ездить в тот улус и сообщить о нас. -- Зачем? - удивился Зубарев. -- Как зачем, чтоб брата твоего потом поменять. -- А не сбежит он? Да потом еще и соплеменников с собой приведет,- усомнился Зубарев.- Может, с ним кому поехать? - То ни к чему. Мне известно, как его стреножить,- подмигнул Ивану урядник и потянулся к шее киргизца, что-то резко выкрикнув при этом. - Давай, давай,-по-русски повторил Харитон,- снимай свою ладанку. При этом киргизец весь сжался и жалобно что-то запричитал. - Не хочет снимать, - пояснил Зацепа. - Они на шее у себя носят амулет особый, как наша ладанка, без которого, по их понятиям, никто жить не может. Мне уже случалось с ними дело иметь: коль снимешь ту ладанку, то он непременно до захода солнца обратно прибежит, а иначе... все, пропадет, шайтан ихний замает,- и урядник для верности положил руку на саблю, показывая серьезность своих намерений. Садык, причитая и всхлипывая, обнажил шею и начал снимать висевшую на груди ладанку из тонкой, хорошо выделанной кожи, стянул ее за шнурок через голову, приложил к губам и с поклоном поднес уряднику. - И что теперь? - с удивлением спросил Иван урядника. - Неужто обратно за ней вернется? - Пренепременно. Я теперь над ним особую власть имею,- подкинул тот ладанку на ладони,- никуда не денется. Садыку подвели его лошадку, вручили повод. - Возвертайся быстрее,- похлопал его по плечу Зацепа. - Якши, якши,- пробормотал тот, взбираясь в седло с высокой лукой, и подхлестнул лошадь, поскакал, не оборачиваясь, в степь. - А успеет до захода солнца? - поинтересовался Иван Зубарев. - Кто его знает,- безразлично ответил, позевывая, урядник.- Айдате, мужики, поспим малость, все одно делать боле нечего, ждать надо,- и с этими словами полез в ближнюю палатку. Еще трое казаков последовали за ним, а остальные остались у костра. - Не нравится мне это дело,- подошел к Зубареву Никанор Семуха,- может, нам с Тихоном за ним поехать, проследить? Что скажешь? - И я так думаю,- поддержал товарища Злыга,- нет у меня веры этим косоглазым. Обманут ни за грош. Отпусти нас, Иван Васильевич, оно лучше, чем на месте сидеть, дожидаться. - А! Была, не была, поезжайте! - поддался на их уговоры Зубарев.- Но только в драку сами не ввязывайтесь, а то все дело испортите. - Договорились,- подмигнул ему Никанор Семуха и побежал к речке, где мирно щипали траву их лошади. Не прошло и нескольких минут, как он и Тихон Злыга уже скакали вслед за скрывшимся из вида киргизцем. Казаки молча проводили их взглядами, не выказывая своего отношения к происходящему. Через какое-то время к костру подскакал на взмыленном коне поручик Кураев, а следом и его молчаливые денщики. - Плохо дело,- крикнул он, спрыгивая с коня,- обложили нас со всех сторон! - Как так?! - высунул из палатки всклокоченную голову урядник.- Не должно такого быть... - Не должно, да вот есть оно. Мы специально вокруг объехали, и везде по два-три верховых виднеются. Что делать будем? Прорываться как-то надо обратно в крепость. - Погоди, ваше благородие, не пори горячку. Они ж вас не тронули? Вот и ладно,- стал увещевать поручика Харитон Зацепа,- пока ничего не случилось и, Бог даст, не случится. Мои люди аманата взяли, и он обещал к вечеру обратно вернуться, условия сообщить. - Зачем вы его отпустили?- удивился Кураев. - А что с ним делать прикажете? Рядом держать? Убить? Живым в землю зарыть? Какой толк? Тут главное - спокойными оставаться, а то они мигом поймут, и только хуже будет,- кивнул урядник в сторону степи. - Я своих людей на всякий случай вслед за киргизцем отправил,- сообщил Иван Зубарев. - И правильно сделали,- поддержал его Кураев. - Да ничего это не даст, не поможет,- не согласился урядник,- а вот испортить все дело могут запросто. Остальные казаки стояли молча, переводя взгляды с урядника на поручика, на Зубарева, и трудно было определить, на чьей они стороне. Посовещавшись, решили все же дождаться возвращения Садыка, а потом уже решать, как поступать дальше. Урядник на всякий случай отправил в дозор нескольких казаков и велел непрерывно поддерживать с ним связь, а если увидят вооруженных киргизцев, то немедленно скакать обратно в лагерь. Казаки уехали, и стало как-то неспокойно от нависшей неопределенности. Иван на всякий случай проверил мушкет, выданный ему Корнильевым, подсыпал порох на полку, несколько раз прицелился на ближайший куст и со вздохом прислонил его к палатке. Прошло часа два. По очереди подъезжали дозорные казаки, сообщали, что вокруг все тихо, и лишь иногда на горизонте мелькнет фигурка всадника и скроется опять. Солнце начало клониться на закат, но близ лагеря никто не появлялся. Наконец, когда солнце наполовину ушло за горизонт своим огненным боком, на другом берегу реки показались Никанор Семуха и Тихон Злыга, бешено гнавшие лошадей. Они подскакали к броду и, поднимая кучи брызг, торопливо переправились, соскочили на землю и, тяжело дыша, принялись рассказывать, перебивая один другого: - Выследили мы их, выследили! - И купцов видели! Там они... - Не так далеко отсюда и будет, часа два ехать, не больше. - А киргизцы вас не заметили?