учум осторожно развернул бересту и увидел начертанные углем непонятные символы в виде кружков и крестиков. -- Ты что-нибудь понимаешь? -- спросил он Алтаная. Но тот, бросив взгляд на бересту, даже не пытался понять, что там изображено. -- Прости хан, но если бы ты показал мне доброго жеребца, то я мог бы ответить, какой он породы. А тут черточки всякие... Нет, не могу сказать. -- Позвать сюда вчерашнего перебежчика, что принес в мешке голову сибирца, может, он чего поймет. Мигом был приведен Ата-Бекир, растянувшийся ниц перед Кучумом. -- Тебе заплатили? -- спросил его хан. -- Да, великий,-- зашелестел тот, подняв хитрые глазки на степняка,-- правда, можно было бы и побольше, но... -- Скажи, что тут начертано, и получишь еще,-- с этими словами Кучум бросил к нему кусок бересты и приготовился слушать. Ата-Бекир торопливо подхватил брошенное и поднес к глазам. Некоторое время он крутил бересту и так и сяк, даже понюхал зачем-то, а потом заговорил торопливо, не вставая с колен: -- Верно, это послал мой родич Хайдулла, что помог умертвить презренного Бек-Булата. Мы с ним сговорились, что он поможет великому хану. Вот он и послал весточку. -- Что он сообщает? Как он поможет мне? -- Тут нарисована крепость и вот двое ворот.-- Ата-Бекир водил толстым грязным пальцем по белой поверхности,-- Он будет ждать у вторых ворот, что выходят к малой речке и не так укреплены. Их он и откроет, чтоб впустить твоих воинов внутрь. Кучум некоторое время подумал, оценивая сказанное, а потом, сверля лазутчика глазами, спросил негромко: -- А если обманешь? Знаешь, что с тобой будет? -- Клянусь жизнью своих детей, что все будет так, как я сказал. Клянусь. -- Тогда веди мои сотни,-- перебил его Кучум,-- прямо сейчас, ночью. Найдешь дорогу? -- Да как не найти? Как не найти,-- запричитал Ата-Бекир,-- сотни раз, поди, ходил по ней и ночью. Проведу, хан, так, что и не споткнется ни один конь. Все сделаю... -- Сам пойду,-- Кучум вскочил с подушек,-- а ты,-- повернулся к Алтанаю,-- останешься главным и чтоб сегодня никакого пьянства. Смотри у меня,-- и поднес к плоскому носу башлыка сжатый кулак. -- Э-э-э, хан,-- отвернул тот лицо от крепкого ханского кулака,-- о чем говоришь. Вчера все вылакали и опохмелиться даже не оставили. Шакалы. Когда все вышли из шатра, чтоб собраться в ночной поход, то Кучум задержал башлыка, спросив тихо: -- От охотников, что за сестрой отправил, ничего не слышно? Алтанай пожал недоуменно плечами и закачал головой: -- Быстро хочешь, хан, такое дело сразу не делается. Ждать надо... Добрые охотники пошли, коль жива она, то непременно найдут. -- Пусть ищут хорошо, а то... сам знаешь...-- и вышел из шатра. Когда он уже садился на коня, то увидел ковыляющего к нему толстого Соуз-хана. Он слегка прихрамывал, одной рукой опираясь на палку, а другой прижимая жирный живот. -- Хан, о великий хан, ты даже не навестил меня, а я был ранен во вчерашнем бою. Я дрался, как лев,-- причитал он. -- Многие ранены,-- отрезал Кучум,-- говори, чего хочешь? -- Хан, ты видел мою преданность и должен верить мне... -- Говори, чего ты хочешь? -- нетерпеливо повторил Кучум.-- Я спешу. Соуз-хан, подойдя вплотную к нему, ухватил за стремя и, громко дыша широко открытым ртом, произнес: -- Я хочу стать твоим визирем. Самым главным визирем и править всеми улусами. -- Хорошо, ты будешь им,-- неожиданно легко согласился Кучум,-- но сперва надо разделаться с остальными беками и найти Едигира. Среди убитых его не нашли.-- И, чуть помолчав, добавил:-- Ты случаем не видел женщину из того шатра? -- Он махнул рукой в сторону, где стоял шатер Зайлы. -- О какой женщине ты говоришь? -- Соуз-хан вздрогнул и сильней прижал руку к раненому боку.-- Я всю ночь и весь день лежал в своем шатре и очень страдал. Я очень страдал,-- добавил он, для верности застонав. -- Значит, не видел? -- переспросил негромко Кучум.-- Тогда прощай...-- И, тронув коня, поехал из лагеря, где уже собрались сотни, готовые идти в ночной набег. Соуз-хан, оставшись у ханского шатра, тяжело перевел дыхание и подумал: "Неужели он что-то узнал?.." СЕЗОН ЗЛОЙ ВОДЫ Весь остаток ночи шли Зайла-Сузге и хромой конь, несший на спине раненого Едигира. Им попадалось множество малых речек и ручьев, которые они частью перебредали, а иногда и переплывали вместе. Зайла вся вымокла, но не останавливалась ни на миг, чтоб обсушится, выжать одежду, вылить воду из сапожек. Она прочно привязала своим поясом Едигира к седлу и лишь иногда останавливалась проверить, не сполз ли он, слушала стук его сердца и неровное дыхание. От того, что он дышит, ей становилось спокойнее, и дальше шла уверенней, не чувствуя усталости и холода. Зайла понимала, что брат непременно направит погоню, хватившись ее, и у них в запасе только одна ночь, чтоб уйти дальше от лагеря. Она не пошла и к соплеменникам Едигира и своего