а и швырнули свою жертву на пол. В следующий миг человек-обезьяна пришел в сознание и, открыв глаза, огляделся по сторонам. -- Это он? -- повелительно спросила девушка на троне. Один из стражников увидел, что Тарзан пришел в себя, и с помощью других рывком поставил его на ноги. -- Да, он! -- воскликнул стоявший с ней рядом человек. Лицо женщины исказилось гримасой жгучей ненависти. -- Бог милостив к Его верховной жрице, -- сказала она. -- Я молилась, чтобы наступил этот день, как молилась, чтобы наступил и тот, другой. Оба мои желания осуществились. Тарзан быстро перевел взгляд с женщины на мужчину возле трона. -- Что это все значит, Дуз? -- требовательно спросил он. -- Где Лэ? Где ваша верховная жрица? Женщина гневно поднялась с трона. -- Знай же, человек из внешнего мира, что верховная жрица -- я. Я, Оу, верховная жрица Пламенеющего Бога. Тарзан не удостоил ее вниманием. -- Где Лэ? -- переспросил он у Дуза. Оу рассвирепела. -- Она мертва! -- завизжала она, метнувшись к краю возвышения, словно желая вцепиться в Тарзана. Отделанная драгоценными камнями рукоятка ее жертвенного кинжала сверкнула в лучах солнца, проникавших через огромное отверстие в потолке тронного зала. -- Она мертва! -- повторила Оу. -- Мертва, каким будешь и ты, когда придет черед умилостивить Пламенеющего Бога живой кровью человека. Лэ была слаба. Она любила тебя и тем самым предала своего Бога, выбравшего для жертвоприношения тебя. Но Оу сильна -- сильна той ненавистью, которую вынашивала в своей груди с тех пор как Тарзан и Лэ украли у нее трон Опара. Уведите его! -- крикнула она страже, -- и чтобы я его больше не видела -- только привязанным к алтарю на площади жертвоприношений. Тарзану ослабили путы на ногах, чтобы он мог идти; но несмотря на то, что руки оставались связанными за спиной, стражники явно побаивались его, поэтому они опутали шею и туловище человека-обезьяны веревками и повели его, как ведут льва. Повели вниз, в знакомую тьму подземелья Опара, освещая путь факелами; а когда наконец привели в темницу, где ему предстояло томиться в неволе, то не сразу набрались храбрости перерезать путы на руках. Прежде они снова связали ему щиколотки, чтобы успеть выскочить из камеры и закрыть дверь на засов до того, как он сумеет развязать ноги и броситься на них. Так велико было впечатление, произведенное на неуклюжих жрецов Опара отвагой Тарзана. Тарзану уже довелось побывать в темнице Опара, и тогда ему удалось бежать, поэтому он немедленно принялся за дело, пытаясь найти способ выйти из создавшегося затруднительного положения, поскольку понимал, что Оу не станет откладывать момента, за который молилась -- момента, когда она вонзит сверкающий жертвенный нож в его грудь. Быстро освободив ноги от пут, Тарзан осторожно пошел вдоль стен темницы, двигаясь наощупь, затем таким же образом обследовал пол. Ему стало ясно, что он находится в прямоугольном помещении размером около десяти футов в длину и восьми в ширину и что, стоя на цыпочках, можно дотянуться до потолка. Единственный выход -- дверь, в которую его ввели. Окошко в двери, забранное железной решеткой, служило источником вентиляции в камере, но поскольку выходило в темный коридор, света не пропускало. Тарзан осмотрел болты и петли двери, но, как он и предполагал, они оказались слишком прочными. И только теперь Тарзан заметил жреца, охранявшего его снаружи, что заставило его отказаться от мыслей о тайном побеге. В течение трех дней и ночей жрецы сменяли друг друга через определенные промежутки времени, но утром четвертого дня Тарзан обнаружил, что коридор пуст, и вновь принялся обдумывать план побега. Получилось так, что когда Тарзана схватили, его охотничий нож оказался спрятанным под хвостом леопардовой шкуры, служившей ему набедренной повязкой, и тупые полуцивилизованные жрецы Опара в возбуждении проглядели его. Тарзан был вдвойне благодарен счастливому случаю, так как, по причинам сентиментальным, он дорожил охотничьим ножом своего давно умершего отца -- ножом, с которого началось утверждение Тарзаном своего превосходства над зверями джунглей в тот давний день, когда скорее случайно, нежели намеренно, он вонзил его в сердце гориллы Болгани. В более практическом же смысле нож действительно был подарком богов, поскольку служил не только орудием защиты, но и инструментом, с помощью которого Тарзан мог совершить побег. Когда-то он сумел вырваться из темницы Опара, так что хорошо знал конструкцию массивных стен. Гранитные блоки разных размеров, высеченные вручную без малейшего зазора между ними, были выложены рядами без раствора, а стена, сквозь которую он тогда прошел, оказалась толщиной в пятнадцать футов. В тот раз фортуна улыбнулась ему -- его поместили в камеру, в которой, о чем нынешние жители Опара не знали, имелся тайный ход, замаскированный одним-единственным рядом неплотно пригнанных