сожрут обоих! Резерват эстара еще никому не удавалось пройти! Ни в каком телесном обличье! Блейд снова прогуливался с философом Кродатом Сараггой по песчаным и грунтовым тропам его маленькой сосновой рощи. Эти дорожки прихотливо извивались меж огромными деревьями, образуя какой-то сложный рисунок, в котором странник никак не мог разобраться; вероятно, в нем заключался некий таинственный смысл. Сарагга всегда обходил свое поместье в одном и том же порядке, никогда не меняя маршрута -- ибо, по его словам, целенаправленность движения стимулировала мысль. Вторым очень важным фактором, влиявшим на его работу, был запах; не сладкий аромат цветов, не свежие испарения травы и листьев, а пронзительно-терпкий настой смолы и хвои, бодрящий флюид, разлитый в воздухе. Вероятно, в такой атмосфере Сарагга генерировал блестящие идеи, открывал новые горизонты, постигал скрытое и расшифровывал тайное. Вероятно, и остальные соседи Кармайктолла трудились не менее успешно, перемежая работу с дружескими пирушками. Теперь Блейд уже знал, что эти пять человек, супружеская пара и трое одиноких мужчин, представляли нечто вроде своеобразного научного института, занимавшегося изучением инопланетных культур. Разумеется, у них не имелось ни дирекции, ни штата секретарш, ни зданий -- кроме их собственных жилищ; они не получали государственных дотаций, да и не нуждались в них. Они работали, потому что это доставляло им удовольствие, но никак не ради хлеба насущного. Пища, вино, одежда, приборы и все прочее были чем-то само собой разумеющимся, настолько привычным и обыденным, что о них даже не упоминали. Блейд не сомневался, что в том случае, если б пятеро исследователей пожелали отправиться в иной мир, им был бы предоставлен космический корабль -- мощный, просторный и оборудованный всем необходимым. Но скорее всего, они обошлись бы без всяких транспортных средств, ибо Урены, их покровители, могли доставить пятерку куда угодно. В их сообществе не было лидера, каждый занимался своим делом, вникая в проблемы коллег лишь тогда, когда об этом просили. Майк, человек живой и весьма контактный, разыскивал новые объекты для изучения, подвергаясь при том немалому риску и неприятностям. Конечно, агрессивные пришельцы вроде мародеров с планеты Ссо'ссу'сса не могли ему повредить, но сам контакт с подобными существами стоил изрядных моральных издержек и душевных сил. Возникали и другие проблемы, иногда до Большой Сферы добирались очень странные создания, для которых привычной средой являлся газообразный метан или что-нибудь в таком роде. Для них приходилось в срочном порядке синтезировать массу вещей, начиная от пищи и подходящей атмосферы и кончая мебелью В таких ситуациях к работе подключался Лоторм; в его лаборатории имелись чудесные устройства, которые Блейд, за неимением лучшего термина, называл синтезаторами. В обычное же время биоинженер был занят генетическим конструированием и воспроизведением всевозможных жизненных форм, которые когда-либо попадали в Уренир. Он пытался создать организм, который, сохраняя все человеческие черты, был бы сверхчеловеческим в своих функциях и проявлениях -- сверхмощным, сверхбыстрым, сверхчувствительным. Эта задача оказалась чрезвычайно непростой, к примеру, Лоторму никак не удавалось повысить остроту зрения, сохранив при этом чарующую прелесть человеческих глаз. Те органы, которые он показывал Блейду, напоминали многофасетчатые зрачки насекомых и выглядели довольно неприятно. Кстати, сам Ричард Блейд не представлял для биоконструктора никакого интереса, ибо все у него было вполне обычным сердце, легкие, желудок, эндокринная система, глаза, уши и прочие органы. Ройни и Сана, супруги-скульпторы, запечатлевали облик обитателей иных миров и пейзажи их планет. Ройни, как говорилось выше, использовал камень, металл и дерево, специализируясь по большей части на скульптурных портретах. Сана занималась видеопластикой. Оригиналы их произведений украшали улицы городов, парки и частные жилища, но одновременно все созданное хранилось в памяти некоего полуразумного устройства, напоминавшего земной компьютер. Эта непостижимая машина -- или существо? -- находилась в лаборатории Лоторма и, по словам инженера, представляла собой сгусток плазмы, нечто вроде крохотного зародыша Урена, не одухотворенного человеческой личностью. Общаться с ней можно было голосом и с помощью огромного вогнутого полусферического экрана, создававшего трехмерное изображение. Кродат Сарагга, последний член пятерки, изучал понятия добра и зла, а также нравственные концепции гостей Большой Сферы. Он не ставил перед собой таких глобальных задач, как Лоторм; он всего лишь интересовался связью между физиологией пришельцев, их социальным строем и категориями хорошего и дурного. Здесь открывалось обширное поле для исследований и обнаруживались чрезвычайно любопытные -- можно сказать, загадочные -- факты. Так, мародеры с планеты Ссо'ссу'сса, во всем подобные людям Земли и Уренира, исповедовали совершенно извращенную концепцию добра и зла, тогда как пришельцы с какого-нибудь холодного метанового мира, похожие на помесь краба с каракатицей, оказывались существами высокогуманными и достойными во всех отношениях. Сарагга часто обсуждал подобные проблемы и с коллегами, и с наиболее разумными из гостей, но пока что не мог прийти к каким-либо определенным выводам, кроме самых тривиальных: добро бессмысленно без зла, хорошее не существует без дурного. Как раз этот вопрос они с Блейдом сейчас и обсуждали. -- Ты говорил мне, -- произнес философ, меряя тропинку неспешными шагами, -- что большинство людей в твоем мире несчастны. Одни несчастны потому, что обездолены, они не обладают тем минимумом, который необходим для поддержания жизни, они зависимы, они не являются хозяевами собственной судьбы. Но даже те люди, которых ты назвал обеспеченными, тоже не избавлены от горестей бытия: от болезней, от конфликтов с близкими, от страха смерти. И срок существования любого из вас так недолог! Едва вы успеваете вступить в пору зрелости, как жизненные горизонты начинают сужаться; приближается старость, страдания, деградация... Это очень печальная картина, друг мой! И я не понимаю, что вообще дает вам силы жить. -- Обычно практикуются три способа ухода от действительности, -- пояснил Блейд. -- Можно выбрать некую цель, желательно -- недостижимую, но дарующую ощущение полезности и собственной значимости. Можно погрузиться в мир иллюзий, для чего у нас существуют книги, фильмы, спиртное и наркотики. Наконец, есть и религия. -- Последнее интересует меня больше всего. Вероятно, ваши теологические концепции включают веру в жизнь после жизни, в некое божественное воздаяние и высшую справедливость? -- Конечно. Одно из самых распространенных учений провозглашает, что кратковременная плотская жизнь -- лишь испытание, посланное нам Великим Творцом. Когда она завершится, Бог воздаст каждому по заслугам, одним суждены вечные муки, другим -- вечное блаженство, третьим -- долгий период страданий во искупление совершенного зла. Сарагга хмыкнул. -- Странно! Странно, жестоко и несправедливо! Наказывать вечными муками и долгим страданием за грехи, совершенные в течение шести-семи десятков лет! Такой ничтожный срок! -- Тем не менее, -- заметил Блейд, -- мы успеваем натворить за это время столько пакостей, что вечные муки представляются мне самым подходящим наказанием. -- Возможно, ты прав... -- задумчиво протянул философ. -- Но я бы хотел поговорить не о страдании, а о блаженстве. Это куда более занимательная тема, друг мой! Любое разумное существо превосходно знает, что такое страдание, боль, муки и ужас; но вот блаженство... Где и каким образом вы надеетесь его достичь? -- В раю, -- ответил странник. -- В раю? Что же такое рай? -- Место, где царят покой и любовь. -- Прекрасно! Но несколько примитивно, должен заметить. Блейд задумался. -- Некоторые наши мудрецы и святые утверждали, что в раю человек испытает чувство слияния с Богом, -- наконец сказал он. -- Это уже лучше. Единение с Богом, с Мирозданием, причастность ко всему происходящему в бесконечных Вселенных... -- Сарагга потер лоб. -- Мне нравится эта идея! Она мне близка, ибо, насколько я понимаю, именно это чувствуют Урены... -- Он вдруг усмехнулся и бросил на Блейда лукавый взгляд. -- Однако мне помнится, мы с тобой решили, что еще не готовы перейти в это почти божественное состояние. Значит, ты пока не хочешь воссоединиться с Божеством? -- Безусловно, нет, -- согласился странник. -- Тогда изложенная тобой концепция рая несостоятельна. Истинный, настоящий рай -- это такое место, куда человек согласен переселиться немедля. А ты, мне кажется, ничего не имеешь против любви, но вот покой и блаженство... Это явно не для тебя, а? -- Хм-м... Может быть, дело в том, что мои представления о рае отличаются от общепринятых? -- Крайне любопытно! И каковы же они? Это был серьезный вопрос! С одной стороны, рай мнился Блейду похожим на Дорсет: небольшой чистый и уютный городок, весь в зелени; приветливые лица, улыбки, цветы, дом, просторный и удобный, малышка Асти, несколько старых друзей, женщина... да, женщина, воплотившая в себе всех его подруг! Всех, кого он любил! Книги, немного музыки, долгие прогулки, неспешные беседы у камина... Но видение этого добропорядочного английского рая то и дело перебивалось другими миражами. Он отнюдь не возражал против вечного блаженства в магометанском вкусе, прелестные гурии, услады чувственной страсти, любовь на лугу, любовь в лесу, любовь под струями фонтана, любовь в постели... Нет, это тоже было прекрасно, хотя начисто отвергало Дорсет с его тихими супружескими радостями! И в эту картину никак не вписывались ни Аста, ни старые