Грег Бир. Музыка, звучащая в крови ----------------------------------------------------------------------- Greg Bear. Blood Music (1983). Пер. - А.Корженевский. Авт.сб. "Схватка". М., "АСТ", 1998. OCR & spellcheck by HarryFan, 28 September 2001 ----------------------------------------------------------------------- В природе существует принцип, который, мне думается, никто до сих пор не подметил... Каждый час рождаются и умирают миллиарды триллионов маленьких живых существ - бактерий, микробов, "микроскопических животных", и жизнь каждого из них не имеет особого значения, разве что в совокупности с множеством других таких же существ, когда их крошечные деяния суммируются и становятся заметны. Они мало что чувствуют. Практически не страдают. И даже смерть сотни миллиардов не может сравниться по своей значимости со смертью одного-единственного человека. В ряду огромного количества живых существ на Земле от мельчайших микробов до таких крупных созданий, как люди, существует определенное равновесие - примерно так же, как масса собранных вместе ветвей высокого дерева равна массе сучьев, расположенных внизу, а масса дерева равна массе ствола. Таков по крайней мере принцип. И я думаю, что первым его нарушил Верджил Улэм. Мы не виделись с ним около двух лет. И его образ, сохранившийся у меня в памяти, лишь весьма отдаленно напоминал загорелого, хорошо одетого джентльмена, что стоял передо мной. За день до этого мы договорились по телефону, что встретимся во время ленча, и теперь разглядывали друг друга, остановившись прямо в дверях кафетерия для сотрудников медицинского центра "Маунт фридом". - Верджил? - неуверенно спросил я. - Боже, неужели это ты?! - Рад тебя видеть, Эдвард, - произнес он и крепко пожал мою руку. За время, прошедшее с нашей последней встречи, он сбросил десять или двенадцать килограммов, а то, что осталось, казалось теперь жестче и сложено было гораздо пропорциональнее. С университетских лет Верджил запомнился мне совсем другим: толстый, рыхлый, лохматый умник с кривыми зубами. Нередко он развлекался тем, что подводил электричество к дверным ручкам или угощал нас пуншем, от которого все потом мочились синим. За годы обучения Верджил почти не встречался с девушками - разве что с Эйлин Термаджент, которая весьма напоминала его внешне. - Ты выглядишь великолепно, - сказал я. - Провел лето в Кабо-Сан-Лукас? Мы встали в очередь и выбрали себе закуски. - Загар, - ответил он, ставя на поднос картонный пакет шоколадного молока, - это результат трех месяцев под ультрафиолетовой лампой. А зубы я выправил вскоре после того, как мы виделись в последний раз. Я тебе все объясню, но только давай найдем место, где к нам не будут прислушиваться. Я повел его в угол для курильщиков: на шесть столиков таких оказалось только трое. - Слушай, я серьезно говорю, - сказал я, пока мы переставляли тарелки с подносов на стол. - Ты здорово изменился. И действительно выглядишь очень хорошо. - На самом деле я так изменился, как тебе и не снилось. - Эту фразу он произнес зловещим тоном, словно актер из фильма ужасов, и карикатурно поднял брови. - Как Гэйл? - Гэйл в порядке, - сказал я ему, - учит ребятишек в детском саду. Мы поженились год назад. Верджил перевел взгляд на тарелки - кусок ананаса, домашний сыр, пирог с банановым кремом - и спросил надтреснувшим голосом: - Ты ничего больше не замечаешь? - М-м-м, - произнес я, пристально вглядываясь в него. - Смотри внимательно. - Я не уверен... Хотя да, ты перестал носить очки. Контактные линзы? - Нет. Они мне больше просто не нужны. - И ты стал довольно ярко одеваться. Кто это проявляет о тебе столько заботы? Надеюсь, у нее не только хороший вкус, но и внешность. - Кандис тут ни при чем, - ответил он. - Просто я устроился на хорошую работу и могу теперь позволить себе пошвырять деньгами. Очевидно, мой вкус в выборе одежды лучше, чем в выборе еды. - На лице его появилась знакомая виноватая улыбка, потом она вдруг сменилась странной ухмылкой. - В любом случае она меня бросила. С работы меня тоже уволили, так что теперь я живу на сбережения. - Стоп, стоп! - запротестовал я. - Не все сразу. Давай рассказывай по порядку. Ты устроился на работу. Куда? - В "Генетрон корпорейшн", - сказал он. - Шестнадцать месяцев назад. - Никогда не слышал. - Еще услышишь. В следующем месяце они выбрасывают акции на рынок. Им удалось здорово продвинуться вперед с мебами. С медицинскими... - Я знаю, что такое меб, - перебил его я. - Медицинский биочип. - Они наконец получили работающие мебы. - Что? - Теперь настала моя очередь удивленно поднимать брови. - Микроскопические логические схемы. Их вводят в кровь, они закрепляются, где приказано, и начинают действовать. С одобрения доктора Майкла Бернарда. Это уже значило немало - Бернард обладал безупречной, научной репутацией. Помимо того, что его имя связывали с крупнейшими открытиями в генной