неподалеку от Новой Ладоги. По этому договору, шведы возвратили московскому царю захваченный ими Новгород, но оставили себе из исконно русских городов Ивангород, Яму (Ямбург), Копорье, Орешек, Корелу и Ижору. Тогда же, по этому договору, Россия потеряла выход к Балтийскому морю, что очень радовало шведского короля Густава-Адольфа, который дал оценку своим успехам в таком духе: "Великое благодеяние оказал бог Швеции тем, что русские, с которыми мы исстари жили в неопределенном состоянии и в опасном положении, теперь навеки должны покинуть разбойничье гнездо, из которого так часто нас беспокоили. Русские опасные соседи; границы их земли простираются до Северного, Каспийского и Черного морей, у них могущественное дворянство, многочисленное крестьянство, многолюдные города, они могут выставить в поле большое войско, а теперь этот враг без нашего позволения не может ни одного судна спустить на Балтийское море... У России отнято море, и, бог даст, теперь русским трудно будет перепрыгнуть через этот ручеек". Спустя девяносто лет были зафиксированы мысли Петра, высказанные им в обоснование причин, заставивших его вступить в войну со Швецией: "Умножение флота имеет единственно целью обеспечение торговли и пристаней, пристани эти останутся за Россией, во-первых, потому, что они сначала ей принадлежали, во-вторых, потому, что пристани необходимы для государства, ибо чрез сих артерий может здравее и прибыльнее сердце государственное быть..." Вот почему так тщательно, деловито и тайну соблюдая готовился Петр вернуть от шведов то, что России принадлежало и без чего ей быть неможно... Кижи В те старопрежние времена, когда по просеке, прорубленной северными крестьянами под руководством сержанта Михаилы Щепотева, иначе называемой "государевой дорогой", шествовал к озеру Онежскому Петр Первый с батальонами Преображенского полка, на Кижском острове стояла старая, высоченная одноглавая шатровая церковь Спаса Нерукотворного. С верхушки этой церкви хорошо просматривались окрестности. Так было надо. Ведь Кижи находились не за тридевять земель от границы и, бывало, подвергались вражеским нападениям. А с колокольни все-таки далеко видать: и Сенная Губа, и Боярщина, и залив Малое Онего через вершины прибрежных лесов виднелись во всей своей нетронутой красоте. Кижский погост был центром большой волости, где еще в допетровские времена числилось свыше ста деревень, раскиданных по островам и мысам. Многие деревни назывались непонятными карельскими наименованиями, но многие названия звучали и по-русски: Великая Нива, Широкое Поле, Сенная Губа, Кузнецы, Сычи, Телятниково... Приходский поп и жители Кижского погоста были удивлены и встревожены неожиданной вестью о походе Петра с войсками. Как быть? Вдруг да вздумается государю сделать привал на Кижском острове и посетить погост?.. На всякий случай навели порядок. В старом бревенчатом храме вымыли потолки и стены, подчистили потускневшие иконы, на верхотуре, у самого креста, привязавшись веревкой к чешуйчатой главке, посменно сидели наблюдатели, не спускавшие глаз со стороны восточной, где за островками, со стороны Повенца, должен был показаться петровский флот с пятитысячным отрядом. Особенно волновался священник: - Куда их столько! В наш храм, дай бог, человек триста вместится, а их идут тысячи. Ну, кто при царе, те все войдут, а солдатики, те за оградой помолятся. Бог, он везде есть... - И тут же поп, не без обиды и жалости, говорил: - Надобно нам, мужички, о добром храме подумать, да за дело принявшись, построить. Этот в совершенную ветхость приходит. Дай-то боже, чтобы царь миновал нас. Так-то лучше будет. Вот построим новую церковь, тогда пусть и пожалует. Вытегоры, те не дремлют, денег и бревен насобирали, хотят в семнадцать глав храм рубить. А мы чем беднее их? Не уступим вытегорам!.. - Не уступим, не хуже мы вытегоров. По-своему в любом деле, захотим, так перепляшем их. Иль на выдумки наши онежские да заонежские не горазды? - откликнулся на поповы слова дельный плотник Нестер, уже прославившийся на многих подрядах по постройке часовен в ближних деревнях. - Будь дородный лесок да деньжонок малость, а умишком да топоришком и мы кое-что сварганим... - Чего там высмотрел, идут суда либо нет? - спрашивали снизу прихожане у верхолаза-надсмотрщика. - Да кажись, идут, далеко-далеко, чуть видно, как поплавочки, как щепочки отсель кажутся. Мимо нас проходят, к Климецкому острову, да и там тоже не приворачивают... - Слезай тогда, неча глаза пялить. Не то торопится царь-батюшка по своим делам, не то на наших мужичков понаслышке серчает, - определил священник, - государь, он все знает и ничего не забывает... - А зачем ему зло иметь на нашего брата? Заонежане, да кемские, да еще соловецкие мужики, как в сказке, по щучьему велению, мигом экую дорожищу проложили с Повенца