ов смягчилась желтизной и пурпуром. И отовсюду из-за холмов в город заглядывало яркое лилово-синее море. В Афинах еще ничего не знали. Там справляли великие мистерии. Все были заняты служением богам, процессиями, жертвоприношениями... И вдруг в этот торжественный, праздничный мир ворвались обезумевшие, в растерзанных одеждах люди, бежавшие из разгромленных Фив. Они явились прямо из пекла кровавой битвы в ужасе и отчаянии. - Фивы пали! Александр разрушил Фивы! Нашего народа больше нет! Ни для каких дел, ни для каких событий афиняне не оставляли своих мистерий. Даже войну, если она приходилась на этот месяц, они прерывали ради празднества, заключая перемирие. Но весть о внезапном падении могущественного города сбила и смешала священный ритуал. Шествие распалось. Народ в смятении толпился на улицах. Кричали, спорили. - Александр явился из Иллирии! - Александр в двух переходах от Афин! - Что будем делать? Что думают наши правители? - Ведь было же решено послать помощь в Фивы. Почему же не послали? - Ведь и флот был снаряжен, но он остался в Пирее! - Что вы кричите? Когда было посылать флот, если наступило время великих мистерий? Неужели гнев людей страшнее гнева богов? - Боги могут пощадить. Но македонянин пощады не знает! Что будет с нами? Правители открыли Народное собрание. Демосфен, мрачный, расстроенный, ошеломленный, стоял в стороне, ни на кого не глядя. Тонкие длинные губы были крепко сжаты, рот совсем исчез под густыми седеющими усами. На лбу залегли резкие морщины. Александр?.. Как случилось, что он остался живым и так внезапно появился в Фивах? Совсем недавно Демосфен выступал перед собранием в праздничных одеждах и с ликованием уверял афинян, что Александр погиб, и войско его погибло, и что им больше некого бояться. Как обманули его эти подлые трусы, бежавшие из-под Пелия! И как легко он, Демосфен, поверил им! Что ж, человеку свойственно верить тому, чему хочется верить. И вот теперь он, прославленный оратор Демосфен, стоит в стороне и молчит, не поднимая взгляда. А на возвышение всходит Демад, красиво причесанный, богато одетый, благоухающий дорогими духами. - Граждане афинские! Я всегда говорил, что враждовать с македонскими царями нам не следует. Беда грозит нам лишь по милости неразумных людей, которые из-за личной вражды и ненависти поставили под удар Афины. Теперь надо исправлять их тяжелые ошибки, которые могут обернуться для нашего народа гибелью так же, как это случилось в Фивах. Надо немедленно отправить к Александру посольство, и не кого-нибудь послать, а людей, ему знакомых и приятных. Надо поздравить царя со счастливым возвращением из земли трибаллов и с иллирийской войны, а также с успешным и справедливым наказанием восставших Фив. На площади поднялся шум, раздались негодующие голоса - поздравлять македонянина с успешным разорением эллинского города? И называть это справедливым наказанием?.. Демад повысил голос и продолжал так же твердо и уверенно: - Да, со справедливым наказанием восставших Фив! Не забывайте, граждане афинские, что мы тоже виноваты перед ним: мы выпустили из Афин фиванцев, которые прятались у нас, а они подняли в Фивах восстание и тем нарушили договор. Не будем же навлекать на себя то, что навлекли Фивы. Так вот, пусть наши послы постараются исправить и эту тяжелую для нас ошибку, - Демад взглянул в сторону Демосфена, - пусть они попросят у царя разрешения принять фиванских беглецов. Пусть он разрешит нам дать им приют! Трудно, унизительно все это было для афинян. Поздравлять царя с победой над Фивами, просить разрешения... Но грозные македонские фаланги стоят от них всего в двух переходах. Пусть сохранят боги афинян от того, чтобы увидеть под своими стенами два белых пера на шлеме полководца! К Александру отправилось посольство - десять человек из македонской партии. Они поздравили царя и с благополучным возвращением, и со справедливым наказанием Фив. Александр принял их со всей любезностью хорошего эллинского воспитания. Но народу афинскому послал с ними письмо. Царь потребовал выдачи своих врагов - Демосфена, Ликурга и всех их сторонников. Потребовал также выдачи военачальника наемных войск Харидема, который всегда был свирепым противником македонских царей, положивших конец его разбойничьим набегам. И Эфиальта - этот человек недавно ездил послом к персидскому царю в Сузы. Потребовал выдачи Гиперида, Полиевкта, Харета, Диотима, Мироклея - военачальников и