олная темнота. Лица мужчины не было видно, но, судя по голосу, он был молод, только пьян по-рядком. -- Хорошо, поехали. Я вас слушаю. -- Ух ты...-- с удивлением произнес мужчина.-- Это кто же сюда явился? Я жаждал Александра Белова. Алеша резко отодвинулся, желая повернуться к собеседнику лицом, однако тот, видимо, иначе истолковал этот жест, потому что цепко схватил его за руку и крикнул угрожающе: "Сидеть!" Карета меж тем неторопливо тронулась. Мужчина распахнул дверцу и крикнул слуге: -- Подай фонарь! -- Оставьте меня, сударь. Я не собираюсь бежать.-- Алеша с трудом выдернул руку и стал растирать запястье. Мерзавец пьяный, как клещами сжал. Незнакомец не сказал еще ни слова о деле, а уже очень ему не понравился. Слуга на ходу передал горящий фонарь, внутренность кареты осветилась, и двое сидящих в ней с любопытством уставились друг на друга. При первом взгляде Алеша не увидел в лице незнакомца ничего неприятного, оно было даже, пожалуй, красиво, но при внимательном изучении поражало несоответствие между узкими, недобрыми глаза-ми -- в них были и сила, и власть -- и капризным ртом над малень-ким круглым подбородком. Мужчина вдруг рассмеялся, показывая длинные белые зубы. -- Я вас знаю. Вы с Беловым всегда в одной упряжке. Вас зовут?.. -- Алексей Корсак к вашим услугам. -- О, ваши услуги мне не нужны. Я сам готов оказать... по мере сил. А вы меня не знаете? И не догадываетесь, кто я? Неужели ваш друг Белов никогда не рассказывал вам о графе Антоне Бесту-жеве? -- Так это вы?-- воскликнул Алеша потрясение и подумал: "Ну и влип!" Алеша не мог узнать сына всесильного канцлера, потому что ни-когда его не видел, но о скандальной дуэли и дурной славе этого человека был наслышан. Довольный произведенным эффектом, граф поставил фонарь, по-шарил под ногами, ища шляпу, нашел. Когда он двумя руками нахло-бучил шляпу на голову, Алеша решил, что с ним прощаются, видно, важному разговору не суждено было состояться, однако головной убор нужен был графу только для того, чтобы снять его светским жестом и дурашливо представиться. -- Если Белов говорил обо мне что-нибудь эдакое,-- он неопре-деленно повертел пальцами,-- не верьте. Мы приятели, а меж прияте-лями чего не случается... Особенно если один из них горд не в меру. Последнее я не о себе говорю.-- Он подмигнул, захохотал и вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку, богато украшенную камнями. Отхлебнув значительную порцию вина, он долго полоскал им горло, потом, поперхнувшись, выпил и наконец протяжно и чрезвы-чайно противно икнул. Алеша не столько брезгливо, сколько удивлен-но наблюдал все эти манипуляции. Нельзя было понять, всегда ли граф ведет себя так, словно другие суть неодушевленные предметы и при них можно ковырять в носу, плеваться и издавать непотреб-ные звуки, или просто Бестужев его дразнит, испытывает терпение. -- Теперь объясните,-- очень вежливо сказал граф,-- почему вы почтили меня своим присутствием вместо Белова. Он сам вас по-слал? -- Ни в коем случае, ваше сиятельство. Белов в отъезде, и слуга по ошибке вручил мне вашу записку. А теперь разрешите откла-няться... -- Нет, нет, не уходите. Может, оно и к лучшему, что здесь именно вы, а не Белов. Он горяч. В отъезде, говорите?-- Граф опять подмигнул.-- Затосковал по жене? Говорят, он с ней хлебнул беды. И еще хлебнет. Не женись на красавице, бери себе скромную.-- Он вздохнул горестно.-- Как куропатку. -- Вряд ли вы меня удержите здесь из-за разговора о его жене... -- Не нужно сердиться, сударь Алеша. Вы не понимаете шу-ток. Просто я не знаю, как перейти к главному. Предупреждаю, наш разговор должен остаться для всех тайной. В противном случае вы навлечете на меня, да и на себя, бо-ольшие неприятности. Только Белов и вы достойны знать, что...-- Он отвалился на подуш-ки.-- Нет, при такой езде невозможно разговаривать: Гони, черт тебя возьми!-- крикнул он кучеру, высовываясь из кареты.-- Что они у тебя на ходу спят? Не кони, одры! Лошади побежали быстрее. Карета запрыгала по ухабам адмирал-тейского луга. Граф Антон опять достал флягу, вино, булькая, поли-лось в глотку. Обнажившаяся шея графа была нежной, белой, а ка-дык маленьким, как горошина. Он спрятал бутылку, отер ладонью рот и сказал значительно: -- Мне стало известно, где прячут вашего пропавшего друга. -- Оленева?-- воскликнул Алеша, стремительно подавшись впе-ред и невольно стукнувшись о колени своего собеседника. Тело Бестужева мягко подалось назад, словно фигура его была из ваты. -- Не надо фамилий. Мы отлично понимаем друг друга, этого достаточно. Он содержится на нашей старой мызе, что на Каменном Носу. Я наведался туда случайно по своим делам. Папенька превратил мызу в крепость.