мого начала было очевидно, что этот парень окажется возмутителем спокойствия. Каким влиянием он пользовался, я не знал, но не сомневался, что оно будет обращено против меня. Я надеялся избавиться от него, когда мы захватим "Совонг". Когда трубач просигналил время, люди быстро собрались, и я спустился вниз, чтобы обратиться к ним. Я стоял прямо над ними, на одной из нижних ступенек, где я мог следить за всеми и был виден всем. Большинство вело себя тихо и слушало внимательно. Одна небольшая группа шепталась и бормотала. В центре ее стоял Кодж. - На рассвете мы возьмем "Совонг" на абордаж и захватим корабль, - начал я. - Вы получите приказы от ваших непосредственных командиров, офицеров, но один я хочу выделить особо: не должно быть ненужных убийств. После того, как мы захватим корабль, мы переместим на "Софал" часть провизии, оружие и заключенных. Одновременно мы переведем с "Софала" на "Совонг" всех тех, кто не хочет оставаться на этом корабле под моим командованием, а также тех, кого я не хочу оставлять здесь, - при этих словах я посмотрел прямо на Коджа и на недовольных вокруг него. Я объясню, что я планирую на будущее, чтобы каждый из вас мог определить до рассвета, хочет ли он стать членом моей команды. Те, которые захотят, должны будут подчиняться приказам, но они будут получать свою часть добычи, если у нас появится добыча. У нас будет две цели: нападать на корабли тористов и исследовать неизвестные области Амтор - после того, как мы вернем вепайянских пленников в их страну. Нас ждут увлекательные приключения. Будут на нашем пути и опасности. Мне не нужны в команде ни трусы, ни баламуты. У нас должна быть добыча, потому что я уверен, что корабли тористов с богатым грузом постоянно пересекают моря Амтор, и я знаю, что мы всегда найдем рынок сбыта для тех военных трофеев, которые попадут в наши руки. Я говорю "военных", потому что это будет настоящая война Солдатов свободы против тирании и угнетения. Сейчас возвращайтесь к себе и будьте готовы показать свою доблесть на рассвете. 11. ДУАРИ Этой ночью я опять мало спал. Мои офицеры постоянно приходили ко мне с докладами. Из них я получил представление об умонастроении команды, что было для меня очень важно. Никто не был против захвата "Совонга", а вот по поводу того, что делать дальше, мнения разделялись. Некоторые хотели высадиться на торанской земле, чтобы иметь возможность вернуться домой. Большинство с энтузиазмом восприняли намерение захватывать торговые корабли. Идея исследования неизвестных водных пространств Амтор вызывала у многих страх. Некоторые противились тому, чтобы доставлять вепайянских пленников домой. И еще была небольшая, но очень активная и шумная группа тех, кто настаивал, что командование кораблем следует передать в руки торанцев. В этом я разглядел руку Коджа еще до того, как мне сказали, что предложение поступило от его приспешников. - Но есть не меньше сотни тех, - сказал Гамфор, - на чью верность ты можешь положиться. Они приняли тебя в качестве лидера, они последуют за тобой и будут подчиняться твоим командам. - Вооружить их, - распорядился я, - а остальных поместить под палубой на время, пока мы не захватим "Совонг". Что вы скажете о кланган? Они не участвовали в восстании. Они за нас или против? Кирон засмеялся. - Они не получили никаких приказов, - пояснил он. - А собственной инициативы у них нет. Они физически не в состоянии сделать что-либо без приказа, за исключением тех случаев, когда действие рефлекторно или инстинктивно - вызванное голодом, любовью или ненавистью. - И их не интересует, кто ими командует, - вмешался Зог. - Они служат вполне лояльно, пока их хозяин не умирает, или не продает их, или не раздает их, или его не свергают. Тогда они столь же лояльно служат новому хозяину. - Им было сказано, что ты - их новый хозяин, - сказал Камлот, - и они будут повиноваться тебе. Поскольку на борту "Софала" было всего пять птицелюдей, меня не очень волновало их отношение, но все же я был рад узнать, что они не будут противниками. В двенадцатом часу я приказал сотне, на которую можно было положиться, собраться в одной из кают нижней палубы. Остальные еще раньше были заперты внизу, тихие и безоружные. Я не очень люблю восстания вообще, тем более против меня. Всю ночь мы постепенно приближались к ничего не подозревающему "Совонгу", и теперь находились на расстоянии всего сотни ярдов за его кормой, немного в стороне. По правому борту я видел, как корабль неясно вырисовывается темным силуэтом в таинственном ночном сиянии безлунной амторианской ночи. Фонари "Совонга" казались разноцветными пятнами света, на палубах смутно различались фигуры стражей. "Софал" подбирался все ближе и ближе к своей жертве. Один из Солдат свободы, который раньше был офицером торанского флота, стоял у руля. На палубе не было никого, кроме дозорных. В каюте нижней палубы прятались сто человек, ожидая команды к