до Нюхчи, а сколько карбасов настроили! Грех царю на нас обижаться, - возразил попу старый иконник, знатный в здешнем крае богомаз дьячок Мокей Пантелеев. - От нас польза есть, а вреда государю не чиним никакого. А коли и зло от наших людей бывало, так по большой нужде в ответ на притеснения... - Знаю, о чем говоришь, Мокей, и мужички наши православные о том ведают, не где-нибудь, а в божьем храме земского судью Федьку Максимова за его неправдолюбие крепко ногами и кулаками помяли, недолго он после того по земле походил, с душой расстался. Да еще был случай, у всех в памяти, будто вчера было: годов восемь назад по колокольному звону собрались кижане против стрельцов с кольями и камнями, многих побили, и сами биты были. Из-за того, что не хотели от своих дел уходить на добычу железной руды. А ведь железо - дело царское, на пушки, на ружье надобное, без железа и соха - не соха. А воевать без железа и вовсе нельзя... Мужики слушали попа, соглашались с ним: - Что ж, пожалуй, и добро, что царь обошел нас своей милостью, а то, не дай бог, припомнил бы нам. Царю на поминание не скажешь пословицу: кто старое помянет, тому глаз вон. Он мигом смекнет и ответ даст: а кто старое забудет - тому голова долой... - Не дай бог, если царь дознается от митрополита Новгородского о наших помехах датчанину Бутенату-Розенбушу, чтобы не брал тот на железные промыслы мужиков да не богател от нашей силы на земле русской... - Не взлюбится государю такое мужицкое самовольство. Ему железо надобно. Глядишь, батюшка-царь за такие умыслы и деяния дубинкой по хребтине нашего попа приласкает. Ведь после его проповедей и всяких челобитных мы на Бутената-Розенбуша не раз стеной шли. - Добро, если только дубинкой по спине прогуляется, - в согласии с мужиками проговорил встревоженный поп, - а не то и в Приказ отошлет, и сана лишит, и в Пустозерск до конца дней загонит. Господи, пронеси его мимо нас твоей милостью... . Скрылись из виду вон царские два фрегата, а за ними не одна сотня карбасов. И тогда на колокольне Кижского погоста ударили во все колокола, народ набился в церковь помолиться за Петра, за дарование ему победы над врагами. По окончании молебна поп вышел на дощатый настил амвона побеседовать с народом. Сняв с себя праздничную, шитую золотом фелонь и оставшись в затасканной домотканой рясе, он облокотился на аналой, с которого до полу спускалась пелена с распятием, и начал исподволь: - Миряне, православные христиане, в сей день зашла у нас с вами речь о построении нового храма. Пора об том не только подумать, но и начало положить. Послать сборщиков надо с кружками, с миру по копеечке, а набежат и рублики... Лесом нас с вами господь не обидел. Отберем в лесах и приплавим в Кижи самолучшие вековые деревья, витые да мелкослойные. Крепче камня стоять будут. А мастеров нам не в людях занимать: своих вдосталь. Поразмыслите, православные!.. Не пожалейте сил и кто чем может помочь. Устроим себе на радость и потомкам на диво. Согласны ли, православные? - Отчего не так. Или мы не крещеные? Или мы староверы какие, чтоб избегать прославления веры? - заголосили в ответ прихожане. - Дай только срок, такое дело тяп-ляп не делается. И не в год, и не в два, а поболее времени требуется... - Само собой, одним топором не управишься, руками одних только плотников такое дело не содеется. Понадобится и добрая кисть изографова, и резчика умелая рука, и без литья не обойтись, а умельцев из-за войны да наборов в рудные промыслы у нас все меньше и меньше, - высказал свою неуверенность плотник и десятник по подрядам Нестор, - мы-то согласны, были бы люди, у коих работа из рук не валится. Можем и большое дело своротить... За харчем задержки не станет, мир выручит. Хлеба-соли хватит, а рыбешки так, между делом, наловим завсегда. А жалованье? Какое уж мужику жалованье, да на святом деле - с кого тут брать? С господа бога? А он сказал: воздайте богово богу, а кесарево кесарю. Вот и весь счет... Довольный таким словом доброго человека, поп, улучив минуту общего молчания, продолжил свою речь: - Мы будем бога просить и на его милость надеяться, даст он победу войскам нашим над шведом, некогда насильно захватившим исконно русские земли, и тогда наш будущий храм красотою все из дерева созданные церкви превзойдет, станет памятником в честь побед государя Петра и христолюбивого воинства. Бывало на Руси и такое и быть должно. Во младые свои годы доводилось мне бывать на богомолье в киевских обителях, в Москву немало раз хаживал, своими очами видел в Киеве великого благолепия храм Святой Софии, построенный около семисот лет назад князем Ярославом Мудрым в честь и славу одержания победы над печенегами. В том предивном храме полвека назад, при царе Алексее Михайловиче, киевляне присягали в верности на нерушимую дружбу с русским народом. Такожде и