-- Граф умолк, бессильно покачиваясь в такт езде. Алеша слушал не дыша, боясь пошелохнуться. Последняя порция вина не подбодрила графа, наоборот, речь его замедлилась, он все время как-то странно вздыхал, словно ему не хватало воздуха. Страшно было, что он вдруг раздумает говорить из-за пьяного каприза или просто уснет на полуслове. -- Где это -- Каменный Нос? -- Каменный Нос на Каменном мысу, а тот в свою очередь на Каменном острову,-- проговорил граф скороговоркой.-- Ясно? -- Ясно,-- тупо кивнул Алеша. Бестужев искоса посмотрел на него, словно проверяя: верит-- не верит. -- Это Малый Каменный остров, тот, что в устье Екатерингофки. Там со стороны моря бухточка небольшая, в ней мыза и сто-ит. Попасть туда можно только со стороны моря. Дощатая пристань и сразу забор. Папенька обожает заборы! Забор высоченный, в нем калитка, но она охраняется. И не вздумайте идти к мызе со стороны луга! На вышке, это бывший маяк, всегда кто-нибудь торчит... из стражи. -- Вы видели нашего друга? -- Не перебивайте меня!-- резко одернул его граф и опять на-чал рассказывать про мызу, окрестности ее, вспомнил кучу мело-чей, где какой двор, да какие покои, и в каком из них содержат арестованного. Говорил он медленно, веско, и нельзя было понять, отговаривает ли он от сложного предприятия или дает совет, как лучше его осуществить. Кончил он на неожиданно веселой ноте: -- Я бы вам все нарисовал, да позабыл прихватить письменные принадлежности. -- Но как вы узнали, что там содержится именно наш друг? -- А это вас не касается. Это моя мыза, моя1 И остров мой! А он запрещает мне туда ездить... еще грозится! Алеша понял, что граф говорит об отце -- канцлере Бестужеве. -- Арестованного сторожит наш глухой Харитон. Помимо него есть караул, и серьезный.--Он вздохнул, словно скука его сморила.-- Когда четыре человека, а когда шесть.,. Каждый вторник в десять вечера они меняются. В субботу у них баня. Запиши. -- Куда записать-то? -- В головку! В головку запиши!-- Граф постучал себя по лбу. -- Насколько я вас понял, ваше сиятельство,--Алеша старался говорить убедительно, неторопливо,-- вы советуете нам напасть на мызу именно в субботу? То есть послезавтра? -- Ничего я вам не советую, но торопитесь, потому что Оленева вашего не сегодня завтра переводят в крепость.--Граф открыл двер-цу, вдохнул свежего воздуха и крикнул кучеру:-- Назад! После этого он откинулся на подушки, отодвинул шторку на окне и, словно забыв о своем спутнике, принялся внимательно сле-дить за пробегающим мимо городом. Однако далеко они заехали... Вдоль дороги тянутся постройки казенного вида: склады, провиант-ские магазины, всюду пусто, обыватель мирно спал. За каретой увязалась собака и долго, молча, не лая, бежала вдоль дороги, словно не собака вовсе, а волк. На Адмиралтейской набережной у почтового двора Алеша попросил графа остановить карету. Тот рав-нодушно, не задавая вопросов, исполнил его просьбу. Алеша спрыгнул на землю, вежливо попрощался. В ответ не раз-далось ни звука, но когда Алеша уже направился к мосту, граф вдруг резко его окрикнул: -- Как тебя там... Корсак... вернись! Алеша пожал плечами, неторопливо подошел к карете, не оби-жаться же на этого пьяного индюка! -- Белов спрашивать будет, зачем я все это рассказал, какая, мол, выгода?-- От пьяного благодушия графа Антона не осталось и следа, голос был злой, резкий.-- Дак скажи ему -- чтоб папеньке досадить. Белов поймет. Трогай!-- крикнул он кучеру. "Ну и новость!--взволнованно думал Алеша, вышагивая по на-правлению к дому.-- Всем новостям новость! Это надобно обсудить, обмозговать. Сашка, возвращайся же наконец! Что ты там делаешь, в Петергофе -- службу несешь или на пирах гуляешь? Дело-то не терпит!" При всей важности услышанного в разговоре с Бестужевым за-стряла в сознании заноза, а вернее сказать, осела какая-то муть, словно плеснули туда тухлой бурдой. Последние слова графа просто оскорбительны! Что значит -- "Белов поймет"? Почему это Белов должен понять такую гнусность, как предательство отца? -- Стоп, Корсак,-- сказал себе Алеша.-- Не туда гребешь. Нам до отношений канцлера Бестужева со своим сынком дела нет. Нам надо продумывать детали побега. А вдруг все это вранье? С чего бы графу Бестужеву говорить нам правду? Знай Алеша, какой разговор предварил свидание их в карете, ему легче было бы понять, какой бурдой плеснули в его незамут-ненную душу. Пили, и много, до полного затмения рассудка, вернее, граф Ан-тон пил, а дружок его Яков только играл в пьяного и все советы давал, как из жены Авдотьи или отца деньги выкачать, и еще дразнил, подначивал. -- Дался тебе этот Белов! Что ты о нем забыть не можешь? -- Но ведь это он нашел труп во дворце? -- Гольденберг мертв, забудь о нем. -- Я уж забыл. Я не о Гольденберге толкую, а о Белове. Этот каналья сделал меня посмешищем всего Петербурга. -- Ты сам себя сделал,-- бубнил Бурин.