абордажу. Я стоял рядом с Хонаном в рубке (он должен был командовать "Софалом", когда я поведу отряд на абордаж), глядя на странный амторианский хронометр. Я жестом скомандовал, и Хонан повернул какой-то важный рычаг. "Софал" подобрался еще немного ближе к "Совонгу". Затем Хонан шепотом отдал приказ рулевому, и мы оказались рядом со своей жертвой. Я поспешил спуститься на главную палубу и подал сигнал Камлоту, стоящему в дверях каюты. Теперь два корабли находились практически борт о борт. Море было тихим, только легкое бриз покачивал мягко скользящие по волнам корабли. Мы были так близко друг к другу, что можно было перепрыгнуть с палубы одного корабля на палубу другого через небольшой разделявший их промежуток. Сторожевой офицер на борту "Совонга" окликнул нас: - Эй, там, в чем дело? Смените курс! Вместо ответа я разбежался по палубе "Софала" и перепрыгнул на борт другого корабля, а за мной по пятам следовали сто человек. Не было криков, и шума было немного - только шелест обутых в сандалии ног и приглушенное звяканье оружия. Через борт "Совонга" были переброшены абордажные крючья. Каждый из наших людей заранее получил точные указания, что делать. Оставив Камлота командовать на главной палубе, я быстро бросился с дюжиной людей на башенную, а Кирон повел два десятка бойцов на вторую, где расположены каюты большинства офицеров. Прежде чем дежурный офицер успел собраться с мыслями, я был уже рядом с ним - с пистолетом. - Молчи, - прошептал я, - и никто не причинит тебе вреда. Мой план состоял в том, чтобы захватить как можно больше народа в плен, прежде чем будет поднята общая тревога, и таким образом свести к минимуму необходимость кровопролития. Поэтому нужна была тишина. Обезоружив дежурного, я передал его своим людям. Затем я отправился на поиски капитана, а двое моих людей в то же время занялись рулевым. Когда я нашел того, кого искал, он как раз схватился за свое оружие. Он был разбужен неизбежным легким, но странным шумом, который производил наш абордажный отряд, и заподозрив какой-то беспорядок, встал и зажег свет в каюте. Я обрушился на него, когда он поднимал пистолет, и выбил оружие у него из руки прежде, чем он успел выстрелить. Но он отступил назад с мечом наготове, и так мы стояли лицом к лицу некоторое время. - Сдавайся, - сказал я, - и тебе не причинят вреда. - Кто ты такой? - потребовал ответа он. - Откуда ты взялся? - Я был заключенным на борту "Софала", - ответил я. - Но теперь я им командую. Впрочем, как и твоим "Совонгом" - последние несколько минут. Если ты хочешь избежать кровопролития, выйди со мной на палубу и прикажи своим людям сдаться. - И что потом? - спросил он. - Зачем вы напали на нас, если не для того, чтобы убить? - Чтобы забрать провизию, оружие и вепайянских пленников, - объяснил я. Внезапно до нас донеслось шипящее стаккато пистолетного огня с нижних палуб. - Я полагал, что кто-то хочет обойтись без убийств, - презрительно фыркнул он. - Если хочешь прекратить это, выйди отсюда и прикажи сдаться, - ответил я. - Я не верю тебе! - воскликнул он. - Это обман. И он набросился на меня с мечом. Я не хотел хладнокровно застрелить его, так что встретил атаку своим клинком. Преимущество в искусстве обращения с оружием было на его стороне, так как я еще не совсем привык к амторианскому мечу. Но у меня было преимущество в силе и реакции. И еще мне были известны некоторые приемы немецкого боя на мечах, которым я обучился во время пребывания в Германии. Амторианский меч - это преимущественно рубящее оружие. Его вес около острия делает его особенно эффективным для такого метода атаки, хотя уменьшает эффективность парирующих ударов, делая меч достаточно медлительным орудием. Неожиданно я оказался перед человеком, умеющим проводить невероятные уколы, и в бешеном темпе! Я с трудом защищался. Офицер был весьма подвижен и искусен в обращении с мечом. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что я новичок. В результате он злобно стал прижимать меня к стене, пользуясь своим превосходством, так что я быстро пожалел о своем великодушии - надо было все-таки воспользоваться пистолетом до начала схватки. Теперь это сделать было поздно, я был все время настолько занят, что у меня не было времени вытащить оружие. Он заставил меня отступить назад и вглубь каюты, а сам занял позицию между мной и выходом. Когда я оказался в положении, откуда не было возможности бежать, он постарался прикончить меня. Этот бой я проводил почти исключительно в защите. Атаки капитана были такими быстрыми и настойчивыми, что я мог только защищаться, и за первые две минуты боя я не сделал ни одного выпада в его сторону. Я очень хотел бы знать, куда делись те, кто сопровождал меня, но гордость не позволяла мне позвать на помощь. Впоследствии я узнал, что это ничего бы мне не дало, так как они были заняты целиком и полностью отражением атаки офицеров, которые поднялись с нижних