мужа, боясь, что кто-то из них может оказаться предателем. Если своя собственная судьба ее не очень волновала, то Едигиру, попади он в руки степняков, грозила неминуемая смерть. -- Нет, милый мой, я спасу тебя, выхожу тебя, и мы уйдем из этих мест далеко, далеко. Я найду Сейдяка, и мы вырастим его. Почему-то о Бек-Булате почти не думала, не болела душа о муже. Верно, оттого что остался он чужим, хоть и хорошим человеком, к которому она относилась скорее как к близкому другу. Не больше... Под утро они вышли к довольно большому селению. Зайла испугалась, что собачий лай, который доносился от околицы, привлечет к ним внимание поселенцев. Однако никто не вышел навстречу. Тогда, привязав лошадь в кустах, она решительно направилась к селению. Собаки не посмели подойти к ней близко и скрылись за хижинами, высовывая оттуда острые морды. Зайла ласково позвала их, похлопав по бедру открытой ладошкой, и две из своры, нерешительно виляя хвостами, подошли вплотную и даже попробовали лизнуть ей руку. -- Бедненькие мои,-- пожалела их Зайла,-- совсем худые и тощие. Что же хозяева вас так плохо кормят? Отощали совсем. Затем она подошла к ближней полуземлянке и громко позвала: -- Эй, хозяева, есть тут кто? -- Немного послушала, но никто не отозвался, не пошевелился внутри. -- Странно,-- проговорила она,-- уже и вставать давно пора.-- И только тут заметила, что дверь, сплетенная из толстых ветвей и обтянутая шкурой какого-то зверя, полуоткрыта. Из жилища тянуло чем-то кислым, но тепла не чувствовалось. Она отодвинула дверь и заглянула внутрь. Там было пусто... -- Странно, очень странно...-- тихо прошептала она и пошла к другой землянке, откинула дверь, но и там никого не было. Проверила еще несколько жилищ и поняла, что все жители оставили свое селение день или два назад. -- Да,-- прошептала она,-- верно, война согнала их с обжитого места, и они спрятались где-то в лесу. Тут ей пришло в голову, что она может взять в брошенном селении что-то необходимое для себя и Едигира, и она стала более внимательно осматривать землянки, переходя из одной в другую. Так она постепенно набрала несколько старых облезлых шкур, сломанный нож, миску с отбитыми краями. И самое главное, она наткнулась на оброненное кем-то на полу небольшое кресало в замшевом мешочке со шнурком из конского волоса. Там же лежала металлическая пластина с зазубринами по краям. Зайла-Сузге несказанно обрадовалась такому подарку незнакомых людей и надела шнурок на шею. Затем она пошла на берег реки, надеясь и там обнаружить что-то полезное для себя. И на сей раз ей повезло; на кольях висели развешенные сети, которые, верно, в спешке забыли хозяева. А у берега стояла небольшая лодка, правда, с незначительной дырой в боку. -- Это не самое страшное,-- прошептала Зайла И заткнула ее старой тряпкой, прихваченной из селения. Потом нашла кусок смолы, который обычно рыбаки хранят на берегу для заделки своих лодок. С помощью смолы ей удалось так промазать тряпку, чтобы не дать воде попасть внутрь лодки. -- Хвала Аллаху! -- прошептали ее губы.-- Кажется, теперь мы спасены.-- И она кинулась переносить собранные ею вещи в лодку, а потом уже побежала на конец селения и, отвязав лошадь, повела ту к воде. Две собаки, которых она приласкала, неотступно следовали за ней. Зайла кинула им кости, найденные в землянках, и те с жадностью смотрели на нее, ожидая, что она даст им что-то еще не менее вкусное. -- Однако возьму я вас, собачки, с собой. Поплывете? -- обратилась она к ним, подведя коня к самой воде, где стояла наполовину вытащенная на берег лодка. Собаки молчали и преданно смотрели ей в глаза, активно помахивая лохматыми хвостами. -- Вижу, что согласны, вижу...-- продолжала она беседовать с ними, отвязывая Едигира от седла,-- вместе нам будет хорошо... Так ведь... Самое трудное было опустить Едигира на землю и втащить в лодку. Зайла сообразила, что нужно привязать ему ноги к седлу, а голову опустить вниз, а потом потихоньку ослаблять веревку. Так она и поступила и, тяжело дыша и обливаясь потом от неимоверных усилий (он был раза в два тяжелее ее самой), наконец опустила сибирского правителя на землю. Подтянув его к самой лодке, с трудом втащила внутрь ее и столкнула в воду. Потом подозвала собак и, поглаживая по голове по очереди каждую и не переставая нашептывать им ласковые слова, заставила забраться в лодку. Зайла осторожно села в лодку, оттолкнулась веслом. "Теперь мы спасены!" -- подумала она и все внутри запело, заликовало. "Гей!" -- громко крикнула она и сделала сильный гребок. Лодка легко слушалась ее и уверенно шла к середине реки. Хромая лошадь, освобожденная от всадника, вначале не поняла, что ее оставляют одну в незнакомом месте, а потом, подняв высоко голову, глухо заржала и бросилась в воду. Зайла, увидевшая это, даже скорее, услышавшая громкий всплеск, повернулась к берегу и громко закричала: -- Куда ты, глупая?! Тебе же не доплыть с раненой ногой! Вернись! И лошадь как бы поняла ее крик и повернула обратно к берегу. Выбралась на песчаную отмель, отряхнулась всем телом и медленно побрела вдоль берега, не желая выпускать из вида уплывающую лодку с людьми, удерживаемая незримой нитью привязанности к хозяину. -- Глупая, какая глупая! -- повторяла Зайла, и слезы закапали из ее черных глаз.