-- Пить надо меньше! -- Ты в этом не понимаешь ничего, а потому помолчи. Когда дуэль была, я ж на ногах не стоял. Как можно стрелять в бесчув-ственного человека? -- Так он и стрелял в воздух. Зачем ты руку-то вскинул? Пулю словить? -- Нет, ты меня послушай,-- жарко задышал граф Антон в ухо собутыльнику.--Сейчас Белов сам словит пулю. Ты послушай... Стр-ит мне только ему сказать, что на нашей мызе томится князь Оленев... Это же капкан! -- Не такой Белов дурак, чтобы поверить тебе на слово. -- А спорим, поверит! Бьюсь об заклад, не только поверит, но и нападение на мызу организует. А я папеньку-то и предупрежу... И угодит он, милок, под пулю или в крепость. Бурин мрачно и недоверчиво смотрел на графа Антона, а тот вдруг скривил капризно губы и добавил: - А может, и не предупрежу... -9- Саша не вернулся из Петергофа и на следующий день, в пятницу. Наступила суббота, которая, по сообщению молодого Бестужева, бы-ла на Каменном Носу банной, и Алеша на свой страх и риск решил действовать самостоятельно. О нападении на мызу, разумеется, не могло быть и речи, к подобному предприятию следует готовиться долго и тщательно. Алеша думал только о рекогносцировке, ознаком-лении с местностью. И вообще необходимо убедиться, стоит ли на Каменном острову мыза и что она из себя представляет. Граф Антон говорил, что вокруг болото, забор неприступен, а на старом маяке всегда кто-то торчит для наблюдения за местностью. Последнее было особо нежелательным, в начале июня и в полночь светло, как днем. Оставалось надеяться на дождь. При пасмурной погоде ночью если не темно, то уж сумраком это время суток опре-деленно можно назвать, а в сумерки все собаки серы. Но ничто, как на грех, не предвещало дождя. А почему, собственно, ночью он должен наведаться на Каменный Нос? Почему не днем? Он любитель охоты, без рябчиков и куропаток жить не может. Кто сказал, что на Каменном острове нельзя охотиться? Запрещающей таблички там наверняка нет- Если пойма-ют, скажет, что заблудился в островах. В крайнем случае -- поко-лотят. Но лучше до этого крайнего не доводить, дворня Бестужева знает о своей полной безнаказанности и так может отделать чело-века, что и не встанешь после побоев. Но, помнится, граф Антон не про дворню толковал, а про военный караул. Это еще хуже... В конце концов Алеша остановился на следующем варианте: он берет с собой Адриана, и они плывут на Каменный Нос вечером к предполагаемому банному времени, на всякий случай возьмут с со-бой не только ружье, но и пистолеты, а там видно будет. Такой у него был стратегический план. Осталось только заморочить голову Софье, чтобы у нее не было никаких подозрений по поводу этой поездки. Намедни, когда Алеша явился домой в три часа ночи, Софья лежала в уголке супружеской кровати, в изголовье горела свеча. При появлении мужа она не повер-нула к нему лицо, не сказала ни слова, а только дунула на свечу и затаилась в темноте. По дороге домой он твердо решил, что не будет рассказывать Софье о встрече с молодым Бестужевым, дабы не волновать попусту. Но здесь все его благие намерения разом соскочили с оси. -- Софья, я знаю, где прячут Никиту,--сказал он в темноту. Она сразу села, и Алеша почувствовал ее горячее дыхание у своей щеки. Они проговорили до утра. Однако он рассказал ей о беседе в карете, как бы пропуская все через сито, когда незна-чительные подробности проваливаются без препятствий, а главное -- о карауле и предполагаемом нападении на мызу -- застревает, остава-ясь тайной. Ружье и пистолеты были вынесены из дому с подобающими предосторожностями, а Софье было сообщено, что его с Адрианом сроч-но вызвали в Адмиралтейскую коллегию и что вернутся они поздно. Алеша предпочел взять самую плохонькую лодчонку, дабы не при-влекать к себе внимания. Итак, по фонтанной речке до устья, у Екатерингофского дворца свернуть на речку Екатерингофку, а за-тем протокой добраться до восточного берега Каменного острова. И Екатерингоф, и крохотный Овечий островок, на котором стоял Подзорный дворец, и Гутуев остров Алеша помнил еще с того вре-мени, когда в первый свой приезд в Петербург прошел весь город пешком в поисках моря. За пять лет Екатерингофский дворец отреставрировали, но Елизавета не любила в нем жить, и Алеша надеял-ся, что места эти и по сию пору безлюдны. Фонтанку преодолели быстро, по городу плыть одно удовольствие, ныряй себе под мосты да посматривай по сторонам развлекаясь. На повороте в Екатерингофку поднялся вдруг ветер, нешуточная волна стала бить в борт. Ориентироваться в протоках было трудно. Кустарный остров вполне оправдал свое название, он весь зарос ивняком, ольхой и кру-шиной. В отдалении чернели лачуги рыбаков, висели сети, развешен-ные для просушки, дымился костерок. Пока все совпадало с рас-сказом графа Антона, помнится, он упоминал про рыбаков. Алексей плыл у самого берега, стараясь быть незаметным. На выходе из протоки обнаружилось много мелких островков, они словно плавали в воде. Попробуй определить без карты, какой здесь остров Камен-ный, а какой Вольный. -- Алексей Иванович, воды набежало... -- Так отчерпай.