с наших улусников. У них большие крепости, а на крепостях стоят пушки с огненным боем... -- Но они и раньше жили в крепостях, но наши ханы брали их, и урусы боялись нас и платили нам дань. -- Они и сейчас боятся нас,-- не поднимая головы обронил Кучум. -- Не пришло еще время для таких походов,-- вздохнул Ангиш,-- надо дома порядок навести, надо вырастить сильных воинов, а главное -- объединить все степные и сибирские народы. Урусы объединились, а мы ждем чего-то. Дождемся, что после Казани они и к нам пожалуют. -- Я объединю наши народы,-- тихо проговорил Кучум, но слова его услышали даже в дальнем конце шатра,-- объединю, и мы двинемся в Московию. Но хан правильно сказал, что нужны воины, и много воинов. Их надо учить и готовить. -- Даже не верится, что нашелся такой человек,-- Ангиш протянул обе руки в сторону Кучума.-- Я давно ждал этого дня. А потому обещаю тебе, хан, всяческую поддержку и помощь. Я дам тебе своих воинов и коней столько, сколько ты захочешь. Теперь же пусть войдут музыканты и продолжим наш пир. Тут же в шатер втолкнули молодого парня в рваной шубейке с комузом в руках. Лица его разглядеть было нельзя, так как большая черная лохматая шапка была надвинута на самые глаза. Слуги, приведшие его, подсмеивались над ним и нещадно лупили по спине кулаками. Тело парня мелко подрагивало под ударами, но он нисколько не противился тому, а принимал как должное. Его заставили сесть и подали пиалу с араком. Хан Ангиш сделал знак, все отошли от музыканта, смолкли разговоры. Музыкант снял шапку, испуганно оглядел большими выразительными глазами собравшихся и поклонился на все три стороны. -- Простите меня, люди,-- тихим голосом произнес он и тронул струны комуза. Тот столь же робко отозвался ему, музыкант более уверенно провел пальцами по струнам, откашлялся и запел. Кучума поразил его низкий приятный голос. Песня была о его народе, который владеет всей степью и самый сильный народ на свете. Пятьдесят дорог лежат через мою степь, и по всем дорогам едут и идут люди и славят нашего хана. Кучум искоса поглядел на Ангиша и заметил, что тот криво улыбается и осматривает внимательно всех сидящих в шатре. Наконец, музыкант закончил на неожиданно высокой ноте, и все зацокали языками, выказывая одобрение искусству юноши. Вторая песня была посвящена полностью хану Ангишу. Летит степной орел над его владениями, Бежит молодой иноходец по его пастбищам, Но не могут они границ его достичь, Так и умрут в поисках. Самый великий хан на земле наш хан Ангиш, Самый знатный хан на земле наш хан Ангиш. Где хорошее пастбище -- скот пускает, Где много дров -- юрту ставит. У основания его юрты пьют коровы, На другом конце юрты бегают дикие звери. Великий богатырь наш хан Ангиш. Никогда к его пупу грязь не приставала, Никогда на его ресницах слезы не нависали, Все богатыри его имя знают. На Барабе наш хан Ангиш живет, Лежа на боку наш хан живет, Дни свои в охоте проводит, Как и положено великому хану. Когда и эта песня закончилась, то все начали дружно прославлять великого и мудрого хана Ангиша, а Кучум заметил, что незаметно в шатер вошла высокая худенькая девушка с печальными глазами. Заметил ее и хан Ангиш и окликнул: -- Эй, Самбула, подойди ко мне. Та низко наклонила голову, будто стеснялась смотреть на людей, и подошла к хану. Кучум сумел получше разглядеть ее. Лицо девушки не было столь смуглым, как у других ее сородичей. Длинные ресницы настороженно трепетали, словно крылья большой бабочки. Пухлые алые губы были столь ярки, что притягивали взгляд. На верхней губе чуть слева была коричневая родинка, и делала девушку еще более милой и нежной. Округлый подбородок заканчивался небольшой ямочкой, которая увеличивалась, когда слабая полуулыбка пробегала по девичьему лицу. И само лицо как бы светилось изнутри лунным светом. "Луна, истинная луна",-- подумал Кучум и услышал голос хозяина: -- Станцуй нам, Самбула. Это моя младшая дочь, последыш. Остальные уже замужем, а эта вот припозднилась. Но ничего, к весне от женихов отбоя не будет... -- Отец, я не могу сегодня танцевать, извини,-- мелодичным тихим голосом проговорила Самбула и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу. -- Другую бы наказал примерно за непослушание, а на эту рука не поднимается,-- вздохнул хан Ангиш, девчонка совсем... Уже под утро закончилась пирушка у гостеприимного барабинского хана. Возвращаясь обратно в свой лагерь, Кучум не мог отогнать от себя образ Самбулы. Перед глазами вновь и вновь возникали алые губы и родинка, длинные то и дело вспархивающие ресницы. "А почему бы не попробовать заслать сватов к ее отцу? -- думал он уже укладываясь.