друзья вроде лорда Лейтона и Дж.! Наконец, была и Валгалла, выгодно отличавшаяся от мусульманского варианта возможностью подраться. Там имелись валькирии, еда и питье, а в перспективе маячило грандиозное побоище Рагнарека, скандинавские же боги, в отличие от капризного Саваофа, представлялись Блейду свойскими парнями, большими любителями помахать секирой и боевым топором. Эти три концепции казались абсолютно несовместимыми! И странник понимал, что не может выбрать одну из них и не в силах представить рай, в котором нашлось бы место и Асте, и майским дорсетским тюльпанам, и гарему с черноокими гуриями и златовласыми валькириями, и буйным схваткам на глазах аплодирующих асов. Правда, существовал некий паллиатив... Улыбнувшись, он вдруг подмигнул Сарагге. -- Пожалуй, ваша Сфера напоминает рай больше всех прочих мест... в моем представлении, разумеется. Полное изобилие, масса свободного пространства и реальная возможность единения с Божеством... Безопасность, порядок, любовь, покой! Вот только... Кродат Сарагга усмехнулся ему в ответ. -- Слишком много покоя, да? Он являлся настоящим философом и умел сразу ухватить суть дела. Дорсетский коттедж Блейда со всеми остальными причиндалами вполне мог стоять в Уренире, и здесь нашлось бы место для Асты, Лейтона и Дж. Что касается гурий и валькирий, то их в уренирских пределах хватило бы на тысячу Эдемских садов и Валгалл, и были они, как успел заметить странник во время посещения ближайших городков, весьма приветливы. Не доставало только Рагнарека. -- Слишком много покоя тоже плохо, -- произнес Сарагга. -- Скучно! Покой и простые радости жизни должны чередоваться с размышлениями, а они, в свою очередь, с чем-нибудь этаким... авантюрным... -- он неопределенно покрутил рукой. -- Кроме того, нужна глобальная перспектива. -- Урены? -- Да. Если знаешь, что впереди есть выбор, существование становится более полным. -- О каком выборе ты говоришь? -- Блейд недоуменно приподнял бровь. -- Видишь ли, не все становятся Уренами. Человек может приобщиться к мудрости и великому могуществу, но может и предпочесть забвение... Во всяком случае, у него есть альтернативные варианты. -- Вот как? Я полагал, что все в вашем мире со временем становятся Уренами. -- Нет. Это личное дело каждого. Они помолчали, неторопливо шествуя по тропе. Чуть поскрипывал песок под башмаками Блейда, Сарагга же, босой и, по своему обыкновению, облаченный в одну набедренную повязку, двигался совсем бесшумно Густой благовонный аромат смолы разливался в воздухе. Наконец странник спросил: -- Так что же насчет авантюр, с которыми должны чередоваться раздумья и простые радости? Ты имел в виду что-то определенное? -- Конечно. Известно ли тебе, что в Большой Сфере существуют тысячи мест, где воссозданы условия иных планет? Там -- копия их континентов, животного и растительного миров, разумные обитатели, если таковые существуют... Те, что по-настоящему разумны, переселились в Уренир добровольно и теперь живут рядом с нами, но согласно своим законам и обычаям. Ты слышал об этих областях? -- Кармайктолл даже показывал их мне на карте. Ты говоришь о резерватах? -- Отчасти. Резерваты -- закрытые районы, ибо их флора, фауна или обитатели представляют опасность. Скажем, неуживчивые типы с планеты Ссо'ссу'сса живут именно в резервате и до сих пор режут друг друга. Места обитания прочих существ, более цивилизованных, я бы назвал анклавами. -- Да, я улавливаю разницу, -- Блейд задумчиво покачал головой. -- И что же дальше? -- Если тебе начинает надоедать покой и всеобщее благополучие, можно отправиться в анклав или резерват. Анклав -- это смена обстановки, резерват -- еще и опасность. И немалая, поверь мне! -- Ты имеешь в виду Слорам? -- Например, Слорам. Это очень опасный континент, и еще никто не пересек его от моря и до моря! -- Хм-м... -- Блейд призадумался, навивая на палец прядь темных волос. -- Значит, эти анклавы и резерваты -- та самая приправа, которая придает жизни остроту, а вашему раю -- завершенность? Философ резко вскинул руки вверх. -- Ты сказал!.. А я добавлю лишь одно: нет ничего скучнее вечного блаженства. * * * Блейд возвращался домой, шагая по дороге, что кольцом охватывала жилища Кармайктолла и его соседей. Она была неширокой, эта дорожка, выложенная фигурными плитками из цветного камня; странник почти автоматически старался наступать на синие восьмиконечные звезды из лазурита, перешагивая желтые яшмовые квадраты. Ему предстояло пройти ярдов триста, от сосновой рощи Сарагги до живой изгороди вокруг усадьбы Майка, до двух пышных розовых кустов, обозначавших вход. Внезапно сам хозяин окликнул Блейда сверху, а затем и приземлился рядом с ним на дорожку. Он был облачен в свой любимый серый костюм, на сей раз -- с голубой отделкой и голубыми кружевами, и, вероятно, прилетел из города. В окрестностях четырех усадеб