верху кровь, мелькнувшие обрывки одежды, что-то красное замельтешило в глазах. Больше он рассмотреть не сумел, потому что перед глазами пошли огненные круги, голова стала ватной, в ушах зашумело, все внутренности вывернуло наружу, и он упал на жухлую, прихваченную первым морозцем траву, выплескивая изо рта остатки еды. Его нукеры, что проводили казнь, округлившимися от страха глазами смотрели на дело рук своих: на вершинах березок раскачивались отдельные части человеческих тел, обильно смачивая темной кровью голые без листьев ветви. Лишь один пленник остался жив и болтался, растянутый меж деревьями, словно бычья шкура, натянутая для просушки. Он уже не кричал, а только глухо стонал, мучаясь и страдая. -- Добейте его,-- скомандовал Карача, а потом, оглядев остальных пленных, добавил:-- За голову тоже вяжите, чтоб промашки не было.-- И пошел к своей лошади, подергивая выступающим вверх правым плечом. ...Карача дожидался окончания казни в городке, занимаясь тем, что чертил концом острой палки на земле какие-то замысловатые фигуры. Уже по темноте привели пошатывающегося от пережитого Соуз-хана, враз похудевшего и осунувшегося, а следом остальных пленников, не решавшихся даже поднять глаз на сидевшего возле ворот визиря. Утром Карача, бодрый и подтянутый, словно и не присутствовал на вчерашней казни, вошел в шатер Соуз-хана, Тот лежал, укрытый теплыми шкурами, и лишь маленькие печальные глаза смотрели со страхом на вошедшего. Он даже не встал и никак не отозвался на приветствие, и непонячно было, слышит ли он слова ханского визиря. -- Неужто захворал? -- осведомился тот с легкой издевкой в голосе.-- Кликни лекаря да выпей вина, все, глядишь, и забудется. Это тебе не баб за толстую задницу щупать. Новые времена наступили. Или они тебя, или...-- и Карача стукнул ребром ладони по второй руке.-- Хотел чистеньким остаться? Не выйдет... Мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны, и все в округе знать будут, что Соуз-хан, а не кто-нибудь бунтовщиков казнил. И улус твой будут стороной обходить. Ну, гроза бунтовщиков, пора и за дела приниматься. Новые, я тебе говорю, если сам пока не понял, времена наступили. Надо отловить Сейдяка, что со своей мамкой скрывается в твоем улусе. Понял? Наш хан ждет от тебя подарка. И чтоб ни один волосок с головы мальчишки не упал. Понял? Но Соуз-хан так и не проронил ни слова, а даже прикрыл набухшие веки, и было неясно, спит ли он или не желает слушать. Карача не стал повторять, отлично понимая, что тот не сможет уклониться от выполнения важного поручения, и, дернув выпирающим вверх плечом, уже выходя из шатра, обронил: -- Половину твоих храбрых нукеров беру с собой для охраны пленников. Будем ждать тебя с мальчишкой к вечеру в Кашлыке. Счастливо оставаться, гроза бунтовщиков. Когда он во главе колонны оставшихся в живых воинов пятой сотни, бредущих со связанными назад руками по раскисшей от влаги земле, проезжал мимо березового леска, то ненадолго остановил лошадь. Вся роща была облеплена стаями воронья, слетевшегося сюда с ближайших окрестностей. Они висели на погнутых березках гроздьями, и издали казалось: деревья украшены черными плодами, вызревшими накануне зимних холодов. От их тяжести стволы берез вздрагивали, кренились, раскачивались, словно хотели сбросить с себя черные, давящие их вниз комья, отряхнуться, распрямиться. Но черные сибирские вороны цепко держались за ветви, взмахивая сизыми крыльями и работая длинными клювами, время от времени громко каркая, выражая людям благодарность за предоставленную им добычу. Не было еще на сибирской земле более урожайного и благодатного для них года, чем нынешний год хитрой и мудрой Змеи, втянувшей свое черное и скользкое тело в излучину древних северных рек-соперников Иртыша и Тобола. Карача подхлестнул лошадь, подергивающую ушами и воротившую голову от зловещей рощицы, и поскакал по осклизлой дорожке, повторяя про себя: "А ведь это только начало... Только начало... Начало нового ханства". СНЕГ ЗАБЫТЫХ ЖЕЛАНИЙ Первый снег обрадовал Едигира и опечалил Зайлу-Сузге. Было радостно видеть все вокруг чистым, белым, опушенным узорчатыми нитями. Теперь и следы зверей можно было прочесть и распутать, но и след охотника мог привести недобрых людей к их зимовью. Уже несколько дней они рыли в холме землянку и таскали поваленные бурей стволы деревьев, выкладывая из них стены землянки и перекрытие крыши. Собирали ветки от вечнозеленой пихты и устилали ими пол жилища. А чтоб влага не попадала внутрь, Едигир выстелил крышу берестой, содрав ее с толстенных берез. В крыше' оставил лишь отверстие для дыма, а вход закрыли сплетенными ветками. Сделали и лежанку возле стены землянки, обложив ее привезенными с собой шкурами. Когда таскали пихтовый лапник, то Зайла спросила Едигира с усмешкой: -- А правда, будто в каждом дереве живет душа умершего? Говорили