ч - посол государев, а не лазутчик! - пролепетал один из подьячих. Федор Каторжный молча ногой отшвырнул подьячего. - Задаром ты лазил выспрашивать про меня по станицам? - продолжал, по-прежнему обращаясь к дворянину, Разин. - Не продали казаки тебе Степанову голову? - Не лазил я никуда, - угрюмо отозвался растерявшийся Евдокимов. - Врешь, дворянин! - выкрикнул казак с площади. - У нас в верховых станицах выспрашивал много! - Вот, бач, и сбрехнул! - презрительно сказал Разин и, как мальчишке, сдвинул ему на глаза шапку. - Прочь руки! - в неистовом бешенстве вскинулся московский посланец, хватаясь за саблю. Но Степан поймал его за плечи и встряхнул богатырской рукой. - За казацкой кровью на Дон приехал?! Почем за бочку даешь?! Боярские шапки старшине всей насулил за донскую кровь, сволочь такая?! Я те дам вот боярскую шапку!.. Евдокимов изловчился, рванулся и выхватил пистоль, но Степан ударил его кулаком в скулу. Царский посланец через перильца помоста вверх ногами опрокинулся навзничь в толпу. - Ершист дворянин! Воеводства донского просит! - спокойно сказал Разин. - Посадите, братцы, его воеводой к донским ершам! Десяток разинцев подхватили злосчастного дворянина и потащили его топить в Дону. Евдокимов что-то кричал, упирался, но за гулом толпы его слов было не слышно. - Степан Тимофеич! Крестник! Да что ж ты творишь-то, Степан! Дон губишь! - в отчаянье прохрипел побледневший Корнила. Разин обернулся к нему, словно только сейчас его и заметил: - А-а! Батька крестный! Здорово, здорово! - с неожиданной приветливостью воскликнул он, словно не произошло ничего особенного. - Корнила Яковлич, мы ведь с тобою сто лет не видались! - Степан насмешливо тронул шапку. - Здравствуй, Степан Тимофеич! С приездом на Тихий Дон! - растерянно и нелепо отозвался Корнила. Разинцы, обступившие толпою помост, рассмеялись. - Был, был "тихий", ан мы тут шуму тебе натворили! - усмехнулся Разин. - Да то не шум, атаман, а шум-то еще впереди! Степан повернулся к площади. - Слушай, Войско Донское! - зычно и властно призвал он, и все вдруг утихло. - Тот боярский подсыльщик приехал на Дон, чтобы свару меж нами затеять, чтобы мы друг на друга из-за царского хлеба, как голодные псы али волки, полезли кровь проливать, а как станем друг друга бить за хлебное жалованье, тут с Воронежа пять стрелецких приказов нагрянут, боярски порядки у нас на Дону заводить, он сам в воеводы донские влезет, а крестному батьке в дар за собачью послугу пришлют из Москвы боярскую шапку аршина в два, - Степан показал ладонью высоко над головою Корнилы, - да шубу зо-лотную, да боярскую вотчинку на Дону, и казаков так станиц три в крепостные - то-то! - Степан обратился к Корниле. - Так, что ли, затеяно между вами было? - внезапно спросил он. Обильный пот стекал по лицу войскового атамана. Он понял, что пришел час смертельной расплаты. В недоумении, как и откуда Степан мог узнать о беседах его с Евдокимовым, Корнила даже и не искал себе оправдания и безнадежно молчал... - Так сговорено было! - твердо ответил вместо Корнилы сам Разин. - За каждую бочку казацкой крови Логинке Семенову, Мишке Самаренину да Корнейке Ходневу - по шапке... Называя их имена, Степан взглядывал то на одного, то на другого из них, и один за другим они опустили головы... - Вор, боярский подсыльщик смущал батьку крестного быть с ним в совете со всей войсковою избой, - продолжал Степан. Он взял Корнилу за плечи и, повернув, как подростка, поставил его рядом с собой лицом к площади. - Батька хоть мне про то ничего не сказал, ан я сам узнал! - хитро тряхнув головой, говорил Разин. - Мы ведь с батькой такие "дружки": он только чего умыслит, а я уж все знаю!.. - Сердце сердцу-то весть подает! - вставил Каторжный. Казаки засмеялись всей площадью. - Степан Тимофеич... - несмело заикнулся Корнила. - Ты, батька, молчи. Я сам за тебя вступлюсь и в обиду не дам, - перебил его Разин. - Мы с батькой жалеем казацкую кровь, - обращаясь к собранию, с полной уверенностью в своих силах, насмешливо и спокойно издевался Степан. - Хоть батька тебе того не сказал?! - крикнули с площади. - Я и сам сдогадался! - откликнулся в лад Разин. - У нас с ним всегда любовь да совет: я - вправо, он - влево. На том и живем! То у нас все и мирно! Верно ведь, батька? - спросил Степан и крепко прихлопнул Корнилу по шее. Казаки снова захохотали. - И мы на том, братцы, с батькой договорились, - продолжал Разин. - Он сказал али ты за него сдогадался?! - весело перебили его из толпы. Степан подмигнул казакам. - ...чем нам батьку в Дону топить с дворянином либо его на осине повесить, а мы с ним ладом сошлись - на кругу спросить Войско Донское: кто хочет Корнилу слушать, тот... - Степан оглянулся на донскую старшину, воровато блуждавшую взглядами, схватил за ворот есаула Семенова и легко, как щенка, швырнул его влево с помоста, в толпу кармазинников, - вот туда иди, влево, ко всей казацкой измене! - добавил Степан, даже не поглядев в его сторону. - А кто хочет со мной стоять против бояр, за казацкую волю, за правое дело, те иди становись тут по правую руку... Давай, молодцы атаманы, ходи веселей! - задорно выкрикнул Разин. Большая площадь Черкасска вдруг вся всколыхнулась и зашумела говором, криками. В пестрой толпе закипело, словно в большом котле. Слышалась брань, кое-где завелась и кулачная потасовка. Степан выжидающе, молча смотрел на все, что творится. Старшинская кармазинщина и домовитое казачье беспомощно барахтались в огромной толпе, как крысы, которых несет поток половодья. Разин видел с помоста, как кто-то из казаков влепил по шее богатею Ведерникову, как какой-то отерханный казачина, должно быть работник, бьет по скулам ростовщика-живодера Карпа Багаева, а долговязый Прохор Багаев, его родной брат, бросив Карпа в беде, торопливо уносит ноги, хоронясь в толпу... "Полетела теперь ко всем чертям понизовая богатейщина!.. В Запороги послов пошлю, звать в союз к себе Запорожское войско; на Волгу поход подыму, а там уж и Яик не за горами! - думал Степан. Он ликовал. Сердце стучало радостно, грудь дышала словно морским простором, глаза его жадно вбирали зрелище этой толпы. - По правде с народом во всем, и народ за тебя горой, как за божью правду, будет стоять. Вот уж Дон так Дон! Где еще столь-то дружного, смелого взять-то народа?! Богатырщина! Сила-то, сила какая в них! А ну, наступи им на хвост! Небось ныне сами дивятся, что так-то дались домовитым себя оплести... А более уж во веки веков не дадутся!" Степан даже и не смотрел на пожелтевшее лицо осунувшегося и сгорбленного Корнилы, который все еще продолжал стоять рядом с ним на помосте. Степан позабыл о нем... На кипящей площади, между двумя враждебными толпами, начал обозначаться узкий проходец, но не все еще было окончено: казаки еще спорили и шумели, продолжая отходить вправо. И все меньше и меньше становилось приверженцев старой старшины - будто жидкость переливалась из одной посуды в другую... Но вот между сторонами пошла перепалка да перекличка: - Тю! Иван Борода! Ты куда к кармазинникам влез?! Знатный зипун у тебя: гляди, латка на латке! Гоните его, домовитые, он вам наряды ваши загадит! - Э-ге-э-эй! Лебедовская станица-а! Куда вы к чертям затесали-ись? Идите к нам, к верховы-ым!.. - Атаман