л Данус, поскольку амторианская концепция формы их планеты исключала существование карт, на которые можно положиться. Нас с Камлотом разделили. Его назначили на службу на корабельном камбузе, расположенном в надстройке на корме главной палубы. Я завязал дружбу с Хонаном, но мы редко работали вместе, а по вечерам обычно были такими усталыми, что почти не разговаривали перед тем, как уснуть на жестком полу нашей тюрьмы. Все же однажды ночью я вспомнил о горе Камлота. Эта мысль была навеяна моими собственными печальными воспоминаниями о безымянной девушке в саду. И я спросил Хонана, кто такая Дуари. - Она - надежда Вепайи, - ответил он, - а, быть может, и надежда всего мира. 9. СОЛДАТЫ СВОБОДЫ Постоянное общение приводит к некоторой camaraderie даже между врагами. Шли дни, и ненависть и презрение, которые, казалось, простые солдаты питали к нам, когда мы только появились на борту корабля, сменились почти дружеской фамильярностью, словно они обнаружили, что мы не такие уж плохие ребята. Со своей стороны я нашел много хороших черт в этих простых, невежественных людях. То, что они были обмануты бесчестными лидерами, было почти самое худшее из того, что можно о них сказать. Большинство из них было мягкими и щедрыми, но невежество делало их простаками, их эмоции легко возбуждались правдоподобными аргументами, которые не произвели бы впечатления на просвещенные умы. Естественно, я лучше познакомился со своими товарищами по заключению, чем со стражей, и вскоре наши отношения приобрели дружескую окраску. На них очень сильное впечатление произвели мои светлые волосы и голубые глаза, что было причиной расспросов о моем происхождении. Поскольку я отвечал на их вопросы правдиво, они весьма заинтересовались моей историей, и каждый вечер после завершения дневной работы меня осаждали с просьбами рассказать таинственном далеком мире, откуда я прибыл. В отличие от высокообразованных вепайян, они верили всему, что я рассказывал - в результате скоро я стал в их глазах героем. Я стал бы для них богом, если бы у них была любая концепция божества какого бы то ни было вида. В свою очередь я расспрашивал их и открыл, не без удивления, что они вовсе не были довольны своей судьбой. Те из них, кто раньше были свободными людьми, давно уже пришли к выводу, что променяли эту свободу и свое положение наемных работников на государственное рабство, которое больше нельзя было скрыть под номинальным равенством. Среди заключенных было трое, у которых были индивидуальные черты, особенно меня привлекающие. Одного звали Гамфор. Это был большой неуклюжий детина, который в старые дни, при джонгах, был крестьянином. Он был необычно умен, и, хотя принимал участие в революции, сейчас был резок в своих разоблачениях тористов. Тем не менее, он был осторожен и шептался со мной по секрету. Другим был Кирон, солдат, симпатичный атлетического телосложения парень, который служил в армии джонга, но участвовал в восстании вместе с другими во время революции. Сейчас он нес наказание за нарушение субординации по отношению к офицеру, который до продвижения по службе был незначительным правительственным чиновником. Третий был рабом. Его звали Зог. То, чего ему не хватало в отношении ума, он восполнял силой и хорошим характером. Он убил ударившего его офицера, и его везли обратно в Тору для суда и казни. Зог гордился тем, что он теперь свободный человек, хотя и признал, что энтузиазм его был уменьшен фактом, что все прочие - тоже свободные люди, и сознанием того, что когда он был рабом, у него было больше свободы, чем теперь у него же, свободного. - Тогда, - пояснил он, - у меня был один хозяин, а теперь у меня их столько же, сколько в стране правительственных служащих, шпионов и солдатов, и никто из них обо мне не заботится. А мой старый хозяин был ко мне добр и заботился о моем благополучии. - Ты хочешь быть совершенно свободным? - спросил я его, потому что у меня в голове начинал потихоньку созревать план. К моему удивлению он сказал: - Нет. Я бы лучше был рабом. - Но ты хотел бы сам выбирать себе хозяина, ведь правда? - настаивал я. - Разумеется, - ответил он. - Если бы только я нашел такого, который был бы добр ко мне и защищал меня от тористов. - А если бы ты мог сейчас бежать от них, ты бы сделал это? - Конечно. Но что ты имеешь в виду? Я не могу бежать от них. - Без посторонней помощи нет, - согласился я, - но если другие к тебе присоединятся, ты попытаешься? - Почему нет? Они везут меня обратно в Тору, чтобы убить. Я не могу попасть в худшее положение, что бы я ни делал. Но почему ты задаешь все эти вопросы? - Если мы соберем достаточно людей, которые к нам присоединятся, не останется причин, по которым нам трудно было бы освободиться, - сказал я ему. - Когда ты будешь свободен, ты сможешь оставаться свободным или выбрать хозяина по своему усмотрению. Я внимательно наблюдал за его реакцией. - Ты хочешь сделать еще одну