мне, что некоторые души спят зимой, и потому листья у них падают на землю, а у других круглый год зеленая одежда на ветвях. Едигир, бросив на пол очередную охапку веток, повернул к ней раскрасневшееся от работы лицо и лукаво спросил: -- Кто это такие сказки моей Сузге рассказывал?.. А я вот какую историю знаю про одежду деревьев. Когда мой народ ехал в эти края, то случалось с ним всякое. То встретилось им племя с копытами вместо ног и погналось за ними. Мой народ перебрался через большое болото и спрятался от того народа, который людей живьем ел. Едут дальше. Встречают другое племя: все мужчины у них на зайцах верхом ездят, и сами маленькие, как белки. Увидели они мой народ и взмолились: "Помогите нам одолеть страшного соболя, что похищает наших девушек и детей ворует". Собрались охотники моего народа и поймали соболя в ловушку. Обрадовалось малое племя и решило отблагодарить мой народ. "Привезем вам живую воду, которая и больного и раненого вылечит",-- говорят они. Привозят вскоре те люди живую воду в небольшом туесе. А тут увидели их наши женщины и расхохотались: "Какой смешной народ! Их в карман посадить можно!" Обиделся тот народ, осерчал на наших женщин и выплеснули живую воду на деревья. Попала она на кедр, ель и сосну. С тех пор и стоят они зелеными круглый год, а остальные деревья лишь только летом с листьями. Зайла, слушавшая его рассказ, с улыбкой тряхнула головой: -- Ой, тебя послушаешь, так кругом то зеленые девушки, то народ, что на зайцах скачет. Хоть краешком глаза посмотреть бы на них. -- Не говори так,-- махнул на нее рукой Едигир,-- они все слышат, а видеть их простому человеку не к чему. Добра от этого не будет, запомни. -- Ну хорошо,-- легко согласилась она,-- не буду. Но мне очень интересно слушать все твои сказки. Раньше мне казалось, что ваш народ дикий и...-- она чуть замялась,-- не помнит своей истории. Но чем больше узнаю о вас, тем больше поражаюсь. Только с одним я не согласна -- это с верой в ваших духов и богов, которые живут в пнях и деревьях. Наш Аллах... -- Замолчи,-- не дал ей договорить Едигир,-- не хочу и слушать тебя. Ты видела, что наделал ваш Аллах, пославший на нас войско с твоим братом во главе. Ваш Аллах велит покорять другие народы, чтоб они были рабами. Не бывать тому! Мы жили по вере наших отцов и так жить будем. Зайла, пораженная тем, как исказилось лицо ее любимого, подошла у нему и провела тонкими пальцами по губам. -- Не надо, милый, я больше не буду. Обещаю тебе. Зачем мы будем ссориться из-за этого всего. Скажи лучше, что готовить сегодня на обед? Едигиру и самому было уже неловко от неожиданной вспышки гнева. Поймав пальцы Зайлы губами, чуть прикусил, пообещав: -- Будешь еще моих богов трогать -- откушу и на обед зажарю. -- Ладно,-- оттолкнула она его,-- не думала, что ты такой кровожадный. Сходи в лес лучше. Может, что и попалось в твои ловушки, а я пока своими делами займусь. Едигир свистнул собак, дремавших неподалеку и поглядывающих время от времени на своих хозяев, подхватил лук, что смастерил сам, и десяток стрел. Наконечников для них сделать было не из чего, а потому он закрепил на концах их острые кости глухаря, пойманного в ловушку. Для охоты на рябчиков и иную мелкую дичь они вполне годились, но идти с ними на лося нечего было и думать. Собаки бежали впереди, а он внимательно рассматривал следы меж деревьями, поглядывал вверх, Где-то рядом затявкали собаки, и он насторожился, определяя, кого они там увидели. Судя по лаю, то должны быть птицы, возможно тетерева, вернувшиеся в лес после кормежки на болоте. Достигнув небольшой полянки, Едигир остановился за деревьями и, высунув голову, увидел своих собак, облаивающих большую березу, на которой расселось около десятка черно-белых птиц с красными бровями. "Точно, тетерева сидят. Собак не боятся и смотрят на них с любопытством, понимая, что те их не достанут". Он начал медленно обходить поляну стороной, чтоб выйти на птиц сзади. Осторожно ступая, обходил кусты, перешагивал через сгнившие деревья. Наконец, завидев березу, остановился перевести дух. Тетерева, свесив головы, словно дразнили заливающихся лаем собак и не обращали внимания, что делается сзади. Это и нужно было Едигиру. Не рискуя идти дальше, он медленно поднял лук, прицелился. Выбрал самого крупного красавца и спустил тетиву. Стрела ударила тетерева под крыло, но упал он не сразу, а какое-то время побарахтался на ветке, зацепившись за нее когтистыми лапами. Но потом бултыхнулся вниз, бешено забив Крыльями. Едигир успел вложить вторую стрелу и, почти не целясь, пустить ее в птичью стаю, которая закрутила головами, пытаясь понять причину падения их товарища. Увидев охотника, тут же снялись с дерева и, тяжело хлопая крыльями, полетели в глубь леса. Едигир кинулся к подстреленной птице, которую уже трепали собаки, вырывая ее друг у друга. -- Тихо, ребята, тихо! Пока еще рано обедать, надо еще птичек добыть,-- ласково отогнал своих помощников.