"Она молчит про племянника, - подумал Вилли, - и дальше молчать будет. Видишь, Джим! - хотелось крикнуть ему. Это - ловушка! Племянник специально поджидал нас, чтобы в такую заварушку втянуть! А там уж неважно будет, что мы кому про карнавалы с каруселями рассказываем. Хоть полиция, хоть родители - никто не поверит!" - Я не хочу никого обвинять, - продолжала меж тем мисс Фолей, - но если они не виноваты, то где же они? - Здесь! - раздался голос. - Вилли! - отчаянно прошептал Джим, но было уже поздно. Вилли подпрыгнул, подтянулся и перескочил через подоконник. - Здесь, - просто сказал он. Глава 27 Они неторопливо шли домой по залитым луной тротуарам. Посредине - м-р Хэллуэй, по бокам - ребята. Уже перед домом отец Вилли вздохнул. - По-моему, не стоит тебе, Джим, нарываться на неприятности с твоей матушкой посреди ночи. Давай, ты ей утром расскажешь, а? Ты, надеюсь, сможешь попасть домой по-тихому? - Запросто! - фыркнул Джим. - Глядите, что у нас есть... - У нас? Джим небрежно кивнул и отодвинул со стены густые плети дикого винограда. Под ними открылись железные скобы, ведущие прямо к подоконнику Джима. М-р Хэллуэй тихо засмеялся, но внутри содрогнулся от внезапной острой печали. - И давно это здесь? Впрочем, ладно, не говори. У меня в детстве такие же были, - добавил он и взглянул на затерянное в зелени окно Джима. - Здорово, конечно, выйти попозже... - Он остановил себя. - Но вы не слишком поздно возвращаетесь? - Да нет. На этой неделе - первый раз после полуночи. М-р Хэллуэй поразмышлял немножко. - Полагаю, от разрешения никакого удовольствия бы не было, так? Еще бы! Тайком смыться на озеро, на кладбище, на железную дорогу или в персиковый сад... - Черт! Мистер Хэллуэй, и вы, что ли, тоже, сэр?.. - Еще бы! Но только - чур, женщинам ни слова. Ладно. Дуй наверх, и чтоб до следующего месяца про эту лестницу забыть! - Есть, сэр! Джим по-обезьяньи взлетел наверх, мелькнул в окне, закрыл его и задернул занавеску. Отец Вилли глядел на ступени, спускавшиеся из звездного поднебесья прямо в свободный мир пустынных тротуаров, темнеющих зарослей, кладбищенских оград и стен, через которые можно перемахнуть с шестом. - Знаешь, Вилли, что мне горше всего? - задумчиво обратился он к сыну. - Что я больше не в состоянии бегать, как ты. - Да, сэр, - ответил Вилли - Давай-ка разберемся, - предложил отец - Завтра сходим, еще раз извинимся перед мисс Фолей, и заодно осмотрим лужайку. Вдруг мы что-нибудь не заметили, пока лазили там с фонарями. Потом зайдем к окружному шерифу. Ваше счастье, что вы вовремя появились. Мисс Фолей не предъявила обвинение. - Да, сэр. Они подошли к стене своего дома Отец запустил руку в заросли плюща. - У нас тоже? - Он уже нащупал ступеньку. - У нас тоже. М-р Хэллуэй вынул кисет и набил трубку Они стояли у стены; рядом незаметные ступени вели к теплым постелям в безопасных комнатах. Отец курил трубку - Я знаю На самом деле вы не виноваты. Ничего вы не крали. - Нет. - Тогда почему признались там, в полиции? - Да потому, что мисс Фолей почему-то хочет обвинить нас. А раз она так говорит, ну, значит, так и есть. Ты же видел, как она удивилась, когда мы через окно ввалились? Она ведь и думать не думала, что мы сознаемся. Ну а мы сознались. Знаешь, у нас и кроме Закона врагов хватает. Я подумал: если мы сознаемся, может, они отстанут от нас? Так и вышло. Правда, мисс Фолей тоже в выигрыше - мы ведь преступники теперь, кто нам поверит? - Я поверю. - Правда? - Вилли внимательно изучил тени на отцовском лице. - Папа, прошлой ночью, в