аной вернулись, мать уже приготовила ужин. Ни мы, ни родители не видели Каш Гвард. Однако мы могли представить, что же произошло в церкви. Дверь была взломана, но воины не обнаружили своих жертв. Мы могли представить себе их ярость: люди ускользнули, не оставив после себя никаких следов. Даже если они нашли тайный ход - а я сомневался в этом, - он мало помог бы им. Однако все мы были в глубокой печали - ведь мы лишились нашей церкви. Теперь она для нас потеряна надолго. И снова в этом был повинен Иохансен. На следующее утро я пошел разносить молоко. Старый Сэмюэль вышел из своего домика и приветствовал меня. - Дай мне немного молока, Юлиан! - крикнул он, а когда я приблизился, он пригласил меня войти в дом. Дом у него был маленький и весьма просто обставленный. В одном углу лежала груда шкур, которая служила постелью, а посреди комнаты стоял чурбан, который мог использоваться и как стол, и как стул. За домом у него была маленькая мастерская, где он работал и где у него хранились предметы его ремесла - ремни, кошельки, головные шнурки и тому подобное. Он провел меня в мастерскую и выглянул в окно, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. - У меня здесь есть свадебный подарок для Хуаны, - сказал он. - Я забыл подарить его во время. Ты можешь передать его ей с лучшими пожеланиями от Сэмюэля еврея. Эта вещь принадлежала моей семье еще со времен Великой войны, когда мой народ сражался на стороне твоего народа. Один из моих предков был ранен во Франции и лечили его в Риме. Сиделка Римской Католической Церкви дала эту вещь моему предку с тем, чтобы она всегда напоминала ему о Риме. Эта девушка полюбила моего предка, но она не могла выйти за него замуж, так как была монахиней. Эта вещь передавалась из поколения в поколение - и это самое ценное, что есть у меня. Я старик, Юлиан, и последний в своем роду. Я хочу передать эту вещь тем, кого люблю больше жизни. Мне кажется, что я долго не проживу на этом свете. Вчера, когда я шел из церкви, за мной следили. И он подал мне кожаную сумку, в которой было двойное дно. - Взгляни на это, - сказал он, - а потом спрячь так, чтобы никто не видел это. Открыв второе дно, я достал маленькую фигурку, вырезанную из кости. Это был человек, прибитый гвоздями к кресту, человек с терновым венцом на голове. Это была прекрасная работа. Подобного я не видел никогда в жизни. - Великолепно, - сказал я. - Хуана будет тебе очень благодарна. - Ты знаешь, кто это? - спросил он и я был вынужден признать, что не имеют понятия. - Это изображение Сына Бога на кресте, - объяснил он. - фигурка вырезана из слоновой кости. Хуана будет... - тут он схватил меня за руку. - Быстро! Прячь ее. Кто-то идет! Я сунул фигурку в складки туники, а в это время к мастерской приближалось несколько человек. Они шли прямо к мастерской и тут мы поняли, что это Каш Гвард. Ими командовал капитан. Это был один из офицеров, которые прибыли сюда вместе с Ортисом. Он был знаком мне. Капитан посмотрел сначала на меня, затем на Сэмюэля, и обратился к старику. - Судя по тому, как мне описали тебя, ты и есть Сэмюэль - еврей? Мозес кивнул: - Меня послали допросить тебя, - сказал капитан. - И ты должен мне говорить только правду. Мозес молчал. Он стоял, маленький, сухонький. Казалось, он стал совсем маленьким с того момента, как здесь появился офицер с солдатами. Офицер повернулся ко мне и осмотрел с головы до ног. - Кто ты и что ты здесь делаешь? - спросил он. - Я Юлиан Девятый, - ответил я. - Я разношу молоко и остановился здесь поговорить со старым другом. - Нужно поаккуратней выбирать друзей, юноша, - рявкнул офицер, - я хотел отпустить тебя, но теперь я задержу тебя тоже. Может быть ты будешь нам полезен. Я не знал, что он хочет, но был твердо убежден что помощи от меня он не получит. Капитан повернулся к Мозесу. - Не вздумай мне лгать! Ты был на тайном собрании. Вы поклонялись запрещенному богу и плели заговор против законных властей. Четыре недели назад ты тоже был на тайном собрании. Кто был с тобой вчера? Сэмюэль смотрел прямо в глаза офицеру и молчал. - Отвечай мне, грязный еврей! - крикнул офицер. - Или я найду способ заставить тебя говорить. Кто был с тобой? - Я не буду говорить, - ответил Сэмюэль. Капитан повернулся к сержанту. - Дай ему урок, чтобы он понял, что отвечать придется. Сержант взял винтовку со штыком, приставил острие штыка к ноге старика и резким движением вонзил ему в ногу. Старик закричал от боли и отскочил назад. Я побелел от ярости, одним прыжком подскочил к сержанту и, схватив его за шиворот, бросил его на пол. Тут же на меня были направлены дула винтовок. Капитан вытащил пистолет и прицелился мне в голову. Затем они связали меня и бросили в угол. Обращались со мной при этом не очень вежливо. Капитан хотел пристрелить меня на месте, но сержант что-то прошептал ему. После этого капитан приказал обыскать нас. Во время обыска у меня нашли то, что дал мне Сэмюэль. Губы