-- Ищи косачей, ищи! -- приказал им. Собаки нехотя отошли от своей, как они считали, добычи и побежали, принюхиваясь, дальше в лес, непрерывно оглядываясь, ожидая, что хозяин окликнет их. Но догнать спуганную стайку не удалось. Птицы перелетали с одного дерева на другое, не подпуская человека близко к себе. К тому же невесть откуда объявились две сороки, громко стрекочущие над Едигиром, сообщая о малейших его передвижениях всему лесу. -- Да чтоб вас леший взял,-- выругался он,-- звали вас сюда... Делать было нечего, и он отправился проверять ловушки. Но и там не повезло. В одной из них оказались лишь перья от угодившего в нее тяжелого глухаря. Ловушка была сооружена из тяжелого бревна, закрепленного на распорках. Снизу на сторожок выкладывали спелые ягоды рябины, речную гальку. Как только глухарь дергал за сторожок, тяжелое бревно придавливало его сверху. Но пойманную птицу обнаружил вездесущий соболь и не пожелал оставлять его охотнику. Кучка перьев красноречиво говорила о происшедшем. -- Хорошо, разбойник, выслежу я тебя,-- с улыбкой прошептал Едигир,-- твоя шкурка мне очень пригодится. Позвал собак и дал им понюхать соболиный след. Те закрутили носами и, пригнувшись, начали описывать круги вокруг ловушки. Наконец Черныш кинулся в сторону, а следом за ним и Белка. Они дружно сбежали в начинающийся неподалеку овраг, перепрыгнули через небольшой ручеек и побежали вверх по склону. Возле поваленного дерева остановились и начали, чуть потявкивая, скрести кору. Едигир, едва поспевавший за ними, подбежал к дереву и обнаружил в нем небольшое дупло, а рядом валялись глухариные перья и кости, что явно говорило об открытии убежища разбойника. Неожиданно собаки кинулись к древесному комелю, залились лаем. Едигир успел разглядеть мелькнувшую острую мордочку зверька, который выскочил через расщелину полусгнившего дерева и метнулся к ближайшей густой ели. Собакам схватить его не удалось, и теперь, раздосадованные своим промахом, они громко облаивали разлапистую ель, пытаясь разглядеть среди ветвей хитрого зверька. Едигир на всякий случай снял лук, хорошо понимая, что в чаще ветвей соболя ему не взять, а лишь понапрасну потратив время на поиски, уйдет отсюда ни с чем. Раз или два вверху мелькнула его мордочка с бусинками глаз, высматривающими охотника. Он как бы приглашал охотника и собак поиграть в прятки. -- А...-- махнул Едигир рукой,-- живи пока. Никуда от меня не денешься. Сам в ловушку придешь, как миленький. Попомню тебе еще моего глухаря, заплатишь за него шкуркой своей.-- И пошел дальше проверять остальные ловушки. Но в остальных приспособлениях даже ягоды лежали нетронутыми. Или они не вызывали доверия у птиц, или те не заметили их, но приходилось возвращаться обратно с единственным подстреленным тетеревом. Зайла без него занялась изготовлением посуды, о чем давно мечтала, но все откладывала на потом. Намешав глины с песком в небольшой ямке, она слепила две миски и один вместительный горшок для воды. Аккуратно нанесла палочкой по краям посуды узоры в виде кружков и черточек и засунула чуть подсохнувшие изделия в горячую золу. Подошедший Едигир хотел остановить ее, объяснив, что посуда не просохла, а потому потрескается от тепла. Но Зайла не хотела и слушать его. -- Я видела, как это делается, и не спорь со мной,-- настояла она на своем,-- вот увидишь, что все получится. Тот не стал ее разубеждать и занялся разделкой добычи. Собаки с нетерпением ждали, пока он вытащит потроха, и с жадностью накинулись, вырывая их друг у друга. Обмазав птицу свежей глиной, Едигир сунул ее в золу рядом с изделиями Зайлы. Посидели молча, думая каждый о своем. Зайла подбрасывала катыши из глины, оставшиеся от работы. Вид у нее был сосредоточенный, и Едигир не решился спросить, что за игру она придумала. В ее действиях была какая-то система, и он догадался, что это не игра, а что-то большее. -- Что это ты делаешь? -- наконец спросил, не выдержав. Но она подняла левую руку, показывая, чтоб не мешал. Катыши ложились перед ней в замысловатые фигуры, и Зайла что-то шептала губами, разглядывая их, собирая в руку и вновь кидая на землю. -- Да скажи мне, чем ты занята? Ничего понять не могу... -- Нокут называется,-- попробовала объяснить она свои действия, но такой ответ лишь больше запутал недоумевающего Едигира. -- Что значит "нокут"? Игра что-ли какая? Неожиданно по ее щеке скатилась слеза, и рука застыла в воздухе. Она уже не бросала камешки, и слезы все катились и катились по смуглым щекам, капая прямо на землю. ---- Зайла-Сузге, что с тобой, говори! -- не помня себя, закричал Едигир и кинулся к ней, затряс за плечи, прижал к себе.-- Милая, дорогая моя, любимая...