революцию? - спросил он. - Она потерпит поражение. Другие уже пробовали, но всегда терпели поражение. - Не революцию, - успокоил я его, - а только мятеж, чтобы освободиться. - Но как мы можем это сделать? - Небольшому количеству людей нетрудно будет захватить этот корабль, - предположил я. - Дисциплина здесь плохая; ночная стража малочисленна; они так уверены в себе, что мы их можем захватить совершенно врасплох. Глаза Зога загорелись. - Если мы преуспеем, многие из команды перейдут на нашу сторону, - сказал он. - почти все они несчастливы; почти все ненавидят своих офицеров. Думаю, что заключенные присоединятся к нам все до одного, но ты должен быть осторожен из-за шпионов, они везде. Это самая большая опасность, с которой тебе придется столкнуться. Вне всякого сомнения, по крайней мере один шпион есть среди нас, заключенных. - Что ты скажешь про Гамфора? - спросил я. - Он в порядке? - Ты можешь положиться на Гамфора, - заверил меня Зог. - Он говорит немного, но в его глазах я читаю ненависть к тористам. - А Кирон? - Это именно тот человек, который тебе нужен! - воскликнул Зог. - Он презирает власть, и ему наплевать, кто об этом знает - вот почему он в тюрьме. Это не первое его преступление, и ходят слухи, что он будет казнен за измену. - Но я думал, что он только препирался с офицером и отказывался подчиниться ему, - сказал я. - Это и есть государственная измена, в случае, если хотят избавиться от человека, - пояснил Зог. - Ты можешь положиться на Кирона. Хочешь, чтобы я с ним поговорил обо всем этом? - Нет, - сказал я, - Я сам поговорю с ним и с Гамфором. Если что-то пойдет не так, прежде чем мы будем готовы к удару, если шпион пронюхает о нашем заговоре, ты не будешь втянут. - Мне-то все равно! - воскликнул он. - Они могут убить меня лишь за одну провинность, и мне все равно, за какую именно меня убьют. - И все-таки я сам поговорю с ними. Если они присоединятся к нам, тогда вместе решим, как подступиться к остальным. Во время разговора Зог и я работали, драя щетками палубу, и возможность поговорить с Гамфором и Кироном предоставилась не раньше ночи. Оба отнеслись к плану с энтузиазмом, но ни один не счел, что у этого плана большие шансы на успех. Однако каждый из них заверил меня в поддержке. Мы нашли Зога и вчетвером полночи обсуждали детали. Мы отодвинулись в дальний угол помещения, служившего нам тюрьмой, и говорили шепотом, приблизив друг к другу головы. Следующие несколько дней мы провели, набирая добровольцев - очень щекотливое занятие, так как все в один голос утверждали, что среди нас заведомо есть шпион. Каждого нового человека нужно было прозондировать окольными хитрыми способами, и было решено, что этой работой займутся Гамфор и Кирон. Я был исключен из вербовочной коллегии ввиду недостаточности моего знания надежд, амбиций и обид этих людей, их психологии. Зог исключался, потому что работа требовала гораздо большего ума, чем тот, которым он располагал. Гамфор предупредил Кирона, чтобы тот не разглашал наш план ни одному заключенному, который чересчур открыто признавался в своей ненависти к тористам. - Это старый трюк, которым пользуются шпионы, чтобы убаюкать подозрения тех, кого они подозревают в изменнических мыслях, и соблазнить их признаться своем отступничестве. Выбирай тех людей, о которых тебе доподлинно известно, что они недовольны, все время молчаливы и подавлены, - посоветовал он. Я немного беспокоился, сможем ли мы управлять кораблем, если добьемся успеха и захватим его. Я обсудил этот вопрос с Гамфором и Кироном. То, что я узнал от них, если и не давало существенного успокоения, то, по крайней мере, проливало некоторый свет на мучавшие меня вопросы. Амториане уже изобрели компас, подобный нашему. Кирон сказал, что это устройство всегда указывает на центр Амтор - то есть, на центр мифической круглой области, называемой Страбол, или Жаркая Страна. Для амторианских мореплавателей не существовало ни солнца, ни луны, ни звезд, так что они ориентировались исключительно по расчетам. Но они изобрели инструменты небывалой точности, способные определить сушу на больших расстояниях, точно вычислить это расстояние и направление к ней. Другие инструменты служили для определения скорости, пройденного пути и дрейфа. Был также измеритель глубины, посредством коего они могли записывать результаты зондирования дна в радиусе мили от корабля. Все их инструменты для измерения расстояний используют для достижения своих целей радиоактивность различных элементов. Однако из-за их совершенно неверных карт ценность этих инструментов сильно снижается, потому что, вне зависимости от того, какой курс прокладывают капитаны и штурманы (если он только не лежит строго на север), корабли, движущиеся по прямой, всегда отклоняются к антарктическим областям. Амторианские моряки могут знать, что впереди лежит суша, и на каком расстоянии она находится, но никогда не могут быть