ды, шумно восхищался погодой, "красавицей Невой" и "прелестным лазурным небом". Легкий сивушный дух тянулся за ним, как шлейф бального платья. -- Уже набрался, -- ворчал Бекетов. -- Одна маленькая бутылка в отличной компании... -- Где ты нашел ее с утра, компанию-то? -- Отчего ж с утра? -- вмешался, подходя, Вениаминов. -- Он пьянствовал всю ночь. -- Как это беспечно -- накануне дуэли, -- не удержался Александр. -- Дуэли... Ах ты, фухры-мухры! Уж не трусите ли вы, юноша? Александр обидчиво вскинул голову, но Ягупов миролюбиво рассмеялся, обнял Белова за плечи и прошептал на ухо: -- Я уж Ваську простил давно, а ему и вовсе на меня обижаться не за что. Но ты никому не говори, ду-э-эль ведь! -- Господа, все в сборе. Пошли, -- сказал Лядащев. -- Лодка у Биржи. Грести будем сами. Лядащев сел за руль, остальные на весла, и лодка медленно поплыла вдоль пеньковых складов, обходя высокие парусники, струги с красными флагами и прытко снующие рябики. На корме лодки позвякивали бутылочки, торчали дула ружей, замаскированных сумками с провизией. Кто-то прихватил дыню, и она перекатывалась по дну лодки, распространяя легкий аромат. Драться решили до первой крови и больше к этой теме не возвращались. Видно было, что предстоящая охота и пикник занимают всех несравненно больше, чем бой во славу дворянской чести. Как уже говорилось, дуэль в ту пору еще не стала для русского человека необходимым способом удовлетворения обид. Когда рыцарская Европа вынашивала понятие чести и изыскивала способы ее защиты, Россия стонала под татарами, ей было не до рыцарских турниров. Вместе с немецким платьем, куртуазным обращением и ассамблеями пришло в Россию, как это принято в культурных государствах, и запрещение дуэли, хотя таковой не было в русском обиходе. Но раз что-то запрещают, то необходимо попробовать, и нет-нет, а завязывались кое-где шпажные бои, хотя дуэлянтов, равно как и секундантов, по русским законам, ждала виселица. Вешать на общее устрашение рекомендовалось не только оставшихся в живых, но и трупы, если "таковые после дуэли окажутся". Но и этот страшный закон не привил уважения к дуэли. Это была некая игра, в которую по этикету следовало играть, но ежели по-серьезному, если действительно надо было удовлетворить обиду, то обиженный с сотоварищами подкарауливал обидчика и избивал дубьем и кулаками до смерти. Можно было и другим способом свести счеты. Страшный выкрик "слово и дело" утратил свою первоначальную прелесть и не был уже в ходу так, как, скажем, лет тридцать назад, но ведь можно и дома в тиши кабинета написать донос на обидчика. С точки зрения государственной и даже личной морали это было делом вполне естественным и отнюдь бесчестным. А дуэль... красиво, романтично, но... не по-русски. Каменный остров был тих и пустынен. На небольшой лужайке, окруженной зарослями шиповника и жимолости, они обнаружили старые кострища, лежалое сено и срубленные ветки елок. Видно, здесь действительно стоял цыганский табор. Офицеры выгрузили провизию. Ягупов отправился на поиски чистой воды: "Обмыть раны", -- как он с улыбкой пояснил Александру. Бекетов таскал хворост и хвастался тульским ружьем с узорной чеканкой. Вениаминов рубил дрова и с азартом вспоминал достоинства рыжей суки, которая живьем брала зайца и приносила к ногам хозяина. Потом все вместе ругали хозяина суки, полкового майора, человека недалекого, педантичного и ревностного служаки, который даже в нестроевое время требовал от солдат и офицеров, чтобы они "втуне не разговаривали", а "ходили чинно, ступая ногами в один мах". Потом опять говорили про охоту. Потом пили вино. Наконец встали в позицию. Лязгнули вынутые из ножен шпаги, и у Белова привычным восторгом откликнулось сердце. Ягупов фехтовал великолепно. Пропала его медвежья неуклюжесть, тело подобралось, ноги переступали легко, пружинисто, словно в танце. Лядащев тоже недурно владел шпагой, но дрался сдержанно. -- Дегаже... Удар! -- не выдержав, воскликнул Александр. Шпага царапнула камзол Лядащева, он отскочил назад и упал, зацепившись ногой за кочку. Ягупов опустил шпагу и яростно ударил себя по щеке, прихлопывая комара. На ладони его отпечаталось кровавое пятно. -- Вась, кровь! Тебе этой крови не достаточно? -- Не дури, становись в позицию, -- сказал, поднимаясь, Лядащев. -- Да брось ты в самом деле. По такой жаре шпагами махать! -- обиженно проворчал Ягупов. -- Если обидел -- извини. Сам знаешь -- Надька в крепости сидит. -- Он забросил шпагу в кусты и пошел в тень промочить горло. На этом дуэль и кончилась. В охоте Белов не принимал участия. Он разложил костер, вскипятил воду, вздремнул, хотя пальба стояла такая, словно брали приступом шведскую крепость. Подстрелили, против ожидания, мало -- всего одного зайца и несколько крупных отъевшихся на поспевших ягодах куропаток. Щипать дичь никому