-- Хан Ангиш не посмеет отказать мне, потомку знатного рода. А когда породнюсь с ним, то и нукеров для весеннего похода на Кашлык он даст по-родственному. И сын его, Чилим-бей, так и рвется в бой -- пусть попытает военного счастья. Вроде бы все складывается удачно..." С этими мыслями он и заснул. И через несколько дней мчались по степи ближние друзья Кучума, которых в народе звали яуцы -- сваты. У каждого была выправлена поверх сапога одна штанина, таков обычай. -- Яуцы едут! -- радостно кричал встреченный ими пастух и, улыбаясь, махал приветственно длинным посохом. -- Яуцы, яуцы! -- гомонили босоногие ребятишки, выскакивая из юрты. Сваты останавливались и дарили им угощения, сладости. Таков обычай. Молча провожали их женщины, пряча улыбку в длинные полушалки. И сваты им улыбались, подмигивали и цокали языками. Свадьбе все рады. Сам хан Ангиш на сей раз не вышел к ним навстречу но велел провести в шатер и усадил напротив, повел осторожно разговор о здоровье хана Кучума, угощал сватов кислым молоком, сыром, вяленым мясом. -- Хорошо ли вам отдыхается в моих землях? -- Хорошо, хан. -- Хватает ли корма коням? -- Хватает корма, великий хан. -- Сыты ли воины? -- Все воины сыты и благодарят тебя, щедрый хан. -- Весел ли ваш повелитель, хан Кучум? -- Грустен наш повелитель, хан Кучум. -- Что опечалило славного воина с бесстрашным сердцем? -- Сердце его разрывается на части. Увидел он яркую звездочку в твоем шатре, великий хан, и не спит шестой день, пищу в рот не берет шестой день, к нам, верным слугам его, не выходит шестой день. Набежали тучи на его светлое чело, и никто не может утешить его... -- Может, лекаря нужно отправить вашему хану? Может, плохую кровь нужно пустить ему? Может, окурить его надо целебными травами? Скажите, и все, что в моих силах, я выполню. -- Хан желает невозможного: он хочет, чтоб звезда по имени Самбула светила в его шатре. Только она и сможет вернуть здоровье нашему повелителю. А иначе... иначе и жизнь ему не мила, и придется похоронить его в этой степи на высоком холме. Жизнь нашего хана в опасности. -- Нелегкую задачу задали вы мне. Дорога та звезда, и нет других в моем шатре. Кто заменит мне ее? Кто утешит в старости? Кто подаст пиалу с питьем? Кто оплачет смерть мою? -- Рано еще думать хану о смерти, а чтоб не угас свет в его шатре, посылает наш хан серебряную посуду и золотые украшения тебе. Чтоб тепло было повелителю степей в холодный день, дарит хан Кучум тебе теплую лисью шубу. Но главные подарки еще впереди, когда станет он сыном тебе. Ничего не пожалеет, чтоб порадовать дорогого тестя. -- Что ж... Такую загадку сразу не разгадаешь. Дайте мне срок и приезжайте через шесть дней на седьмой. Устроим большой кингаш, все обсудим и решим. Так и передайте хану Кучуму. Пусть он забудет о печалях, пусть набирается сил и отдыхает. Нам лестно слышать такие слова, но серьезный шаг серьезных дум требует. Так и передайте хану. Скачут обратно сваты, и опять улыбаются им все встречные. Что может быть на свете радостнее, чем свадьба? Раз женятся люди, значит, мир будет, дети родятся, род людской продолжат. Рады люди сватам... Через шесть дней на седьмой опять скачут степью яуцы-сваты, опять улыбаются им люди, и дарят они им подарки и сладости, чтоб сватовство было удачным. Большой кингаш-совет идет в шатре у хана Ангиша. Опять говорят сваты о силе и храбрости своего хана, и молча с улыбкой слушает их отец прекрасной Самбулы. Новые подарки раскладывают перед ним сваты, но только взглянул на них хан и дальше свою речь ведет. -- Будь по-вашему. Согласен я отдать свою дочь Самбулу в жены хану Кучуму. Но с одним условием; пусть до весны живет он в моих пределах и выполняет всю черную работу, что велю ему. Пусть скот мой пасет, пусть дрова для моего шатра заготовляет, пусть на охоте моим стремянным будет. Коль пройдет все испытания, то так и быть, отдам ему свою дочь в жены. Обескураженные сваты не знают, что и ответить. Едут обратно грустные, а по степи уже слух прошел, что знатный хан Кучум, потомок великого Чингиз-хана, к их хану Ангишу в работники идет. Услыхал об этом Кучум и сломал пополам рукоятку плетки, что в руках у него была. Ударил по щеке старшего свата и выгнал с глаз своих. Долго сидел один и не принимал никого. К вечеру вышел в простой одежде и объявил всем, что едет к хану Ангишу на большой срок. Пусть воины пасут коней, отдыхают до весны, готовят оружие для большого похода, когда он вернется и поведет их на Кашлык. И еще велел он двум преданным слугам ехать в Бухару, а с собой захватить Сейдяка вместе с мамкой, старой Анибой. И охранять его там до тех пор, пока не получат весточку от него с тем, как поступить с юным наследником. И сам проследил за их отъездом. Оставил хан своего любимца Тая в лагере на попечение пастухов, сел на простого мерина и поехал в ставку хана Ангиша... Три раза луна на небе становилась тонкой полоской и вновь нарождалась. Три долгих месяца ходил хан Кучум в простых работниках у будущего тестя. Пас его стада, принимал роды у кобылиц и овец, спал под открытым небом и укрывался простой попоной, ел из