уверены, какой именно это берег - разве только если путешествие было коротким и хорошо знакомым. По этой причине они курсируют в пределах видимости суши всегда, когда это возможно. В результате путешествия, которые могли бы быть короткими, становятся гораздо длиннее. Другим результатом является то, что размах амторианских морских исследований сильно ограничен. Я думаю, даже в южной умеренной зоне существуют огромные области, которые не были открыты ни вепайянами, ни тористами. А о существовании северного полушария они и не подозревают. На картах, которые мне показывал Данус, значительные области не были помечены ничем, кроме единственного слова "джорам" - океан. И все же, несмотря ни на что (а может быть, и благодаря этому), я верил, что мы справимся с управлением кораблем ничуть не хуже его теперешних офицеров. Кирон был со мной согласен. - По крайней мере, мы примерно знаем направление, где находится Тора, - заметил он. - Все что нам остается сделать, это плыть в другом направлении. По мере того, как наши планы созревали, мы все больше убеждались в осуществимости предприятия. К нам присоединилось уже двадцать заключенных, пятеро из них - вепайяне. Эту небольшую группу мы организовали в тайное общество с ежедневно менявшимися паролями, знаками и рукопожатием, которое было последним напоминанием о братстве в моем колледже в дни учебы. Мы также приняли название группы. Мы назвали себя Солдатами свободы. Я был избран вукором, или капитаном. Гамфор, Кирон, Зог и Хонан были моими старшими лейтенантами, хотя я предупредил, что, если мы успешно захватим корабли, вторым командиром после меня будет Камлот. Наш план действий был разработан в деталях. Каждый человек точно знал, что от него потребуется. Одни должны были обезоружить дозорных, другие - отправиться в каюты офицеров, чтобы отобрать их оружие и ключи. Затем мы столкнемся с командой и предоставим тем, кто захочет присоединиться к нам, возможность сделать это. Что же касается тех, кто не захочет... здесь я столкнулся с серьезной проблемой. Почти все Солдаты свободы хотели уничтожить тех, кто не присоединится к нам, и в самом деле, альтернативы вроде бы не было. Я все же надеялся, что смогу найти более гуманный способ, как с ними поступить. Среди заключенных был один человек, который у всех нас вызывал подозрения. У него было злое лицо, но это было не единственной и даже не главной причиной наших подозрений. Он ежедневно устраивал образцово-показательные выступления о продажности и глупости тористских лидеров. Его было приятно слушать, но трудно было понять, почему его до сих не упрятали в карцер, тем более, что он не слишком скрывался, кладя охулки на правительство и партию. Мы внимательно наблюдали за ним, избегая его, когда возможно; и каждый член нашей группы был предупрежден, что с ним нужно разговаривать очень осторожно. Этот человек, которого звали Энус, постоянно выискивал кого-нибудь из нашей группы и втягивал их в разговоры, которые мгновенно переводил на тему торизма и своей к нему ненависти. Он непрестанно спрашивал каждого из нас о других, всегда клевеща, что такой-то и такой-то наверняка шпион. Но, разумеется, мы ожидали чего-то вроде этого и заранее к этому подготовились. Этот тип мог подозревать нас сколько ему угодно. Пока у него не было против нас доказательств, я не видел, как он может нам повредить. Мне, воспитанному на Александре Дюма и Анне Радклиф, все это вообще казалось дурной пародией или игрой в солдатики. Каждые полчаса мне приходилось убеждать себя, что дело обстоит немножко серьезнее, и на карту, в общем-то, поставлены моя собственная жизнь и моя свобода. Однажды Кирон подошел ко мне, изо всех сил скрывая волнение. Это было в конце дня, и нам только что раздали вечернюю пищу - сушеную рыбу и черствый хлеб темного цвета, сделанный из муки грубого помола. - У меня новости, Карсон, - прошептал он. - Давай отойдем в угол и станем есть, - предложил я, и мы отошли вместе, смеясь и обсуждая события дня обычным тоном. Когда мы уселись на полу, чтобы съесть нашу скудную пищу, к нам присоединился Зог. - Придвинься ближе, Зог, - велел Кирон. - Я должен сказать вам кое-что, чего не должен слышать никто, кроме Солдата свободы. Он сказал не "Солдат свободы", а "кунг, кунг, кунг". Это амторианские буквы - первые буквы названия нашего общества. Когда я впервые услышал эту аббревиатуру, я невольно усмехнулся некоторому совпадению с хорошо известными страницами земной истории. "Кунг-кунг-кунг"... Честное слово, мне не хватало только белого балахона, чтобы сражаться с коммунизмом на Венере по всем правилам! - Когда я буду говорить, - предостерег нас Кирон, - вы должны часто смеяться, как будто я рассказываю смешную историю, тогда, быть может, никто не заподозрит, что это не совсем так. - Сегодня я работал в оружейной корабля, чистил пистолеты, - начал он. - Солдат, который охранял меня - мой старый друг, мы с ним вместе служили в армии джонга. Он мне как брат. Любой из нас отдаст за другого жизнь. Мы вспоминали старые времена под знаменами джонга и сравнивали те дни с этими, а особенно - офицеров старого режима с нынешними. Как я, как любой старый солдат, он ненавидит своих офицеров, так что нам было о чем поговорить. Вдруг совершенно неожиданно он спросил меня: "Что это за слухи ходят о заговоре среди заключенных?" Я чуть не упал, но не подал вида, ибо есть времена, когда человек не может доверять даже собственному брату. "Что ты слышал?"