-- повторял безостановочно. Наконец Зайла совладала с собой и, чуть отстранившись от него, тихо заговорила: -- Я сейчас гадала. Меня научила этому одна моя служанка, когда я жила еще дома у отца. Гадание у нашего народа зовется нокут или ногып. И, честно говоря, Аллах запрещает нам, женщинам, гадать. От этого могут быть большие несчастья. Но я не удержалась и решила испытать судьбу. Мне сегодня приснился мой сын и муж. Я видела, что где-то льется много крови, и очень испугалась. Ведь мой сын наследник ханства, у него много врагов. Вот я и попробовала погадать и поняла, что моего мужа нет в живых... -- Как,-- вскричал Едигир,-- Бек-Булат умер?! -- Его убили. А наш сын скрывается у чужих людей, и его ищут плохие люди. Это мне показали камни. Они никогда не врут в отличие от людей... Едигир вскочил на ноги и порывисто прошелся туда и обратно, как это часто бывало с ним при сильном волнении. -- А как ему можно помочь? -- То камни не скажут... -- И кто убил моего брата? -- И этого они не могут сказать. Но сделали то очень черные люди, Бек-Булат знал их, и они предали его... -- Я же говорил ему, говорил... Нельзя верить всем этим...-- и он грубо выругался, не обращая внимания на Зайлу. -- Теперь уже ничего не изменишь. Но своего сына я должна спасти. Кроме меня, никто ему помочь не сможет. -- О чем ты говоришь? Ты всего лишь женщина. Я пойду! -- И тебя тут же схватят степняки и казнят на месте. И слаб ты еще... -- Но ведь что-то надо предпринимать? И зачем ты увезла меня оттуда?! Нет, Едигир, я поступила правильно. Так распорядилась судьба. Сперва я должна спасти тебя, а потом уже сына. -- Ты останешься здесь, а я завтра же отправлюсь в путь и сделаю все, что смогу. Не может быть, чтоб степняки перебили всех моих нукеров. Кто-то все равно должен был спастись и теперь скрывается. Они ни за что не пойдут на службу к этому... твоему брату. Я найду их, и мы вместе найдем Сейдяка и соберем ополчение. Нет, война еще только начинается! Зайла, не поднимая головы от земли, словно она продолжала что-то там рассматривать, упрямо сказала: -- Если ты уйдешь, то я пойду следом. Ты ведь не станешь связывать меня? Верно? Согласись, что так будет хуже. -- Но ты же не знаешь этих мест и заблудишься через полдня пути! -- У нас говорят так: "Сердце матери и на край земли дорогу найдет". Я знаю, что со мной ничего не случится. Я дойду. На Едигира, казалось бы, подействовали ее слова, и он внимательно посмотрел на Зайлу. -- А в самом деле...-- в замешательстве проговорил он,-- как же я тебя оставлю одну? Ведь ты и с голоду тут пропадешь. Пользоваться ловушками ты не умеешь. А если зверь какой? -- Ну вот,-- рассмеялась она,-- наконец-то и обо мне вспомнил. А то все "я" да "я". Я знаю, кто нам поможет, но скажу об этом завтра. Все будет зависеть от того, какой сон мне приснится. Доставай свое кушанье, если оно окончательно не сгорело. -- Сон... сон приснится,-- заворчал Едигир, но возражать не стал, а разгреб золу, извлекая запекшегося тетерева. Вечером он долго и тщательно готовился в дорогу, собирая все необходимое. Долго сидел у костра, подбрасывая ветку за веткой в огонь. А когда опустился на лежанку и втянул ноздрями пряный запах свежей хвои, то почувствовал, что Зайла не спит. Все ее тонкое тело мелко дрожало. Он положил ей руку на грудь, и тотчас ее рука легла на его лицо. Зайла моментально повернулась к нему и притянула к себе, зашептала что-то на ухо, и он будто провалился в густой туман. Утром они оба, ни словом не обмолвившись, оделись потеплее и вышли в том направлении, откуда совсем недавно приплыли. Рядом бежали собаки, казалось бы довольные больше всех, что и они отправились в путешествие. Шли долго, почти не разговаривая, и лишь делали короткие привалы для отдыха. Уже за полдень достигли селения, мимо которого проплывали. Людей в нем по-прежнему не было, но по следам определили, что недавно его кто-то посетил. -- Верно, и они ушли подальше в лес, но наведываются в селение,-- сказал Едигир. -- Может, ждут кого? -- Может, и так... А мне кажется, что в том леске есть люди и следят за нами. -- Где? -- закрутила головой Зайла, но ничего не увидела.-- Ты точно знаешь? -- Все-таки я охотник,-- ответил он,-- но давай пойдем дальше. У меня просто нет оружия, если вдруг они нападут. Недолго и в плен попасть. Они вышли к крутому иртышскому обрыву и остановились, зачарованные открывшимся видом. Белесые речные воды, вздыбливаемые мелкими барашками, жили своей отрешенной от людских забот жизнью. Небольшая волна накатывалась на берег, подтачивая его, сбрасывая время от времени пласты глины в воду, и устремлялась дальше. Их вечный бег заставлял человека задуматься о чем-то ином, чем суетные заботы, ощутить малость свою рядом с рекой, независимой и вечной. -- Уплыть бы по реке куда-нибудь далеко, далеко, где нас никто бы не знал...