одного казана с другими слугами и работниками. Ни разу не пригласили его в шатер к хану Ангишу. А когда тот выезжал на охоту, то Кучум мыл и чистил ханского коня и придерживал стремя, помогал тому сесть в седло. Когда попадал он к ханскому шатру, то пытался хотя бы издали увидеть прекрасную Самбулу, из-за которой и терпел все унижения. Но мамки и няньки стерегли девушку, как волчица охраняет свой выводок от непрошенных гостей. И уезжал Кучум обратно в степь к стадам и отарам, так и не переговорив ни разу с девушкой. Истекли три месяца, самые холодные месяцы в степи, и позвал к себе Кучума хан Ангиш, посадил на белый войлок и ласково сказал: -- Вижу, что хороший ты работник, а самое главное, смирил свою гордыню и не стесняешься быть в услужении у меня. Скажу откровенно: не ожидал я, что выдержишь ты испытание. Думал, бросишь все и ускачешь вместе с воинами из моих пределов. Или хуже того -- силой попробуешь выкрасть Самбулу. Но ошибся я в тебе и рад этому... -- Хан хочет сказать, что можно готовиться к свадьбе? -- перебил непочтительно его речь Кучум. -- Можно было бы и к свадьбе готовиться, да есть одна заковыка, которую не так легко разрешить. -- Хану не понравились мои подарки? Я прикажу отправить еще. -- Не в подарках дело... -- Самбула не желает стать моей женой? -- Ты же знаешь, что не в нашем обычае спрашивать о том дочерей. Она поступит так, как я скажу. Она моя дочь, и я вправе распоряжаться ее судьбой. -- Тогда не вижу причин, чтоб откладывать свадьбу. Пусть хан объяснит, что мешает ему так поступить. -- Видишь ли...-- замялся Ангиш.-- По нашим обычаям первый день свадьбы празднуют у родителей невесты, а затем едут к жениху. Там всех принимают родители и родичи жениха. Но я даже не знаю, где они у тебя и согласны ли они с твоим выбором. -- Я давно стал самостоятельным мужчиной, и мне нет необходимости бежать за советом к отцу. Я свободный человек и волен поступать так, как сам пожелаю. -- Да, ты давно не юноша, но наши обычаи... В руке у Кучума находилась тонкая пиала, из которой хозяин угощал его. Неожиданно гнев обуял молодого хана, и его пятерня сжалась, раскрошив на мелкие осколки нежный фарфор. -- Вот так надо поступать с обычаями, если они не устраивают нас.-- Осколки упали на белый войлок, и он поднявшись, пошел к выходу.-- Теперь пусть хан ждет моего решения,-- бросил Кучум, не оглядываясь. ... Поздней ночью пробирались по степи всадники с лицами, повязанными платками до самых глаз. Копыта коней обмотали тряпками, чтоб не было слышно стука подков. Ехали молча до самого лагеря хана Ангиша. Не доезжая чуть, спешились и крадучись направились меж кибитками, низко пригибаясь к земле. Впереди крался Кучум, неся под мышкой свернутую попону. Он за время своей службы у хана хорошо изучил местонахождение не только хана, но и всей прислуги. Знал, где находится юрта Самбулы. Вот туда-то он и направлялся. После отказа под благовидным предлогом от свадьбы Ангиш надеялся, что Кучум отправится в Бухару за родичами или вообще оставит мысль о женитьбе. В любом случае задержка была на руку хану Ангишу. Он не хотел ввязываться в очередную кровавую ссору с соседями, с которыми до сей поры поддерживал дружеские отношения, и его совсем не прельщало отправлять в поход своих воинов с Кучумом. "Он еще наделает бед, да таких, что всю степь поднимет против себя. Русские сейчас сильны как никогда. А если завтра их дружины появятся возле моего шатра? Нет, лучше жить в мире со всеми и заниматься охотой. Ласковый телок двух маток сосет. Кучум же найдет себе жену и у другого хана. Вон их сколько в степи..." Хана разбудил слабый женский вскрик. Он открыл глаза и подумал, что ему послышалось во сне. Но какой-то шорох раздался снаружи шатра. -- Эй, кто там? -- позвал он. Никто не отозвался.-- Слуги! Пусть кто-нибудь войдет ко мне.-- Тишина... Хан накинул на плечи шубу и вышел наружу. Чья-то тень мелькнула невдалеке.-- Кто такие?! -- закричал он во всю силу легких. И тут удар чем-то твердым свалил Ангиша на землю и поверг в беспамятство. В себя хан пришел уже в собственном шатре. -- Самбулу украли,-- робко сообщил один из слуг. -- А вы куда смотрели?! -- закричал он в гневе.-- Догнать! Вернуть! -- Уже послали в погоню, но еще не возвращались. -- Где мой сын Чилим-бей? -- Он на охоте, мой повелитель, еще не скоро вернется. -- Проклятие! -- Хан в бессильной злобе обрушил кулаки на мягкие подушки, он понял, что проиграл свой спор с Кучумом, а значит, быть войне с соседями, хочет он того или нет.-- Все, все против меня! Кучум вошел в свой шатер и опустил на землю попону, внутри которой находилась дрожащая Самбула, связанная по рукам и ногам. Снаружи переминались с ноги на ногу, не решаясь войти без приглашения, его юзбаши. Хан приоткрыл полог и приказал: -- Поднять сотни, если Ангиш попытаемся напасть на нас. Но самим в драку не ввязываться. Выполнять! Меня без особых причин не беспокоить. -- Слушаемся, хан,-- юзбаши почтительно попятились. Кучум опустился на колени перед девушкой и развязал веревки, которыми она была опутана. -- Знаешь ли ты, кто я такой? Девушка испуганно кивнула головой, глядя на него расширившимися от ужаса глазами.