- спросил их Зубарев. - Да не должны, мы вдоль берега крались. Там речка с высоким камышом возле самого их становища, вот мы и укрылись, и высмотрели все. - Много кибиток у них там стоит?- покусывая ус, спросил Харитон Зацепа. - Всего полдюжины насчитали,- возбужденно отвечал Никанор Семуха,- а в самой большой купцы сидят. - Охрана какая? - Никакой охраны и нет. Купцы-то без лошадей, куда денутся? - А может, рядом там целый табор кочует?- недоверчиво покачал головой Гаврила Кураев. - Был бы кто - увидели, не слепые, поди,- обиженно произнес Тихон Злыга,- да и следов конских нигде не видно. - Киргизец тот, Садык, следом едет,- сообщил Никанор Семуха,- скоро здесь должен быть. Только у него лошаденка худенькая, едва тащится. И действительно, на противоположной стороне реки показался, наконец, сам Садык, непрерывно нахлестывая свою загнанную лошадку. - Вишь, как поспешает,- самодовольно усмехнулся Харитон Зацепа,- я знаю, как их за жабры взять, чтоб не царапались. За ладанкой своей торопится. Садык, когда переправился и подъехал к казакам, первым делом потребовал вернуть обратно его амулет и выразительно указал на небо, где еще виднелся краешек солнца. - Забирай, забирай,- вернул ему обратно ладанку урядник,- рассказывай, чего там старшина ваш решил. Садык объяснил, что завтра утром захваченных в плен купцов привезут на берег реки, где и будет произведен обмен. - Награду себе просит,- сообщил Харитон Зацепа,- десять золотых монет ему положено, говорит,- посмотрел он на Зубарева.- Чего ему сказать? - Скажи, что завтра поговорим, когда купцов обменяем,- ответил Иван, с подозрением вглядываясь в хитрые глазки Садыка. - Пусть он с нами остается,- добавил Кураев,- а то кто его знает, что у него на уме... Садык, выслушав слова урядника, покорно закивал головой и сложил ладони на груди, как бы выражая полную покорность. - Пошли, отойдем в сторону,- тронул Ивана Зубарева за локоть Никанор Семуха,- есть у меня мыслишка одна. Не знаю, говорить ли...- почесывая шею и поглядывая себе под ноги, произнес он, когда отошли от костра. - Говори, коль начал. - Поглядел я на ихнее становище, помозговал, и думается мне, можно брата твоего и людей остальных освободить ночью. - Это как же? - Видишь, гроза идет?- показал Никанор на небо, которое буквально на глазах заволакивало тяжелыми грозовыми сизыми тучами, и в отдалении уже чуть погромыхивало.- Самая ночка для таких дел. -- Нет, урядник не согласится, да и казаки головами рисковать не станут. - А мы им ничего и не скажем. Нам больше достанется. - Чего достанется?- не понял Зубарев, но постепенно до него начал доходить смысл предложения Никанора Семухи. Выходит, он предлагал поделить меж собой выкуп, который они везли за купца. - Ну, уразумел? А план у меня такой: пообещаем Садыку этому, что, коль он нам поможет, то отблагодарим по-царски... - Я же говорю, урядник не пустит,- начал сердиться Иван Васильевич,- а без него нам с киргизцем не столковаться. Языка его не знаем. - Ты ему только деньги покажи, и он все поймет. Ты по-татарски калякаешь, сумеешь объясниться. - А Тихон согласен? - Само собой. Когда еще такая удача подвернется. Я еще в Тобольске сразу об этом подумал, когда хозяин предложил. Так бы с чего я поперся к черту на кулички. - Ну, ты мужик не промах!- покрутил головой Иван.- Посоветуюсь я с поручиком. Может, и он согласится. -- Тогда на пятерых делить придется,- недовольно сморщился Никанор.- -- Не жадничай, на всех хватит. Гаврила Кураев, не перебивая, выслушал Зубарева, когда тот выложил ему план освобождения купцов, глянул на темное небо и ответил со вздохом: - Я ночью, помнится, говорил, что своей смертью вы вряд ли умрете, а сегодня вы являетесь ко мне и подтверждаете правильность сказанного. Но если честно признаться, то мне по душе ваше предложение, и я согласен составить вам компанию. Только предупреждаю сразу, что от всяческой оплаты заранее отказываюсь. Не пристало русскому офицеру таким способом деньги зарабатывать. - Ваше дело,- сухо отозвался Зубарев, не особо понимая поручика. - Уряднику о задуманном говорить не будем? - Смотрите сами. Все будет зависеть от того, сумеете ли вы объясниться с киргизцем. Думаете, согласится против своих пойти? - Кто его знает, увидим,- пожал плечами Иван и направился к Садыку. Никанор оказался прав: стоило лишь Зубареву показать тому деньги, а потом сделать несколько движений, изображая, как он крадется, пригнувшись, и хватает кого-то, а потом убегает, как тот закивал головой и два раза выбросил вперед растопыренные на руках пальцы. Иван понял, что киргиз просит за участие в деле двадцать монет. Ему не оставалось ничего другого, как согласиться. Пока он объяснялся с Садыком, Харитон Зацепа бросал в их сторону неодобрительные взгляды, видимо, догадываясь, что Иван что-то задумал. - Гроза будет,- ни к кому не обращаясь, проговорил он, когда Иван вернулся к костру, надо бы дров побольше к ночи насобирать. Эй, станичники, тащите хвороста и чего там найдете!