рошему воину в нем всегда будут рады. Герои прежних времен переплывали Геллеспонт. Александр дал клятву перед своими Соратниками, что однажды и он совершит это. Наверно, я мог бы переплыть Боспор, он уже Геллеспонта, хотя течение в нем быстрое и коварное. Впрочем, легче воспользоваться одним из паромов, плававших между Халкедоном и Бизантионом, ведь я не мог рассчитывать, что Гаркан и его люди сумеют переплыть пролив. Шайка за зиму сократилась до девяти человек. Остальным опротивел разбой, и они ушли искать свои родные дома или чтобы начать жизнь на новом месте. Я был рад видеть среди оставшихся Бату. Гаркан сообщил мне, что нашел в нем сильного и хладнокровного бойца. - Говорят, македонское войско переправилось в Абидос, - рассказал мне Гаркан, - на этот берег Геллеспонта. - Это действительно правда? Он пожал плечами: - Так говорят на рыночной площади. Итак, Филипп демонстрирует силу: он захватил плацдарм на азиатской стороне пролива, чтобы оттуда двинуть свою армию против Царя Царей, когда сочтет нужным. Переговоры складываются удачней, если их поддерживает сила оружия. - Мы попадем в Пеллу быстрее, если отсюда переправимся через Боспор к Бизантиону. - Это будет дорого, паломник. У нас с тобой не хватит монет, чтобы оплатить проезд. - Но на что ты рассчитываешь? - Я остановился на полуслове. Ответ был мне известен: Гаркан приберегал деньги на выкуп детей. Поэтому я сказал: - Мне известно, где можно достать монеты. Гаркан понял намек на лету. - У работорговцев? - Он мрачно ухмыльнулся. - Да. Монет у них больше, чем у самого царя Мидаса. - Но их трудно ограбить, - сказал Бату. - Их дома охраняются, а сами они никогда не выходят на улицу в одиночку. - Мы достаточно сильны, чтобы справиться с любой охраной, - сказал я. - Не спорю, - отвечал чернокожий. - Но мы не успеем донести монеты до пристани, как нас схватит городская стража. Я кивнул. Бату был прав. Нельзя рассчитывать только на силу. Город слишком мал, и ограбление одного из богатых работорговцев встревожит стражу, которая первым делом примется останавливать все отходящие от пристани корабли. Итак, следовало прибегнуть к хитрости. 27 Нам повезло: дождь шел всю ночь. Изучая дом самого богатого работорговца в Халкедоне, я стоял под корявыми ветвями оливкового дерева. С веток капало. Гаркан и Бату горбились возле меня, мокрые, несчастные и недовольные. - Высокая стена, - сожалел Бату, его глубокий голос грохотал отголосками дальнего грома. - Одни только боги знают, сколько стражников охраняют этот дом, - нервно сказал Гаркан. - Шестеро, - отвечал я. - И еще двенадцать спят сейчас в помещении для слуг на другой стороне двора. - Откуда ты знаешь? - В хриплом шепоте Гаркана слышались нотки удивления и недоверия. - Я провел целый вечер на ветвях большого дуба по ту сторону улицы. - И никто тебя не заметил? Никто? - Квартал очень богатый, улица - тише не бывает. Трудно было лишь прокрасться мимо стражников у подножия холма. Но, пробравшись сюда, я не встретил на этой улице никого, кроме разносчика фруктов с тележкой. Я подождал, пока он завернул за угол, потом залез на дерево. Густая листва укрыла меня. Ну а спустился я уже в полной темноте. Я услышал, как Вату хихикнул. - Ты доволен? - спросил я Гаркана. - Вот что скажу: для паломника, - буркнул он, - у тебя странные повадки. Мы решили, что оба они подождут в глубокой тени олив, выстроившихся вдоль улицы. Они должны были заняться городскими или хозяйскими стражниками, если те окажутся на улице. - Дождь нам только на пользу, - проговорил я. - Сегодня гулять никто не пойдет. - Да и стражники останутся у стены и не станут бродить по улицам, - добавил Вату. Я кивнул. - Если я не вернусь, когда небо начнет светлеть, возвращайтесь на постоялый двор, забирайте людей и уходите из города. - Ты говоришь, Орион, как начальник, - сказал Гаркан. Пришлось встряхнуть его за плечо. - Я сказал только, что хочу, чтобы ты ушел отсюда вместе со своими людьми, даже если меня поймают. - Я понял, - сказал он, - боги да будут с тобой! - Они всегда со мной, - отвечал я, понимая, что он не может даже представить себе всей горечи, таившейся в этих словах. - Удачи тебе! - проговорил Вату. Я встряхнул свой влажный от дождя плащ, желая убедиться, что он не помешает моим движениям, потом оставил то сомнительное укрытие, которое предоставляло нам дерево. Холодные капли обжигали, хотя ветра не было вовсе. Двор работорговца окружала высокая стена, утыканная поверху остриями и битыми черепками. Садовники подрезали деревья, которые росли вдоль стены, а ее выбеленная поверхность оказалась настолько ровной, что я не мог ни за что зацепиться. Поэтому еще у оливы я побежал, пересек выложенную кирпичами улицу и подпрыгнул изо всех сил. Моя правая нога в сандалии оперлась о стену, и я протянул вверх правую руку. Пальцы нащупали край стены, а