-- тихо сказала Сузге. -- Не получится,-- ответил ей Едигир,-- только боги могут жить независимо от людей и их забот. А мы, как эта волна, должны двигаться вместе с нашим народом... порознь мы погибнем... Двинулись дальше по кромке обрыва, где пролегала тропинка, протоптанная за многие годы местными жителями. Они ушли, а тропа осталась напоминанием, что земля обжита народом, вбирающим тепло и холод иртышского берега, отдающим и ей тепло своих тел. Едигир заметил, что Зайла начала уставать и шагала все медленнее, утирая пот и переводя дыхание. -- Скоро надо будет и ночлег искать? -- спросил он ее. -- Можно было и в селении остаться. -- Нет, лучше не рисковать. Прошли через небольшой лесок, перерезанный глубоким оврагом. Собаки подняли зайца, мелькнувшего белой, еще не до конца полинявшей спинкой, и умчались за ним, громко лая, не понимая, что их погоня закончится, ничем. И вдруг их тонкий радостный лай сменился более низким, отрывистым и злобным. -- На лося что ли наткнулись? -- полуутвердительно сказал Едигир, прислушиваясь к непрерывающемуся тявканью.-- А может, и на человека случайно наскочили. -- Что будем делать? -- Зайла напряглась, опасаясь не столько за свою жизнь, как за любимого. -- Посмотрим, а там уж и решим.-- И он пошел скользящей мягкой поступью охотника к опушке, за которой открывался чистый от деревьев берег. Зайла поспешила следом и сквозь поредевшие деревья увидела невдалеке от леска лошадь, а рядом с ней человека, отмахивающегося палкой от собак. Присмотревшись внимательней, узнала старика, что помогал ей лечить Едигира и угощал их рыбой. И лошадь, казалось бы, была та же самая, на которой она везла раненого с поля боя. -- Да это же старый Назис,-- чуть не закричала она радостно от встречи со знакомым человеком,-- но только как он очутился здесь? -- Вот и меня это же интересует.-- Едигир совсем не собирался выходить из укрытия, а медленно осматривал окрестности, пытаясь определить, нет ли где засады. Ho вроде бы ничто не говорило об опасности, и он крикнул собак, а затем и сам направился к старику, приказав, Зайле остаться в укрытии. Старик, увидевший его, начал низко кланяться, прижав к груди руки. -- Вот ведь какие собаки, чуть не порвали,-- проговорил он сиплым голосом, указывая на псов. -- Доброго тебе здоровья, старик. Рад увидеть тебя вновь. Говорят, что ты меня с того света возвратил. Спасибо тебе за это. -- Не знаю, что и сказать, -- в замешательстве начал тот, тяжело выталкивая из себя слова, словно что-то мешало ему говорить,-- то любовь женщины тебя спасла, а я что... я лишь помогал ей. -- Все равно спасибо, и будь на то моя воля, подарил бы сейчас тебе табун кобылиц. Но тебе известно, что степняки заняли наши земли. Теперь я не хан, а так...-- он махнул рукой. -- Да, мой повелитель, я все знаю, И я ведь едва остался жив. После того как мы расстались, поплыл я к родственникам и там рассказал, что наш хан жив и не время еще оплакивать твою кончину. Но на меня донесли этому выродку, которого зовут Кучумом. Схватили и вот...-- старик поведал о всех пытках и мучениях, что пришлось ему вынести. Едигир позвал Зайлу, и она тоже выслушала рассказ старика о его злоключениях. -- Так, значит, они пытались выследить меня,-- задумчиво проговорил Едигир,-- выходит, боятся, коль ищут. Да... спасибо тебе, старый человек, за добрую весть. -- Да я же, не выдержав пытки солью, показал им место, где расстался с тобой,-- запричитал Назис,-- теперь горло мое будто обожжено кипятком, и я, как рыба, вытащенная на берег, глотаю воздух. А, если бы они нашли тебя, хан? Кем бы я был? В пору с жизнью расстаться...-- хныкающим голосом сипло проговорил старик, то и дело прикладывая ладонь к горлу. -- Человек слаб, и я не виню тебя. А где же ты нашел мою лошадь? -- Едигир подошел к ней и ласково похлопал по холке. Лошадь подняла голову и недоверчиво обнюхала хозяина, потянулась к нему мягкими губами и, узнав, положила голову на плечо. Растроганный этим, он приблизил губы к ее уху и зашептал ласковые слова. Она же в ответ тряхнула большой головой и влажными глазами уставилась на Зайлу, как бы спрашивая: "Вы теперь не бросите меня?" И Зайла поняла этот вопрос, подбежала к ней и, проведя рукой по шелковистой шерсти, успокоила: -- Нет, милая, не бросим. Ты уж прости нас, но иначе нельзя было. Прости... так получилось... -- Если бы она не хромая была, то давно уж кто-нибудь подобрал ее,-- подал голос Назис,-- желающих много на чужое добро. Лошадь приступила на больную ногу и сделала несколько шагов, как бы демонстрируя свою немощь. -- А как ты ее называешь? -- обратилась Зайла к Едигиру.-- Все узнать хотела. -- Да никак. Недавно она у меня. Рыжухой зову, и все. -- Нет, ей надо какое-то особое имя дать. Она заслужила это. Знаешь, что я предлагаю,-- оживилась Зайла,-- назови ее Яралу, значит раненная в ногу? Едигир засмеялся: -- Уж больно не складно как-то. У нас так не принято лошадей звать. -- Можно Чатан назвать, хромая,-- высказал свое мнение Назис. -- Пусть будет по-вашему,-- ничего не оставалось, как согласиться Едигиру,-- вообще-то и ничего, Читан...