Чилауну лень шевелить колотушкой. А того не понимает, что пока нойон пьет мой кумыс - буду сыт и я. Он меня будет беречь, как воин боевого коня. - Ты мог бы остаться и тут. Но отпусти меня! Вместе с зятем и сестрой я уйду к Тэмуджину. Спор разгорелся вновь. И Хадан уже ничего не могла поделать с отцом и братом. Пошла в юрту, осмотрелась. Здесь не было ничего лишнего, но зато все - одежда, войлоки, котлы - добротное. Да, отцу жаловаться на жизнь не приходится. Он всегда умел ладить с сильными и не упускать из рук своего. Семья отца никогда не голодала, не бедствовала, как другие семьи. Хитростью, осторожностью отец отводил все беды и невзгоды. Просто удивительно, как это он решился тогда помочь Тэмуджину... Она села у порога. Солнце било прямо в глаза-еще не жаркое, ласковое весеннее солнце. Приспустила дверной полог, и тень упала на ее лицо. Мужчины спорили. Даже ее муж ввязался. Он говорил с неловкой улыбкой, будто извинялся за свои слова. В спорах, разговорах он всегда был неловок, стеснителен и чаще всего молчал, слушая других, не умел резко возразить, твердо отказать. От этого жили в бедности. Другие где выпросят, где украдут, где в бою добудут, а он может только свое отдать. В их курене к мужу относились с усмешечкой, будто к блаженному. Но она-то знала, что он может быть и бесстрашным и твердым, как камень. Все чаще он упоминал о Тэмуджине. Наслушался толков о его справедливости и загорелся желанием бежать от тайчиутов. Вечером Хадан помогла подоить кобылиц. После ужина при свете очага сбивали кумыс. Спать легли поздно. Никто не успел заснуть, когда послышался стук копыт. Залаяли собака. Чилаун поднялся, выглянул из юрты. - Чимбай приехал. Чего это он ночью-то? Старший из братьев вошел в юрту. На его поясе висел меч и колчан, полный стрел. Торопливо поприветствовав сестру и зятя, Чимбай сказал: - Нашли время по гостям ездить... Отец, слушай: Тэмуджин и Ван-хан перехватили идущих к ним меркитов, разбили и завернули назад. Татары, услышав об этом, возвратились в свои кочевья. Таргутай-Кирилтух остался один. А войска Тэмуджина рядом. Всем велено уходить. - О горе!- воскликнул Сорган-Шира.- Куда же мы пойдем? - Наверное, в сторону меркитов. Если успеем... - Нам и успевать не к чему,- сказал Чилаун.- Пусть Таргутай-Кирилтух бежит - жир растрясет. Чимбай снял с пояса оружие, повесил на стену у входа. - Я тоже подумал, что нам бежать от Тэмуджина не стоит. - А твоя юрта, кони, жена?- всполошился Сорган-Шира. - Жена коней приведет сюда. Юрта пусть пропадает. - Ты не в своем уме, Чимбай!- закричал Сорган-Шира.- Кто же бросает такое добро? Возвращайся назад! - Я с большим трудом вырвался из куреня. Если тебе юрта дороже моей жизни - вернусь. - И что за дети у меня!- Сорган-Шира схватился за голову.- Ничего не жалеют, ничем не дорожат. Сам поеду! Хадан испугалась - он поедет. Схватила за руки. - Одумайся, отец. Станешь искать юрту - потеряешь голову. И все дружно принялись его уговаривать. Сорган-Шира долго огрызался, наконец махнул рукой: - Делайте что хотите. Когда дети становятся умнее отца, жди несчастья. Он лег в постель, но не спал, ворочался, что-то бормотал про себя. Начищенным котлом блестела лысина. Не спали и все остальные. Чимбай часто выходил из юрты, прислушивался - ждал жену. Но было тихо. Над степью висела луна. Тяжелые тени облаков ползли по седой земле. Жена Чимбая приехала под утро. Устало сползла с седла, заплакала. - Где кони?- хмуро спросил Чимбай. - Без коней едва вырвалась... Всхлипывая, вытирая слезы, она рассказала, что люди не хотят никуда уходить, разбегаются, прячутся, а воины Таргутай-Кирилтуха бьют плетями всех подряд - детей, женщин, стариков. - До сих пор не снялись? - Нет. Я думала, меня убьют... Ой-ой! - Перестань хлюпать!- прикрикнул на нее Чимбай. - Какие кони были! Какая юрта была!- запричитал Сорган-Шира. Утром вдали проскакали и скрылись несколько всадников. Чуть позднее в той стороне, где был курень, поднялось облако пыли. Облако катилось над степью, затмевая солнце, Разрозненные кучи конных выскакивали из пыли и мчались кто куда. Некоторые проскакали совсем рядом о юртой, но вряд ли видели ее и людей, испуганно сбившихся перед входом. Хадан прижалась к мужу. Он обнял ее за плечи. Почувствовав силу его рук, она успокоилась. Внезапно от кучи всадников отделился один и направился к ним. Он резко осадил коня перед юртой. Шлем надвинут на брови, в руках копье. Хадан узнала воина - Джиргоадай, друг ее братьев. - Вы почему не уходите? Тэмуджин - вот он, рядом! - Куда мы уйдем! Нет ни повозки, ни вьючных седел. Пропали мы, пропали!- Сорган-Шира молитвенно сложил руки, закатил глаза:- Милосердное небо, смилуйся над нами. - Эх вы!