палуб сразу вслед за ними. Мой противник скалил зубы в злобной ухмылке, непрестанно стараясь сломить мою защиту. Он как будто уже чуял победу и внутренне ликовал, предвкушая ее. Звук ударов стали о сталь заглушал все звуки за пределами четырех стен каюты, где мы сражались. Я не мог сказать, идет ли битва в других местах на корабле, а если она идет, то выигрываем мы или проигрываем. Я понимал, что мне совершенно необходимо знать это, что я в ответе за все, что происходит на борту "Совонга", и что я обязан выбраться из этой каюты, чтобы привести своих людей либо к победе, либо к поражению. Такие мысли делали мое положение еще более невыносимым и заставляли меня идти на крайние меры, чтобы освободиться. Я должен уничтожить противника, и немедленно! Он к этому времени уже практически прижал меня к стене. Острие его меча уже один раз коснулось моей щеки и дважды - тела, и, хотя эти раны были всего лишь царапинами, я оказался весь в крови. Капитан прыгнул с решимостью покончить со мной тотчас же, но на сей раз я не отступил. Я парировал его удар, так что его клинок прошел справа от меня, затем я отдернул свой меч и, прежде чем он опомнился, пронзил его сердце. Он рухнул на пол. Я выдернул лезвие из его тела и выбежал из каюты. Весь эпизод занял лишь несколько минут, хотя они показались мне гораздо дольше. Однако за это краткое время многое произошло на палубах и в каютах "Совонга". Верхние палубы были очищены от врагов. Один из моих людей был у руля, другие в машинном отделении. На главной палубе все еще продолжалась схватка, там несколько офицеров "Совонга" делали последнюю попытку дать отпор с горсточкой своих людей. Но к тому времени, как я достиг поля боя, все было кончено. Офицеры, заверенные Камлотом, что их жизни пощадят, сдались. "Совонг" был наш! "Софал" взял свою первую добычу. Оказавшись, наконец, среди взволнованных воинов на главной палубе, я, должно быть, представлял печальное зрелище. Из моих трех моих царапин все еще текла кровь. Мои люди приветствовали меня громкими возгласами. Впоследствии я узнал, что мое отсутствие в битве на главной палубе было замечено и произвело плохое впечатление на амториан, но когда они увидели, что я возвращаюсь, неся на себе следы какой-то иной схватки, они вернули мне свое уважение вдвойне. Эти три небольшие царапины достались мне немалой ценой, но это было ничто в сравнении с психологическим эффектом, произведенным непропорционально большим количеством крови, которое пролилось на мой обнаженный торс. Мы быстро окружили и обезоружили пленников. Камлот взял несколько людей и освободил вепайянских пленников, которых тотчас препроводил на "Софал". Почти все они были женщинами, но я не смог увидеть, как их переводили с корабля на корабль, поскольку был занят другими делами. Однако я прекрасно представлял себе радость воссоединения Камлота и Дуари, на которое она, вероятно, уже не надеялась. Мы быстро перенесли все ценное с "Совонга" на "Софал", оставив только самое необходимое для офицеров корабля-неудачника. Эта работа была поручена Кирону и проводилась нашими собственными людьми, тогда как Гамфор с группой наших новых пленников перенес на борт "Софала" излишек провианта. Когда это было сделано, я приказал сбросить все пушки "Совонга" за борт - по крайней мере это я мог сделать, чтобы нанести ущерб мощи Торы. Последний акт этой морской драмы состоял в переведении сотни неудачников-заключенных с "Софала" на "Совонг" и представить их новому капитану. Он не выглядел обрадованным, впрочем, так же как и они. Не могу его обвинять. Многие из заключенных умоляли меня взять их обратно на "Софал", но у меня и так уже было больше людей, чем нужно было для управления кораблем и его обороны, а каждый из удаляемых фигурировал в докладах как выказавший неодобрение той или иной части нашего плана. Мне была нужна абсолютная лояльность, поэтому я счел этих людей бесполезными. Странно сказать, но Кодж был самым настойчивым. Он чуть ли не падал на колени, умоляя позволить ему остаться на борту "Софала", и обещал мне такую верность, какой доселе не было в природе. Но мне уже хватило его с избытком, что я ему и сказал. Когда он понял, что растрогать меня не удастся, он набросился на меня, и клялся всеми своими предками, что он со мной еще посчитается, даже если это займет тысячу лет. Возвратившись на борт "Софала" я отдал приказ отцепить абордажные крючья. Два корабля снова легли каждый на свой курс, "Совонг" - вперед к торанскому порту, куда он и направлялся первоначально, "Софал" - назад к Вепайе. Теперь только у меня появилась возможность выяснить наши потери. Я обнаружил, что мы потеряли четырех убитыми и двадцать один человек был ранен. Потери в команде "Совонга" было гораздо больше. Большую часть оставшегося времени в тот день я был занят со своими офицерами, организуя команду "Софала" и систематизируя основы нового и незнакомого мне предприятия. В