плит, которые человек-обезьяна разобрал без особого труда. Вот и теперь, очутившись в камере, он надеялся обнаружить нечто подобное, но его поиски не увенчались успехом. Ни один камень не сдвигался с места, придавленный колоссальной тяжестью стен храма. И Тарзану волей-неволей пришлось сосредоточить внимание на двери. Он знал, что в Опаре было мало замков, так как нынешние деградировавшие жители города не отличались сообразительностью и не умели чинить старые или же изобретать новые. Виденные им замки были громоздкими махинами, открывавшимися громадными ключами, и сохранились, вероятно, со времен Атлантиды. В основном двери запирались тяжелыми засовами, и он предположил, что путь к свободе ему преграждает подобное примитивное приспособление. Отыскав наощупь дверь, он изучил небольшое окошко, пропускавшее воздух. Оно располагалось почти на уровне его плеч и имело форму квадрата размерами приблизительно десять на десять дюймов. Отверстие было забрано четырьмя вертикальными железными прутьями квадратного сечения шириной в полдюйма, отстоявшими друг от друга на полтора дюйма -- слишком близко, чтобы просунуть между ними руку. Однако это обстоятельство вовсе не обескуражило человека-обезьяну: должен же быть какой-то выход. Стальными мускулистыми пальцами он взялся за середину одного из прутьев. Левой рукой схватился за другой и, надавив высоко поднятым коленом на дверь, стал медленно сгибать правый локоть. Мускулы на руке вздулись, перекатываясь, словно стальные шары, и прут постепенно согнулся вовнутрь. Человек-обезьяна улыбнулся и снова взялся за прут. Затем изо всей мочи рванул прут на себя и неимоверным усилием вырвал его из крепления. Тарзан попытался просунуть руку в образовавшееся отверстие, но и оно оказалось слишком мало. В следующий миг был вырван второй прут, и Тарзан, просунув в проем всю руку, зашарил в поисках засова, державшего его взаперти. Кончиками пальцев Тарзан коснулся наконец верхнего края засова. Но как он ни старался, опустить руку ниже он не мог. Деревянный засов был около трех дюймов в толщину. Остальные параметры Тарзан определить не сумел, как не сумел определить, открывается ли он вверх или вбок. Тарзан испытывал танталовы муки. Свобода казалась такой близкой -- протяни только руку -- и оставалась недосягаемой. Было от чего сойти с ума. Вынув руку из отверстия, он извлек из ножен охотничий нож и, снова просунув руку наружу, вонзил острие лезвия в деревянный засов. Сперва он попытался таким образом поднять засов, но нож только выскакивал из дерева. Затем он попробовал сдвинуть засов вбок, и это ему удалось. И хотя за один прием засов сдвигался лишь чуть-чуть, Тарзан был доволен, ибо знал, что терпеливость будет вознаграждена. Максимум на четверть дюйма, иногда лишь на одну шестнадцатую, но засов медленно отодвигался. Тарзан действовал методично и осторожно, не спеша и не поддаваясь нервному возбуждению, хотя и знал, что в любой момент с обходом может явиться свирепый стражник. Наконец его усилия были вознаграждены, и дверь повернулась на петлях. Быстро шагнув наружу, Тарзан задвинул за собой засов и, не зная иного пути к спасению, пошел назад по коридору, по которому стражники привели его в тюремную камеру. Вдали как будто забрезжил тусклый свет, и Тарзан бесшумно устремился туда. Когда стало чуть светлее, он разглядел, что по бокам коридора, шириной в десять футов, через неравные промежутки расположены двери, причем закрытые на засовы. В ста ярдах от своей темницы его путь пересек поперечный коридор, и здесь он приостановился на миг, чтобы осмотреться. Ноздри его затрепетали, глаза и уши напряглись. Ни в одном, ни в другом направлении он не увидел света, но уши уловили слабые звуки, говорящие о том, что в этом коридоре за дверьми существовала жизнь, а в ноздри ударило смешение запахов -- сладкий аромат ладана, запах человеческих тел и терпкий запах хищных животных. Поскольку больше ничего особенного не обнаружилось, Тарзан двинулся дальше по коридору в сторону быстро усиливавшегося света впереди. Он прошел совсем немного, как его чуткие уши уловили звук приближающихся шагов. Рисковать было нельзя, и он медленно попятился назад к поперечному коридору, рассчитывая укрыться там, пока не минует опасность. Однако люди оказались ближе, чем он полагал, и уже в следующий миг в коридоре из-за поворота показались шесть жрецов Опара. Они моментально увидели его и остановились, вглядываясь в сумрачный свет. -- Это человек-обезьяна, -- сказал один из жрецов. -- Он сбежал. Жрецы двинулись на Тарзана, держа наготове дубины и грозные кинжалы. Шли они медленно, что свидетельствовало о том уважении, которое они испытывали к его отваге, но все же шли. Тарзан попятился, ибо даже он, вооруженный одним лишь ножом, не рискнул померяться силами с шестеркой дикарей с их увесистыми дубинами. Отступая, он придумал, как