-- Я выполнил все, что просил твой отец. Но он захотел оттянуть нашу свадьбу, а у меня не так много времени. Мне нужен сын, который бы продолжил мое дело и стал наследником. Ты поняла меня? -- Да...-- прошептала девушка, сев перед ним. -- А раз поняла, то сними с меня сапоги.-- И он протянул ей грязный, пропахший конским потом, истертый сапог и с усмешкой наблюдал, как та неумело взялась за голенище, пытаясь стянуть обувь с ноги.-- Плохо, ой как плохо ты умеешь выполнять женскую работу. Но ничего, скоро ты и этому научишься. А теперь иди ко мне,-- притянул за руку Самбулу. Но девушка вырвала свою руку и попыталась вскочить на ноги. -- Куда?! -- крикнул хан и повалил ее на попону, в которой привез ее из родной юрты, придавил всем телом, торопливо срывая одежды, и уткнулся вспотевшим лбом в девичью щеку. Самбула тихонько плакала, глядя на верх прокопченного шатра, чувствуя, как острая боль пронзила все ее тело. Когда рассвело, в лагерь к Кучуму приехали послы от хана Ангиша и объявили, что хан готов сыграть свадьбу. ...Едва первая зелень пробилась через оттаивающую землю, по степи поскакали гонцы от кочевья к кочевью, объявляя, что великий хан Кучум, зять могущественного хана Ангиша, собирает к себе воинов для набега на Сибирское ханство. Кроме этого гонцы рассказывали, какие богатства хранятся в селениях у сибирцев, и обещали всем воинам половину добычи. Давно не собирали в степи барабинской ополчение, и каждый второй воин согласился пойти в набег. И едва расцвели первые тюльпаны, как Кучум повел новое войско на сибирские улусы, оставив молодую жену в юрте отца. ОСКОЛОК ЖЕЛТОЙ ЛУНЫ Шли сотни Кучума вдоль берега своенравного Иртыша, и одно за другим покорялись им малые селения. Из каждого брал хан в свое войско по десять лучших и знатных юношей. Если у них не было коня, то давали им доброго скакуна из табунов Ангиш-хана. Если не было оружия и доспехов, то и это находилось в обозе. Значным бекам дарили подарки и брали обещание, что отныне признают они полновластным своим правителем лишь одного хана Кучума и, пока они живы, никто из их нукеров не подымет против него оружия. А в довершение всего забирали из всех улусов самых красивых девушек для ханского гарема. И набралось их уже триста. Везли девушек в ханском обозе под усиленной охраной в закрытых повозках. Только на подступах к Кашлыку попробовал хан Едигир преградить дорогу сотням Кучума, собрав наспех свое ополчение. Но во много раз превосходило войско Кучума отряды Едигира, и недолгой была схватка. Сам Едигир едва избежал плена и ушел с небольшой горсткой нукеров на болота, куда, не зная тропинок, невозможно было пробраться. Он всю зиму прождал возвращения послов из Московии и помощи от белого царя Ивана. Но не вернулось его посольство, верно, не до Сибирского ханства было московскому царю. После своей ссоры с Зайлой-Сузге Едигир так и не пытался отыскать ее, хотя не раз доходили до него слухи, что она основала небольшое селение на иртышском берегу и живет там в окружении нескольких верных служанок, лечит местных жителей, которые и кормят ее. Кучум вновь основался в Кашлыке и призвал к себе своего визиря Карачу-бека. Тот немедля явился и сообщил, что в Московию по зиме ушло посольство от хана Едигира. Однако Кучума не особенно взволновала эта новость. Он был уже хозяином Сибири. -- Я теперь на своей собственной земле и полновластный ее властелин. Пусть московский царь боится меня, как боялись прежде ханов Золотой Орды. Но ему нужно сообщить о том, что Едигир отныне не хозяин на ханском-холме, а потому собери наше собственное посольство с дарами. Но погляди, чтоб это были дары, а не дань. Затем Кучум велел привезти свою жену в сибирскую, столицу. Она уже была беременна, ожидая к осени ребенка. -- Смотри, чтоб родился сын,-- улыбнулся хан, ласково проведя шершавой ладонью по ее щеке. Для нее он велел построить укрепленный городок чуть ниже от Кашлыка по Иртышу, на крутой горе, откуда открывался чудный вид в заиртышские дали. По ночам там появлялись многочисленные совы, и местные жители звали то местечко Ябалак. В положенный срок Самбула родила крепкого мальчика, которому дали имя Алей. Наложниц, собранных из сибирских селений, хан велел разместить недалеко от Кашлыка и хорошо охранять. От того же Карачи он узнал, что его сестра, Зайла-Суэге, находится не так далеко, и долго раздумывал, или самому к ней отправиться, или послать Карачу-бека, чтоб он привез ее сюда. Но так и не решил за неотложными делами, а потом произошли события, надолго лишившие сибирского хана сна и покоя. Из Бухары пожаловал