находилось с полдюжины небольших поселений, и в каждом из них у Майка была куча приятелей, в Чантаре же, городе многолюдном, неофициальной местной столице, их количество исчислялось сотнями. Судя по изысканному костюму и великолепной прическе, Майк летал именно в Чантар. Разумеется, он мог попасть туда мгновенно, шагнув в межпространственные врата, но предпочитал прогулку по свежему воздуху, во время которой, как он выражался, можно было размять крылья и почистить перышки. Сотню миль до города Майк одолевал за полчаса. Итак, он приземлился рядом с Блейдом, заботливо оправил кружевной воротничок и заявил: -- Светло-коричневое тебе очень к лицу И я рад, что ты выбрал эту красивую блузу. Сегодня утром Блейд остановился на кремовых брюках с широким поясом и легких туфлях кофейного цвета. Что же касается его рубашки, то она являлась настоящим произведением искусства, бежевая, с треугольным вырезом на груди, обрамленным изящными золотистыми кружевами, с кружевными манжетами и блестящими, тоже золотыми, наплечниками. Подобное великолепие было не совсем в его вкусе, но какое-то предчувствие заставило странника выбрать наряд попышнее. Разумеется, визит к Сарагге не имел к этому никакого отношения, философ не возражал, если его гости вообще обходились без одежды. -- Сегодня намечается какое-то торжество? -- с осторожностью поинтересовался Блейд. -- Вполне вероятно, друг мой, вполне вероятно. -- Улыбка Майка была одновременно загадочной и лукавой. -- По слухам, моя дорогая сестра закончила примерку. -- Примерку чего? -- не понял странник. -- Нового тела! Как мне сообщил Лоторм -- по секрету, разумеется -- она обзавелась потрясающей внешностью. -- А! -- Откровенно говоря, Блейд, увлеченный беседой с Кродатом Сараггой, успел об этом позабыть. -- Какой же облик она выбрала? Стала ли она блондинкой или брюнеткой? И глаза... Какого цвета у нее глаза? -- В такие детали Лоторм не вдавался. Он только заметил, что эта работа доставила ему истинное наслаждение. -- Хм-м... Я чувствую, что нас ждет большой сюрприз. -- Тебя, сэр Блейд, в первую очередь -- тебя! Вспомни, я же предупреждал, что Миклана подсмотрела кое-что в твоих воспоминаниях. Значит, тебе виднее, в каком обличье она предстанет перед нами. Старательно перешагнув через яшмовую плитку, странник поставил ногу в самый центр лазуритовой звезды. Полуденное солнце сияло в голубых небесах, и дорожка струилась перед ними, словно лента, расшитая ярким блестящим бисером. Таинственным мраком мерцал обсидиан, причудливо переплетались травяные волокна на треугольниках амазонита, родонит будил воспоминания о весеннем рассвете, чароитовые круги казались кустами сирени, сочная зелень малахита радовала глаз. Подняв глаза от этой волшебной картины, Блейд сказал. -- Я был знаком со многими красивыми женщинами, сэр Майк. И любая из них почувствовала бы себя польщенной, если б леди Миклана выбрала ее облик. -- Благодарю, ты очень галантен, -- Майк, пряча насмешливую улыбку, склонил голову. -- Но Миклана, как мне кажется, искала не самую прекрасную из твоих подруг. -- Вот как? Почему? -- Красота без чувства наполовину мертва. Она высматривала девушку, дорогую твоему сердцу. -- Многие были... -- начал Блейд, но его спутник предостерегающе поднял руку. -- Не спеши, мой дорогой друг, не спеши. Часто мы сами не знаем, кто нам воистину дорог, и, обнаружив это, испытываем горечь раскаяния. -- Раскаяния? При чем тут оно? Кармайктолл хмыкнул и бросил на странника испытующий взгляд; лицо его вдруг стало печальным. -- Ты ведь одинок, сэр Блейд? -- Не дождавшись ответа, он утвердительно кивнул. -- Да, одинок! В твоей жизни было много женщин, прекрасных очаровательных женщин, любивших тебя... и все же ты одинок! Значит, и та девушка, чей облик приняла Миклана, скрылась в тумане лет. Ты не смог удержать ее -- или не захотел, ведь так? -- Да. -- Блейд угрюмо склонил голову. Все так и случилось: не смог или не захотел. Теперь ему стало ясно, почему Майк заговорил о раскаянии. Они остановились у прохода, обрамленного кустами роз. Цветы на них были огромными, с кулак, не красными, не желтыми и не белыми, а необычайного лилового цвета. Эти розы не имели шипов и пахли терпкой свежестью, будто воздух после грозы. -- Прости, если я сделал тебе больно, -- произнес Майк, легонько касаясь плеча гостя. -- Но я бы хотел предупредить еще об одном, сэр Блейд... -- Он помолчал, словно в нерешительности. -- Сейчас ты увидишь девушку, которую знал когда-то, давным-давно... Не думай, что это она и есть! Нет, мой дорогой, это Миклана, моя сумасбродная сестрица! Я думаю, она сильно отличается от той твоей знакомой... иначе и быть не может... но она по-своему хороша, поверь мне. Блейд кивнул, напряженно всматриваясь в обрамленный кустами проход. Он видел ступени, спускавшиеся к озерцу, часть полянки и большие деревья за ней; под