капитана скривились в довольной улыбке. - Вот оно! - воскликнул он. - Это же прямое доказательство. Теперь мы знаем, что он один из тех, кто поклонялся запрещенному богу и плел заговор против правительства. - Это не его, - сказал Сэмюэль. - Это мое. Он даже не знает, что это. Я показывал ему это, когда появились вы. Я сказал, чтобы он спрятал это. Это просто любопытная вещичка, сохранившаяся со старых дней. - Значит ты виновен, - сказал капитан. Старый Сэмюэль хитро улыбнулся. - Ты когда нибудь слышал, чтобы евреи поклонялись Христу? Офицер внимательно взглянул на него. - Это верно, - был вынужден признать он. - Ты не поклоняешься Христу, но ты наверняка поклоняешься кому то другому. Это все равно. Вот что ждет всех ваших богов. - И он швырнул изображение на пол и стал топтать его ногами, пока не изломал на куски. Старый Сэмюэль побледнел, глаза его расширились, но он не проронил ни слова. Снова капитан начал требовать от него имен, кто был с ним в церкви. Но Сэмюэль молчал. Тогда они стали колоть его штыками. Вскоре тело старика превратилось в кровоточащую рану, но он молчал. Тогда офицер приказал зажечь огонь и накалить штык. - Иногда горячая сталь более эффективна, чем холодная, - сказал он. - Тебе лучше сказать всю правду, старик. - Я не скажу ничего, - простонал Сэмюэль, - вы можете убить меня, но ничего не узнаете. - Но ты никогда не пробовал горячей стали, - предупредил капитан. - Она вынимала тайны из гораздо более стойких людей, чем ты, старый грязный еврей. Давай лучше скажи правду сейчас, ведь ты ее все равно скажешь. Но старик молчал и они начали свое гнусное дело: они привязали старого Сэмюэля к скамье, раскалили штык до красна и начали жечь его. Крики были ужасны - казалось, что камни могли бы смягчиться при виде этих мук, но сердца этих зверей были тверже, чем камни. Он страдал! О, боги, как он страдал! Но они не заставили его говорить! Наконец он потерял сознание и тогда этот зверь капитан подошел к нему и ударил тяжелым сапогом в лицо. После этого настала моя очередь. Он подошел ко мне. - Скажи мне, что знаешь ты, свинья Янки! - прорычал он. - Я лучше умру так же, как умер он, - сказал я, будучи уверенным, что старик мертв. - Ты будешь говорить, - взревел капитан, обезумев от ярости. - Ты будешь говорить, или я выжгу твои глаза. - Он подозвал солдата с раскаленным почти добела штыком. Когда солдат приблизился ко мне, ужас пронизал меня. Я уже старался разорвать веревки, чтобы помочь Сэмюэлю, когда его мучили, но тогда мне это не удалось. Но сейчас, видя, что ожидает меня, я поднялся и веревки полопались на мне. Солдаты отступили назад в изумлении. - Ну, - сказал я. - Идите ко мне. Идите ко мне, я убью вас всех. Но только помните, что вы нарушаете закон. У вас нет доказательств моей виновности и вы не имеете права мучить меня. Сержант снова прошептал что-то офицеру. Тот пробормотал что-то и быстро вышел на улицу. - Да, - сказал сержант. - У нас нет доказательств. И мы не хотели причинять тебе боль. Мы хотели просто попугать тебя. Но против этого, - и он ткнул пальцем в Сэмюэля. - У нас есть доказательства. И то, что мы делали, делали по приказу. Держи язык за зубами, а то тебе будет хуже. Благодари звезду, под которой ты родился, что ты не умер также, как он. Сержант и солдаты с ним вышли. Я увидел, как они прошли по двору, а затем раздался звук копыт лошадей. Я едва верил тому, что избежал смерти. Я не мог понять, почему же это произошло. Причину я узнал позже и тогда это не показалось мне чудом. Я подошел к бедному старому Сэмюэлю. Он еще дышал, но был без сознания. Истерзанное тело было исколото штыками, на нем зияли страшные раны, один глаз... но зачем я буду рассказывать, что сделали эти звери со стариком? Я отнес его в дом, положил на постель и смазал маслом его ожоги. Это было единственное, что я мог сделать для него, так как я ничего не знал. Теперь на земле не было врачей и не было мест, где учили лечить людей. Оставались только те, кто еще лечил травами, делал мази из растений. Однако им не удавалось спасти своих пациентов и поэтому мы им не доверяли. Оказав ему помощь, я сел рядом с ним. Я хотел, чтобы он, придя в сознание, нашел рядом с собой друга. Я сидел, и смотрел, как он умирает, и слезы стояли у меня в глазах. Я любил старого еврея, как любили его все, кто его знал. Это был добрый, мягкий человек. Он был добр ко всем, и даже готов был простить врагов. Но то, что он был мужественный человек, доказала его смерть. Я добавил еще одну метку на своем счете к Питу Йохансену. На следующий день мы с отцом и Джимом похоронили старого Сэмюэля. Местные власти конфисковали весь его скудный скарб. Но я успел забрать самое ценное - я собрал с пола обломки человека на кресте и положил их в маленький кожаный мешочек, где он хранил это изображение. Я отдал обломки Хуане. И когда я рассказал обо всем, она заплакала и поцеловала эти остатки. А потом она взяла клей, который мы