ему действовать, и, когда достиг поперечного коридора, нырнул туда. Посчитав, что теперь они пойдут еще медленнее, так как опасаются засады с его стороны, он помчался по коридору. По пути он приглядывался к дверям, но не потому, что искал какую-то определенную дверь, а потому что знал, чем труднее обнаружить его, тем больше у него шансов уйти от погони. В конце концов он остановился перед дверью, запертой на огромный деревянный засов, поднял его, открыл дверь и шагнул внутрь как раз в тот момент, когда из-за поворота выскочил предводитель жрецов. Стоило Тарзану оказаться в темном, мрачном помещении, как он понял, что совершил роковую ошибку. В ноздри ударил резкий запах льва Нумы. Тишину темницы потрясло яростное рычание. В темноте он увидел два зеленовато-желтых глаза, пылающих ненавистью, и в этот момент лев прыгнул. V. ПОД СТЕНАМИ ОПАРА Питер Зверев расположился лагерем на опушке леса у подножия пограничной скалы, охранявшей пустынную равнину Опара. Поручив носильщикам и кое-кому из аскари охранять лагерь, он взял с собой воинов и их вождя Китембо и начал трудный подъем к вершине. Никто из аскари не бывал в этих краях раньше, даже Китембо, хотя ему было известно точное местонахождение Опара со слов очевидца, поэтому при виде открывшегося их взору далекого города их переполнил благоговейный страх, и в примитивных умах чернокожих зародилось смутное сомнение. Отряд молча продвигался к Опару по пыльной равнине. Не одних только чернокожих одолевали сомнения, -- в темных шатрах в далеких пустынях арабы с молоком матери впитали страх перед нечистой силой, а также слышали о сказочном городе Ниммр, приближаться к которому людям возбранялось. Таковы были мысли и тревожные предчувствия, переполнявшие людей на подходе к возвышающимся руинам древнего города Атлантиды. С вершины огромного валуна, охраняющего внешний вход в сокровищницы Опара, за продвижением экспедиции через долину наблюдала маленькая обезьянка. Нкима не находил себе места от волнения -- в душе он понимал, что необходимо предупредить хозяина о появлении большого числа Гомангани и Тармангани с их грохочущими палками, но его останавливал страх перед мрачными руинами, и Нкима заметался на вершине скалы, вереща и бранясь. Воины Питера Зверева прошагали мимо, не удостоив его внимания. Если кто из членов экспедиции и видел маленькую обезьянку, обогнавшую отряд справа и взобравшуюся на разрушенную внешнюю стену Опара, то он, конечно же, не придал этому никакого значения, поскольку его, как и всех его спутников, занимали мысли о том, что сокрыто за этой мрачной грудой камней. Китембо не знал местонахождения сокровищниц Опара. Он согласился провести Зверева к городу, но, как и Зверев, не сомневался, что они легко найдут сокровищницы, даже если не удастся выпытать сведения об их расположении у городских жителей. Каково было бы их удивление, узнай они, что ни один из живущих в Опаре не ведает, где спрятаны сокровища и что они вообще существуют. Из всех живых людей только Тарзан и кое-кто из его воинов вазири знали, где они спрятаны и как до них добраться. -- Здесь сплошные безжизненные руины, -- сказал Зверев одному из белых спутников. -- Однако выглядят они зловеще, -- отозвался тот, -- и люди уже почувствовали это. Зверев дернул плечом. -- Я еще понимаю, если бы им было страшно ночью, но не днем же, не такие уж они трусы. Они подошли вплотную к разрушенной внешней стене, угрюмо вздыбившейся над ними, и остановились. Несколько человек отправились на поиски прохода. Первым его обнаружил Абу Батн -- узкую расщелину с ведущими вверх бетонными ступенями. -- Есть ход, товарищ, -- крикнул он Звереву. -- Возьмите несколько человек и отправляйтесь на разведку, -- приказал Зверев. Абу Батн отобрал шестерых чернокожих, которые вышли из строя с явной неохотой. Подобрав складки своего одеяния, шейх вошел в расщелину, и в тот же миг из глубины разрушенного города раздался крик, долгий, истошный, перешедший в тихие стоны. Бедуин застыл на месте. Чернокожих словно парализовало. -- Вперед! -- заорал Зверев. -- От крика не умирают! -- Как знать, -- отозвался кто-то из арабов. -- Тогда вон оттуда! -- гневно гаркнул Зверев. -- Если вы, проклятые трусы, боитесь, я пойду один. Никто не стал спорить. Арабы посторонились. И тут на вершине стены со стороны города появилась маленькая обезьянка, вопящая от ужаса. Внезапное и шумное появление зверька притянуло к себе взоры всех присутствующих. Обезьянка с испугом оглянулась через плечо, а затем с громким криком спрыгнула на землю, оттолкнувшись изо всех сил. Казалось, животное непременно разобьется, однако оно как ни в чем не бывало бросилось наутек, совершая отчаянные скачки, и вот оно уже с воплями неслось через пустынную равнину. Это явилось последней каплей: от потрясения у суеверных чернокожих сдали нервы, и они, словно по