--Алексей сам сел на весла и направил лодку к обрывистому, усеянному крупными камнями и галькой берегу. Наверное, это и есть Каменный, граф говорил -- все время держаться левой руки. Лодку спрятали в густой осоке, вышли на берег, осмотрелись. -- Теперь слушай,-- сказал Алексей денщику.-- Ружье мы взяли для отвода глаз, если нам здесь и понадобится оружие, то это будут пистолеты. -- Кому здесь глаза-то отводить? Чайкам, что ли?-- недоверчиво прищурился Адриан. -- А хоть бы и чайкам, чтоб не орали. Главное, иди за мной след в след, и полнейшая тишина. -- Понял, чай не идиот,-- обиженно бросил Адриан, и они трону-лись. Кустов на острове было немного, почва, как и говорил граф, была топкой, иногда приходилось прыгать с камня на камень. Вдалеке темнело нечто, что могло быть в равной мере и мызой, и купой деревьев. Они шли ходко, прячась за валуны и редкие кустарники, скоро стало явственно видно, что дерево там одно, а все остальное -- забор и торчащее нечто, что могло быть башней. Граф говорил, что мыза представляет из себя пристройку к ста-рому маяку, который давно потерял свою функцию. На верхней площадке, где когда-то зажигали фонарь, глухой Харитон устроил се-бе горницу и с завидным постоянством взбирался наверх по винто-вой лестнице, дабы обрести одиночество и помолиться. С маяка от-лично просматривались луг, гряда камней, причал и море, то есть все подступы к мызе. Эта старинная усадьба попала в собственность канцлера, Бестуже-ва при конфискации имущества некоего опального дворянина. По обретении острова и мызы Бестужев распорядился обнести ее высоким забором, обставил кой-какой самой простой мебелью и, кажется, забыл о ее существовании, хотя дикий остров был по-своему поэтичен, а в камышах водилось множество уток и прочей дичи. Но Бестужев не любил охоты. Пришло время, и мыза понадобилась ему для других целей, мнимый Сакромозо был отнюдь не первой жерт-вой, посетившей сии стены из-за политических дрязг. Все, пришли... Кусты кончились, перед разведчиками расстилался обширный луг, заросший высоченными, чуть ли не в рост, зон-тичными. Белые кущи сныти и дикого укропа несмотря на вечерний час расточали медовые запахи. Укрыться в этой белой кипени было проще простого, и Алексей благословил небо, что нерадивые страж-ники не догадались ее выкосить. В другое время года никто не мог бы подойти к мызе невидимым. Они сели на землю. -- Вот под этим кустом меня и жди. Дальше пойду один,-- шепотом сказал Алексей, хотя кто их тут мог услышать? -- На разведку? Что ищем-то? Скажите, Алексей Иванович, Хри-ста ради!--Любопытные глаза денщика так и буравили хозяина. Адриану было ясно, что барин пожаловал на остров по нешуточному, тайному делу, и ему тоже хотелось приобщиться к этой тайне, и чтоб страшно было, и чтоб мурашки по телу. -- На вот и сиди со взведенным курком.-- Алексей сунул в руки Адриана пистолет.-- Если что, беги на выручку, -- Это уж не сомневайтесь. Прибегу... -- Нет, не беги.-- Алексей словно опомнился. Бели их с Адрианом схватят, то никто не будет знать, где их искать. Более того, сведения о Никите, которых они так долго ждали и которые сами упали в руки, в случае их пленения пропадут втуне. --Так бежать или не бежать?-- дергал за рукав Адриан. -- Не бежать. За этим заборам держат Никиту Оленева. Эти сведения необходимо проверить. Если я,-- он вложил в руки денщи-ка часы,-- не вернусь через час, то шпарь к лодке и поспешай домой. Найдешь Белова, все расскажешь. Понял? Алексей вскинул руку в прощальном приветствии и, как в пену морскую, нырнул в уже мокрую от росы белоснежную траву. Адриан влез в середину куста -- отличный наблюдательный пункт -- и замер, глядя на высокий забор безжизненной мызы. Сейчас, когда Алексея не было рядом, ему почудились далекие голоса: наверное, переговаривались за забором. Потом из трубы по-тянулась струйка дыма: еду готовят, не иначе. Адриану остро захотелось есть, он достал из сумки хлеб с сыром и принялся жевать, сетуя, что не успел засунуть в карман Алексея Ивановича какой-нибудь еды: какая может быть разведка на голодный желудок! Алеша меж тем лежал на самом краю цветущей кущи и размыш-лял, как лучше добраться до забора -- перебежать голый участок земли или преодолеть его ползком. -- Харитон, глухая тетеря!