этой работе Кирон и Гамфор были бесценными помощниками. Только поздно во второй половине дня я наконец смог поинтересоваться благополучием спасенных вепайянских пленников. Когда я спросил Камлота о них, тот ответил, что им не особенно повредило пребывание в плену на борту "Совонга". - Видишь ли, эти отряды, совершающие набеги, имеют приказ доставлять женщин в Тору в хорошем состоянии, не причинив им вреда, - пояснил он. - Они предназначены более важным персонам, чем офицеры корабля, и это их спасает. Все же Дуари сказала, что, несмотря ни на что, капитан заигрывал с ней. Я бы хотел, чтобы это стало мне известно еще на борту "Совонга". Тогда бы я смог убить его за то, что он посмел так себя вести. Тон Камлота был резким, и он выказывал признаки крайнего волнения. - Можешь быть спокоен на этот счет, - заверил я его. - Дуари была отомщена. - Что ты имеешь в виду? - Я лично убил капитана, - пояснил я. Он хлопнул меня по плечу, глаза его светились радостью. - Ты вновь завоевал вечную благодарность Вепайи, - воскликнул он. - Я бы хотел, чтобы мне выпала удача убить это животное и таким образом смыть оскорбление, нанесенное Вепайе, но раз уж это не был я, то я рад, что это был ты, Карсон - больше, чем если бы это был кто-либо другой. Я подумал, что он придает чересчур большое значение этому делу и считает слишком важными действия капитана "Совонга". В конце концов, девушке не было причинено никакого вреда. Но, разумеется, я отдавал себе отчет, что любовь странным образом воздействует на мыслительные процессы человека, так что обида, причиненная его избраннице, может быть интерпретирована как оскорбление достоинства всего мира. - Что ж, теперь все это позади, - сказал я, - и твоя возлюбленная вернулась к тебе в целости и сохранности. Казалось, мои слова ужаснули его. - Моя возлюбленная? - воскликнул он. - Во имя предков всех джонгов! Неужели ты хочешь сказать, что ты не знаешь, кто такая Дуари? - Я считал, разумеется, что это девушка, которую ты любишь, - признался я. - Кто же она? - Конечно, я люблю ее, - объяснил он. - Вся Вепайя любит ее. Она - девственная дочь джонга Вепайи. Если бы он объявил, что на борту нашего корабля присутствует богиня, его голос не мог выразить большего благоговения и почтительности. Я постарался выказать больше потрясения, чем чувствовал на самом деле, чтобы не оскорбить его чувств. - Если бы она была твоей избранницей, я бы счел большей честью для себя принимать участие в ее спасении, чем будь она дочерью дюжины джонгов. - Благодарю тебя, - ответил он. - Но не говори таких вещей другим вепайянам. Ты рассказывал мне о божествах того странного мира, откуда ты прибыл; так вот, джонг и его дети столь же священны для нас. - В таком случае, разумеется, они будут священны и для меня, - заверил я его. - Кстати, я должен кое-что передать тебе. Вепайянин счел бы это высокой честью. Дуари хочет видеть тебя, чтобы лично тебя поблагодарить. Конечно, это против правил, но наши теперешние обстоятельства делают соблюдение старых обычаев нашей страны непрактичным, если не вовсе невозможным. Ее уже видели несколько сотен человек, и почти все они были врагами. Так что не будет вреда, если она увидится и поговорит со своими защитниками и друзьями. Я не понимал, к чему он ведет, но уступил ему и сказал, что еще до конца этого дня я засвидетельствую принцессе свое почтение. Я был крайне занят и, правду сказать, не горел желанием наносить визит принцессе. На самом деле я почти страшился этого, так как не обучен пресмыкаться и раболепствовать перед королевскими величествами и прочая. Но я решил, что из уважения к чувствам Камлота я должен как можно скорее расправиться со всем этим. Когда он ушел по какому-то делу, я направился в предназначенные принцессе каюты на второй палубе. Амториане не стучат в дверь, они свистят. По-моему, это гораздо удобнее, чем наш обычай. У каждого есть свой определенный свист. Некоторые из них достаточно сложные. Сигналы, принадлежащие друзьям, начинаешь различать очень скоро. Стук в дверь осведомляет вас только о том, что кто-то хочет войти, свист говорит о том же, но вдобавок способен засвидетельствовать личность пришедшего. Мой сигнал очень прост. Он состоит из двух коротких низких нот, за которыми следует высокая и более длинная нота. Когда я стоял перед дверью Дуари и насвистывал этот сигнал, мои мысли были не о принцессе за дверью, а о другой девушке - далеко отсюда, в древесном городе Куаад, на Вепайе. Я часто думал о ней, о девушке, которую видел лишь дважды, а слышал всего один раз. О девушке, которой я признался в любви, что овладела мной столь же внезапно, неотвратимо и полностью, как однажды в будущем овладеет смерть. В ответ на мой сигнал нежный женский голос пригласил меня войти. Я перешагнул порог и оказался лицом к лицу с Дуари. При виде меня глаза принцессы расширились, и краска мгновенно залила ее щеки. - Ты! - воскликнула она. Я был ошеломлен ничуть не меньше ее. Это была девушка из сада джонга! 