три утра... - В три утра... Вилли заметил, как вздрогнул отец, словно от ночного ветра, словно он знал уже все и только двинуться не мог, а просто протянул руку и тронул Вилли за плечо. И Вилли уже знал, что не станет говорить больше Не сегодня Может быть, завтра, да, завтра, или... послезавтра, когда-нибудь потом, когда будет день и шатры на лугу исчезнут, и уродцы оставят их в покое, думая, что достаточно припугнули двоих пронырливых мальчишек, и теперь-то уж они придержат язык за зубами. Может, пронесет, может... - Ну, Вилли, - с усилием выговорил отец. Трубка погасла, но он не заметил. - Продолжай. "Нет уж, - подумал Вилли, - пусть лучше нас с Джимом съедят, но больше чтоб никого. Стоит узнать - и ты в опасности". Вслух же он сказал: - Пап, я тебе через пару деньков все расскажу. Ну, точно! Маминой честью клянусь! - Маминой чести для меня вполне достаточно, - после долгого молчания согласился отец. Глава 28 Ах, как хороша была ночь! От пыльных пожухлых листьев исходил такой запах, будто к городу вплотную подступили пески аравийской пустыни. "Как это так, - думал Вилли, после всего я еще могу размышлять о тысячелетиях, скользнувших над землей, и мне грустно, потому что, кроме меня, ну и еще, быть может, отца, никто не замечает этих прошедших веков Но мы почему-то даже с отцом не говорим об этом". Это был редкостный час в их отношениях. У обоих мысли то кидались по сторонам, как игривый терьер, то дремали, словно ленивый кот. Надо было идти спать, а они все медлили и выбирали окольные пути к подушкам и ночным мыслям. Уже настала пора сказать о многом, но не обо всем. Время первых открытий. Первых, а до последних было еще так далеко. Хотелось знать все и ничего не знать. Самое время для мужского разговора, да только в сладости его могла затаиться горечь. Они поднялись по лестнице, но сразу разойтись не смогли. Этот миг обещал и другие, наверное, даже не такие уж отдаленные ночи, когда мужчина и мальчик, готовящийся стать мужчиной, могли не то что говорить, но даже петь. В конце концов Вилли осторожно спросил: - Папа.. а я хороший человек? - Думаю, да. Точно знаю - да, - был ответ. - Это... поможет, когда придется действительно туго? - Обязательно. - И спасет, когда придется спасаться? Ну, если вокруг, например, все плохие и на много миль - ни одного хорошего? Тогда как? - И тогда пригодится. - Хотя ведь пользы от этого не очень-то много, верно? - Знаешь, это ведь не для тела, это все-таки больше для души. - Слушай, пап, тебе не приходилось иногда пугаться так, что даже... - Душа уходит в пятки? - Отец кивает, а на лице беспокойство. - Папа, - голос Вилли едва слышен, - а ты хороший человек? - Я стараюсь. Для тебя и для мамы. Но, видишь ли, каждый из нас сам по себе вряд ли герой. Я ведь с собой всю жизнь живу, знаю уж все, что стоит о себе знать. - Ну и как? В общем? - Ты про результат? Все приходит, и все уходит. А я по большей части сижу тихо, но надежно, так что, в общем, я в порядке. - Тогда почему же ты не счастлив, папа? Отец покряхтел. - Знаешь, на лестнице в полвторого ночи не очень-то пофилософствуешь... - Да. Я просто хотел узнать. Повисла долгая пауза. Отец вздохнул, взял его за руку, вывел на крыльцо и снова разжег трубку. Потом сказал неторопливо: - Ладно. Мама твоя спит. Будем считать, она не догадывается о том, что мы с тобой беседуем здесь. Можем продолжать. Только сначала скажи, с каких это пор ты стал полагать, что быть хорошим - и значит быть счастливым? - Со всегда. - Ну, значит, пора тебе узнать и другое. Бывает, что