-- кричали за забором, потом стали кликать какого-то Степана, грозя ему унтер-офицером, потом два мужика, непотребно ругаясь, принялись где-то совсем рядом пилить дрова. "Вот угомонятся немного, и поползу дальше",-- уговаривал себя Алексей. На краю белого царства пробегал ручей, воды которого и питали корни зонтичных. Прямо перед лицом Алеши торчали одуванчики, он устал их рассматривать. Это были не те майские веселые цветки, которые желтым ковром устилают все городские задворки и пустыри. Эти, луговые, выросли до полуметра высотой, трубчатые их стебли толщиной в палец, а белая шапочка столь плот-на, что может выстоять и против дождя, и против ветра- Вид этого живучего, непобедимого растения заставил Алексея вскочить на ноги. В несколько прыжков он преодолел голое про-странство и замер, прижавшись к забору. Очевидно, его не заметили, не прозвучало ни выкрика, ни выстрела. Теперь отдышаться и ти-хонько следовать вдоль забора; даже если кто-то и дежурит на башне,Алексей уже не виден наблюдателю. Он двигался в полный рост, плотно прижавшись к доскам живо-том и грудью, словно полз по забору, пытаясь найти щелку, чтобы заглянуть внутрь. Но не тут-то было, доски были толстые, поставле-ны внахлест. Неожиданно он заприметил небольшой сучок в гладко оструганной доске. Он ткнул его пальцем, и сучок поддался: круг-ляшка усохла и стала меньше своего гнезда. Алексей нашарил в карманах нож и острием протолкнул сучок внутрь. Словно глазок в занавеси, через который в бытность свою актером Алексей смотрел в зрительный зал. Воспоминания о навигацкой школе были столь реальны, что он даже не удивился, когда из темноты выплыло вдруг и замерло лицо Никиты. Оно находилось на расстоянии вытянутой руки, и Алексей принял его за воскресший в памяти бестелесный образ, а когда понял, что образ не будет возни-кать в памяти бородатым и перечеркнутым железной решеткой, то вскрикнул невольно и тут же зажал рот рукой, боясь, что его услышат. Отправляясь в разведку, Алексей в глубине души не верил, что молодой Бестужев сказал правду. Также подспудно зрела в нем мысль, что если граф и замыслил каверзу или дрянь какую, то против Сашки -- это у них счеты, а он. Корсак, здесь ни при чем, поэтому подставляться ему куда безопаснее, чем другу. А здесь надо же какие дела -- граф почему-то сказал правду! За спиной Никиты висел мрак, бледное лицо его не было изму-ченным или страдальческим, оно было безучастным, глаза смотрели и не видели. Это выражение глубокой задумчивости, почти отупения, делали друга никак на себя не похожим. Он словно состарился вдруг на десять лет -- совсем чужое лицо! Забыв о всяческой пре-досторожности, Алеша позвал его тихонько, но Никита неожиданно круто повернулся и ушел в глубь комнаты. Какая она, камера, Алексей не смог рассмотреть, что-то белеет, ничего не разберешь. Чрезвычайно взволнованный, взмокший от переживаний, Алексей двинулся дальше вдоль забора. Всем существом его овладела новая мысль --а что если напасть?! Сейчас же, немедленно. В башне пусто, судя по голосам, караул невелик. Сейчас он сбегает за Адрианом, у них две шпаги. Однако надо выйти к причалу, где-то у них там калитка. Забор повернул под прямым углом, и Алешкиным глазам открыл-ся обрыв, только узенькая тропочка позволяла удерживаться вблизи ограды и не упасть в воду. Он проследовал по тропочке до самого конца ее, дальше забор шел по огромным валунам, заподлицо с их неровными боками. Оставался один путь -- вплавь, им Алексей и вос-пользовался, сняв предварительно камзол и башмаки. Пристань представляла из себя дощатый настил на сваях. В шторм волны наверняка заливали пристань, расстояние от поверх-ности воды до настила было совсем небольшим. Хлопнула калитка, над Алешиной головой заскрипели доски. Он затаился. -- Все, Кушнаков, я пойду. Зря, что ли, баню топили,-- раздался голос. - Я тебе пойду! Баню протопили по недосмотру. Сегодня не мыться никому! Чай не завшивеешь.-- Второй попыхивал трубкой, говорил добродушно, но непреклонно. - Злоумышленников ждать?-- хмыкнул первый.-- Да брехня все это, розыгрыш. -- Приказы не обсуждаются. Приказы выполняются! -- Добро бы кто путный приказал. Я подчиняюсь только старше-му по команде. -- Вот я тебе И приказываю: стоять на часах, а о венике за-будь.--Старший, казалось, улыбался, попыхивая трубочкой, потом сплюнул в воду, сел на лавку. Прямо над Алешиной головой застыли непомерно большие подошвы его сапог. Второй тоже сел, и солдаты пошли беседовать на самые раз-ные темы: мол, поясницу ломит к дождю, вода на острове солоновата, а Харитон, негодник, еще похлебку пересаливает. Время от времени они опять касались "злоумышленников", которые должны с моря осуществить нападение на мызу. Охране надлежало заманить разбой-ников на мызу, связать и доложить по начальству. Какому на-чальству, кто приказал--об этом говорено не было, но у Алексея возникла твердая уверенность, что это не просто игра в бдитель-ность. Караул предупрежден кем-то, кто вроде бы и приказывать не имеет прав, но кому тем не менее не подчиниться нельзя. Вывод напрашивался сам собой -- граф Антон устроил им ловушку. Но зачем? Ожидая, пока солдаты наговорятся и уйдут в калитку, Алексей порядком продрог, а мысль о том, что в лодке он будет сидеть в мокрых портах, приводила его в бешенство. Вплавь он добрался до тропочки, у глазка в заборе остановился, надеясь