политических деятелей, всегда бывших противниками его отца Филиппа и его самого. - Эти люди, - заявил Александр, - являются не только причиной понесенного Афинами при Херонее поражения, но и всех тех несправедливостей, которые после смерти Филиппа были дозволены против его памяти и против законного наследника македонского престола. В падении Фив они виновны не менее, чем организаторы восстания в самих Фивах, Те из фивян, которые теперь нашли убежище в Афинах, тоже должны быть выданы. Афиняне скоро вернулись. Письмо, которое они привезли, было прочитано на Народном собрании. Еще более ожесточенные споры и шум поднялись на собрании после этого письма. Те, чьи имена были названы в письме, отчаянно защищали свою жизнь. Демосфен, зная, что ждет его в плену у Александра, заклинал не выдавать их, "своих сторожевых собак, волку". Народ волновался. Не знали, на что решиться. Не знали, кого слушать. И тогда опять вспомнили про Фокиона Честного, старого афинского полководца и оратора, которому доверяли и который ни разу не обманул их доверия. - Пусть скажет Фокион! - Хотим слышать Фокиона! Фокион поднялся на возвышение, как всегда очень скромно одетый, как всегда пряча под плащом руки, - он считал непристойным ходить по городу с открытым плечом, как тогда было принято. Фокион был печален. Он едва мог говорить - так он был подавлен всем случившимся. - Граждане афинские! Какою бы то ни было ценою надо купить прощение царя и не прибавлять неблагоразумным сопротивлением к несчастью Фив еще и погибель Афин. Те люди, которых требует Александр, должны теперь показать, что они из любви к отечеству готовы принести величайшие жертвы. Фокион подозвал к себе одного из своих лучших и самых любимых друзей Никокла и поставил рядом с собой. - До такой крайности довели глупцы и негодяи наш город, что, если кто потребует даже его, Никокла, я посоветую выдать, ибо и сам я счел бы для себя счастьем, если бы мог умереть ради вас всех. Жаль мне, правда, граждане афинские, и фиванцев, укрывшихся у нас, но достаточно и тех слез, которые эллины проливают по Фивам. Поэтому лучше не вступать с победителями в борьбу, но смягчить их гнев и вымолить у них пощаду и себе и беглецам. На площади стояло напряженное молчание. Ждали, что скажут те, кого требует Александр. Но среди этих людей не нашлось ни одного, который бы согласился с Фокионом. Наоборот, Демосфен выступил с пламенной речью, доказывая, что нельзя выдавать на смерть их, людей, столько сделавших для Афин, людей, которые всю жизнь служили Афинам, что это будет величайшей несправедливостью и позором!.. Демосфен говорил долго, и сила его ораторского таланта была так велика, что народ принял его сторону. Но что же делать дальше? Что отвечать Александру? - Пусть пойдет к нему Демад, царь любит Демада. И пусть он попросит, чтобы царь предоставил афинскому народу самому судить виноватых! - Нет, Демад не пойдет с такой речью к царю. Пусть отправляются те, кого он требует, - Демад насмешливо поглядел на Демосфена, - тем более что Демосфен красноречивее меня. Вот пусть он и уговорит Александра. К тому же Демосфен никогда к этому "мальчишке" не относился серьезно! Но правители решили, что идти к Александру нужно все-таки Демаду. Только вот как уговорить Демада? - Дать ему денег, - мрачно сказал Демосфен. Все знали, что у Демосфена лежат персидские деньги. Демад от денег никогда не отказывался, кто бы ни платил. За пять талантов он согласился возглавить второе посольство к Александру. Однако из этого ничего не вышло. Александр прочел постановление афинского Народного собрания, в гневе швырнул его под ноги Демаду и, круто повернувшись, ушел прочь. Он ушел так быстро, что Демад не успел ничего сказать ему. Обескураженное посольство ни с чем вернулось обратно. Народ снова обратился к Фокиону: - Царь примет тебя, Фокион! Твоя высокая слава известна всем. Он выслушает тебя. И еще раз послы отправились из Афин в лагерь македонского царя. На этот раз надежды афинян были не напрасны. Александр много хорошего слышал о Фокионе, о его уме, о его честности, неподкупности. Царь Филипп тоже знал и уважал его. Речи Фокиона были убедительны, Александр на все согласился. Лишь разбойника Харидема он оставить в Афинах не мог. Ни Харидема, ни Эфиальта. Фокион сказал, что это справедливо. Ни Харидема, ни Эфиальта в Афинах оставлять нельзя. Когда с просьбой афинян было улажено, Фокион обратился к царю: - Позволь мне, царь, дать тебе несколько советов. Александр ответил, что охотно выслушает его. - Если ты действительно хочешь мира, положи конец войне, - сказал Фокион. - Но если ты стремишься к славе, уведи войну из пределов эллинской земли и взвали ее на плечи варварам! У Александра просветлело лицо. - Но я сам хочу этого же, Фокион! Если бы не трибаллы и не иллирийцы, если бы не безумие фиванцев, если бы афиняне не поднимали против меня народа, я бы уже давно, клянусь Зевсом, был за Геллеспонтом [Геллеспонт - Дарданеллы.]