инженерии, он до своего ухода на отдых по крайней мере раз в году вызывал сенсации работами в области практической нейрохирургии. Фотографии на обложках "Тайм", "Мега" и "Роллинг стоун" уже говорят сами за себя. - Вообще-то это держится в строгом секрете - акции, прорыв в исследованиях, Бернард и все такое. - Он оглянулся по сторонам и, понизив голос, добавил: - Но ты можешь поступать, как тебе вздумается. У меня с этими паразитами больше никаких дел. Я присвистнул: - Этак можно здорово разбогатеть, а? - Если тебе этого хочется. Но все-таки посиди немного со мной, прежде чем бросаться сломя голову к своему биржевому маклеру. - Конечно. К сыру и пирогу он даже не притронулся, однако съел ананас и выпил шоколадное молоко. - Ну рассказывай. - В медицинском колледже я готовился к исследовательской работе. Биохимия. Кроме того, меня всегда тянуло к компьютерам, так что последние два года учебы я содержал себя тем... - Что писал матобеспечение для "Вестингхауза". - Приятно, когда друзья помнят... Короче, именно так я и связался с "Генетроном" - они тогда только начинали, хотя уже располагали сильной финансовой поддержкой и лабораториями на все случаи жизни. Меня приняли на работу, и я быстро продвинулся. Спустя четыре месяца я уже вел собственную тему, и мне кое-что удалось сделать. - Он беззаботно махнул рукой. - А затем я увлекся побочными исследованиями, которые они сочли преждевременными. Но я упирался, и в конце концов у меня отобрали лабораторию. Передали ее какому-то слизняку. Часть результатов мне удалось спасти и скрыть еще до того, как меня вышибли, но, видимо, я был не очень осторожен... или рассудителен. Так что теперь работа продолжается вне лаборатории. Я всегда считал Верджила человеком амбициозным, слегка тронутым и не особенно тонким. Его отношения с начальством и вообще с властями никогда не складывались гладко. Наука для Верджила всегда словно недоступная женщина, которая вдруг раскрывает перед человеком свои объятия, когда он еще не готов к зрелому проявлению чувств, заставляя его бояться, что он упустит свой шанс, потеряет представившуюся возможность, наделает глупостей. Видимо, так и случилось. - Вне лаборатории? Что ты имеешь в виду? - Эдвард, я хочу, чтобы ты меня обследовал. Мне нужно очень тщательное физиологическое обследование. Может быть, с применением методов диагностики рака. Тогда я смогу объяснить дальше. - Стандартное обследование за пять тысяч? - Все, что сможешь. Ультразвук, ядерный магнитный резонанс, термограммы и все остальное. - Я не уверен, что получу доступ ко всему этому оборудованию. Магнитный резонанс вообще используют в обследованиях всего месяц или два. Черт, более дорогой метод и выбрать-то... - Тогда только ультразвук. Этого хватит. - Верджил, я всего лишь акушер, а не прославленный ученый. Гинеколог, излюбленная мишень анекдотов. Вот если ты вдруг начнешь перерождаться в женщину, тогда я смогу тебе помочь. Он наклонился вперед, едва не ткнувшись локтем в пирог, но в последний момент отклонил руку и опустил локоть буквально в миллиметре от тарелки. Прежний Верджил вляпался бы в самую середину. - Ты проведи тщательное обследование, и тогда... - Он прищурил глаза и покачал головой. - Пока просто проверь меня. - Ладно, я запишу тебя на ультразвук. Кто будет платить? - "Голубой щит". - Он улыбнулся и достал медицинскую кредитную карточку. - Я проник в компьютерное досье "Генетрона" и кое-что там поменял. Так что любые счета за медицинское обслуживание в пределах ста тысяч долларов они оплатят без вопросов и даже ничего не заподозрят. Верджил настаивал на полной секретности, и я предпринял соответствующие меры. Его бланки, во всяком случае, я заполнил сам. Так что до тех пор пока счета оплачиваются, практически всю работу можно было провести без постороннего вмешательства. За свои услуги я денег с него не брал. В конце концов он и меня поил тем самым пуншем, от которого моча окрашивалась в синий цвет. Можно сказать, старые, добрые друзья. Пришел Верджил поздно вечером. В это время я обычно уже не работаю, но на этот раз остался в институте, дожидаясь его на третьем этаже корпуса, который медсестры в шутку называют отделением Франкенштейна. Когда он появился, я восседал в пластиковом оранжевом кресле. Под светом флюоресцентных ламп лицо Верджила приобрело странный зеленоватый оттенок. Раздевшись, он лег на смотровой стол, и прежде всего я заметил, что у него распухли лодыжки. Однако мышцы в этих местах оказались нормальными, плотными на ощупь. Я проверил несколько раз, и, судя по всему, никаких аномалий там не было, просто выглядели они очень необычно. Озадаченно хмыкнув, я обработал переносным излучателем труднодоступные для большого аппарата места и запрограммировал полученные данные в видеоустройство. Потом развернул стол и задвинул его в эмалированный лаз ультразвуковой диагностической установки, в "пасть", как