не хотелось, и Лядащев принялся ловко жарить на вертеле вымоченное в уксусе мясо. Разговоры велись вокруг последних событий во дворце. -- Какой штос? Помилуй... сейчас не до карточной игры, -- убежденно говорил Вениаминов. -- Я всю ночь бродил по дворцу, как неприкаянный. У каждой комнаты солдат с ружьем. Тем, кто у покоев государыни, платят по десять рублей за дежурство. -- Я тоже хочу к покоям государыни. Три ночи, и я бы покрыл свой долг у канальи Винсгейма. -- Придержи язык, Ягупов, -- серьезно сказал Бекетов. -- Сейчас так не шутят. Сам знаешь, охрана во дворце усилена именным указом. Все на цыпочках ходят. Фрейлины спят только днем, ночью боятся. -- Если я что-нибудь понимаю во фрейлинах, --Лядащев усмехнулся, -- они всегда спят днем и никогда ночью, и вовсе не потому, что боятся. -- Сегодня никого не отравили? -- деланно невинным голосом осведомился Ягупов. -- Не болтай вздор. Пей лучше. -- Истина, святая истина. --Ягупов лег на спину, и вино, булькая, полилось в его широко раскрытый рот. -- Господа, а кто такая Лопухина?? -- не удержался от вопроса Александр. Гвардейцы оживились. Каждому хотелось просветить простодушного провинциала. -- Наталья Федоровна Лопухина, --начал Вениаминов назидательно, -- была красавица. -- Была? -- Да, лет двадцать назад. -- Брось, Вениаминов, она и сейчас, то бишь месяц назад, была окружена вздыхателями. -- Да, да, -- подтвердил Лядащев. -- Знаете эту историю? В прошлом году государыня на балу собственноручно срезала розу с напудренных волос Натальи Федоровны и отхлестала по щекам. -- За что? -- По правилам придворного этикета на бал запрещено появляться в платье одного цвета с парадом государыни. А Лопухина повторила туалет императрицы один к одному. -- И еще имела наглость быть в нем необыкновенно привлекательной. Несоблюдение этикета тоже политическая игра. -- Брось, Бекетов. -- Ягупов принялся за новую бутылку. -- Государыня просто не могла простить своей кичливой статс-даме ее красоту. -- Муж ее, Лопухин Степан Васильевич, камергер, генерал-кригскомиссар... -- И двоюродный брат царицы Авдотьи Федоровны, неугодной жены Петра... -- Авдотью Федоровну государь не любил, это правда, но двоюродного брата весьма жаловал и осчастливил красавицей женой, да, говорят, против его воли. -- Наталья Федоровна тоже была не в восторге от этого брака. -- А сердцу женскому нужна любовь, -- стрельнул горячим глазом Бекетов, -- и она нашла ее с графом Левенвольде. -- С бывшим гоф-маршалом? -- С ним... Ох, что за человек был! -- Щеголь! -- крякнул Ягупов. -- Игрок! -- вставил Вениаминов. -- Ради тщеславия и выгоды мог продать и друга и родителей, -- воскликнул Бекетов, и гвардейцы дружно засмеялись. Видно, тема эта обсуждалась не раз, и за краткими характеристиками вспоминались пикантные подробности. -- Потом судим, приговорен к смерти, помилован и сослан, -- подытожил Лядащев. -- Как интересно вы все рассказываете! -- восторженно воскликнул Александр. -- Господа, позвольте мне быть совершенно откровенным. -- Ну уж уволь, -- буркнул Ягупов. -- Отвыкай от этой привычки, если хочешь понять Петербург, -- обронил Вениаминов. -- Совершенно откровенным нельзя быть даже с самим собой, -- присоединился Бекетов. -- Он это и без вас понимает, -- прошептал Лядащев. -- Тогда сочтите это притворством, -- продолжал, нимало не смущаясь, Александр, -- но я прибыл в Петербург в надежде попасть в гвардию. -- Для этого нужно не надежду иметь, хотя это никогда не мешает, а заслуги! -- И связи при дворе! -- И рекомендации! -- За этим у него дело не станет, --усмехнулся Лядащев. -- У меня нет ни первого, ни второго. --Александр скосил глаза на Лядащева -- тот флегматично жевал травинку, -- ни третьего. Но вы забыли назвать четвертое -- Их Величество Случай! Ведь не зайди я тогда в трактир... Знакомство с вами величайшая честь для меня, а советы ваши -- это посох на пути к цели, фонари на дороге и ветер, раздувающий пламя надежды. -- Тебе не в гвардию надо, а в поэты. -- В гвардию идут не с посохом, а на арабском скакуне с саблей наголо. -- Не робей, братец, -- сказал вдруг Ягупов сердечно. -- Меня ты можешь найти каждую среду и пятницу в Летнем дворце, а прочие дни в Преображенских казармах. Это в Пантелеймоновой улице, в Литейной слободе. -- Я квартирую у немца Фильберга, его дом около аптеки на Исаакиевской площади, -- присоединился Бекетов. -- А меня, курсант, -- добавил Вениаминов, -- можно найти в лейб-кампанейском дому. Это бывший зимний дворец. У этого дома трепещи: в нем скончался Петр Великий. Да не спутай двери, когда ко мне пойдешь. А то попадешь к придворным актерам, они тоже в том доме обитают. Хористки обожают хорошеньких курсантов навигацких школ! -- Что ж ты не принимаешь участия в судьбе будущего гвардейца? -- прищурившись, спросил Ягупов у Лядащева. -- Я знаю, где