- Джиргоадай выругался, сплюнул. К юрте приближалось сотни две конных воинов. Джиргоадай дернул поводья, пригрозил воинам копьем и поскакал, оглядываясь, что-то выкрикивая. Вслед ему понеслись стрелы. Воины хана Тэмуджина! За первой сотней, рассыпавшись во всю ширь степи, катились рысью тумены. Земля гудела под копытами и шелестели травы. Воины налетели на одинокую юрту, как дикий вихрь на куст хурганы, как волчья стая на отбившуюся от стада овцу,- прыгали с коней, хватали что под руку подвернется-седло, котел, уздечку, бурдюк. Сорган-Шира метался от одного к другому, кричал, безумея от горя: - Что вы делаете? Что делаете, разбойники?! Его отталкивали, били плетью и, на ходу приторачивая к седлу добычу, мчались вперед. За ними подлетали другие. В миг от юрты остались одни решетчатые стены и жерди - уни. Тогда начали срывать одежду. Молодой, воин схватил Хадан за руку, потянул в седло. Она закричала, оглянулась. Увидела налитые яростью глаза мужа, оголенного по пояс. Он бросился на воина, ударил кулаком в лицо. Тот, охнув, свалился с седла. Конь, лягнув его, убежал. На мужа накинули аркан. Веревка захлестнулась на пояснице, прижав к туловищу руки. Его потащили за собой, и он бежал, высоко вскидывая босые ноги. Хадан бросилась следом, но сразу же потеряла его из виду. Однако продолжала .бежать, задыхаясь от крика. Мимо рысили воины и, принимая ее за сумасшедшую, отворачивали коней. - Остановите эту женщину!- услышала она крик. И невольно подчинилась ему, стала. По лицу бежал едучий пот, смешивался со слезами и капал с подбородка. Перед ней остановился всадник на сером коне. На всаднике не было ни воинских доспехов, ни оружия, на дорогом поясе, стягивающем халат из грубой, шерсти, висел нож в простых кожаных ножнах. Из-под войлочной шапки торчали рыжие косицы. Всадник сидел, сутуля плечи, и спокойными глазами смотрел на нее. - Ты кто такая? Чья-то рука отбросила ее распущенные волосы, и удивленный голос сказал: - Это, кажется, Хадан, дочь Сорган-Шира. Она подняла глаза. К ней склонилось худощавое лицо с сурово насупленными бровями - Чаурхан-Субэдэй! Она вцепилась в его гутул. - Спасите моего мужа! - Дочь Сорган-Шира, ты помнишь меня?- спросил Тэмуджин. - Помню, хан. Спасите моего мужа! Его повели ваши воины. Туда. - Субэдэй-багатур, отыщите ее, мужа. Твой отец и твои братья живы? - Были живы... - Пусть они найдут меня. Тэмуджин уехал. К ней подскакал Субэдэй-багатур, приказал: - Иди за мной. Придерживаясь за стремя, она побежала рядом с его конем. Спустились в лощину. У куста дэрисуна в луже крови лежал человек. У Хадан подсеклись ноги, она упала лицом в траву. Услышала над собой голос Субэдэй-багатура: - Опоздали. Не горюй, найдем тебе другого мужа. А мимо с гиканьем, свистом скакали всадники. Х Этого часа Тэмуджин ждал многие-многие годы. Ждал с того самого дня, когда Таргутай-Кирилтух отобрал у него скакуна - гнедого жеребчика. Шел к этому часу через унижения, заблуждения, через горечь потерь, душевную боль, преодолевая свое неверие и муки совести. Он остановил коня на сопке, овеваемой слабым ветром. Впереди жарко поблескивала излучина Онона. По широкому лугу, вытаптывая свежую зелень, неслись всадники. Одни сдерживали коней и поворачивали назад, другие кидались с берега в реку, переплывали на ту сторону и скрывались за грядой тальников. Ему казалось, что это то самое место, где он когда-то сбросил колодку, зайцем бежал по кустам, потом, как рыба налим, таился в воде под берегом. Слез с коня, присел на прогретый солнцем камень. За спиной столпились нойоны и туаджи - порученцы, ждали его приказаний. Он обернулся, подозвал Даритай-отчигина. - Скажи, дядя, вы с Таргутай-Кирилтухом пировали тут? В прижмуренных глазах Даритай-отчигина метнулось беспокойство. - Когда пировали? - Давно. Вы пили кумыс и архи, а я чистил котлы. Потом убежал... - А-а... Это не тут было. Выше по реке. Много выше. Совсем в другом месте. Тэмуджину почему-то не хотелось, чтобы это было в другом месте. - У тебя плохая память, дядя! - Память у меня очень хорошая. - А я говорю - плохая. Слишком многое забываешь. - Стар становлюсь,- охотно согласился дядя, попятился и вдавился в толпу нойонов - подальше от глаз племянника. Этот разговор на короткое время омрачил радость Тэмуджина. Отвлекаясь от него, он снова стал смотреть на берег Онона. Его воины заполнили весь луг, отжали от реки сдавшихся тайчиутов, сбили в кучу и погнали назад. Ниже через пологий увал перекатывались кэрэиты Ван-хана. Прискакал Мухали, подгоняя двух воинов-тайчиутов. - Хан Тэмуджин, в руках этих людей были Таргутай-Кирилтух и его сын. Они их упустили. Воины соскочили с коней и пали ниц. - Рассказывайте. Воины подняли головы. - Хан Тэмуджин, мы были нукерами Улдая. Наш господин и