бы с риском для жизни. Гордый человек тихо уехал бы в деревню и дождался, когда несправедливость станет явной. А полный идиот начинает шумно качать права. Вот, Никон и начал. Он решил, что вся жизнь в России зиждется только на нем, а без него начнется светопреставление, по-научному -- Апокалипсис, или, наоборот - Армагеддон. После службы о Ризе господней Никон велел сторожу запереть храм, чтобы слушатели не разбежались, и объявил "поучение". Суть поучения была такова: "Я прав, а все кругом -- козлы". Поэтому: "От сего времени я вам больше не патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду анафема". И стал Никон принародно раздеваться. Народ к стриптизу тогда был не привычен, послышались всхлипывания: "На кого ты нас оставляешь!". "На кого Бог даст", - отвечал патриарх-расстрига. Принесли мешок с простым монашеским платьем, - народ, доведенный до экстаза, отнял мешок. Неодетый Никон ушел в ризницу и вдохновенно написал царю: "Отхожу ради твоего гнева, исполняя Писание: ... и еже аще не примут вас, грядуще отрясите прах от ног ваших". То есть, - уходя, тушите свет. В ризнице Никон оделся для следующего выхода на сцену. Надел черный клобук, взял простую палку вместо посоха Петра-митрополита, и неспеша так двинулся из собора. Растравленный народ кинулся за ним, стал валяться вокруг. Пропущен на выход был только митрополит Питирим - пересказать это кино царю. Пересказано было красиво. "Точно сплю с открытыми глазами и все это вижу во сне", - встревожился царь и послал на место происшествия самого главного боярина князя Трубецкого. Трубецкой подошел под благословение Никона, хотел приложиться к ручке, но Никон ее отдернул: "Прошло мое благословение, недостоен я быть в патриархах". - Что за дела, "в чем твое недостоинство"? -- придурился Трубецкой. Никон надулся и подал ему только что написанное письмо к царю. На словах просил "пожаловать ему келью". То есть, чтобы царь указал, в каком монастыре и в какой дыре Никону спать на соломе и получать магаданскую пайку черняшкой без икры и кагора. Трубецкой ушел с письмом. Идти было недалече - саженей 20, но по лестницам зато взбираться высоченько! А Никон продолжал подогревать массовку. Он то садился на нижнюю ступеньку белокаменного патриаршего трона, то нервно ходил по церкви, то нарочито дергался к выходу. Люди уже в голос блажили и ползали за ним по-собачьи. Никон прослезился от жалости к себе, и народ зарыдал заупокойно. Все ждали царя. Ну, должен же был он явиться вприпрыжку! Но явился потный Трубецкой и вернул письмо без резолюции. На словах было сказано, чтоб Никон не выделывался и служил по-старому, а хочет в келью, так вон она, пожалуйста, хоть и на патриаршем дворе (10 саженей влево от алтаря). Это был намек, что недурно бы патриарху покаяться на "хлебе и соломе", не снимая погон. Никон продолжал нагнетать. Он картинно поклонился Трубецкому, вышел во двор, полез в карету. Народ выпряг лошадь. Тогда он пошел пешком по Кремлю к Спасским воротам. Народ запер ворота. Никон сел в печуру (стенную нишу), принял роденовскую позу и стал коситься в сторону государева дворца. Оттуда вскоре прибежал посыльный с приказом освободить проход, - у нас свобода, кто куда хочет, пусть туда и идет. Никон медленно побрел по Ильинке, чтобы безногие фальшивомонетчики успевали переползать за ним. У входа в свой любимый, новопостроенный Воскресенский монастырь патриарх постоял, благословил рыдающий народ и "отпустил" его. Народ неожиданно отпустился, - нервный заряд у зрителей был истощен, и они разошлись. Пришлось патриарху и самому скрыться в монастыре. Эта драма продолжилась через три дня. Бояре приехали к Никону с визитом. Они не просили его вернуться! Они именем царя укоряли, что он ушел с должности, не сдав дела. Никон покаялся в этой ерунде и стал преувеличенно бодро заниматься обустройством родного монастыря. Время от времени он писал царю нежные письма с выражением кротости и святости. Но приглашения вернуться не поступало. Но и нового патриарха избирать не торопились. Возникла опасная пауза, и враги Никона поспешили рассеять сомнения царя. Они стали подбрасывать мелкий компромат и распространять мнение, что Никона надо увольнять не по его желанию, а по статье -- "по собственному недостоинству". Началось следствие, вещи и переписка Никона были "просмотрены". Никон понял, что проиграл. Он "увидел перед собою ту бездну, к которой привел его поступок 10 июля", - сочувствует церковному чиновнику жалостливый Историк. Еще бы не жалеть, когда 25 июля весь бомонд праздновал день рождение сестры царя, и вино лилось рекой, а заморские фрукты поедались возами, и все - без Никона! И год прошел. А людей за визит к Никону все таскали на допрос. И на допросах они сказывали, что Никон угрожает связью с гетманом Выговским и другими темными силами. Но власти мирские Никона не трогали, и даже разрешили