найти Василия Федоровича, -- поспешил с ответом Белов. -- Вот как? Я еще в трактире догадался, что вы знакомы. По долгу службы? -- Нет, мы познакомились потом, -- пробормотал Александр и, чтобы уйти от щекотливой темы, решил вернуться к прежнему разговору. -- А где сейчас гоф-маршал? -- В Соликамске на выселках, -- буркнул Ягупов. -- Хорошее место, отдаленное... -- В Соликамске? -- насторожился Белов. -- Прошлый раз, если мне не изменяет память, вы говорили... -- Она тебе изменяет, -- строго сказал Лядащев. -- Что ты, Василий, все рот людям затыкаешь? Любознательный юноша... Хочет все знать. -- Иногда надо умерять свою любознательность! -- ожесточился Лядащев. -- Ха! -- Ягупов лихо закинул порожнюю бутылку за спину. -- У них, Белов, такими любознательными все камеры забиты. -- У кого это -- "у них"? -- прошептал Лядащев. -- Рубанут тебе когда-нибудь твой болтливый язык! -- Сам рубанешь или палача пригласишь? -- Ягупов вскочил на ноги и выхватил из рук Бекетова наполовину пустую бутылку с венгерским. -- Прекрати, Ягупов! -- закричали офицеры, но тот вылил остатки вина в костер и с криком: "Не будем мы с тобой пить! " -- замахнулся бутылкой на Лядащева. Бекетов привычно вцепился в правую руку Ягупова. -- Ну что вы в самом деле, господа! -- чуть ли не со слезами закричал Александр. -- Кто же дерется бутылкой? Это совершенно противу правил! Бутылки... и дворянская честь! -- Кто тут про дворянскую честь? -- прорычал Ягупов. -- Это опять ты, щенок? Зализанная душа! Я тебе покажу "дуэль"! Огромный кулак нацелился на Сашино ухо, но бдительный Вениаминов, повис на левой руке Ягупова. -- Белов, уйдите с глаз! Идите к лодке! -- кричал красный от натуги Бекетов, пытаясь вырвать из руки Ягупова бутылку. -- Рубанут язык! -- вопил Ягупов. -- Надька в крепости сидит... Дворянская честь... мать твою! -- Поверь, Павел, я все делаю, чтобы помочь Надежде Ивановне, -- тихо произнес Лядащев. -- Ничего не понимаю, -- причитал Саша. -- Зачем кричать, ругаться, когда можно выбрать позицию и удовлетворить обиду, смыть оскорбление кровью... -- Помолчи, курсант, -- грустно сказал Лядащев. -21- Алексей шел в Микешин один. Путь его краешком задевал Невинские болота, старушка утверждала, что так идти много короче, чем по тракту. Поплутав день в топях и хлябях, он вышел на тропу, и тропа привела его к озеру. Вечерело... На водной глади в другом конце озера плавало малиновое пятно. Казалось, свет исходит изнутри, со дна, но это было отраженное с высокого берега пламя костра, и Алексей пошел на него, пробираясь сквозь заросли ольхи и крапивы. Свет шел не от костра, как думал Алексей, а из окон двухэтажного особняка, стоящего на крутом берегу озера. Через еловые ветки покойно светились окна нижнего этажа.. Из высокой трубы шел дым. "Печи топят в такую жару, --подумал Алеша. --Странный дом... Куда это я вышел? А... Старушка говорила, "царев домик"... Значит, правильно иду, не сбился с маршрута". Алексей осторожно отодвинул еловую ветку и заглянул в открытое окно. В комнате находилось двое мужчин. Один сидел над остатками ужина, другой, высокий старик в синей поддеве, стоял рядом и наливал из большого штофа водку в граненую чарку. -- Груздочками закусывайте, ваше сиятельство, -- приговаривал старик. -- Груздочек сам проскальзывает. -- Груздочки -- это грибы, -- заплетающимся языком сказал тот, кого называли сиятельством. Голова его вдруг мотнулась вбок, грозя перевесить шатко сидящее тело, но он подхватил руками свою тяжелую голову и, словно крепя ее к шее, вернул в прежнее вертикальное положение. -- Грибы... это к чему? -- Даме к беременности, мужчине -- к удивлению, -- с готовностью пояснил старик. -- Но это, если во сне грибы видеть. -- У меня здесь все, как во сне. Алексей присел под окном. Где он слышал этот голос? -- Так о чем я? -- продолжал мужчина. -- Грибы к утомлению... Нет, я говорил, что тебе надо ехать с нами во Францию. Калистрат, Франция -- звезда души моей! Ты сгинешь в этих болотах, Калистрат. Болота -- это к чему? "Совсем недавно, -- мучительно вспомнил Алеша, -- эти бархатные интонации, этот акцент... " Он решил заглянуть в следующее окно, для чего встал на четвереньки, пролез под низкорастущими ветками ели и замер, открыв от удивления рот. Ее он узнал сразу... Она сидела перед горящим камином, головка ее над спинкой кресла изогнулась подобно экзотическому цветку. Словно почувствовав Алешин взгляд, девушка повернула голову и, увидев прижатое к стеклу лицо, несколько секунд с удивлением его рассматривала, потом стремительно вскочила и выбежала из комнаты. Алексей и шагу не успел сделать, как она очутилась рядом. -- Молчи, -- услышал он требовательный шепот. -- Иди за мной. Не надо, чтобы тебя здесь видели. Она толкнула низкую дверь и, уверенно держа Алешу за руку, повела его вниз по узким ступеням. В подвале