говорят наши медсестры. Увязав данные установки с данными переносного излучателя, я выкатил Верджила обратно, затем включил экран. После секундной задержки там постепенно проступило изображение его скелета. Спустя еще три секунды, которые я просидел с отвисшей челюстью, на экране возникло изображение торакальных органов, затем мускулатуры, системы кровеносных сосудов и, наконец, кожи. - Давно ты попал в аварию? - спросил я, пытаясь унять дрожь в голосе. - Ни в какую аварию я не попадал, - ответил он. - Все это сделано сознательно. - Тебя что, били, чтобы ты не выбалтывал секретов? - Ты не понимаешь, Эдвард. Взгляни на экран еще раз. У меня нет никаких повреждений. - А это? Здесь какая-то припухлость. - Я показал на лодыжки. - И ребра у тебя... Они все переплетены крест-накрест. Очевидно, они когда-то были сломаны и... - Посмотри на мой позвоночник, - сказал он. Я перевернул изображение на экране. Боже правый! Фантастика! Вместо позвоночника - решетка из треугольных отростков, переплетенных совершенно непонятным образом. Протянув руку, я попытался прощупать позвоночник пальцами. Он поднял руки и уставился в потолок. - Я не могу найти позвоночник, - сказал наконец я. - Спина совершенно гладкая. Повернув Верджила лицом к себе, а попробовал нащупать через кожу ребра. Оказалось, они покрыты чем-то плотным и упругим. Чем сильнее я нажимал пальцем, тем больше начиналось сопротивление. Но тут мне в глаза бросилась еще одна деталь. - Послушай, - сказал я. - У тебя совершенно нет сосков. В том месте, где им полагалось быть, остались только два пигментных пятнышка. - Вот видишь! - произнес Верджил, натягивая белый халат. - Меня перестраивают изнутри. Кажется, я попросил его рассказать, что произошло. Однако на самом деле я не очень хорошо помню, что именно тогда сказал. Он начал объяснять в своей привычной манере - то и дело сбиваясь на посторонние темы и уходя в сторону. Слушать его - все равно, что продираться к сути дела через газетную статью, чрезмерно напичканную иллюстрациями и вставками в рамочках. Поэтому я упрощаю и сокращаю его рассказ. В "Генетроне" ему поручили изготовление первых биочипов, крошечных электронных схем, состоящих из белковых молекул. Некоторые из них подключались к кремниевым чипам размером не больше микрона, затем запускались в артериальную систему крыс. Они должны были укрепиться в отмеченных химическим способом местах и вступить во взаимодействие с тканями, чтобы сообщать о созданных в лабораторных условиях патологических нарушениях или даже оказывать на них влияние. - Это уже большое достижение! - сказал Верджил. - Наиболее сложный чип мы удалили, пожертвовав подопытным животным, затем считали его содержимое, подключив к видеоэкрану. Компьютер выдал нам гистограммы, затем химические характеристики отрезка кровеносного сосуда, а потом сложил все это вместе и выдал картинку. Мы получили изображение одиннадцати сантиметров крысиной артерии. Видел бы ты, как все эти серьезные ученые прыгали до потолка, хлопали друг друга по плечам и глотали "клоповник"! "Клоповник" - это этиловый спирт, смешанный с газировкой "Доктор Пеппер". В конце концов кремниевые элементы полностью уступили место нуклеопротеидам. Верджил не очень хотел вдаваться в подробности, но я понял, что они нашли способ превращения больших молекул - как ДНК или даже более сложные - в электрохимические компьютеры, использующие структуры типа рибосом в качестве кодирующих и считывающих устройств, а РНК - в качестве "ленты". Позже, внося программные изменения в ключевых местах путем замены нуклеотидных пар, Верджилу удалось скопировать репродуктивное деление и слияние. - В "Генетроне" хотели, чтобы я переключился на супергенную инженерию, поскольку этим занимались все подряд. Самые разные монстры, каких только можно вообразить, и так далее... Но у меня были другие идеи. Время безумных ученых, верно? - Он покрутил пальцем у виска, издав плавно переливающийся звук, потом рассмеялся, но тут же умолк. - Чтобы облегчить процесс дупликации и соединения, я вводил свои самые удачные нуклеотропотеиды в бактерии. Затем стал оставлять их там на длительное время, чтобы схемы могли взаимодействовать с клеточными механизмами. Все они были запрограммированы эвристически, то есть самообучались в гораздо большем объеме, чем в них закладывали изначально. Клетки скармливали химически закодированную информацию компьютерам, а те, в свою очередь, обрабатывали ее, принимали решения, и таким образом клетки "умнели". Ну, для начала, скажем, становились такими же умными, как планарии. Представь себе E.coli, которая не глупее планарии, а? - Представляю, - кивнул я. - Ну а потом я совсем увлекся. Оборудование было, технология уже существовала, и я знал молекулярный язык. Соединяя нуклеопротеиды, я мог получить действительно плотные и сложные биочипы, своего рода маленькие мозги. Пришлось исследовать