его отец покинули разгромленное войско и побежали в кочевья меркитов. Нас они взяли с собой. А зачем нам бежать в чужие земли? Подумав так, мы решили возвратиться. И прихватили с собой наших нойонов. Хотели доставить тебе. А потом отпустили... - Сами отпустили? Или они бежали? - Отпустили, хан Тэмуджин. Он нахмурился. Воины под его взглядом втянули головы в плечи. Спросил тихо: - Почему вы так сделали? - Хан Тэмуджин, мы хотим служить тебе. А кому нужен слуга, предавший своего господина? Тэмуджин чувствовал за своей спиной напряженное ожидание нойонов. И злость на чрезмерно добросовестных нукеров Улдая прошла. - Я выше всего ценю преданность. Вы поступили правильно. Если бы привели Таргутай-Кирилтуха, я приказал бы вас казнить. Предавший моего врага, завтра предаст меня... Верните им оружие. Подозвав Мухали, он тихо приказал расспросить нукеров, где они оставили Таргутай-Кирилтуха и Улдая. Далеко уйти они вряд ли успели. Их надо догнать и без шума прикончить. Раньше он поступил бы иначе. Он бы повелел поставить Таргутай-Кирилтуха перед собой и, прежде чем сломать хребет, высказал все свои обиды, насладился смертным страхом, разлитым по его широкому лицу, вынудил ползать на коленях и просить пощады. Сейчас ничего этого не хотел. Когда-то грозный Таргутай-Кирилтух, безжалостный мучитель, о мщении которому бредил ночами, Таргутай-Кирилтух, нависавший над ним гранитной скалой, больше ничего не значил: камешек в гутуле, снял гутул, вытряхнул-иди дальше. После разгрома Коксу-Сабрака и спасения Ван-хана он чувствовал в себе силу и способность сокрушить любого врага. Раньше он только .отбивался, теперь будет нападать. И не вложит меч в ножны, пока не искоренит врагов - всех до единого. Люди разных племен желают мира и покоя, их воля - его оружие. Такого оружия нет ни у одного нойона-владетеля. По склону сопки бежали трое полуголых мужчин. За ними скакали всадники, помахивая плетями. Мужчины уворачивались от ударов, кидались из стороны в сторону, как затравленные зайцы. Нойоны за спиной Тэмуджина засмеялись. Тэмуджин послал к всадникам порученца - туаджи узнать, что за людей поймали всадники. Воспользовавшись тем, что туаджи остановил воинов, трое кинулись в гору. Впереди бежали двое молодых мужчин, за ними, согнувшись, хватаясь руками за ковыльные кустики, косолапил пожилой. Еще издали пожилой закричал: - Спаси от гибели, хан Тэмуджин! Он подбежал к Тэмуджину, свалился у ног. Из груди рвалось хриплое дыхание, ходуном ходили ребра, на спине краснели рубцы-следы плетей, по лысине ручейками бежал пот; молодые тоже были исхлестаны плетями, но дышали не так трудно и не упали перед ним на колени. Вдруг догадка обожгла его. Он наклонился, тряхнул пожилого за плечо: - Кто такие? - Я... Сорган... Шира... Сорган-Шира. - За что вас так изукрасили? Сорган-Шира снизу вверх посмотрел на Тэмуджина, на лице страх. - Н-не знаю. - Не бойся, Сорган-Шира. Я тебя в обиду не дам.- Обернулся к нойонам, отыскал дядю и Алтана.- Этот человек был слугой моего отца. Он всегда оставался верным. Когда другие боялись или не хотели пошевелить пальцем, чтобы облегчить мои страдания, Сорган-Шира спас мне жизнь. Разве так вознаграждается верность? Встань, Сорган-Шира. Отныне ты свободный человек. И никто в моем ханстве не дерзнет заставить тебя склонить голову. Я отличу и тебя, и твоих детей. Встань! Сорган-Шира медленно поднялся. Его ноги мелко подрагивали, но страха на лице не было, его сменили растерянность и недоверие. - Велика твоя милость, хан Тэмуджин!- скосил глаза на нойонов.- Над нами не будет господина? А как же... - Отныне у тебя один господин - я, хан. Ты волен, как эти нойоны. - Ага...- Сорган-Шира совсем пришел, в себя.- Пусть небо хранит тебя, хан! Но прости недостойного. Что человеку воля, если из всего нажитого осталось только это,- он поддернул штаны. - А что у тебя было? - У меня была хорошая одежда, новая юрта, железные котлы и чаши из дерева... - Куда же все это делось? - У меня было все до сегодняшнего дня,- увильнул от прямого ответа Сорган-Шира. - Мои воины ограбили тебя? Сорган-Шира отвел взгляд. За него ответил Чилаун: - Твои, хан Тэмуджин. Ограбили, избили, убили мужа Хадан. - Где стояла ваша юрта? - Недалеко отсюда. Вон там. Не оборачиваясь, спросил у нойонов: - Чьи воины шли там?- Нойоны притихли.