тело по инерции припало к ней. Не обращая внимания на острия колючки, я зацепился кончиками пальцев обеих рук, а затем подтянулся. Перед глазами моими оказался целый лес разнообразных острых предметов. Я осторожно перебросил ногу на край стены. Мне с трудом удалось это сделать, так как почти весь верх был покрыт осколками и лезвиями. Однако смущали меня только собаки. Наблюдая днем и вечером за домом, я заметил несколько больших псов, разгуливавших по саду или валявшихся возле стен. Языки их свисали, крупные зубы белели. Дождь поможет мне: непогоду, сырость и холод собаки любят не больше людей, а ливень помешает им учуять меня. Я перебрался через иззубренные черепки и колючки и медленно опустился на траву. А потом долго ждал, припав на одно колено, пока дождь сек холодом мою шею и нагие руки и ноги. Во дворе было пусто. Я не видел даже слуг, и лишь в одном окне первого этажа мелькал огонек. Сделав гиперактивными свои чувства, я метнулся к ближайшему окну дома, его ставни оказались запертыми. Низко и грозно зарычала собака, взятая на ночь под крышу. Я отпрыгнул, а потом замер на месте. Там сидел сторож, укрывшийся от дождя под козырьком, устроенным ниже второго этажа. Он плотно укутался в плащ, подбородок его опустился на грудь - впрочем, я не видел, спал он или нет, но не мог рисковать. Бесшумно как змея скользнув вдоль стены, я подобрался к нему на расстоянии вытянутой руки. Тут он и заметил меня. Зажав ему рот ладонью, другой рукой я коротко рубанул его по затылку. Сторож обмяк, и я опустил его на то же место, постаравшись усадить в прежней позе, укрыв плащом. Нырнув под навес, я поднялся к окну второго этажа. Оно тоже было закрыто ставнем, но, взявшись за прорези, я отворил его, чуть скрипнув рамой. Надеясь, что никого не разбудил, я забрался через окно в темную комнату. Когда глаза привыкли к темноте, я заметил, что попал в спальню. Женщина металась в постели и что-то бормотала во сне. На цыпочках я пробрался мимо нее к двери и вышел в коридор. Точнее, я оказался на балконе, огибавшем с четырех сторон внутренний дворик. По всей длине его виднелись двери, которые вели в другие спальни и прочие комнаты. Внизу горела та неяркая лампа, которую я видел снаружи. Перегнувшись через отполированный руками поручень, я заметил двух стражей, скорчившихся под холодным дождем. Рыкнувший на меня пес нервно расхаживал под балконом с дальней стороны атриума, царапая когтями камни. Подняв уши торчком, он посмотрел на меня, однако ему явно не разрешали подниматься на второй этаж. Собаку приучили жить вне дома, и я мог считать это своей удачей. Теперь следовало найти место, где купец держал свои деньги. Впрочем, можно было не сомневаться: он хранил их в собственной комнате. Но какая из дверей приведет меня туда? Я постоял, разглядывая выходившие на балкон одинаковые простые двери; все они были закрыты. В дальнем конце балкона, напротив лестницы, оказалась двойная дверь, украшенная тонкой резьбой, она и привлекла мое внимание. Быстро и безмолвно, стараясь держаться в тени у самой стены, я пробрался к двойной двери. Конечно, она оказалась заперта. Я направился обратно, проверяя каждую из дверей, наконец одна подалась под моей рукой. В комнате никого не было, она напоминала кладовую, две стены занимали полки. Окно здесь заменяла узкая щелка, но я открыл ставень и выставил голову под дождь. Стена оказалась гладкой и ровной: ни выступа, ни карниза, ногу поставить не на что. Крыша нависала над головой. Я протиснулся в узкое окно, осторожно поднялся на подоконник, подтянулся, взявшись за выступающий конек. Дождь сделал черепицу скользкой, однако я все-таки выбрался на покатую крышу и, соблюдая осторожность, направился по ней к месту, под которым располагалась спальня хозяина. Перегнувшись через край, я заметил под собой двойное окно. Один ставень оказался чуточку приоткрыт. Итак, хозяин любит свежий воздух. Отлично! Повиснув на руках, я спустился в окно - тихо, как тень. Рядом зарычал пес. Я оглянулся: рослый зверь щерил на меня клыки. У меня не было времени успокаивать его, одно мгновение - и собака залает, переполошив весь дом. Молниеносным движением я схватил его за глотку и поднял. Пес дергался, пытаясь вцепиться мне в лицо, но я держал его на вытянутых руках, пережимая горло. Собака затряслась и обмякла. Я ослабил хватку. Пульс на шее животного бился, оно еще дышало. Я опустил пса в надежде, что он не сразу придет в себя, дав мне возможность отыскать монеты купца. В очаге еще рдели угасавшие угольки. Работорговец спал. Я заметил, что в его комнату ведет одиночная дверь. Итак, за ней есть и прихожая, а там, возможно, несет караул стража. Оглядевшись, я увидел в углу спальни массивный шкаф, высокий и глубокий настолько, что в него можно было войти; две резные дверцы его были плотно закрыты. Рядом стоял письменный