его старший брат Ахмед-Гирей с небольшим воинским отрядом, а с ним два шейха: Дин-аль-Ходжа и Шербети-шейх. Они прибыли выполнить волю бухарского правителя, чтоб привести к исламской вере все сибирские народы. Но удивило Кучума то, что брат прибыл вместе со своим сыном-подростком Мухамед-Кулом. Он выглядел очень уставшим, и чувствовалось, что плохо перенес дальнюю дорогу. "Раз брат везет с собой своего сына, то выходит, что прибыл он надолго и всерьез",-- отметил Кучум про себя, усаживая гостей в шатре. После обычных приветствий и небольшого угощения Ахмед-Гирей самодовольно заявил на правах старшего: -- Я узнал, что ты в первое лето не мог справиться с этими сибирскими медведями и на зиму тебя выгнали в голую степь. Что же ты не обратился за помощью ко мне, старшему брату? Я бы мигом выкурил их из лесных берлог и сжег бы все их жалкие селения. -- Не все так просто, дорогой брат,-- сдерживая себя, ответил Кучум,-- если бы так легко было с ними справиться, то я сделал бы это. Ахмед-Гирей заметил недовольство Кучума и решил перевести разговор на другую тему: -- Ты, говорят, женился? -- Не только женился, но можешь поздравить меня с наследником,-- улыбнулся Кучум. -- Что же не пригласил на свадьбу? А где сын? Жена? -- Они недалеко отсюда, и мы еще съездим к ним. А приглашать тебя на свадьбу было некогда. Она свершилась так быстро, что ты все равно бы не успел. -- Твой тесть Ангиш? Они в дружеских отношениях с моим тестем, ханом Шигаем. -- Я знаю об этом. Ангиш дружит со всеми и не желает зла никому. Лучше скажи, что уже умеет делать твой сын. Ты растишь из него храброго воина? -- Ну-ка, Мухамед-Кул, покажи свое искусство в стрельбе,-- обратился отец к мальчику,-- не разучился за дорогу стрельбе? Тот смущенно улыбнулся и кивнул головой. Вышли из шатра, и Кучум велел принести шест и укрепить на нем утиное яйцо. Шест воткнули на расстоянии в пятьдесят шагов. Мальчику подали его небольшой лук, он вложил стрелу, тщательно прицелился, щуря один глаз, и отпустил тетиву. По шесту потекли желтые потеки от разбитого яйца. -- Ай да молодец! -- закричали все.-- Настоящий джигит растет! Мухамед-Кул надменно поглядел на всех и гордо заявил: -- А я могу и с коня на скаку в человека попасть, прямо в сердце. Кучум с удивлением перевел взгляд с мальчика на своего брата и осторожно поинтересовался: -- И ты уже пробовал? -- Конечно, сколько раз пробовал. Ахмед-Гирей смущенно замялся и пояснил: -- Да это на рабах я его тренировал, которые бунтовать вздумали. Мальчику полезно почувствовать себя воином. -- Может, ты и прав,-- Кучум повернулся и пошел в сторону реки. Все остались стоять, хотя почти всем понятно было поведение хана, и лишь Ахмед-Гирей последовал за братом. Кучум стоял у обрыва холма и, прищурив глаза, наблюдал, как по реке скользила рыбацкая долбленка к селению, притулившемуся на противоположном берегу возле березовой рощицы. Оба брата некоторое время стояли молча. Первым нарушил молчание Кучум. -- Теперь говори, зачем пожаловал. -- А ты, я вижу, не рад? -- Дело не в радости. Когда я пошел в сибирский поход, помнишь, что ты мне сказал? Позабыл? Так я напомню. Ты рассмеялся мне в лицо и заявил, что с таким сбродом, что идет со мной, только на больших дорогах купеческие караваны грабить. Это не воины, а бандиты. Так ты мне сказал. И с этим самым сбродом я выгнал сибирских самозванцев, отомстил за нашего деда, убитого где-то на этих берегах, и все беки признали мою власть. Слышишь, мою, а ни кого-то там еще! -- Его голос сорвался и почти перешел на крик: -- А теперь объявляешься ты и хочешь снять сливки с моего труда. Или не так?! -- Ты не справедлив ко мне, брат. Я всегда верил в твою звезду, и Аллах услышал мои молитвы... -- Твои молитвы?! Да ты молился о том, чтоб меня убили в первом же бою или я замерз в этих гнилых болотах. Нет... я хорошо знаю тебя, Ахмед-Гирей. И я знаю, зачем ты пришел... Ты пришел в завоеванное мной Сибирское ханство на правах старшего занять мой шатер. А что же ты не расскажешь, почему тебе не пожилось в Бухаре? Или ты уже не наследник нашего отца? -- Абдулла-Багадур-хан отправил меня...-- попытался вставить слово Ахмед-Гирей, но Кучум схватил его за грудь и закричал прямо в лицо: -- Да хан Абдулла выгнал тебя, как паршивого пса, и моли Аллаха, что остался жив. Я уверен, ты занимался пьянством и не вылазил из своего гарема. И тот, кого ты зовешь ханом, при нашем отце был простым темником*. Не больше. Тебе достался престол после смерти отца, но ты не смог удержать его, и наши визири выбрали ханом Абдуллу. Разве не так? Можешь не отвечать. Я все понял и без твоих объяснений... Тяжело дыша, Кучум отпустил Ахмед-Гирея и отошел в сторону. Тот, не на шутку перепуганный гневом младшего брата, оглянулся по сторонам, отмечая, что их разговор никто не подслушивает, и заговорил, как можно мягче и миролюбивее. -- Дорогой брат, в чем-то ты и прав... Но неужели у тебя нет жалости к несчастному, которого лишили буквально всего. Да, я вырвался из Бухары, пообещав Абдулле-Багадур-хану доставить сюда шейхов... -- Не упоминай даже имени этого шакала...