вываривали из костей, и склеила изображение так, что никто не мог бы догадаться, что оно было сломано. Когда все высохло, Хуана положила его снова в мешочек и стала носить его на своей груди под одеждой. Через неделю после смерти Сэмюэля меня вызвал Птав и сообщил, очень неохотно, что тевиос решил выделить мне землю, которая граничит с участком моего отца. И снова, когда я уходил, меня остановила его жена. - Это оказалось легче, чем я ожидала, - сказала она. - Ортис ссорится с тевиосом, так как желает иметь здесь неограниченные права. И представители тевиоса, зная, что Ортис ненавидит тебя, решили все же дать и тебе землю, несмотря на возражения Ортиса. Я уже слышал о растущих разногласиях между Ортисом и тевиосом, и знал, что именно они спасли мне жизнь после столкновения с Каш Гвард. Капитан не рискнул нарушить законность, у него не было доказательства моей виновности и он побоялся вызвать недовольство тевиоса. В следующие месяцы я был занят строительством дома и приведением участка в порядок. Я решил заняться разведением лошадей и получил на это разрешение тевиоса - снова против воли Ортиса. Разведение лошадей не разрешалось частным лицам - этим занималось государство, но в отдельных случаях табуны поручались и частным людям, хотя за властями сохранилось право в любой момент отобрать лошадей. Я знал, что это не очень прибыльное дело, но я очень любил лошадей и мне хотелось иметь их, хотя бы немного. А для жизни я разводил бы немного овец, свиней, куриц. Отец дал мне немного овец и куриц. Кое-что я прикупил сам, а также я купил у тевиоса двух старых кобыл и одного пятилетнего жеребенка, такого дикого, что никто не смел приблизиться к нему. Его даже хотели убить, но все же я решил приобрести его. Этот жеребец обошелся мне всего в одну овцу. Расплатившись, я взял веревку и пошел за жеребцом. Мне пришлось долго усмирять свирепого зверя, который пытался укусить меня, ударить копытом, но в конце концов мне удалось доказать ему, что я сильнее и он признал во мне хозяина. Он даже позволил мне подойти к нему и погладить его шею, хотя при этом он грозно фыркал и косил на меня глазами. Вскоре я решил, что его уже можно вывести из стойла. На улице я снова успокоил его затем неожиданно вскочил на него. Он долго сопротивлялся и делал все, чтобы сбросить меня на землю. Но мое искусство и моя сила взяли верх. Жеребец подчинился неизбежному и даже наблюдавшие за мной Калькары восхищенно зааплодировали. А дальше все было просто. Я взял его лаской, которое животное не знало раньше. Он признал во мне не только хозяина, но и друга. Он стал настолько послушен и ласков, что даже позволил Хуане ездить на себе. Я любил животных, но ни одно животное я не любил так, как Красную Молнию - так я назвал жеребца. Власти на некоторое время оставили нас в покое, так как были заняты ссорами между собой, Джим сказал, что есть старая пословица; честные люди могут чувствовать себя спокойно, когда воры ссорятся между собой. Но это не могло длиться вечно и вскоре над нами разразилась гроза. Однажды вечером Каш Гвард арестовал моего отца за торговлю ночью. Они схватили его на улице и увели, даже не позволив попрощаться с матерью. Мы с Хуаной были в своем доме и не знали ничего, пока мать не прибежала к нам. Она сказала, что это произошло очень быстро. Они схватили отца, посадили на лошадь и ускакали галопом. Странно, что ни я ни Хуана не слышали стука копыт. Я сразу пошел к Птаву, желая узнать, почему арестовали отца. Но тот изобразил полнейшее недоумение. От него я поехал к баракам Каш Гвард, где располагалась военная тюрьма. После захода солнца к этим баракам было запрещено приближаться, поэтому я привязал Красную Молнию в лесу вблизи развалин, и пошел туда пешком. Тюрьма представляла собой пространство, огороженное высоким забором. По помосту вокруг забора ходили часовые, а заключенные находились внутри. Здесь содержалось не более пятидесяти заключенных, так как это была временная тюрьма, где находились те, кто ждал суда или же был осужден на каторгу в шахтах. Для посылки в шахты набирали отряд в двадцать пять человек. Затем их вели под конвоем на шахты. Путь был очень тяжелым и почти каждый пятый умирал во время дороги. Хотя срок, на который люди ссылались на шахты, был маленьким, не больше пяти лет, оттуда никто не возвращался. Работа была очень тяжелая, условия жизни ужасные. Я незамеченным добрался до стены тюрьмы. Все эти Каш Гвард были плохими солдатами, ленивыми и неисполнительными. Однако я думаю, что Ярт должен был подтянуть дисциплину в войсках, если он намеревался установить военную олигархию. Хотя я и добрался до стены, но окликнуть отца я не мог. Ведь любой звук привлек бы внимание часовых. Наконец я нашел трещину в заборе и подозвал ближайшего заключенного. Я попросил его привести сюда Юлиана Восьмого. Вскоре он привел отца и мы поговорили шепотом. Он рассказал, что схвачен за незаконную торговлю и что его