- спросил я. "Я подслушал, как один офицер разговаривал с другим", - сказал он. -"Они говорили, что человек по имени Энус доложил об этом капитану, и что капитан велел Энусу узнать имена всех участников заговора и выяснить их планы, если он сможет." "И что сказал Энус?"- спросил я своего друга. "Он сказал, что если капитан даст ему бутыль вина, то он полагает, что ему удастся напоить одного из заговорщиков и вытянуть из него сведения. Капитан дал ему бутыль вина. Это было сегодня." Мой друг посмотрел на меня очень внимательно и сказал: "Кирон, мы с тобой больше, чем братья. Если я могу помочь тебе, ты только скажи." Я знал, что это так и, видя, как мы близки к разоблачению, я решил довериться ему и принять его помощь. Я рассказал ему все. Надеюсь, ты не сочтешь, что я действовал неверно, Карсон. - Никоим образом, - уверил я его. - Нам пришлось открыть наши планы и другим людям, которых мы почти не знаем, и которым доверяем гораздо меньше, чем ты своему другу. Что он сказал, когда услышал твой рассказ? - Он сказал, что поможет нам, и что, когда мы восстанем, он присоединится к нам. Он пообещал еще, что многие другие солдаты поступят так же. Но самое важное, что он сделал - он дал мне ключ от оружейной. - Прекрасно! - воскликнул я. - Тогда я не вижу, почему бы нам не восстать немедленно. - Сегодня ночью? - жадно спросил Зог. - Сегодня ночью! - ответил я. - Передайте Гамфору и Хонану, а потом - всем остальным Солдатам свободы. Мы рассмеялись от всего сердца, как будто один из нас отпустил удачную шутку, и Кирон с Зогом покинули меня, чтобы познакомить Гамфора и Хонана с нашим планом. Однако на Венере, как и на Земле, самые хорошо задуманные планы, как говорится, идут вразнос. С тех пор, как мы покинули гавань Вепайи, каждую ночь люк нашей скверно проветриваемой тюрьмы оставался открытым, чтобы мы могли хоть как-то дышать, а один из дозорных стоял на страже рядом, следя, чтобы никто не выбрался наружу. Но сегодня люк был закрыт. - Вот что наделал Энус, - проворчал Кирон. - Тогда нам придется поднять восстание днем, - прошептал я, - но мы уже не успеем предупредить всех сейчас. Здесь, внизу, так тихо, что нас наверняка услышит кто-нибудь чужой, если мы попытаемся передать весть. - Значит, завтра, - сказал Кирон. Этой ночью я долго не мог заснуть, так как был преисполнен опасений за всю нашу затею. Теперь было очевидно, что капитан многое подозревает. И хотя он не знает подробностей того, что мы замышляем, ему известно, что готовится какая-то заваруха, и он не станет рисковать. Пока я лежал без сна, пытаясь составить план на завтра, я слышал, как кто-то крадется по комнате, а время от времени до меня доносился шепот. Я мог только строить догадки, кто это, и стараться угадать, чем он занят. Я вспомнил о бутылке вина, которая должна была быть у Энуса, и мне пришло в голову, что, может, он пытается устроить вечеринку. Но голоса были слишком уж приглушенными, чтобы послужить поддержкой этой версии. Пьяные люди не могут говорить так тихо, даже в тюрьме. Я услышал сдавленный крик, шум, похожий на краткую потасовку, а затем комнату вновь окутала тишина. - Кому-то приснился плохой сон, - сказал я себе и заснул. Наконец, пришло утро. Люк был открыт, пропуская немного света, чтобы развеять мрак нашей тюрьмы. Моряк опустил нам корзину с пищей - нашим скудным завтраком. Мы, как обычно, собрались вокруг корзины, каждый взял свою долю и удалился, чтобы ее съесть. Внезапно из дальнего угла раздался крик. - Посмотрите сюда! - кричал один из заключенных. - Энус убит! 10. ВОССТАНИЕ Действительно, Энус был убит, и по этому поводу было много шума и криков - по-моему, гораздо больше шума и криков, чем должна была бы вызвать смерть обычного заключенного. В нашем трюме было полно солдат и офицеров. Энус безропотно лежал на спине, мертвый и неприглядный; рядом с ним стояла недопитая бутыль вина. Смерть не красила этого противного парня, вот разве что на горле появились цветные пятна там, где чьи-то мощные пальцы сдавили его. Энус был задушен. Вскоре нас собрали на палубе и обыскали - очевидно, в поисках оружия. Капитана корабля явился самолично провести расследование. Он был рассержен, взволнован, и, я думаю, слегка напуган. Он допрашивал нас одного за другим. Когда пришел мой черед подвергнуться допросу, я, нехороший мальчишка, не сказал ему, что слышал ночью. Я