-- закричал Кучум -- ... или я не помню, как он шпынял нас, когда мы были мальчишками? Или не благодаря его козням вершилось все подлое и грязное? И теперь он хан Бухары?! Да если бы у меня не было важных дел здесь, то я бы вернулся обратно домой и выпустил кищки из его жирного брюха. -- Умоляю тебя, не говори так. Шейхи могут услышать... -- Ты был и остался трусом, который дрожит только за свою собственную шкуру и ни за что больше. Ты не воин -- тебе быть только евнухом в гареме. -- Но ты же не отправишь меня обратно в Бухару...-- в растерянности посмотрел Ахмед-Гирей на младшего брата,-- и не прикажешь бросить меня в яму для пленных. -- То-то и оно, что я не могу так поступить, и все вы пользуетесь этим. Сперва сестра связалась с самозванцем и родила от него... -- Ты сказал сестра? Наша сестра? -- Именно наша сестра, Зайла, очутилась здесь раньше меня и забрюхатила не от кого-нибудь, а от хана Бек-Булата. Мне стоило больших трудов схватить ее сына и отправить в надежное место, где за ним будут присматривать. -- И сколько ему лет? -- Младше твоего. -- А где же сама сестра? -- Недалеко отсюда, но я не желаю ее видеть и тебе не советую. Ладно, вот что я решил. Вокруг развелось множество всяческой швали, разбойничают на дорогах и по селениям. Возьмешь с полсотни моих нукеров и переловишь их всех до одного. А там посмотрим. И хан повернул обратно. Оба, как ни в чем не бывало, пошли к шатру, не обратив внимания, что внизу, на склоне холма, посыпались мелкие камешки. Через некоторое время чуть в стороне от того места, где происходил серьезный разговор между двумя братьями, появилась вначале голова, а затем вскарабкался и сам ее обладатель. То был Карача-бек, слышавший все до единого слова из их разговора. Отряхнувшись и поглядев внимательно по сторонам, убедился, что никем не замечен, он также пошел через калитку в саму крепость. "Очень занятный разговор,-- думал он,-- из всего услышанного можно извлечь огромную выгоду. Братьев надо обязательно рассорить окончательно и бесповоротно. И эту сучку, Зайлу, использовать против них обоих. А для старшего братца у меня заготовлен чудный подарок, который он не посмеет не принять. Но вот с Кучумом ухо нужно держать востро, а то недолго и головы лишиться..." Вечером хан Кучум потребовал Карачу-бека к себе. Тот явился незамедлительно, заранее предвидя, что речь пойдет о старшем ханском брате, но на сей раз ошибся. -- Знаешь ли ты, где живет моя сестра Зайла? Карача дернул по привычке плечом, соображая, что коль хан знает о ее местонахождении, то скрывать это от него незачем. -- Мне доносили, мой хан, что не так далеко от устья Тобола она провела всю зиму с несколькими девушками и одним стариком. К ней обращаются больные женщины, ведут детей. Она слывет хорошей знахаркой. -- Не дело ханской сестре лечить разных там черных людишек. Она госпожа и должна жить как госпожа. Завтра поедешь за ней и привезешь в городок, где содержатся мои наложницы. Передай ей мою волю никуда оттуда не отлучаться. -- Слушаюсь, мой господин. Будут еще приказания? Кучум испытующе поглядел на своего визиря, отчего у Карачи-бека поползли мурашки по телу. "Неужели он чего-нибудь заподозрил?" Но хан отвел глаза и приказал сесть. -- Завтра же мой брат поедет ловить грабителей, что хозяйничают на наших дорогах. Можешь ли ты направить с ним человека, который бы сообщал о каждом его шаге? -- Конечно, мой повелитель. Я и сам могу отправиться с ним... -- Ты будешь нужен мне здесь. Вместе с Ахмед-Гиреем прибыли два оружейных мастера. Скоро у нас будет оружие огненного боя, как и у русских. Но их требуется поместить в надежном месте, да так, чтоб ни одна живая душа не знала о том. Только я и ты. Понял? Мастерскую соорудим под землей и выставим надежную охрану. Но ни слова никому. -- Слушаюсь, мой хан. Я буду нем как рыба и все исполню. Знаю и место, где мастерскую никому не вздумается искать. -- И где же? -- Среди болот за Тоболом есть песчаные острова. Напротив стоит селение под названием Бабасаны. Ты, верно, бывал уже там... -- Что-то припоминаю.-- Кучум вспомнил нападение на него ночью грабителей, похитивших золото у караван-баши.