. Они долго, как два давних друга, беседовали о разных делах. Фокион прожил большую жизнь, многое знал и помнил, во многих походах бывал, давно участвовал в делах Народного собрания и немало влиял на судьбу тех или иных решений, на судьбу своего города... И так пришелся по душе Александру этот человек, что он заключил с ним союз дружбы и гостеприимства. Перед тем как расстаться, Александр сказал Фокиону: - Теперь, когда все успокоилось, я пойду в Азию. Передай афинянам, чтобы они внимательно следили за событиями моего похода. И если со мной что-либо случится, главенство над Элладой я завещаю Афинам. Александр, проводив Фокиона, еще долго думал и передумывал все, что говорил ему старый стратег. Во всех его речах была одна главная, направляющая мысль - защитить перед царем Афины. Но Александр и сам не собирался враждовать с этим городом. Хватит и тех развалин, что лежат позади... - Он так долго был стратегом и правителем, - сказал Гефестион Александру, - а так бедно одет. И, говорят, живет очень бедно. Александр окинул быстрым взглядом богатые доспехи своего друга. Все горело и блистало на нем, он был красив, как бог Дионис. - Он будет богат! - ответил Александр. И тотчас распорядился послать Фокиону сто талантов. Фокион очень удивился, когда перед его небольшим незатейливым домом, украшенным лишь полосой медной обшивки, остановились посланцы македонского царя. Жена Фокиона в это время месила тесто, а сам стратег, достав из колодца воды, мыл во дворе ноги. Фокион еще больше удивился, когда узнал, что ему привезли огромное богатство. - Почему среди такого множества афинян царь лишь меня одного одаряет столь щедро? - Потому что тебя одного он считает достойным! - Пусть же он не лишает меня возможности оставаться таким и впредь, - ответил Фокион, - и в чужих глазах, и по существу. Так и пришлось увезти эти деньги обратно. Услышав, что посольство Фокиона кончилось успешно, афиняне утихли, успокоились. Но успокоение это было зыбким и непрочным. - Фивы погибли! - сказал один афинский оратор. - Зевс сорвал месяц с неба Эллады. Еще светит солнце Эллады - Афины. Но после того, что случилось, кто может предсказать грядущее? НАКОНЕЦ В МАКЕДОНИИ... Заключив мир с Афинами, простив им все, Александр вместе с войском вернулся в Македонию. Он простил афинянам даже то, что они, нарушив его запрет, приняли к себе бежавших от него фиванцев. Он и сам видел, что поступил с Фивами слишком жестоко. Условие Александра об изгнании Харидема афиняне выполнили. Харидем отправился в Азию к персидскому царю и поступил к нему на службу. Вслед за Харидемом уехали Эфиальт и Фрасибул. Они понимали, что оставаться здесь невозможно. Уехал и Хорее, начальник наемных войск, который всегда был противником македонянина. Он отправился в свои владения на Геллеспонте... Вот и Македония. Родные горы в осеннем убранстве. Знакомый с детства тихий шум Лудия. Озеро со свайными постройками, с их неподвижным отражением в чистой воде... Окруженная рощами тихая Миэза. Букефал охотно и стремительно шагал по давно знакомой дороге, он понимал, что идет домой, на отдых. Вот и Пелла, большой город в широкой долине, среди лесистых гор. Ворота открыты, жители города встречают своего царя, своих военачальников, своих воинов. Крики приветствия, венки, радостные слезы - целый год их не было дома, целый год ждали их матери, жены, дети!.. Олимпиада встретила сына во внутреннем дворике, устланном речной галькой. Мать и сын поздоровались сдержанно, но оба были счастливы, что видят друг друга. В доме уже готовился пир, грелась вода для царской ванны. Слуги несли царю чистые одежды. Сняв доспехи, Александр глубоко, облегченно вздохнул - хорошо дома! Ах, хорошо дома! Он шел из зала в зал. Мать сопровождала его. Она что-то говорила, что-то рассказывала, на кого-то жаловалась, кому-то грозила... Александру не хотелось сейчас слышать ни о чем, требующем жестоких