сказал, что мирно спал всю ночь в углу комнаты, противоположном тому, где было найдено тело Энуса. Я знаю, что врать нехорошо... - Ты был знаком с покойником? - спросил он. - Не больше чем с любым другим из заключенных, - ответил я. - Но с некоторыми из них ты даже очень хорошо знаком, - сказал он, как мне показалось, делая ударение на этих словах. - Ты когда-нибудь говорил с ним? - Да, он несколько раз заговаривал со мной. - О чем? - потребовал ответа капитан. - В основном, он выступал с разоблачениями торизма. - Но он был торист! - воскликнул капитан. Капитан был все-таки слишком глуп для того, чтобы быть капитаном. Я нравился себе на этом посту гораздо больше. Ни за что на свете не подумал бы этого, судя по его разговорам, - ответил я. - За что же тогда он попал в тюремный трюм? Впрочем, если он был тористом, то, несомненно, он был изменником. Он все время пытался заинтересовать меня планами захватить корабль и, простите, переубивать всех офицеров. Я думаю, что он говорил об этом и с другими. Я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все. Я хотел, чтобы мои сообразительные Солдаты свободы получили от меня маленький намек. Если многие из нас расскажут одно и то же, это может убедить офицеров, что история Энуса о заговоре была плодом его собственного воображения в попытке добиться награды от начальства - фокус, ничуть не противоречащий шпионской этике. - Удалось ему убедить кого-нибудь из заключенных присоединиться к нему? - спросил капитан. - Я думаю, нет. Все смеялись над ним. - Не догадываешься ли ты, кто его убил? - Наверное, какой-нибудь человек, еще надеющийся на прощение, которого возмутила измена, - нагло сказал я. Когда капитан допрашивал остальных, задавая им сходные вопросы, я был рад услышать, что почти ко всем Солдатам свободы цеплялся вероломный Энус, чьи предательские инсинуации они с негодованием отвергли. А Зог и вовсе сказал, что он никогда не разговаривал с ним - что, насколько мне известно, было чистой правдой. Правду говорить тоже иногда полезно. Когда капитан закончил расследование, он был от истины раза в три дальше, чем когда начинал его. Я убежден, что он отправился на корму в дурном настроении. И, пожалуй, в убеждении, что его ловко провели, но неизвестно кто, неизвестно как и зачем. Я очень волновался, когда нас обыскивали, потому что боялся, что у Кирона найдут ключ от оружейной. Но его не нашли. Потом Кирон сказал мне, что спрятал его в волосах еще ночью - из предосторожности. В амторианском дне 26 часов, 56 минут, 4 секунды земного времени. Амторианцы делят его на двадцать равных периодов, называемых ти, которые я для простоты буду переводить в земные часы, хотя такой период и состоит из 80,895 земных минут. На корабле время возвещает трубач, играя разные музыкальные такты для каждого часа дня. Первый час примерно соответствует рассвету. В это время заключенных будят и кормят. Через сорок минут они начинают работу, которая продолжается до десятого часа, с коротким перерывом на еду в середине дня. Иногда нам разрешалось закончить работу в девятом и даже в восьмом часу, все зависило от каприза наших хозяев. В этот день во время дневного перерыва на отдых Солдаты свободы собрались вместе. Я был определенно настроен действовать немедленно. Я пустил весть, что мы поднимем восстание во второй половине дня, в момент, когда трубач сыграет седьмой час. Те из нас, кто будет работать на корме, недалеко от оружейной, должны броситься туда вместе с Кироном, который откроет ее, если она окажется закрыта. Остальные должны будут атаковать ближайших солдат, пользуясь как оружием всем, что попадется под руку, а если ничего не попадется - голыми руками отобрать у солдат пистолеты и мечи. Пятеро наших должны были объяснить офицерам, в чем, собственно, дело. Рекомендовалось все время издавать устрашающий боевой клич "За свободу!" Временно незанятые в драке получили команду убеждать остальных заключенных и солдатов присоединиться к нам. Это был безумный замысел, на который могли решиться только отчаявшиеся люди во главе с авантюристом. Авантюрист - это, наверное, я. Седьмой час был выбран потому, что в это время почти все офицеры собирались в караульной, где их ждала легкая еда и вино. Мы предпочли бы осуществить наш план ночью, но боялись, что нас теперь постоянно будут на ночь запирать внизу, а случай с Энусом показал, что наш заговор может быть в любое время раскрыт, так что мы не решались ждать. Должен признаться, что по мере приближения назначенного часа мое волнение все возрастало. Время от времени я бросал взгляды на других членов нашей небольшой группы и мне казалось, что одни из них проявляют признаки беспокойства, тогда как другие работали совершенно спокойно, как будто ничего необычного не должно было произойти. Среди этих последних был Зог. Он работал неподалеку от меня. Он ни разу не глянул на башенную палубу, откуда трубачу предстояло