будут судить завтра. Я предложил ему помощь в побеге, но отец отказался, сказав, что он невиновен, что его непременно оправдают, так как он уже несколько месяцев не занимался незаконной торговлей. Наверняка они просто ошиблись и его освободят утром. Я сомневался в этом, но он не хотел слышать о побеге. - Куда мне бежать? - спрашивал он. - Значит мне всю жизнь придется прятаться в лесу. Мне никогда не удастся вернуться к твоей матери, я всегда буду преступником. Я думаю, что не это заставило его отказаться от побега. Он был уверен, что в случае побега все подозрения лягут на меня и он боялся за меня. Во всяком случае я ничего не сделал для его побега и с тяжелым сердцем и мрачными предчувствиями отправился домой. Все суды в тевиосе были публичными, хотя мало кто ходил на них. Но по новым законам Ярта военные суды стали закрытыми и мой отец должен был предстать перед таким судом. 9. Я БЬЮ ХЛЫСТОМ ОФИЦЕРА Прошли дни томительного ожидания, когда мы не имели никаких сведений, ничего не слышали, ничего не знали. И вот однажды один воин Каш Гвард постучал в нашу дверь. Хуана и я были с матерью. Мы были ошарашены такой вежливостью со стороны Каш Гвард. Воин вошел по моему приглашению и долго стоял, глядя на мать. Это был всего лишь юноша, высокий, крепкий, но юноша. В глазах его не было той жестокости и тупости, которая отличала Калькаров. Он был несомненно ни чистокровный Калькар и кровь матери возобладала в нем. Наконец он заговорил. - Кто здесь жена Юлиана Восьмого? - спросил он, хотя все время смотрел на мою мать. - Я, - ответила мать. Юноша переступил с ноги на ногу, опустил голову. - Мне очень жаль, - сказал он, - но я принес вам ужасную весть, - и мы поняли, что случилось нечто ужасное. - Шахты? - спросила мать и юноша кивнул. - Десять лет, - сказал он так, как будто говорил о смертном приговоре. Да так оно и было. - Ему не дали даже возможность оправдаться. Это звери, настоящие звери! Я не смог скрыть своего удивления при таких словах юноши и он заметил это. - Мы не все звери, - поспешил сказать он. Я начал его расспрашивать и выяснил, что он стоял часовым у дверей суда и слышал все. На суде был всего один свидетель обвинения, а отцу не дали возможности защищаться. Я спросил кто же свидетель. - Я не знаю его, - ответил юноша. - Высокий, сутулый. Мне показалось, что его называли Пит. Но я уже знал все. Я посмотрел на мать. Глаза ее были сухими, а лицо приняло такое выражение, какого я никогда в жизни не видел у нее и не предполагал увидеть. - Это все? - спросила она. - Нет. Не все. Мне приказано передать, что вам дается тридцать дней, чтобы найти другого мужа. - Он сделал шаг к ней. - Простите меня, - сказал он. - Все это жестоко, но что мы можем сделать? С каждым днем становится все хуже. Даже среди Каш Гвард... - но он внезапно замолчал, сообразив что говорит с незнакомыми людьми и говорит такое, за что... Он повернулся, вышел из дома и вскоре раздался стук копыт по дороге. Я думал, что мать упадет в обморок. Но она не упала. Она была сильная женщина. А в ее глазах, в которых я всегда видел любовь, сейчас засветилось какое-то новое выражение. Они стали горькими, наполнились ненавистью. Она не плакала - хотя лучше бы она заплакала, - нет, она громко расхохоталась. Мне стало страшно за нее. То, что начал говорить юноша воин, зародило во мне слабую надежду. Уж если среди Каш Гвард зародилось недовольство... Значит настало время восстания. Ведь даже если только часть Каш Гвард присоединиться к нам, мы можем победить. Можем освободить пленников и основать свою республику, подобную тем, что были на земле раньше. О, Боги наших отцов! Тысячи раз я слышал и сам принимал участие в обсуждении планов восстания. Я знал, что даже после нашей победы у нас не будет идеального социального общества. Снова будут бедные и богатые, эксплуататоры и эксплуатируемые. Но ведь счастье каждого будет в его собственных руках. Идеальное общество это недостижимая мечта людей, его не может быть на земле. Все это я понимал, но зато у нас снова будут искусство, музыка, церковь, школы... У нас снова будут счастливые дни. Я стал готовиться: переговорил со всеми, кому можно доверять и получил от них согласие присоединиться к восставшим, когда их будет достаточно много. Кроме того я все время был занят работой. Ведь на мне лежала забота о двух участках земли. Примерно через месяц я возвращался домой вместе с Хуаной. Мы ходили искать овец, отбившихся от стада. Однако мы нашли только кости - то, что оставили собаки от овец. Матери не было в нашем доме, хотя она обычно проводила время у нас. Я пошел в дом отца. И тут я услышал звуки, которые заставили меня пролететь оставшееся расстояние до дома одним прыжком. Я ворвался в дом без стука и увидел свою мать в объятиях Пита. Она отчаянно старалась вырваться. Но он был большой и сильный. Он услышал меня, повернулся и, стараясь сдержать меня, одной рукой он вытаскивал нож. Я ударил