было душно и темно, только в окошке у потолка светился рог молодого месяца. Сундуки, бочки, сваленные в кучу седла или что-то похожее на седла, в углу поблескивала позолотой огромная рассохшаяся зимняя карета на полозьях. "Как ее сюда втащили? -- подумал Алексей и тут же одернул себя: -- О чем думаю-то, мне-то что за дело? " -- Вот мы и встретились опять, богомолка. Испугался? -- Нет, сударыня, -- ответил Алеша тоже шепотом. -- Врешь. Зачем ты здесь? -- Мимо шел. Хотел попроситься на ночлег. -- Здесь мимо одни шпионы ходят? Женские тряпки сбросил? -- Это была шутка, сударыня. Я поспорил, что в женском платье во мне не узнают мужчину. -- Все врешь. Ты не мужчина, ты мальчик. Красивый мальчик... И я тебя давно жду, а если не тебя, то кого-нибудь вроде тебя. -- Она тихонько засмеялась и прижалась к Алеше, щекоча ресницами его лоб. Алешина рука покорно легла на ее талию, голова закружилась: "Что вы, сударыня? Я, право... " Девушка вдруг зажала его рот нежной ладошкой и замерла, вслушиваясь. -- Калистрат, где она? -- произнес знакомый голос, и молодой месяц исчез, закрытый чьей-то спиной: -- Я не могу жить без нее, а она отказывает мне даже в уважении. Да, да, она меня не уважает, -- грустно добавил де Брильи и запел: У окна сидела принцесса-красавица, Все по ней вздыхали, никто ей не нравился, Смеялась принцесса над всеми вельможами, Досталась принцесса бедному сапожнику... * -- Как поет! -- прошептала Анастасия восторженно. -- Кто бы мог подумать, что он умеет так петь! Дверь в подвал внезапно отворилась. -- Там кто-то есть, ваше сиятельство, -- крикнул сторож. Анастасия втолкнула Алексея в карету, прошептала на ухо: "Жди меня здесь! " -- и легко взбежала по ступенькам. -- Кошка кричала, как безумная. Я пошла в этот подвал, а там мыши пищат и темно... -- Звезда моя, -- пылко воскликнул француз и тут же сник: -- Прости меня, я пьян. О, эта проклятая русская водка! -- О чем ты пел, Сережа? -- Постель наша будет глубже океана глубокого, а в каждом углу расцветать будут ландыши. Так поют во Франции про любовь. Де Брильи привалился к стенке, ноги его не держали. -- Пошли, ваше сиятельство... Алеша дождался, когда голоса стихли, и вылез из кареты. Неожиданная встреча с красавицей возбудила его до чрезвычайности. Что за странные колдовские слова: "Я тебя давно жду... " Никто и никогда не говорил ему таких слов. Может, эти слова таят в себе опасность и ему лучше уйти? Уж не заперт ли он в этом подвале? Он тихо поднялся по ступеням. Дверь открылась от легкого толчка, в лицо пахнуло лесной сыростью, запахом прели и хвои. Алеша поежился. Провести ночь под крышей было куда приятнее, чем лежать в мокрой траве. Он вернулся назад, залез в просторную, как комната, карету и растянулся на пыльных подушках. А впрочем, какое ему дело до этой красоты? Не о ней он хочет * Народная французская песня XVII века (пер. И. Эренбурга). думать. Надо расслабить мышцы, удобно положить щеку на ладонь, потом неторопливо рыться в памяти, вспоминая какую-нибудь из ночевок в лесу, костер, брошенный на лапник плащ, и тогда из темной глубины прошедшего, но такого недавнего и дорогого времени, выплывет лицо Софьи, и он услышит далекий зов: "Я жду... " Уже кричали петухи и небо в амбразуре окна стало белесым, когда его бесцеремонно растолкали сильные руки Анастасии. -- Проснись, Алеша. Хватит спать! -- Откуда вы знаете, как меня зовут? -- Остатки сна как рукой сняло. -- Я давно тебя знаю, да имя забыла. А ночью вспомнила. Скажи, курсант, согласен ты ради меня жизнью рисковать? -- Нет, -- быстро сказал Алексей. -- Боишься? -- Я ничего не боюсь, сударыня. Но обстоятельства таковы, что именно сейчас мне очень нужно быть живым. Простите меня. -- Ты даже не спросишь, зачем ты мне нужен? -- Вы ошибаетесь, я вам не нужен. -- Вот как заговорил? А подарки любил получать? -- Анастасия повысила голос, забыв о предосторожности. -- Неужели тебе маменька больше меня нравилась, испорченный ты мальчишка? -- Я вас не понимаю... -- голос Алеши дрогнул. -- Ты не знаешь, кто я? -- удивленно спросила Анастасия. -- Фея, -- пожал плечами Алеша, а сам с испугом всматривался в красавицу. Анастасия посмотрела на него внимательно, пытаясь найти в бесхитростном его взгляде корыстные мысли или злой умысел, и вдруг расхохоталась. -- Знаешь, как мать тебя называла? Алеша-простодушный. Видно, ты такой и есть... -- Так вы?.. -- Анастасия Ягужинская, любовницы твоей дочь... Алеша совершенно смешался, впору голову от стыда под мышку сунуть. -- Вы ошибаетесь! Я никогда не был... поверьте, --и, стараясь обрести почву под ногам, спросил: -- Что с Анной Гавриловной? -- Ничего не знаю. Сама бежала из-под стражи. А спаситель мой -- кавалер де Брильи -- волк в агничьей коже. Он везет в Париж бумаги заговорщиков. Так вот зачем они встретились... Сейчас Анастасия