посещать его лицам духовного звания. Он стал намеками проситься обратно, утверждать, что благодать божья осталась с ним, что он чудотворец, и бояре забеспокоились, как бы побыстрее избрать нового первосвященника. На Пасху митрополит Крутицкий сел на место патриарха. Пока не на престол, конечно, а на осла, изображая въезд Христа в Иерусалим. Никон возмутился и написал царю, что нового патриарха, если хотите, можете избрать. А он, Никон, к этому делу не вернется, "как пес к своей блевотине", но передаст новоизбранному божью благодать. Причем в нем самом оная не убудет. Это означало "двупатриаршество". Однако, к блевотине пса тянуло непреоборимо. Узнав о конотопском разгроме и приготовлениях к обороне Москвы, Никон поехал к царю, был встречен приветливо, приглашен на обед в семейном кругу и ... ласково отпущен восвояси. Тогда Никон попытался опять спровоцировать народ. Он устроил бесплатную публичную кормежку убогих, сам лично ходил по рядам и самым гнилым уродам мыл ноги перед едой - в тазике, который за ним таскали служки. Патриарх опускался на колени перед бомжами и едва не вытирал им ноги своими волосами, как Мария Магдалина. При этом он распрашивал едоков о международном положении, - он же сам только что прибыл из "пустыни", куда новости не доходят. Московский бомж, как известно, - самый начитанный и информированный бомж в мире. Вот Никону и отвечали, что дело дрянь, отец, хохлы наших порубали и на днях с татарами прибудут сюда, на твой обед. "Святая кровь христианская из-за пустяков проливается!", - горестно вздыхал Никон. Пустяками он считал упорство царя, какие-то ерундовые растраты и наветы, из-за которых божья благодать в его лице удалена из Кремля... Тут спектакль был прерван. Царь передал Никону, чтобы он прекратил безобразие и валил в монастырь. 17 февраля 1660 года открылся специальный духовный собор по Никону. После зачтения обстоятельств дела царь попросил найти в церковных книгах аналогичный прецедент или прямое указание, как быть. Попы нашли: через шесть месяцев волокиты нужно выбирать нового священника, вместо ушедшего по собственному желанию. А ушедшему -- полная отставка от любого священства. Царь не торопился ставить визу на приговоре. Ему неохота была брать на себя ответственность "за пустяки". Он велел созвать всех участников съезда в Успенский собор, пригласить греческих ученых-богословов, прижившихся в Москве, и хором объявить приговор. Хор пропел по греческому оригиналу: "Безумно убо есть епископства отрещися, держати же священства". Оставалось только чиркнуть пером. Но встрял главный теоретик церкви Епифаний Славеницкий. Оказалось, что никаких таких слов в божественных книгах нету! Это греческие иммигранты придумали сами - на злобу дня. Чуть было, не ввели царя во грех! Никон, тем временем, симулировал покушение на свою жизнь. Он придумал, а его люди в монастыре исполнили коварный замысел. Никон сказался отравленным и пожаловался в Москву на митрополита Крутицкого. Мгновенно и эффективно было проведено следствие. Вот его данные. Некий Тимошка Гаврилов смешал некий состав. Состав этот обычно использовали для приворота. Далее в материалах дела следуют совершенно матерные намеки, как использовать колдовское блюдо женщинам легкого поведения для доведения клиента до небывалого экстаза... В трудах Историка подобные фразы сплошь испещрены многоточиями (количество точек точно соответствует количеству пропущенных букв), а в шпаргалках Писца -- почти все буквы на месте. Лишь одно слово - "мать" - самое святое из известных человеку, Писец изображает с многоточием -- "м...". Но это только в любовной лирике, а в обычной прозе и мать используется обычно... Так вот, этот любовный состав на святого патриарха и его сотрапезников, за преклонностью годов, должен был подействовать убойно. Для заинтересованных читателей-кулинаров привожу этот рецепт в переводе на понятный язык и доступные продукты (тех, кто расшифрует заголовок, прошу телеграфировать мне по e-mail). Название блюда: "С...... б...... и для привороту к себе мужеска пола и женска" 1. Нужно взять стакан пшеничной муки в\с и сжечь ее на сковородке без масла или в духовке -- до почернения. Микроволновка не годится, -- излучение СВЧ убивает колдовские флюиды. 2. Надергать собственных волос, например, с головы и смешать их с паленой мукой. Волосы рекомендую предварительно мелко посечь, - длинный волос вызывает неприятные ощущения при глотании и может произвести обратный эффект. Мужчинам удобно использовать отходы бритья, - роторная, да и сетчатая электробритва дают неплохой помол. Безусым дамам придется воспользоваться кофемолкой, предварительно нарезав волосы ломтиками по 1-2 см. 3. Полученную смесь следует вымесить в собственном поту до тестообразной консистенции. Здесь возможны, конечно, затруднения. Достаточное количество пота можно получить с помощью финского банного комплекса. Несколько дешевле обойдется пот от занятий на тренажерах "Kettler" и от отечественного аспирина. Съем пота с грешного тела может делать ассистент. Хочу только предостеречь от приглашения на эту роль самого объекта вожделения, -- мало ли что может случиться в сауне! -- еще испортите эксперимент. 