одним торчал столик и два пустых кресла. Ни звука, ни движения... Вдруг по ступенькам метнулось вниз что-то белоснежное, воздушное; раздался звук быстрых легких шагов, потом -- голос: -- Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась... Странник вздрогнул; перед ним стояла Зоэ Коривалл. Глава 6 Они познакомились в шестьдесят седьмом году, когда Блейд уже вернулся из Гонконга и прочно осел в Англии. Ему шел тридцать второй год; пора было подумывать если не о женитьбе, то о какой-то постоянной связи, о женщине, способной скрасить его одиночество. В остальном все было хорошо; он был доволен своей работой и не нуждался в средствах -- полученное после смерти родителей наследство обеспечивало ему полную финансовую независимость. У него имелась неплохая квартирка в Лондоне, в Кенсингтоне, однако временами шумный город начинал действовать ему на нервы, и, поразмыслив, он приобрел небольшой уютный коттедж близ Дорсета, на берегу Ла-Манша. Домик его находился на самой вершине мелового утеса, в сотне футов от песчаного пляжа. Вниз вела узкая и крутая тропинка, переходившая на половине высоты скалы в похожий на балкон карниз. Он был покрыт слоем почвы, нанесенной за столетия ветрами, и зарос густой травой; ближе к скалистой стене жались десятка два кустов боярышника. Вскоре эта естественная веранда стала любимым местом отдыха Блейда -- и Зоэ Коривалл. Он не вел реестра покоренных сердец, но если бы такой список существовал, то Зоэ -- в хронологическом порядке, разумеется -- стояла бы в нем где-то в конце третьей сотни. Возможно, четвертой или пятой -- в Гонконге ему случалось за одну ночь делить постель с тремя-четырьмя женщинами. Но большинство этих связей было мимолетным; он брал подружку на ночь или две, но редко встречался с девушкой дольше недели. Такое постоянство уже означало привязанность, чего Блейд старался не допускать, ибо не имел намерений прочно осесть на Востоке. Все переменилось, когда он вернулся домой. Человеку тяжело жить с пустотой в душе, и в свои тридцать два Ричард Блейд обладал уже достаточным опытом, чтобы понять, что вакуум, образовавшийся после гибели родителей, рано или поздно должен заполниться. Причем не отеческими заботами Дж. и не напряженной работой; тут могла помочь только женщина. Он ждал ее -- неосознанно, почти инстинктивно; и она появилась. Встреча их произошла на какой-то вечеринке, устроенной молодыми художниками, приятелями Блейда. Присутствие Зоэ на этом сборище объяснялось легко -- девушка была начинающим скульптором, очень талантливым, подающим большие надежды. Однако в полубогемном обществе бородатых живописцев и их легкомысленных полуодетых подружек она выглядела как белая ворона, затесавшаяся в стаю галок. Зоэ Коривалл, несомненно, являлась леди -- по происхождению, воспитанию и образу жизни. На следующий день Блейд, справившись в картотеке, без труда выяснил, что ее семья относится если не к высшим слоям британской элиты, то, во всяком случае, к вполне респектабельному кругу. Зоэ напомнила ему Мод Синглер, его первую женщину, первую любовь -- однако в более юном и соблазнительном издании. Она была такой же белокожей, изящной, стройной, только с темными волосами и глазами цвета обсидиана. Не красавица, но чрезвычайно привлекательная девушка лет двадцати пяти, неглупая, милая, умеющая себя держать. Впоследствии, при более близком знакомстве, Блейд выяснил, что она обладает твердым характером и весьма высокими нравственными принципами -- правда, не устоявшими под натиском его мужского обаяния. Словом, она могла бы стать идеальной спутницей жизни, если б не одно обстоятельство: Зоэ желала, чтобы ее супруг находился при ней. Мужчина, который исчезает неожиданно на дни -- или недели -- и возвращается с простреленным плечом или свежим шрамом в боку от удара ножа, ее решительно не устраивал. Их связь длилась уже больше года, когда Блейд начал работать в проекте "Измерение Икс". Безусловно, это сказалось на их отношениях, он был сильно увлечен открывшимися перспективами, тем удивительным и необычайным, что приносили странствия в иных мирах, в реальностях, так похожих и не похожих на родную Землю. Каждая из этих экспедиций обещала новые приключения, новые дороги, чаровала ярким и заманчивым бытием, дарила встречи с друзьями и врагами -- и, разумеется, с женщинами. Юная неистовая Талин, альбийская принцесса, нежная и хрупкая Лали Мей, похожая на нефритовую статуэтку, красавица Гралия, бесстрашная амазонка из Меотиды, Аквия, снежная королева из Берглиона... Конечно, Блейд ничего не говорил Зоэ о них, о новых возлюбленных, пребывавших где-то за гранью земной реальности, но она чувствовала, ощущала тем безошибочным женским чутьем, что сердце его разрывается на части. Возможно, она смирилась бы и с его таинственными отлучками, и с оскорбительной неопределенностью собственного