стол. Теперь следует отыскать ключ от шкафа. Я решил, что он должен быть у хозяина. Осторожно ступая, я шагнул к постели и увидел: ключ конечно же висел на цепочке на шее у купца. Но как снять его, чтобы не разбудить работорговца? "Хитрость, - напомнил мне внутренний голос, - хитрость, а не сила; помни, что он не должен узнать о том, что кто-то побывал в его доме!" Подумав так, я улыбнулся: хитрость может заменить силу. Я подошел к угасавшему очагу, взял щипцы и вынул дымившийся уголек. Собака зашевелилась и начала поскуливать, а я принялся раздувать слабый огонек. Когда он разгорелся, я быстро пересек комнату и ткнул огнем в занавеси, в одежду, наваленную на сундуке, в постельное белье. Вещи задымились. Я бросил уголь обратно. Разбрасывая искры, он описал красную дугу. Потом я стряхнул спящего старика на пол возле постели. Пока он поднимал голову, я успел выскочить в открытое окно и повис снаружи под дождем, держась за край подоконника. - Пожар, дураки! - завизжал купец, подгоняя удивленных стражников. - Воды! Скорее! Потом он метнулся к большому шкафу, сорвал с шеи ключ вместе с цепочкой, дрожащими руками отпер замок и распахнул дверцы. В свете от пламени пожара я разглядел внутри шкафа несколько сундучков, по полкам было расставлено с десяток небольших шкатулок. Еще там лежали свитки, как я понял - деловые бумаги. После того как оконную занавеску охватило пламя, пес поднялся и вылетел мимо купца за дверь. Пламя охватило волосы на тыльной стороне моих рук и заставило опустить голову ниже подоконника. Когда я вновь высунулся, работорговец уже подхватил несколько шкатулок и, с трудом удерживая их, попытался вновь запереть дверцу. Пламя разгоралось все сильнее, балдахин над постелью с треском обрушился, тогда купец наконец отказался от своего намерения и бросился вон из комнаты. В моем распоряжении имелось буквально несколько мгновений. Я вновь перебросил свое тело через подоконник и направился прямо к шкафу. Распахнув его дверцы настежь, я схватил несколько шкатулок. Все они были наполнены монетами. Добежав до окна, я сбросил их на землю и вновь ринулся к очагу. Схватив одну из самых больших головешек, я раздул ее и как факелом поджег свитки, лежавшие внутри шкафа. Тяжелые шаги загрохотали по лестнице, послышались на балконе. Раздавались громкие голоса, лаяли псы, кричали женщины. И все это перекрывал пронзительный визг работорговца, распекавшего лежебок и винившего нерадивых слуг в случившемся несчастье. Удостоверившись в том, что шкаф вспыхнул, я метнулся к окну и спрыгнул на землю. Подобрав две шкатулки с монетами, во мраке под дождем я побежал к стене и только там остановился, чтобы бросить взгляд на дело своих рук. Из окна валил дым, пробивалось пламя. При удачном стечении обстоятельств сгорит весь дом. Отперев задвижку, я вышел на улицу через ворота, словно хозяин навстречу друзьям. Они меня ждали. - А теперь пора уходить, - сказал Гаркан, - соседи уже просыпаются. Я не спорил, только показал им шкатулки с монетами. Глаза Бату округлились. - У себя в Африке я жил бы с такими деньгами как вождь. Гаркан пробурчал: - Что-то ты чересчур искусный вор для паломника. С хохотом мы удалились от горевшего дома. "Торговец не догадается, что был ограблен, - подумал я. - Но даже если такое случится, он не сможет узнать, кто это сделал". На рассвете мы еще видели с пристани столб дыма. 28 Мы отыскали паром, готовый отойти от причала. Я недолго поторговался с перевозчиком и вместе с десятью своими спутниками поднялся на борт. Кормчий был рослый мужчина, за долгие годы солнце насквозь пропекло его кожу, а седина тронула его волосы и бороду. Он подозрительно оглядел нас, но, взвесив полученный от меня мешочек с монетами, приказал поднимать якорь. Мы находились на открытой палубе неуклюжего пузатого суденышка с одной мачтой. Капитан выкрикивал приказы с помоста, приподнятого над кормой. Тесный загон на носу был забит козами, густой запах животных бил в ноздри. Наши люди уселись на палубе, привалившись к тюкам ткани, свитым в бухты канатам или деревянным шпангоутам. Гребцы-рабы вывели суденышко в пролив, ветер наполнил треугольный парус и понес корабль по могучим волнам Боспора. Началась качка, и наши люди сразу позеленели. Моряки посмеивались, глядя на пассажиров, припадавших к бортам. - Не блюй против ветра, - съехидничал капитан, когда разбойники один за другим принялись перегибаться над бурлившей водой. Я тоже подошел к борту - подальше от страдавших от морской болезни разбойников. Передо мной открывалась Европа, выстроенные из сырца бурые домики Бизантиона купались в лучах утреннего солнца. Откуда-то мне было известно, что это ничем не примечательное скопление лачуг со временем станет могущественным городом, столицей империи, и дворцы его, мечети и церкви во все стороны закроют горизонт великолепными