опять увидеть Ни-киту, но зарешеченное окно закрыли тяжелой ставней. Около бывшего маяка заросли белых цветов подходили к забору куда ближе, чем в прочих местах. Именно здесь Алексей и вполз в заросли зонтичных. Настороженный Адриан сидел за кустом с пистолетом в руке и при виде барина вздохнул с облегчением. Оказалось, что Алек-сей отсутствовал целых два часа, путешествуя вдоль забора, он по-терял представление о времени. Без всяких приключений они добра-лись до лодки и к десяти часам вечера уже были дома. Наскоро поужинав, Алексей отправился к себе в "каюту", как называлась в доме рабочая его комнатка с картами на стенах, гло-бусами, барометром, готовальнями и "прочими ноктурналами"*. Здесь он сел за стол и принялся рисовать план Каменного Носа и всего, что ухватил его взгляд. На отдельном листе, вспомнив рассказ графа, он начертил предполагаемый план двора и самого дома. Утром с рулоном бумаг под мышкой Алексей, моля Бога, чтобы друг был дома, направился к Саше. Ему долго пришлось дергать веревку колокольчика, прежде чем за дверью раздался недоволь-ный голос лакея: -- Александр Федорович не принимают! -- Прохор, отопри, это я! Загремели засовы, Алешу пустили в дом. Озабоченный лакей ше-потом сообщил, что господа приехали ночью, были они в большой печали и зело раздражительны. Теперь же барыня почивают, а Алек-сандр Федорович хоть и встали, но кофию, однако, не кушали, ру-гаются... -- Ну так мы вместе кофе попьем,--уверенно сказал Алеша и, отстранив слугу, направился к лестнице. Алеша так давно ждал этой встречи, столь сильно распирали его удивительные новости, планы его были настолько грандиозны, что ему просто не пришло в голову спросить у Саши, почему он вернул-ся из Петергофа вместе с Анастасией и чем вызвано их плохое настроение. Однако спроси он, вряд ли получил бы вразумитель-ный ответ. Саша отнюдь не был расположен сейчас беседовать о своих семейных делах. Поздоровавшись, Алеша сразу приступил к рассказу. Имя графа Антона заставило Сашу еще больше нахмуриться. Слово "врет!" было единственным комментарием, коим снабдил он сообщение о месте за-ключения Никиты. Алексей счастливо рассмеялся и стал подробно рассказывать, 'что и его мучили подобные подозрения, потом не выдержал, развернул рулон, ткнул пальцем в план мызы и сказал: "Я сам его здесь видел!" Далее пошло подробное объяснение нарисованного. Помимо плана местности, мызы, причала, башни и прочего, карта была украшена стрелками, кружочками, крестами, то есть до краев наполнена стратегической мыслью создателя. ________________ * Ноктурналы -- инструменты для определен| времени по наблюдениям звезд. ________________ Саша мрачно дослушал рассказ до конца, и когда Алеша на-конец перевел дух и, схватив чашку, жадно стал пить кофе, он спро-сил угрюмо: -- Ты собираешься нападать на мызу в две шпаги? -- Почему в две? В три... Главное -- проникнуть на мызу, а там уж Никита за себя постоит. Ты бы видел, какие у него глаза! Знаешь, такой взгляд... стоячий. Ну как стоячая вода в пруду -- без движения, без выражения. -- Я сейчас сам как стоячая вода в гнилом омуте. -- Да будет тебе, Саш... Какой-то омут выдумал. Ты меня послушай! Еще есть Гаврила. Уж чем-чем, а дубиной он работать умеет. И еще Адриан... -- Ну хорошо, напали... Ты отсюда, мы оттуда. А дальше? Мы должны будем перебить всех солдат! Если хоть один из них оста-нется жив, он даст показания. Через час нас всех опознают и упекут в крепость. -- Ну, положим, не через час... И потом, как они нас опознают, если вы будете в масках. Вы -- разбойники, а я пьяный рыбак в бо-роде до глаз.-- Алеша с новыми подробностями и еще большим во-одушевлением повторил свой проект, пририсовал еще стрелки:-- Вот здесь карета будет стоять, вот здесь я в лодке плыву... Он говорил до тех пор, пока Саша недоверчиво не бросил: -- Погоди, не тарахти. Дай подумать... В этом что-то есть... -- А я что говорю?-- радостно отозвался Алеша, -- Глупости ты говоришь,--бурчал Саша, рассматривая нарисо-ванный Алешей план.-- Бестужевым ни отцу, а тем более сыну ве-рить нельзя. Вторую лодку вот сюда надо поставить. Здесь бежать ближе. -- Нет, там голое место, мы как на ладони,-- азартно, с блеском в глазах сказал Алеша.--А здесь гряда камней, за нее лодка и спрячется. -- И когда ты намерен это осуществить? -- Надо торопиться. Иди к Лестоку, узнай про корабль. Если дело на мази, то хоть завтра в плавание. В противном случае Никиту спрячем где-нибудь. Но к лейб-медику надо идти немед-ленно. - Это я и сам знаю,-- грустно кивнул головой Саша.