положения, но делить любимого мужчину с другими... Нет, это было не для нее! Наконец наступил разрыв -- в те дни, когда Блейд готовился к пятому путешествию, в Тарн. Зоэ ушла, ушла навсегда, покинула его, вырвала из сердца, из памяти... Двенадцать лет прошло с тех пор -- срок, равный жизни! Десяти жизням, если вспомнить, где он побывал! Он ушел в Тарн, затем -- в Катраз и Кархайм, наступила осень семьдесят первого, преддверие восьмой экспедиции, в Сарму, когда ему снова довелось увидеться с Зоэ. Она собралась замуж -- вероятно, не по любви. Ее избранник, Реджинальд Смит-Эванс, был весьма бесцветной личностью; главным его достоинством являлись отцовская фирма и отцовские капиталы. Тем не менее Зоэ устроила свою судьбу, став, как и положено девушке из добропорядочной семьи, замужней дамой. Вряд ли она была счастлива в браке, хотя, Реджинальд в ней души не чаял и явно находился под каблуком у своей молодой супруги. Года через три Блейд попытался восстановить отношения. По наведенным справкам, миссис Смит-Эванс была бездетной и большую часть своего времени уделяла работе. Постепенно она становилась известным мастером; в газетах сообщалось о пяти или шести ее персональных выставках, и отзывы критиков выглядели весьма хвалебными. Блейд не посетил ни одной. Он боялся вновь увидеть Зоэ, хотя от этого свидания их жизнь могла решительно перемениться, в конце концов, они оба еще не перешагнули рубеж молодости -- ему еще не стукнуло сорока, ей было едва за тридцать. Наконец он не выдержал и позвонил. Казалось, Зоэ искренне рада; он чувствовал, как дрожит ее голос, когда они уславливались о встрече. Словно растаяли, испарились, исчезли четыре года разлуки! Он вспоминал их последнюю ночь в дорсетском коттедже -- не резкие слова, сказанные ею, а аромат нежной кожи и прядь темных волос, что скользила по его щеке... Все еще можно было вернуть! Тепло, нежность и ласковый взгляд темных глаз, снившихся ему ночами... Да, все еще можно было вернуть, но он не пошел на то свидание. Вместо этого ему пришлось срочно отправляться в Азалту, потом -- в Таллах, Иглстаз, Бреггу, Киртан... Он уже не вспоминал о Зоэ, вернее, вспоминал, но так же, как о Мод Синглер и других своих женщинах -- с легкой ностальгической грустью о прошедшем и безвозвратном. Еще раз Блейд испытал острую тоску по ней, когда во время девятнадцатого странствия очутился в Зазеркалье -- мире, который почти во всем был подобен Земле. Там тоже на берегах Темзы стоял Лондон -- такой же огромный и торжественно-мрачный, как в его родной реальности; он ходил по знакомым улицам, заглядывал в знакомые окна, открывал знакомые двери, встречался со знакомыми людьми, аналогами тех, что остались дома... Среди них была и Зоэ -- пока еще Зоэ Коривалл, лет на шесть или семь моложе женщины, носившей в его мире фамилию Смит-Эванс. Но там, в Зазеркалье, был и Ричард Блейд! Его двойник, влюбленный в Зоэ! И Ричард Блейд, Блейд-странник, ушел. Собственно, он и не мог остаться; та Англия и тот Лондон не являлись его Англией и его Лондоном. И та Зоэ не была девушкой, с которой он когда-то проводил счастливые часы на заросшем боярышником карнизе, нависавшем над узкой полоской пляжа. Но все возвращается на круги своя, и теперь Зоэ, юная и прекрасная Зоэ Коривалл, вновь стояла перед ним, в белом воздушном платье, так гармонировавшем с ее матовой нежной кожей. * * * -- Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась... Зоэ! Зоэ? Нет, не она... Эта девушка была похожа на Зоэ Коривалл, но в лице ее, прелестном и оживленном, угадывались черточки альбийки Талин и мейдаки Зулькии из Тарна. И она казалась выше, сильнее и крепче! Блейд мог бы поклясться, что леди Миклана, сестра его гостеприимного хозяина, позаимствовала тело у амазонки Гралии, ее плоть была такой же литой, тренированной и гибкой, а ладонь с длинными изящными пальцами словно бы только что покинула рукоять меча. Справившись с замешательством, он поклонился. Миклана неожиданно шагнула вперед, обняла брата, поцеловала, потом странник ощутил ее губы на своей щеке. -- С возвращением, сестричка, -- сказал Майк, покосившись на гостя. -- Ну, как? -- девушка отступила на пару шагов, сделала пируэт, подол легкого платья взлетел, обнажив стройные ноги. -- Великолепно! -- Блейд улыбнулся. -- Но и прежний вариант был неплох, совсем неплох! -- Этим, -- ее руки скользнули по щекам, шее и груди, -- я обязана тебе, досточтимый сэр! И ты будешь вознагражден! Ее взгляд красноречивее слов говорил, какой будет эта награда. Блейд снова поклонился. -- От тебя я приму любые дары, но об одном снисхождении прошу уже сейчас. -- Каком же? -- она округлила глаза. -- Не называй меня досточтимым сэром! -- О! Я думала, это тебе понравится... Ведь вы с Майком обращаетесь так друг к другу. -- Мы с Майком шутим. На моей родине досточтимый сэр -- мужчина в том