повел, черт его батьке! - Нехай там остается, а вы и сюды-ы! - Пошли, браты-и! - раздалось из гущи отбившихся лебедовских, и целая станица потекла слева направо. - Куды ты к нам! Куды, куды лезешь! Ступай к домовитым, на кой ты нам леший сдался! - гнали незаметно приставшего к голытьбе войскового писаря. Вот уже ясно всем - кто друг, а кто враг, и площадь на миг приутихла: обе стороны - победители и побежденные - в молчании озирали одни других. Одни - с торжеством, удивляясь своей силе, другие - ошарашенные событием, опрокинувшим их с высоты. - Кум Сила-антий! Эй, куме Силантию-у-у! - раздался вдруг пронзительный выкрик из гущи разинцев. - Тут я, кум Назар! Эге, тут я! - откликнулся кум из толпы домовитых. - А пошто же ты на той стороне, телячья печенка?! - А куды же мне, к язычникам, что ли, крещена рать! - От то и есть, что язычник! Ты что за богатый?! Давай иди к нам! - А чарку поставишь? Дружный хохот всей площади приветствовал переход охмелевшего "кума". На Корнилиной стороне осталась лишь горстка, менее чем в полтысячи человек домовитых да их подголосков, жалкая кучка людей, которые еще нынче утром держали в руках все донское казачество... - Войсковому атаману всего великого казацкого Войска Донского Степану Тимофеичу Разину - слава! - крикнул с помоста Наумов. - Сла-а-ава! - прорвалось над толпою в тысячи голосов и поплыло над площадью, над Черкасском, над Доном, летело в широкие весенние степи, в ясное небо. - Сла-а-ва-а! Степан без шапки стоял, слушая эту бурю. - Вольному донскому казачеству - слава! - ответно провозгласил он, улучив мгновение затишья. - Сла-а-а-ва! - отдавалось на площади. Степан поднял руку, и голоса постепенно стали смолкать. - Спасибо за веру, за честь, за власть! - сказал Разин и не успел договорить, как опять забушевала та же народная буря. - Победному атаману, за правду заступнику - слава! - кричали из толпы. В кличе народном реяла над Степаном слава, звала и манила. "Держись, атаман, вознесу еще выше. Посмеешь?! Дерзнешь? Не закружится голова? Не сорвешься? - спрашивала Степана его слава. - Ведь кто ты? Простой казак! Яблочным духом да хлебушком пахнет в твоем дому, и доли не хочешь иной. А ведь я оторву от родимых и близких... Заплачешь о них, пожалеешь?!" "Когда-то я сроду плакал?! О чем жалел?!" - отозвался Степан. - Невольников и колодников свободителю! - За сирых воителю, - неслись крики, - сла-а-ва, сла-а-ва! - плыло над площадью. Наумов дружески положил руку на плечо атамана. - Как море, Степан Тимофеич, - сказал он. - Недаром-то плавал ты по Хвалынскому морю: попутные ветры в свой парус ловить научился! - Как море! - согласно ответил Степан и, не заметив, подумал вслух: - Плыви, атаманский струг! Тут только начало пути, а впереди-то и мели, и бури, и камни подводные будут... - Ничего, совладаем! - уверенно ответил Наумов. Степан поднял глаза на него и крепко сжал руку Наумова: - Совладаем, тезка! - По казацким законам-обычаям, атаманы, - когда поутихло, сказал наконец Степан, - мне ныне всем Доном владать. Обещаю стоять за казацкую волю по правде. Всяк всякому будет у нас по казацтву равен, без корысти и кривды. - Спокойно Степан посмотрел на сбившихся в кучу донских богатеев, подмигнул окружавшим помост казакам, указал на толпу кармазинников и усмехнулся: - А кривду мы крестному батьке оставим! Вот мы, Корней Яковлич, и поделились добром! Владай своей кривдой, а я стану Войском владать! Степан просто взял атаманский брусь у Корнилы из рук и постучал им по краю перилец. - Быть войсковому круг закрыту! - прозвучал над площадью властный голос нового атамана всего казацкого Дона.