храм Василия Блаженного, построенный в Москве при Грозном-царе. Есть там, поминаю, высеченные на камени такие словеса потомству в назидание: "И поставлена бысть сия святая церковь, егда Иван Васильевич всея Руси со всем своим воинством ходи на Казань и многих тамо поби и разори и град взя и царя Казанского с мурзами приведе в Москву". Надеясь на милость божью, мы наш будущий храм станем строить и как дом молитвы, и как памятник победы над королем свейским... - Дай-то господи! - Да сбудется воля божья. - Приложим усердие, за нами дело не станет. - И то пора, старый храм рушится. Делать так делать надо настоящий, чтоб издалека его видать и везде про него слыхать. - Я таких слов от вас и ждал, - ответил поп на возгласы верующих. - Правду сказано: глас народа - глас божий! Нестора мы пустим в Вытегру приглядеться, как там мужички стараются в Анхимове, поучиться не худо у своих земляков. - Была нужда, - возразил знатный плотник, - что у нас, своего ума недостача? Знаю, по ихней задумке церковь приземиста, будто квашня, хоть и с прибасами. А мы составим как птицу на взлете, как куст неопалимой купины, как жертву вечернюю, как торжество из торжеств... На том и разошлись восвояси богомолы кижские, так и не повстречавшись с царем в тот памятный день... Время шло. Продолжалась война со Швецией. Страдал народ от великих тягостен войны неизбежной и необходимой в интересах самой России. Весьма и весьма усердствовали в те годы крестьяне деревень, окружающих Кижский погост. Одни, по требованию самого царя, шли в солдатскую службу, другие призывались на рудные промыслы, третьи со своим нехитрым инструментом уходили на верфи Олонецкие и Свирские, строить галерный флот. Оставшиеся в деревнях ковыряли не особенно щедрую на дары северную землю, рубили леса на постройку кораблей, выжигали уголь для плавильных заводских печей. А самые старые, подобно древним каликам перехожим, бродили по дальним деревням Каргополья, Белозерья, доходили до Новгорода и Твери, до Вологды и Кубенского Заозерья, по грошику, по денежке собирали подаяния и с переполненными медными кружками возвращались пешком и водой в Кижи, скучивая в церковном хранилище народные подаяния. Дивная церковь Кижская была еще тогда в задумке главного мастера Нестора, но она уже, как песня всенародная, слагалась, по словечку собранная, и кем завершена - неизвестно. Скупы на слова, не тщеславны, не честолюбивы были наши предки - русские умельцы. Они не оставили своих имен и прозвищ на созданных ими произведениях, сохранившихся на удивление потомкам на века. Имя Нестора, главного мастера-строителя Кижского храма, бытовало в устных легендах, и только. Видно, скромный и благоразумный автор плана работ и производитель их считал по справедливости создание Кижского храма делом общим. Да так оно и было. Творческая мысль рождалась незаконченной, вызревала, обдумывалась, обсуждалась и принималась не сразу, а постепенно, в длительном творческом труде. Не скоро прошли подготовительные работы. Не скоро был заложен под бревенчатый сруб первый тяжеловесный камень и тысячи камней, которыми богата здешняя природа. На прочном основании из дикого камня, не шелохнувшись, зиждется величавое бревенчатое чудо, привлекающее взор человеческий своей неповторимой красотой. Легенда повествует, что мастер Нестор, доведя работу от фундамента до креста, забросил свой топор в пучину Онежского озера, сказав при этом: - Пусть никто после нас похожего не сотворит!.. Он мог такое вымолвить, ибо искусство русского северного деревянного зодчества - прежде всего в неповторимости созданных мастерами сооружений, от двинских и мезенских лесных мест, от Вологодчины и до финских "хладных скал" на Крайнем Севере... На всем этом пространстве из того, что сохранилось до нашего времени, нет церквей в точности похожих, повторяющих одна другую. Все они на свой лад. И все превосходит Кижская Преображенская... Законченная и освященная в славный 1714 год, в год, ознаменованный победой петровского флота при Гангуте, она наименована не только в честь двунадесятого праздника преображения, но и в честь любимого Петром Преображенского полка, того самого, что с Беломорья через Повенец, поблизости от Кижского погоста, по бурному озеру Онежскому следовал на Ладогу и к невским берегам... Петру, задумавшему создать канал, соединяющий реки Вытегру и Ковжу, довелось видеть и восхититься Анхимовской церковью, но если бы случилось ему видеть тогда только что построенные Кижи, пахнущие свежей смолистой кондовой сосной, светящиеся на солнце переливчатым отражением теней и оттенков причудливого чешуйчатого многоглавия, Петр ахнул бы от охватившего его восторга и, несомненно, пожелал бы нечто подобное иметь в новой столице... Новгородцы помогали Петру... У каждого, большого и малого, молодого и древнего города есть