-- Не там ли мы захватили во время охоты Едигира? -- Ты правильно говоришь, именно там. -- Хорошее место. Там и запрячешь мастерскую. Сейчас иди отдыхай, а завтра поезжай за Зайлой. И не забудь про человека в отряде Ахмед-Гирея. Он должен стать моими ушами и глазами. С Ахмед-Гиреем визирь велел отправиться своему собственному слуге. Но докладывать о ханском брате он будет сперва ему, Караче-беку, а уж он сам решит, что и как сообщить Кучуму. Утром небольшой отряд Ахмед-Гирея выехал за ворота Кашлыка. Караче было по пути с ними, потому ни у кого не вызвало вопросов, отчего он ехал голова к голове рядом с конем ханского брата. Когда от городка отъехали на достаточное расстояние, Карача-бек сделал ему знак, что желает побеседовать с ним без свидетелей. Подхлестнув коней, оказались далеко впереди от остальных всадников. -- Я бы хотел узнать, куда собирается отправиться почтенный хан? -- подобострастно заговорил визирь, сделав упор на слове "хан". -- Если бы я знал,-- ответил тот с легким смешком.--Брат решил избавиться от меня и велел ловить ветер в поле. Признаюсь честно, что ваших мест не знаю совсем. Это и неудивительно: что можно узнать за несколько дней? Может, визирь подскажет мне, где следует искать бандитов? -- Хан прав -- этого не знает никто. Лучше отправить в разведку одного-двух человек, а самому дожидаться их в укромном месте. -- О ... именно так я и поступлю. Спасибо тебе, визирь. -- А остановиться я посоветую в городке, где наш хан поместил своих наложниц. Правда, попасть туда довольно трудно, но для ханского брата все двери открыты.-- И Карача быстренько объяснил, где расположен тот самый городок с наложницами. -- Отныне я твой должник,-- Ахмед-Гирей искренне обрадовался сообщению Карачи.-- Может, вместе заедем туда? -- Нет, высокородный хан, извини, но мне нужно спешить. На том они и расстались. На другой день Карача-бек возвращался уже обратно, в сопровождении Зайлы-Сузге, которая не стала противиться указу нового сибирского хана. "Верно, судьбой мне уготовано провести остаток дней в неволе. Таков удел всех женщин. Может, позже брат сжалится и разрешит растить мне моего сына. Может, это и к лучшему..." О том, что в девичьем городке Зайла-Сузге может встретиться со старшим братом, Карача решил ей не сообщать. "Пусть и для нее это станет небольшим сюрпризом... То-то обрадуются друг другу..." Сдав Зайлу на руки охраны городка, Карача-бек поинтересовался у тех, не было ли кого в городке. Начальник стражи улыбнулся в густые усы и кивнул головой в сторону строений. -- Или не слышишь? -- Оттуда долетал пронзительный женский визг и мужской смех.-- Ханский брат пожаловал и уже второй день развлекается. А нам какое дело? Нам приказано стеречь, и мы стережем. Так? -- Правильно говоришь,-- незамедлительно согласился с ним Карача-бек, женщина для того и рождена, чтоб мужчине радость давать. Счастливо оставаться. А за этой девкой,-- кивнул в сторону уже скрывшейся в воротах Зайлы-Сузге,-- смотри в оба глаза. От нее всякого можно ожидать.-- И налегке поехал в сторону Кашлыка. Кучуму он ничего не стал сообщать об остановке Ахмед-Гирея в городке у ханских наложниц. Лишь рассказал, что Зайла противиться его воле не посмела и была спокойно препровождена в городок, где теперь и находится. Кучум остался доволен визирем и велел не откладывать поездку с оружейными мастерами для закладки на острове тайной мастерской. Да и сам Карача решил, что сейчас самое время исчезнуть подальше и надолго с ханских глаз, понимая, что между братьями обязательно должно что-то произойти. На следующий день Карача вновь был в седле и выезжал в сопровождении большого обоза с инструментами и прочей утварью, которая может понадобиться мастерам и воинам. Ведь им предстояло жить отдельно от всего мира долгое время. ... Разбойничий отряд Томасы промышлял на глухих сибирских дорогах довольно удачно и до сих пор не попал в руки нукерам Кучума, которых тот время от времени отправлял для очистки своих владений от грабителей. Им удалось подкупить одного из юзбашей, и тот заранее предупреждал их о готовящихся облавах. Награбленное добро они выменивали у местных жителей на продукты и жили припеваючи. Эти же жители помогали спрятаться грабителям в случае непогоды или облавы. Правда, последнее время купеческие караваны охранялись едва ли не сотней опытных воинов, и Томасы, глядя на них через придорожные кусты, лишь в бессилии скрипел зубами. Но стоило кому-то из каравана отстать или зазеваться, и на него тут же набрасывались молодцы Томасы, убивали и стаскивали богатую одежду. Труп несчастного даже не пытались скрыть, бросая здесь же возле дороги на растерзание лесным зверям. Награбленное добро делили поровну, и лишь раз Томасы утаил от шайки часть добычи, но то был непростой случай. Дело было прошлой осенью, когда они только начинали заниматься разбойным ремеслом. Им встретился на дороге старик, едущий на ишаке, и рядом с ним брели два донельзя оборванных нищих. Разбойники остановили их и обыскали, но брать с тех было совершенно нечего. Отпустили с миром и, когда они уже скрылись за поворотом, Зайнулла вдруг хлопнул себя по лбу, вскричав: -- Да ведь этот старик -- тот самый караван-баша, что шел с нами сюда! -- Точно,-- вспомнил старого хивинца и Томасы,-- надо осмотреть их хорошенько. Они явно везут с собой деньги. Кинулись в погоню и снова