его в лицо и он отлетел в другой угол комнаты, но тут же поднялся, сжимая нож в руке. Кровь текла у него по разбитому лицу. Он снова пошел ко мне. Я ударил его еще раз, он снова упал, но опять поднялся и пошел ко мне, яростно размахивая ножом. Тогда я схватил его руку, вырвал нож. Он понял, что у него нет ни малейшего шанса против меня. Он упал на колени и начал просить пощады. - Убей его, Юлиан, - сказала мать. - Убей убийцу своего отца. Меня не нужно было просить об этом. Наконец я дождался момента, когда мог рассчитаться с этим человеком. Он плакал. Слезы текли по его щекам. Он даже пытался выскочить за дверь, но я успел поймать его. Мне доставляло наслаждение забавляться с ним, как кот забавляется с мышью. Затем я позволил ему попытаться выскочить в окно, даже просунуть туда голову, но я снова схватил его, втащил в комнату, бросил на пол. Наконец я повалил его и наступил ногой на грудь. - Ты убийца моего друга Сэмюэля, предал моего отца: а сейчас ты напал на мать. Чего ты ждал, свинья? На что надеялся? Ты что сошел с ума? Ты ведь знал, что я убью тебя! Говори! - Они сказали, что тебя сегодня арестуют, - пролепетал он. - Они солгали. Они сказали, что еще к полудню ты будешь в тюрьме. Черт бы их побрал, они обманули меня. Так вот оно что! Мне повезло, что у меня отбились овцы. Это помогло мне отомстить за отца и защитить честь матери. Но ведь они еще придут. Я должен торопиться. Я взял голову Пита и начал поворачивать ее, пока у него не хрустнули позвонки. Таков был конец предателя Пита. После этого я пошел на речку и не прячась бросил тело в воду. Мне было плевать, что меня увидят. Меня арестуют и так. Им не нужен предлог. Но приготовил нож и спрятал его на себе. Но они не пришли. Они солгали Питу, как лгали всем и всегда. Следующий день был базарным днем и днем уплаты налогов. Я пошел туда, взяв овец и для продажи и для уплаты. Сур проходил по рынку, собирая налог. И там где он шел, немедленно начинались и оживленные разговоры и перебранка. Я не мог понять, в чем дело, но долго ждать мне не пришлось: он приблизился ко мне. Это был полуграмотный человек, не умеющий писать и считать, так что его записи всегда были неточными. Правда каждая его ошибка была в сторону увеличения. Я всегда знал свой долг и всегда спорил с Суром, если тот хотел взять с меня лишнее. В этом месяце я должен был одну овцу, но он запросил с меня три. - С чего бы это? - спросил я. - Ты был должен полторы овцы, а так как с тех пор налог удвоился, ты должен три овцы. Теперь я понял, почему на рынке воцарился такой шум. - Но как мы теперь будем жить, если ты забираешь все? - Мне наплевать, будешь ты жить, или умрешь. Но пока жив, ты будешь платить налог. - Я дам тебе три овцы потому, что они у меня сейчас есть. Но учти, в следующий базарный день я возьму в качестве подарка для тебя самый твердый сыр, какой только смогу найти. Он промолчал, так как боялся меня, хотя стоял в окружении солдат. Однако лицо его стало невероятно злым. Когда он отошел от меня, я пошел к людям, обсуждавшим новый налог. Их было человек пятнадцать и все они были очень злы. Они спросили меня, что я думаю обо всем этом. - Черт побери! - воскликнул я. Я думаю то же, что и всегда. Пока мы будем принимать это без ропота, они будут увеличивать налоги. А сейчас налог такой большой, что многим из нас его не выдержать. - Они забрали у меня все, даже семена, - сказал один из них, - Теперь мне нечем сеять и моя семья умрет с голоду. - Что же нам делать? - безнадежно спросил кто-то. - Мы можем отказаться платить налоги, - ответил я. Они посмотрели на меня так, как будто я предложил им покончить с собой. - Но ведь со сборщиком ходят солдаты. - Нас больше, чем их, - сказал я. - Но не можем же мы сражаться против ружей голыми руками. - Но ничего другого не остается. - Лучше умереть мужчинами от пуль, а не от голода. Нас сто, даже тысяча человек на одного солдата. У нас есть ножи, есть вилы, топоры, дубины. Я предпочту умереть, выпачкавшись в их крови, чем жить так, как живем мы сейчас. Я видел, что многие боязливо оглядываются, не слышит ли нас кто-нибудь. Но многие слушали меня и одобрительно кивали. - Если мы можем собрать достаточно людей, то нужно начинать! - крикнул кто-то. - Стоит нам начать, как к нам многие присоединяться. - А как начинать? Начнем с Сура. Я убью его, Птава, Гофмейера. Затем мы захватим ближайшие дома Калькаров. Там мы сможем найти оружие. К тому времени, как солдаты узнают о нас, мы уже соберем большой отряд. Если мы разобьем местных солдат и займем их казармы, мы будем очень сильны. Потребуется больше месяца, чтобы доставить сюда большое количество солдат. Некоторые из солдат тоже перейдут на нашу сторону. И среди них есть недовольные. Так что если мы будем отважны, то все должно получиться Они уже слушали с интересом и даже раздались крики: - Долой Калькаров! - Но я заставил их замолчать. - Чем неожиданнее нападение, тем больше шансов