своя биография, своя история. Бедная ли, богатая ли событиями, но собственная, свойственная только ему, этому городу, история. Разнообразие и величие исторических фактов зависит иногда от географического положения городов, от их экономической и административной значимости в жизни страны и от внутренних и внешних потрясений, которые оставляют глубокий след взлета или временного падения и жизненного неустройства, вплоть до печальной доли быть некоторое время под гнетом врагов-захватчиков. Былинный Киев, древний Псков, господин Великий Новгород - города, расположенные вблизи западных окраин нашего отечества, своими летописями могут поведать о героическом и многострадальном прошлом. Каждый грамотный россиянин, неравнодушный к истории Родины, к деяниям своих славных предков, может узнать многое из тех кратких сказаний, записанных скромными, безымянными летописцами. В эпоху Великого Петра, в годы длительной Северной войны, древний Новгород выполнял историческую роль опорного пункта, особенно в завоевании-возвращении когда-то захваченных шведами городов: Орешка, Корелы, Ивангорода и невских берегов с выходом в Балтийское море... Впервые Петр Первый был в Новгороде в марте 1697 года проездом по пути в Голландию и Англию. Тогда так названное "Великое посольство" из Москвы до Новгорода на перекладных ямских подводах добиралось неделю. В торговом и богомольном, многоцерковном Новгороде Петр задержался на три дня. Разумеется, не обошлось без посещения Софийского собора, купеческой части города и осмотра благонадежных крепостных стен. В вечернюю пору, располагаясь в Грановитой палате, Петр, озабоченный разными делами, собственноручно писал в Москву указания, требуя, в частности, ускорить строительство укреплений в Таганроге. Через несколько дней первый из русских царей, перебравшийся за границу, стал числиться одним из рядовых членов посольства под именем Петра Михайлова. Но в мешке не спрятать шила. Инкогнито царя не держалось в большой тайности. В 1697 году в Новгород поступил от шведского короля Карла Одиннадцатого подарок русскому царю - триста пушек, в знак благодарности за то, что русские православные люди проливают кровь в борьбе с неверными магометанами-турками. Правда, доставили пушки из Нарвы в Новгород уже при Карле Двенадцатом, выполнившем волю своего умершего отца. О добром качестве шведских пушек Петр имел представление. Не ограничиваясь подарком, он закупил через посольство в Швеции 388 пушек. Из них двадцать орудий "новоманерных" заряжались не с дула, а с казенной части, и запирались заряды "отворотными вкладными патронками". Обе партии шведских пушек, повелением Петра, из Новгорода были отправлены на вооружение строившегося в Воронеже флота. В 1700 году, в начавшейся войне со Швецией, Петр, перед наступлением на Нарву, сосредоточивал основные силы в Новгороде и окрестностях. Первая и самая тяжелая неудача - битва под Нарвой, разгром сорокатысячной русской армии войсками Карла Двенадцатого, - подействовала на Петра не столько удручающе, сколько мобилизующе. Поражение под Нарвой встряхнуло Петра. Понял он, что воюют не только числом, что главнее всего - умение при соблюдении воинских тайн и скрытии всех планов от ушей и глаз опытного в военных делах противника. Будучи тогда в Новгороде, Петр думал о более тщательной подготовке к новым боям. Вспоминая о тех временах, Петр признавал, что шведы вынудили его перестроиться и совершенствоваться: "Тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила..." В раздумье сидел Петр в палатах Новгородского кремля перед развернутой картой. На бумажном листе все просто: можно перечеркнуть, можно разорвать. А на деле требуется сила, хитрость, умение - и деньги, деньги требуются на войну. А карта взывает вернуть России те земли, города и крепости, что принадлежали ей во времена дедов и прадедов Петровых. У шведов в руках крепости Нарва и Ивангород. Через них нет хода русским к морю по реке Нарове. А между Нарвой и Невой, в этом лесном промежутке, еще две крепости во владении шведов - Ям и Копорье. А дальше, по карте видно, у выхода из Невы в залив - крепость Ниеншанц, и бог весть что она собою представляет. В голове Петра в те дни возникла мысль - отвлечься от Нарвы на неопределенное время, не спешить пока туда, где его уже однажды основательно побили, а подготовиться и ударить по Нотебургу - Орешку, зимой ли по льду, или иначе, как бог велит, но по строгому, обдуманному плану, захватить цитадель на Ладоге и затем укрепиться на невских берегах... Острый взгляд возбужденного государя останавливается на Пскове. Здесь левый фланг будет надежен. Новгород - основной стратегический пункт для дальнейшей борьбы. Здесь и сбор, и обучение солдат, здесь создать запасы провианта и военного снаряжения, необходимого для победы. От Новгорода до Ладоги - Волхов. Этот богатырь поднимет и пронесет на своем могучем хребте любой груз: и живую силу, и провиант, и орудия... Крепко задумывается Петр над новым планом действий. И никому о том ни слова. Даже в день отъезда из Новгорода самому митрополиту Новгородскому Иову не проговорился. За обильной трапезой, сидя рядом с владыкой, Петр между прочим вел разговор с ним только по малым делам: - Не дозволяй, владыко, раскольникам извергать словеса об антихристе, о его пришествии. За эти басни, опасные в сих местах, щадить глупцов сам бог не велит... Митрополит тогда обещал быть на страже и бдительность в пастве соблюдать, как надлежит в военное время. - И еще, владыко, не применяй силы крещением да угрозой адскими муками к тем солдатам, кои будут и есть в полках из татар, киргизов, калмыков и прочих. Терпимы будем к их вере. Пусть почитают кого хотят и как им положено, но чтоб за землю русскую стояли грудью, честно, не боялись смертного боя... А кто из них по доброй воле пожелает стать православным - крестить оных попам не возбраняй... И вдруг, неожиданно для присутствующих особ и митрополита, Петр, ни к кому не обращаясь, словно подумал вслух: - Между нами и Карлом мира не было и не будет, пока шведы не оставят нам земли и города, принадлежавшие сдревле Великому Новгороду и Русскому государству. Дотоле спокойствия не будет... Да и вообще, мыслимо ли спокойствие? - вопросил Петр и сам себе ответил:- Веками Русь терзали и рвали на куски с востока татары, с запада всякие иноземцы, извнутри, в междоусобиях, в борьбе удельных княжеств люди подкашивали друг друга. А разве мне из-за сестры Софьи и стрелецких бунтов не пришлось пустить в ход топоры и перекладины? Нет спокойствия. Петр подошел к окну, распахнул разноцветные стекольные створки, вздохнул, как с большого устатку, заговорил: - Хорош Господин Новгород, и всего ты натерпелся, и всего нагляделся. И еще, и еще тебе, Великий Новгород, предстоит большая служба. Издавна ты драчлив, сколько междоусобиц претерпел! Торговая сторона против Детинца шла, и наоборот. Били новгородцы суздальцев, суздальцы - новгородцев. Правду сказано - "своя своих не познаша, своя своих побиваша". Били и шведов новгородцы, да еще как! Били, да разучились. Что ж, помучимся - научимся. Мы намерены, с божьей помощью, военную фортуну за власы ухватить. Благословляй, владыко, задуманное да содеется!.. - Петр подошел к митрополиту склонив голову... В тот же день он собрался в отъезд. Тихо, бесшумно, переодетый в купеческую шубу, едва ли кем узнаваемый в пути, с малым числом провожатых выехал Петр из Новгорода, через Валдай, в Москву. И там не задержался, махнул в Воронеж. Не сиделось на месте деятельному и кочующему царю. Осенью 1701 года Петр снова в Новгороде и Пскове, Его забота - создать из рекрутов войско, вооружить, снабдить, обучить. Не доверяя даже близким высокопоставленным особам, он всюду, во всякие мелочи, от коих зависели и крупные дела, вмешивался, требовал, проверял, добивался. Карл Двенадцатый, не считая Петра серьезным противником, устремился на Польшу. Король Август казался ему опаснее. Это обстоятельство благоприятствовало планам Петра. - Спасибо брату Карлу, будет время, и мы ему отплатим за уроки... Шестьдесят тысяч русского войска уже находились на линии Псков - Новгород - Ладога против пятнадцати тысяч шведов, расположенных в районах пограничных крепостей. Намерение Петра "достать Орешек по льду" изменилось. Возник и утвердился другой план... Весна 1702 года. Освободились ото льда северные реки - Вологда, Сухона, Двина. И вот, как сказана выше, Петр совершает из Москвы путешествие с войском - с гвардейскими батальонами, с военными начальниками - через Вологду в Архангельск, а с Беломорья к Онежскому озеру, из глубокого тыла к невским берегам. И тогда от петровских указаний не стало Новгороду покоя. Губернатору Брюсу, ладожскому воеводе Апраксину, командующему войсками у Псковского озера Шереметеву день за днем неслись от Петра из Вологды, Архангельска и с "государевой дороги" поспешные письма - быть при всей и полной готовности. Новгород - опорный пункт. Ладога - сборный. Не только солдаты, но и мужики новгородские да псковские были призваны работать на войско, всеми силами помогать Петру "раскусить Орешек". И люди знали, что они с усердием делали, но для каких прямых надобностей - о том не ведали. Соблюдалась тайна. И даже пускались неверные слухи, сбивавшие с толку, дабы шведских ушей не достигла правда о затеянном Петром большом деле. В ту весну и лето 1702 года мужикам новгородских деревень передышки в работе не было. В кузницах, на побережье Волхова, звонко гремели удары молотов по наковальням. Копья-пики с крючьями, шины для саней и колес, подковы и гвозди, топоры и кирки и всякий шанцевый солдатский инструмент ковался по требованию казенного