Ягужинская потребует, чтоб он и дальше служил ее матери и еще каким-то грозным, неведомым силам. Алеше хотелось в ноги ей броситься: "Отпусти! Мне Софью спасать надо! " Но ничего этого он не сказал вслух. Анастасия, путаясь в мантилье, достала с груди плотный, перевязанный лентой пакет и протянула Алексею. -- Вот эти бумаги. Я их у де Брильи выкрала, а на их место положила другие листы -- из сонника выдрала да теми же нитками и зашила. Я думаю, что эти бумаги похитили, -- она склонилась к Алешиному уху, -- у вице-канцлера, и их надо ему вернуть. Но помни -- только самому Бестужеву, из рук в руки... Да, расскажи, как они к тебе попали, и он поможет моей матери. -- Да вы что? Как же я к Бестужеву попаду? Шутка сказать... Здрасте, вице-канцлер, я к вам... --дурашливо тараторил Алеша. -- Да уж постарайся! -- Анастасия даже ногой топнула, с силой засунула бумаги ему под камзол, но вдруг сменила тон на печальный и просительный: -- Сделай, голубчик, как прошу. Это очень важно. И прощай! Поверь, я не виновата... -- добавила она и быстро его перекрестила. Алексей хотел было сказать, что и он не виноват и что поручение ее никак не выполнимое, но Анастасия уже подхватила юбки, и каблучки ее, выбивая тревожную трель, застучали по лестнице. Алексей приоткрыл дверь подвала, осмотрелся, потом стремительно перемахнул открытую лужайку и, нырнув в кусты бузины, остановился, чтобы перевести дух. Дом спал. Где-то квохтали куры. Пестрый хряк поднял из лужи голову и глянул на Алексея мутными, злыми глазками. Вдруг сверху с балкона раздался смех. Анастасия смеялась так беспечно и весело, словно не только тайные бумаги передала Алексею, но и все свои заботы, и тут же забыла о заговоре, о неожиданно обретенном посыльном и о матери, которая сидит в крепости. Алексей потер обожженные крапивой руки и решительно зашагал вдоль озера. "Нет, господа, я не слуга вам! Я ничего не понимаю в ваших интригах и заговорах. Пусть здравствует дочь Великого Петра -- Елизавета. Таскайте сами каштаны из огня! Бросить эти чертовы бумаги под куст, и пусть леший творит над ними свои заклинания". Так уговаривал он себя, пробираясь через сухостой и прыгая с кочки на кочку. Выйдя наконец на торный тракт, если можно было таковым назвать полусгнившую гать, он уже знал, что ноги принесут его не в Микешин скит -- это потом, а в родную деревню. У маменьки добудет он себе быстрого коня, а бумагам найдет посыльного, который и передаст их вице-канцлеру "из рук в руки". Вот только кто поедет в Петербург? Он вспомнил отца Никанора -- стар и немощен, и однорукого майора -- соседа, тертый калач, но брехун, и дальнего родственника Силантия Потаповича, который, конечно, по бедности, гостит у маменьки... И все эти люди казались совершенно неспособными на подобное поручение. -22- Лесток не удивился, когда получил от Дальона письменный приказ срочно оформить для де Брильи выездные бумаги. При дворе всем было известно страстное желание француза вернуться на родину. Несколько смутила Лестока приписка, небрежно нацарапанный постскриптум, в котором как бы между прочим сообщалось, что сам де Брильи в Москве (что его туда занесло? ), что в Петербург он не поедет по причине разыгравшейся подагры и будет ждать посыльного с паспортом в охотничьем особняке на болотах. Ехать в особняк -- не малый крюк, болота -- не лучшее место для подагры. И вообще, при чем здесь подагра? В тридцать лет не болеют подагрой! "У Брильи назначена на болотах встреча со шпионом от Шетарди, -- решил Лесток. -- Место для этого самое подходящее. Подождем... "- И не стал оформлять кавалеру паспорт. Отговорка у Лестока была самая убедительная. В связи с чрезвычайным положением в государстве все бумаги для выезда из России подписывал лично вице-канцлер. Чрезвычайное положение в стране Лесток создавал, в прямом и переносном смысле, своими собственными руками. Ивана Лопухина дважды поднимали на дыбу. Никаких новых показаний он не дал, только кричал по-звериному. Отец его, бывший генерал-кригс-комиссар Степан Лопухин, висел на дыбе десять минут. И тоже без толку. Бормотание... Хрип невнятный. Да, говорил крамольные речи. Мол, беспорядки сейчас... Мол, лучше бы Анна Леопольдовна была бы правительницей... Мол, министров прежних всех разослали... Мол, будет еще тужить о них императрица, да взять будет негде... Замышлял ли переворот в пользу свергнутого Ивана? Опять бормотание... Говаривал с женой Натальей, что ее величеством обижен, что без чинов оставлен... Говаривал, что сенаторов нынче путных мало, а прочие все дураки... Мол, дела не знают и тем приводят ее величества народ в озлобление... Все это бормотание несказанно злило Лестока. Как доказать, что арестованные не болтуны, а заговорщики и отравители? И хоть бы кто упомянул на розыске имя вице-канцлера Алексея Бестужева! А иначе для чего эта