команде, развернулись и бросились прочь от мрачного города. Следом за ними ретировались в позорной спешке Абу Батн и его воины пустыни. Питер Зверев и трое белых спутников, обнаружив, что остались вдруг одни, обменялись вопросительными взглядами. -- Подлые трусы! -- гневно воскликнул Зверев. -- Ты, Майк, пойдешь назад и попытаешься вернуть их. А мы, раз уж мы здесь, пойдем в город. Майкл Дорский, который был рад любому поручению, лишь бы оказаться подальше от Опара, рысцой потрусил за улепетывающими воинами. Зверев, а следом за ним Мигель Ромеро и Пол Ивич, протиснулись в расщелину. Они прошли сквозь внешнюю стену и оказались во внутреннем дворе, оканчивающемся высоченной внутренней стеной. Ромеро первым отыскал лаз, который вел в город и, позвав товарищей, смело шагнул в узкий проход. Вдруг задумчивую тишину древнего храма вновь вспорол жуткий крик. Люди остановились. Зверев отер пот со лба. -- Думаю, нам одним дальше идти не стоит, -- пробормотал он. -- Пожалуй, следует вернуться и собрать людей. Нет смысла рисковать. Мигель Ромеро презрительно усмехнулся, а Ивич заверил Зверева, что полностью одобряет его решение. Зверев и Ивич быстро пошли назад через двор, не оглядываясь и не интересуясь, идет ли следом мексиканец, и вскоре очутились за городской чертой. -- Где Мигель? -- спросил Ивич. Зверев огляделся по сторонам. -- Ромеро! -- громко окликнул он, но ответа не последовало. -- Наверное, оно его заграбастало, -- прошептал Ивич, вздрагивая. -- Невелика потеря, -- буркнул Зверев. Однако что бы ни представляло собой это загадочное "оно", внушившее Ивичу ужас, оно вовсе не заграбастало молодого мексиканца, который, проводив взглядом поспешно уходивших товарищей, углубился в проем внутренней стены, решив хотя бы взглянуть на древний город Опар, до которого так долго шел и о сказочном богатстве которого грезил в течение многих недель. Перед его взором раскинулась великолепная панорама величественных руин, при виде которых молодой и впечатлительный латиноамериканец застыл, словно завороженный. Но вот из стоявшего перед ним громадного здания в очередной раз раздался душераздирающий вопль. Если Ромеро и стало не по себе, то он не подал вида. Он лишь сжал покрепче винтовку и расстегнул кобуру револьвера, но не отступил. Он был потрясен величием увиденной картины; время и разрушения лишь подчеркивали первозданное великолепие. Внимание его привлекло какое-то движение в храме. Откуда ни возьмись появилась человеческая фигура. Это был неказистый несуразный человек с короткими кривыми ногами. Потом еще один и еще, пока их не стало не менее сотни. Дикие существа медленно приближались к нему. При виде их дубинок-палиц и кинжалов Ромеро понял, что есть угроза пострашнее, нежели нечеловеческий крик. Ему ничего не Оставалось, как отступить в проход. -- Не могу же я в одиночку сражаться с целой армией, -- пробормотал он. Ромеро медленно пересек двор, прошел сквозь внешнюю стену и оказался снова за чертой города. Вдали клубилась пыль -- это спасалась бегством экспедиция. Усмехнувшись, он последовал вдогонку неторопливым шагом, попыхивая сигаретой. Слева, с вершины каменистого холма его приметила маленькая обезьянка, которую все еще колотило от страха, но она уже не испускала испуганных криков, а только тихо и жалобно постанывала. Для малыша Нкимы день этот выдался нелегким. Экспедиция бежала так быстро, что Звереву вместе с Дорским и Ивичем удалось догнать основной отряд лишь тогда, когда его большая часть уже спускалась с пограничных скал. Ни угрозы, ни щедрые посулы не могли остановить бегство, закончившееся только в самом лагере. Зверев тут же пригласил Абу Батна, Дорского и Ивича на совещание. Это была первая неудача Зверева, и серьезная, ввиду того, что он сильно рассчитывал на неисчерпаемые запасы золота в сокровищницах Опара. Первым делом он отчитал Абу Батна и Китембо за трусость, помянув при этом недобрым словом их предков по материнской линии, но добился лишь того, что те впали в злобное негодование. -- Мы пошли с тобой, чтобы сражаться с людьми, а не с демонами и привидениями, -- сказал Китембо. -- Я не боюсь. Я бы пошел в город, но мои люди со мной не пойдут, а один я не смогу разбить врага. -- Я тоже, -- подхватил Абу Батн, смуглое лицо которого потемнело от гнева. -- Знаю, -- усмехнулся Зверев. -- Вы оба храбрецы, но бегаете гораздо лучше, чем деретесь. Посмотрите на нас. Мы не испугались. Мы сделали все, как надо. -- Где товарищ Ромеро? -- с напором спросил Абу Батн. -- Наверное, погиб, -- предположил Зверев. -- А чего бы вы хотели? Выиграть сражение без потерь? -- Никакого сражения не было, -- возразил Китембо, -- а человек, дальше других проникший в проклятый город, не вернулся. Вдруг Дорский вскинул голову. -- А вот и он! -- воскликнул Дорский, и взоры присутствующих обратились к тропе, ведущей к Опару, на которой показался