заказчика. На кожевенных заводах спешили доставать из чанов не совсем доделанную кожу солдатам на обувь и там же собирали, сушили бросовую кислую шерсть, набивали мешки и отправляли в Ладогу. - К чему и зачем? - недоумевали новгородские бабы. - Наверно, солдатам заместо подушек, чтоб мягче с устатку спать... Старухи и те были заняты тканьем грубой холстины на порты и портянки. И удивлялись, как это приемщики все берут без разбору, а только просят ткать больше и приговаривают: - Холстинка груба, а поразносится - будет люба. - Голому холст не покажется толст. Тките, бабы, больше. Как аршин, так и копейка... Даже ветряные мельницы и толчеи при самом малом ветерке не бездельничали, махали крыльями. Петровским солдатам нужны сухари и крупа. По донесениям из Новгорода Петр следил за работой и в указе писал: "В случае недостатка денег у новгородских бурмистров деньги дополнительно вышлются из Москвы. Ныне же сделано распоряжение о высылке 100 плотников и 1000 пудов железа из Адмиралтейского приказа в Новгород..." Брюс отчитывался письменно на заказы Петра: "Милостивый государь, сделано тысяча мешков (набитых шерстью), чтоб одному человеку возможно несть на коленях и стоя закрыться свободно. А лестниц, милостивый государь, всего сделано с небольшим сто, длиною по 20 аршин, иные и гораздо короче, сперва, государь, такого леса долгого вскоре не нашли, а сделаны они шириною слишком в аршин, и можно двум человекам сряду итти по тем лестницам, и приделаны ко всякой по два колесца, чтобы скорей по стене их вкатить..." Станки для тяжелых осадных пушек, сотни стругов-лодок разных размеров мастерили новгородцы непокладая рук. Новгородскому Приказу повелел Петр: "На реках Волхове и Луге для нынешней свейской службы под всякие полковые припасы и на дачу ратным людям сделать 600 стругов". Озабоченный подготовкой к выступлению с Ладоги на Нотебург, Петр внимательно следил за качеством и количеством изготовляемых стругов. В одном случае он узнал, что поспешности ради новгородцы стали переделывать старые лодки, и тогда на донесении Шереметева Петр учинил резолюцию: "Новгородские суда сделаны только для гулянья, а к воинскому делу не способны, потому что на старых днищах, которые шиты вичьем (вицами)". А когда Петру стало известно, что шестьсот стругов новгородцы не успеют сделать к сроку, он приказал руководителей, виновных в нерасторопности, оштрафовать и, учтя все частновладельческие струги, оценить их и приготовить для войска. В записной книжке в те дни Петр пометил: "В Новгороде изготовить на лодках мост разборный..." Эта мысль Петра об изготовлении понтонного моста была важной частью в общем плане захвата Нотебурга. Замышляя осаду крепости, Петр планировал перекинуть понтонный "летучий" мост с левого берега Невы на правый, отрезать шведов в крепости, не допуская к ним помощи ни с какой стороны. Небывалое новое дело для новгородцев строить понтонные лодки из жести. Губернатор Брюс обеспокоен. Время подходит - скоро понтонный мост Петру понадобится. Брюс из Новгорода шлет требование в Москву одному из приближенных Петра, Головину: "Писал я к тебе, милостивому государю, о грамоте великого государя, которая прислана ко мне, чтоб мост сделать на лодках, который бы можно возить в обозе во время военных походов. И тот мост начат делать марта с 20-го числа, а лодки, на которых тому мосту быть, делают из жести... Доношу тебе, милостивому государю, что малое число жести прислано из Москвы, а такой жести здесь в Новгороде нет. А паяльных мастеров прислано из Москвы всего два человека, да четыре человека здешних мастеров, и за таким малолюдством зело опасен, что вскоре того дела сделать невозможно будет. Умилосердись, государь, прикажи прислать паяльных мастеров и достальную жесть с Москвы..." Понтонный мост новгородцы приготовили своевременно. Жестяные лодки отправлены вместе с артиллерией и всем прочим снаряжением и шанцевым инструментом в Ладогу. И речная флотилия (свыше пятисот лодок, сделанных новгородскими лодочных дел мастерами) приняла на себя полки Апраксина и Шереметева и по приказу Петра доставила по Волхову к месту сосредоточения основных сил. Не хватило перевозочных судов войскам князя Репнина. После того как Апраксин и Шереметев в конце августа 1702 года двинули по Волхову свои батальоны к Ладоге, Репнин, прибыв из Пскова в Новгород, был вынужден сообщить Петру в Ладогу: "В Великом Новгороде судов ныне самое малое число, и то мелки, и удовольствоваться ими нельзя..." Но знает князь, что Петр не удовлетворится таким объяснением. И Репнин добавляет: "...