возня с семейством Лопухиных, зачем пытать Анну Бестужеву, безмозглого графа Путятина и всех прочих? В Петербурге и Москве шли обыски. Везли к Лестоку личную переписку арестованных: целый узел писем Степана Лопухина из Москвы, любовные письма да неграмотные отцовские наставления, изъятые у преображенца Михаилы Аргамакова, письма адъютанта лейб-конного полка Колычева Степана. Привезли длинный, оклеенный нерповой кожей, ящик с перепиской Анны Бестужевой. Выудить из этих писем информацию, касающуюся заговора, все равно, что в сточной канаве поймать карася. Правда, в ящике нерповой кожи нашли пару писем Михаилы Бестужева, где он как-то скользко и невнятно жалуется на своего брата. Но из этих жалоб обвинения в антигосударственной деятельности не сочинишь. Лесток задал работу всем своим сыщикам, денег не жалел, лишь бы добыть подкупом или отмычкой личную переписку вицеканцлера. В это самое время из отчетной депеши верного агента Лесток узнает о слухах, именно слухах, не более, что в Москве полмесяца назад из потайного сейфа вице-канцлера были украдены важные бумаги и что похититель то ли монах-бенедиктинец, то ли капуцин из католического собора, а может, и ни тот ни другой, но кто-то из еретиков. Даже не получив точного подтверждения этим слухам, Лесток поверил им, поскольку доподлинно знал, как интересуется бестужевскими бумагами маркиз Шетарди. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы связать внезапное желание де Брильи уехать из России с пропажей этих писем. Шетарди с Лестоком в одном лагере, они почти друзья, но маркиз -- дипломат до косточки, а потому -- обманщик и плут. Для него все средства хороши. Похищенные бумаги помогут Шетарди сделать себе карьеру, Франция станет навязывать России свою политику, постоянно шантажируя вице-канцлера, а он, Лесток, останется ни при чем и должен будет выйти из игры. Необходимо найти способ получить бестужевские письма у Брильи. Но как? Исчезновение девицы Ягужинской не заботило Лестока. Пусть ее, видно, решила отсидеться в каком-нибудь монастыре. Анастасия Ягужинская пуглива и покладиста, она могла бы еще пригодиться следственной комиссии, но сейчас не до нее. И так дел по горло. И вдруг, читая показания какого-то недоросля, курсанта навигацкой школы, Лесток встречает описание побега Ягужинской. И с кем? О Брильи в первую очередь скажешь -- "носат"... И сроки совпадают точно. Неужели она бежала с французом? В дом на Малой Морской улице солдаты явились ночью. Марфа Ивановна долго спрашивала перед закрытой дверью -- кто да зачем, а когда наконец поняла, слабо ахнула, сняла засовы и спряталась в маленький закуток в сенях, где и простояла до утра. "Куда меня повезут? Опять на допрос? -- думал Александр, спешно одеваясь. -- Зачем? Все уже рассказал. А может, пронюхали про вчерашнюю дуэль? Так не было дуэли-то, господа! Хотя по нашим законам все равно -- петля! " Лукьян Петрович вылез из теплой постели, пришел в горницу, по которой со скучающим видом расхаживали солдаты. Один из них, молодой, щербатый парень, бросился навстречу: -- Хозяин, попить бы, а? Лукьян Петрович посмотрел на него испуганно и ничего не ответил. -- Хозяин, морсу бы или кваску, а, -- продолжал просительным тоном солдат, шепелявя так, что разобрать его слова можно было только с величайшим трудом. -- Ты, Кондрат, в одном доме водки просишь, во втором закуски, а в третьем рассолу, -- проворчал старый драгун, покойно сидя в кресле Лукьяна Петровича. Перед тем, как войти в горницу, Александр остановился, перевел дух, потом решительно открыл дверь, но, увидя там, кроме солдат, Лукьяна Петровича, смешался и виновато произнес: -- И вас разбудили? -- Саша, за что? Куда? -- Старик дрожащей рукой перекрестил Александра. -- Простите, что навлек подозрение на ваш дом, но я... -- Полно, полно... Бог с тобой! -- Хозяин, горло пересохло, сил нет! -- Да выйди ты в сени, -- взорвался вдруг Лукьян Петрович, -- там воды целая бочка. Хоть топись! -- Но, но! -- обозлился щербатый. -- Поговори у меня! Как ошалели все. Воды попить нельзя. А ну пошли! -- подтолкнул Александра к выходу разлапистой рукой. Белова отвели на улицу Красную, где в двухэтажном особняке заседала следственная комиссия. В нарядном этом доме, выходящем высокими чистыми окнами на реку Мойку, проживала когда-то Елизавета, и из уважения к императрице в комнатах поддерживались прежний порядок и роскошь. Солдат спереди, солдат сзади, солдат сбоку. Колеблется пламя свечи в руке конвоира, и особняк, словно престарелая красавица, спешит показать свое тронутое тленом великолепие. То золоченая рама выплывает из темноты, то парчовая портьера засеребрится, как водная гладь, то чье-то лицо -- не сразу поймешь, живое или нарисованное, блеснет глазами и исчезнет. Шепнул ли драгун это слово, это сказочное имя -- Лесток, или только почудилось