сыграть роковую мелодию, хотя я сам с трудом удерживался от того, чтобы не смотреть туда. Никто бы не заподозрил, что Зог собирается вот-вот напасть на солдата, беспечно развалившегося рядом с ним. Точно так же никому бы и в голову не пришло, что прошлой ночью он уже убил одного человека. Он мурлыкал какую-то мелодию, полируя ствол большой пушки. Гамфор и Кирон, к счастью, работали на корме. Я видел, что Кирон, драя палубу, подбирается все ближе и ближе к двери оружейной. По мере того, как приближался урочный час, я все сильнее желал, чтобы Камлот оказался рядом. Он мог сделать так много для успеха нашего переворота, а тем временем он даже не знал, что такое восстание готовится, а о том, что оно вот-вот начнется, и подавно. Осматриваясь вокруг, я встретил взгляд Зога. Раб как-то очень торжественно закрыл левый глаз. Наконец-то он подал знак, что он наготове. Это было не так уж важно, но вдохнуло в меня новые силы. Почему-то прошедшие полчаса я чувствовал себя очень одиноким. Время приближалось к часу "ноль". Я переместился поближе к моему охраннику, так, чтобы стоять прямо перед ним, повернувшись к нему спиной. Я точно знал, что буду делать, и знал, что добьюсь успеха. Человек за моей спиной и представить себе не мог, что через минуту или даже через несколько секунд он будет лежать без чувств на палубе, а пленник, которого он охраняет, будет подбирать его меч, кинжал и пистолет - и все это произойдет, когда последние ноты мелодии седьмого часа будут разноситься над спокойными водами амторианского океана. Сейчас я стоял спиной к палубным постройкам. Я не мог видеть трубача, когда он вышел из башни, чтобы дать сигнал, но еще до того, как он вышел на башенную палубу, Я ЗНАЛ, что ждать осталось недолго. И все же когда прозвучала первая нота, я был захвачен врасплох, как будто считал, что она никогда не прозвучит. Однако мое напряжение было чисто психическим, оно никак не отразилась на физических реакциях, которые требовались прямо сейчас. Как только первая нота достигла моего слуха, я очень перенервничал, почти что испугался; как боевой автомат, развернулся на пятках и врезал правой рукой по подбородку моего ничего не подозревавшего стража. Это был один из тех ударов, которые называют сокрушительными. Стражник свалился на месте. Пока я наклонился, чтобы забрать оружие, вся палуба превратилась в ад кромешный. Раздавались крики, стоны, проклятия, а громче всего - боевой клич Солдатов свободы. Мой отряд ударил, и ударил всерьез. Сейчас я впервые услышал жуткое шипящее стаккато амторианского оружия. Вы слышали, как работает старая, плохая рентгеновская установка? Звук был очень похож, но громче и более зловещий. Я выхватил меч из ножен и пистолет из кобуры моего упавшего стража, не задерживаясь, чтобы снять с него пояс. И вот передо мной открылась сцена, которой я так долго ждал. Я увидел, как могучий Зог вырвал оружие из рук солдата, а затем поднял его тело над головой и вышвырнул за борт. Как видно, у Зога не нашлось времени и сил обращать его в нашу веру. У дверей оружейной кипела битва. Наши старались прорваться внутрь, солдаты стреляли в них. Я бросился туда. Мне навстречу выскочил солдат, и я услышал шипение смертоносных лучей, которые, должно быть, прошли совсем рядом со мной. Он, должно быть, тоже очень волновался, или просто был плохим стрелком, но он промахнулся. С десяти футов промахнулся. Я направил на него только что отобранный пистолет и нажал на спуск. Солдат упал на палубу с дырой в груди, а я устремился вперед. Сражение у дверей оружейной велось мечами, кинжалами и кулаками, потому что противники успели так перемешаться, что никто не мог воспользоваться пистолетом, рискуя попасть в своего. Я прыгнул в эту суматоху. Заткнув пистолет за набедренную повязку, я обрушился с мечом на огромного звероподобного солдата, который уже чуть было не заколол Хонана. Затем я схватил другого противника за волосы и оттащил его от двери, крикнув Хонану, чтобы он прикончил его. У меня не было времени, чтобы сначала вонзить в него клинок, а затем еще и вытащить его. Я хотел как можно скорее оказаться в оружейной рядом с Кироном и помочь ему. Все время я слышал, как мои люди выкрикивают "За свободу!" или предлагают солдатам присоединиться к нам. Насколько я мог судить, заключенные уже так и сделали. Теперь путь мне преграждал еще один солдат. Он стоял ко мне спиной, и я уже собрался схватить его и отшвырнуть к Хонану и другим, которые бились рядом, когда он вонзил свой кинжал в спину стоящего перед ним солдата и крикнул: "За свободу!" Так что по крайней мере одного перебежчика я увидел. В тот момент я этого еще не знал, но перебежчиков было уже много. Когда я, наконец, попал в оружейную, то увидел, что Кирон раздает оружие с такой скоростью, с какой это способен делать только автомат, пекущий пончики. Многие из восставших лезли через окна, чтобы получить оружие, и каждому из них Кирон