-- Ну, не тащить же тебя за собой?! А так нас быстро найдут и схватят... Что же делать?! Что?! Но тут застонал Едигир и чуть повернулся, едва не перевернув утлую лодчонку. Зайла одновременно обрадовалась, что любимый подал признаки жизни, наконец-то пришел в себя, и испугалась. Испугалась за него, что если сейчас перевернется лодка, то она не сможет" спасти его, и он неминуемо утонет. -- Миленький, осторожней, миленький...-- зашептала она,-- лежи, лежи тихо и не шевелись, а то погубишь нас обоих. И Едигир затих, впав снова в беспамятство и задышал неровно, чуть разжав губы. И на лице показалась тоненькая струйка крови, сбежавшая из раны на голове, Зайла осторожно дотянулась до него, вытерла кровь и опять принялась грести, направляя лодку по течению дальше и дальше от покинутого людьми селения, от мужа, от сына и брата. А лошадь, все так же припадая на переднюю ногу, брела за черной точкой, в которую постепенно превращалась лодка, уносимая сильной иртышской водой, ловила широко распахнутыми ноздрями запах реки, пытаясь ощутить среди разнообразия оттенков и родной запах ее хозяина, впервые в жизни бросившего ее, предавшего пусть даже не по своей воле. ...А ближе к полудню возле селения показалась небольшая группа степняков, посланная своим ханом на розыск исчезнувшей из лагеря девушки. То были опытные следопыты, и им не составило большого труда разобраться в хитросплетении следов, выходящих из лагеря, и среди множества мужских отличить маленький женский сапожок, который сопровождался не менее приметным следом хромой лошади. Добравшись до покинутого селения, они безошибочно проследовали к берегу и поняли, что девушка села в лодку, после чего преследовать ее посуху становилось бессмысленно. -- Как поступим теперь? -- обратился к спутникам Уразбай. -- Вернемся обратно и сообщим, что эта баба уплыла на лодке. -- А что мы можем сделать? -- ответил за всех самый молодой и нетерпеливый, худой, как жердь, Мухамедшариф. -- Боишься, что без тебя добычу поделят? -- усмехнулся Уразбай.-- А за башку свою не боишься? Хан только глазом моргнет, и башка с плеч долой. Башлык мне сказал, чтоб без этой девки не возвращались. Хан шибко злой ходит. Охранников, что ее упустили, велел на кол посадить... -- И это из-за какой-то приблудной девки?! Воинов на кол? Совсем хан дурной стал... -- Девка не какая-то там приблудная, а родственница его. Мне башлык шепнул и про это,-- со значением добавил Уразбай. -- Знаю я этих родственников,-- не унимался Мухамедшариф,-- нам так и поглядеть на бабу нельзя, а раз Хан, так и девку с собой в поход тащить может. -- Ладно, хватит зубы скалить. Искать надо, а то... сами знаете,-- положил конец препирательствам Уразбай,-- едем вдоль берега. Вновь все вскочили на коней и поскакали дальше, решив во что бы то ни стало нагнать беглянку. Вскоре они увидели ковыляющую возле кромки воды лошадь. Подъехав к ней, внимательно осмотрели и обнаружили следы крови на спине. -- Слушай, Уразбай,-- сказал худой Мухамедшариф, который, несмотря на несносный характер, был одним из лучших следопытов и отличался исключительной наблюдательностью и острым глазом,-- а зачем она вела с собой эту хромую скотину? А? Не просто же так? -- Может, суп сварить хотела? -- пошутил кто-то из следопытов и громко захохотал. -- Так чего же не сварила? -- ответил Мухамедшариф.-- Да и где девке одной без помощников лошадь завалить. Я чего-то о таком не слышал. -- Ну, бабы они разные бывают. Вот у нас в ауле, к примеру... Но Уразбай грубо оборвал спорящих: -- А ну закрой пасть, я тебе сказал! Дома скалиться будешь. Говори, Мухамедшариф. -- Я чего думаю, везла она что-то на лошади... А может, и кого-то... -- Однако, верно,-- почесал в затылке Уразбай,-- только отчего мы ни разу следов его не видели? Где-то должен он был с лошади сойти. -- А может, мертвого везла? Или раненого? А? Может такое быть? -- Быть-то все может,-- продолжал рассуждать вслух Уразбай,-- да только неужто девка одна его в лодку погрузила. Чего-то слабо верится в такое. -- А вот у нас в ауле...