-- повторил он. И лошадь отозвалась, подняв к нему голову, пристально глядя влажными немигающими глазами. -- И куда же ты, старик, теперь собираешься идти,-- обратился к нему Едигир,-- к себе в селение возвращаться станешь? -- Ослаб я больно. Боюсь и не дойду. Лодки нет, припасов тоже нет. Хотел вот в селение наведаться, да вас встретил. -- Пусто в том селении, все в лес подались. -- Тогда не знаю, как и быть. -- Ладно,-- решил за всех Едигир,-- коль судьба свела нас во второй раз, то не зря, верно, будем вместе держаться. Давайте-ка костер разведем, а то ночь скоро. А утром решим, что делать. Запалили костерок, и все расселись вокруг, обмениваясь неторопливо словами. Собаки лежали здесь же, время от времени вскидывая головы и прислушиваясь к шуму реки и шорохам, доносящимся со стороны леса. Уже стемнело, когда злобно зарычал Черныш, повернувшись от костра в том направлении, где находилось селение. За ним вскочила и Белка, вздыбив шерсть на холке, учуяв кого-то. Люди также вскочили на ноги, закрутили головами, вглядываясь в темноту, но ничего не увидели. -- Может, зверь какой ходит,-- шепотом проговорила Зайла,-- не медведь ли пришел? Но Едигир и Назис молчали, продолжая ловить чутко малейшие шорохи, которыми был наполнен ночной воздух. -- Медведь залег давно,-- так же шепотом ответил Назис,-- да и не пойдет он никогда к огню. Может, волки... -- Нет, то скорее всего люди,-- сообщил Едигир и скользнул в темноту. Собаки кинулись за ним, а старик с Зайлой отошли от костра, чтоб не выделяться на фоне огня. Какое-то время ничего не было слышно. Но вскоре собаки залились дружным лаем, и раздался чей-то вопль: "Ай! Больно! Отпусти!" То был голос не Едигира, а иного мужчины. -- Хан поймал его,-- сообщил Назис,-- пойдем поможем ему. -- Нет, лучше оставаться здесь,-- не согласилась она. Из темноты доносились голоса, но не злобные и враждебные, а просто один человек негромко разговаривал с другим. Затем раздались шаги, и к костру вышел Едигир, подталкивая древком копья коренастого парня в теплом тулупчике и заячьей шапке на голове. Старик и Зайла подошли к костру и начали разглядывать пленника. -- О-о-о,-- вдруг воскликнул Назис,-- да я его знаю. Ты, однако, сын Кукдея будешь? -- Да, его сын, правильно говоришь,-- закивал головой тот,-- меня зовут Сураш, и я ничего плохого сделать вам не хотел. Смотрю -- костер горит у реки. Думаю, что за люди сидят? Может, нехороший человек какой пришел? Думаю, поглядеть надо. А тут собаки меня хвать, и он...-- показал рукой на Едигира,-- как ударит по голове, думал убьет вовсе. -- Чего ты делал в селении? -- спросил тот парня. -- Как чего? То же наше селение, а мы на гору ушли, в лес. Все в лес уходят, как узнали, что степняки пришли и побили всех наших братьев. Вот и мы спрятались, чтоб нас не взяли... -- Ну, в селение ты чего не пошел? За нами следил? -- Да откуда я знал, что вы тут есть. Пошел сетку проверить, что в речке стоит. С отцом вместе пошли... -- С отцом, говоришь, а он где? -- грозно спросил его Едигир, отчего парень растерялся, поняв, что сболтнул лишнего и закрутил растерянно головой по сторонам. -- Да тут он,-- смутился,-- убежал в лес, а я вот поглядеть хотел, какие они, степняки, и вот... попал. -- Зови его, нам с ним потолковать надо. -- Зови, сынок, не бойся. Мы свои и плохого ничево не сделаем вам,-- подбодрил парня Назис. Тот, чуть поколебавшись, крикнул все ж в темноту: "Отец, иди сюда, тут свои...". Но со стороны леса никто не отозвался. -- Условного знака ждет,-- сообразил парень и, приложив ладони ко рту, громко застрекотал по-сорочьи. Раздался ответный стрекот, и собаки, почуяв незнакомца, кинулись на него. Едигир подозвал их к себе, и вскоре к костру вышел невысокий мужчина с седой остроклин-ной бородкой, в таком же, как у парня, полушубке и бараньей шапке. Он подслеповато щурил глаза на стоящих у костра и готов был при первой опасности задать стрекоча обратно в лес. Но, увидев Назиса, широко улыбнулся тому и затем поздоровался со всеми: -- Доброго вам здоровья и многих лет. А мы с сыном глядим, люди сидят у костра. Чего сидят? Кого ждут? Я ему говорю, айда скорее в лес, а то дорогу не найдем. Скоро совсем темно станет. А он поглядеть хотел. Шибко любопытный парень будет. Ну и вот...-- развел тот руками, не зная чем закончить. -- Тебя Кукдей зовут? -- спросил его Едигир. -- Конечно, конечно, а то как же. Любого спроси, что я Кукдей буду, все в округе меня знают... -- Рыбу поймали? -- продолжал задавать вопросы Едигир. -- Есть маленько, там, возле леса оставил. -- Ладно тогда, садитесь. Разговор к вам есть.-- Все послушно расселись у костра, даже не спросив, по какому праву приказывает им этот человек.