передавал по нескольку мечей и пистолетов, чтобы те раздали их другим на палубе. Убедившись, что здесь все в поряджке, я собрал несколько человек, и мы стали подниматься по трапам на верхние палубы, с которых офицеры стреляли в кучу - по восставшим, и одновременно по собственным солдатам. Именно это глупое занятие и привлекло многих солдат на нашу сторону. Чуть ли не первым, кого я увидел, поднявшись на вторую палубу, был Камлот. В одной руке у него был меч, в другой - пистолет, из которого он стрелял по группе офицеров, которые пытались добраться до основной палубы, чтобы принять там командование над солдатами, сохранившими видимость лояльности. Можете быть уверены, что я был счастлив снова увидеть друга. Когда я подскочил к нему и открыл огонь по офицерам, он одарил меня краткой улыбкой в знак узнавания. Трое из пяти наших противников-офицеров упали, а оставшиеся двое повернулись и убежали по трапу на самую верхнюю палубу. За нами было двадцать или больше участников восстания, которые горели желанием добраться туда, где укрылись сейчас все выжившие офицеры. Я видел, что другие восставшие толпятся на трапах, стремясь вверх, чтобы присоединиться к своим товарищам. Камлот и я во главе небольшого отряда бросились на верхнюю палубу, но в это время толпа вопящих, изрыгающих проклятия людей обогнала нас по трапам противоположного борта и набросилась на офицеров. Люди были абсолютно неуправляемы, и, поскольку среди них было всего несколько человек из первоначальной группы Солдат свободы, большинство из них не знало лидеров, и каждый дрался сам за себя. Я хотел, как и собирался, защитить офицеров, но сейчас уже не мог воспрепятствовать мясорубке, в которой было потеряно куда больше жизней, чем необходимо. Офицеры, прижатые к стене, сражались за свою жизнь и перебили многих, но в конце концов их смели простым численным превосходством. Казалось, каждый из рядовых матросов и солдат имел зуб либо на кого-то определенного из офицеров, либо на всю их породу в целом. К тому времени, как они набросились на последний оплот репрессивной власти - овальную башню на верхней палубе - все превратились в бешеных маньяков. Каждого офицера, который падал убитым или раненым, перебрасывали палубой ниже, где находилось много желающих сбросить его на главную палубу. Оттуда в свою очередь оставшиеся клочья бросали в море. Затем восставшие прорвались в башню, откуда выволокли оставшихся офицеров. С одними расправились здесь же, на верхней палубе, других сбросили вопящей толпе вниз. Капитана выволокли последним. Его обнаружили в шкафу в собственной каюте. При виде его раздался такой вопль ярости и ненависти, какого я надеюсь больше никогда не услышать. Мы с Камлотом стояли в стороне, бессильные свидетели этой бури ненависти. На наших глазах капитана по частям спустили вниз и выбросили в море. Со смертью капитана битва была окончена. Корабль был в наших руках. Мой план был успешно выполнен, однако я вдруг подумал, что революция - достаточно опасное мероприятие. Похоже, я разбудил слишком грозную и неуправляемую силу, с которой будет нелегко сладить. Я тронул Камлота за руку. - Пойдем со мной, - позвал я и направился к главной палубе. - Кто все это начал? - спросил он, пока мы проталкивались среди взволнованных участников восстания. - Восстание - это мой план, но кровавая бойня не предусматривалась, - ответил я. - Теперь мы должны попытаться возродить порядок из этого хаоса. - Если сможем, - заметил он с сомнением в голосе. Пробираясь на главную палубу, я собрал вокруг себя сколько смог народу из моего начального отряда Солдат свободы. Когда мы, наконец, добрались до цели, почти все они были со мной. Среди восставших я обнаружил трубача, который, сам того не ведая, подал сигнал к нашей атаке. Я приказал ему протрубить сигнал, чтобы все собрались на главной палубе. Я не знал, послушаются сигнала трубы, или нет. Но привычка имеет столь сильную власть над людьми, что как только прозвучал сигнал, все стали собираться на главную палубу отовсюду. Я взобрался на казенную часть одного из орудий и, окруженный верным отрядом, объявил, что Солдаты свободы захватили власть на корабле и те, кто хочет присоединиться к нам, должны подчиняться вукору отряда. Остальных мы высадим на берег. - Кто вукор? - потребовал ответа солдат, которого я приметил еще в схватке у башен за особую жестокость с офицерами. - Это я, - ответил я. - Вукором должен быть один из нас, - проворчал он. - Карсон запланировал восстание и привел его к победе, - выкрикнул Кирон. - Карсон - наш вукор. Из глоток моего отряда и сотни новообращенных вырвались возгласы одобрения, но много было и тех, кто молчал или вполголоса говорил что-то недовольным тоном своим соседям. Среди них был и тот солдат, который возражал против моего лидерства. Я заметил, что вокруг него уже собирается оппозиционная фракция. - Необходимо, - сказал я, - чтобы все тотчас