12. "КОРАБЛЬ!" Какая странная встреча! От неожиданности я совершенно лишился дара речи. Замешательство Дуари тоже было вполне очевидным. Но, по крайней мере для меня, эта необычная встреча была счастливым совпадением. Я направился к ней, и, надо полагать, в моих глазах отражалось куда больше, чем я отдавал себе отчет, потому что она отшатнулась, покраснев еще сильнее. - Не прикасайся ко мне! - прошептала она. - Не смей! - Разве я когда-либо причинил тебе вред? - спросил я. Похоже, этот вопрос вернул мне ее доверие. Она покачала головой. - Нет, - признала она. - Физически - никогда. Я послала за тобой, чтобы поблагодарить тебя за службу, которую ты сослужил мне, но я не знала, что ты - это ты. Я не знала, что Карсон, о котором они говорили, это тот самый человек, который... - она замолчала и взглянула на меня умоляюще. - Тот человек, который в саду джонга сказал, что любит тебя, - продолжил я за нее. - Не надо! - вскричала она. - Неужели ты не сознаешь оскорбительность и преступность такого заявления? - Так это преступление - любить тебя? - спросил я. - Преступление говорить мне об этом, - ответила она несколько свысока. - Тогда я законченный преступник, - ответил я, - ибо я не могу сдержаться, не могу молчать, что люблю тебя, и буду говорить это всякий раз, когда тебя увижу. - В таком случае ты не должен больше видеть меня, поскольку ты не имеешь права говорить такие вещи, - решительно сказала она. - Я прощаю тебе предыдущие оскорбления, потому что ты оказал мне и государству огромную услугу. Но больше не повторяй их. - Но что, если я не могу поступать иначе? - вопросил я. - Ты должен преодолеть себя, - серьезно сказала она. - Это вопрос твоей жизни или смерти. Ее слова озадачили меня. - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - признался я. - Камлот, Хонан, любой из вепайян на борту корабля убили бы тебя, если бы узнали об этом, - ответила она. - Джонг, мой отец, приказал бы казнить тебя по возвращении на Вепайю. Все зависело бы от того, кому первому я сказала бы об этом. Я подошел поближе и заглянул ей в глаза. - Но ты ведь никому не скажешь, - прошептал я. - Почему ты так думаешь? - потребовала ответа она, но голос ее слегка дрогнул. - Потому что ты хочешь, чтобы я любил тебя, - бросил я вызов. Она сердито топнула ногой. - Ты преступаешь границы допустимого, и не подлежишь ни милости. ни прощению. Немедленно прочь из моей каюты! Я не желаю больше видеть тебя. Ее грудь вздымалась, прекрасные глаза сверкали. Она стояла очень близко ко мне, и мной овладело стремление схватить ее в объятия. Я хотел прижать ее к себе, хотел покрыть ее губы поцелуями. Но более всего я хотел добиться ее любви, так что я овладел собой, дабы не зайти слишком далеко. Мне не хотелось потерять шансов завоевать ее любовь, которая, я чувствовал это, уже зарождается где-то в безднах души, на самой границе сознания. Не знаю, почему я был так уверен в этом, но я был уверен. Я не мог бы навязывать свое внимание женщине, которой оно отвратительно. Но с первого мгновения, как только я увидел эту девушку, подсматривающую за мной в саду на Вепайе, у меня возникло впечатление, что она тоже немного интересуется мной. - Я сожалею, что ты отправляешь меня прочь, по существу, в изгнание, - ответил я. - Я не считаю, что заслужил это, но, разумеется, представления вашего мира отличны от представлений моего. У нас женщина не чувствует себя оскорбленной любовью мужчины или его признанием в любви, кроме тех случаев, когда она уже замужем за другим. В этот момент мне пришло в голову то, о чем следовало подумать раньше. - Может быть, ты уже принадлежишь другому мужчине? - спросил я, холодея при этой мысли. - Конечно, нет! - фыркнула она. - Мне еще нет девятнадцати лет. Я плохо слышал. Я удивлялся, как мне до сих пор не приходило в голову, что девушка из сада могла быть замужем. Я не знал, какое отношение ко всему имел ее возраст, но я был рад узнать, что ей еще не семьсот лет. Я часто думал, сколько ей лет, хотя здесь, на Венере, это в общем-то не имело значения. Здесь, в единственном из всех мест Вселенной, людям было действительно столько лет, на сколько они выглядели - по меньшей мере это верно в отношении их внешней привлекательности. - Так ты уходишь? - требовательно спросила она. - Или мне позвать кого-нибудь из вепайян и сказать, что ты нанес мне оскорбление? - Чтобы меня убили? - спросил я. - Нет, я никогда не поверю, что ты так поступишь. - Тогда уйду я, - постановила она. - И помни, что тебе не дозволено больше ни видеть меня, ни говорить со мной. С этим прощальным и отнюдь не обнадеживающим ультиматумом она покинула комнату, выйдя в соседнее помещение своих апартаментов. Похоже, это был конец аудиенции. Я никак не мог последовать за ней, так что я повернулся и безрадостно направился в капитанскую каюту в