4. Некоторые опытные дамы советуют вместо пота лить в замес кровь. Но этот ингредиент, с одной стороны, вызывает эффект привыкания, а с другой -- способствует заключению брака. Так что, решайте сами, иметь или не иметь. 5. Скармливать продукт партнеру следует незаметно, под прикрытием других острых блюд. Ну, вот. Никон со старцами помаялись животами и, кроме пресловутой псовой блевотины, никакого экстаза не испытали. Незадачливый соблазнитель Тимошка Гаврилов с первой пытки, как и было задумано, оговорил в организации покушения дьяка Феодосия, подосланного будто бы Крутицким митрополитом -- первым претендентом на патриарший престол. Но со второй пытки Тимоха признался, что его заставили колдовать и клеветать люди Никона. Круг замкнулся. Никон не успокаивался. Он заспорил с соседним землевладельцем Бабарыкиным о меже, науськал монастырских крестьян сжать его рожь. Бабарыкин пожаловался царю. Косарей повязали. Патриарх разразился длинным письмом к царю, где явно сравнивал себя с разными златоустами и богословами, а тайно -- намекал царю на возможные мистические неприятности. Не переставал он настаивать и на своих чудесных способностях. В частности Никон сообщал, что однажды нечаянно задремал среди службы, и ему увиделось, что Успенский собор наполнен всеми русскими святителями и умершими патриархами, и все залито светом. И покойники стоят вокруг Евангелия и положили на него руки. И Петр (русский митрополит и чудотворец, -- не путать с апостолом Петром) говорит Никону, чтобы он призвал царя к порядку -- не больше, не меньше! -- а то от его упрямства - и чума, и военные поражения и все остальное. Никон им отвечает, что не послушает меня царь, мало ли я ему говорил? Пришел бы кто-нибудь из вас, да пуганул его, как следует! А Петр настаивает, что "судьбы божии не повелели этому быть", говори сам, да построже! И если тебя не послушает, то, это значит, он не послушал нас самих. Но за это будет ему кара, вот, смотри! И Петр протягивает руку в сторону царского дворца. Стена собора становится прозрачной. Люминисцентный воздух, окружавший чудотворцев, собирается в плотное облако, скручивается в тугой жгут, вспыхивает электросваркой, вырывается на соборный двор, ловко огибает миниатюрную церковь Ризоположения и бьет в царский дворец, сжигая все к чертям собачьим с женщинами и младенцами! "Если не уцеломудрится", - продолжает Петр, выключая гиперболоид, - "приложатся больше первых казни Божии". Эти наглые фантазии Никон смело посылает Алексею. Бояре и попы комментируют их так, что Никон общается с Вельзевулом. И правда, вскорости ни с того, ни с сего во дворце вспыхивают и сгорают государевы сушильни. Отдельно Никон проклинает боярина Семена Стрешнева, за то что научил свою собачку подавать лапку для поцелуя, а другой лапкой совершать крестное знамение. Публика узнавала в собаке патриарха и непотребно ржала. Тут в Москве объявился самый крупный православный богослов тогдашней современности Паисий Лигарид. Никон сам его приглашал, еще будучи патриархом. Теперь Паисий пытался урезонить Никона, но не вышло. Тогда соборяне предложили Паисию на резолюцию 16 вопросов по Никону. 15 ответов ученого были в пользу царя, 16-й -- в пользу стрешневской собачки. В декабре 1662 года Алексей слушал всеночную на празднике Петра-митрополита. Казалось бы, - если Никон не врет, - Петр должен прямо здесь и сейчас угрожать царю шаровой молнией. Все опасливо косились влево за алтарь, где отдельно от прочих митрополитов и патриархов поныне покоится святой Петр. Никто не хотел умирать за компанию с Алексеем. Но Петр промолчал. И царь решительно приказал быть собору с приглашением вселенских патриархов, всех мирских и церковных начальников. Времени на сборы и дорогу дал до мая месяца 1663 года. И немедленно была созвана следственная бригада для выяснения, что из икон и утвари Никон утащил в свой монастырь, разбазарил и т.п., какие деньги за что плачены, какие пересланы в Палестину, какие преступления совершены по мирским делам. Церковных архипастырей, участвовавших в следствии, Никон облаивал "воронами", "ворами", "нехристями", "собаками" и "мужиками". В общем, совсем потерял лицо. Люди Никона пошли на крутой подлог. В Москве объявился племянник Константинопольского патриарха иконийский митрополит и экзарх Афанасий. На представлении царю он выпрямил спину и громко продекламировал обращение своего дяди самых честных правил: "Помирися с Никоном-патриархом и призови его на престол по-прежнему". Но царь Алексей был не лыком шит. "Что это за посол такой без верительных грамот?" -- подумалось ему. - А знаешь ли ты о посольстве Мелетия? -- проверил царь попа. Мелетий был послан пригласить патриарха Константинопольского на суд в Москву. - Знаю, - соврал грек, - Мелетия этого у нас и на порог не пустили, и подарков твоих не приняли. - Как же так? -- опешил царь, - вот же он мне пишет по-иному. - Врет! -- отрезал аферист, и поклялся на иконе Спаса. Дело опять зависло. 