-- Лекарь нам необходим, но толковый. Анастасия заболела. По всем призна-кам -- нервная горячка. -10- Лесток сидел за столом в своем кабинете. Перед ним лежала ма-ленькая записка оскорбительного характера. Стоило опустить палец, и бумага опять свертывалась в трубочку, восклицательный знак в конце фразы торчал, как воткнутый в стол кинжал. "Прощайте, граф! Я ждал от вас большей ловкости в политической игре!" По-черк четкий, уверенный, видно, писал Сакромозо не впопыхах. Более того, в целях безопасности было куда разумнее вообще не посылать никаких записок, уехал и уехал, но мальтийский рыцарь не отказал себе в удовольствии послать с нарочным пощечину. Передавший записку мужчина был неприметен, как булыжник, как пыльный придорожный куст, во всяком случае Шавюэо, а именно ему на улице была вручена записка, уместившаяся между пальцев, не мог потом вспомнить ни одной приметы этого нарочного. "Про-стите, сударь,-- придержал он Шавюзо за рукав,-- мне велено пере-дать, что рыцарь Сакромозо оставил Россию. Дайте вашу руку..." И исчез, вопросы задавать было некому. А какое право этот рыцарь имеет на претензии? Он обезопасил его как мог, свалив всю вину на арестованного Оленева. Лесток улыбнулся -- а ловко получилось! Депеша Финкенштейна на-верняка на столе Бестужева, и тот сидит теперь, ломает мозги... И не он ли, Лесток, старался вывезти тайно Сакромозо за пределы страны? Выбран морской путь, и это правильно. Все складывалось, как нельзя лучше, мичман Корсак сидит и ждет его приказа. Но чтобы отдать приказ, надобно как минимум иметь корабль, а морское ведомство вдруг заупрямилось, мол, все корабли в доке, к навигации не готовы. Только один и есть, который плывет в Гам-бург. Но не на военном же корабле вывозить Сакромозо, тем более, что капитан на нем -- старый недруг Лестока. Ну не получи-лось... Надо было подождать. Шавюзо стоял в дверях, ожидая указаний. В выражении его носатого лица было что-то настороженное, угрюмое, он словно под-слушивал мысли хозяина. "А можно ли ему доверять?-- вдруг поду-мал Лесток.-- Где гарантия, что он тоже не прусский шпион?--Лейб медик резко тряхнул головой:-- Я схожу с ума..." Последний жест Шавюзо понял как -- свободен, и с поклоном удалился. Все дело в том, что не судьба Сакромозо и даже не оскорбитель-ный тон записки волновал Лестока, его мучило предчувствие беды. Но если Сакромозо вообразил, что может писать Лестоку в подобном тоне, то значит он уверен, что впоследствии ему не понадобится помощь лейб-медика, он считает Лестока политическим трупом. Лесток с силой ударил кулаком по столу. Шандал подпрыгнул, но свеча продолжала гореть. Лесток вдруг успокоился, поднес записку к огню, потом выкинул пепел в камин. Что с того, что Елизавета отказалась от его услуг в медицине и в политике? Бестужев смотрит волком, ну так он на весь мир так смотрит. Они занимают-ся своими делами, а он будет заниматься своими. Лесток расправил плечи, искоса глянул на себя в зеркало. Оса-нистый, прекрасно одетый, моложавый человек с хорошим цветом ли-ца. Ему еще нет шестидесяти, это хороший возраст! Забудем про интриги и двор. У него молодая, прелестная жена, и они любят друг друга без памяти. В средствах пока стеснения нет и не будет, главное -- правильно вести себя при дворе. Пока с ним любезны, ни одно значительное торжество не обходится без присутствия министра Медицинской коллегии. Сейчас по его сведениям государыня отправилась пешком в Свя-то-Троицкий монастырь, не велико расстояние, всего-то девятнадцать верст, но паломничество займет дней десять, а может быть, и месяц*, Елизавета не позвала его с собой, потому что знает -- в глубине души он католик. И потом, Бестужев тоже не таскается на бого-молье, у него дела. Ах, кабы у Лестока тоже были государственные дела! ________________ * К святым местам Елизавета ходила пешком не менее раза в год. Ритуал был таков. Государыня шла со свитой, обычно в отдалении следовала карета. Когда госу-дарыня уставала, а усталость появлялась после одного-двух километров, то садилась в карету и возвращалась во дворец, чтобы на следующий день продолжить прерванное паломничество с того же самого места. Иногда она не возвращалась во дворец но-чевать, а разбивала лагерь прямо на дороге. Если место было пригожим, она задер-живалась со свитой в палаточном городке на пару дней. Испортившаяся погода могла смять все планы и вернуть государыню во дворец для того, чтобы после прекращения дождей начать все заново. _______________ В конце концов можно широко заняться медициной, не самому, конечно, практиковать, его клиент -- или государыня, или никто. Но можно провести ревизию госпиталей, проверить уровень мастерства хирургов, организовать широкий сбор лекарственных трав на Апте-карском острове. Все на покос ромашки придорожной! Каждому па-харю косу в руки, а бабам серп, чтоб жали пижму глистогонную и первоцвет. Мальчишки пусть по болотам отлавливают пиявок. Сам он против пиявок, дурную кровь удаляют кровопусканием, но Бургав обожает пиявок, и Лесток даст понять при дворе, что ему не чуждо новое слово в науке. Нужен проект о сохранении народа, для чего разобраться как-то следует с повивальными бабками. Надо