Мигель Ромеро, идущий в лагерь беспечной походкой. -- Приветствую вас, мои отважные товарищи! -- крикнул он. -- Рад застать вас в живых. Я боялся, что вас всех хватит кондрашка. Шутка была встречена мрачным молчанием, и никто не проронил ни слова, пока он не подошел и не уселся рядом. -- Где ты пропадал? -- напустился на него Зверев. -- Хотел посмотреть, что там за внутренней стеной, -- ответил мексиканец. -- И что же ты увидел? -- поинтересовался Абу Батн. -- Великолепные здания, лежащие в руинах, -- поделился Ромеро. -- Мертвый разрушающийся город из мертвого прошлого. -- А что еще? -- спросил Китембо. -- Видел отряд странных воинов. Низкорослые кряжистые люди на кривых ногах, с длинными могучими руками и волосатыми туловищами. Они вышли из большущего здания, наверное, храма. Их оказалось слишком много для меня. Я не мог схватиться с ними в одиночку, поэтому ушел. -- Оружие у них было? -- задал вопрос Зверев. -- Дубины и ножи, -- ответил Ромеро. -- Вот видите, -- воскликнул Зверев. -- Всего лишь шайка дикарей, вооруженная дубинами. Мы могли захватить город без потерь. -- Как они выглядели? -- переспросил Китембо. -- Опиши их. Выслушав Ромеро, который постарался не пропустить ни малейшей подробности, Китембо покачал головой. -- Так я и думал, -- провозгласил он. -- Это не люди, это демоны. -- Люди или демоны, но мы должны вернуться и захватить город, -- яростно произнес Зверев. -- Мы обязаны завладеть золотом Опара. -- Вы, белый человек, можете идти, -- произнес Китембо, -- но пойдете один. Я своих людей знаю и говорю вам, что они не пойдут. Ведите нас против людей с белой, коричневой или черной кожей, и мы пойдем за вами. Но не против демонов и привидений. -- А ты, Абу Батн? -- сурово спросил Зверев. -- Я переговорил со своими людьми по возвращении из города, и они сказали, что туда не вернутся. Они не станут сражаться с нечистой силой. Они слышали голос джинна, который предостерегал их, и теперь боятся. Зверев бушевал, грозил и увещевал, но безрезультатно. Ни арабский шейх, ни африканский вождь не поддавались. -- И все же есть выход, -- предложил Ромеро. -- А именно? -- спросил Зверев. -- Когда прибудет гринго и филиппинец, мы будем уже вшестером -- не арабы и не африканцы. Вшестером мы сможем захватить Опар. Пол Ивич сделал кислую мину, а Зверев прокашлялся. -- Если нас убьют, -- сказал Зверев, -- весь наш план сорвется. Не останется никого, кто смог бы продолжить дело. Ромеро пожал плечами. -- Я только предложил, -- сказал он, -- но, конечно, если вы боитесь... -- Я не боюсь, -- вспылил Зверев, -- и в то же время я не дурак. Губы Ромеро скривились в плохо скрытой усмешке. -- Я пошел обедать, -- произнес он и ушел. x x x На второй день своего пребывания в лагере заговорщиков Уэйн Коулт составил длинную шифровку и отправил ее на побережье с одним из своих слуг. Из своей палатки Зора Дрынова видела, как бою передали послание. На ее глазах юноша засунул его в конец расщепленной палки и двинулся в долгий путь. Чуть позже Коулт присоединился к девушке, перешедшей в тень большого дерева рядом с палаткой. -- Вы только что отправили донесение, товарищ Коулт, -- сказала она. Он метнул на нее быстрый взгляд. -- Да, -- ответил американец. -- Возможно, вам следует знать, что только товарищу Звереву разрешено посылать сообщения из лагеря, -- сказала она. -- А я и не знал. Это просто насчет денег, которые должны были ожидать меня, когда я высадился на побережье. Я их не получил и послал за ними слугу. -- Ах вот оно что, -- произнесла Зора, и разговор перешел на другие темы. Во второй половине дня Коулт взял винтовку и отправился на охоту. Зора пошла вместе с ним, и вечером они снова ужинали вдвоем, но на сей раз хозяйкой была она. Так проходили дни, пока не настало утро, когда лагерь разбудил взволнованный туземец, сообщивший о возвращении экспедиции. Остававшиеся в лагере без слов поняли, что маленькая армия вернулась без победы на знаменах. Лица вожаков явственно говорили о неудаче. Зверев приветствовал Зору и Коулта и представил последнего своим спутникам, а когда вернувшимся воинам представили также Тони, все разошлись отдыхать. За общим ужином обе группы поделились приключениями, выпавшими на их долю. Коулта и Зору заинтриговали рассказы о таинственном Опаре, но не менее таинственным выглядел и их рассказ о смерти Рагханата Джафара, его похоронах и сверхъестественном возвращении. -- После этого никто не смел дотронуться до его тела, -- рассказывала Зора. -- Пришлось Тони и товарищу Коулту самим закопать его. -- Надеюсь, на этот раз вы постарались на славу, -- сказал Мигель. -- Пока еще он не возвращался, -- усмехнулся Коулт. -- Кому могло прийти в голову выкопать его? -- грозно спросил Зверев. -- Конечно, не нашим слугам, -- ответила Зора. -- Они и без того были напуганы странными обстоятельствами его смерти. -- Должно