30 мая 1664 года вернулся Мелетий с патриаршими грамотами, одобрением снятия Никона, приветами и пожеланием многих лет. Со своего лгуна бы шкуру сняли, но Афанасий был турецко-подданный, и его не тронули. Получилось, зря Алексей обращался к заморским патриархам, они затеяли длинную свару, сплели многоходовые интриги, чтобы на фоне московского дела порешать свои должностные дела. Под Рождество 1664 года Никон нанес удар. Ночью с 17 на 18 декабря он тайно, под именем настоятеля Саввина монастыря пробрался в Москву, въехал в Кремль, вломился на "второй кафизме" заутрени в Успенский собор и встал на место патриарха. Толпа привозных монахов внесла перед Никоном огромный крест. "Искупитель" вернулся на свою Голгофу. Загрохотал голос Никона, запрещающий продолжение службы. Люди привычно съежились. Монахи Никона запели свои песни. Никон заставил всех священников подходить под благословение. Все благословлялись в испуге. Никто даже не улыбнулся в память о собачке Стрешнева. Никон послал известить царя о своем возвращении и подумал, что Москва пала. Эх, дядя! -- это же Москва! Во дворце бегали огоньки, из окон курочкой несло поджаристой, за занавесками -- мельканье рук, это, прерывая рождественские приготовления, срочно созывались архиереи церковные и стража мирская, "точно пришла весть, что поляки или татары под Москвою", -- красочно описал праздничную суматоху Историк. Сбежавшиеся митрополиты да архиепископы в ужасе выкрикивали: "Господи! Господи!", - они совсем растерялись. Но в собор пошли ударные части, - князья и бояре, - Одоевский -- предок автора "Черной курицы", Долгорукий -- потомок русалки Маши, Стрешнев -- родич дрессировщика собачки. Ну, и наш Писец -- дьяк Алмаз Иванов -- для протокола. Они именем царя указали Никону на выход. Никон уперся, пока царь не прочтет его письмо. Понесли письмо, и царь его прочел. В письме снова описывалось чудо. Будто бы святой и скорбный Никон только и делал, что постился, "спал на ребрах", и без конца просил Бога ниспослать инструкции по сутяжному делу. И Бог, конечно, ниспослал. Накануне, 17 декабря напал на Никона сон. И во сне опять очутился Никон в любезном ему интерьере Успенского храма. И массовка была та же -- живых никого нету, а одни покойные архипастыри. Но теперь они в середке не толкутся и с поучениями не лезут, а чинно стоят по бокам собора, каждый у своего гроба. Свет поставлен тот же -- все залито юпитерами. На середину выходит "святолепный муж" с бумажкой и чернильницей-"киноварницей" в руках, обходит строй покойников, и они без возражений подписывают коллективное письмо прямо на гробах. Никон при этом присутствует, но у него подписи не просят. Он смело спрашивает у главного привидения, чего подписываете, ребята? Заводила отвечает: "О твоем пришествии на святой престол". - А ты сам-то кто будешь? -- не отстает Никон. - Смиренный Иона, божьей милостию митрополит. В заключение сна-письма Никон разразился длиннючей цитатой из евангельского поучения св. Павла Варнаве. Аминь. На этого Павла царь ответил своим -- митрополитом Павлом, который прямо и без цитат указал Никону на дверь. Никон перелобызал иконы и двинул на выход, прихватив патриарший посох Петра с единороговым набалдашником. - Посох-то оставь! -- зарычали бояре. - Отнимите! -- отгавкнулся Никон, и вышел вон. Оставался час до рассвета, и в звездном предрождественском небе жутко пылала хвостатая комета. Садясь в сани, Никон стал "отрясать ноги" по евангельскому поучению. То есть, Никон не снег счищал, чтоб не наследить в ковровых санях, а как бы стряхивал прах, символическое дерьмо собачье, налипшее на ноги праведника в поганом, проклятом и морально загаженном месте. Никона проводили за заставу, Долгорукий от имени царя попросил формального прощения и благословения. Никон сказал, что Бог подаст, он, дескать, приезжал "по вести", а хвостатая метла небесная, - косяк на комету, - теперь выметет всех вас долой. Мистификация на фоне кометы встревожила царя. За Никоном послали погоню: отобрать посох и допытаться про "весть". Никон посох и письмо с "вестью" не отдал, но после пятичасовых уговоров обещал все это прислать в Москву. Позже. Посох прислал, а вместо тайного письма с "вестью" прислал свое, с обычной волынкой. Но наши сыщики и сами нашли тайного корреспондента. Боярин Зюзин, оказывается, продолжал переписку с опальным и наплел ему, что царь сокрушается о патриархе и в душе вполне созрел вернуть ситуацию на прежнее место. Это была липа, Зюзин просто хотел продвинуться при удачном для Никона обороте. Его приговорили к высшей мере, но государь помиловал, сослал в деревню с конфискацией. Никон продолжал смущать христианство. Он писал патриархам, ругал царя за налогообложение и звал весь мир на подмогу. Половина патриархов -- антиохийский и александрийский без константинопольского и иерусалимского - двинулись в Москву весной 1666 года. Пора им было отобедать. Наши выделили крупные деньги, чтобы их встречать, сопровождать от Астрахани, кормить и поить по дороге. Одних лошадей было дадено 500 штук. Правда патриархи самочинствовали, везли с собой "воров" - печатника Лаврентьева, сосланного в Чечню за подпольную печать "римских соблазнов" (небось, Брантома распечатывал, ловкач!) и наводчика Ваньку Туркина, который сообщал казакам о времени отправки речных караванов с госимуществом. По дороге патриархи расстригли пару попов за порчу вверенного им словесного стада в девичьем монастыре и обычном приходе. Но на это Москва не обиделась. Встретили патриархов на полную катушку. В специальных речах их называли Серафимами и Херувимами, поили с серебра, кормили на золоте. За дело взялись лишь на ноябрьские. 5-го числа Алексей три часа втолковывал им расклады, 7-го в совет были допущены наши иерархи. В конце ноября послали за Никоном. Он не поехал. Эти два патриарха ему были не те. Его "ставил" константинопольский, а его нету. Гости обозлились и строго приказали склочнику ехать в Москву немедленно, не ранее 2-00 и не позднее 3-00 ночи 2 декабря, с командой не более 10 человек. Это -- чтобы не баламутить народ. Никон приехал сам -- в 12 ночи. На другой день позвали Никона "смирным обычаем", но он организовал шумный крестный ход. Вошел грозно, сам читал входную молитву, отказался сесть на лавку с прочими, и пришлось царю встать для объявления своих претензий. Возникла свара. Придирались к каждому слову многотомного дела, стали уже и обзываться и чуть не толкаться: "А ты кто такой?". В целом, Никон проигрывал. Тогда он стал нажимать на свою чудотворность, сообщать о видениях, о небесном предсказании шестилетнего счастливого патриаршества и последующем мучении. На расспросы, откуда такая весть, многозначительно молчал. Суд продолжался 3, 5 и 8 декабря. 12 декабря 1666 года все духовные участники дела сошлись в церкви у ворот Чудова монастыря. Никону были читаны его вины, потом патриарх александрийский снял с него клобук и панагию (нагрудную подвеску) и провозгласил, чтоб Никон больше патриархом не назывался и не писался, а жил бы тихо простым монахом. "Знаю я и без вашего поучения, как жить", - отвечал Никон. Он красочно изругал "бродягами" пришлых патриархов и гордо удалился в ссылку. Народ бежал за ним толпой. Опасались беспорядков и еле сплавили сутягу из столицы. Два года заточения не успокоили Никона. Он неутомимо писал воззвания к царю, присылал доносы о колдовстве и заговорах. Стало известно о его подготовке к бегству. Пришлось посадить Никона под замок, а приживал его разослать по дальним окраинам. Умерла царица Мария Ильинична. Умер наследник Алексей Алексеевич. Никон известил царя, что он это предсказывал, да царю не доложили, и что беды будут продолжаться пока с него не снимут приговор. Потом он отказывался благословить царя до освобождения. Потом прощал и благословлял. Потом жалобно извинялся за прошлое, и было уже Рождество 1671 года. А вот это подействовало. Царь прислал гонца с извинениями и прощениями. Режим заключения был ослаблен, стали доставляться подарки и приличная еда. Теперь Никону некуда было девать свою желчь, и он отыгрывался на поставщиках кормежки, обслуге и монастырской братии. Жаловался он и Алексею, что денег столько-то рублей, 5 белуг, 10 осетров, 2 севрюги, 2 лососины и коврижек царь прислал, "а я было ожидал к себе вашей государевой милости и овощей, винограду в патоке, яблочек, слив, вишенок", так что, пришлите убогому старцу. Потом на присылку 200 рублей, полотен, полотенец и мехов от юного царевича Петра Никон писал, что шубы из них не выйдет. Послали "добавку к мехам". Так, по-домашнему, тихо окончилась скандальная эпопея Никона, зато вызванный им дух Раскола продолжал носиться над нашей страной. Наука соловецкая  Соловецкая обитель -- малая островная земля - стала оплотом религиозного сопротивления. Алексею пришлось вести с ней настоящую войну. Но власть Алексея была мирской, а власть соловецкая -- духовной. На Соловки со всей Руси устремлялись за "наукой" церковные диссиденты и мирские скептики. Осенью 1661 года в Москву с Юга приехал человек. Он с весны объезжал калмыцкие юрты и уговаривал калмыков служить московскому царю. Теперь этот агитатор заехал доложиться в посольский приказ и проследовал далее -- на Соловки помолиться. И все бы ничего, и крепок был этот малый, и симпатичен, и разумен. И внимательно наблюдал и запоминал он обычаи московские. Вот только глаз у него был черен. И фамилия его была -- Разин. Соловецкая наука попала в цель. Разин воспользовался своей популярностью среди донской голытьбы и в 1667 году выдвинул себя кандидатом на должность атамана. Но в те времена донское казачество уже сидело на плотном прикорме у Москвы, а во главе войска Донского уютно расположилась мафия... Как это происходит? Как укрощается и совращается общество вольных и непокорных? Почему начинают они сквалыжничать за каждую казенную копейку и интриговать за должности и чины? Очень просто. По половецко-татарской схеме: 1. Сначала посылаем дары свободно избранному руководству беспокойного племени. Посылаем "жалованье" простым воинам. Жалованье не в смысле платы за работу, а в смысле гуманитарной помощи -- из жалости к несчастным и из сочувствия их бедности. Теперь они могут спокойно пропустить очередной смертельный поход на турок и весело, всем миром проедать дары данайские. Нападать на дарителей и вовсе охоты у них не возникает. 2. Затем нанимаем кочевников на службу. Если остаются живы, опять получают жалованье и погружаются в дележку. 3. Далее назначаем жалованье регулярное. Ну, скажем, - одна телега серебра в год на всю вольницу. Что происходит? Телега прибывает на Дон. Ведомости, кому по скольку раздавать, в ней нету. Делят сами. Ссорятся. Назначают казначея. Опять ссорятся, идут к атаману. Атаман делит и мирит в свою пользу. Убивают или переизбирают атамана. И так - по кругу. Парламент донской ведь так и называется -- "Большой круг". 4. Теперь, как при татарах, эти вольные люди начинают ездить в Москву, давать взятки, получать назначение в атаманы. Возникает элита -- "старшина". Элита делит дефицитное жалованье, посылает обделенных воевать, организует и выигрывает выборы. Ну, впрочем, что я вам тут объясняю привычные и понятные дела... Так что, Разин на выборах, естественно не добирает голосов и уходит в оппозицию. Оппозиция тогда находилась в районе Астрахани и волжского устья. Туда к Разину сбегаются обманутые избиратели, раскольники, вольнодумцы, бандиты, в общем, все самое активное, что есть в нашем народе. Первоначальный план у партизан был такой. Пограбить на Волге все, что подчиняется закону Архимеда, захватить Царицын, устроить там столицу и жить себе, припеваючи. Ну, и бояр, конечно, резать под самый корешок в отмщение за казненного атаманского брата -- дезертира из армии Долгорукого. Месть за казненного брата в нашей Истории -- лучший повод для геноцида. Голытьба повалила под знамя Разина. Богатые казаки тоже тайно давали ему деньги под процент с ожидаемой добычи. Сначала шайка сидела в Яицком городке и в Гурьеве. Затем, весной 1668 года с 2000 казаков на 40 стругах Разин выплыл из-за острова на стрежень, вышел в Каспийское море и напал на владения иранского шаха. На Дону внимательно следили за походом. Несколько тысяч "воровских" казаков азартно ждали новостей. Разин разорил западное побережье от Дербента до Баку, потерял 400 человек под Рештом и захватил Фарабат. Случилось это так. Переодевшись купцами, казаки заехали на Фарабатский рынок. Шесть дней они гуляли по базару, продавали награбленное и покупали восточные сладости. На шестой день Разин стал в центре базарной площади и заломил шапку. По этому знаку разбойники набросились на купцов и в страшной резне забрали все товары. Был атакован и разграблен шахский дворец. Здесь Разин прихватил ту самую красавицу княжну, о которой до сих пор так легко поется после выпивки. Разин укрепился под Фарабатом, усиленный освобожденными русскими пленниками. Персы прогнали бандитов. В нескольких морских схватках Разин потерял почти все свое войско, зато огромная, двухлетняя добыча уцелела. Разин решил вернуться на Дон. Путь лежал через Астрахань, где разбойничков поджидал царский воевода Прозоровский. Дистанционный подсчет разинской добычи сильно беспокоил храброго начальника, - слюни так и бежали у него по бороде. Последовали переговоры с угрозой силы. Разин согласился "принять прощение", но делиться не спешил. Потом пожертвовал губернатору баржу персидских скакунов и несколько пушек и вошел в Астрахань под шелковыми парусами, - ну совсем, как Вещий Олег после Царьграда! Триумфальный въезд в Астрахань сказочно богатого и глубокоуважаемого Степана Тимофеевича, его внешняя роскошь и вседозволенность, восторг населения, двуличие и нерешительность царских воевод довели самомнение героя до крайнего предела. Он стал совершать еще более великолепные поступки. Сначала была принесена в жертву Матушке Волге надоевшая и несчастная княжна из песни. Разин собственноручно, точно по тексту бросил ее за борт в набежавшую волну. Опыт у него имелся - своих казаков ему тоже приходилось топить каждый день, - в Астрахани царили произвол, пьянство и беззаконие. Прозоровский с трудом выпроводил бандитов из города. В Царицыне все повторилось - был убит стрелецкий сотник, из тюрем выпущены преступники. Разин прибыл на Дон и обосновался в Кагальницком городке на острове при впадении Донца в Дон. Сюда стали сбегаться искатели наживы. К весне 1670 года шайка насчитывала 4000 человек. Самодержцу всея Волги Разину было мало неформального донского атаманства. Он понимал, что простой народ на Волге ненавидит Москву и бояр. У дяди Степы возникло желание "тряхнуть Москвой". Он явился на круг во время приема московского посольства, убил посла Евдокимова. Донская "старшина" трусливо промолчала. В донской столице Черкасске установилось двоевластие, которое тянулось до тех пор, пока Разин опять не двинул на Волгу - пополнить запасы и воплотить в жизнь свои замыслы. Царицын был взят после непродолжительной осады, стрельцы перебиты, воевода Тургенев растерзан и утоплен. Астрахань, заранее укрепленная иностранными офицерами и артиллерией, сдалась изменой. Чернь и стрельцы спустили разбойникам со стен лестницы, отворили ворота. Воеводу Прозоровского Разин собственноручно замучил и сбросил с башни в ров. Офицеры, состоятельные астраханцы, все, кто оказывал сопротивление, были уничтожены. Разин лично убивал женщин и грудных детей прямо в Астраханском соборе. Тут он хватил через край. Беспредела у нас все-таки не любят. Рейтинг Разина сошел на нет. Для его восстановления пытались использовать известную схему Смутного Времени. Было объявлено, что в шайке находятся опальный патриарх Никон и молодой царевич Алексей Алексеевич, на самом деле скончавшийся в начале 1670 года. Народу предъявили двойников. По всей Руси пошли подметные письма с призывами к бунту. Пришлось выставить по городам ополчение, а на Волгу выслать регулярные войска. Под Симбирском воевода Милославский разбил армию Разина, состоявшую уже из чистого сброда. Разин бежал на Дон и укрылся в Кагальнике. Атаман Яковлев взял городок. Разина связали, доставили в Черкасск и цепями приковали к двери Войскового собора -- на показ. После казни сообщников, сам Разин был доставлен Яковлевым в Москву и 6 июня 1671 года казнен в Кремле. Народная молва простила Степану Тимофеевичу Разину его чудовищные злодеяния против сограждан. При народной власти, признавшей Разина за своего, именем бандита были названы улицы и заводы, школы и пионерские отряды. А песню о трагической любви атамана и его долге перед боевыми товарищами до сих пор поет вся Русь, включая правительственных чиновников и специалистов по борьбе с организованной преступностью. Вот такое беспокойное царствование получилось у нашего спокойного, грамотного, доброго, "тишайшего" царя Алексея Михайловича Романова. Мог он стать новым Императором? Казалось бы, мог. У него было все: и территория, и ресурсы, и удачные урожайные годы, и породистая свора злобных псов-производителей. Но не мог стать царь Алеша Императором. Была в его приятном характере одна маленькая неприятность, которая портила все дело. Был Алексей человеком неравнодушным и не умел управлять своим неравнодушием. Не научился он включать и выключать, когда следует, те или иные эмоциональные и рациональные схемы. Опытные актеры в римском амфитеатре - ну, например, Калигула или Нерон - в долю секунды успевали менять улыбчивую маску - "рот до ушей" - на картонку с разлохмаченными волосами, синюшными глазами и кривым ртом. У первого нашего Императора Грозного Ивана это выходило само собой, по состоянию здоровья. А Алексей не дерзал отбрасывать, не брать во внимание ни одной мелочи, ни одной протокольной запятой, ни одного правительственного акта. Начиналась война -- он был впереди, на лихом коне. Судились с Никоном -- он лично выслушивал чудесные рассказы склочного патриарха. Обрушивался на посольский приказ девятый вал международных сношений, -- царь по уши погружался в шведские, крымские, турецкие, грузинские, персидские, китайские, немецкие, балтийские, польско-литовские, богдано-хмельницкие и прочие и прочие приветы и от-ворот-повороты. Некоторая, минимальная доля придури в царе, естественно, была. Мог он оттаскать тестя за бороду, -- хвастал Милославский, что лично изловит польского короля. И мог царь заставить всю боярскую команду пустить себе кровь для профилактики, раз уж лекари пустили кровь ему. Но это копейки. На управление райкомом или обкомом, пожалуй, хватило бы, а для имперского топора и штурвала - маловато. Нет. Империя не дождалась своей очереди у такого царя при его публичном круговороте. А тут еще Раскол, Соловки, Разин, самозванцы, семья, болезни и смерть родных. Хорошо, хоть остались после Алексея Михайловича дети. От первой женитьбы на Марье Ильиничне Милославской у царя было восемь дочерей и пять сыновей. Дочери вышли крепкие -- их выжило шесть, а сыновья хилые: к 1670 году умерли Дмитрий, Алексей и Симеон. Мать их Мария скончалась тогда же, и царь женился в 1672 году на Наталье Кирилловне Нарышкиной. Через