башне. Когда я обдумал все, что произошло, мне стало очевидно, что я не только не продвинулся вперед. Теперь казалось мало правдоподобным, что я когда-нибудь это сделаю. Похоже, между нами существовал непреодолимый барьер, хотя я не представлял себе, что бы это могло быть. Я не мог поверить, что она совершенно ко мне равнодушна. Хотя, быть может, я думал так исключительно в силу собственного эгоизма. Она достаточно прямо дала понять, как словами, так и действиями, что не желает иметь со мной ничего общего. Я несомненно был persona non grata. Несмотря на все вышеперечисленное, а, может, и благодаря этому, я понимал, что вторая, более долгая встреча послужила только тому, что моя страсть разгорелась еще сильнее. Я был в совершеннейшем отчаянии. Ее присутствие на борту "Софала" непрестанно искушало меня. Ее заявление о невозможности никаких отношений между нами только заставило меня еще сильнее желать быть с ней. Я был крайне несчастен, а монотонное течение нашего обратного плавания к Вепайе не давало возможности отвлечься. Я хотел, чтобы мы встретили какой-нибудь корабль, потому что любой встреченный корабль был бы вражеским. Мы на "Софале" были вне закона - пираты, буканьеры, каперы. Я склонялся скорее к последнему, более мягкому определению нашего статуса. Разумеется, мы еще не получили повеления Минтепа осуществлять нападения на корабли Торы для блага Вепайи, но мы нападали на врагов Вепайи, так что я полагал, мы можем требовать сомнительной чести считаться каперами. Однако любое из двух других имен тоже не огорчило бы меня. В слове "буканьер" есть какой-то залихватский оттенок, который тешит мою фантазию, в нем чуть больше возвышенной романтики, чем в слове "пират". Имя, слово значит очень много. Название корабля - "Софал" - мне понравилось с самого начала. Быть может, значение этого имени и подсказало то занятие, которому я был намерен предаться. "Софал" значит "убийца". Глагол "убивать" звучит "фал", приставка "со" имеет то же значение, что и английский суффикс "er". "Вонг"- по-амториански "защищать", следовательно, название "Совонга", нашей первой добычи, значит "защитник". Однако "Совонг" не оправдал своего имени. Я все еще предавался раздумиям по поводу имен, пытаясь таким образом отвлечься от мыслей о Дуари, когда вернулося Камлот. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы задать ему несколько вопросов касательно амторианских обычаев, которые определяли правила поведения между мужчинами и девушками. Он сам дал к тому повод, спросив меня, виделся ли я с Дуари с тех пор, как она послала за мной. - Я виделся с ней, - сказал я. - Но мне непонятно ее отношение ко мне. Выходит, что смотреть на нее - это чуть ли не преступление. - Это было бы преступлением при обычных обстоятельствах, - ответил он, - но, разумеется, как я тебе уже объяснял, обстоятельства, в которых она и мы оказались теперь, сводят к минимуму важность некоторых освященных временем вепайянских законов и обычаев. Вепайянские девушки достигают совершеннолетия в двадцать лет. До этого времени они не могут вступать в союз с мужчиной. Обычай, который имеет практическую силу закона, налагает еще более серьезные ограничения на дочерей джонга. Они не должны даже видеться или говорить ни с одним мужчиной, за исключением кровных родственников и нескольких тщательно избранных доверенных лиц, пока им не исполнится двадцати. Если они нарушат закон, это означает бесчестие для них и смерть для мужчины. - Что за идиотизм! - взорвался я. Я начал понимать, каким ужасным и отвратительным должно было предстать в глазах Дуари мое противозаконное поведение. Камлот пожал плечами. - Возможно, этот закон глуп, - сказал он. - Но это закон. А в случае Дуари его соблюдение много значит для Вепайи, потому что она - надежда Вепайи. Я уже слышал по отношению к ней эти слова, но не понимал их смысла. - Что ты имеешь в виду, говоря так? - спросил я. - Она - единственный ребенок Минтепа. У него никогда не было сына, хотя сотни женщин хотели бы родить ему наследника. Династия окончится, если у Дуари не будет сына. А если у нее будет сын, то совершенно необходимо, чтобы его отец был достоин быть отцом джонга. - Они уже выбрали отца ее детей? - спросил я. - Конечно, нет, - ответил Камлот. - Речь об этом зайдет только после того как ей исполнится двадцать лет. - А ей нет еще и девятнадцати, - заметил я со вздохом. - Нет, - согласился Камлот, внимательно гляля на меня. - Но ты ведешь себя так, словно этот факт для тебя очень важен. - Так оно и есть, - признал я. - Что ты хочешь этим сказать? - Я собираюсь жениться на Дуари! Камлот вскочил на ноги и выхватил меч. Впервые за все время нашего знакомства я видел, чтобы он проявил признаки столь серьезного волнения. Я решил, что он собрался убить меня, не сходя с этого места. - Защищайся! - воскликнул он. - Я не могу убить тебя, пока ты без меча. - А почему ты хочешь меня убить? - спросил