- Твои, Хучар? - Не мои, а твоего брата Хасара,- пробубнил Хучар, нарочно растягивая слова: радовался случаю досадить хотя бы такой мелочью. - Хасар, иди сюда. Это верно? Брат подошел неспешно, широко расставил ноги в гутулах, расшитых цветными нитками от загнутых носков до края голенищ. Крутая грудь закована в поблескивающие латы, на голове золоченый шлем, начищенный так, что можно смотреться, как в китайское зеркало, на шелковой перевязи с пышными кистями кривая сабля, обложенная чеканным серебром,- вырядился, синеперый селезень! Хасар презрительно повел круто изогнутой бровью на Сорган-Шира: - Радовался бы, что в живых остался... Когда воины идут в сражение, им некогда разбирать, где враг истинный, а где затаились такие. - Когда воины идут сражаться, Хасар, они должны в обеих руках держать оружие. А что у вас? Одна рука держит меч, другая хватает добычу. Когда это кончится? У нас войско или шайка разнузданных разбойников? У тебя спрашиваю, Хасар! Я вас спрашиваю, нойоны! - Так было всегда,- с обидой сказал Хасар. - А теперь будет иначе. Битва - рази врага обеими руками, повержен враг - бери его добро. Поезжай к своим воинам и верни этому человеку все. Не утаивайте и обрывка веревки. Сорган-Шира наконец поверил в свое счастье, осмелел, начал бойко перечислять, сколько чего у него. похитили. К своим потерям добавил и коней Чимбая, оставленных в курене, и табун дойных кобылиц Таргутай-Кирилтуха. Хасар вскипел: - Может, и волосы с твоей головы похитили воины? Брат, я верну этому человеку все. Но почему мои воины должны оставаться без добычи? Чем они хуже кэрэитов Ван-хана? - А что кэрэиты? - Что... Курени грабят. Или чужим можно? Своих утесняешь... - Иди и делай, что ведено! Джэлмэ, Боорчу, скачите к кэрэитам. Пусть не смеют брать ничего! Он знал, что это вызовет недовольство воинов Ван-хана. Но не беда. Пусть и хан-отец учится уважать его волю. Хану до сих пор стыдно за свое отступничество. Когда впервые после разгрома Коксу-Сабрака встретился с ним, пришлось даже успокаивать старика - так он клял коварство найманов и свое легковерие. Они дали друг другу слово впредь не слушать, никаких наговоров... Ван-хан и его сын не замедлили явиться к Тэмуджину. В сопровождении своих нойонов поднялись на сопку, спешились. Тэмуджин приказал разостлать для хана войлок, сам остался сидеть на камне. Внизу на берегу реки воины разоружали пленных тайчиутов. - Ты посылал ко мне Джэлмэ и Боорчу?- спросил хан. - Посылал, хан-отец, с просьбой ничего не трогать в куренях тайчиутов. Нилха-Сангун накрутил на палец стебель дэрисуна, резко дернул - стебель оторвался у корня. - По какому праву ты лишаешь нас добычи?- спросил он. - Нилха-Сангун, пора бы знать, что не все взятое в бою добыча. - Как так? Это что-то совсем новое... - Не новое. Боорчу отбил у Коксу-Сабрака твоих людей, твою семью. Почему-то он не посчитал это своей добычей. - То - другое. - Не другое, Нилха-Сангун. Улус тайчиутов - мой улус. Разве я могу допустить, чтобы его грабили? Ван-хан удивленно вскинул голову. А Нилха-Сангун зло засмеялся. - Твой улус! С какой стати? Мы все должны делить пополам. Тэмуджин был терпелив. Хотя наскоки Нилха-Сангуна и раздражали его, он старался говорить спокойно. Важно было убедить Ван-хана. Конечно, захваченные курени тайчиутов он мог бы присоединить к своему улусу и без согласия хана, даже вопреки его воле. Но ссориться с ханом нельзя. - Нилха-Сангун, ты спроси у своего отца, кто правил тайчиутами в давние времена? Мой отец Есугей-багатур. Скажи ему, хан-отец. - Так было,- не очень охотно подтвердил Ван-хан. Он, видимо, все еще не решил для себя, правильно ли сделает, если уступит свою добычу. Тэмуджин не дал ему времени па размышления. Предназначая слова Ван-хану, сказал Нилха-Сангуну: - Разбив меркитов, разве я не отдал вам свою долю добычи? А ты твердишь - пополам... Попал в цель. Рябое лицо Ван-хана стало пестрым от прилившей крови - устыдился. - Нилха-Сангун, не уподобляйся китайскому лавочнику, торгующему глиняными горшками! - Отец, но мы же... - Я сказал свое слово - что еще?- прикрикнул на сына Ван-хан. Вздохнув с облегчением, Тэмуджин поблагодарил хана. Все-таки он славный старик. С ним можно всегда и обо всем договориться. Не то Нилха-Сангун. После возвращения из страны тангутов в него вселился дух зла. Сын хана стал заносчив, мнителен. Во всем усматривает козни. Что будет, когда он займет место отца? XI С великим трудом Джамухе-сэчену удалось уговорить нойонов собраться на курилтай. Съехались на реке Эргуне, в том месте, где в нее впадает река Кан. Прибыли нойоны хунгиратов, икирэсов, куруласов, дорбэнов, хатакинов и салджиутов. Среди них был и отец Борте старый Дэй-сэчен с сыном Алджу. Много выпили кумыса и архи, много говорили, но так ни до чего и не договорились. Стояли погожие дни. После недавних дождей пошли в рост травы, свежо зеленела листва ильма и дикого персика, цвела кудрявая сарана, сытые коршуны лениво парили в безоблачном небе. И никто не хотел верить грозным предостережениям Джамухи. К тому же приближался летний праздник. Нойоны больше думали о том, как не ударить в грязь лицом в состязаниях