на успех, - сказал я. - Чем больше успеха будет у нас, тем больше людей присоединится к нам. - Хорошо! - закричали люди. - Идем! Кто первый? - Сур. Он в дальнем конце базара. Мы убьем его и насадим его голову на кол. Мы понесем эту голову с собой, чтобы она вытравила страх из сердец людей и вселяла ужас в сердца Калькаров. Головы всех убитых Калькаров мы будем насаживать на колья. - Веди нас, Юлиан Девятый! - раздались крики. - Мы идем за тобой! Но не успели мы пройти и половины пути, как на рынок въехал отряд Каш Гвард. Мою армию нужно было видеть. Она испарилась, как туман под утренним солнцем. Я остался один посреди площади. Командир Каш Гвард видимо обратил внимание на толпу и ее мгновенное исчезновение, потому что он поехал прямо ко мне. Я не хотел доставлять ему удовольствие тем, что покажу ему свой страх, поэтому я спокойно стоял на месте и ждал его. Голова моя была полна печальных мыслей, но я думал не о себе, а о том, какими стали американцы. Эти люди, которые только что разбежались, были в самом расцвете сил, но годы унижений превратили кровь их в их жилах в воду. Они поджали хвосты и разбежались при виде горстки плохо вооруженных недисциплинированных солдат. Ужас перед этими лунными чудовищами разложил их полностью. Офицер остановился передо мной и тут я узнал его. Это был тот самый капитан, что мучил и умертвил бедного Сэмюэля. - Что ты делаешь здесь? - прорычал он. - Это мое дело. А ты лучше занимайся своим. - Ты, свинья, стал слишком дерзким. Иди в свое стойло. Я не допущу, чтобы вы собирались в толпы. Я стоял и смотрел на него: в сердце моем горело убийство. Капитан отстегнул от седла кнут из буйволовой кожи. - Ты хочешь, чтобы я загнал тебя? - Ярость превратила его голос в крик. Он ударил меня - сильный удар тяжелым кнутом - ударил по лицу. Я успел схватить кнут и вырвать его у капитана, затем я схватил поводья и хотя лошадь старалась вырваться, я отхлестал капитана. Я успел нанести ударов десять, прежде чем он свалился с седла на землю. Затем его люди набросились на меня и я упал от удара по голове. Пока я был без сознания, они связали меня, положили поперек седла. После этого они повезли меня в тюрьму. Капитан ехал рядом и все время хлестал меня кнутом из бычьей кожи. 10. ВОССТАНИЕ Они бросили меня в огороженное забором пространство и другие несчастные пленники тут же окружили меня. Когда я рассказал им, что произошло, они стали вздыхать и качать головами. За это, сказали они, ждет смертная казнь. Я лежал на земле избитый, израненный, и думал не о себе. Я думал, что теперь произойдет с матерью и Хуаной. Теперь, когда у них не стало ни одного защитника. Эти мысли заставили меня забыть о своих ранах, придали мне силы. Я стал обдумывать планы бегства, безумные планы, невыполнимые планы бегства и мести. Причем главным была месть. Над головой через определенные интервалы я слышал шаги часовых. Вскоре я уже мог с точностью до секунды предсказать его маршрут. Ему требовалось минут пять, чтобы завершить обход. Я лежал и размышлял. Пока он идет на запад, в течение двух с половиной минут он повернулся ко мне спиной. Я окончательно решил попытаться вырваться отсюда и стал строить планы. Но перебрав несколько, я решил остановиться на самом наглом. Я знал, что шансов у меня ничтожно мало в любом случае, а если я решусь на безумный план, то я по крайней мере быстро узнаю результат: либо я сбегу, либо буду убит. Я подождал, пока в тюрьме установится относительная тишина. Часовой все время ходил по крыше в том же ритме. Я подождал, пока он пройдет мимо, дал ему минуту на то, чтобы удалиться, и полез на крышу. Я думал, что сделаю это тихо, но у часового видимо были уши собаки, так как сразу же раздался сигнал тревоги со стороны часового. И начался кошмар. Часовые бегали, кричали, в казармах загорались огни, тут и там раздавались выстрелы, снизу доносился недовольный ропот пленников. Но мне уже ничего не оставалось, как проводить свой план до конца, каков бы он ни был. Казалось чудом, что ни одна из пуль не попала в меня. Правда, было темно и двигался я быстро. Мне потребовались секунды, чтобы рассказать об этом, но для того, чтобы взметнуться на крышу и спрыгнуть на другую сторону, мне потребовалось всего доли секунды. Я со всех ног бросился на восток, к озеру. Выстрелы прекратились, так как они потеряли меня из виду. Но я слышал шум погони за собой. Тем не менее, план мой блестяще удался и я поздравлял себя с потрясающей удачей, и с тем, что мне удалось совершить невозможное. Вдруг передо мною выросла огромная черная фигура солдата. Он прицелился в меня из винтовки. Не говоря ни слова, он нажал курок. Я услышал щелчок, но выстрела не последовало. Я не знаю, почему винтовка дала осечку, да и времени интересоваться у меня не было, так как я сразу прыгнул на него. Солдат пустил в ход штык. Дурак! Но он же не знал, что перед ним сам Юлиан Девятый! Он попытался ударить меня штыком, но я