начали обыскивать и трясти путников. -- Мне не заплатили даже обещанного,-- причитал старик,-- я возвращаюсь домой совершенно разоренным, и все, что имею, вот этого ишака. Томасы разозлился не на шутку, Ему было стыдно перед товарищами, что дважды осматривают путников, но все зря. -- Вот и заберем твоего ишака, а сам топай пешком,-- заорал он на старика. -- Да мне никогда не дойти до родного дома. Поглядите на мои старые ноги, пожалейте бедного и несчастного человека... -- Отдай ты ему ишака, зачем он тебе,-- проговорил Зайнулла примирительно, растроганный причитаниями старика. -- Сварим на ужин длинноухого,-- захохотал вожак шайки и дернул ишака за повод. Но тот уперся и не хотел идти с чужим человеком. Тогда он привязал повод к седлу своей лошади и потащил упрямое животное силой. Старик бежал следом, обливаясь слезами. -- Да будьте вы трижды прокляты! Чтоб шайтаны вас забрали к себе! Или не люди вы?! Один из парней стукнул старика дубиной по голове, и тот упал, оглушенный или убитый. Никто не стал останавливаться, чтоб осмотреть его. Одним больше, одним меньше, какая разница... Вечером у костра, прихлебывая суп, отдающий потом и горечью, Томасы бросил случайный взгляд на потертое седло, снятое с ишака. Что-то толкнуло его осмотреть это ничем не примечательное седло, оставшееся единственным напоминанием о караван-баше и его верном спутнике, ишаке. Когда все улеглись спать и мирно захрапели, Томасы поднялся, подтащил седло к костру и начал внимательно ощупывать все складки кожи. Даже на вес оно было тяжелее, чем должно быть простое седло. Наконец, он нашел едва ощутимую выпуклость в передней его части. Схватил нож и вспорол подкладку. Рука тут же наткнулась на небольшие твердые кружочки, обернутые в тряпицы. Все еще не веря своей удаче, Томасы, унимая дрожание в руках и сдерживая прерывистое дыхание, распотрошил седло до единого лоскутка... Потом пересчитал обнаруженные монеты. Их оказалось больше сотни... "Богат! Наконец-то я богат, и этого хватит мне на сто лет вперед. Но как скрыть золото от товарищей? -- О том, что ему надо поделиться находкой с другими, Томасы и в голову не пришло.-- Зарыть в лесу? Но кто знает где мы очутимся завтра? Возить с собой? Но тем самым легко можно выдать себя..." До самого утра Томасы лихорадочно прятал и перепрятывал монеты то в одно место, то в другое и, наконец, нашел, как ему казалось, наиболее подходящее -- в колчане со стрелами. Сложил все монеты в тряпицу и привязал их на дно колчана. С тех пор вожак разбойничьей шайки не знал покоя ни днем ни ночью; даже во время еды клал колчан рядом с собой, а ночью по нескольку раз просыпался, проверяя, на месте ли его драгоценность. А затем пошла череда неудач, и сотоварищи начали шептаться друг с другом, мол, пора бы или другого вожака выбирать, или бросать это занятие. Наконец, высказали все в глаза Томасы, и тот неожиданно с радостью согласился распустить шайку. Но тут выяснилось, что за душой у грабителей нет ничего, что помогло бы обустроиться хотя бы в первое время. Долго спорили и решили дождаться очередного каравана, который попытаются взять даже с риском для собственной жизни, и с тем расстаться навсегда. Именно в это время дозорный донес, что со стороны Кашлыка движется несколько всадников, сопровождающих груженые повозки. То был Карача-бек и оружейные мастера с воинами, отправившиеся на строительство тайной оружейной мастерской. ... Добравшись до бабасанского селения, Карача велел, не заезжая в него, поворачивать к Тоболу. Воины пригнали из селения несколько лодок и на них перевезли свое имущество. Повозки пришлось бросить на берегу. "Надежнее будет,-- решил Карача,-- по их следам было бы легко найти наше пристанище". Кони переплыли сами. На другой стороне перегрузили поклажу на коней и отправились дальше, ведя их на поводу. Почва становилась все более болотистой, и кони то и дело проваливались по самое брюхо, испуганно фыркая и поводя боками. Карача-бек более чутьем угадывал тропу, прокладывая путь для остальных. Наконец, уже к вечеру показались вершины здоровенных сосен, возвышающихся среди других деревьев. -- Почти дошли,-- показал визирь на сосны идущему за ним следом воину. Оказалось, что сосны растут на невысоком песчаном холме, находящемся прямо посреди топкого болота. Взобрались на него, всматриваясь с высоты в низкорослый кустарник, покрывающий болото. -- Как вам место? -- обратился Карача к мастерам. -- Подходящее место,-- согласились те,-- никто нашему делу мешать не будет. -- Тогда здесь и обустраиваться станем,-- блаженно потянулся всем телом визирь,-- готовьте пока ужин, а я пройдусь немного. Карача шел по вершине холма, пытаясь рассмотреть чьи-либо следы. Но если кто-то и был здесь недавно, то установить это было невозможно из-за травы, росшей повсюду, за исключением песчаных проплешин, встречающихся местами меж корневищ дерев