вернулись к своим обязанностям, потому что кораблем нужно управлять независимо от того, кто командует. Если есть какие-либо вопросы относительно того, кто лидер, их можно решить позже. В настоящее время командую я. Камлот, Гамфор, Кирон, Зог и Хонан - мои лейтенанты. Они командуют кораблем вместе со мной. Все оружие должно быть немедленно сдано Кирону в оружейную. Оружие остается только у тех, кому Кирон выдаст его для несения дозора. - Никто не посмеет разоружить меня, - взорвался непокорный солдат. - Я воин, я был вооружен всю жизнь. У меня столько же прав носить оружие, сколько и у любого другого, и даже больше. Мы все теперь свободные люди. Я не стану подчиняться таким приказам. Зог, который продвигался к нему все ближе, пока тот говорил, схватил его одной могучей рукой за горло, а другой сорвал с него пояс. - Ты слушаешь приказы нового вукора или отправляешься за борт, - проворчал он, освобождая его и передавая его оружие Кирону. Мгновение стояла тишина, и ситуация была нехорошо напряженной. Затем кто-то засмеялся и воскликнул, передразнивая: "Никто не посмеет разоружить меня! Остынь, Кодж!" Это вызвало общий смех, и я понял, что опасность на некоторое время миновала. Кирон, чувствуя, что момент подходящий, велел всем явиться к оружейной и сдать оружие. Остальные члены первоначального отряда проводили народ на корму, следуя буквально по пятам за самыми беспокойными. Прошел час, прежде чем было восстановлено подобие порядка. Камлот, Гамфор и я собрались в командной башне, своего рода рубке, где хранились карты и приборы. Второй корабль, ничего не замечая, уже скрылся за горизонтом. Мы обсуждали меры, которые следует предпринять, чтобы захватить его без кровопролития и спасти Дуари и других вепайянских пленников, находящихся на его борту. Такая идея была у меня с самого начала, как только возник план захватить наш корабль. Камлот заговорил о том же сразу после боя. Но Гамфор серьезно сомневался в осуществимости проекта. - Люди не заинтересованы в благополучии Вепайи, - напомнил он, - и могут прийти в негодование от идеи рисковать своими жизнями и только что обретенной свободой ради чего-то, что для них ничего не значит. - Что ты сам думаешь об этом? - спросил я. - Я подчиняюсь твоим распоряжениям, - ответил он. - Я сделаю все, что ты прикажешь. Но я - только один человек. А у тебя на борту две сотни тех, с чьими желаниями ты должен считаться. - Я буду считаться только со своими офицерами, - ответил я. - Остальным я буду отдавать приказы. - Это единственный способ, - с облегчением сказал Камлот. - Оповестите остальных офицеров, что мы атакуем "Совонг" на рассвете, - велел я им. - Но мы не посмеем открыть огонь по кораблю, - запротестовал Камлот, - иначе мы подвергнем опасности жизнь Дуари. - Я намерен взять корабль на абордаж, - ответил я. - В этот час на палубе не будет никого, кроме дозорных. Наши корабли уже дважды подходили близко друг к другу при спокойном море, так что наше приближение не вызовет подозрений, Абордажный отряд будет состоять из сотни человек. Они будут прятаться, пока корабли не окажутся борт к борту и не прозвучит команда к абордажу. В утренние часы море обычно спокойно; если же завтра начнется волнение, нам придется отложить атаку до следующего утра. - Отдайте строгий приказ, что резни быть не должно. Не убивать никого, кто не сопротивляется. Все оружие и запас провизии мы перенесем с "Совонга" на "Софал". - И что ты предлагаешь делать потом? - спросил Гамфор. - Сейчас доберусь и до этого, - ответил я, - но сначала я хочу удостовериться в настроении людей на борту "Софала". Ты, Гамфор, и Камлот, сообщите остальным офицерам о моих планах до того момента, до которого я их изложил. Затем соберите отряд Солдат свободы и расскажите им о моих намерениях. После этого велите им распространить сведения среди остальных и сообщить вам имена тех, кто встретил план с неодобрением. Этих мы оставим на борту "Совонга", а вместе с ними - всех, кто сам пожелает перейти туда. В одиннадцатом часу выстройте всех людей на главной палубе. Я объясню подробности. Камлот и Гамфор отправились исполнять мой приказ, а я вернулся к картам. "Софал" двигался вперед, набирая ход, и понемногу догонял "Совонг" - хотя и не с такой скоростью, чтобы это показалось преследованием. Я был уверен, что на "Совонге" ничего не знали о том, что произошло на нашем корабле, потому что амториане незнакомы с беспроволочной коммуникацией, а у офицеров "Софала" не было времени подать сигнал своим товарищам на "Совонге" - так внезапно было поднято восстание и так быстро оно закончилось нашей победой. По мере приближения одиннадцатого часа я обратил внимание, что в самых различных местах собираются группы людей. Очевидно, они обсуждали информацию, которую распространили среди них Солдаты свободы. В одной группе, которая была больше других, шумно разглагольствовал оратор, в котором я узнал Коджа. С са