- Потом резко повернулся к Зубареву и спросил в упор: - О чем балакал с чучмеком? - Да так, по душам говорили,- не стал раскрывать своих планов Иван,- братом интересовался. - Смотри, как бы покойником интересоваться не пришлось. Они, коль чего учуют, то глотку мигом перережут или еще хуже,- чуть помолчав, добавил, отводя глаза в сторону,- жилы на ногах перережут, и гуляй... - Поглядим,- сдержанно ответил Иван, хотя от услышанного ему стало не по себе, особенно, когда представил убитого Федора с перерезанным горлом. Он готов был отказаться от задуманного, но какой-то бес сидел в нем и поддразнивал, толкал на нечто такое, от чего кровь стыла. "Ай,- решил он про себя,- была, не была! Умирать, так с музыкой!" Гроза накатила мигом, и после нескольких оглушительных громовых раскатов хлынул крупный дождь. Казаки, не сговариваясь, кинулись по палаткам, затаскивая следом оружие, седла, сбрую. Иван оказался в одной палатке с Гаврилой Кураевым, Никанором Семухой и Тихоном Злыгой. Последним пробрался изрядно вымокший Садык, отирая с лица дождевую влагу своей лисьей шапкой. Голова его оказалась наголо бритой и круглой, как шар. При вспышках молний Иван заметил несколько шрамов, стягивающих кожу на голове киргиза. Судя по всему, тому уже приходилась бывать во всяких переделках. - Может, сейчас и выедем?- спросил Зубарев осторожно у Кураева, поскольку в палатке было еще двое казаков, не посвященных в их планы. - Нет, лучше под утро,- тихо ответил тот. Гроза то прекращалась, уходила дальше в степь, то возвращалась обратно, и дождь с новой силой принимался хлестать по палатке. Первыми задремали ни о чем не подозревающие казаки, потом начал посапывать и Никанор Семуха, да и Тихон Злыга выбрал местечко у самого края и вскоре затих. Не спали лишь Кураев и Зубарев, и Садык, что все беспокойно крутил головой и вздрагивал при каждом движении кого-либо из присутствующих, настороженно таращил глаза. Иван заметил рукоять ножа, чуть высовывающуюся у киргизца из голенища сапога, подумал было забрать, но решил, что вряд ли тот решится напасть на них, и лишь внимательно смотрел за каждым движением Садыка. Когда по приблизительным подсчетам Ивана прошло уже более двух часов, Кураев встрепенулся и дернул его за полу кафтана, прошептал: - Пора. Буди своих,- быстро выбрался из палатки и исчез в темноте. Иван осторожно, чтоб не разбудить казаков, растолкал Никанора и Тихона и знаками показал: мол, нужно собираться. Те, позевывая, выбрались вслед за ним и двинулись по направлению к реке, где паслись кони. Сзади, мягко ступая, шел Садык. В темноте неожиданно возникли силуэты двух человек, и Иван не сразу признал в них денщиков поручика, которые неизвестно где укрывались от дождя и, похоже, вообще неотлучно находились при лошадях. Быстро оседлали коней и направились в сторону брода, стараясь передвигаться как можно осторожней. Чуть отойдя от лагеря, сели верхом и переправились через реку. Проехав около часа почти в сплошной темноте и умудрившись не отстать друг от друга, не потеряться в безлюдной степи, остановились. -- Больше половины проехали,- сообщил Никанор Семуха,- скоро и на речку должны наткнуться, а там вдоль нее совсем чуть-чуть останется. - Спросите у киргизца, туда ли мы едем,- посоветовал поручик. Иван с грехом пополам стал расспрашивать Садыка. Тот отвечал, что едут правильно, и скоро будет нужный им улус. Садык помогал себе объясняться руками, изображая ими очертания юрт, и складывал ладони вместе, поднося их к щеке: показывал, как там крепко спят. Наконец, наткнулись на русло другой небольшой речки и медленно двинулись вдоль него. Садык ехал впереди, время от времени втягивая в себя свежий ночной воздух. Ночь отступила, вокруг них начало все сереть, обозначились кусты подле речки, легко можно было различить коней, всадников, бескрайнюю степь вдали. Прошел, наверное, еще час, и Садык натянул поводья, остановил своего конька, поднял вверх правую руку. - То он аул чует,- пояснил Никанор Семуха,- у них нос не хуже, чем у иного зверя, работает, за версту жилье узнать может. - Надо прямо сейчас решить, как мы будем действовать,- предложил Кураев,- боюсь, незаметно подобраться нам вряд ли удастся. - Пальнем пару раз из ружей, и косоглазые мигом в штаны наложат,- беспечно высказался Тихон Злыга. -- Как сказать,- не согласился поручик,- хотелось бы, чтобы все обошлось без лишней стрельбы и крови. Зубарев слушал, не вступая в разговор. Он уже почти жалел, что согласился на безрассудную ночную вылазку. Их