Александру? Или сами стены в этом доме бормочут, шуршат, как мыши, --Лесток, Лесток... Дверь распахнулась, и Александр, зажмурившись от яркого света, шагнул в просторную залу. В лицо пахнуло нагретым от свечей воздухом. Александр боялся открыть глаза. "Да, я у Лестока. Драгун сказал правду. Дуэль здесь ни при чем. Меня вызвали по делу заговорщиков. Чем-то я их заинтересовал. Ты у Лестока, курсант Белов. У тебя на руках козырный туз. Только не сболтни лишнего. Спокойнее, спокойнее... Удача ведет тебя за руку". О лейб-медике императрицы ходила в обеих столицах дурная слава. Должность хирурга приучила его спокойно относиться к виду крови и хрусту костей, какая разница, где свежевать плоть -- на дыбе или операционном столе? Чужие страдания не волновали царского лекаря, и все подследственные, зная об этом, стояли перед Лестоком в гусиной коже от страха. Великий человек сидел, втиснув тучное тело в кресло. Вытянутые ноги в больших желтых туфлях покоились на низкой, обитой бархатом, скамейке. Он был без камзола, рубашка прилипла к телу, затемнила мокрыми пятнами подмышки, пышное жабо распласталось под тяжестью двойного подбородка. На лысой, не покрытой париком голове, отражались огоньки свечей пудовой люстры-паникадила, и казалось, что от круглой головы идет сияние. Он поигрывал сцепленными на животе пальцами и ждал, пока мальчишка отупеет от страха, затрепещет и можно будет начать разговор. Но курсант не трепетал, а с провинциальной восторженностью, и даже с какой-то идиотской беззаботностью, таращил глаза. "Либо глуп, либо смел", -- подумал Лесток и начал, грозно сведя брови к переносью: -- Когда и зачем прибыл в Петербург? -- Прибыл пять дней назад, томимый желанием попасть в гвардию. -- С какой нуждой пришел в дом графа Путятина? Александр отвечал на вопросы не торопясь, обстоятельно и подробно, но все свои поступки объяснял одной и той же нелепо настойчивой фразой: "Движимый мечтой о гвардии... " Присказка эта повторялась столь часто, что Лесток, наконец, не выдержал и спросил с раздражением, зачем Белову нужна гвардия и какое отношение гвардейцы могут иметь к их разговору. Страстная, патриотическая речь во славу лейб-кампанейцев и преображенцев была прервана язвительным вопросом: -- Под окнами у Анастасии Ягужинской дежурил ты, шельмец, тоже движимый мечтой о гвардии? -- Да, -- быстро согласился Белов, не смутившись и словно не понимая нелепости своего ответа. "Глуп", -- подумал Лесток и спросил: -- Знал ли ты, что девица на подозрении? Знал, поскольку мать ее была арестована, а слухи в Москве быстро расползаются. Он шел по улице в приятных мечтах о гвардии и вдруг увидел юную девицу в окне. Поскольку упомянутая девица весьма красива и лицезреть ее не лишено приятности, он притаился за липами. Вскоре к дому подошел мужчина в дорожном плаще и шляпе и завернул к черному ходу в дом Бестужевых. Он, Белов, продолжил свой путь, а спустя полчаса, опять проходя мимо дома, не переставал думать о гвардии... -- Это я уже понял. Дальше! -- И спустя полчаса, поглощенный мыслью о гвардии, -- твердо повторил Белов, -- я заметил, как из дома вышел упомянутый господин и дама, в которой я с удивлением узнал девицу Ягужинскую. Они прошли вдоль палисадника и завернули за угол, их, очевидно, ждала карета. "Милая, -- думал Александр, -- прекрасная, прости меня. Я проболтался, как олух, как последний болван! Но ведь я даже предположить не мог, что твой ночной отъезд -- побег от мучителей. Какое счастье, что они не знают, где ты! " -- Опиши господина, -- приказал Лесток. -- Высокий, важный, носатый. Хороший такой нос! Тень от него была как от коромысла. Что еще? Шляпа с полями. Темно было. Хорошо не рассмотрел. Да я и не рассматривал. -- Да, -- усмехнулся Лесток, -- ты же был поглощен мыслями о гвардии. Узнаешь этого человека, коли увидишь? -- Пожалуй, узнаю. -- Вот что, курсант. --Лесток задумчиво погладил лысину. Рыжеватые умные глаза его внимательно прошлись по Сашиной фигуре. -- Ты исполнишь мое поручение. Небольшая прогулка в обществе приятного человека. Ты должен будешь узнать того мужчину, о котором сейчас шла речь. Если ты справишься с поручением, то по возвращении твоем мы продолжим разговор о гвардии. -- О, ваше сиятельство... -- О нашей сегодняшней беседе не должна знать ни одна живая душа. Я не стращаю тебя смертной казнью, до этого не дойдет. Я тебя просто... -- Холеная короткопалая кисть вдруг взметнулась из оборок манжета, и Александр поспешно кивнул, сделав непроизвольно глотательное движение. -- Куда и когда ехать, ваше сиятельство? -- Куда -- знать тебе не надобно. За тобой придут. Поедешь с поручиком лейб-кирасирского полка, --Лесток помедлил, словно раздумывая, стоит или нет называть фамилию. -- С поручиком... -- не удержавшись, подсказал Александр. -- Бергером. -23- Австерия уже работала. А