куполами, изящными минаретами. Ну а пока Бизантион оставался всего лишь стратегически важной гаванью, в которой теперь властвовали македонцы Филиппа. - Мы возвращаемся, - буркнул Гаркан мне на ухо. Удивленный, я повернулся к нему. Лицо разбойника было мрачным. Вату подошел ко мне с другой стороны: - Что это... мы поворачиваем? И действительно - мы направлялись назад, в гавань Халкедона. Остальные люди Гаркана слишком страдали, чтобы это заметить: кто распростерся на палубе, кто перегнулся через борт. Парус беспомощно хлопал, а вонь от коз лишь более ухудшала положение. Позеленевший Гаркан обеими руками держался за поручень, пальцы его побелели. Я смотрел на кормчего: он вывесил какие-то сигнальные флажки. Потом пристально рассмотрел пристань, оставленную нами не более часа назад. Над ней на высоком шесте реяли полотнища флагов. Тут я заметил, что моряки уже вооружились мечами. Даже рабы засунули дубинки за пояса. А наше оружие оставалось возле козьих загонов, и никто из людей не мог им воспользоваться. Я отправился к кормчему на помост, но двое вооруженных мореходов остановили меня возле лестницы. - Перевозчик! - крикнул я. - Что ты делаешь? - Возвращаю шайку разбойников в руки правосудия. - Он хохотнул. - А почему это ты решил считать нас разбойниками? - выкрикнул я. Он указал на сигнальные флаги: - Сегодня ночью кто-то сжег дом важного господина. А вы слишком дорого и почти не торгуясь заплатили за проезд. Я обдумывал ситуацию всего три секунды. Люди Гаркана не были в состоянии биться, да и сам он едва стоял на ногах. Все моряки уже вооружились и приготовились к схватке. Капитан был очень доволен собой. Он вернет купцу часть денег, которые я ему дал, и еще получит за нас награду от городских властей. Матросы, стоявшие возле меня, ухмылялись; возможно, их самодовольство толкнуло меня на решительные действия. Схватив обоих за подбородки - они даже не успели поднять руки, - я стукнул их головами, которые загудели, словно старый дуб, по которому ударил топор. Потеряв сознание, они повалились на палубу, а я выхватил оба их меча и перебросил растерявшемуся Гаркану и Бату. Гаркан принял меч неловко и уронил оружие, но чернокожий точно поймал клинок и вонзил его прямо в живот первого из моряков, бросившихся на нас. Я крикнул, и Гаркан очнулся. Он поднял меч и вместе с Бату начал сражаться против двух дюжин моряков, пробиваясь к своим людям, еще валявшимся на палубе. В два прыжка я преодолел лестницу и поднялся на помост, выхватив кинжал из ножен под юбкой. Моряк в рваной тунике обеими руками держал кормовое весло. Рядом с ним застыл кормчий, проявивший признаки крайнего удивления. Тут на пути моем встал первый помощник хозяина корабля с мечом в руке. Мир вокруг меня, как всегда, словно бы замедлился. Я заметил, как дрогнули мышцы его руки, как напряглись его ноги, - он готовился ударить меня в левый бок, который я, как ему казалось, не мог защитить. Я остановил левой рукой его разящий меч и, шагнув вперед, вогнал кинжал ему под подбородок. Отбросив оседавшее тело, я повернулся лицом к перевозчику. Теперь у него в руке тоже появился меч, но он как будто не очень хотел пускать его в дело. Взглянув через плечо, я заметил, что Гаркан и Бату бились, защищая страдавших морской болезнью разбойников от матросов и рабов, размахивавших мечами и дубинками. Но рулевой по-прежнему направлял ладью в сторону Халкедонской гавани. Капитан проговорил: - Бросай кинжал, или твоих приятелей отправят рыбам на корм. - Ты сам первым полетишь за борт, я тебе обещаю. Он улыбнулся: - Ну убей меня... а как, скажи, ты поплывешь дальше? - Я все утро следил за твоими людьми, и теперь, если понадобится, доплыву на этой лохани в Египет, - насмешливо ответил я. Он осклабился, открывая щербатый рот: - Да, в уверенности тебе не откажешь, вор. - Ты получил деньги от нас, - сказал я. - И вези нас по уговору в Бизантион. - А когда я возвращусь в Халкедон, меня обвинят в том, что я помог вам бежать. - Кое-кто из твоих мореходов уже погиб... Покажешь их трупы, скажешь, что сопротивлялся. Хозяин в задумчивости потянул себя за бороду. Он, должно быть, прикинул, что экипаж его справится с Гарканом и Бату, несмотря на то что кое-кто из наших уже поднимался на ноги, преодолевая дурноту. Но битва будет стоить жизни еще нескольким морякам, а он и так уже потерял первого помощника и еще двух моряков. К тому же сейчас он был против меня один на один, правда имея меч против кинжала, но я видел, что моряк невысоко ценит свои шансы. Я решил подсластить сделку: - Ну, а если я отдам тебе и остаток денег, что тогда? Глаза его засверкали. - Не обманешь? - Так будет лучше для всех. Он поспешно кивнул: - По рукам. Мы приплыли в Бизантион и оставили корабль вместе с его хозяином у причала. Я был рад вновь оказаться в стране Филиппа, но Гаркан покинул землю, в которой