всего шестеро, если не считать Садыка. Ружья лишь у него и поручика, денщики вооружены пистолетами. К тому же, они не стали брать лошадей для пленников, а значит, придется подсаживать тех к себе, что еще более усложняет задачу. Он ждал, что предложит поручик, но тот не спешил взять на себя выполнение столь опасного дела. Тогда Иван, поняв, что решать нужно самому, негромко спросил: - У кого есть с собой веревка, саженей на пять? -- Вон у Садыка аркан у седла привешен,- указал Никанор Семуха рукой в сторону проводника,- а зачем тебе веревка понадобилась? Косоглазых, что ли, вязать? - Натянем ее поперек тропы меж кустов, да так, чтоб не видно было. Когда они за нами погонятся, то непременно налетят. - Хорошее предложение,- поддержал его Кураев. -- Нужно найти, где у них кони пасутся, и отогнать в степь, чтоб они подольше копошились. Можете вы со своими людьми этим заняться? - поглядел он на Кураева. - Конечно,- кивнул поручик,- я тоже об этом подумал. - И вот еще что... Коль нам удастся освободить Федора и его людей, то разделимся надвое. Я, Никанор и Тихон с пленными тихонько спустимся к речке и спрячемся в кустах, а вам, поручик, предстоит увести киргизцев за собой. Согласны? - Да вы прямо стратег, Юлий Цезарь,- засмеялся негромко тот,- могу дать рекомендацию для службы в моем полку. - Спасибо,- смутился Иван,- надо еще отсюда выбраться. - Не сомневайтесь, выберемся. Ну, коль все решено, тогда с Богом. - Кураев снял с плеча ружье и дал знак молчаливым денщикам следовать за ним. Иван Васильевич направился к Садыку, который не принимал участия в общем разговоре, а чутко прислушивался к ночным шорохам, поминутно крутил головой и кидал беспокойные взгляды в сторону совещающихся. Иван знаками стал объяснять ему, как надо натянуть веревку на тропе меж кустов, а потом показал, что они с пленными должны будут спрятаться у речки, обмануть тех, кто кинется их преследовать. Садык, кажется, все понял и несколько раз согласно кивнул, соскочил с коня и отцепил аркан, стал привязывать его поперек тропы. Зубарев с Никанором Семухой и Тихоном Злыгой двинулись дальше одни. Буквально через несколько шагов из предрассветного тумана выступили темнеющие неподалеку кибитки, и они услышали пофыркивание пасущихся поблизости лошадей. Более всего Иван боялся, что в ауле окажутся собаки, которые перебудят хозяев, а тогда уже им придется прорываться с боем. На всякий случай он подвинул под руку длинный кинжал и подсыпал порох на полку мушкета. Но собаки не залаяли, может приняв их за своих, и они крадучись подобрались к крайней кибитке. - Вон в той кибитке купцы, сам видел,- горячо зашептал в ухо Ивану ехавший рядом Никанор Семуха. Осторожно ступая, сгибаясь до земли, двинулись к центральной войлочной кибитке, подобрались вплотную, прислушались - изнутри несся громкий храп и чье-то сонное бормотанье. Иван оглянулся и дал знак Никанору и Тихону ждать его здесь, а сам откинул полог и шагнул внутрь. Через отверстие в крыше на пол, устланный толстой кошмой, падал рассеянный свет, и он сразу различил спящего чуть в стороне Федора Корнильева, а подле него еще двух русских мужиков. Более никого в кибитке не было. Чуть приглядевшись, Иван различил на ногах у всех троих железные цепи, заканчивающиеся толстыми кольцами, обхватывающими лодыжки пленников. Он присел на корточки и легонько тронул за плечо Федора. Тот раскрыл глаза и спросонья не сразу понял, кто перед ним, и удивленно протянул: - Иван... Ты как здесь? Чего делаешь?! - За тобой пришел. Пошли, кони ждут. -- А они как?- спросил Корнильев.- Жалко мужиков бросать, чучмеки с них с живых шкуру снимут. - Буди и их, вместе пойдем. В это время снаружи кибитки послышался конский топот и тонкий, пронзительный свист. Федор все понял и начал расталкивать мужиков, которые тут же вскочили, удивленно уставившись на Зубарева. - Пошли, пошли,- поторопил их Корнильев. И первым выбрался наружу. Никанор и Тихон подхватили пленных под руки, потащили к коням, стали помогать взобраться в седло. -- Так мне же не сесть верхом,- оттолкнул Корнильев руку Ивана, который торопливо подталкивал его сзади.- Али сам не видишь?- и он указал на цепи на ногах. - Вот незадача! Как же быть? Двое других пленников также беспомощно смотрели в их сторону, не зная, что делать. - Ложитесь брюхом на седло,- не раздумывая, крикнул Иван.- А как уйдем подальше, то что-нибудь придумаем. Чертыхаясь, Федор Корнильев подтянулся вверх на руках и лег животом на седло, свесив голову вниз; Иван вскочил на круп коня, дернул поводья. За ними тронулись и Никанор с Тихоном, у которых также висели поперек седел двое других мужиков. - А караван ваш где? Пограбили?