решений. Он хотел отдыха. Очень недолгого, но спокойного... Он шел по комнатам, оглядываясь на знакомые с детства росписи на стенах. Вот его любимая фреска - большие синие птицы, летящие куда-то. Когда он был маленьким, то часто смотрел на этих птиц и думал - всегда ли они сидят на стене? Или они иногда летают по комнате? На пороге одного из залов он остановился. Перед ним на полу, на темном квадрате, скакал на пантере светлокудрый бог Дионис. Его нежное лицо, как всегда, было улыбчиво и беспечно. Александр повернул назад. - А ведь ты любил этот зал! - сказала Олимпиада. - Разве ты забыл, Александр? Ты так любил этого бога! - Я не знаю, любит ли он меня теперь, - невнятно ответил Александр. Но пусть отойдет прошлое, пусть воспоминания не мешают ему. Царю Александру Македонскому пора думать о великом походе в Азию, о великой войне с персидским царем. Царю Александру Македонскому доверено высшее командование всем объединенным войском. Это войско теперь надо готовить. Александр сделал все по обычаю македонских царей. Принес жертву Зевсу Олимпийскому так же, как приносил эту жертву царь Филипп, установленную еще царем Архелаем. В старом городе Эгах Александр, по древним установлениям эллинов, устроил олимпийские состязания и состязания в честь девяти муз. Празднество муз длилось девять дней, и каждый день был назван именем той музы, которой был посвящен: Каллиопы - музы эпической поэзии, Мельпомены - трагедии, Талии - комедии, Терпсихоры - танца, Эвтерпы - лирики, Эрато - музе любовной песни, Полигимнии - музе священных гимнов, Клио - истории, Урании - астрономии... Царь пировал в большом шатре, где было поставлено для гостей сто богатых лож. Гости его - друзья, военачальники, послы из разных городов и от разных народов, присланные поздравить его с победами, - возлежали за обильно накрытыми столами. Музыка, пение, танцы украшали их пир. Пировало и войско. Царь приказал раздать воинам жертвенное мясо, которого было огромное количество. Позаботился и о том, чтобы им всем вдосталь хватило веселого виноградного вина. Ели, пили, пели. И без конца вспоминали о том, что пришлось им повидать за этот год. И о том, как чуть не погибли под Пелием, но их молодой царь сумел и войско спасти, и врага разбить. А как грохотали телеги по их щитам, когда они все превратились в большую черепаху! А как переправились через Истр и явились к неприятелю, когда их совсем и не ждали! А как уничтожили Фивы! Теперь в Элладе будут сидеть тихо и носа не высунут! Вспоминали - и без конца пили за здоровье своего отважного полководца Александра, сына Филиппа, царя македонского! Линкестиец Александр сидел среди этеров - близких друзей царя. Царь требовал, чтобы он всегда был рядом - и в походе, и в бою, и на пирах... Стоило Линкестийцу удалиться, как Александр уже искал его глазами, спрашивал, где он, что делает. Вот и сейчас посадил за свой стол между Гефестионом и Неархом. А Линкестиец уже устал быть у него на глазах. Так ли уж любит его Александр? Или все еще боится и подозревает в недобрых замыслах? Линкестиец Александр глядел на молодого царя, на его розовое от вина лицо, озаренное улыбкой и блеском влажных глаз... "Один год прошел, - думал Линкестиец, - всего только год царствования. А он уже замучил походами. Теперь он собирается в Азию, воевать с персидским царем. Безумец! Он погубит себя, погубит нас и погубит Македонию. Страшно... Страшно... Вот теперь и задумаешься - надо ли было убивать Филиппа?" Линкестиец вздрогнул - лучистые глаза Александра смотрели прямо на него. Он улыбнулся и поднял свою чашу. В один из этих светлых дней теплой осени, на празднике музы Каллиопы, Александру сообщили, что статуя фракийца Орфея, сына Эагра, которая стоит в Пифиде, покрылась потом. Как объяснить это чудо? Что оно предвещает? Никто не мог разгадать. Тогда прорицатель Аристандр, который умел угадывать тайные желания царя, сказал ему: - Дерзай. Знамение это значит, что поэтам эпическим и лирическим предстоит великий труд: создать произведения, в которых будут воспевать Александра и его дела. Александр принял это толкование. Он поверил ему. "Дерзай... - задумчиво повторил он про себя. - Дерзай!" Он поднял голову и распрямил широкие плечи. Праздник шумел кругом, а перед глазами молодого полководца уже распахнулись широкие дали неведомых земель, куда он пойдет за своей необъятной славой бесчисленных сражений и на весь мир гремящих побед. 88