родился. И он знал, что скорее всего никогда более не увидит Гордиума. Я отыскал дом, в котором стояли солдаты Филиппа, и объявил им, что являюсь одним из царских телохранителей и возвращаюсь из Азии с десятью новобранцами. Опытный начальник, седобородый и хромой, разместил нас на ночь, а на следующее утро предоставил коней. Мне было необходимо поскорее попасть в Пеллу, Гаркан же торопился выяснить судьбу своих детей. Мы ехали через Фракию и Македонию от одного военного поста к другому. С каждым днем я приближался к Гере и все сильнее ощущал ее власть. Я старался не спать и целую неделю почти не смыкал глаз. Но наконец наступила ночь, когда я не смог более противиться сну, и, едва опустившись на ложе возле бревенчатой стены, мгновенно уснул. Она приснилась мне, надменная и властная. - Ты возвращаешься во время, сулящее многое, - сказала мне Гера-Олимпиада. Я стоял перед нею в том великолепном зале, который не мог уместиться в Пелле, неведомые ворота в ткани пространства-времени соединяли его с дворцом. Олимпиада восседала на троне, показавшемся мне похожим на диван, вырезанный из зеленого кровавика-гелиотропа; темные прожилки в нем напоминали струйки пролитой крови. Змеи шуршали возле ее ног, оплетали спинку трона, охватывая округлые ноги. Я не мог двинуться. Не мог даже открыть рот. Она сидела передо мной в плаще, черном, как самая глубокая ночь, на ткани звездами искрились драгоценные камни. Дивные рыжие волосы Геры рассыпались по плечам, горящие глаза пронзали меня. Я мог слышать ее слова, мог дышать, сердце мое стучало. Но я знал, что при желании она может погубить меня взглядом. - Филипп взял себе новую жену, - сказала она с улыбкой, в чистейшем виде воплощавшей зло. - Он бросил меня. Я оставила Пеллу и возвратилась к своей родне в Эпир. Что ты скажешь на это? Я обнаружил, что могу открыть рот. Голос мой звучал сдавленно, в горле першило, я готов был закашляться, словно бы промолчал несколько недель. - И ты позволила ему так поступить? - спросил я. - Я позволила ему подписать свой собственный смертный приговор, - отвечала Олимпиада. - И ты, моя покорная тварь, будешь орудием моей мести. - Нет, по своей воле я не нанесу вреда Филиппу. Она расхохоталась: - Хорошо, ты погубишь его против своей воли. И тут боль охватила меня, она накатывала подобно волнам, омывавшим берег. Сквозь стиснутые зубы я выдавил: - Не покорюсь. Боль сделалась сильнее, Гера посмотрела на меня; злобная улыбка искривила ее губы, в глазах ее вспыхнула радость мучительницы и удивление. Я не мог пошевелиться, не мог даже вскрикнуть, а она словно бы измеряла каждую каплю моей муки и наслаждалась этим. Обычно я умею контролировать боль, отключать рецепторы в мозгу. Но ни тело, ни рассудок более не повиновались мне. Впрочем, боль наконец начала слабеть. Трудно было понять - то ли я сам вернул себе контроль над чувствами или моя измученная нервная система сдалась, не выдержав перенапряжения. Ответ я прочитал на лице Геры. Улыбка исчезла, лицо сделалось кислым. Наконец боль исчезла, но я все еще не мог ни говорить, ни шевелиться. - Знаешь, мне это уже надоело, - сказала она брюзгливо. - Ты силен, Орион. Мы сотворили тебя чересчур хорошо. Я хотел ответить, но не мог. - Но это не важно, если свершится должное. Ты обязан исполнить назначенную роль. И вдруг я проснулся... в грубой лачуге возле бревенчатой стены. Болело все мое тело. Даже внутренности пылали, словно меня поджаривали живьем. На заре мы возобновили путь к Пелле. - Сегодня ты слишком спокоен, - сказал Бату, направляя коня от моря. - Как будто пьянствовал целую ночь, - сказал Гаркан, разглядывая меня. - Или шлялся по девкам, - расхохотался чернокожий. Я молчал. Все утро я раздумывал над тем, как точно Олимпиада рассчитала время. Должно быть, настал подходящий момент для смерти Филиппа, теперь Александр мог занять трон. Самые последние новости лучше всего узнавать на конюшнях. Все селения у дороги жужжали новостями из столицы. Филипп и в самом деле женился на Клеопатре, племяннице Аттала, и отослал к брату в Эпир царицу Олимпиаду, бывшую его главной женой целых двадцать пять лет. - А как Александр? - спросил я. Новости были ужасными. На брачном пиру жирный Аттал предложил тост за то, чтобы Филипп и его племянница произвели законного наследника престола. Александр вскочил на ноги: - Ты считаешь меня незаконнорожденным? - и бросил чашу с вином в Аттала, разбив старику лоб. Филипп, явно поглупевший от выпитого вина, поднялся с ложа. Некоторые утверждали, что в приступе ярости он выхватил меч у кого-то из телохранителей и хотел убить Александра. Другие же полагали, что он просто пытался разнять царевича и Аттала, чтобы предотвратить кровавую схватку. Все в зале вскочили на ноги в полном смятении. Но больная нога царя подвернулась, и Филипп неловко упал, распростершись на залитом вином полу. Трясущийся от ярости Александр посмотрел на отца, а потом закричал: - Вот человек, который поведет вас в Азию! Он не может перебраться с одной скамьи на другую! Затем царевич выбежал из зала, а его Соратники последовали за ним. Не дожидаясь рассвета, они с матерью оставили Пеллу, направляясь в Эпир. - Значит, он все еще там? - спросил я. - Так я слышал. Говорят, царевич в Эпире со своей матерью. - Скверно складываются дела у Маленького царя, - сказал один из конюхов. - Плохо это, так ссориться с отцом! - Но слава богам, мы отделались от ведьмы, - сказал другой, пока мы меняли коней. Нет, от нее так легко не отделаться, я знал это. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПРЕДАТЕЛЬ ...полмира Спит мертвым сном сейчас. Дурные грезы Под плотный полог к спящему слетают. Колдуньи славят бедную Гекату, И волк, дозорный тощего убийства. Его будя, в урочный час завыл. У.Шекспир. Макбет 29 Мы прибыли в Пеллу чудесным летним утром, солнце сияло в лазурном небе, прохладный ветерок долетал с гор, смягчая дневную жару. Ехавший возле меня Гаркан пробормотал: - Большой город. Я кивнул и отметил, что Пелла заметно разрослась за время моего отсутствия. Дома уже подбирались к горам, главную улицу обстроили новыми аркадами и рынками. Над городом висело облако бурой пыли, которую поднимали лошади и брыкливые мулы в загонах, деловитые строители, работавшие во всех концах города, и повозки, оживленно сновавшие по улицам и переулкам. Когда мы въехали в город, Бату со смехом пожаловался: - Какой шум! Разве можно думать в такой суете? На мой взгляд, здесь было сравнительно тихо, но после слов Бату я понял, что в азиатских городах куда спокойнее, чем в Пелле. Конечно, на восточных рынках шумели и спорили торговцы и покупатели, но прочие кварталы этих древних городов в безмолвии дремали под горячим солнцем. Пелла же скорей напоминала сумасшедший дом: отовсюду доносился стук топоров, гремели повозки, верховые, грохоча копытами, проносились по мощеным улицам, смех и громкие разговоры слышались почти на каждом углу. Никто не остановил нас и даже не проявил никакого внимания, пока мы ехали по главной улице ко дворцу Филиппа. Появление воинов здесь никого не удивляло, на армии держалось благополучие страны, и македонцы не страшились своего войска, в отличие от жителей городов Персидского царства. Однако возле дворцовых ворот нас остановили. Не заметив среди стражников своих знакомых, я назвался и сказал начальнику караула, что привез с собой Гаркана и его спутников, желающих поступить в армию. Тот окинул нас опытным взглядом и послал одного из мальчишек за предводителем телохранителей. Мы спешились, караульный начальник предложил нам попить и напоить наших коней. Двое из его людей проводили нас до фонтана, который находился возле ворот. Они обращались с нами вежливо, но с опаской. - Какие новости? - спросил я, утолив жажду. Караульный непринужденно оперся о притолоку так, чтобы рукой дотянуться до стоявших за дверью копий. - Царственный брак состоится через месяц, - проговорил он, не отводя глаз от Гаркана и людей у фонтана. - Филипп снова женится? Он хохотнул: - Нет, пока ему достаточно Эвридики. Ты слышал - она подарила ему сына! - Сына? - Теперь у нас есть по-настоящему законный наследник, - проговорил воин. - Можно не подозревать, что этот младенец зачат богом. - Оглядевшись, он добавил: - Или каким-либо типом, с которым переспала молосская ведьма. - А как Александр? Десятник пожал мощными плечами: - Когда Филипп женился на Эвридике, он отправился в Эпир вместе с матерью. Но царь вызвал сына обратно в Пеллу. - Он вернулся? - Еще как - покорно явился по приказу царя. Разве можно было ожидать другого после всех учиненных им неурядиц? Я собирался спросить, какие неурядицы учинил Александр, но к нам приблизился начальник стражников в сопровождении воинов в полном вооружении и броне. Это был не Павсаний, а дежурный сотник по имени Деметрий. Я узнал в нем своего соседа по дворцовой казарме. - Эх, Орион... - Он произнес мое имя с тяжелым вздохом. - Деметрий, я вернулся с отрядом новобранцев. Он скорбно посмотрел на меня: - Орион, тебе придется идти со мной: ты арестован. Я был ошеломлен: - Арестован? За что? Гаркан, Вату и остальные двинулись к нам от фонтана. Десятник распрямился и взглянул на копья, стоявшие возле него. Деметрий сказал: - Таков приказ, Орион, я получил его от самого царя. Ты обвиняешься в дезертирстве. Прежде чем успела завязаться схватка, я ответил: - Хорошо. Я готов покориться воле царя. Но мои люди желают служить ему и заслуживают лучшего обращения. Все они опытные воины. Деметрий окинул их взглядом: - Я присмотрю, чтобы о них позаботились, Орион. Но тебе придется последовать за мной. - Хорошо. - Я должен забрать твой меч. Я снял с себя меч вместе с поясом и отдал ему. Гаркан спросил: - Что они