борцов, стрелков из лука и в конных скачках. Дэй-сэчен и Алджу радовались такому повороту дела. Тэмуджина они побаивались, пожалуй, даже больше, чем другие,- хорошо знали, что это за человек. Никто другой не смог бы подняться из нищеты в ханы, сокрушая на своем пути к власти людей могущественных и сильных. Их страшило честолюбие и непреклонность зятя. Они старались держаться подальше от него. Но он был их зятем. И они не хотели его гибели. А неистовый Джамуха призывал к тому, чтобы лишить Тэмуджина улуса, а его самого сделать бесправным боголом. Джамуха охрип за эти дни. Он, кажется, потерял всякую надежду склонить нойонов к поддержке своих замыслов. Вышел в круг с опущенной головой, обвел всех печальным взглядом, сказал с укором: - Эх вы, вольные нойоны, сыны великой степи, внуки отважных багатуров... Ваша кровь стала жидкой, как молочная сыворотка, ваше пузо налито кумысом, и вам трудно оторвать зад от мягкого войлока. Сидите, ублажайте свое чрево! Пусть ваши мечи ржавеют в ножнах. Я ухожу от вас... Но к вам придет Тэмуджин. Что вы от него дождетесь? Нойон племени салджиутов, вспомни, как много лет назад мой анда прислал к вам своего посланца с просьбой о помощи. Что ответили вы? Тэмуджин был для вас ничтожеством, а его просьба показалась смешной и глупой. Вы бросали в лицо посланцу внутренности овцы и надрывались от смеха. Ты, нойон салджиутов, забыл об этом. Но Тэмуджин помнит. Он тебя зашьет в сырую воловью кожу и бросит на солнце. А твои дети и дети твоих нукеров будут прислуживать тому посланцу, которого вы били кишками во лицу и над которым так весело смеялись... А чего ждете вы, хунгираты?- Джамуха отыскал глазами Дэй-сэчена.- Уговорами и посулами Тэмуджин уже пробовал подвести вас под свою руку. Вы отвергли его домогательства. И вы думаете, он снова будет вас уговаривать? Вы думаете, что если он зять вашего племени, то будет милостивым и снисходительным. Заблуждаетесь, хунгираты! Вспомните удалого Сача-беки, его молодого брата Тайчу, силача Бури-Бухэ. Они были одного рода, одной крови с Тэмуджином. Он предал их жестокой казни только за то, что они хотели жить по обычаю отцов и дедов. Как же можете надеяться на пощаду вы, хунгираты? Слезы навернулись на красивые глаза Джамухи, голос осел и прервался. Он вышел из круга, ни на кого не глянув, вскочил на коня и поехал. За ним потянулись его нукеры. Скоро все скрылись за ильмовыми деревьями. А нойоны все смотрели ему вслед и молчали. В этом молчании была растерянность. Кто-то попытался пошутить. Вот-де какой этот Джамуха, всех упрекает в недостатке мужества, а сам чуть не расплакался, будто стареющая девка, которую никто не хочет сватать. Но шутку никто не поддержал. Нойоны разошлись и у своих походных юрт стали держать совет с нукерами. Хунгираты после недолгих споров решили, что курилтай надо продолжить и на всякий случай договориться с другими племенами держаться друг за друга. Дэй-сэчен и его сын отмолчались. Другие нойоны пошли даже дальше. Они склонны были возвратить Джамуху на курилтай и собрались уже послать за ним людей. Но Джамуха вернулся сам. С ним были Аучу-багатур и сыновья Тохто-беки - Хуту и Тогус-беки. Весть о разгроме тайчиутов, гибели Таргутай-Кирилтуха и Улдая всполошила нойонов. Снова все собрались в круг. В середину вышли Джамуха, Аучу-багатур, Хуту и Тогус-беки. На этот раз голос Джамухи звучал не печально, а зло. - Я недавно был у Таргутай-Кирилтуха. Предлагал ему свой меч. Эти люди,- ткнул рукой в сторону Аучу-багатура, Хуту и Тогус-беки,- повели себя со мной чуть лучше, чем салджиуты с посланцем Тэмуджина. Они возомнили себя силой и отвергли мою помощь. Великая гордыня привела к великой беде. Таргутай-Кирилтуха и его сына нет в живых. Курени тайчиутов в руках Тэмуджина. Аучу-багатур поднял голову - огнем пламенел рубец на его перекошенном, измученном лице. - Он говорит правду. Мы были глупы. Небом заклинаю вас, нойоны, не повторяйте нашей ошибки, сверните коней с тропы, ведущей в пропасть! Мы пока еще в силах взнуздать Тэмуджина. Часть воинов Таргутай-Кирилтуха мне удалось увести. Целы основные силы Тохто-беки. На помощь нам идут ойроты и татары. Присоединяйтесь к нам. Навалимся на Тэмуджина. Потом покончим и с Ван-ханом. После него говорил Тогус-беки, старший из сыновей владетеля меркитов. - Мой отец велел передать вам, нойоны вольнолюбивых племен: <Я многие годы отстаивал свои нутуги в одиночку. Я падал и поднимался. Но пришло иное время. Тот, кто падет под Копыта коней Тэмуджина, уже никогда не подымется. Тот, кто встанет на его дороге в одиночку, будет смят, как куст сухой полыни. Забудьте, нойоны, старые распри. Не медлите. Или бесславная гибель ждет всех нас>. Так велел сказать вам мой отец. Вникните в его слова! Тогус-беки и Хуту, низкорослые, круглоголовые, поклонились нойонам и вышли из круга. - Ну, что будем делать?