-- Были ли у вас степняки? Что слышно про Кашлык, про хана? -- Не-е-е, степняки к нам не показывались пока. Говорят, что бродили рядом где-то, искали кого-то, но мы их не видели. Зачем мы им? Что с нас возьмешь? А в Кашлыке, говорят, хан сидит и большую дань с наших беков берет. -- И платят ему беки? -- Чего не знаю, того не знаю. Куда им деваться, поди платят. Все не свое отдают, а с нас же и берут, А где наш хан Едигир, никто не ведает. Мужики болтали, что за подмогой куда-то ускакал, как узнал, что брата его убили. -- Убили? -- воскликнули в голос и Зайла и Едигир. -- Так это еще когда было?! -- вставил свое слово и парень, до этого не принимавший участия в разговоре.-- Как наших беков побили при устье Тобола, так и Бек-Булата убили. -- Ты точно знаешь? -- пристально взглянул на него Едигир.-- Хорошо подумай, прежде чем ответить. -- А мне чего думать-то,-- не смутился парень,-- что мне сказали, то я и передаю. Сам не видел, а говорит народ... -- Вы вот все нас расспрашиваете,-- заговорил Кукдей,-- а про себя и не скажете, кто вы есть да откуда будете. Старого Назиса мы хорошо знаем, раньше видали. А вот вас так впервой. -- Время придет, узнаешь,-- усмехнулся Едигир,-- кто много знает, у того голова плохо на шее сидит. Слышал об этом? Вот и не задавай лишних вопросов. А сейчас я тебя, старик, отпущу, а сына здесь оставлю на всякий случай. Пришлешь ко мне сюда троих ваших лучших охотников, вот тогда и сын вернется. Ничего худого ему не сделаю, не бойся. Но чтоб ты не сбежал куда, попридержу чуток. Понял. Тогда иди, а охотников к утру буду ждать. Пусть не мешкают. Старик довольно резво соскочил на ноги и двинулся от костра, но, чуть отойдя, уже издалека спросил: -- Так они меня спросят, кто зовет их. Что им ответить? -- Скажи, что человек их рода ждет, которому помощь нужна. Все понял? -- Все...-- отозвался старик и исчез во тьме. ...Утром, чуть свет, пришли три охотника с копьями и луками и длинными кинжалами на боку. Едигир отвел их в сторону и долго о чем-то беседовал. Вскоре они растворились в утреннем тумане, ни слова не проронив. ПЛАЧ ХРОМОЙ СОБАКИ Проводив Карачу-бека, Соуз-хан выбрался из-под теплого покрывала и кликнул начальника стражи. Собирай всех моих нукеров,-- приказал он ему,-- едем в улус к Ураз-хану. Там, мне донесли, сынок Бек-Булата скрывается, Нужно его в Кашлык к нашему хану доставить. Ну, что стоишь? -- прикрикнул он, видя, что начальник стражи не спешит выполнять приказание. -- Мое дело сторона, но я так скажу -- не отдаст Ураз-хан сынка друга своего. -- Это мы еще поглядим,-- ответил Соуз-хан и начал собираться в дорогу. На подъезде к владениям Ураз-хана их встретил конный разъезд, выскочивший навстречу из соседнего леска. Их было всего трое всадников, но кто мог поручиться, что в леске не скрывается еще около сотни. "Видать, предупредил их кто-то",-- подумал Соуз-хан, подъезжая к караульным. -- С чем пожаловали? -- спросил старший разъезда.-- Нам не велено пускать никого во владения Ураз-хана. -- Я еду по поручению хана Кучума, а вы не имеете права задерживать меня,-- высокомерно изрек Соуз-хан. -- Не знаем мы никакого хана Кучума,-- ответил старший,-- у нас есть свой хан, и чужих нам не нужно. -- Ты видишь, сколько со мной воинов,-- пустился на угрозы Соуз-хан,-- если я прикажу, то они изрубят вас на мелкие части. -- Воля твоя, господин,-- спокойно ответил тот,-- но у Ураз-хана нукеров ничуть не меньше, и я бы не советовал затевать с ним ссору. Соуз-хан понял, что просто так их здесь не пропустят, и решился пойти на хитрость. -- Я везу важное сообщение, и мне нужно увидеть твоего хозяина. Старшина заколебался, не зная, как ему следует поступить в этом случае. У него был приказ не пропускать никого без согласия господина, но если действительно важное сообщение... -- Хорошо,-- согласился он,-- поезжай со мной один, а твои воины пусть останутся здесь. -- А не может ли Ураз-хан приехать сюда сам? Мне хотелось бы поговорить с ним наедине. -- Нет, господин, или ты едешь, или я вызову подмогу. -- Ладно, так и быть, едем,-- неохотно согласился Соуз-хан, не зная, как он будет разговаривать с другом Бек-Булата, с которым у него издавна были довольно непростые отношения. Подъехав к городку Ураз-хана, они спешились, и гостю велено было ждать возле ворот. В крепость его не пустили, чего тот никак не ожидал. Когда показался Ураз-хан, сопровождаемый своим братом Иркебаем, то Соуз-хан понял окончательно, что поездку свою совершил впустую. Оба брата довольно холодно приветствовали его, даже не поинтересовавшись здоровьем. -- С чем приехал, уважаемый сосед? -- последовал вопрос. -- Мне поручено пригласить вашего гостя Сейдяка к нашему светлейшему хану Кучуму. Он желает оказать ему честь и принять его должным образом. -- Он уже оказал честь его отцу,-- ответил Иркебай, сузив глаза. -- Кстати, почему ты решил, что князь