возрасте, когда интерес к женщинам сходит на нет. Мне будет приятно, если ты станешь называть меня Диком... Болтая и смеясь, они прошли мимо кустов с лиловыми розами, обогнули пруд и направились к огромному дереву, под которым Блейд и Майк обычно вкушали послеобеденный отдых. Словно по мановению волшебной палочки из воздуха возникло третье кресло, а на столике -- бокалы и хрустальный графин с вином. Такого странник еще тут не видел -- эта жидкость отливала изумрудным блеском, и в ней вскипали крошечные пузырьки. Графин приподнялся, вино хлынуло в бокалы, и над лужайкой поплыл тонкий приятный аромат. Миклана захлопала в ладоши. -- Шантайя! Мое любимое! -- Разумеется, -- Майк полуобнял ее, усаживая в кресло. -- Сегодня ты, как говорят на родине сэра Блейда, царица бала! Бокалы соприкоснулись, зазвенели. Странник не знал, являлся ли обычай поднимать тосты исконно уренирским, или Кармайктолл подсмотрел его -- как и многое другое -- в воспоминаниях своего гостя; как бы то ни было, эта традиция пришлась весьма кстати. Они принялись болтать -- о том, о сем, попивая ароматное вино, безотчетно улыбаясь, как люди, встретившиеся после недолгой разлуки. Миклана щебетала, словно птичка, иногда, вскочив, она принималась кружиться по лужайке, перегнувшись в тонкой талии, вытягивая гибкие руки. Теперь Блейд заметил, что волосы у нее чуть отливают рыжинкой, а глаза не темные, как у Зоэ, а глубокого янтарного оттенка, немного иным был и абрис лица, более вытянутого, с мягко очерченными скулами и маленьким решительным подбородком. После одной из этих демонстраций, когда девушка, закружившись, почти упала в кресло, Майк заметил. -- Тебе надо поберечь такую красоту, сестренка. Ну, хотя бы десять или двадцать лет... Будет жаль, если эта плоть сгинет в каком-нибудь из резерватов. Миклана легкомысленно повела плечиками. -- А! Все измерено, взвешено и записано в машине Лоторма. Случись что, я снова проскользну к тебе, братец, и через день буду танцевать на этой лужайке. -- И все же, все же... -- Майк наморщил лоб. -- Мне представляется кощунством, что такое совершенное творение разорвут на части хищные и неразумные существа... лика или эстара... -- Ну, эстара вовсе не такие уж глупые! -- возразила девушка. -- Они жестокие, кровожадные и очень не любят чужаков, но их нельзя считать примитивными существами. Вот потому-то до сих пор никто и не смог пересечь их земли! -- Миклана на миг задумалась, вздохнула, и ее чистый лоб пересекла морщинка. -- В последний раз мы добрались до самой середины материка... и тут они нас поймали... -- Мы? Блейд вопросительно приподнял бровь. -- Мы. Я ведь шла не одна... Пятеро мужчин, три женщины... целая команда... Мы шли и прятались, прятались и шли... и так -- больше сотни дней. -- Сто дней! -- странник был поражен. -- Да. Слорам, их резерват, очень велик... -- Миклана на секунду задумалась. -- В привычных тебе мерах, шесть тысяч миль с юга на север и почти столько же -- с запада на восток. Блейд кивнул головой, размышляя. -- Как ты сказала... Шли и прятались, прятались и шли... Удивительно! -- Почему? -- Не хватает еще одного слова! Я понимаю, шли и прятались... Но почему не сражались? Девушка рассмеялась. -- Человеку с ними не справиться. Дик! Даже такому драчуну, как ты! -- Она ласково взъерошила ему волосы. -- По условиям игры, мы почти ничего не берем с собой... так, одежда, пища и все... И это правильно! Какой был бы смысл в наших походах, если б мы просто перестреляли эстара или обратили их в прах, призвав на помощь Уренов? Это выглядело бы жестоко и несправедливо! -- Но там, внутри резервата, можно использовать местное оружие? -- спросил Блейд. -- Камень или палку? -- Камень? Хотела бы я полюбоваться на камень, которым можно их остановить! -- Миклана повернулась к брату. -- Я вижу, ты не показывал Дику эстара? -- Нет, -- Майк покачал головой. -- Не хотел его пугать на ночь, а днем... днем мне было бы неприятно, если б гость лишился аппетита. -- У меня крепкие нервы, -- заметил странник и подмигнул Миклане. -- Показывай! -- Ну, если ты настаиваешь... На лужайке перед ними возникло огромное существо. Голова и лицо человека, борода, буйная грива волос, горящие яростью глаза, толстые губы, оттопыренные выступающими клыками... Широченные плечи, пятипалые мускулистые руки, торс, словно литой из бронзы, кожаный пояс, к которому подвешена тяжелая дубинка... Гладкая блестящая шкура, могучий круп, длинные сильные ноги с копытами... От этого создания веяло чудовищной первобытной мощью, неистовством природной стихии; казалось, его породили бескрайние степи и леса, гранитные утесы и штормовой ветер. Блейд встал, направился к застывшей фигуре и обошел ее кругом, рассматривая со всех сторон. Кожаный пояс на талии эстара пришелся на уровне плеча странника, а огромная голова торчала где-то вверху, еще в добрых трех