и такую проблему: чего я смогу достичь - теоретически? Получалось, что, продолжая работать с бактериями, я бы сумел получить биочип, сравнимый по производительности обработки информации с мозгом воробья. Можешь себе представить мое удивление? Но потом мне открылся способ тысячекратного увеличения производительности, причем с помощью того же явления, которое мы прежде считали помехой, - электронного дрейфа между сложившимися электронными схемами. При таких размерах даже незначительные флюктуации грозили биочипу уничтожением, но я разработал программу, которая предсказывала и обращала туннельный эффект в преимущество. Тем самым, подчеркивая эвристический аспект этих компьютеров, я использовал дрейф для увеличения сложности. - Тут я уже перестаю понимать, - признался я. - Я воспользовался преимуществом, которое дает элемент случайности. Схемы могли самовосстанавливаться, сравнивая содержимое памяти и исправляя поврежденные элементы. Целиком. Я дал им только базовые инструкции. Живите и размножайтесь! Становитесь лучше! Боже, ты бы видел, что стало с некоторыми культурами через неделю! Потрясающие результаты! Они начали развиваться сами по себе, словно маленькие города. Пришлось их все уничтожить. Особенно меня поразила одна чашка Петри: думаю, если бы я продолжал кормить ее жильцов, она отрастила бы ноги и дала ходу из инкубатора. - Ты, надо понимать, шутишь? - спросил я, взглянув на него в упор. - Или нет? - Слушай, они действительно знали, что значит становиться лучше, совершеннее. Они видели направление развития, но, находясь в телах бактерий, были очень ограничены в ресурсах. - И насколько они оказались умны? - Я не уверен. Они держались скоплениями по сто - двести клеток, и каждое скопление вело себя как самостоятельная особь. Может быть, каждое из них достигло уровня макак-резуса. Они обменивались информацией через фимбрии - передавали участки памяти и сравнивали результаты своих действий. Хотя наверняка их сообщество отличалось от группы обезьян прежде всего потому, что мир их был намного проще. Но зато в своих чашках они стали настоящими хозяевами. Я туда запускал фагов - так им просто не на что было рассчитывать. Мои питомцы использовали любую возможность, чтобы вырасти и измениться. - Как это возможно? - Что? - Он, похоже, удивился, что я не все принимаю на веру. - Запихнуть так много в столь малый объем. Макака-резус - это все-таки нечто большее, чем просто калькулятор, Верджил. - Возможно, я не очень хорошо объяснил, - сказал он, заметно раздражаясь. - Я использовал нуклеопротеидные компьютеры. Они похожи на ДНК, но допускают интерактивный обмен. Ты знаешь, сколько нуклеотидных пар содержится в организме одной-единственной бактерии? Последнюю свою лекцию по биохимии я слушал уже довольно давно и поэтому только покачал головой. - Около двух миллионов. Добавь сюда пятнадцать тысяч модифицированных рибосом - каждая с молекулярным весом около трех миллионов - и представь себе возможное количество сочетаний и перестановок. РНК выглядит как длинная спираль из бумажной ленты, окруженная рибосомами, которые считывают инструкции и вырабатывают белковые цепи. - Слегка влажные глаза Верджила буквально светились. - Кроме того, я же не говорю, что каждая клетка была отдельной особью. Они действовали сообща. - Сколько бактерий ты уничтожил в чашках Петри? - Не знаю. Миллиарды. - Он усмехнулся. - Ты попал в самую точку, Эдвард. Как планета, населенная E.coli. - Но тебя не за это уволили? - Нет. Прежде всего они не знали, что происходит. Я продолжал соединять молекулы, увеличивая их размеры и сложность. Поняв, что бактерии слишком ограниченны, я взял свою собственную кровь, отделил лейкоциты и ввел в них новые биочипы. Потом долго наблюдал за ними, гоняя по лабиринтам и заставляя справляться с химическими проблемами. Они показали себя просто великолепно. Время на их уровне течет гораздо быстрее: очень маленькие расстояния для передачи информации, и окружение гораздо проще... Затем как-то раз я забыл спрятать свое компьютерное досье под секретный код. Кто-то из руководства его обнаружил и догадался, чем я занимаюсь. Скандал был страшный! Они решили, что из-за моих работ на нас вот-вот спустят всех собак бдительные стражи общественной безопасности. Принялись уничтожать мою работу и стирать программы. Приказали, чтобы я стерилизовал свои лейкоциты. Черт бы их побрал! - Верджил скинул лабораторный халат и начал одеваться. - У меня оставалось от силы дня два. Я отделил наиболее сложные клетки... - Насколько сложные? - Они, как и бактерии, держались группами штук по сто. И каждую группу по уровню интеллекта можно было сравнить, пожалуй, с десятилетним ребенком. - Он взглянул мне в глаза. - Все еще сомневаешься? Хочешь, я скажу тебе, сколько нуклеотидных пар содержится в клетках млекопитающих? Я специально запрограммировал свои компьютеры на использование