я. - Ты сошел с ума? Острие меча Камлота медленно опустилось к полу. - Я не хочу убивать тебя, - сказал он печально, все нервное напряжение ушло из него. - Ты мой друг, ты спас мою жизнь. Я бы лучше умер сам, чем убил тебя, но то, что ты только что сказал, требует чьей-нибудь смерти. Я пожал плечами; мне это было недоступно. - Что я такого сказал, Камлот? - пожелал узнать я. - То, что ты собираешься жениться на Дуари. - В моем мире, - сказал я, - мужчин убивают за то, что они отказываются жениться на девушке. Когда Камлот угрожал мне, я сидел за столом и не двигался, теперь я поднялся и взглянул ему в глаза. - Лучше убей меня, Камлот, - сказал я. - Потому что я говорю то, что думаю. Мгновение он колебался, глядя на меня, затем вернул меч в ножны. - Я не в силах, - сказал он глухо. - Да простят мне мои предки! Я не могу убить друга. - Быть может, - добавил он, очевидно, в поисках какого-нибудь смягчающего обстоятельства, - ты не можешь нести ответственность за несоблюдение обычаев, о которых ты не знал. Я часто забываю, что ты не из нашего мира. Но теперь, когда я разделил твое преступление, простив его... Скажи мне, Карсон, что позволяет тебе надеяться на брак с Дуари? Я хмыкнул. Скажи, Карсон, - настойчиво повторил Камлот. - Я не могу стать большим преступником, чем уже стал, если выслушаю тебя полностью. - Я намерен жениться на ней, потому что я люблю ее и верю, что она уже наполовину любит меня. При этих словах Камлот был вновь шокирован. Он попросту ужаснулся. - Это невозможно! - вскричал он. - Она никогда до сих пор не видела тебя; она не может знать, что творится у тебя в сердце или в твоем безумном мозге! - Как раз наоборот, она уже видела меня раньше, и ей прекрасно известно, что творится у меня в "безумном мозге", - заверил я его. - Я сказал ей об этом в Куааде, и сегодня повторил снова. - И она выслушала тебя? - Она была потрясена не меньше, чем ты - признал я, - но выслушала меня. Затем она выбранила меня и велела уйти. Камлот облегченно вздохнул. - По крайней мере она в своем уме. Не могу понять, на чем ты основываешь свою уверенность. Она не может ответить взаимностью на твою любовь. - Ее глаза выдают ее. А более убедительным доказательством может быть то, что она не рассказала о моем преступлении, ибо это привело бы к моей смерти. Он обдумал сказанное мной и покачал головой. - Все это чистейшей воды безумие, - сказал он. - Ничего не могу понять. Ты утверждаешь, что разговаривал с ней в Куааде, хотя этого не могло быть. Но если ты видел ее раньше, то почему ты так мало интересовался ее судьбой, зная, что она - пленница на борту "Совонга"? Почему ты сказал, что считал ее моей возлюбленной? - До последних минут, - объяснил я, - я не знал, что девушка, которую я увидел и с которой говорил в саду Куаада, и есть Дуари, дочь джонга. Спустя несколько дней, когда я снова беседовал с Камлотом у себя в каюте, наш разговор был прерван свистом за дверью. Когда я позволил посетителю войти, им оказался один из вепайянских пленников, освобожденных с "Совонга". Он был не из Куаада, а из другого вепайянского города, так что никто из других вепайян на борту ничего о нем не знал. Его имя было Вилор, и он казался порядочным человеком, хотя и очень молчаливым. Он проявлял серьезный интерес к анганам и часто проводил время с ними, но объяснял свою привязанность чисто научным желанием изучить птицелюдей, которых он до сих пор никогда не видел. - Я пришел просить назначить меня офицером, - объяснил он. - Я хотел бы присоединиться к вам и разделить с вами работу и ответственность за экспедицию. - У нас достаточно офицеров, - ответил я, - и команда полностью укомплектована. Более того, - честно добавил я, - я знаю тебя недостаточно хорошо, и не уверен в твоей квалификации. К тому времени, как мы достигнем Вепайи, мы будем знать друг друга лучше. Если тогда ты мне понадобишься, я дам тебе знать. - Но я хотел бы делать что-нибудь полезное, - настаивал он. - Могу я охранять джанджонг, пока мы не достигнем Вепайи? Он имел в виду Дуари, чей титул, составленный из двух слов, означающих дочь и король, является синонимом слова "принцесса". Мне показалось, что в его голосе, когда он это говорил, прозвучало волнение. - Ее хорошо охраняют, - объяснил я. - Но я бы очень хотел заниматься этим, - настаивал он. - Это было бы знаком любви и верности по отношению к моему джонгу. Я мог бы стоять в ночную стражу, обычно никто не хочет этого делать. - Не нужно, - сказал я кратко. - Стражи уже достаточно. - Ее апартаменты находятся в кормовой части постройки на второй палубе? - спросил он. Я ответил, что так оно и есть. - И у нее своя стража? - Рядом с ее дверью ночью всегда стоит стражник, - заверил я. - Только один? - пожелал узнать он, как будто считал такую охрану недостаточной. - В добавление к обычному палубному дозору - мы считаем, что одного стража достаточно. У нее нет врагов на борту "Софала". Эти люди действительно проявляли заботу о благополучии и безопасности королевской семьи, подумал я. Даже чересчур, как мне показалось. В конце концов Вилор отказался от своих притязаний и ушел, после того, как упросил меня еще подумать над его просьбами. - Он кажется даже более обеспокоенным благополучием Дуари, чем ты, - заметил я Камлоту после ухода Вилора. - Да, я обратил на это внимание, - задумчиво ответил мой лейтенант. - Никто не беспокоится о ней больше, чем я, - сказал я. - Но я не думаю, чтобы необходимо было предпринять еще какие-нибудь меры предосторожности. - Я тоже, - согласился Камлот. - Сейчас она прекрасно защищена. Мы выбросили Вилора из головы и занялись обсуждением других насущных вопросов. Вдруг послышался крик дозорного с марсовой площадки. - Ву нотар (Корабль)!! Выбежав на башенную палубу, мы услышали, как дозорный выкрикивает, в каком направлении находится неизвестный корабль, и в самом деле, на траверсе по правому борту мы различили на горизонте надстройку корабля. По какой-то причине, которая мне не вполне ясна, видимость на Венере обычно исключительно хорошая. Низкие туманы и дымка бывают редко, несмотря на влажность атмосферы. Возможно, это вызвано таинственным излучением того странного элемента в коре планеты, который вызывает свечение воздуха в ее безлунные ночи. Не знаю. Как бы то ни было, мы видели корабль, и почти мгновенно на борту "Софала" поднялось общее возбуждение. Это была новая добыча, и люди горели нетерпением наброситься на нее. Когда мы изменили курс и повернули в направлении нашей жертвы, в толпе на палубе послышались радостные крики. Было роздано оружие, носовая и две башенных пушки были подняты в боевые позиции. "Софал" устремился вперед на полной скорости. Когда мы приблизились к нашей будущей добыче, то увидели, что это корабль примерно такой же величины, как "Софал", идущий под знаками Торы. Ближайшее рассмотрение обнаружило, что это вооруженный торговец. Я приказал, чтобы все, кроме орудийных расчетов, скрылись в помещении нижней палубы, так как я планировал взять это судно на абордаж - так же, как мы поступили с "Совонгом" - и не хотел, чтобы они увидели палубу нашего корабля, полную вооруженных людей, пока мы не подойдем вплотную. Как и прежде, были отданы точные приказания, Каждый знал, что он должен делать. Все были предупреждены, что я не хочу ненужного кровопролития. Если уж мне выпала доля быть пиратом, я намеревался быть настолько гуманным пиратом, насколько это вообще возможно. Я не стану проливать кровь без необходимости. Я расспрашивал Кирона, Гамфора и многих других торанов из моей команды об обычаях и практике торанских военных кораблей, пока не почувствовал, что достаточно хорошо освоился в этом вопросе. Например, я знал, что военный корабль имеет право произвести досмотр торговца. На этот последнем факте я и основывал свою надежду - мы должны были забросить наши абордажные крючья на борт жертвы, прежде чем они догадаются о наших подлинных намерениях. Когда мы оказались на расстоянии оклика от другого корабля, я велел Кирону приказать им остановить двигатели, поскольку мы-де хотим подняться на борт и обыскать их корабль. Сразу же мы столкнулись с первым препятствием. Оно возникло в виде вымпела, неожиданно поднятого на носу намеченной нами жертвы. Мне это ничего не говорило, зато говорило Кирону и другим торанам на борту "Софала". - Нам не удастся захватить их так легко, - сказал Кирон. - У них на борту онгйан, и это делает корабль не подлежащим обыску. Может также оказаться, что у них больше солдат, чем на обычном торговце. - Чей друг у них на борту? - переспросил я, ибо "онгйан" означает "великий друг", с ассоциативным рядом "выдающийся, замечательный, возвышенный". Кирон улыбнулся. - Это титул. Первое место в иерархии Торы занимает сотня клонгйан, один из них находится на борту этого корабля. Вне всякого сомнения, они большие друзья, большие друзья самих себя. Они правят Торой гораздо деспотичнее любого джонга, и только ради собственной выгоды. - Что скажут люди насчет нападения на корабль с такой важной персоной на борту? - спросил я. - Они передерутся между собой за право оказаться первыми на борту и вонзить в онгйана меч. - Его не следует убивать, - ответил я. - У меня есть на этот счет лучший план. - Матросы будут трудноуправляемы, как только окажутся в гуще схватки, - сказал Кирон. - Я еще не видел офицера, который мог бы с ними совладать. В старые дни, во времена джонгов, на борту военных кораблей царили порядок и дисциплина, но не сейчас. - На борту "Софала" будет порядок, - заявил я. - Пойдем со мной, я буду говорить с людьми. Вместе мы вошли в помещение нижней палубы, где собралась большая часть команды, ожидая приказа атаковать. Их было больше сотни - грубые и крепкие бойцы, почти поголовно невежественные и жестокие. Мы слишком недолго были вместе, как командир и команда, чтобы я