футах. Весила эта тварь не меньше полутонны. -- Как, впечатляет? Это работа Саны... полное сходство с оригиналом и масштаб один к одному, -- Майк ухмыльнулся. -- Если не ошибаюсь, в вашем фольклоре, сэр Блейд, есть что-то похожее? -- Да. Один из древних народов моей планеты придумал таких существ... или почти таких... Сказочные монстры, люди-кони... У нас они называются кентаврами. -- Здесь это не сказки, а суровая реальность. -- Майк прищелкнул пальцами, и эстара, застывший в полубеге-полупрыжке, начал медленно поворачиваться, словно стоял на круге карусели. -- Очень сильные и быстрые существа, обитающие при пониженной силе тяжести... очень неприветливые, приверженцы весьма кровожадных культов... абсолютно неконтактны, хотя владеют примитивной речью, пользуются огнем и оружием... живут около тридцати лет, быстро взрослеют... млекопитающие, подобно человеку... Блейд взмахнул рукой, прервав эту лекцию. -- Чем же они занимаются в этом своем Слораме? -- Чем? -- Майк посмотрел на сестру. -- Едят незадачливых путников, я полагаю. Миклана сердито фыркнула. -- Вовсе нет! То есть, конечно, да... -- она сбавила тон. -- Но путники им попадаются не каждый день, так что основное занятие эстара -- охота. Они степные охотники, Дик. И бегают, как сказал Майк, очень быстро. Слорам -- это сплошные степи, и если эстара заметят тебя, то от погони не уйдешь... -- Девушка помолчала. -- Вот почему мы шли и прятались, прятались и шли... С этими чудищами не посражаешься. -- Разве? -- странник отступил на несколько шагов и уставился в дикое и грозное лицо кентавра. -- Согласен, этот парень выглядит устрашающе... Клыки, мышцы, копыта и дубинка впридачу... Сила и скорость! Главное -- скорость! -- Он покачал головой. -- И все же я бы потягался с ним, будь у меня четыре ноги... Кармайктолл расхохотался, но очаровательное личико Микланы осталось серьезным. Девушка медленно перевела взгляд с Блейда на могучую фигуру эстара, потом ее глаза вновь обратились к страннику. -- Значит, Дик, ты готов потягаться с ним, если получишь четыре ноги? -- заметила она. -- Что ж, по-моему, это отличная идея! * * * -- Интересная задачка, -- сказал Лоторм, прикрывая глаза. Он откинулся на спинку кресла, машинально оправил воротник своей серебристой блузы и повторил: -- Интересная задачка! Хотя в техническом отношении я не вижу в ней ничего сложного. -- Меня больше волнуют моральные аспекты проблемы, -- Сана изящным жестом смахнула со лба прядь волос. -- Можно ли считать, что Слорам действительно преодолен кем-то из наших, если путник принял обличье обитателя Слорама? Мне это представляется неспортивным! Миклана вспыхнула. -- Но я-то отправлюсь туда в своем собственном теле! -- Однако к твоим услугам всегда будут четыре ноги, пара крепких рук и дубинка, моя дорогая! Они принялись было спорить, но тут Кродат Сарагга простер над столом длинную руку и прервал женщин: -- Я полагаю, спортивные дела здесь не при чем. Вернее, они нас не касаются. Пусть приятели и приятельницы нашей милой Микланы решают, засчитать ли ей победу над Слорамом или нет. Нам же будет доставлена любопытнейшая информация, причем из первых рук, -- он сделал паузу, обвел многозначительным взглядом собеседников и продолжил. -- Вспомните, что мы знаем об эстара, живущих рядом с нами уже тысячи лет? По сути дела, ничего! -- Ну, по-моему, ты несколько утрируешь, Крод, -- пробасил великан Ройни. -- Мы знаем, как они живут и чем занимаются, мы в деталях представляем их физиологию, мы... -- Это первичная информация, неполная, отрывочная и малоинтересная, -- философ небрежно помахал рукой. -- Да, нам известно, что эстара живут в пещерах, что отрыты в склонах холмов, либо в хижинах и шалашах из шкур; что эстара охотятся на степных зверей, таких же страшных и диких, как они сами; что в Слораме существует множество враждующих друг с другом племен; что наши четырехногие поклоняются демонам, весьма кровожадным и падким до плоти путешественников с других континентов. Ну и что? -- Взгляд Сарагги скользнул по раскрасневшимся лицам женщин, миновал Майка, Блейда и Лоторма и уперся в Ройни ок'Дорана. -- Ну и что, я вас спрашиваю? Какой смысл в этих сведениях? Нас-то должно интересовать совсем другое! -- А именно? -- Ройни, оперевшись локтями о стол, утвердил подбородок на могучих кулаках. -- Что бы ты хотел знать, Крод? -- Ну, например, почему эстара так агрессивны... почему они не желают вступать в контакт с нами -- разве что в гастрономическом аспекте... почему они, несмотря на несомненные признаки разума, остановились в развитии... И, наконец, их религия! -- Сарагга, словно призывая к вниманию, потряс сжатым кулаком. -- Их религия, друзья мои! Это загадка! Насколько мне известно, в ней начисто отсутствует понятие добра! Наступило молчание. Казалось, все собравшиеся за круглым столом, накрытым посреди поляны фей, оча