-- завел обычную песню все тот же спорщик. -- Еще слово и ты отправишься к праотцам, вспылил не на шутку Уразбай, схватившись за саблю,-- клянусь бородой пророка! Остальные воины оттеснили спорщика назад от Мухамедшарифа и Уразбая, отведя его лошадь в сторону. Никому не хотелось проливать кровь своих же собратьев, но нервозность, охватившая всех, едва лишь они покинули лагерь, давала себя знать. И этот несдержанный говорун, обычно молчаливый, верно, пытался скрыть настороженность и напряжение за своей болтовней. -- Значит, думаешь, что кого-то везла та девка,-- продолжил, чуть успокоившись и пристально оглядывая смирно стоящую хромую лошадь, Уразбай,-- а кобыла-то добрая будет. Ох, добрая! Не простого нукера, а юзбаши, а то и бека какого. -- Только теперь от нее никакого прока не будет" Хромая. Видишь, ногу ей копьем или саблей во вчерашнем бою поранили,-- показал рукой Мухамедшариф,-- здоровую бы она не бросила. -- Точно,-- согласился Уразбай. -- Сибирцы!!! -- закричали вдруг сзади них. Уразбай обернулся и увидел, что со стороны селения на них несется с полсотни всадников, пригнувшись к седлам и выставив длинные копья с развевающимися на них конскими хвостами. Растерявшийся было Уразбай решил мгновенно, что принимать бой им невыгодно, а спасаться вдоль берега не имеет смысла, рано или поздно их догонят и... об этом не хотелось и думать. -- В воду! -- заорал он так, что вздрогнули кони.-- Спины покрыть щитами! Быстро! -- и первым, соскочив с коня, бросился к воде, закидывая свой щит назад. Остальные последовали его примеру и потянули коней к воде, торопливо оглядываясь на приближающихся к берегу сибирцев. То была сотня Качи-Гирея, сопровождающая тяжело раненного князя в его улус. Они первоначально приняли десяток степняков за своих, также возвращающихся после неудачного сражения в родные улусы. Но, подъехав ближе, различили полосатые халаты на них и, поняв, что перед ними враг, развернулись в боевой порядок и поскакали к берегу, надеясь поквитаться с ними за проигранный бой. -- А-а-а,-- неслось с их стороны, и гулкий топот копыт сопровождал приближение сибирцев. Но воины Уразбая уже вошли в воду и гребли что было сил подальше от берега. Сибирцы, увидев, что степняки уходят от них, сорвали со спин луки, вложили стрелы, пустив первый залп уже на скаку. Однако эти пущенные наугад стрелы не причинили плывущим большого вреда, лишь слегка ранив одного коня. Зато, подъехав к кромке воды и остановившись, сибирцы начали методично расстреливать отплывших недалеко от берега врагов. Дико закричал один из плывущих рядом с Уразбаем и разжал руки, вцепившиеся в холку лошади. Послышался глухой вскрик сзади, кто-то громко выругался, пытаясь выдернуть засевшую в шее стрелу. Уразбай непрерывно поводил головой, подсчитывая потери. "Бжик, бжик",-- пели стрелы сибирцев почти все попадавшие в цель. Спасали щиты, которые разведчики благоразумно успели забросить за спину. В очередной раз повернувшись, Уразбай насчитал всего две головы плывших за ним. В том числе и Мухамедшарифа, который прикрывал щитом голову, гребя одной лишь рукой. Его конь пускал пузыри далеко в стороне, весь утыканный стрелами. Конь Уразбая на удивление ни разу не был ранен, хотя стрелы и сыпались вокруг него, как иглы с засохшей ели. А щит, весь утыканный стрелами, заметно потяжелел, но спас хозяина от верной смерти. Уже только когда они выплыли на середину темной сибирской реки, куда не могла долететь ни одна стрела, Уразбай чуть успокоился и махнул рукой Мухамедшарифу: "Айда, греби ко мне... Вдвоем легче добираться до берега..." Тот бросил щит в воду и, легко нагнав Уразбая, ухватился осторожно за конское седло, перевел дух, отдыхая. -- Вот ведь как бывает, Уразбай,-- прокричал он, выплевывая одновременно изо рта речную воду,-- пошли по шерсть, а сами бритыми оказались. Там нас хан ждет, а тут сибирцы со стрелами. Уразбай ничего не ответил, а лишь почмокал губами, ободряя своего коня, который плыл все тяжелее, испуганно вращая большим глазом, косясь на медленно приближающийся противоположный берег. -- Не боишься, что они лодку найдут и за нами кинутся в погоню? -- спросил Мухамедшариф. -- Нужны мы им, как собаке пятая нога,-- небрежно ответил Уразбай,-- ты лучше подумай, что делать будем на том берегу. -- Живы будем, не помрем,-- отшутился тот. Вскоре они нащупали ногами дно и побрели по нему, подгребая руками, к подступившему к самой воде густому ивняку. Оглянулись на противоположный берег, откуда бежали столь поспешно, и облегченно вздохнули, увидев, что всадники удалялись от обрыва, направив коней в сторону от реки. -- Аллах велик! -- простер руки к небу Уразбай и плюхнулся с ходу в высокую траву. Рядом повалился и худой Мухамедшариф, раскинув длинные руки. -- Ушли...