- спросил Иван. - Да черт с ними, с товарами! Лишь бы поскорее выбраться отсюда,- отвечал тот снизу, доставая руками почти до самой земли. И тут сзади них послышались громкие крики, и Иван, повернув голову, увидел, как из кибиток выскакивали босые, без халатов киргизцы и орали во всю глотку, указывая руками в их сторону. - Началось! Теперь держись,- крикнул он и подхлестнул коня, переходя на галоп. Садык ждал их там, где они его оставили. Он указал рукой на пологий спуск, ведущий в заросли кустов возле речки, и они направили коней туда. -- Глаза мне все ветками выколешь,- жалобно простонал Федор,- чего по степи не поехали? Здесь мигом споймают... - Помолчи, Феденька, помолчи, потом все объясню. Так надо. Доехали до небольшого овражка, где растительность была погуще, и решили остановиться, переждать погоню, дать отдышаться пленным. Когда Федор встал на ноги, лицо его было налито кровью, как гребень у боевого петуха. Он тяжело дышал и тут же сел на траву. Не лучше выглядели и остальные пленники, но в глазах у всех светилась радость, что наконец оказались на свободе. - А мы вчерась еще заметили, что хозяева наши чего-то шушукались меж собой, кормить нас получше стали,- сообщил Корнильев, чуть отдышавшись. - А раньше все один сухой заплесневелый сыр давали... - Хлеба у них и не допросишься,- заговорили в голос мужики. - Тихо вы, а то услышат,- одернул их Иван, прислушиваясь. Более всего он опасался, как бы Садык не переметнулся на сторону к своим и не выдал их убежище. - Скачут,- сделал знак Никанор Семуха,- сколь их там было, ваших охранников?- спросил шепотом у пленных. - По-разному,- так же шепотом отвечал один из них, самый молодой, с льняными волосами и светлыми насмешливыми глазами,- когда пятеро весь день подле нас были, а когда двое оставались. - А вчера еще с десяток подъехало,- сообщил Федор Корнильев,- верно, про вас узнали. Так чего братовья выкуп за меня не могли собрать, что вы нас ночным делом умыкнули?- вспомнил вдруг он. - При мне выкуп,- не глядя на него, отвечал Иван,- мужики решили меж собой поделить, коль дело выгорит. -- Ну, удальцы,- тихо проговорил Корнильев,- а ну, как поймают да поубивают нас всех? Вдруг со стороны тропы, откуда они только что спустились, послышались громкие удары о землю, крики, ржание лошадей. - Сработало!- радостно вскрикнул Иван Зубарев.- Получилось! - Что получилось?- посмотрел в его сторону Корнильев. - Веревку на тропе натянули, чтоб с коней их посбивать,- пояснил он.- Может, обратно повернут... - Вряд ли,- прищурился Никанор Семуха,- коней споймают и дале поскачут. И точно, вслед за этим они услышали гортанные выкрики, чмоканье губами, как это делают, когда подзывают коней, а потом и топот копыт известил их, что погоня продолжилась. Наконец, конский топот смолк, и в наступившей тишине стал явственно слышен плеск рыбешек в речке, назойливый комариный писк, щебетание птиц в кустах. - Куда дальше двинемся? Они скоро обратно вернутся, начнут нас по следам искать, когда поймут, что обмишурились,- спросил Ивана сидевший на земле Федор Корнильев. - Не вернутся,- ответил тот,- наши люди их подальше заманят, помотают, сколь нужно. Давайте выбираться, нас там подле переправы казаки, видать, потеряли. - Много казаков? - Да нет, десяток человек, урядник с ними. Выбрались осторожно наверх и увидели рядом с тропой сильно помятую траву, видно, именно здесь киргизцы и повылетали из седел, но натянутой веревки уже не нашли, и лишь обрезанные острым ножом концы ее болтались, привязанные к толстым ветвям. Исчез куда-то и Садык. Кураев со своими людьми, как и условились, увел преследователей далеко в степь, и, пока киргизцы не обнаружат свою промашку, ехать можно беспрепятственно. Поскольку не было никакой возможности снять с пленных цепи, то решили усадить их в седло боком, как ездят дамы из приличных семейств. Так и сделали, пустив коней неспешным шагом. Иван подумал, что, выскочи сейчас на них киргизцы, о сопротивлении нечего и думать, но все же держал мушкет наготове, как последнюю надежду на спасение. К счастье, преследователи или потеряли их из вида, или Кураев и его денщики умело кружили по степи, запутывая следы. В любом случае Иван Зубарев со спутниками беспрепятственно доехали почти до лагеря, увидели вдали долгожданный брод через речку и казачьи палатки на той стороне. Подхлестнули коней, желая быстрее добраться до своих, и тут услышали позади себя свист, крики и, обернувшись, увидели, что более десятка всадников скачут по направлению к ним. - Держись, Федор,- крикнул Иван,- уходить надо! Догонят!