Сейдяк находится у нас? Не ошибся ли ты, дорогой? -- язвительно поинтересовался Ураз-хан. -- Мои люди сообщили, что он гостит у тебя, дорогой сосед. -- Твои люди всегда были лгунами и пьяницами. Не они ли вчера казнили на деревьях рядом с твоим селением степняков, чьи останки болтаются теперь там? -- вкрадчиво спросил второй брат. -- То не моя забота, их казнил Карача-бек, а мои люди лишь помогали ему в том. -- Конечно, лишь помогали,-- подхватил Иркебай,-- нам наплевать на тех степняков, но их кровь ляжет и на тебя, Соуз-хан. Тот, видя, что все его попытки заканчиваются неудачей, решил зайти с другой стороны: -- Дорогие соседи,-- начал он льстиво,-- не пристало уважаемым людям ссориться по пустякам. Почему вам не приехать ко мне в гости на доброе угощение, коль уж вы меня не желаете приглашать к себе? Посидели бы и обсудили все по-доброму. Могу пригласить вас прямо сейчас. Братья переглянулись, не зная, что ответить. -- Нет,-- ответил старший Ураз-хан,-- мы не верим ни одному твоему слову. Знаешь, что было с зайцем, который обещаниям лисы поверил? Так мы не хотим оказаться на его месте. Проваливай, Соуз-хан, с чем пришел и не показывайся больше на наши глаза. А то... как бы твоя шапка вместе с головой не оказалась на нашем заборе. -- Вы еще пожалеете об этом,-- ничего не оставалось ответить Соуз-хану и, нахлестывая коня, поехать к своим нукерам. Развернув их, прямиком, не заезжая к себе, помчался в Кашлык. ...Кучум расхаживал перед остатками своей пятой сотни, доставленной к нему Карачой-беком. Бешенство переполняло хана, и, его бы воля, изрубил бы предателей на месте, Но они уже получили свое, когда на их глазах казнили едва ли не половину товарищей. -- Так кто еще бунтовать желает? Кому еще не заплатили? -- со злобой заверещал Кучум, подскакивая то к одному, то к другому из понурившихся воинов.-- Поганые псы! Выбрали момент! Думали управы на вас не найдут?! Кто вы такие, чтоб мне свои требования выдвигать? Да я вас...-- и разразился такой бранью, что видавшие виды мужчины стыдливо опустили глаза. В этот момент в воротах городка показался на взмыленной лошади Соуз-хан и, путаясь в стременах, слез с седла, тяжело отдуваясь, подошел к своему властелину. -- О великий хан,-- запричитал он, повалившись на колени,-- они не пожелали отдавать этого ублюдка Сейдяка, которого скрывают от тебя. Они такое говорили про тебя... Такое, что мои губы не решаются повторить их нечестивые слова. -- О ком гы говоришь? -- брезгливо переспросил Кучум, рассматривая сверху вниз ползающего на коленях Соуз-хана. Тот, как мог, пересказал ему встречу с братьями, которые не пожелали выдать Сейдяка. -- Ты уверен, что он у них? -- спросил хан. -- А где же ему еще быть? -- поднял короткие ручки тот.-- Вот и Карача-бек подтвердит, что он у них спрятан. Кучум глянул на Карачу, и тот молча кивнул головой, подтверждая сказанное Соуз-ханом. Кучум стремительно повернулся к воинам пятой сотни и, отчеканивая каждое слово, проговорил: -- У вас есть возможность смыть позор, который лег на вас. Немедленно на коней, и чтоб к вечеру мальчишка был здесь. Кто поднимает прочив вас оружие -- тот мертвец. Все, что захватите в городке, ваше. Я все сказал. Ты,-- ткнул пальцем в Соуз-хана,-- поведешь их. Воины пятой сотни, безмерно довольные, чго все для них на этот раз закончилось благополучно, получили отобранное у них оружие и коней, соединившись с нукерами Соуз-хана, выехали в том же направлении, что и вчера. Умышленно или нет, но Карачу-бека хан оставил в городке. ...Когда Соуз-хан скрылся из владений Ураз-хана, тот сказал брату, стоящему рядом: -- Добром это дело не кончится. Поскакал к своему господину... -- Надо было кончить его здесь, и все было бы тихо. -- Об эту бабу стыдно руки марать. Сам себе где-нибудь шею сломит. -- Но скоро он вернется с подмогой, а у нас не больше полсотни воинов. Надо отправить мальчонку и старуху куда-то подальше. Если они попадут в лапы этому Кучуму, то в живых им не бывать. -- Я тоже думал об этом. Скажи им, чтоб собирались в дорогу. Отправлю их к своему тестю на Белую речку. Там их навряд ли кто найдет. -- Кто знает... Но я бы на твоем месте и женщин с ними спровадил. Тут скоро жарко будет. -- Да, ты прав. Так и поступим. И вскоре из городка Ураз-хана выехала небольшая процессия из нескольких воинов, сопровождавших запряженную двумя лошадьми повозку, на которой сидели четверо женщин и маленький мальчик, с любопытством глазеющий по сторонам. После полудня со стороны Кашлыка показались всадники, стремительно приближающиеся к городку Ураз-хана. Они остановились перед главными воротами и вперед выехал Соуз-хан, громко прокричав: -- Эй, что я вам говорил? Хан Кучум не любит шутить. Выдайте нам сына Бек-Булата или ни один не уйдет отсюда живым. На башню поднялся Ирбекай и громко, так чтоб его слышали и в крепости, закричал в ответ: