й. Особенно подчеркивал Павел оздоровляющую роль трудовой жизни, поскольку хорошо знал презрительное отношение к труду в греко-римской среде: на него смотрели как на унизительную повинность, не достойную благородных людей[19]. Апостол категорически отверг попытки оправдать этот взгляд наступлением последних времен. Он сам всегда трудился, не покладая рук, и к этому же звал своих учеников: Когда мы были с вами, мы предписывали вам следующее: если кто не работает, пусть и не ест. А слышали мы, что некоторые из вас поступают бесчинно, не делая никакой работы, а делая много пустого. Мы предписываем им, чтобы ели хлеб, работая спокойно[20]. Решив раз и навсегда отделить свое слово от ложных предсказаний, апостол в конце листа приписал: "Приветствие моей, Павловой рукой, что является знаком в каждом послании. Я пишу так: Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами". Это благословение должно было служить своего рода паролем, указывающим на подлинность письма. Слова "в каждом послании" наводят на мысль, что и прежде Павел уже писал к общинам, и вообще то, чем мы располагаем, есть, вероятно, "только часть целого", как подчеркнул один историк. Но и этой части вполне достаточно, чтобы услышать Евангелие Павла и увидеть его самого. Для тех, кто верит в промыслительность истории библейского текста, бесспорно, что самое необходимое для Церкви уцелело. В Иерусалим через Эфес Прошло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как Павел поселился в суетливом шумном Коринфе. Христиан здесь было теперь больше, чем в любом другом городе, где апостол проповедовал прежде. После стычки с синагогальным начальством он все теснее сближался с неиудеями. Далеким сном казались теперь страны Сирии и древний Иерусалим. Однако в намерение Тарсянина не входило создавать изолированную "эллинскую" церковь. Он не забывал о долге сохранять единство всех верных. Этот долг и заставил его разлучиться с коринфянами, среди которых он трудился столь успешно, и снова вернуться на Восток. Летом 52 года, когда навигация была уже в разгаре, он отправился в Кенхреи, порт Коринфа, захватив с собой Акилу и Приску. Сильвана и Тимофея он оставил в городе продолжать дело евангелизации. Готовясь в порту к дальней дороге, апостол совершил старинный благодарственный обряд. "У иудеев, - как поясняет Иосиф Флавий, - существует обычай, что те, кто перенес болезнь или какое другое несчастье, должны за тридцать дней до принесения жертвы посвятить себя благочестию: воздерживаться от вина и остричь волосы"[21]. Очевидно и Павел, оглядывая пройденный путь, вспоминая о происках врагов, тюрьме, приступах болезни, словом, о всех испытаниях, имевших счастливый исход, захотел выразить благодарность Богу так, как это было принято у его предков. Хотя он отрицал спасающую силу Закона, но ему казалось, что в данном случае традиционные знаки набожности уместны и вполне допустимы. В Иерусалим он отправился наверняка не с пустыми руками, а вез вспомоществования для бедных. Кроме того, принесение жертвы в дни праздника должно было показать церкви-матери, что он не презирает отеческих обычаев. Прежде чем плыть в Иудею, апостол, однако, захотел хоть ненадолго побывать в городе своей мечты, Эфесе. x x x Целую неделю плыл парусник, лавируя среди островов Архипелага, пока не приблизился к берегам Малой Азии. Из гавани Павел и его спутники, идя пешком вверх по течению реки, добрались до Эфеса. После прохладного морского ветра жара и духота города казались особенно гнетущими. Повсюду стояли тучи пыли, поднимаемые вереницами повозок, которые тянулись от ворот и к воротам. Эфес поражал всех, кто впервые оказывался на его улицах среди леса колонн, пышных памятников и статуй. Утонченность Афин, коммерческий дух Коринфа, размах многоязыкой Азии - все соединялось здесь подле гигантского святилища Артемиды, одного из семи чудес света. Толпы паломников, купцов, погонщиков мулов, моряков теснились вокруг лавок. Праздник в честь Артемиды уже миновал, и город жил кипучей деловой жизнью. Еврейский квартал Эфеса находился под непосредственным покровительством Рима; он был обширным и процветающим. Вопреки ожиданиям, миссионеров здесь встретили очень радушно; Павел уже отвык от столь почтительного отношения со стороны соплеменников. Его беседа в синагоге произвела хорошее впечатление (наветы врагов сюда еще не достигли). Павла даже просили остаться в Эфесе подольше. Но он объяснил, что связан обетом посетить Иерусалим на праздник Пятидесятницы и принести там жертву; только после этого он снова может сюда приехать. Оставив вместо себя Акилу с женой, чтобы те исподволь готовили почву для проповеди, Павел на лодке вернулся в гавань и отплыл оттуда в Иудею. x x x Лука говорит о дальнейшем его путешествии очень кратко. По словам евангелиста, Павел, "высадившись в Кесарии, поднялся в Иерусалим и, приветствовав братьев, спустился в Антиохию"[22]. Такое нежелание вдаваться в подробности кажется странным: ведь встреча с Иаковом и иерусалимскими христианами была важным событием в жизни Тарсянина. Видимо, Лука, избегавший останавливаться на конфликтах, умолчал о прохладном приеме, который его учитель нашел в церкви Иакова. Это объяснение - не просто догадка; как справедливо отметил Луи Дюшен, в Иерусалиме "смелые новшества Павла были скорее терпимы, чем признаны". Сам Брат Господень не мог отказаться от общения с Павлом, хотя тот уже прослыл хулителем Закона. Многие же другие радовались результатам "языческой" миссии; но нашлись, наверно, и такие, особенно среди эбионитов, что усмотрели в его приезде открытый вызов древнему благочестию. Не пора ли поставить на место этого вольнодумца, а не мирно беседовать с ним, как делает Иаков? По какому праву он, не знавший Иисуса, осмеливается идти против вековых устоев? Почему он не стал смиренным учеником истинных апостолов, да еще внушает иноплеменникам безумную мысль, будто Тора Господня больше не нужна?.. Тарсянин утверждает, что Сам Иисус являлся ему, но разве этого достаточно? Может ли он равняться с теми, кто жил рядом с Мессией? Скорее всего этот лжефарисей и лжеапостол - замаскированный враг Церкви. Настоящие апостолы - добрые евреи, ревнители Закона, а про Савла говорят, что он - друг римлян, прозелит или того хуже - самарянин, проникший в Церковь с целью подорвать ее изнутри[23]. Перешептываниями за спиной Павла христиане-законники не ограничились, а задумали принять против него серьезные контрмеры. Едва только Павел, удрученный и опечаленный, отбыл в Антиохию, они начали действовать. Иаков, памятуя о "соборе", вряд ли одобрял фанатиков, но старец был уже не в состоянии удержать их. Они поспешно отправились по городам, где проповедовал Павел, начиная с Галатии, и всюду убеждали новокрещенных эллинов, что Тарсянин обманул их, что для спасения недостаточно только креститься, а надо принять и Закон Моисеев. Благовестник свободы Ничего не подозревавший апостол уже почти год жил в Сирии, окруженный друзьями, когда, точно гром среди ясного неба, на него обрушилось известие из Галатии: верные ему люди сообщали, что все его дело - на грани развала. Простодушные галаты поддались увещаниям противников Павла, отреклись от своего учителя и поспешили принять обрезание. Новость эта больно ранила Тарсянина. Что было делать? Отменить обещанную поездку в Эфес и вместо этого торопиться в Галатию? Но прежде следует написать послание своим первенцам, которые, увы, оказались такими нестойкими. Потрясенный горем, обидой, гневом, он садится диктовать. Послание он начинает торжественными словами, в которых четко и недвусмысленно объявляет о своих правах. Павел, апостол - не от людей и не через человека, а через Иисуса Христа и Бога Отца, воскресившего Его из мертвых, - и все братья, находящиеся со мной, - церквам Галатийским: благодать вам и мир... Дивлюсь, что вы так скоро отпадаете в иное Евангелие от Призвавшего вас благодатью Христовой. (Впрочем, иного Евангелия нет, а есть лишь некоторые, смущающие вас и желающие исказить Евангелие Христово)[24]. По началу может даже показаться, что задето самолюбие проповедника. Но дело совсем не в этом. Он вынужден был отстаивать свой авторитет не ради себя, а ради открытой ему Истины. Несмотря на охватившие его чувства, он не отрицает, что его соперники проповедуют Благую Весть; апостол лишь указывает, что в их устах она получает превратный смысл. Наиболее резкий отпор дает Павел методам "лжебратий", которые в его отсутствие говорят о нем неправду, желая очернить его. Ведь он трудился не для себя, а для Бога. Его послали не люди, а Сам Христос, служителем Которого он избран от утробы матери. Учение, которое возвещал Павел галатам, - не человеческая доктрина. Апостол напоминает, как прежде, будучи ревнителем Закона, он противился Церкви и как Бог открыл ему Своего Сына. Поэтому ему не было нужды учиться у других. Его научил Воскресший, кода он жил в Дамаске и Набатее. Правда, в Иерусалиме он познакомился с Петром, Иоанном и Иаковом, но несет людям не их слова, а благовестие Христа Спасителя. Галатов пытаются уверить, что Тарсянин не имел одобрения "столпов", но это - ложь. Хотя для него "совсем неважно, за кого их почитают", но они сами согласились "подать ему и Варнаве руку общения", чтобы им идти с проповедью к язычникам, причем ничем их не связывая. Разве может Павел отвергать Закон Божий? Никогда бы он не дерзнул. Просто время Закона пришло к своему завершению. Он говорит это, будучи евреем, сыном народа, которому дан Закон. Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники, однако, познав, что не делами Закона человек получает оправдание, а только через веру в Иисуса Христа, - и мы во Иисуса Христа уверовали, чтобы быть оправданными верой во Христа, а не делами Закона, ибо делами Закона не будет оправдана никакая плоть[25]. "Дела Закона" - это система, охватывающая все стороны жизни, определяющая каждый шаг человека. Любая мелочь повседневного быта предусмотрена. Жить по-иудейски, как и позднее жить по-мусульмански, значит целиком быть погруженным в такую систему. Но это лишь азбука, начальная школа, воспитательное средство. Во Христе человек получает высшую свободу. Пытаясь объяснить смысл этой новой фазы духовной истории, апостол использует слово оправдание, которое века спустя в период Реформации вызовет споры и бури. Само по себе оно кажется юридическим термином, но у Павла оно значит нечто гораздо большее. В еврейском языке оно происходит от того же корня, что и слово "праведность", а праведным, то есть свободным от зла, можно считать лишь Творца. Человеческая, земная праведность, или "оправдание перед Богом", всегда относительна и условна. В сущности, никто не может претендовать на абсолютную праведность. Грех и несовершенство отделяют людей от Безгрешного и Совершенного. Это знали уже в Ветхом Завете. "Не оправдается пред Тобой ни один из живущих", - говорил псалмопевец, чьи слова Павел перефразирует, чтобы показать бессилие Закона[26]. Пророки верили в возможность чуда, когда Служитель-Мессия сокрушит преграду между Чистым и нечистыми и "оправдает" их в очах Божиих[27]. Но поскольку это уже совершилось и наступила "полнота времени", ап. Павел больше не считает возможным говорить о спасении и оправдании лишь как о чем-то ожидаемом. До прихода Спасителя праведным условно мог считаться человек, который в меру своих возможностей "жил под Законом", однако подлинно оправданных все равно не существовало. Оправдание совершают не наши усилия, а искупительная, спасающая сила Творца. Это Он, а никто другой, приближает к Себе человека и через Мессию дарует грешным прощение. Они оправданы и поэтому отныне уповают не на систему Закона, а на высшую небесную Любовь, которая открывает перед человеком возможность соединиться с Богом во Христе Иисусе. Входя в Новый Завет Господа, верующий идет путем Христовым. Закон повелевал "извне", тайна же спасения преображает дух изнутри. Я распят со Христом, и живу теперь не я, но живет во мне Христос. А что я живу во плоти, то живу в вере в Сына Божия, возлюбившего меня. Не отвергаю я благодати Божией; ибо если через Закон оправдание, значит Христос напрасно умер[28]. Так силится апостол передать скудными человеческими словами невыразимую реальность сопричастности Христу. Задача его куда трудней, чем у приверженцев старых канонов, которые просто указывали: делайте то-то и так-то. Да и бедным галатам нелегко было равняться со св. Павлом, понять глубину его мысли, проникнуться его высоким духом. Он сам не мог не чувствовать этого. "Детки мои, которых я снова в муках рождаю!.." - почти со слезами восклицает он. Чем тронуть эти простые сердца? Павел всеми силами пытается достучаться до них, напоминает, как хорошо им было вместе, как они трогательно заботились о нем, когда болезнь сделала его беспомощным. Разве не ощущали они силу Духа, которая являла себя в немощи? Неужто забыли они, как потянулась их душа к Спасителю мира? Разве не переносили они за Него гонения и скорби? Ведь были и пророчества, и знаки свыше, были свет и радость. Неужели этого мало, чтобы понять: это Бог подарил им чудо единения с Ним. Благодать нельзя заработать. Что прибавило им обрезание? Ни обряды, ни "соблюдение месяцев, времен и годов" ветхозаветного календаря ни на шаг не приблизило их ко Христу. Когда они были язычниками, они обоготворяли тварь, находились в рабстве "стихий". Теперь, подчинившись формальным уставам "подзаконной жизни", они только сменили одно рабство на другое и тем самым отреклись не от Павла, своего учителя, а от Христа. О несмысленные галаты! Кто околдовал вас? Вас, у которых перед глазами Иисус Христос изображен как распятый? Разве делами Закона вы получили Духа или проповедь веры? Неужто вы так неразумны? Начав Духом, вы кончаете теперь плотью![29] Павел был уверен, что ортодоксы, толкуя галатам о необходимости обрядов Торы, читали им из Библии, доказывали "на строке" свою правоту. Пусть так! Он, Павел, и по Писанию покажет, что такое сила божественного оправдания! Взгляните на Авраама, отца народа Божия, говорит он. Авраам не знал Закона. Что же "вменилось ему в праведность"? В ту относительную праведность, которая только и была доступна старому миру? Патриарх был возвеличен за то, что поверил Богу, вручил себя Его покрову. Закон же был дан после Авраама, чтобы приучить людей всегда помнить о Боге и показать, насколько мало они способны достигнуть идеала даже условной праведности. "Мы были заключены под стражу Закона в ожидании будущего откровения веры, так, что Закон стал для нас детоводителем ко Христу, чтобы нам быть оправданными верою"[30]. Сегодня это откровение веры дано, дано в лице Иисуса с божественной щедростью - уже не только сынам Авраама по крови, как раньше, а всем его духовным детям по вере: иудеям и эллинам, рабам и свободным, мужчинам и женщинам. x x x Порицатели Павла напоминали, что и Сам Христос соблюдал Тору. Да, отвечает апостол, Он подчинился Закону, но одновременно возвысился над ним. Как Человек он прошел человеческий путь "подзаконной жизни", но не ради порабощения букве, а ради любящей сыновней покорности Отцу. Он - единственный Избранник, истинный Сын: посланный, уничиженный, отдавший Себя служению Отцу. Поэтому Он дарует всем верящим Ему радость усыновления Богу. А так как вы - сыны, то послал Бог Духа Сына Своего в сердца наши, Духа, взывающего: Авва Отче! Так, что ты уже не раб, а сын; кто же сын, то и наследник через Бога... Для свободы Христос освободил нас. Итак стойте и не подпадайте под иго рабства[31]. Рабством апостол называет сведение веры к системе, канону, формальному правилу, то есть к тому, что было всего доступнее людям. Но этот несовершенный вид веры отжил свой век. Бог заложил начало новому миру. Он здесь, сейчас... x x x Остановимся на мгновение и спросим себя: что хотел сказать всем этим апостол? Не провозглашал ли он религию, лишенную всех внешних форм? Не тождественна ли его мысль с мыслью Руссо: "Культ, которого требует Бог, - есть культ сердца"? Не противоречит ли это словам и поступкам Христа? Да и сам Павел разве всегда чуждался обряда? Легко может показаться, что св. Павел, как и пророки, был протестантом задолго до Лютера. Действительно, Лютер нашел в словах апостола выход из тупиков магического извращения христианства. Именно Павел вернул его после горьких блужданий ко Христу и Евангелию. Однако благовестие Павла нельзя свести к одному этому протестантскому аспекту Церкви. Напомним, что апостол высоко ставил церковный порядок, таинства и целостность народа Божия, "нового Израиля". Он был слишком трезвым и реалистичным, чтобы отвергнуть внешние формы благочестия. К самой теме Церкви он вернется позже, в других посланиях. Пока же он страстно желал привлечь внимание галатов к главному, к сути всего: человек, умерший во Христе для греха и воскрешенный с Ним, становится новым творением, обретает жизнь в Боге, возносится на ту безмерную высоту, откуда многое, что казалось важным, становится малым и второстепенным. Дело не в том, что человек соблюдает правила Закона или же отказывается от обрезания, а в том, куда направлены его воля, его дух. Ибо во Христе Иисусе не имеет никакой силы ни обрезание, ни необрезание, а вера, действующая любовью[32]. Последними двумя словами мгновенно отметается всякая возможность считать себя верным Христу без верности Его нравственным заветам. Это вполне понимал и Лютер, когда говорил: "Вера без добродетели не имеет права даже называться верой". Высшая свобода, к которой зовет ап. Павел, не есть отказ от нравственных норм; это свобода Христова, свобода от рабства греху. Именно эта свобода рождает перед лицом благодати встречные волевые усилия человека. Вот почему Павел, не боясь впасть в противоречие, говорит, что нравственные предписания Закона имеют вечную ценность. Ибо вся полнота Закона в одном слове, а именно: возлюби ближнего своего, как самого себя[33]. Мысль эта не произвольная, она не изобретена Павлом. Уже Господь Иисус говорил, что весь Ветхий Завет покоится на двух основаниях: любви к Богу и любви к людям. И даже лучшие представители фарисейства, такие как Гиллель, ставили во главу заповедей этику, считая прочее "комментарием". Итак, сохраняя верность традиции и изначальному Евангелию, апостол дает понять, что вера не просто субъективное переживание, а сама жизнь. Жизнь, даруемая свыше и одновременно созидаемая при участии самого человека. Павел не ссылается прямо на Нагорную проповедь, но с предельной точностью выражает ее дух. Следование за Христом есть подражание Ему. Присутствие же Его Духа познается по практическим плодам. Плод же духа есть любовь, радость, мир, терпение, благость, доброта, верность, кротость, власть над собой, против этого нет Закона... Друг друга тяготы носите и так исполните закон Христов[34]. В Послании к галатам апостол Павел предстает перед нами как великий пророк Церкви, как "первый после Единственного". Недаром это послание называют "благовестием христианской свободы". Оно вводит нас в святая святых Евангелия, указывает на динамический эпицентр христианства. В учении апостола Павла все, кроме двух тайн - благости спасающего Бога и служения Ему верой, воплощенной в любви, - отступает на второй план. И следовательно, мы не имеем права называть Павла реформатором, который якобы изменил направление реки, зародившейся в Галилее. Проповедь его есть органическое продолжение, законный и благодатный плод того древа, что насадил Христос. Евангелие просветителя народов - это подлинная Благая Весть. Она провозглашает новый закон, закон Мессии... x x x Спешно отправив послание с доверенным лицом, апостол и сам собирается в дорогу. Чтобы залечить раны, нанесенные незрелым душам, необходимо его личное присутствие. Тем не менее, эфесский план остается в силе. Павел решает идти туда пешком - через весь полуостров, с намерением посетить города галатов. В третий раз пробирается он знакомой дорогой, петляющей среди гор и ущелий по бесконечной полудикой стране... Какие конкретно общины он посетил, мы точно не знаем, как и не знаем, насколько преуспел. С тех пор он больше не встречался с галатами и, видимо, не писал им. Единственный намек на результаты его прихода можно найти в первом Послании к коринфянам, где Павел говорит о пожертвованиях Галатийских церквей в пользу Иерусалима[35]. В то же время есть свидетельства, что ортодоксальное направление так и осталось господствующим в Малой Азии вплоть до конца I века. Это видно из Апокалипсиса, а второе Послание ап. Петра, обращенное к христианам Понта, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии, показывает, что тамошние христиане уже не считали своим учителем одного Павла. Не потому ли у него пропало желание заходить в Дервию, Иконию и Листру? Во всяком случае, он, не останавливаясь, пересек земли внутренней Галатии и Фригии, а оттуда повернул на запад, к побережью. Осенью 54 года он уже снова в Эфесе - конечной цели своего третьего путешествия. Глава одиннадцатая ТЕРНИИ ПАСТЫРСТВА Малая Азия - Македония - Греция, 57-58 годы Конфликт с коринфянами Заканчивая свое большое послание, ап. Павел просил коринфян позаботиться о сборе средств для бедных Иерусалима. Он советовал, чтобы они, по примеру галатов, откладывали, кто сколько сможет, каждый первый день недели. Эти деньги он намеревался отправить в Иудею вместе с сопроводительным письмом или же отвезти их лично. Приду же я к вам, - добавил он, - когда пройду Македонию (ибо я иду через Македонию), но у вас я, быть может, задержусь или даже перезимую, чтобы вы проводили меня, куда я буду идти. Ибо я не хочу видеть вас теперь мимоходом, поэтому надеюсь некоторое время остаться у вас, если Господь позволит. Останусь же я в Эфесе до Пятидесятницы, ибо дверь для меня открыта великая и обещающая большую деятельность, а противников много. Если же придет Тимофей, смотрите, чтобы он был у вас без опасений, ибо он делает дело Господне, как и я. Итак, пусть никто не пренебрегает им, но проводите его с миром, чтобы он пришел ко мне, ибо я с братьями жду его. Что же касается брата Аполлоса, я очень просил его придти с братьями к вам. Но совершенно не было воли на то, чтобы он пришел: придет же он, когда будет подходящее время[1]. Но все сложилось не так, как думал апостол. Побывав в Коринфе, Тимофей привез дурные вести. Ни его приход, ни послание Павла не утихомирили раздоров. Апостол понял, что придется ехать самому, и при этом - немедленно. Не дождавшись Пятидесятницы, он отправился морем прямо в Коринф. Путешествие не было удачным: у Архипелага корабль попал в бурю[2]. Это казалось недобрым предзнаменованием. И действительно, встреча в Коринфе вышла еще более тяжелой и мучительной, чем можно было предполагать. Лука вообще умалчивает о ней. Еще раньше Павел спрашивал коринфян: "Что вы хотите: придти ли мне к вам с жезлом или с любовью и духом кротости?" То, что он узнал от Тимофея и что сам увидел, заставило его высказаться со всей суровостью. Результат был плачевный. Община в целом осталась глухой к его упрекам, а один из братьев даже оскорбил апостола. Неизвестно, что больше всего послужило причиной ссоры, но Павел покинул город в самом мрачном состоянии духа, с чувством напрасно проделанного труда. Вернувшись в Эфес, он написал коринфянам письмо, полное горечи, и попросил Тита отвезти его[3]. Теперь он снова укрепился в первоначальном намерении - идти к македонцам. Тимофея и Эраста он послал вперед себя, а Титу назначил встречу в Троаде, том самом городе, откуда в 49 году Павел начал путешествие в Европу. Пятидесятницы - своего любимого праздника - он так и не смог провести в Эфесе. Новые события понудили его ускорить отъезд. Бунт эфесских ремесленников Уже наступило лето 57 года, и люди со всех концов провинции наводнили Эфес, привлеченные праздниками в честь Артемиды. В такое время легко было вызвать беспорядки, чем и воспользовались враги Павла. По рассказу св. Луки, некто Димитрий, серебряных дел мастер, собрал своих товарищей на сходку и предостерег их от опасности, которая исходила из училища Тиранна. Там проповедует некий иудей; он уже "совратил немало народа, говоря, что делаемое руками - не боги". А ведь они, мастера, только и живут Артемидой, изготовляя для паломников сувениры в виде храма или богини. Если так будет продолжаться дальше, все они останутся без заработка. Все это было, конечно, смехотворным преувеличением. В сравнении с сотнями тысяч язычников, христиан в Эфесе насчитывалась жалкая горстка. Очевидно, Димитрия подкупили или настроили люди, видевшие в Павле соперника, - целители и знахари, которые уже не раз пытались убрать его со своей дороги. Речь Димитрия подействовала, как огонь на солому. Ремесленники шумной толпой высыпали на улицу, выкрикивая традиционный эфесский клич: "Велика Артемида Эфесская!" К ним мгновенно присоединились толпы горожан, всегда готовых к бурным демонстрациям. Пытались найти Павла, но дома его не оказалось. Тогда схватили Гая и Аристарха и потащили их силой в театр. Скамьи, рассчитанные на двадцать тысяч человек, сразу же заполнились. Воцарился хаос. "Одни кричали одно, другие другое, - пишет Лука, - ибо собрание было беспорядочным и большинство не знало, из-за чего собрались". Заслышав рев толпы и узнав, что друзья подверглись опасности, Павел поспешил в театр, готовый отдать себя на самосуд черни. Однако по дороге его заметили члены городской управы, с которыми он был в дружбе, и уговорили не идти на верную смерть. Они обещали собственными мерами предотвратить мятеж и спасти Гая и Аристарха. В театре тем временем творилось нечто невообразимое. Иудейская община, боясь, что ярость язычников, как это не раз бывало, обрушится на нее, отправила некоего Александра заявить, что Павел и его единоверцы не имеют к ней никакого отношения. Поднявшись на трибуну, Александр сделал знак рукой, желая говорить, но едва узнали, что это еврей, все снова стали оглушительно скандировать: "Велика Артемида Эфесская!" Крик этот продолжался почти два часа, и, когда люди уже выдохлись, на помост вышел эфесский "секретарь", своего рода мэр города. Он спокойно начал говорить, объясняя, что на Артемиду и храм никто не посягал. Приведенные два человека не оскорбляли богиню и не совершали никакого кощунства. А если у чеканщиков есть жалоба на кого-то, они должны подать ее в суд законным порядком. Затем он перешел к прямой угрозе. Эфес - вольный город, но он подчиняется Риму. Если демонстрация не прекратится, говорил он, "мы не сможем оправдаться в этом сборище и окажемся под угрозой быть обвиненными в мятеже за то, что произошло сегодня безо всякого основания". Эта здравая речь утихомирила народ. Все постепенно стали расходиться по домам, покидая театр. Гая и Аристарха отпустили. С души Павла свалился камень, но все же он не был спокоен. Ему стало ясно, что из Эфеса нужно уходить немедленно. Апостол в Македонии Все эти события - происки врагов, споры в Коринфе, неудачная поездка туда, буйство толпы - вконец измотали Павла. В печали он расстался с учениками и пешком отправился на север вдоль побережья в Троаду, надеясь, что Тит уже успел туда приехать. Но его ждало разочарование. Верного помощника в городе не было. Это еще больше расстроило Павла, нуждавшегося в дружеском слове. "Плоть наша, - писал он потом об этих днях, - совершенно не имела покоя, и со всех сторон мы были угнетаемы: извне - борьба, внутри - страхи"[4]. Он даже не нашел в себе сил для проповеди и общения с братьями Троады, ради чего, собственно, и прибыл в город, и торопливо простившись с ними, отплыл на корабле в Македонию. Морской переход, дорога среди гор и лесов, и вот, наконец, он снова в милых сердцу Филиппах. Здесь, в тихом городке, он нашел людей, всегда понимавших и любивших его, а главное - тут были Тимофей, Эраст (быть может, Лука) и Тит, подоспевший из Коринфа с радостной новостью. Письмо, написанное "в слезах", пробудило совесть братьев. Они просили прощения и выражали надежду, что еще раз увидят у себя апостола. Обрадованный Павел готов был забыть все, однако отложил поездку до осени. Ему хотелось, чтобы коринфяне глубже ощутили свою вину, да и сам он еще не вполне успокоился. Лето он провел в странствиях по Македонии и проповедовал даже в соседней Иллирийской земле (нынешней Албании). Однако мысли его постоянно были заняты Коринфом. Тем же летом он написал туда послание, которое Тит охотно взялся отвезти*. Он был очень расположен к коринфским братьям и всеми силами стремился послужить их примирению с учителем. x x x Послание явилось не только апологией апостола, но также и разъяснением миссии благовестника. В нем Тарсянин, как никогда подробно, описывает свои злоключения, трудности и опасности, которые постоянно сопровождали его. Сколько раз он был на волосок от гибели! И тем более грустно ему видеть неблагодарность своих чад. Он медлит идти к ним, только "щадя" их. Я рассудил для себя так: не приходить к вам снова в огорчении. Ибо если я огорчаю вас, кто меня обрадует, как не тот, кого я огорчаю... Моя радость есть радость всех вас. Ибо от великой скорби и стеснения сердца я писал вам со многими слезами - не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы узнали мою огромную любовь к вам. Если кто огорчил, то не меня огорчил, а в какой-то мере (чтобы не преувеличить) - всех вас. Для него достаточно этого наказания со стороны большинства, так что лучше вам, наоборот, простить его и утешить, чтобы он не погрузился в чрезмерную печаль. Поэтому я прошу вас отнестись к нему с любовью[5]. Что соблазнило и поколебало коринфян? Что есть иные, "высшие" апостолы? Но ведь по существу он, Павел, им не уступает, хотя "неискусен в слове". Они евреи? - И я. Израильтяне? - И я. Семя Авраамово? - И я. Служители Христовы? В безумии говорю: я более. Больше в трудах, больше в тюрьмах, безмерно под ударами, часто на краю гибели[6]. А те "лжеапостолы", которые обвиняют его в самозванстве, - не кто иные, как "коварные работники, принимающие вид апостолов Христовых". Он же не ищет славы от людей. Ибо мы не себя проповедуем, а Христа Иисуса как Господа, себя же - как рабов ваших ради Иисуса[7]. Бог, повелевший в начале веков воссиять свету, зажег новый свет Духа в сердцах Своих посланников. Их апостольское служение есть чудо спасающего Господа, тайна явления Его в людях, предназначенных Им для проповеди. Пусть он, Павел, слаб, пусть носит свое сокровище "в глиняном сосуде", пусть его гонят и поносят, точно обманщика и шарлатана, - его дело - это часть спасительного плана Божия. "Мы посланники от лица Христова, словно Бог увещевает через нас. Мы просим от лица Христа: примиритесь с Богом"[8]. Нигде с такой глубиной не открывается таинство священства как в этом послании. С одной стороны, немощный страдающий человек, а с другой - власть Духа Божия, которая делает посланца "соработником" Христа Спасителя. Оправдание и примирение совершается через пастыря душ как через орудие Господне. Именно сейчас в апостольской проповеди осуществляется высшее предначертание. "Вот теперь время благоприятное, вот день спасения", Сам Христос повелевает Павлу стать выше буквы и учить о свободы детей Божиих. Такую уверенность мы имеем через Христа пред Богом. Не то, чтобы мы сами по себе были способны что-либо помыслить, словно от себя, но способность наша от Бога, Который сделал нас способными быть служителями Нового Завета, - не буквы, но Духа, ибо буква убивает, а Дух животворит[9]. Но без вспаханной земли как взойдет семя? Без участия самих верующих не будет ли дело благовестника бесплодным сизифовым трудом? И конечно, все будет напрасно без доверия к тому, кто несет Благую Весть... Апостол вновь возвращается к дням своего призвания, вспоминает о видениях, которые нельзя описать словами, о помощи свыше, которая являлась именно в момент болезни или неудач. "Когда я немощен, то я силен", - говорит он. И это не парадокс, а реальность его жизни. Необходимость оправдываться тяготит Павла: "Я дошел до неразумия. Вы меня заставили". Снова и снова вынужден он объяснять, почему не брал у коринфян деньги. "В чем вы были поставлены в худшее положение в сравнении с другими церквами? Разве только в том, что я не стал вам в тягость. Простите мне такую обиду!" Горькая ирония слышится в этих словах. Павлу, конечно, не хотелось бы их произносить, но любовь к неблагодарным ученикам и тревога за них повелевают высказаться до конца. "Для того я прошу это в отсутствии, чтобы, придя, не поступать строго - по власти, которую Господь дал мне не для разрушения, а для созидания". Он выражает надежду, что ко времени их встречи многое в общине изменится: споры утихнут, виновные осознают свой грех. Но если этого не произойдет, он, Павел, будет для них строгим судьей. Уже в третий раз иду к вам... Я предупреждал и предупреждаю (как тогда, когда приходил вторично, так и теперь, отсутствуя) впавших прежде в грех и всех прочих, что если я снова приду - не пощажу, раз уж вы идите доказательства, Христос ли говорит во мне... Ибо и распят Он был в немощи, но жив силой Божией. И мы немощны в Нем, но будем живы с Ним силой Божией в вас"[10]. Павел знал свою особенность: в личном общении он мягче, чем когда пишет. Поэтому он не жалел, что в предыдущем письме был так резок. "Если я и огорчил вас посланием, то не раскаиваюсь, если и раскаиваюсь, то вижу, что то послание, хотя на краткое время, но вас огорчило. Теперь я радуюсь - не тому, что вы были огорчены, а тому, что огорчены были к покаянию". Достаточно жестким было и это - четвертое по счету письмо. Но все же в нем преобладает надежда на добрые плоды его суровости. А Тит, со своей стороны, укрепил его в мысли, что назрело, наконец, время побывать у коринфян лично. Хотя уже наступила зима и корабли не ходили, апостол все же решил больше не откладывать путешествие. Поэтому он отправился пешком, как в первый раз, минуя Афины. Письма и время сделали свое дело. Примирение было полным. Три месяца прожил апостол в Коринфе. Когда же приблизилась весна 58 года, он смог, не торопясь, в спокойной обстановке подвести итоги. Эгейские берега пройдены, и не один раз, пожертвования собраны. Пришла пора, посетив Иерусалим, начать проповедь в западных областях империи. Разумеется, нельзя было миновать Рим, да и Павел уже давно хотел там побывать. Однако в Риме существовала большая, основанная другими миссионерами, община, а Павел предпочитал трудиться там, где люди еще не слышали Благой Вести. Ввиду этого он счел своим долгом написать христианам Рима, чтобы изложить им свое Евангелие. К сожалению, на этом месте рукопись оканчивается КОММЕНТАРИИ Глава 1 a) См.: А. Мень Сын Человеческий; На пороге Нового Завета b) В некоторых древних рукописях IV Евангелия он назван Иоанном c) В цитируемых тестах курсив А. Меня d) Точнее Кефа e) Такие кущи (шалаши или палатки) ставили в праздник Суккот (Кущей) в воспоминание о временах странствия по пустыне, когда Господь пребывал "среди стана" народа Божия f) Противник (арам.) Глава 2 a) См. "Вестники Царства Божия", Брюссель, 1972. b) См.приложение о фарисеях в нашей книге "Сын Человеческий". Глава 3 a) Предание называет их дьяконами (от греч. диакониа, служение), но в Деяниях этого слова нет. b) Савл есть слегка измененное имя Саул (Шаул). c) Единственные упомянутые им его родственники, христиане Андроник и Юния, жили в Иерусалиме и обратились раньше Савла (Рим 16,7). Глава 4 a) См. ниже гл.12. Глава 8 a) Полное его имя было Эпафродит. Глава 10 a) Неизвестно, был ли Сосфен тоже начальником синагоги, сменившим Криспа (Деян 18, 17) b) Это 1-е Послание к коринфянам ПРИМЕЧАНИЯ Гл. I. "Они пошли за Ним" 1) Типичным образчиком такого подхода является книга немецкого философа А.Древса "Легенда о Петре" (русск. пер. "Жил ли апостол Петр?", М., 1924). Аргументы Древса без существенных изменений повторяли и другие авторы, отрицавшие достоверность Евангелий. 2) Иосиф Флавий. Иудейская война, II, 9, 1; 13, 2; Археология, XVIII, 2, 1; XX, 8, 4; Автобиография, XII. 3) Имя Симон было распространенным среди греков (так, в частности, звали одного из учеников Сократа). Оно созвучно с еврейским именем Шимон (Симеон). У иудеев эллинистической эпохи было в обычае носить два имени - отечественное и греческое (или римское). 4) 1 Кор 9, 5. 5) См. апокрифические "Деяния ап. Петра" (ANT, р.300-302). Способы рыбной ловли на Галилейском море остались в настоящее время почти теми же, что и в древности (см.: M. L. Miller. Encyclopedia of Bible Life. London, 1967, p. 346). Сведения об условиях промысла на озере любезно предоставлены нам А. Волохонским, ученым из Тивериады. 6) См.: Лк 7, 5. Современные развалины капернаумской синагоги относятся к V в. Но она стоит на месте той, что была разрушена в 70 году, и возводилась, вероятно, с использованием старого строительного материала. См.: S. Loffreda. La Synagogue de Capharnahum. Les dossiers de l'archeologie. 1975, N 10, p. 74-81. 7) После смерти Ирода Великого (4 г. до н.э.) Палестина была разделена на 4 области, 3 из которых управлялись его сыновьями (Архелаем, Филиппом и Антипой), получившими титулы тетрархов (четверовластников). В 6 г. н.э. Архелай, правивший на юге (в Иудее), был смещен и область отдана под непосредственный контроль римского прокуратора. 8) См.: V. Korbo. La maison de Saint Pierre a Capharnahum. Les dossiers de l'archeologie. 1975, N 10, p. 65-71. 9) См.: Деян 10, 14. 10) Таргум на Ис 12, 3; Мидраш Еккл 2, 1. См.: А. Смирнов, прот. Мессианские ожидания и верования иудеев около времени Иисуса Христа. Казань, 1899, с. 408; G. Scholem. The Messianic Idea in Judaism. New York, 1975, p. 20; W. D. Davies. Paul and Rabbinic Judaism. L., 1958, p. 72-73. 11) Обычно в Новом Завете Симон именуется Петром. Кефой (Кифой) он назван только в Ин 1, 42; 1 Кор 1, 12; 3, 22; 9, 5; Гал 2, 9. В греческом тексте Мф 16, 18, чтобы приблизить слово Петр к двузначному слову Кифа, наименование апостола дается в двух вариантах: "Ты Петр (Петрос, Камень), и на этой скале (петра) Я построю Церковь Мою". Закреплению за апостолом греческого варианта прозвища способствовало то, что в античное время существовало имя Петр (ср., напр., Иосиф Флавий. Древн., XVIII, 6, 3). 12) См.: Иер 16, 15-16; Иез 47,10. 13) На Геннисарете, в силу особенностей водного режима, в отдельных местах скапливаются большие массы рыб. Чудесность совершенного Христом заключалась в том, что Он указал апостолам, где найти такое скопление. 14) Лк 6, 12-13; ср. 9, 18. 15) Об "апостолах" ветхозаветной Церкви есть следующие свидетельства: Талмуд. Берахот V, 5; Авот р. Натана, VIII; Бава Батра 8в; Песахим 8 в и др.; св. Юстин. Диалог с Трифоном, 17, 108, 117; Евсевий. Толк. на Ис 18; Епифаний. Против ересей, 1, 128; Кодекс Феодосия, XVI, 8, 14. Хотя эти данные относятся к первым векам н.э., но, как