- и изо всей силы хлестнул коня, ударил пятками в бока. Но тот, изрядно уставший под двумя седоками, лишь дернул головой и продолжал плестись шагом. -- Деньги, что на выкуп за меня собрали, с собой? - Федор повернул к нему возбужденное лицо. -- С собой, - ответил Иван, поминутно оглядываясь. -- Так брось их на землю, может, отстанут. -- Фиг им, а не деньги, - отказался Иван. -- Не уйти нам, - горячо выдохнул Корнильев, - догонят. -- Шалишь! Не дамся! Уходи, Федор, один! - крикнул он и спрыгнул на землю, вскинул старый мушкет. А киргизцы, дико визжа, размахивая длинными плетями, скакали уже прямо на него, норовя стоптать, опрокинуть, смять. Иван прицелился в переднего и нажал на курок. Грянувший выстрел оглушил его, сильная отдача саданула в плечо, и он чуть не выпустил мушкет из рук. А когда дым от выстрела рассеялся, то увидел, как в двадцати шагах от него перевернулась через голову лошадь и вместе с всадником тяжело шмякнулась наземь. Скакавшие следом за ним киргизцы не ожидали такого поворота событий и начали разворачивать коней, грозя в сторону Ивана кулаками. Иван глянул назад, увидел, что товарищи его уже почти достигли брода через речку, и облегченно вздохнул, как-то успокоился, повернулся лицом к киргизцам. Те, увидев, что он остался совсем один, и помощи ему ждать неоткуда, осмелели, залопотали что-то меж собой, а затем один из них отцепил от седла аркан и направил коня к Ивану. "Вот и все, - подумал он, - даже мушкет перезарядить не успею. Сейчас схватят, скрутят, утащат к себе. Господи, помоги, не оставь меня, раба твоего Ивана, защити и помилуй..." - зашептал, пятясь назад. Но вдруг киргизцы закрутили головами, о чем-то громко закричали. Скакавший в его сторону степняк остановился, крутнулся вместе с конем на месте и поскакал обратно. Еще не веря в свое спасение, Иван повернул голову влево и увидел несущегося откуда-то сбоку поручика Кураева, а за ним, пригнувшись к конским гривам, держа в вытянутых руках поблескивающие на солнце тяжелые пистолеты с гранеными стволами, решительно скакали его денщики, направляясь прямо на крутящихся на месте киргизцев. Те заволновались, заголосили и дружно повернули обратно в степь. Иван ощутил легкую дрожь в руках и, опершись о мушкет, медленно опустился на землю, не в силах сделать хоть шаг. "Спасибо, Господи",- прошептал он и перекрестился. - Поздно крестишься,- закричал весело Кураев, подлетая к нему,- раньше надо было. А теперь чего, драпанули косоглазые. Но ты молодец, какого бугая свалил,- перешел он неожиданно на "ты", указывая в сторону лежащего на земле киргиза в дорогом шелковом халате. На негнущихся ногах Иван заставил себя подойти к убитому. Выпущенная им пуля попала коню в голову, вышла возле уха и на излете ударила всадника точно в сердце. - Да ты, однако, стрелок,- восхищение похлопал его по плечу поручик. Но Иван почти не слышал его слов. В голове стоял лишь какой-то неясный гул. Он плохо помнил, как они переправились на другой берег, где их встретили возбужденные казаки, Федор Корнильев кинулся обнимать его, но он отстранился и, ничего не слыша и не различая вокруг, устало заполз в палатку и прикрыл глаза. 21. Тобольский губернатор Алексей Михайлович Сухарев, сидя в своем кабинете, ворчливо выговаривал Михаилу Яковлевичу Корнильеву, сидевшему в кресле напротив него: - Вконец расшалился твой родственничек, Зубарев Иван. То на него офицер из столицы прошлой зимой жаловался, а тут из степи, от киргизцев, цельное посольство заявилось. Говорят, мол, самой царице бумагу послать хотят, что Иван этот ихнего знатного человека из ружья застрелил! Какого лешего в степь-то его занесло? Мало ему тут бедокурить, он еще инородцев к бунту подтолкнет. Этого только мне и не хватает... - губернатор налил себе в кружку кваса из стеклянного графина, торопливо выпил, отер губы кружевным платком и сосредоточенно всмотрелся в купца. Но тот молчал и поглядывал в открытое окно, за котором слышался стук топоров, голоса мужиков, визг пилы. - Так чего скажешь, Яковлевич? Он тебе как-никак сродственником доводится. Чего молчишь? Куда этот негодяй делся? Полицмейстер весь город вверх дном перевернул, а сыскать его не могут. Вот я и решил тебя порасспросить, может, ты подскажешь... - А чего говорить? - вскинул тот сросшиеся на переносье брови. - Видел я Ивана на той неделе, поговорили с ним малость, да каждый по своим делам и разошлись. Может, на рыбалку отправился, а может, и по иным делам. Я ему не хозяин... - На какую рыбалку! - стукнул кулакам об стол Сухарев. - Сказывал мне полицмейстер, будто свадьбу он играть хотел, а как узнал, что киргизцы по его душу в город нагрянули, то его и след простыл, и невесту побоку. Утек, сукин сын! - Вернется, поди, - не отрывая глаз от раскрытого окна, спокойно отвечал губернатору Михаил Корнильев, словно беседовал с надоевшим подрядчиком. - Знаю я вашу породу, - продолжал выкрикивать слова Сухарев, - что вы, Корнильевы, нос кверху дерете, что те же Зубаревы, один корень. Совсем никакого почтения властям нет, пораспоясались! Найду и на вас управу! - Губернатора более всего выводило из себя, как держался перед ним купец. Хотелось подскочить, схватить его за шиворот, шваркнуть мордой об пол, чтоб ползал, валялся в ногах, просил прощения. Но не первый уже раз сталкивался он с семейством братьев Корнильевых, которых побаивались и