вычислительных мощностей лейкоцитов. Так вот, черт побери, их десять в десятой степени! И у них нет огромного тела, о котором нужно заботиться, растрачивая большую часть полезного времени. - Ладно, - сказал я. - Ты меня убедил. Но что было дальше? - Дальше я смешал лейкоциты со своей кровью, набрал шприц и ввел все это себе обратно. - Он застегнул верхнюю пуговицу рубашки и неуверенно улыбнулся. - Я запрограммировал их на все, что только можно, общаясь с ними на самом высоком уровне, который допускают энзимы и тому подобное. После чего они зажили своей жизнью. - Ты запрограммировал их плодиться и размножаться? Становиться лучше? - повторил я его фразу. - Я думаю, они развили кое-какие характеристики, заложенные в биочипы еще на стадии кишечных бактерий. Лейкоциты уже могли общаться друг с другом, выделяя в окружающую среду химически закодированные участки памяти. И наверняка они нашли способы поглощать другие типы клеток либо преобразовывать их, не убивая. - Ты сошел с ума. - Но ты сам видел изображение на экране! Эдвард, меня с тех пор не берет ни одна болезнь. Раньше я простужался постоянно, зато теперь чувствую себя как нельзя лучше. - Но они у тебя внутри и постоянно что-то находят, что-то меняют... - И сейчас каждая группа не глупее тебя или меня. - Ты действительно ненормальный. Он пожал плечами. - Короче, меня вышибли. Решили, видимо, что я попытаюсь отомстить за то, как они расправились с моей работой. Поэтому меня выгнали из лаборатории, и до сего момента мне не представлялось настоящей возможности узнать, что происходит в моем организме. Три месяца уже прошло. - И ты... - Я едва поспевал за перегоняющими друг друга догадками. - Ты сбросил вес, потому что они улучшили у тебя жировой обмен. Кстати, кости стали прочнее, позвоночник полностью перестроен... - У меня никогда не болит спина, даже если я сплю в очень неудобной позе. - Сердце у тебя тоже выглядит не так. - Про сердце я не догадывался, - сказал он, внимательно разглядывая изображение на экране. - А насчет жира... Об этом я думал. Они вполне могли улучшить у меня обмен веществ. В последнее время я никогда не чувствую себя голодным. Привычки в еде у меня не слишком сильно изменились - по-прежнему хочется того, чего и всегда хотелось, - но почему-то я ем только полезные продукты. Видимо, они еще не поняли, что представляет собой мой мозг. Они освоили железистую систему, но пока не осознали глобальной картины, если ты понимаешь, что я имею в виду. Они еще не знают, что я - это я. А вот что такое репродуктивные органы, усвоили просто замечательно. Я взглянул на экран и отвел глаза. - Нет, внешне все выглядит нормально. - Он захихикал. - Но как, ты думаешь, я подцепил эту красотку Кандис? Она рассчитывала просто на одноразовое приключение с технарем. Я и тогда уже неплохо выглядел: без загара, но уже постройнел и одевался весьма прилично. Ей, видишь ли, никогда раньше не попадался технарь, ну и она решила попробовать ради смеха... Но мои маленькие гении не давали нам спать чуть не до утра, и с каждым разом они становились все умнее и умнее. Я был словно в лихорадке. Улыбка исчезла с его лица. - Но однажды ночью я почувствовал, как у меня по всей коже бегают мурашки. Я здорово тогда напугался и решил, что эксперимент выходит из-под контроля. Кроме того, меня беспокоило, что может произойти, когда они преодолеют гематоэнцефалитический барьер и узнают обо мне, о настоящих функциях клеток головного мозга. Поэтому я начал кампанию сдерживания. Насколько я понимал, они пытались проникнуть в кожу, потому что по поверхности прокладывать коммуникационные каналы гораздо легче, чем устанавливать цепи через органы, мускулы и сосуды или в обход им. По коже получалось проще. Пришлось купить кварцевую лампу... - Тут он перехватил мой удивленный взгляд. - В лаборатории мы разрушали белок в биочипах, подвергая их ультрафиолетовому облучению, а я чередовал лампу дневного света с кварцевой. В результате они не лезут на поверхность, а я получаю отличный загар. - Ты еще можешь получить рак кожи, - добавил я. - Думаю, они сами сделают все, что нужно, чтобы меня уберечь. Как полицейские патрули. - Ладно. Я тебя обследовал, ты рассказал мне историю, в которую трудно поверить... но чего ты теперь от меня хочешь? - Я не настолько беззаботен, как могло показаться, Эдвард. Меня по-прежнему не оставляет беспокойство, и я хотел бы найти какой-нибудь способ ограничить их прежде, чем они узнают о моем мозге. Ты сам подумай: их теперь триллионы, и каждый не глупее меня. Они в определенной степени сотрудничают, так что я, возможно, умнейшее существо на планете, но на самом деле у них еще все впереди. Я бы не хотел, чтобы они захватили надо мной власть. - Он рассмеялся, и у меня по спине пробежал неприятный холодок. - Или украли душу... Поэтому я прошу тебя подумать над каким-нибудь способом ограничить их. Может быть, этих