быть, это сделало то же существо, которое его и убило, -- предположил Коулт. -- Но кто бы он ни был, он обладает нечеловеческой силой -- затащить труп на дерево и сбросить его на нас вниз. -- А меня в этой истории больше всего потрясло то, что все это было проделано в абсолютной тишине. Могу поклясться, что даже листик на дереве не шелохнулся, как вдруг на стол грохнулось тело. -- Такое под силу только мужчине, -- произнес Зверев. -- Несомненно, -- подхватил Коулт, -- и вдобавок настоящему силачу! Позже, когда люди стали расходиться по палаткам, Зверев жестом задержал Зору. -- На минутку, Зора, хочу с тобой поговорить, -- сказал он, и девушка снова уселась. -- Что ты думаешь об этом американце? У тебя была хорошая возможность присмотреться к нему. -- С ним полный порядок. Очень приятный малый, -- ответила Зора. -- И он ни словом ни поступком не вызвал у тебя подозрения? -- Нет, ровным счетом ничем. -- Вы пробыли вместе не один день, -- продолжал Зверев. -- Он относился к тебе с должным уважением? -- Куда более уважительно, чем твой друг Рагханат Джафар. -- Не называй при мне имени этой скотины, -- воскликнул Зверев. -- Жаль, что меня здесь не было, а то убил бы его собственными руками. -- Я так ему и сказала, что убьешь, когда вернешься, но кто-то тебя опередил. Они замолчали. Было заметно, что Зверев пытается облечь в слова то, что его беспокоит. Наконец он сказал: -- Коулт -- очень симпатичный молодой человек. Смотри, не влюбись в него, Зора. -- А почему бы и нет? -- вскинулась Зора. -- Я отдала делу свой ум, свою силу, свой талант и почти без остатка свое сердце. Но в нем есть уголок, которым я могу распоряжаться, как мне заблагорассудится. -- Не хочешь ли ты сказать, что влюбилась в него? -- насторожился Зверев. -- Конечно, нет. Ничего похожего. Такая мысль не могла и в голову мне прийти. Просто я хочу, чтобы ты знал, Питер, что в делах такого рода ты не можешь мне диктовать. -- Послушай, Зора. Тебе прекрасно известно, что я люблю тебя, и, более того, ты будешь моей. Я всегда своего добиваюсь. -- Опять ты за свое, Питер. Сейчас не время для таких глупостей, как любовь. А вот когда мы выполним задуманное, может, я и подумаю об этом. -- Я требую, чтобы ты подумала сейчас и подумала хорошенько, Зора, -- настаивал Зверев. -- Есть некоторые детали относительно этой экспедиции, о которых я тебе не рассказывал. Я никого в них не посвятил, но теперь хочу рассказать тебе, потому что люблю тебя и ты будешь моей женой. На карту поставлено больше, чем ты думаешь. После такого умственного напряжения, такого риска и таких лишений я не намерен уступать кому бы то ни было той власти и богатства, которые я вскоре завоюю. -- И даже нашему делу не уступишь? -- спросила она. -- Да, даже нашему делу, с той лишь разницей, что буду использовать и то, и другое во благо. -- Но что же ты намерен делать? Я тебя не понимаю. -- Я намерен стать императором Африки, -- провозгласил он, -- а тебя намерен сделать императрицей. -- Питер! -- вскричала девушка. -- Ты спятил? -- Да, я жажду власти, богатства и тебя. -- У тебя ничего не получится, Питер. Ты же знаешь, как далеко простираются щупальца тех, кому мы служим. Если ты их подведешь, если станешь предателем, эти щупальца достанут тебя и уничтожат. -- Когда я добьюсь своего, я буду столь же могуществен, как и они, и тогда мне сам черт не брат. -- Но как же остальные люди, верно служащие делу, которое, как они считают, ты представляешь? Они же на куски тебя разорвут, Питер? Зверев рассмеялся. -- Ты их не знаешь, Зора. Они все одинаковы. Все мужчины и женщины одинаковы. Если я предложу им по титулу Великого Князя и подарю по дворцу и гарему, да они перережут горло собственной матери, лишь бы получить такую награду. Девушка встала. -- Я потрясена, Питер. А я думала, что уж ты-то, по крайней мере, искренен. Зверев вскочил и схватил ее за руку. -- Послушай, Зора, -- свистящим шепотом просипел он. -- Я люблю тебя и поэтому доверил тебе свою жизнь. Но если ты меня выдашь, как бы я тебя ни любил, я тебя убью. Знай это и не забывай. -- Мог бы этого и не говорить, Питер. Я прекрасно все поняла. -- И ты не предашь меня? -- Не имею привычки предавать друзей, Питер. На утро следующего дня Зверев принялся за разработку плана второй экспедиции в Опар, основываясь на предложениях Ромеро. Было решено, что на этот раз они привлекут добровольцев, и поскольку европейцы, двое американцев и филиппинец уже выразили готовность принять участие в авантюре, осталось только завербовать часть чернокожих и арабов, и с этой целью Зверев собрал всех на собрание. Он объяснил суть дела, а также подчеркнул, что товарищ Ромеро видел жителей города, которые представляют собой ущербных дикарей, вооруженных одними палками. Он красноречиво живописал, как легко их будет одолеть с помощью винтовок. Практически все выразили готовность