уважали все в городе, начиная от полицмейстера, что первым тянул руку к шляпе при встрече с каждым из них, и кончая последним водовозом, готовым в Москву пешком пойти по первому их слову. Губернатор не понимал, откуда у них, Корнильевых, такая власть и влияние на горожан. Ну, богаты, крепко живут, торгуют и с Китаем, и с Бухарой и на Москву, на Волгу обозы шлют. Но таких купцов в Сибири хватает... Однако, эти брали чем-то другим, не только деньгами, а какой-то природной силой и уверенностью в себе, несокрушимостью, что ли. Сухареву говорили, будто бы отец их, Яков Корнильев, еще при губернаторе Матвее Петровиче Гагарине в первых людях ходил, чуть ли не правой рукой у того был по торговому делу. Гагарина царь Петр сковырнул, а эти остались, корни пустили, весь город в руках держат. Да что город, по всей губернии их слово закон - вряд ли кто посмеет ослушаться. Чтут, уважают... - Найдется, найдется Иван, - словно успокаивая губернатора, заговорил Михаил Яковлевич. - Нашли, ваше высокоблагородие, о чем беспокоиться, о киргизцах... И даже то, как он произнес "ваше высокоблагородие", было обидно для Сухарева: не было в обращении подобострастия или истинного уважения и положенного для купца почтения. - Ты почему со мной так говоришь? - неожиданно для самого себя вспылил губернатор, вскочил с кресла, схватился за висевший на шнурке колокольчик. - Ты где находишься?! - Да я у себя дома, в Тобольске живу, - не дал договорить ему Корнильев и тоже встал, - а вот иным завтра, может быть, и в дорогу дальнюю собираться. - Это ты мне?! Государыни слуге?! Сгною!!! - зашипел Сухарев и пошел на купца, выставя вперед кулаки, но вдруг осел, схватился за грудь и едва не упал, ухватившись за стол. - Воды, - прошептал уже еле слышно. Корнильев кинулся к графину, плеснул воды в кружку и поднес ко рту тяжело дышавшего губернатора. Тот сделал несколько глотков и потухшим взглядом посмотрел на купца. - Ну, вот и ладно, - как маленькому выговаривал Корнильев. - Не ровен час, и помереть можно, - Михаил Яковлевич подвел губернатора к креслу, усадил, вернулся обратно к окну. - Поговорю я с киргизцами теми, - негромко сказал он, - никуда они писать не станут, знаю я этих косоглазых. Больше пужают. - А вдруг да напишут, - еле разжимая губы, спросил Сухарев, - тогда как? Государыня с меня первого спросит. - Да неужто не знаете, как они пошуметь любят? А про свою вину никак забыли? Кто моего брата Федора с людьми и обозом захватил? Как раз они и есть. Иван выручать брата в степь ездил, а они на него поскакали, могли и жизни лишить, вот он и стрельнул. И правильно сделал. Любой бы на его месте так же поступил. Кому охота голову класть, да еще в чужом краю? - Государыня всего этого слушать не станет. Не велено инородцев дразнить да в разор вводить. - Введешь их в раззор, как же! Они обоз с товарами так и не вернули Федору, а у него убытка почти на полтыщи рубликов. Кто возместит? Нет, не столь и глупы киргизы эти, потолкую с ними, поднесу на помин души ихнего человека по куску камки китайской на халаты, и пущай обратно в степь проваливают. - Значит, берешься уладить? - бескровными губами попытался улыбнуться Сухарев. - Само собой, берусь. Когда это Корнильевы слово свое не держали. Да, брат мой, Алексей Яковлевич, просил набор посуды собственной работы на двенадцать персон вашему высокопревосходительству передать, - словно только что вспомнил Корнильев и поставил на губернаторский стол большой узел, приятно звякнувший мелодичным звоном, который обычно издает дорогая посуда. - Тут только малые предметы, остальное внизу оставил. Не тащить же самому вверх. Найдется кто, чтоб сюда доставить? - Найдется, найдется... Как не найтись, - Сухарев слегка смутился от столь открытого подношения и спешил выставить настойчивого купца побыстрее за двери. - Иди уже, сделаю все, что в моих силах. - Спасибо на добром слове, - слегка поклонился Михаил Яковлевич, и, чуть задержав взгляд на узле с посудой, слегка усмехнулся и вышел, громко откашливаясь. 22. Иван Зубарев отсиживался уже вторую неделю в деревне Аремзянке, где год назад один из братьев Корнильевых, Алексей Яковлевич, открыл стекольный заводик. Как только они с освобожденным из плена Федором въехали во двор к старшему из братьев, Михаилу, то тот сам, в чем был, выскочил на крыльцо, по дикому замахал руками, заорал в голос: - Куда претесь?! Или не знаете, что на вас сыск объявлен? В Тюмень разве не заезжали? Я наказал крестному твоему, Иван, упредил чтоб... - Чего случилось, братушка? - полез с объятиями Федор. - Мы и не думали крюк делать, через Тюмень возвращаться... Али не рад гостям? - Заворачивай оглобли, правь в Аремзянку, - схватился за узду Михаил, - сыску в моем доме только недоставало... - Да о каком сыске ты говоришь? - уставился на него ничего не понимающий Федор. Зато Иван моментально, шкурой, почуял, в