-- выдохнул он,-- на сегодня ушли. А на противоположном берегу осталась опять одна хромая лошадь, которая, немного постояв, побрела дальше вслед уплывшей лодке, подгоняемая лишь ей, лошади, понятным внутренним сигналом, приказывающим идти за хозяином, несмотря на все преграды и опасности. НОЧЬ ДЛИННЫХ ДЕРЕВЬЕВ Вечером того же дня Кучум, сопровождаемый пятью сотнями всадников и ведомый перебежчиком Ата-Бекиром, выехал из лагеря на восток, надеясь врасплох напасть на защитников городка. Копыта лошадей предварительно обмотали тряпьем и шкурами, чтобы не привлечь внимание дозорных. Ехали по два человека в ряд, изредка останавливаясь, пока Ата-Бекир отправлялся вперед на разведку в наиболее подозрительных местах. Возвращаясь, он молча поднимал вверх правую руку, показывая, что путь свободен, и вся колонна трогалась дальше. На сей раз Кучум взял в собой молодого Сабанака, чтобы проверить его в серьезном деле. Он ехал в одном ряду с ханом с левой стороны, прикрывая его поднятым щитом от шальной стрелы. Кучум время от времени поглядывал на юношу, отмечая про себя, что тот за время похода стал не столь пылок и восторжен, более осмотрителен и не лез первым во все стычки. -- Думаешь, возьмем Кашлык с ходу?-- полушепотом спросил он юношу. Тот чуть кивнул головой и, похоже, даже улыбнулся в темноте, a потом также полушепотом ответил: -- Конечно, хан. Иначе зачем едем. Я прав? "Резонно,-- подумал Кучум про себя,-- иначе зачем было и в сам поход выступать. Каждое дело чем-то да заканчивается. Вот пора и нам свое заканчивачь. Займем столицу, и тогда я полновластный хозяин. Скорее бы..." К полуночи на небо выплыла оранжевая лупа, осветив ближайшие кусты и деревья загадочным, причудливым, лучезарным, неземным светом. Едущие длинной цепью всадники казались призраками, которым нет дела до всего живого, и в любой момент они могут исчезнуть так же внезапно, как и появились. Переехав по дну очередного оврага, а всего их Кучум насчитал около пяти, дали коням отдохнуть и остыть. Хан подозвал к себе Ата-Бекира и спросил тихо: -- Далеко еще осталось ехать? -- Все, почти приехали,-- ответил тот,-- сейчас будет большая поляна, а там и сама крепость. Но на поляну нам выезжать ни к чему. Сразу себя обнаружим,-- почтительно наклонив голову, залепетал перебежчик,-- надо в обход идти, к тем воротам. -- А как дашь знать своему сообщнику, чтоб он открыл те ворота,-- спросил его Кучум, все еще не до конца доверяя. Хотя... принесенная голова Бек-Булата говорила о многом. Если это только не заранее подстроенная ловушка. -- Сперва я проведу воинов к дальним воронам, расставлю под башнями, а потом постучу в главные у перекидного моста. Они меня все там знают, и не сомневаюсь, что тут же впустят. А там я дам сигнал Хайдулле, чтоб он открыл задние ворота, которые охраняются обычно лишь двумя воинами. -- Ну, смотри у меня,-- Кучум схватил перебежчика за конец бороды и с силой тряхнул,-- потеряю хоть одного нукера, пеняй на себя. Не просто повешу, а... такое с тобой сделаю, что земля содрогнется. Весь твой поганый род до седьмого колена вырежу. Гляди...-- И с этими словами отпустил бороду начавшего уже трястись всем телом Ата-Бекира. -- За что ты, хан, так меня? -- с обидой и слезами в голосе спросил тот.-- Я тебе верой и правдой служить буду. А ты... -- Веди нукеров,-- злобно бросил ему Кучум и добавил в сторону стоявшего рядом Сабанака: -- следи за ним. Дальние ворота твои. Действуй по своему усмотрению. Тебе-то я верю. Пошел... Три сотни пошли вслед за Сабанаком и Ата-Бекиром, а две остались с Кучумом и приблизились к самому краю поляны, прячась в тени густого хвойного леса. Кучум привязал Тая к дереву и лег па землю, пытаясь испытанным способом, приложив ухо к земле, определить передвижение его людей. Но ни единого звука не донеслось с той стороны, куда ушли в темноту сотни. Только из крепости долетали чьи-то негромкие голоса, и Кучум понял, что то часовые, расставленные, верно, парами, переговариваются друг с другом, чтобы не заснуть. Наконец, когда ждать стало совсем невыносимо, послышались осторожные крадущиеся шаги пешего человека. Вскоре показался Ата-Бекир, опустившийся на землю рядом с Кучумом. -- Все, хан, всех провел и расставил у башен внизу. Будут ждать нашего сигнала. Ну так я пошел,-- И он поднялся на ноги. -- Подожди, не спеши так,-- проговорил Кучум, вставая,-- вместе идем. -- Как?! -- растерялся перебежчик. -- А вот так. Не ожидал? Выдашь меня за гонца от какого-нибудь бека из своих улусов. А там видно будет. С нами Аллах,-- поднял он обе руки кверху,-- идем. Они взяли коней за повод и пошли прямо ко рву, где должен был лежать перекидной мост. Уходя, Кучум шепнул юзбаше: -- Как услышишь шум, так и спеши на выручку. Коль ворота открыть не удастся, то лезьте через стены. Справитесь? -- Поди, как-нибудь справимся,-- усмехнулся в длинные усищи юзбаша, возвышавшийся на целую голову над своим ханом,-- только зря ты сам-то. Меня бы что ли послал... Зачем самому? -- Ладно, будешь на моем месте, так пошлешь кого другого.-- И Кучум шутя хлопнул того по здоровенному плечу. Перейдя поляну, Кучум и Ата-Бекир приблизились к выкопанному перед крепостью рву и обнаружили, что бревна, служившие когда-то легким мостом, сброшены в низ рва и наполовину затоплены водой. -- Вот те на...