может, она и не закрывалась на ночь, готовая выдать по первому требованию вина, колоду карт и дымящуюся трубку. -- За австерией по правую руку от набережной, -- шептал Александр, -- двухэтажный дом немца Штоса. Окна на втором этаже, выходят в палисад. Внизу ставни закрыты, все спят. Только бы он был домаЗаспанная служанка быстро открыла дверь и, не удивляясь, не задавая вопросов, провела Александра на второй этаж. Дверь в комнаты Лядащева оказалась незапертой. -- Проснитесь, Василий Федорович! Проснитесь, умоляю вас. Я пришел, чтобы отдать вам в руки судьбу мою и жизнь. Мне надо понять, удача ли прискакала ко мне на арабском коне, или беда стучится в дверь. Да не смотрите так удивленно! Меня вызвал к себе Лесток. Я не могу рассказать, о чем он со мной говорил. "Под страхом смертной казни" -- так говорят в Тайной канцелярии. Но мне нужна ваша помощь. Я пешка в чьей-то игре. Но я должен понять, что творится вокруг. В чем обвиняют Лопухиных? За что взяли Бестужеву? Какое отношение к заговору имеет дочь ее Анастасия? Вы знаете все, недаром я встретил вас в доме графа Путятина. -- Тебе Лесток дал поручение? -- Я этого не говорил, -- поспешно отозвался Александр. -- А иначе зачем бы ты прибежал ко мне в такую рань? -- Лядащев зевнул, поскреб пятерней подбородок и сел, опустив ноги на пол. Только сейчас Александр заметил, что Лядащев спал не раздеваясь. Пышный парик примялся с одной стороны. Скомканный камзол заменял подушку, и на правой щеке отпечатался причудливый узор золотого шитья. --Пили мы вчера у Ягупова. 0-ой! --Лядащев опять глубоко, со стоном зевнул. -- Ненавижу это занятие, да отказаться нельзя -- обида на всю жизнь. Домой меня чуть живого привезли. Кто -- не помню. -- Василий Федорович, выслушайте меня. Я не пришел бы к вам, если бы дело касалось меня одного. Но все складывается так, словно я помогаю следствию поймать ее. -- Кого поймать? Говори толком. -- Вы же читали опросные листы. -- Голос Александра прозвучал умоляюще. Ему очень хотелось, чтобы Лядащев сам догадался, о ком идет речь. Но тот ничего не хотел домысливать сам. -- У меня, братец, от этих опросных листов в глазах троится. Вот ведь зевота напала... Посмотри-ка там, в углу, за стулом... Нет ли там бутылки? Если меня привез домой Ягупов, то она непременно должна там стоять. И полная! Есть? Значит, точно Пашенька меня на второй этаж приволок. Возьми бокалы на подоконнике. Налей... Ну вот, теперь рассказывай. И все сначала. Значит, ты был у Лестока. -- Был, Василий Федорович. -- Александр помолчал в надежде, что дальше Лядащев начнет говорить сам, но тот молча прихлебывал вино и ждал. -- Хорошо, я все расскажу вам. Цена этой откровенности -- моя жизнь. -- Он погрозил кому-то пальцем и продолжал: -- Я люблю дочь Анны Гавриловны Бестужевой -- Анастасию. Случайно я видел, когда и с кем она бежала из Москвы. Теперь Лесток хочет, чтобы я опознал этого господина. -- Ну и опознай. Я-то здесь при чем? -- Что ей грозит? -- Анастасии Ягужинской? Да ничего. Она такого наговорила, любовь твоя, что ее не наказывать надо, а деньги платить за показания. -- Как -- деньги? Она помогла раскрыть заговор? -- Ничего не раскрыла, а просто перепугалась до смерти и подписала все, что от нее хотели. А хотели, чтобы она оговорила мать. Но ее показания ничего не решали. Бестужеву взяли после допроса Ивана Лопухина. Тот постарался, ничего не утаил. Но я, как он, на дыбе не висел, и не мне его судить. -- На дыбе висел... -- повторил Александр глухо, а потом, словно поймав на лету подсказку Лядащева, подался вперед. -- Так Анна Гавриловна невиновна? Лядащев рассмеялся невесело. -- Знаешь, как в городе называют дело об отравителях? "Бабий заговор". Лесток всем и каждому говорит: "Как же не быть строгим, если, кроме пустых сплетен да вздорной болтовни, ничего нельзя добиться от упрямых баб? " И этих "упрямых баб" пытают без всяких скидок на их красоту. -- Зачем же их пытать? Может, они и впрямь только сплетницы? Лядащев хмыкнул неопределенно, опять зевнул и перекрестил рот. -- Знать надо, братец, о чем можно сплетничать, а о чем нельзя. А то больно много сплетников развелось. И посол австрийский Ботта в их числе. Ты на меня так преданно не смотри. Я тебе никаких тайн следственной комиссии не выдаю. Об этом весь Петербург говорит, --Лядащев вдруг подмигнул Белову, --и все "под страхом смертной казни". -- А какую роль во всем этом играет Бергер? -- Дался тебе этот Бергер! -- Так я еду с Бергером. -- Куда? -- Лядащев быстро спросил и внимательно посмотрел на Александра. -- Зачем тебе ехать с Бергером? -- Я вам уже говорил. Я еду с Бергером для опознания. Куда -- не знаю. -- Хорошая компания, ничего не скажешь, -- проворчал Лядащев. -- Посиди-ка один. Пойду умоюсь. Башка раскалывается. -- И ушел в другую комнату. Мылся Лядащев долго, отфыркивался, стара