сделают с тобой? - Все будет в порядке, - ответил я. - Как только я получу возможность поговорить с царем, все сразу прояснится. Лицо Деметрия выразило предельное сомнение, но он не стал возражать мне и сказал десятнику: - Отведи этих людей в казарму, пусть их примет дежурный. Если он сочтет, что они подходят, пусть разместит и вооружит как положено. Сотник повернулся ко мне: - Пошли, Орион. В сопровождении Деметрия и его четырех вооруженных спутников я отправился через дворцовый двор прямо в тюремную камеру. Темница моя помещалась в подвале дворца, я мог дотронуться сразу до обеих стен тесной и темной каморки. Окно заменяла узкая, заложенная снаружи щель в прочно запертой двери. Вместо постели на глинобитном полу валялась охапка соломы. И еще - глиняный горшок. - Поверь, мне самому неприятно оставлять тебя здесь, Орион, - сказал Деметрий, пропуская меня в камеру. Он вошел внутрь вместе со мной, люди его остались в коридоре, освещенном лишь пыльным лучиком света, пробивавшегося через отверстие в крыше. - Царь приказал взять тебя под стражу в тот самый миг, когда ты окажешься в Пелле. За дезертирство. - Так сказал тебе сам Филипп? - спросил я. - Нет! - Деметрий, казалось, был потрясен мыслью о том, что царь мог дать ему личное указание. - Месяц назад Павсаний передал мне этот приказ, получив его из царских уст. Так он сказал. - Когда же это было? - спросил я. - После того как посол Царя Царей возвратился в Пеллу? - Это индус? - Деметрий многозначительно нахмурился. - Тот, имя которого никто не может произнести? Нет, приказ я получил еще до его возвращения. Я помню, что меня удивило, как можно объявить дезертиром человека, который находится в далеких краях. И откуда царь мог узнать о твоем побеге? "Действительно, откуда? - спросил я себя. - Откуда он мог узнать о моем поведении в Парсе до того, как вернулся Кету вместе со всеми остальными?" - Я точно помню! - говорил Деметрий. - Все произошло еще до неприятностей, случившихся после царской свадьбы. Еще до того, как Олимпиада бежала в Эпир вместе с Александром. - Так вот когда был отдан этот приказ! Он кивнул: - Да-да, именно тогда. - Значит, ты получил приказ от Павсания? - Да. - В таком случае, прошу тебя, передай Павсанию, что я вернулся и прекрасно устроился на новом месте, - сказал я, оглядывая каменные стены. В темноте я не мог видеть его лица, но голос Деметрия выдавал напряжение. - Я скажу ему, Орион. Поверь мне, я немедленно отправлюсь к нему. - Благодарю. Он оставил меня одного в камере. Прочная деревянная дверь, окованная железом, закрылась. Я услышал, как громыхнул засов, и оказался почти в полной тьме. Одиночество мое разделял лишь кинжал, спрятанный на бедре. Потом я заметил пару красных бусинок, загоревшихся в самом темном уголке камеры, и понял, что не одинок, крысы составят мне компанию. Времени на размышления я получил в избытке. Тягучие часы медленно сменяли друг друга в непроглядной темноте камеры. Я считал дни по появлениям тюремщика, который подсовывал невысокую металлическую миску с жидкой, но вполне съедобной похлебкой в широкую щель под дверью. Он же забирал и горшок. Солому никто не менял. Я умею проводить без сна много дней и теперь боялся лечь на кучу соломы, не желая позволить пищавшим во тьме крысам напасть на меня. Где-то на окраинах моей памяти гнездились смутные воспоминания о том, как погибла Аня, растерзанная стаей чудовищных свирепых крыс в жидкой грязи подземных городских туннелей. В том воплощении ее звали Аретой, и я не смог спасти свою любовь. Я попытался обратить свои мысли к Пелле, Филиппу, Олимпиаде, к этому пространству и времени, к повелениям Геры. У меня не было сомнений, Гера действительно манипулировала всеми нами: Александром, мною и даже Павсанием. Она приняла человеческое обличье, сделалась Олимпиадой, царицей Македонии, ведьмой из Пеллы. Она создала Александра... вместе с Атоном. Увидев, что, полюбив одно из созданий, Аня принимает человеческое обличье, Гера сделала то же самое. Ее примеру последовал и Золотой Атон, циничный и самовлюбленный творец рода людского, тот, который в Трое называл себя Аполлоном. Они породили божка Александра - златовласого отпрыска бога. А теперь Гера-Олимпиада вознамерилась сделать его царем Македонии... Покорителем всего мира. "Зачем? - размышлял я, сидя в одиночестве в своей тюремной камере. - Зачем они это делают?" Я знал лишь один способ ответить на свои вопросы: предстать перед творцами в их собственном мире. Но для этого мне нужно было уснуть, оставить свое тело на милость крыс, сверкавших голодными злыми глазами. Но неужели нельзя иначе? Если я действительно способен подчинить себе время, значит, могу покинуть эту точку в континууме, отыскать творцов в их городе возле моря и вернуться в камеру, не потратив на это ни минуты. Если только я действительно властен над