добиться наконец, чтоб в Петербурге их было не менее десяти и чтоб они были освидетельствованы лекарями. Шавюзо осторожно постучал пальцем в дверь и, не ожидая отве-та, вошел в кабинет. -- Опять стоит... И на том же месте... Лесток тупо уставился на секретаря; медицинские мысли вознесли его ,на вершину успеха, а здесь надо возвращаться в унылое и страшное сегодня, к незаметному мужичишке, который бродит вдоль палисадника, беззастенчиво глазея на окна особняка лейб-медика. Сколько времени "агент", как стала называть его прислуга, наблюдает за домом, выяснить не удалось. Одно ясно, не день, не два, а давно. Кучер вспомнил, что видел того агента сидящим на крыльце казенной аптеки, что против особняка, еще в Троицин день. Вся улица тогда была в хмелю, каждый пел и веселился, а этот сукин сын сидел трезвый и глаза пялил. Агенты наверняка меня-лись, но других как-то не помнили, а этот лупоглазый всем приметился. Но прислуга видела, да молчала, кому ж захочется приводить в ярость барина, у которого и так испортился характер: и капризен стал, и вздорен, и рукоприкладствует без причины. Только когда Шавюзо сам заприметил агента и допросил дворню, и выяснил, что слежка не прекращается и по ночам, только тогда секретарь посмел доложить обо всем хозяину. Лесток испугался, да, но чувство страха было заглушено яростью, охватившей его до корней, до белых глаз: "Схватить немедля!" Шавюзо немалого труда стоило уговорить хозяина проверить по-дозрения и попытаться обходным путем выяснить, по чьему приказу торчит здесь этот лупоглазый. Словно почувствовав неладное, агент на два дня исчез, а потом появился как ни в чем не бывало -- тот же засаленный камзол, тот же нахальный взгляд и полный карман семечек, шелуху от которых он сплевывал прямо в ограду палисада. И опять Лесток зашелся от ярости : -- Я не хочу больше ждать! Я сам его допрошу. Бери кучера, лакеев. Вязать негодяя и в подвал! Как только Шавюзо с четырьмя слугами направились к калитке, лупоглазый забеспокоился, прекратил лузгать семечки и с незави-симым видом, посвистывая, пошел прочь, а потом и вовсе припустил-ся бежать. К счастью, в этот поздний час Аптекарский переулок был пуст. Беглеца настигли у Красного канала и -- кляп в рот, мешок на голо-ву. Через десять минут агент лежал на каменном полу подвала, а лейб-медик стоял над ним, широко расставив ноги, опираясь на массивную палку. Лестоку большого труда стоило сдержать себя и не ударить палкой по этой жалкой, извивающейся плоти. -- Развяжите его. Кляп изо рта вон. Будешь орать, свинья,-- прибью! Лупоглазый не собирался орать, он только широко раскрывал рот, словно брошенная на берег рыба, и инстинктивно прикрывал руками голову. -- Кто приказал следить за моим домом? Агент молчал, все так же нелепо открывая рот. Видно было, что он хочет сказать, да не может. У Шавюзо даже мелькнула мысль -- может, он немой, из тех, у кого в свое время язык рубанули. Многие вельможи любили держать у себя подобных агентов на служ-бе, чтоб в случае чего не болтали лишнее. Но Лестоку подобная мысль не пришла в голову. У него даже не хватило терпения ждать, пока этот подлый червяк очухается и обретет дар речи. В дело пошла палка. Лестока охватил азарт мясника. Он не знал жалости. Лупо-глазый устал орать, что приказали в Тайной канцелярии, он по три раза прокричал фамилии тех, кто его сюда послал, и тех, кто следил за домом помимо него, а Лесток все бил и бил. Последний раз он пнул ногой уже бесчувственное тело, агент потерял сознание. -- Вы прибили его, ваше сиятельство,-- прошептал бледный, тря-сущийся, как паралитик, Шавюзо. -- Оклемается,-- сквозь зубы прошипел Лесток.-- Агенты в этом заведении живучи. Вывезите его к Красному каналу да там и бросьте. Хотя лучше бы его в крепость свезти да к розовому до-мику и прислонить... Розовым домиком Лесток называл Тайную канцелярию. Здание это давно уже было перекрашено в неприметный серо-белый цвет, но Лесток помнил, что когда-то оно было розовым. -- Принеси в кабинет переодеться,-- бросил Лесток камердинеру.-- Да принеси туда рукомой. Эко я перепачкался...-- Он откинул палку, вытер о камзол окровавленные руки и тяжело стал подни-маться по лестнице. Перепуганный слуга бросился в ноги Лестоку: -- Ваше сиятельство, там вас дожидаются... Я не пускал, а они говорят, мол, вы сами приказали... -- Кто еще?-- взревел Лесток и бросился в кабинет. У окна стоял невозмутимый и светский Александр Белов. Он увидел все разом-- и окровавленный камзол, и бешеные глаза, и яро-стно сжатые, испачканные кровью кулаки. Прояви он сейчас не нужное сочувствие или задай бестактный вопрос, Лесток и на него бы бросился с кулаками. Но Саша деликатно отвернулся, давая хозяину время прийти в себя, и как бы между прочим сказал: -- Ваше сиятельство, наверное, я не вовремя, но не имею воз-можности обойтись без благодеяния вашего.