четыре года, в ночь с 29 на 30 января 1676 года, на 47 году жизни царь Алексей Михайлович скончался после тридцатилетнего правления. Для благополучного упокоения государевой души был послан в Ферапонтов монастырь гонец к Никону. Семидесятилетнего опального патриарха просили простить царя. Никон выслушал известие в "сильном волнении, слезы выступили у него на глазах", но обида восторжествовала. "Он будет судиться со мною в страшное пришествие Христово" -- был ответ. Никона снова переселили в пустынный монастырь, с осетрины - на хлеб и воду. 17 августа 1681 года при переезде в Новый Иерусалим полупрощенный царем Федором Никон скончался 75 лет от роду. Историк вздохнул и умиротворенно закруглил: "Здесь мы оканчиваем историю Древней России; деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича принадлежит к новой истории". Царь Федор Алексеевич Начинать Новую Историю приходилось с нуля, потому что итог 800-летнего развития России даже наш благоверный Историк определил всего тремя словами: "Банкротство экономическое и нравственное". То есть, никакого материального накопления, никакого золотого запаса, никаких устойчивых производств и партнерств, никакой экономической политики на Руси за 8 веков не образовалось. Зато имелось обычное постоянное, полное, равное и окончательное обнищание населения. В области национальной морали успехи тоже были значительными. Народ, специалисты, мелкие и средние начальники насмерть впитали основной экономический закон нашей страны: "Никому, никогда и ни при каких условиях не позволяется честно создавать даже самые малые личные накопления. Все должно срезаться до кожи". Выжить честно при таком порядке нельзя. Но хочется. Значит, все, что хочется, приходится проделывать нечестно. И это, обычно, позволяется. Воровство, казнокрадство, мздоимство, подарки-поминки, умыкание, сокрытие, уход от налогов стали повседневной практикой, природным опытом русского человека. Вот, например, заманывают наши в русскую службу шотландского авантюриста Патрика Гордона. Дают ему звание майора. Начисляют подъемные -- 25 рублей "чистыми деньгами" и 25 рублей бартером -- неликвидными соболями. Идет Гордон к соответствующему дьяку -- получить все это довольствие. Что взятку нужно давать, не знает. Дьяк отговаривается отсутствием чернил или чем-то, вроде того. Гордон ходит день за днем впустую. Жалуется начальству. Боярин при нем приказывает дьяку отдать деньги и шкуры, грозится снять шкуру с него самого. Дьяк бастует. Гордон опять жалуется. Боярин таскает дьяка при Гордоне за бороду. Дьяк не сдается. Наконец, Гордону объясняют, что надо платить. Он ошеломленно, чисто по-европейски, замирает и решительно собирается восвояси. Тогда ему выдают, наконец, - нет, не деньги и шкуры! -- а бумажку на получение денег и шкур. Но наш сэр Патрик теперь качает свои принципы: уеду из такой-то страны, и все! Приходится нашим пугать его Сибирью за шпионаж в пользу Швеции и Польши. Гордон нехотя остается и уже при Петре выслуживается в генералы и крупные полководцы. Историк, как истиный патриот, посчитал, что должна была наступить наконец некая дата коренного просветления. Ибо не может такой умный, сметливый, изобретательный, смелый, родной наш русский народ вечно пребывать в доисторическом дуроломстве! Сначала Историк зацепился за смерть Ивана III: с окончанием татарского ига он ожидал перемен. Не дождался. Теперь он снова учуял некий западный wind of change, но я заподозрил его в "обратной тяге". Историка учили, и он верил, что эпоха Петра Алексеича Романова -- это и есть наш национальный взлет. Вот он и стал задним числом выискивать в предшествующих Петру годах соответствующие весенние настроения. Провел анализ состояния Руси у гроба Тишайшего. Анализ вышел на полтора тома. Но если отбросить пустопорожние дипломатические экивоки, в результате этого анализа выпадал обычный сухой осадок: без взятки русский чиновник готов дать себя распять, а дело не сделает. Поэтому торговле и вольному бизнесу у нас быть нельзя. Так что, рановато нам в 1676 году браться за перестройку. А надо нам крепко выпить и с достойной, 40-градусной слезой идти хоронить дорогого Алексея Михайловича. Но вот торжества позади, давайте считать остатки мелочи. Итак, от первого брака царя Алексея выжили: наследник Федор, царевич Иоанн, царевны Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина и Марья. От второго брака успели появиться мальчик Петя и девочки -- Наташа и Феодора. В последний путь царя проводили три сестры -- Ирина, Анна и Татьяна Михайловны. У гроба беспокоились также многочисленные потребители Милославские от первого брака и Нарышкины -- от второго. И к каждому безутешному родственнику покойного царя от всей души прислонялось немалое количество придворных чинов. Две партии люто ненавидели друг друга. На этом кадровом поле предстояло разыграть следующую па