легко вырвал винтовку из его рук и сразу занес ее над головой. Не колеблясь ни секунды, я с силой опустил приклад на череп солдата. Как оглушенный бык, он упал на колени, а затем вытянулся на земле лицом вниз. Он так и не понял, что умер. Звуки погони приблизились и снова началась стрельба. Видимо, они заметили меня. Я услышал звук конских копыт справа и слева. Они окружали меня с трех сторон, а впереди находилось большое озеро. И вот я уже стою на краю водопада, а позади слышу торжествующие крики преследователей. Они уже поняли, что мне не уйти от них. Им казалось, что все кончилось. Но я не стал дожидаться их. Я прыгнул вниз, в холодные воды озера. Не поднимаясь на поверхность, я поплыл к северу. Я с самого детства проводил в воде большую часть лета и она для меня была родной стихией. Но они не знали этого и решили, что я предпочел покончить с жизнью, чем снова попасть в тюрьму. Именно на это я и рассчитывал. Правда, я знал, что для очистки совести они обыщут оба берега, и поэтому я еще долго плыл, не выходя на берег. Я держался на таком расстоянии, чтобы меня было не разглядеть с берега. Наконец, когда я решил, что опасность миновала, я повернул на запад. Мне повезло. Я попал прямо в устье реки и поплыл по ней. Однако я не рискнул доверить себя земле, пока не проплыл за развалины старого города. Наконец я выбрался на северный берег реки и поспешил вверх по течению в направлении моего дома. Через несколько часов я уже встретился с обеспокоенной, ожидающей меня Хуаной. Она уже знала, что произошло на рынке. К этому времени я уже полностью обдумал все свои действия и сообщил о своих намерениях Хуане и матери. Им ничего не оставалось, как согласиться, ибо остаться здесь значило обречь себя на верную смерть. Я был удивлен, что за ними еще не пришли, но это могло случиться в любую минуту, так что нельзя было терять времени. Быстро собрав все необходимое, я достал из тайника Знамя и спрятал его на себе. Все было готово. Мы пошли в стойло, взяли Красную Молнию, двух кобыл и трех лучших молодых овец. Хуана и мать сели на лошадей. Перед каждой я положил связанную овцу, а третью с собой на Красную Молнию. Жеребец был удивлен таким странным седоком и еще долго удивленно фыркал, кося глазом на меня. Мы разогнали овец, чтобы те затоптали наши следы и поехали в лес, мимо дома Джима и Молли. Однако мы не рискнули заехать и попрощаться с ними. Мне не хотелось накликать на них неприятности. Мать ехала со слезами на глазах. Ведь она прощалась с родным домом, с добрыми соседями, которые были для нее как родственники. Но она была мужественная женщина, как и Хуана. Ни та, ни другая не пытались отговорить меня от безумного бегства. Напротив, они старались подбодрить меня. Хуана положила руку мне на плечо и сказала: - Если бы ты умер, я бы тоже умерла, но не осталась жить в этом мире. - Я не умру, - ответил я, - пока не сделаю то, что мне суждено сделать. А после этого, если я умру, я буду счастлив тем, что оставил землю после себя такой, что на ней смогут жить свободные люди. - Аминь, - прошептала Хуана. Этой ночью я оставил их в развалинах старой церкви, которую сожгли Калькары. Я обнял их - свою мать и свою жену, - и поехал на юго-запад, к угольным шахтам. Насколько я знал, они находились милях в пятидесяти отсюда. Я знал, что должен найти русло старого канала, проехать по нему миль пятнадцать-шестнадцать, затем повернуть на юг, обогнуть озеро и я буду у цели. Я проехал всю ночь. Наступило утро и я укрылся в лесу, чтобы дать отдых себе и лошади. Я не предполагал путешествовать больше недели и думал, что после моего возвращения и нашей победы мы будем жить свободно и счастливо. Мое путешествие оказалось менее богато происшествиями, чем я думал. Я проезжал мимо больших разрушенных городов и селений. Самым древним из них был огромный Джолиет, покинутый жителями пятьдесят лет назад во время эпидемии чумы. Большая часть моего пути пролегала по густому лесу, где иногда встречались большие поляны, которые вряд ли были творениями природы. Изредка мне попадались высокие башни, где прежние жители этой страны запасали корм для скота на зиму. Эти башни были сделаны из бетона и мало пострадали от времени. Но природа уже заявила на них свои права. Башни были обвиты виноградной лозой от основания до верхушки. Проехав Джолиет, я спросил дорогу у людей, работающих на полях. Это были бедные несчастные люди, потомки богатых и мужественных американских фермеров. Утром второго дня я увидел впереди забор, которым были окружены шахты. Даже издалека я понял, что это хлипкое сооружение и только часовые удерживали пленников внутри огороженной территории. Правда, многие умудрялись бежать и тогда за ними охотились, как за зверями. Местные фермеры всегда сообщали о них властям, так как комендант тюрьмы разработал коварный план, по которому за каждого бежавшего заключенного он казнил одного фермера. Я прятался до ночи, а потом приблизился