- спросил Джамуха. Поднялся нойон салджиутов. - Раз такое дело, раз Тэмуджин, презрев древние обычаи, убивает родовитых нойонов, будто собственных рабов, раз простирает свои руки к богатствам, которые ему никогда не принадлежали, мы, салджиуты, пойдем на него, ударим по рукам... <Хвастун!>- подумал Дэй-сэчен. Вслед за салджиутом примерно так же высказались и все другие нойоны. Джамуха слушал, хмурясь. Когда все выговорились, он сказал. - Вы одумались, и это хорошо. Но вы все еще жестоко заблуждаетесь, считая, что легко справитесь с Тэмуджином. Вдвоем с Ван-ханом он - сила. Да, нас много. Но у нас нет головы. Кто сольет ручьи в один поток? - Мы тебя изберем предводителем наших воинов! - Я не хочу быть предводителем. Наши враги - ханы. Может ли победить их предводитель более низкого достоинства, властный лишь над воинами, стоящими в строю? - Чего же ты хочешь, Джамуха-сэчен? - Я хочу, чтобы достойнейшего из вас возвели в ханы. И не просто в ханы. По своему званию он должен быть выше Ван-хана и Тэмуджина, избранного своими родичами. Мы должны избрать хана всех племен - гурхана'. [' Г у р х а н - всеобщий хан.] По кругу нойонов, словно ветер по траве пробежал шумок. Очень не хотелось им сажать на свою шею хана. - Нойоны!- возвысил голос Джамуха.- Вы же знаете: я всю свою жизнь отстаивал вольность племен. Из-за этого разошелся с Тэмуджином. Но горечь поражений заставила меня понять, что племена без хана - растопыренные пальцы... Сделав один шаг, неужели вы остановитесь и не сделаете другого? И вновь нойон салджиутов высказался первым. - А Джамуха-сэчен прав,- сказал он.- Раз настали такие времена, пусть будет у нас гурхан. Но не над нами, как Тэмуджин над своими родичами, а первым среди нас. Джамуха-сэчен высоко ставит вольность племен и не посягнет на нее. Джамуха-сэчен лучше других знает силу и слабость Тэмуджина. Ему и быть нашим гурханом. Очень сдержанно другие нойоны поддержали салджиута. Джамуха, все такой же хмурый, велел своим нукерам привязать к ильмам жеребца, барана, быка и кобеля. Он поклонился нойонам, поблагодарил за высокую честь, вынул из ножен меч. - Всякое начало великого дела, дабы ему не было ущерба от нашей неустойчивости в будущем, должно быть скреплено клятвой.- Джамуха подошел к жеребцу, положил руку на его холку.- Вечное синее небо, слушай нашу клятву. Кровью этих животных, которые корень и суть их пород, клянемся, что, если из выгоды или страха, по глупости или злому умыслу нанесем вред сообща начатому делу, если отступим от своего слова и нарушим наш уговор - умрем, как умрут они. Коротким точным ударом Джамуха всадил меч в грудь жеребца. Дрожь пробежала по шелковистой шерсти, подломились стройные ноги, жеребец упал на землю с тяжким, утробным выдохом. Из раны брызнула кровь, окропив гутулы и полы халата Джамухи. Почуяв запах крови, бык замычал, рванулся с привязи. Веревка врезалась в кору ильма, сверху посыпались сухие веточки и листья. Джамуха ударил мечом по толстой бычьей шее. Неудачно. Меч лишь располосовал загривок. Но Джамуха даже не взглянул на быка, зарубил барана, раздробил голову кобелю. Нойоны следовали за ним, повторяли слова клятвы и секли мечами животных. По земле растекались лужи крови. Дэй-сэчен отправил сына к повозке, сам стал за спины нойонов своего племени, надеясь увильнуть от клятвы. Но взгляд Джамухи отыскал его. Дэй-сэчен неверной рукой вытянул из ножен меч, произнес слова клятвы и мысленно взмолился: <Вечное синее небо, тебя призываю в свидетели: не по доброй воле и охоте клянусь я, пусть же моя клятва не имеет силы>. Концом меча он потыкал окровавленное мясо и возвратился на свое место. Взгляд Джамухи неотступно преследовал его. Какой въедливый! Негодуя, Дэй-сэчен протолкался вперед, стал перед ним, заложив руки за спину,- на, смотри, весь тут, перед тобой. Клочком травы Джамуха вытер меч, опустил его в ножны. - Нойоны племен, время торопит нас. Сейчас же пошлите в свои курени нукеров, пусть они ведут сюда воинов. Ван-хан, я думаю, возвратится в свои кочевья. Тэмуджин будет один. Он радуется победе над тайчиутами и не думает, что его собственное поражение близко. Падем на него, как снег на зеленеющие травы, как орел на спящего ягненка. Непривычна была для нойонов такая торопливость, они хотели посидеть в кругу, еще раз все обдумать, еще раз обо всем поговорить, но Джамуха настоял на своем, и во все концы степи помчались всадники. Повозка Дэй-сэчена стояла в стороне от других, под кустом дикого персика. Прихрамывая (болели суставы), он подошел к ней, сел на оглоблю. Алджу опустился рядом на траву, тихо спросил: - Ну, что