Солдатам велю идти с котомками, а палатки их и иные полковые припасы положу в те мелкие суда и велю гнать..." Солдаты с котомками и нелегкими кремневыми ружьями, по три в ряд, растянулись длинным пешим строем вдоль Волхова. Сентябрь - месяц не жаркий. Но и поход скорым шагом нелегок. Учтя наперед, что от Новгорода к Ладоге может не хватить речного транспорта для перевозки всех войск, Петр предписывал заранее своему поверенному Тихону Стрешневу, находившемуся в Новгороде, приготовить к походу пять тысяч подвод. Но случилось бедствие. Начался падеж лошадей и охватил окрестности Новгорода и Пскова. Об этом несчастье еще в августе Шереметев известил Петра: "Вконец обезлошадели, и новых подвод взять стало не откули, и во Пскове нет..." И в Петровском походном журнале позднее, в дни подготовки осады Орешка, появилась лаконичная заметка: "А артиллерию за неимением лошадей тянули людьми..." Как был раскушен Орешек Онежское озеро прошли благополучно. Рулевыми на яхтах были опытные, знавшие опасные места повенецкие рыбаки. Шли петровские суда, держась восточного берега, на виду у пудожских деревень и погостов. Кижи - остров каменистый и долгий - оставался с правой, западной стороны. Иногда, на малое время, обе яхты и не одна сотня крупных озерных дощаников - карбасов причаливались к лесистым островкам. Солдаты изображали на берегу штыковые бои, внезапные нападения, а пустившись в путь, устраивали гонки в веслах и под парусами. Как только суда вошли в Свирь, Петр в каюте "Святого духа" собрал генералитет - Александра Меншикова, князей Андрея Голицына, Федора Головина, Юрия Трубецкого, Кирилла Нарышкина, Бориса Черкасского, Хованского, Салтыкова, Урусова, двух Долгоруких, Ржевского, Барятинского и разведчика Василия Корчмина, главных и самых нужных в предстоящем деле людей. Петр обратился к ним с откровенным словом: - Мы с вами, господа и товарищи, приближаемся к тем местам, где вскоре предстоит нам соединиться с полками Репнина, Шереметева и Апраксина и начать желаемое. Теперь уже никому не тайна: мы идем завоевывать то, что потеряла Россия при моем деде. И так мы близко от нашей цели, что если король шведский вознамерится нам помешать, то, находясь в великом отдалении от невских берегов, в Польше, не сможет поспеть сюда. Пусть тешит себя сей мыслью, а мы от своего не отступимся. Все идет в лад с нашими намерениями: Шереметев побил шведов у Гумоловой мызы, Апраксин расколотил войска шведского генерала Крониорта. А в сей момент, как мы беседуем с вами, мне учинилось ведомо, что солдаты наши, предводимые Тыртовым, одолевают шведского адмирала Нумерса, изгоняют его от Орешка в Неву. Пришло годное для нашего промыслу время. Потерять оное - история нам не простит... Вот Василий Корчмин, в крепостном деле смыслящий, уверяет, что гарнизон в Орешке, сиречь в Нотебурге, не может превышать шестисот человек, а пушек там до полутораста... Остров, где есть крепость, атакой взять непосильно. Поработаем с невских берегов осадными пушками, а потом, коли шведы не запросят пардону, штурм учиним. Будем надеяться на бога, что с помощью нашего оружия господь пособит нам отобрать у шведов похищенное ими у России... Повестите всем и каждому, с кем дело иметь, против врага будем, что за измену и трусость - смертная казнь без промедления... В тот день, 9 сентября, с устья Свири Петр послал с нарочным Шереметеву записку: "Благодарствовав бога поздравляем вас толикими виктории, которых окончание в сем походе привез сын ваш. Потом просим, изволь ваша милость немедленно быть сам неотложно к нам в Ладогу, зело нужно, и без того инако быти не может. О прочем же как о прибавочных войсках, так и о артиллерийских служителях, изволь учинить по своему рассуждению. Чтоб сего богом данного времени не потерять. Питер". Медленно двигались необычные для здешней местности яхты. Путь был малоизвестен. Отмели и перекаты грозили судам глубокой осадки. Петровская флотилия с войском была разделена на две эскадры: передовой головной частью руководил сам Петр, вторая часть судов находилась под командой адмирала Головина и шла на некотором расстоянии позади. Между ними была постоянная связь. Робея перед Свирскими порогами, Головин ссылался на предупреждения своих и онежских лоцманов. Петр предписывал ему не слушать лоцманов, а брать провожатых из береговых жителей, кои, от стариков до младенцев, ведают Свирь и проведут по ней ночью, кроме двух переборов, что около Сиговца... И надо поспешать, пока на Ладожском озере попутный ветер... В лодке с промерщиками-солдатами Петр шел по Свири впереди флотилии и вскоре убедился, что Свирь, хотя и опасна, но, если блюсти осторожность, вполне проходима. Прибрежные строевые корабельные леса уходили в неведомые дали. И быстротечная Свирь, и лесные бескрайние дебри восхищали Петра. А когда он дошел с флотилией до деревеньки Мокрошвицы и увидел, что мужики здесь строят довольно ладные рыбацкие ладьи, то предрешил: быть в этой деревне корабельной верфи и строить без промедления большие и малые суда, которые пригодятся в недалеком будущем. И в том же 