к забору, оставив Красную Молнию в лесу. Добраться сюда было просто, так как все пространство вокруг забора было заполнено густыми кустами. Из своего укрытия я рассмотрел часового - высокого, сильного, но наверняка неуклюжего парня, который прохаживался, опустив голову. Наверняка он наполовину спал. Забор был невысоким. Я слышал голоса заключенных и начал потихоньку посвистывать, чтобы привлечь внимание одного из них. Мне показалось, что прошла целая вечность, пока мне это удалось, но и после этого заключенному понадобилась уйма времени, чтобы понять, откуда доносится звук. В конце концов он подполз к забору и попытался рассмотреть меня в щель. Но было темно и он ничего не смог увидеть. - Ты янки? - спросил я. - Если да, то я твой друг. - Я янки, - ответил тот. - А ты думал, что здесь могут оказаться Калькары? - Ты знаешь заключенного по имени Юлиан Восьмой? Он подумал и сказал: - Мне кажется, я слышал это имя. Что ты хочешь от него? - Поговорить. Я его сын. - Подожди, - прошептал он. - Я попробую найти его. Он где-то поблизости. Мне пришлось дожидаться десять минут, пока я услышал за забором знакомый голос. - Я здесь, отец. - Юлиан, сын мой, - он старался подавить рыдания. - Что ты делаешь здесь? Я быстро рассказал ему свой план. - Здесь есть люди, которые поддержат меня? - Не знаю, - ответил он. Я различил нотку безнадежности в его голосе. - Они хотели бы, но их тела и дух сломлены. Я не знаю, хватит ли у людей мужества. Подожди, я поговорю с некоторыми. Они честные люди, но сильно ослабли от непосильной работы, от голода, от избиений. Я прождал добрую половину часа, пока он вернулся. - Некоторые помогут сразу, другие - в том случае, если попытка увенчается успехом. Ты думаешь, что стоит рискнуть? Ведь если попытка провалится, нас всех убьют! - Но что такое смерть после таких страданий? - Конечно, но даже червь, насаженный на крючок, вертится на нем, сражаясь за свою жизнь. Возвращайся, сын мой. Мы ничего не сможем сделать против них. - Я не уйду, - прошептал я. - Я не уйду. - Я тебе помогу, но не могу сказать ничего о других. Может, они помогут, а может и нет. Мы долго говорили, умолкая, когда часовой приближался к нам. И в моменты тишины я слышал возбужденный шепот заключенных. Видимо, весть обо мне уже пронеслась по всей тюрьме. Может это поднимет их дух, пробудит мужество? Если да, то успех восстания обеспечен. Отец рассказал мне все, что мне нужно было знать - о расположении тюрьмы, казарм солдат, количестве их - всего пятьдесят солдат охраняли пять тысяч человек! До каких глубин унижения опустились мы, американцы! Всего пятьдесят солдат охраняют пять тысяч заключенных! После этого я начал приводить свой план в действие. План безумный, но именно это и сулило успех. Когда часовой приблизился ко мне и повернул обратно, я прыгнул из кустов и схватил его за горло. Схватил теми руками, что свернули шею быку. Борьба была короткой. Он умер и я тихо опустил его. Затем я быстро переоделся в его форму и пошел по его маршруту. Пошел так же, как он, опустив голову. Дойдя до конца, я подождал другого часового, который, дойдя до конца, повернул и я тут же опустил приклад винтовки на его голову. Он умер еще быстрее, чем первый. Я взял его винтовку и амуницию и опустил вниз, в ожидающие руки заключенных. После этого я пошел вдоль забора, убивая часовых одного за другим. Их было пятеро. Так что пять добровольцев-заключенных переоделись в форму солдат и вооружились. Все было сделано тихо и незаметно. Следующим этапом было дежурное помещение. Здесь тоже все было просто. Пятеро спящих солдат умерли, так и не поняв, в чем дело. И мы двинулись к казармам. Наше нападение было внезапным, так что мы не встретили сопротивления. Нас было пять тысяч против сорока солдат. Мы обрушились на них как дикие звери, мы стреляли их, кололи штыками, душили и рвали на куски голыми руками. Все было кончено. Никто не убежал. Теперь все поверили в успех восстания, сердца заключенных наполнились мужеством. Те, кто переоделся в форму Каш Гвард, сбросили ее. Мы не хотели ходить в одежде ненавистных угнетателей. Не теряя времени мы оседлали пятьдесят лошадей и на каждую лошадь село по два вооруженных человека. Сто всадников - и остальные пешком - двинулись на Чикаго. На Чикаго! - таков был наш лозунг. Мы двигались осторожно, хотя мне потребовалось много труда, чтобы утихомирить их, так опьянил их первый успех. Ехали мы медленно, так как я хотел, чтобы к Чикаго подошло как можно больше людей, и мне не хотелось загонять лошадей. Все же они несли непомерный груз. Некоторые отсеивались по пути. Одни от слабости физической, другие от страха. Чем ближе мы подходили к Чикаго, тем больше таяло мужество в людях. Одна мысль о Калькарах и Каш Гвард приводила их в дрожь. Я не знаю, могу ли я осуждать их, ведь когда человека ломали в течение нескольких поколений, только чудо может вернуть ему человеческое достоинство. Когда мы подошли к