идти до стен Опара, но нашлось лишь десять воинов, вызвавшихся войти в город вместе с белыми, и все они были из числа аскари, оставленных охранять лагерь, и из тех, кто сопровождал Коулта с побережья, -- то есть те, кому не довелось испытать ужасов Опара. Те же, которые слышали жуткие крики, раздававшиеся из руин, наотрез отказались входить в город. Среди белых возникло опасение, что десять добровольцев могут оробеть, когда перед ними возникнут мрачные порталы Опара и послышится жуткий предупреждающий крик его защитников. Несколько дней ушло на тщательную подготовку к новой экспедиции. Наконец все было готово, и ранним утром Зверев и его сподвижники вновь выступили к Опару. Зора Дрынова хотела пойти вместе с ними, но так как Зверев ожидал сообщений от своих многочисленных агентов со всей северной Африки, то ей пришлось остаться в лагере. Охрану поручили Абу Батну и его воинам. Они и несколько чернокожих слуг не решились сопровождать экспедицию. После провала первой экспедиции и фиаско у ворот Опара между Абу Батном и Зверевым сложились напряженные отношения. Шейх и его воины, уязвленные обвинениями в трусости, стали держаться особняком, и хотя сами не вызвались идти в город, их самолюбие было сильно задето тем, что именно их оставили охранять лагерь. И когда экспедиция тронулась в путь, арабы с недовольным видом уселись пить крепкий, густой кофе, переговариваясь при этом шепотом. Они не соизволили даже взглянуть в сторону уходящих товарищей, между тем как пребывавший в молчаливой задумчивости Абу Батн не сводил глаз с хрупкой фигуры Зоры Дрыновой. VI. ПРЕДАТЕЛЬСТВО Сердце малыша Нкимы, следившего с вершины холма, как Мигель Ромеро уходил из города Опара, разрывалось от противоречивых чувств. Глядя на отважных Тармангани, вооруженных смертоносными грохочущими палками и, тем не менее, поспешно покидающих руины, он решил, что с его хозяином стряслась беда. Верное сердечко подсказывало вернуться и разузнать что к чему, но Нкима был всего лишь маленьким ману, и этот маленький ману очень боялся. И хотя он уже дважды порывался отправиться в город, но каждый раз останавливался на полпути, будучи не в силах преодолеть страх. В конце концов, жалобно поскуливая, он пустился назад по равнине в сторону мрачного леса, где, по крайней мере, опасности были знакомыми. x x x Тарзан шагнул в темное помещение, придерживая дверь руками, и в ту же секунду раздалось угрожающее рычание льва. Ситуация становилась критической. Быстр и проворен лев Нума, но с еще большей быстротой сработала голова и мускулы Тарзана из племени обезьян. И в тот миг, когда лев уже собирался прыгнуть, в сознании человека-обезьяны вспыхнула вся картина целиком. Он увидел неуклюжих жрецов Опара, движущихся по коридору. Он увидел тяжелую дверь, открывающуюся внутрь. Он увидел изготовившегося для прыжка льва и сложил эти разные элементы воедино. Получилась на удивление выигрышная ситуация. Резко толкнув дверь вперед, он моментально юркнул за нее. Как раз в этот момент лев прыгнул, в результате чего зверь то ли по инерции, то ли почуяв спасение, вылетел в коридор прямо на подоспевших жрецов, и в ту же секунду Тарзан захлопнул за собой дверь. Он не мог видеть, что происходит в коридоре, но по быстро удаляющимся крикам и рычанию сумел представить себе картину, вызвавшую у него улыбку. А секундой позже раздался душераздирающий вопль, объявивший об участи по крайней мере одного из пытавшихся спастись жрецов. Поняв, что дальнейшее пребывание в помещении ничего ему не даст, Тарзан решил уходить и отыскать выход из запутанного лабиринта подземелья Опара. Он знал, что, следуя уже знакомым маршрутом, непременно наткнется на льва и, если потребуется, вступит с ним в поединок, хотя предпочел бы не рисковать бессмысленно. Однако, когда он попытался открыть тяжелую дверь, та не поддалась. Тарзан понял, что произошло: он снова очутился в темнице Опара. Засов на двери открывался не вбок, а вверх. Когда он вошел, то поднял засов, а тот, когда дверь захлопнулась, упал вниз под собственной тяжестью, заключив его в тюрьму столь же действенно, как если бы это сделала рука человека. В отличие от первой камеры здесь было чуть посветлее, и, хотя в помещении царил мрак, света было достаточно, чтобы разглядеть конструкцию вентиляционного отверстия в двери, состоящего из маленьких круглых дырок, диаметр которых не позволял просунуть наружу руку и поднять засов. Тарзан на миг застыл, обдумывая возникшее осложнение, как вдруг где-то в глубине мрака раздался робкий шорох. Тарзан быстро обернулся, выхватив из ножен охотничий нож. Он не стал задаваться вопросом, кто мог произвести этот звук, ибо знал, что единственное живое существо, делившее помещение с его прежним обитателем -- также лев. Почему зверь не напал на него в самом начале -- этого он уразуметь не мог, но то, что рано или поздно