маленьких чертенят можно поморить голодом? Подумай. - Он вручил мне листок бумаги со своим адресом и телефоном, затем подошел к клавиатуре, убрал изображение с экрана и стер данные обследования. - Пока никто, кроме тебя, ничего не должен знать. И пожалуйста... поторопись. Ушел Верджил только в три часа ночи. Перед этим я взял у него кровь на анализ, затем пожал его влажную, дрожащую ладонь, и он в шутку предупредил меня, чтобы я не принимал образцы внутрь. Прежде чем уйти домой самому, я заложил кровь на анализ, результаты которого были готовы уже на следующий день. Я получил их во время перерыва на ленч, затем все уничтожил. Проделал я это совершенно механически, словно робот. Лишь через пять дней и почти столько же бессонных ночей я принял увиденное. Кровь его оказалась вполне нормальной, за исключением того, что машина выявила заражение: высокий уровень лейкоцитов - белых кровяных клеток - и гистаминов. На пятый день я наконец поверил. Гэйл вернулась домой раньше меня, но в тот вечер была моя очередь готовить ужин. Она поставила на проигрыватель один из детсадовских дисков и продемонстрировала мне образцы видеокомпьютерной живописи, которые создавали ее дошкольники. Я молча смотрел. Ужин тоже прошел в тишине. Ночью мне приснилось сразу два сна - видимо, признак того, что я наконец принял факты. Во время первого, от которого я постоянно ворочался и скомкал всю простыню, мне привиделось разрушение планеты Криптон, родного мира Супермена, где погибали в огне миллиарды супергениев. Скорее всего этот кошмар навеяла стерилизация образцов крови, которые я взял у Верджила. Второй сон оказался хуже. Мне снилось, как огромный город Нью-Йорк насилует женщину. В конце концов она родила множество маленьких зародышей-городков, завернутых в полупрозрачную пленку и залитых кровью после трудных родов. На утро шестого дня я позвонил Верджилу. Он ответил после четвертого гудка. - У меня есть кое-какие результаты, - сказал я. - Ничего окончательного, но хотел бы с тобой поговорить. Не по телефону. - Хорошо, - ответил он, и в его голосе мне послышалась усталость. - Я пока сижу дома. Квартира Верджила находилась в шикарном высотном доме на берегу озера. Я поднялся к нему на лифте, разглядывая рекламную болтовню голограммы с изображением товаров, свободных квартир и хозяйки здания, обсуждавшей общественные мероприятия на текущей неделе. Верджил открыл дверь и жестом пригласил меня внутрь. Он был в клетчатом халате с длинными рукавами и домашних шлепанцах. В руке держал незажженную трубку. Он молча прошел в комнату и сел в кресло; пальцы его вертели трубку, Не переставая. - У тебя инфекция, - произнес я. - Да? - Это все, что я смог узнать из анализов. У меня нет доступа к электронным микроскопам. - Я не думаю, что это на самом деле инфекция, - сказал он. - В конце концов это мои же собственные клетки. Может быть, что-то еще... Какой-нибудь признак их присутствия, их перемен. Едва ли можно ожидать, что нам сразу все станет понятно. Я снял пальто. - Слушай, я начинаю за тебя беспокоиться... Остановило меня выражение его лица - странное, лихорадочное блаженство. Прищурив глаза, Верджил смотрел в потолок и морщил губы. - Ты что - накачался? Балдеешь? - спросил я. Он помотал головой из стороны в сторону, потом кивнул очень медленно. - Я слушаю, - сказал он. - Что? - Не знаю. Это не совсем звуки... Но что-то вроде музыки... Сердце, кровеносные сосуды, течение крови по артериям и венам. Деятельность... Музыка, звучащая в крови... - Он взглянул на меня грустными глазами. - Ты почему не на службе? - У меня сегодня свободный день. А Гэйл работает. - Можешь остаться? - Видимо, да, - сказал я, пожимая плечами, потом обвел квартиру подозрительным взглядом, выискивая горы окурков или бумажные пакетики от наркотиков. - Я не под балдой, Эдвард, - произнес он. - Может быть, я не прав, но мне кажется, происходит что-то очень большое и важное. Думаю, они начали понимать, кто я есть. Я сел напротив Верджила, пристально его разглядывая. Он, похоже, совсем меня не замечал. Какой-то внутренний процесс захватил его целиком. Когда я попросил чашку кофе, он лишь махнул рукой в сторону кухни. Вскипятив воду, я достал из шкафа банку растворимого кофе, потом вернулся с чашкой в руках на свое место. Верджил сидел с открытыми глазами, покачивая головой. - Ты всегда знал, кем тебе хочется стать, да? - спросил он. - Более-менее. - Гинеколог... Только верные шаги по жизни, ни одного - в сторону... А я всегда жил по-другому. У меня были цели, но я не знал направления. Это как карта без дорог, одни только географические точки. И мне на все было наплевать, на всех, кроме себя самого. Даже на науку. Для меня это просто средство... Я вообще удивляюсь, что добился таких значительных результатов... Даже своих родителей я ненавидел. Неожиданно он схватился за подлокотники кресла. - Тебе плохо? - встревожился