-- растерянно произнес Ата-Бекир,-- выходит, что ждали они нас. -- Обратно поворачивать поздно, справимся,-- зло прошипел на него Кучум и первым полез через ров, дернув за повод пугливого Тая. В это время с крепостной башни их заметили, благо луна светила в полную силу, и раздался грозный предупреждающий крик: --Эй, кто такие будете? Куда, бык забодай, претесь?! -- Свои! -- громко заорал Ата-Бекир.-- Гонца веду с южных улусов. -- Ата-Бекир что ли объявился? -- послышалось с башни,-- откуда ты, старый лис, взялся? -- Меня Бек-Булат отправлял с поручением к брату, вот я ночью и уехал. С башни ничего не ответили, а затем послышался топот многих ног, замелькал свет факелов и открылась малая калитка в стене, проделанная рядом с главными воротами. Тем временем Кучум и Ата-Бекир перебрались через неглубокий ров и подошли к открытой для них калитке. Там их уже встречали несколько десятков вооруженных стражников с копьями наперевес. Поздоровавшись, Ата-Бекир потребовал, чтоб его провели к Бек-Булату. Дружное молчание было ему ответом. Наконец, один из охранников тихо промолвил: -- Так ты, выходит, ничего не знаешь о хане Булате? -- Нет, а что я должен знать о нем? -- выразил удивление тот. -- Он мертв...-- тихо сказал стражник. -- Как мертв? Ты не ошибся? Когда я прошлой ночью покидал крепость, то он был вполне здоров. Что же случилось? -- Вот об этом-то мы и хотели у тебя узнать,-- прозвучал чей-то голос сзади, и к ним подошел главный шаман, раздвигая ряды охранников,-- не ожидал я, Ата-Бекир, что ты сам заявишься. -- Да причем здесь я? -- закричал тот. -- Боги открыли мне твое предательство,-- промолвил шаман, направляя заостренный на конце посох в грудь сжавшегося предателя. -- О, почтенный,-- неожиданно заговорил Кучум,-- сейчас не время разбираться среди ночи, кто прав и кто виноват. Если ты подозреваешь этого человека, то посадите его в яму до утра. А сейчас надо подготовиться к встрече врага, который идет за нами буквально по пятам. Сам Кучум ведет их, а у меня всего лишь две сотни, и мы едва прорвались к вам. Они там, на поляне, прикрывают нас от степняков. Сколько воинов у вас? Решительный тон Кучума и властный голос человека, привыкшего принимать и отдавать приказания, заставил всех собравшихся повернуть головы к нему и забыть об Ата-Бекире. Тот воспользовался замешательством охранников городка и проскользнул к стене, где давно уже заметил стоящего в одиночестве возле башни своего родича Хайдуллу, что накануне помог ему выбраться из ямы и заколоть Бек-Булата. Он шепнул ему что-то на ухо, и тот моментально исчез, растворившись в сумерках. -- Сам Кучум идет с войском? -- А где наш хан Едигир? -- Где наши беки и князья с воинами? -- Что мы можем сделать одни, оставшись без начальников? Послышались разрозненные голоса, и Кучум понял, что защитники, доведенные от долгого ожидания до полного отчаяния, не окажут его воинам достойного сопротивления. Потому он решил действовать и далее столь же решительно. -- Беру командование вашей крепостью на себя,-- перекрывая спорящих, крикнул он,-- пусть соберутся все, кто может носить оружие, а я пока впущу свои сотни. Открыть ворота! Растерявшиеся воины, повинуясь приказу, бросились открывать ворота, а Кучум уже вышел ко рву и громко крикнул во тьму: -- Эй, всем заходить вместе с лошадьми в крепость! Послышалось мерное бряцанье оружия и шаги людей, преодолевающих ров, фырканье коней, и через некоторое время в ворота уже входили первые конники, ведущие на поводу пугливых коней, шарающихся в сторону от света факелов, косящихся на незнакомцев. Когда уже первая полусотня втянулась через раскрытые ворота внутрь крепости, легкое замешательство отразилось на лицах сибирцев. -- Кто эти воины? -- с недоумением спросил один. -- Чего-то одеты не по-нашему...-- скривился второй,-- из южных улусов, говорят. Первым пришел в себя и сообразил, что их жестоко провели, начальник стражи, принявший на себя оборону Кашлыка после смерти Бек-Булата. -- Да то ж степняки! -- заорал он во все горло.-- К оружию! Но было уже чересчур поздно. Кучум взмахом сабли раскроил череп начальнику стражи, а остальные степняки накинулись на не успевших еще опомниться и практически беззащитных сибирцев. Часть из них разбежалась, другие пали под ударами ворвавшихся нукеров. Лишь находившиеся на башнях стрелки осыпали нападающих градом стрел и заставили тех отступить в глубь городка, В это же самое время послышался шум со стороны малых ворот, где собрались остальные сотни Кучума. Городок оказался полностью во власти захватчиков. Через некоторое время с башен сбросили и последних защитников, кого порубили, кого связали и загнали в землянки, выставив возле них стражу. Сам Кучум, сопровождаемый радостно улыбающимся Ата-Бекиром, прошел к шатру, где еще вчера находился Бек-Булат. Идя по