там? - Попали мы, сын, как зерна проса меж каменных плит. Если Джамуха осилит Тэмуджина, наша Борте и ее дети попадут в рабство. Легко ли будет вынести это! Если верх возьмет Тэмуджин, несдобровать нам с тобой. Мы сообщники его врага. Участь Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ ждет нас. - А если убежим? - Нельзя нам бежать, Алджу. - Почему? - Почему, почему... Я вынужден был дать клятву. Может быть, она и не имеет силы, но лучше ее не нарушать. - Тогда позволь уйти мне. - Тебе тоже нельзя. Ты исчезнешь, все сразу поймут - побежал предупредить зятя. У нас отберут стада и людей, оставят нагими. Могут и жизни лишить. Наши же соплеменники... Я свое прожил, Алджу, но помирать позорной смертью и мне не хочется. Да и о тебе я должен подумать. Он привалился спиной к колесу, вытянул больные ноги, принялся растирать колени, охая и вздыхая. Ну и время пришло! Своего зятя бойся, соплеменников бойся, какому-то Джамухе покоряйся... Куда несет людей? Чего они хотят, чего добиваются? Алджу травинкой гонял по земле зеленовато-черного жука. К повозке подошла лошадь, почесала морду о войлок крыши. Алджу пугнул ее, бросил травинку. - Отец, мы должны предупредить Тэмуджина. - Нельзя. Я дал клятву. - Но я не давал никакой клятвы! У меня есть ловкий нукер. Он пройдет там, где и сытая змея не проползет. - Ты мне ничего не говори. Зачем мне знать, что и как сделаешь? Лучше разведи огонь, принесем жертву духам, пусть они уберегут и меня, и тебя, и весь наш род. Потом поступай как знаешь. - Ты боишься, отец? - Такого еще никогда не бывало. Помоги, небо, пережить лихое время! Загремели барабаны. Под их торжественный рокот по стану поехал гурхан Джамуха. Белый конь приплясывал под ним, рвал поводья. С плеч Джамухи широкими складками ниспадала огненно-красная накидка. Юные звонкоголосые воины выкрикивали приглашение гурхана отведать его вина и кумыса. XII Вниз по Керулену на восход солнца быстро двигались тысячи воинов. Сухая земля гудела под копытами, как шаманский бубен. Колыхались хвосты тугов нойонов сотен и нойонов племен, покачивались копья. Далеко впереди и слева, справа рыскали дозоры на быстроногих конях. Черным потоком, неудержимым, неостановимым, катилось по долине Керулена войско Ван-хана и хана Тэмуджина. В простой одежде, с коротким мечом на широком поясе, неотличимый от воинов, хан Тэмуджин то мчался в голову войска, то скакал в хвосте, его глаза все видели, все замечали. Усталых подбадривал, ленивых подгонял суровым окриком, а то и плетью. К нему подлетали туаджи и, почтительно выслушав повеление, уносились передавать его нойонам. Хан Тэмуджин крепко держал в руках поводья, и войско было послушно ему, как хорошо объезженный конь. У него была и еще одна забота - Ван-хан. Кэрэиты были уже на пути в свои кочевья, когда хан Тэмуджин получил весть о сговоре нойонов племен и возведении Джамухи в гурханы. Едва выслушав посланца брата Борте, он вскочил на коня и поскакал догонять кэрэитов. Ван-хан остановил войско, созвал в своей юрте совет нойонов. Ничего хорошего это Тэмуджину не сулило. Нойоны были озлоблены на него за то, что не отдал им на разграбление курени тайчиутов, недовольны Ван-ханом, легко уступившим свою часть олджи - добычи. Но все оказалось даже хуже, чем он думал. Из того, как они восприняли весть об избрании Джамухи гурханом, он понял, что тут полно тайных доброжелателей анды. Прыщавый, желчный Арин-тайчжи что-то прошептал на ухо Нилха-Сангуну и Эльхутуру, громко спросил: - Мы собрались подсечь поджилки скакуну за то, что на скачках опередил других? - Хан Тэмуджин чего-то испугался. А чего - я понять не в силах,- рассудительно заговорил Эльхутур.- Нойоны племен вольны поступать как им хочется. Они захотели видеть над собой достойного - избрали Джамуху-сэчена. Могли бы поставить над собой и нашего Ван-хана, и тебя, хан Тэмуджин... - Могли бы, но не пожелали? Ты это хотел сказать?- Тэмуджин положил на колени подрагивающие руки, начал пригибать пальцы - раз, два, три... - Я не о том,- возразил Эльхутур, но так, словно хотел подтвердить: правильно, это и хотел сказать. - И я не о том,- едва сдерживая раздражение, сказал Тэмуджин.- Пусть нойоны ставят над собой кого угодно!- Ему противно было хитрить, но что делать?- Суть не в том, что им захотелось иметь своего гурхана. И не в том, что гурханом стал мой анда Джамуха.- Конечно, для него имело значение - огромное!- и то, и другое.- Суть в том, что под тугом анды Джамухи наши зложелатели идут на нас. Ты это, Эльхутур, понять не в силах. - Может быть, идут, а может быть, и нет,- сказал Нилха-Сангун.- Почему мы должны верить какому-то перебежчику? - Другому перебежчику ты почему-то поверил сразу. Меня это до сих пор удивляет. - Не часто ли напоминаешь о прошлом?