я. - Они со мной разговаривают, - ответил он и закрыл глаза. Около часа он лежал без движения, как будто спал. Я проверил пульс - ровный, наполненный, потрогал его лоб - чуть холоднее, чем следовало бы, потом пошел и приготовил себе еще кофе. Когда Верджил открыл наконец глаза, я, не зная чем себя занять, перелистывал журнал. - Трудно представить себе, как течет для них время, - произнес он. - Всего три или четыре дня у них ушло на то, чтобы понять наш язык и ключевые аспекты нашей цивилизации. Теперь они продолжают знакомиться со мной. Прямо во сне. Прямо сейчас. - Как это? Верджил сказал, что несколько тысяч исследователей подключились к его нейтронам, но подробностей он и сам не знал. - Они, вероятно, действуют очень эффективно, - добавил он. - И пока еще не причинили мне никакого вреда. - Нужно доставить тебя в больницу. - А что они там смогут сделать? Ты, кстати, придумал какой-нибудь способ ограничить моих умников? Я хочу сказать, это все же мои клетки. - Я думал об этом. Мы можем заморить их голодом. Нужно только найти различие в метаболизме... - Я не уверен, что мне хочется избавиться от них совсем, - сказал Верджил. - Они не причиняют мне никакого вреда. - Откуда ты знаешь? Он покачал головой, потом поднял палец и замер. - Тихо! Они пытаются понять, что такое пространство. Им это нелегко. Расстояния они определяют по концентрации химических веществ. Размерность для них - это как сильный или слабый вирус. - Верджил... - Слушай! И думай, Эдвард. - Он заговорил возбужденным тоном: - Наблюдай! Во мне происходит что-то значительное. Они общаются друг с другом через жидкости организма, и химические сигналы проникают даже сквозь мембраны. Они там мастерят что-то новое, может быть, вирусы, чтобы переносить данные, хранящиеся в цепях нуклеиновых кислот. Кажется, они имеют в виду РНК... Похоже на правду. Я их так и программировал... Но еще и плазматические структуры... Возможно, именно это твои машины и выделили как признак инфекции - их переговоры у меня в крови, информационные пакеты... Химические характеристики других особей. Равных. Начальников. Подчиненных. - Верджил, я внимательно слушаю, но мне действительно кажется, что тебе следует лечь в больницу. - Это моя свадьба, Эдвард, - сказал он. - Я - их вселенная. Они поражены новыми открывшимися горизонтами... Верджил снова умолк. Я присел на корточки рядом с его креслом и закатал рукава халата. Вся рука у него была словно исчерчена крест-накрест белыми линиями. Я уже собрался вызывать машину "скорой помощи", когда он вдруг встал и потянулся. - Ты когда-нибудь задумывался, - спросил он, - сколько клеток мы убиваем каждый раз, когда делаем даже простое движение? - Я вызову машину, - сказал я. - Нет, - произнес он твердо. - Я же сказал, что я не болен. И я хочу иметь возможность распоряжаться самим собой. Знаешь, что они сделают со мной в больнице?.. Это как если бы пещерные люди принялись чинить компьютер тем же способом, каким они чинят свои каменные топоры. Фарс... - Тогда какого черта я здесь делаю? - спросил я, разозлившись. - Ведь я ничем не могу тебе помочь. Я такой же пещерный человек. - Ты друг, - произнес Верджил, взглянув мне в глаза, и у меня возникло ощущение, что в мою сторону смотрит не только он один. - Ты мне нужен для компании. - Он рассмеялся. - Хотя на самом деле я отнюдь не одинок. В течение двух последующих часов он расхаживал по квартире, прикасался к вещам, выглядывал в окна, потом медленно, неторопливо приготовил ленч. - А знаешь, они действительно могут ощущать свои собственные мысли, - сказал он около полудня. - Я имею в виду цитоплазму. Судя по всему, она имеет собственную волю, своего рода подсознательную жизнь - в отличие от разума, который клетки обрели совсем недавно. Они слышат нечто похожее на химический "шум" отделяющихся и возвращающихся на место молекул. В два часа я позвонил Гэйл и сказал, что буду поздно. Меня буквально трясло от напряжения, но я старался говорить спокойно: - Помнишь Верджила Улэма? Я сейчас у него. - Все в порядке? - спросила она. Да уж куда там... - Все отлично, - ответил я. Верджил заглянул в комнату как раз, когда я попрощался с Гэйл и положил трубку. - Это целая культура! - провозгласил он. - Они постоянно купаются в море информации. И, постоянно вносят туда что-то новое. Получается своего рода "гештальт". Строжайшая иерархия. За клетками, которые взаимодействуют с другими неправильно, они высылают особые фаги. Специально изготовленные вирусы, предназначенные для конкретных клеток или групп. Против них нет абсолютно никакой защиты. Вирус протыкает клетку, она лопается, взрывается и растворяется. Но это не тирания. Я думаю, что на самом деле у них гораздо больше свободы, чем при демократическом устройстве. В том смысле, что они так сильно отличаются друг от друга. Ты можешь себе это представить? Они отличаются друг от друга даже больше, чем