городку, он видел, что воины вытаскивают из других шатров и землянок шкуры, меха, сундуки и прочую дорогую утварь. Один ногаец скручивал на земле два или три ковра, вталкивая внутрь лисью шубу и мягкие желтые сапожки. Кучум преодолел брезгливость и желание пнуть под зад грабителя, но вспомнил, что рассчитываться с воинами у него пока все равно нечем, и прошел мимо, сделав вид, что все это его не касается. Навстречу к нему спешил Сабанак с саблей в руке, толкая перед собой худенькую девчушку, совсем еще подростка. -- Хан, то дочь начальника стражи, так мне о ней сказали. Прими подарок от меня в память о достойной победе над сибирцами. Кучум остановился и внимательно вгляделся в широкоскулое девичье лицо. Она была испугана, но старалась держать себя достойно в разговоре с посторонними мужчинами. На ней был халатик восточной работы с узорами, шитыми серебряной нитью. Тонкие шелковые шаровары и туфельки без задников говорили о том, что она из состоятельного семейства, а не дочь какого-нибудь нищего рыбака или охотника. Но тут Ата-Бекир выскочил из-за спины Кучума и, схватив девушку за тонкую косицу, с силой рванул, пригнув голову ее к земле. -- Какой это начальник стражи?! -- закричал он с негодованием. Я был начальником стражи и я им останусь, коль великому хану будет угодно. А тот самозванец, что занял мое место, достоин жестокой казни. Кучум усмехнулся, слушая негодующую речь старика, и властно схватил его руку, освободив девичью косу. -- Пшел вон, старик, ты пока еще никто. Свою награду за предательство получил, а делить должности не твое дело. Устыженный и испуганный Ата-Бекир отскочил в сторону и согнулся в низком поклоне", по не решился вымолвить хотя бы слово в свою защиту. -- Как зовут тебя, красавица,-- обратился меж тем хан к девушке, которая действительно приглянулась ему,-- не бойся меня. Я не желаю зла людям, а пришел сюда, чтоб поквитаться с обидчиками моей семьи. -- Я не боюсь тебя,-- поспешно ответила девушка, не поднимая на него глаз, но время от времени все же оглядывая незнакомых мужчин,-- ведь я не воин и не буду сражаться с вами. То дело наших мужчин. Родители назвали меня Биби-Чамал...-- и опять умолкла. -- Значит, Биби-Чамал...-- в раздумье проговорил Кучум,-- что ж, хорошее имя. Ты еще не просватана? Девушка отрицательно покачала головой, и ее округлое личико порозовело, что было видно даже в сумерках. -- Вот и хорошо. По законам войны все пленники принадлежат победителям, и твоя жизнь в моих руках. Знай, что быть подругой победителя большая честь. Тебе известно об этом? Девушка, все так же не поднимая глаз, молча кивнула головой. Казалось, что она сейчас заплачет, так напряглось все ее хрупкое тело. -- Вот и хорошо...-- еще раз в раздумье повторил хан,-- а коль тебе все это известно, то...-- он снова сделал паузу,-- дарю тебя этому храброму воину Сабанаку,-- и он, развернув девушку лицом к опешившему юноше, слегка подтолкнул ее к нему.-- В его воле будет, как поступить с тобой. У меня иная дорога,-- закончил он и вошел в шатер. Богатое убранство шатра сибирского хана поразило даже видавшего виды Кучума. Тут были ковры с густым и высоким ворсом, в котором нога угопала почти по щиколотку. Звериными шкурами были завешаны стены шатра, что делало его похожим па пещеру сказочного волшебника. У стен стояли сундуки, отделанные резьбой из моржового клыка и обитые красивейшей чеканкой но металлу. Кумганы из серебра с золотой насечкой мерцали причудливыми длинными шеями изогнутых ручек и носиков. Посуда китайского стекла на серебряных блюдах играла цветными узорами. Освещался шатор несколькими плошками с налитым в них жиром. Запах от душистых трав и корений как бы призывал расслабиться и прилечь для отдыха. Кучум отмахнулся от благоуханий и поспешил на воздух, где продолжалась беготня и крики его воинов. Оглядевшись, хан пошел к могучим деревьям толщиной в два обхвата, на ветках которых он рассмотрел привязанные многочисленные тряпочки, узелочки, куски шерсти и еще что-то малоприятное. Сразу за деревьями начинался частокол из заостренных вверху бревен и виднелась небольшая калитка. Через нее и вышел Кучум на обрыв, где внизу виднелся шумный и неспокойный Иртыш. Другой берег, скрытый легкой дымкой, не просматривался, но темнели пятна деревьев и кустов. "Вот я и на ханском холме...-- подумалось ему.-- Так что же дальше? Своего ты добился. Завоевал сибирскую столицу, выполнил то, что не могли выполнить ни отец, ни братья-гордецы. Надо бы сообщить в Бухару об этой победе... Как-то они там встретят это известие? Обрадуются или обеспокоятся? Признают ли меня как правителя Сибири? А если и не признают, то плевал я на их признание. Я сам себе хозяин, и один Аллах мне судья! Но нужны сильные союзники, и в первую очередь надо успокоить местных ханов и беков. Набрать молодых юношей для службы в войске. Молодые всегда идут против своих отцов... Пусть они примут ислам и станут моими верными слугами. Нужен умный и преданный правитель. Но кого поставить? -- перед мысленным взором хана прошли лица Соуз-хана, Ата-Бекира, Алтаная, Сабанака...