его атакуют -- не вызывало сомнений. Небось сейчас подкрадывается. Тарзан жалел, что не видит в темноте и не может поэтому должным образом приготовиться к отражению нападения. В прошлом на него не раз нападали львы, но тогда он прежде видел их быстрый бросок и ловко уклонялся от могучих когтей. Сейчас же ситуация складывалась иная, и Тарзан из племени обезьян впервые в жизни ощутил неотвратимость смерти. Он понял, что час его пробил. Тарзан не боялся. Он просто знал, что не хочет умирать и что цена, за которую он отдаст жизнь, будет слишком дорога для его противника. Он молча ждал. Воздух в помещении был насыщен зловонием хищника. Вновь раздался тихий, но зловещий звук. Где-то далеко в коридоре послышалось урчание льва, занявшегося своей добычей, и вдруг тишину нарушил голос. -- Кто вы? -- спросил голос. Голос принадлежал женщине и шел из глубины помещения, в котором оказался человек-обезьяна. -- Где вы? -- повелительно спросил Тарзан. -- Здесь, в углу, -- ответила женщина. -- А где лев? -- Он выскочил, когда вы распахнули дверь, -- ответила она. -- Знаю, -- сказал Тарзан. -- А второй? Где он? -- Другого нет. Здесь был только один лев, и он ушел. Ой, а я вас узнала! -- воскликнула она. -- По голосу! Вы -- Тарзан из племени обезьян. -- Лэ! -- обрадовался человек-обезьяна и пошел на голос. -- Как тебе удалось уцелеть в одной камере со львом? -- Я в соседней комнате, которую от этой отделяет дверь из железных прутьев, -- ответила Лэ, и Тарзан услышал скрип железных петель. -- Она не заперта. Ее не запирали, потому что она открывается в ту, другую камеру, где находился лев. Идя впотьмах наощупь, они наконец коснулись друг друга руками. Лэ прильнула к мужчине. Она дрожала. -- Мне было страшно, -- сказала она, -- но теперь я уже не боюсь. -- Вряд ли я сумею тебе помочь, -- ответил Тарзан. -- Я ведь тоже пленник. -- Знаю, -- произнесла Лэ. -- Но рядом с тобой я всегда чувствую себя в безопасности. -- Расскажи, что произошло, -- попросил Тарзан. -- Как получилось, что Оу выдает себя за верховную жрицу, а ты стала пленницей в собственных темницах? -- Я простила Оу ее измену, когда она сговорилась с Каджем лишить меня власти, -- пояснила Лэ, -- но она не могла жить без интриг и лицемерия. Чтобы Удовлетворить свои амбиции, она совратила Дуза, занявшего пост верховного жреца после того, как Джад-бал-джа растерзал Каджа. Они стали распространять про меня по городу всякие небылицы, а поскольку мой народ не смог простить мне дружбы с тобой, им удалось подговорить людей свергнуть меня и бросить в темницу. Все идеи шли от Оу, так как Дуз и другие жрецы, насколько тебе известно, тупые животные. Это Оу придумала поместить меня рядом со львом, чтобы сделать мои страдания невыносимыми. Она только и ждет подходящего момента, чтобы уговорить жрецов принести меня в жертву Пламенеющему Богу. Пока у нее это не получается, я знаю, мне рассказывали стражники, приносящие еду. -- Но как они могли приносить тебе еду? -- поинтересовался Тарзан. -- Ведь сперва нужно было пройти через первую камеру со львом? -- В клетке со львом есть еще один ход в низкий узкий коридор, в который сверху можно сбрасывать мясо. Они таким образом выманивали льва из помещения, а потом перегораживали коридор железной решеткой и, пока он там находился, мне приносили пищу. Но его они кормили плохо. Он был постоянно голоден, все время рычал и бил лапами по моей двери. Оу, наверное, надеялась, что в один прекрасный день он ее сломает. -- Куда ведет тот коридор, где они кормили льва? -- спросил Тарзан. -- Не знаю, -- ответила Ла, -- но думаю, что там тупик. -- Нужно его осмотреть, -- сказал Тарзан. -- Вдруг удастся бежать. -- Почему бы тебе не бежать через дверь, в которую ты вошел? -- спросила Лэ, и, когда человек-обезьяна объяснил, почему это невозможно, она рукой указала на то место, где находился вход в узкий коридор. -- Нужно выбираться отсюда и как можно скорее, если это вообще возможно, -- проговорил Тарзан, -- ибо если они сумеют поймать льва, то непременно вернут его на прежнее место. -- Они его поймают, -- отозвалась Лэ, -- сомневаться не приходится. -- Тогда мне нужно в спешном порядке обследовать туннель, а то будет очень некстати, если приведут льва, пока я в туннеле, а туннель окажется тупиком. -- Я встану у входной двери и буду слушать, пока ты там осматриваешься, -- предложила Лэ. -- Поторопись. Пробираясь наощупь вдоль стены, на которую указала Лэ, Тарзан обнаружил тяжелую железную решетку, закрывавшую отверстие в низкий узкий коридор. Подняв решетку, Тарзан зашел внутрь и, вытянув перед собой руки, двинулся вперед, согнувшись в три погибели, так как низкий потолок не позволял стоять в полный рост. Он прошел совсем немного, как вдруг оказалось, что коридор поворачивает под прямым углом налево, и за поворотом невдалеке он увидел слабое свечение. Двинувшись т