- спросил Ван-хан. Слушая спор, хан шевелил блеклыми старческими губами, будто повторял слова говорившего или творил молитву, и было видно, что речи нойонов и Тэмуджина ему одинаково не по душе, что он смятенно ищет что-то одному ему известное и никак не может найти. Почтительно, но с обидой в голосе Тэмуджин сказал Ван-хану: - Я не хочу быть похожим на человека, который каждый день у порога своей юрты спотыкается об один и тот же камень. Еще не зажили старые ссадины, а мы можем получить новые или поломать ноги. Как же мне не напоминать о прошлом, хан-отец? Камень лежит у порога. Его надо или убрать или поставить юрту в другом месте. Ван-хан провел ладонью по задумчивому, печальному лицу. - Устал я. Сколько можно! Даже железо, если его сгибать и разгибать в одном месте, ломается... Все чего-то хотят от меня, чего-то требуют... - Хан-отец, я ничего от тебя не хочу, тем более не требую. Как бы я посмел! Все, что у меня есть, я получил с твоей помощью. Мое сердце переполнено сыновней благодарностью... Хан-отец, я только хотел предупредить тебя. А уж ты поступай по своему разумению. Я, конечно, буду защищать свой улус. Возможно, даже скорее всего, погибну. И, умирая, буду жалеть об одном-уже не смогу никогда, ничем помочь моему хану-отцу, отплатить за его великую доброту. Его слова растрогали старого хана. - Зачем так говоришь? Могу ли оставить тебя одного в это трудное время! Судьба нас связала навеки. Но Джамуха... - Хан-отец, Джамухой правят злые люди! Конечно, думал Тэмуджин совсем иначе. Он знал, сколько усилий прилагал анда Джамуха, чтобы натравить на него нойонов разных племен, правда, не предполагал, что ему удастся что-либо сделать. Джамуха - враг ловкий, умный, неутомимый. Но говорить об этом хану преждевременно. Не поверит. - Злые люди...- Ван-хан помолчал, разглядывая свои руки со взбухшими синими жилами,- Нойоны...- Он поднял голову, и взгляд его стал строгим.- Мы двинемся навстречу Джамухе. Но, я думаю, до сражения дело не дойдет. Сам поговорю с ним. Тэмуджину было пока достаточно и этого. В походе он умело взял управление войском в свои руки, благо что Ван-хан не желал утруждать себя мелкими заботами, а Нилха-Сангуна Тэмуджин сумел спровадить с дозорными. Все войско, покорное его воле, стремительно двигалось на восток. И там, где прошли всадники, оставалась полоса помятой спутанной травы, будто ее градом побило. Запах горячей пыли и горькой полыни смешивался с кислым запахом лошадиного пота. Тэмуджин не давал отдыха ни людям, ни коням. Короткий привал в полдень, остальное время от утренней до вечерней зари - в пути. Он очень спешил. Надо было упредить Джамуху, не дать ему возможности собрать все силы, свести их в одно целое, подготовить к битве. Этот поход был в тягость Ван-хану. Задумчивый, невеселый, в черном халате и черной войлочной шапке похожий на старого ворона, сидел он в широком, покойном седле, опустив поводья на луку, поверх голов воинов, поверх коней и боевых тугов смотрел на голубые сопки, плывущие в мареве, как караван льдин по весенней реке. О чем он думал? Что видел за голубыми далями? Хан, видимо, всерьез верит, что может примирить его и Джамуху. Возможно, Джамуха даже и согласится на примирение. А что будет потом? Кто сможет спокойно спать в юрте, зная, что в ней ползает змея? Даже переговоры затевать с Джамухой никак нельзя. Такие переговоры все равно что удар ножа по натянутой тетиве лука. На дню несколько раз Тэмуджин подъезжал к Ван-хану, на ночевках спал в его юрте - ограждал старика от соприкосновения о нойонами и Нилха-Сангуном, был с ним по-сыновьи ласков и почтителен. Такое обхождение, видел, было по сердцу хану, он оттаивал, становился разговорчивым, начинал вспоминать трудные годы своего детства, отрочества. - Ты все время благодаришь меня,- говорил он.- Кто падал сам, тот всегда поможет встать другим. А когда помог и человек окреп, набрался сил на твоих глазах, становится он близок твоему сердцу. Вот ты... И Джамуха! Оба вы мои сыновья... И он ждал, что Тэмуджин откликнется, подхватит разговор. Но Тэмуджин не хотел и единым, даже вскользь оброненным словом поддержать надежды хана на мир и согласие между его назваными сыновьями. Скоро тот почувствовал это, спросил прямо: - Почему не любишь Джамуху? - Где, когда я говорил, что не люблю? - Поживешь с мое, многое будешь понимать и без слов. Пыль набилась в морщины, глубже прорезала их, оттого лицо хана казалось болезненным, а сам он сильно постаревшим. Седые косицы за ушами резко выделялись белизной и усугубляли тусклость лица. - Плохо все, хан Тэмуджин... Оба вы молоды и часто не ведаете, что творите. - Не так уж и молоды, хан-отец. Но ты жил больше, твои глаза многое