чем дело. Еще там, в степи, урядник Харитон Зацепа, недвусмысленно качая головой, заметил: - Наделал ты себе, купецкий сын, пакостей на всю жизнь. Через того киргизца подстреленного долго будешь по темным углам хорониться... - Если бы не я его, то они меня конями потоптали, - оправдывался Зубарев. - Они - не ты, - покрутил ус Зацепа, - донесут губернатору в Тобольск, как пить дать, донесут. А тех, кто инородца порешил, губернатор не милует. Тогда, в горячке, Иван не придал особого значения словам урядника, но в Тобольске, встретив столь неласковый прием у Михаила Корнильева, окончательно осознал, как несладко ему придется по возвращении в родной город и сколько раз еще аукнется смерть того киргизца, с которым он и знаком-то не был. - Поехали, Федор, - взял Иван за рукав двоюродного брата, - прав Михаил, лучше будет укрыться на Аремзянке, а там - как Бог даст. - Похлопочу за вас перед губернатором, знаю одну его слабинку, - на прощание пообещал значительно смягчившийся Михаил Яковлевич. Аремзянку и деревней-то назвать было нельзя, поскольку поместил там Алексей Корнильев приписных крестьян, которые должны были работать на стекольной фабрике, а уж в свободное время заниматься собственным домом, огородами, скотиной. Вышло так, что набрал Алексей Яковлевич в работники тех, кто до крестьянского труда был не особо охоч, а больше любил подольше поспать, попозже встать, лясы с соседом поточить, пивка или браги в урочный час попить, и жены их мало чем от мужиков отличались. Зато все они, как на подбор, оказались зубасты, речисты, за словом, как говорится, в карман не лезли и загибали порой такие витиеватые словесные кренделя, что иной бурлацкий артельщик мог бы им позавидовать. По их рассуждениям выходило, что хозяин фабрики, Алексей Корнильев, должен непременно дать им деньжат на обзаведение хозяйством, а сверх того год-другой снабжать их посевным зерном, рабочими лошадьми, а коль случится неурожай или бескормица, то, опять же, не дать помереть с голодухи. Алексей Яковлевич, в первый год вызнав за своими работниками такую особенность, решил было, что поприжмет фабричных мужиков, наймет крепких ребят себе в помощь, чтоб в случае чего указали главным зубоскалам, где Бог, а где порог, но через годик понял, как нелегко этакую ораву в узде держать. Работные мужики, пообвыкшись, поначалу издалека заводили с ним разговоры о малости содержания, дороговизне всеобщей и скопом тащились к нему в дом на каждый праздник большой и малый "похристосить", как в шутку называли натуральное выцыганивание из него денежки на дармовую выпивку. А позже, приглядевшись, и вовсе стал он замечать у них черноту в лицах, а порасспросив, выяснил, что когда-то осел в здешних местах самый что ни на есть настоящий цыганский табор, смешался с местными жильцами и вышла с них порода, во многом от остальных отличная, к земле души не имеющая, а вот попеть-поплясать - то хлебом не корми, только дай... Но и это ладно бы, можно и с такими общий язык найти. Коль хоть один день в неделю работают справно, в полную силу, то и остальные выходки простить можно. Да только выявилась среди работного люда совсем дурная черта, что за русским человеком редко водится: имели они страстишку к письменным доносам и кляузам. Уж кто их впервой надоумил на то кляузное дело, того Алексей Яковлевич не выведал, сколь ни стращал, ни клялся в прощении паршивца. Только ушла первая бумага, писанная по всей форме на гербовом листе, на имя генерал-губернатора от приписных аремзянских людей с обвинением своего хозяина в самых что ни на есть тяжких грехах: государственной измене, изготовлении фальшивых денег и прочей ерунде, что серьезный человек скорее за шутку примет, нежели за правду. Но коль пришла гербовая бумага по инстанции, то деваться некуда, дали ей законный ход, вызвали к ответу Алексея Корнильева в губернский суд, и пошла волынка судебная по всем правилам, обещая затянуться ни на один годок. Ладно, что были у него свои люди и в суде, и в губернской управе, которые помогли замять дело. Но все одно ушло более месяца у Алексей Корнильева лишь на то, чтоб по судебным заседаниям выходить, задобрить стряпчих живой деньгой, да еще с полгода на отписки ушло, пока не было принято решение о неправильности обвинения. А могло дело обернуться не в его пользу. И чего б тогда было? Не иначе, как через суд на него опеку за фабрикой наложили б, и кому ту опеку поручили бы, то и вовсе неведомо. Ладно, коль доброму человеку, а коль своекорыстнику? Без его подписи и копеечки собственной с продажи товаров не получишь. Считай, и фабрика уже не твоя, а чужого человека, которому до тебя и дела нет. Вот тогда много дум передумал Алексей Яковлевич. Первым помыслом было продать, сбыть с рук ту фабрику, забыть о ней, как о дурном сне. Да отговорили братья, помощь пообещали. Согласился, решил повременить, поглядеть, к