1702 году Петр распорядился основать здесь Лодейнопольскую верфь, затребовать из Олонца мастеров и строить галеры для морской пехоты, способные нападать на большие вражеские суда. Корабельная верфь в Лодейном Поле очень скоро и весьма существенно оправдала надежды Петра на Балтике. В четырнадцати верстах от Ладожского озера, на реке Ояти, впадающей в Свирь, находится селение Сермакса. Древняя Сермакса знаменита со времен новгородского владычества как пограничный наблюдательный и караульный пункт. Здесь же происходила торговля и обмен товарами между белозерскими и новгородскими купцами и приезжими иноземцами. Уроженец Сермаксы Александр Свирский основал на Свири в пятнадцатом веке монастырь, ставший оплотом в пограничной местности, крепостью и очагом распространения православия. В Сермаксе пришлось Петру со своей свитой и войском задержаться на целых десять дней. Озеро бушевало, и пробраться во время шторма к устью Волхова было никак невозможно. В те дни пришла Петру в голову благая мысль: коль скоро Ладожское озеро опасно и непроходимо в бурную непогодь, то должно от Свири до Волхова и дальше, до Невы, обезопасить его каналом. Прошло несколько лет, прежде чем эта мысль Петра была претворена в жизнь. Канал был вырыт пленными шведами и вологодскими землекопами. Расположенное вблизи Балтики и связанное с ней Невой, Ладожское озеро с незапамятных времен служило новгородцам местом внешней торговой связи. В древних русских летописях оно называлось озеро Нево, а иностранцы в договорах с новгородским купечеством именовали его по-разному: Алдеск, Алдеа и Алдаган. Видимо, из этих трех наименований, по созвучию, россияне и переименовали Нево в Ладогу, построили на Волхове город Ладогу, и стало озеро Ладожским. Так впервые оно было названо в летописи 1228 года... Нева в стародавние времена принадлежала Новгороду и оберегалась новгородцами от шведов, как торговый путь, ведущий в чужеземные царства. В 1157 году шведский король Эрик завоевал Финляндию, а в 1164 году пробрался с войсками на Волхов и осадил Ладогу. Дружины князя Святослава отбросили шведов от Ладоги на реку Сальму. Из 55 шведских судов (шнек) новгородцы захватили тогда 43. Спустя 23 года новгородцы, уладив внутренние неурядицы, привлекли на свою сторону жителей Карелии, на малых судах перешли через море в Швецию и в отместку за нападения разорили большой город Сигтуну... Не дожидаясь прекращения бури на озере, Петр с головной частью войска отправился пешим путем к городу Ладоге, где было назначено место сбора войск, вызванных из корпусов Шереметева, Репнина и Апраксина. Другая часть войск временно, до затишья на озере, осталась в Сермаксе. В те дни, уже на подступах к Нотебургу, Петр получил известие из Архангельска о том, что его любимец, пользовавшийся доверием и почитанием, архиепископ Афанасий умер. Двинский летописец помянул усопшего, написав, что Афанасий "бысть пастырь изящный, писания довольный, сказатель громогласен, речист, по премногу острорассудителен, чина церковного опасный хранитель, ревнитель к вере, на раскол разрушитель, много зданий каменных созда...". Не то было время, чтобы Петру горевать и оплакивать смерть своего любимца, достойного даже патриаршего сана, если бы только сам государь не пожелал упразднить патриаршество. Отметив кончину Афанасия походным молебном с акафистом и чаркой водки, Петр отправился осматривать расположенные лагерем войска. В первую очередь пошел к пушкарям-артиллеристам, которые стреляли по мишеням учебными бомбами. Солдаты-бомбардиры заряжали пушки быстро и стреляли торопно, однако не очень метко. - Траекторию не ведают! - сердился царь, делая строгие замечания офицерам. - Говорено вам, и еще и еще говорю: втолкуйте пушкарям, чтобы при осаде Орешка стреляли они скоро, но, ради бога, метко! С доброй прицелкою, дабы впрямь то были выстрелы, а не единый гром... Меншиков с царевичем подошли к государю. Малолеток - долговязый отрок, наследник Петра - обратился к отцу: - Батюшка, я хочу посмотреть, как солдаты обучаются. - Гляди, Олешенька, гляди, хоть рано тебе, одначе с малых лет не зазорно учиться. Данилыч, поводи его, покажи. За мной он не ушагает, выдохнется. - И пошел быстрой походкой, помахивая тростью. За перелеском на поляне, возле берега Волхова, занимались ружейными приемами батальоны пехотинцев и роты гренадеров-гранатометчиков. Увидев Петра, майор, проводивший занятия, скомандовал "на караул!". Солдаты замерли каждый на своем месте. - Продолжайте! Я не мешать пришел, - сказал Петр и сел на пенек, закурил трубку. - Не оглядывайтесь на меня, не приходите в сумление и стеснение. Я хоть и царь, но с вами я и солдат и командир. Ошибок не бойтесь, лучше ошибиться в учении, зато выиграть в бою. Майоры и капитаны построили в ряды рослых, матерых солдат, и началась под командные возгласы