временем... Долгие часы я расхаживал по камере, сомневаясь в своих способностях, пытаясь вспомнить былые времена, когда творцы переносили меня через континуум к месту, где я должен был исполнить очередное поручение. Они установили крепкие блоки в моей памяти, однако я знал, что справлюсь. На Арарате Аня говорила мне, что попала в беду. Я хотел очутиться возле нее, выступить против судьбы... Я стремился сражаться за Аню с тем же пылом, с каким она столько раз защищала меня. Гера и Золотой, быть может уговорившись с другими творцами, вновь собирались разлучить нас. Гнев охватил меня: им не властвовать надо мной! Я отвергаю их власть, даже если сопротивление будет стоить мне жизни. Я опустился на влажную вонючую солому и улыбнулся, вспомнив о Кету и его пути Будды. Быть может, это мое воплощение наконец окажется последним? И я уже был рад этому... почти. Ведь в глубине души я не искал забвения. Любовь влекла меня к Ане. Закрыв глаза, я заставил себя уснуть, не обращая внимания на крысиный писк. Пренебрегая посторонними звуками, я пожелал перенестись через континуум в город творцов. Что ощущал я в такие мгновения прежде? Волну безграничного холода, когда тело мое пронзало глубочайшие бездны пространства за пределами далеких галактик, не знавших ни одной звезды. Еще - чувство падения, невесомости и... Всей своей плотью я ощутил тепло солнца. Глаза мои были закрыты, но сквозь веки я угадывал очертания красного пятна. Открыв глаза, я сел и обнаружил, что оказался на травянистом склоне, усеянном дикими цветами. Белые облака ползли по густо-синему небу. Теплый ветерок теребил пестрые головки цветов, вдали деревья шелестели ветвями. Но города не было. Не было и океана... и творцов, ничего вообще - только лес, уходивший к далекому горизонту. Я неторопливо поднялся на ноги, пытаясь подметить какой-нибудь признак присутствия творцов; они должны быть здесь, в противном случае я бы не попал в это пространство и время. - Орион, ты всегда ведешь себя как тупица. Я обернулся и увидел перед собой Золотого, солнце сияло за его спиной. Одеяние с короткой юбкой как будто само излучало свет. Красивое лицо творца хмурилось. - Орион, что ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что всякий раз, когда ты возмущаешь континуум подобным образом, нам приходится устранять нанесенные тобой ткани пространства и времени повреждения? - Где Аня? - спросил я. - Далеко отсюда. - Что происходит? Почему меня держат в Пелле, если дела настолько серьезны... - Прекрати болтать! - отрезал Атон. - Орион, тебе говорили уже не однажды: интересуйся лишь тем временем и пространством, куда тебя отправили. Делай, как приказывает Гера. Неужели не ясно? - Не совсем. Я хочу знать, чего вы добиваетесь. Его трепетные ноздри гневно расширились. - Ах, ты хочешь знать? Ну хорошо, я скажу. Ты помешал мне помочь Трое. Ты это помнишь? Он хотел тогда, чтобы троянцы победили ахейцев и властители Трои основали империю, которая объединила бы Азию и Европу. Но я не допустил этого. - Твоя маленькая шалость так повлияла на континуум, что нам пришлось напрячь все свои силы, чтобы восстановить его, не допустив разрушения мироздания. "Хорошо, - подумал я. - В тот раз все закончилось безумием Атона, но теперь он предпочел забыть об этом маленьком факте". - И мы пока еще не устранили все повреждения. Империя, которая объединит Европу и Азию, возникнуть должна, даже если она просуществует лишь несколько поколений. Это важно. Жизненно важно! - И, значит, Александр... - Должен преуспеть в своих намерениях. И если ты хочешь еще хоть раз увидеть Аню, выполняй повеления Геры... Понятно? Я склонил голову и услышал собственный голос: - Понимаю... Атон буркнул: - Признаюсь, Орион: от тебя больше неприятностей, чем пользы. Но ты силен, в этом тебе не откажешь. Чтобы ты не путался под ногами, я послал тебя в мезозойскую эру, к динозаврам, но непонятным образом ты объявился в Пелле. - Это сделала Аня, - отвечал я с уверенностью, удивившей меня самого. Атон внимательно посмотрел на меня: - Быть может. Когда я решил отправить тебя в своего рода изгнание, она настояла, чтобы тебе было позволено жить где-нибудь в континууме. - Итак, я тебе надоел и ты намеревался забросить подальше опостылевшую игрушку? - Не игрушку, а инструмент, который должен быть под рукой в случае необходимости, - поправил меня Золотой. - А что происходит сейчас? - спросил я. - А сейчас мы имеем дело с наисерьезнейшим кризисом, который возник из-за твоих дурацких поступков. - А что делает Аня? Пытается остановить углубление кризиса? - Орион, этим заняты все мы. И сейчас у нас нет сил, которые мы могли бы тратить на устранение последствий твоих дурацких выходок. - И Гера направляет ход событий в Македонии? - Это ее работа. Но она вынуждена заниматься ею из-за твоего ослиного сопротивления нашей воле. - Чт