мы. - Подожди, - сказал я, взяв его за плечи. - Верджил, ты слишком много и сразу на меня навалил. Мне это больше не под силу. Я ничего не понимаю и не очень верю. - Даже сейчас? - Ладно. Допустим, ты даешь мне э-э-э... верную интерпретацию. Честную. И все это правда. А ты не задумывался о последствиях? Что все это означает и к чему может привести? Он прошел на кухню, налил стакан воды, вернулся и встал рядом со мной. Детская увлеченность на его лице сменилась трезвой озабоченностью. - Я всегда плохо представлял себе будущее. - А тебе не страшно? - Было страшно. Но сейчас я не уверен. - Он нервно подергал пояс своего халата. - Знаешь, я не хотел бы, чтобы ты думал, будто я действовал в обход тебя, через голову или еще как, но вчера я встретился с Майклом Бернардом. Он меня обследовал в своей частной клинике, взял образцы на анализ. Сказал, чтобы я прекратил облучение кварц-лампой. Сегодня утром, прямо перед тобой, он мне позвонил и сообщил, что все подтверждается. Но просил никому ничего не говорить. - Верджил замолчал, и на лице его снова появилось мечтательное, самоуглубленное выражение. - Целые города из клеток... Эдвард, они проталкивают сквозь ткани похожие на фимбрии каналы, чтобы распространять информацию... - Прекрати! - не выдержал я. - Что там еще подтверждается? - Как сказал Бернард, у меня в организме обнаружились "крайне увеличенные макрофагоциты". И он подтвердил анатомические изменения. Так что мы с тобой на этот счет не заблуждаемся. - Что он собирается делать? - Не знаю. Думаю, он сможет убедить руководство "Генетрона" возобновить работы в моей лаборатории. - Ты этого хочешь? - Дело не только в лаборатории. Сейчас я тебе покажу. Перестав пользоваться лампой, я изменился еще сильнее. Он расстегнул халат и сбросил его на пол. Все тело у него было расчерчено белыми пересекающимися линиями. На спине вдоль позвоночника эти линии уже начали образовывать твердый гребень. - Боже правый! - вырвалось у меня. - Еще немного - и мне уже нельзя будет появляться нигде, кроме лаборатории. В таком виде невозможно бывать на людях. А в больнице, как я говорил, просто не поймут, что со мной делать. - Но ты... Ты же можешь переговорить с ними, сказать, чтобы они действовали не так быстро, - предложил я, понимая, что произношу весьма странные вещи. - Да, могу. Но они не обязательно меня послушаются. - Я думал, ты для них бог или нечто вроде этого. - Те, кто подключился к моим нейронам, на самом деле не очень важные фигуры. Просто исследователи или что-то в этом духе. Они знают о моем существовании, знают, кто я такой, но это не означает, что они убедили тех, кто стоит на верхних ступенях иерархической лестницы. - У них идут дебаты? - Похоже на то. Однако все не так плохо, как тебе кажется. Если вновь откроют мою лабораторию, у меня будет и дом, и рабочее место. - Он выглянул в окно, словно высматривал кого-то внизу. - У меня больше никого нет. Кроме них. И они ничего не боятся, Эдвард. Никогда в жизни я не чувствовал ни с кем такого родства. - Снова блаженная улыбка. - Я в ответе за них. Я им как мать. - Но ты же не знаешь, что они будут делать дальше. Он покачал головой. - В самом деле, Верджил. Ты говорил, что это цивилизация... - Тысяча цивилизаций! - Тем более. А цивилизации, как известно, нередко кончают плохо. Войны, загрязнение окружающей среды... Я словно хватался за соломинку, пытаясь унять растущую панику. Мне явно не хватало опыта, компетенции, чтобы охватить происшедшее во всей его потрясающей грандиозности. То же самое относилось и к Верджилу. Когда дело касается глобальных проблем, менее проницательного и способного на зрелые решения человека даже представить себе трудно. - Но рискую только я один. - Ты не можешь знать этого наверняка. Боже, Верджил, посмотри, что они с тобой делают! - Со мной! Только со мной! - выкрикнул он. - Ни с кем другим! Я покачал головой и поднял руки, признавая свое поражение. - Ладно. Ну откроет Бернард лабораторию, ты переселишься туда и превратишься в подопытную морскую свинку. А что дальше? - Они не приносят мне вреда. Я сейчас больше, чем старый добрый Верджил Улэм. Я - целая галактика, черт побери! Сверхпрародитель! - Ты, может быть, имеешь в виду сверхинкубатор? Он пожал плечами, не желая ввязываться в спор. Всего этого мне оказалось более чем достаточно. Выдумав какие-то нелепые оправдания, я распрощался с ним и ушел. Потом долго сидел в холле внизу, успокаивая нервы... Кто-то должен убедить его. Но кого Верджил послушает? Он виделся с Бернардом... И того, похоже, история Верджила не только убедила, но еще и очень заинтересовала. Люди типа Бернарда обычно не подталкивают верджилов улэмов этого мира к необдуманным действиям - за исключением тех случаев, когда чувствуют, что ситуацию можно обернуть себе на пользу. Всего лишь догадка, но я решил попробовать. Подошел к уличному телефону, воткнул в щель к