-- Все не то, не то..." Чьи-то крики привлекли внимание Кучума и прервали размышления. Через калитку проскочил один из юзбашей, которому хан поручил осмотреть все шатры и землянки и выяснить, кто находится в городке кроме воинов. Он-то и разыскивал повелителя. -- Хан,-- воскликнул он, подойдя поближе,-- только что мне сообщили, что бежали несколько человек, когда крепость уже была взята... -- Надо было не грабить, а охрану выставить,-- жестко перебил его Кучум. -- Виноват, хан, виноват. Но разве этих головорезов остановишь.-- Как раз в этот момент из городка донеслись душераздирающие крики женщины, а следом громкий хохот воинов. Кучум сморщился и, презрительно плюнув под ноги, произнес зло: -- Развлекаются, ублюдки, дети шакала! Куда смотришь?! -- обратился к юзбаше.-- Пора бы и порядок наводить. Так кто, говоришь, сбежал? -- Несколько женщин, их шаман и какой-то ребенок с ними. Говорят, что ханский сынок. -- А ну, кликни этого старика, что вел нас сюда. Юзбаша кинулся за Ата-Бекиром и вскоре привел его к хану. -- Извесчно ли тебе, кто сбежал из крепости? -- обратился к нему Кучум, грозно хмуря брови. Старик, думая, что его хотят обвинить в пособничестве беглецам, от страха бухнулся на колени и запричитал: -- Хан, великий хан, да продлятся дни твои и будешь ты здоров и могуч, как кедр сибирский... -- Хватит верещать,-- перебил его Кучум, которому порядком надоели льстивые речи старика и его лисьи глазки,-- назови тех, кто сбежал. -- Слушаюсь, мой хан, я все расскажу, но моей вины в том нет. Знал бы, так сам придушил щенка Булатова, Сейдяка. Да никуда они не денутся. Я знаю, кто их может принять и укрыть. Сыщем мигом. -- Говоришь, сын Бек-Булата бежал? -- Да, он, Сейдяк, а с ним его мамка Аниба и главный шаман, что признал меня у ворот крепости. -- А где жена самого Бек-Булата? -- задал наконец Кучум главный вопрос, мучивший его вторые сутки. -- О хан, та сучка еще сбежала, когда узнала о приближении твоем. Разное о ее бегстве говорили... Будто полюбовник у нее брат Бек-Булатов, Едигир. Вот к нему, верно, и убежала... -- Ясно, иди,-- махнул рукой Кучум и вновь повернулся к иртышскому берегу, уйдя целиком в свои думы. Старик исчез мигом, радуясь, что его ни в чем не обвинили, но остался юзбаша, что первым потревожил Кучума. Он в нерешительности помялся сзади него, а потом все же решился задать вопрос: -- Снаряжать ли погоню за беглецами? -- Ну их,-- Кучум, не поворотясь, махнул рукой,-- и так найдутся. Теперь это наше царство, и они отныне наши подданные. Лучше наведи порядок в городке. И отправь гонца к Алтанаю, чтобы шел сюда со всем войском. Юзбаша исчез, а Кучум остался на берегу со своими мыслями и сомнениями. Более всего в данный момент его беспокоила Зайла, которая могла угодить в руки его же воинов или противников Бек-Булата и Едигира, которые, наверняка, пожелают разделаться с ней. Но даже если и сторонники сибирских ханов узнают, чья она сестра, то ей несдобровать. Ее могут обвинить в предательстве и иных бедах... По всему выходило, что сестре угрожала опасность с любой стороны, и он, отныне полновластный правитель Сибири, ничем не мог ей помочь. "Все в руках Аллаха",-- подумал он и поднял руки к небу, как бы призывая покрытое темными тучами холодное и чужое ему небо в свидетели. ДОРОГА ТЫСЯЧИ ВЕСЕЛ Едва Зайла-Сузге отплыла от брошенного селения и миновала стремнину реки, делавшей крутой поворот, как заметила, что обе собаки, сидевшие в носу лодки, начали беспокойно себя вести. -- Что вы волнуетесь, миленькие? -- обратилась она к ним и заметила, что те поднимают то одну, то другую лапу, отряхивая их. -- Что случилось? -- продолжала спрашивать их, словно те могли ответить ей. Приглядевшись внимательней, Зайла заметила, что в лодке полно воды и она уже подбирается к ее ногам. Едигир, лежавший вдоль долбленки, заслонил своим телом течь, а потому было не видно, как появилась вода. -- Верно, моя затычка выскочила, и мы можем запросто утонуть,-- испуганно прошептала она.-- Аллах, сжалься над нами! Чем мы прогневали тебя? И тут ей пришло в голову, что Едигир не верит в Аллаха, а поклоняется, как его предки, своим деревянным богам. "Вот Аллах и наказал его...-- подумала она.-- Если он останется жив, то я обязательно постараюсь убедить его, что надо менять старую веру. Ведь мы живем совсем в другое время, чем наши отцы и деды. Меняется все, и человек тоже..." Эти рассуждения несколько успокоили Зайлу, и она начала торопливо грести к берегу. Собаки тихонько поскуливали, как бы поощряя ее, и с нетерпением вглядывались в приближающийся берег. Наконец лодка ткнулась в