самый наисчастливейший в городе человек, с улыбкой от уха до уха, жуткий грешник. Разные бывают улыбки. Учись отличать темные разновидности от светлых. Бывает, крикун, хохотун, половину времени - на людях, а в остальную половину веселится так, что волосы дыбом. Люди ведь любят грех, Вилли, точно, любят, тянутся к нему, в каких бы обличьях, размерах, цветах и запахах он ни являлся. По нонешним временам человеку не за столом, а за корытом надо сидеть. Иной раз слышишь, как кто-нибудь расхваливает окружающих, и думаешь: да не из свинарника ли он родом? А с другой стороны, вон тот несчастный, бледный, обремененный заботами человек, что проходит стороной, - он и есть как раз тот самый твой Хороший Человек. Быть хорошим - занятие страшноватое. Хоть и на это дело охотники находятся, но не каждому по плечу, бывает, ломаются по пути. Я знавал таких. Труднее быть фермером, чем его свиньей. Думаю, что именно из-за стремления быть хорошей и трескается стена однажды ночью. Глядишь, вроде человек хороший, и марку высоко держит, а упадет на него еще волосок - он и сник. Не может самого себя в покое оставить, не может себя с крючка снять, если хоть на вздох отошел от благородства. Вот кабы просто быть хорошим, просто поступать хорошо, вместо того чтобы думать об этом все время. А это нелегко, верно? Представь: середина ночи, а в холодильнике лежит кусок лимонного пирога, чужой кусок! И тебе так хочется его съесть, аж пот прошибает! Да кому я рассказываю! Или вот еще: в жаркий весенний полдень сидишь за партой, а там, вдали, скачет по камням прохладная чистая речка. Ребята ведь чистую воду за много миль слышат. И вот так всю жизнь ты перед выбором, каждую секунду стучат часы, только о нем и твердят, каждую минуту, каждый час ты должен выбирать хорошим быть или плохим. Что лучше: сбегать поплавать или париться за партой, залезть в холодильник или лежать голодным. Допустим, ты остался за партой или там в постели. Вот здесь я тебе секрет выдам. Раз выбрав, не думай больше ни о реке, ни о пироге, не думай, а то свихнешься. Начнешь складывать все реки, в которых не искупался, все не съеденные пироги, и к моим годам у тебя наберется куча упущенных возможностей. Тогда успокаиваешь себя тем, что, чем дальше живешь, тем больше времени теряешь или тратишь впустую. Трусость, скажешь? Нет, не только. Может, именно она и спасает тебя от непосильного, подожди - и сыграешь наверняка. Посмотри на меня, Вилли. Я женился на твоей матери в тридцать девять лет, в тридцать девять! До этого я был слишком занят, отвоевывая на будущее возможность упасть дважды, а не трижды и не четырежды; Я считал, что не могу жениться, пока не вылижу себя начисто и навсегда. Я не сразу понял, что бесполезно ждать, пока станешь совершенным, надо скрестись и царапаться самому, падать и подниматься вместе со всеми. И вот однажды под вечер я отвлекся от великого поединка с собой, потому что твоя мать зашла в библиотеку. Она зашла взять книгу, а вместо нее получила меня. Тогда-то я и понял: если взять наполовину хорошего мужчину и наполовину хорошую женщину и сложить их лучшими половинками, получится один хороший человек, целиком хороший. Это ты, Вилли. Уже довольно скоро я заметил, с грустью, надо тебе сказать, что хоть ты и носишься по лужайке, а я сижу над книгами, но ты уже мудрее и лучше, чем мне когда-нибудь удастся стать... У отца погасла трубка. Он замолчал, пока возился с ней, наконец разжег заново. - Я так не думаю, сэр, - неуверенно произнес Вилли. - Напрасно. Я был бы совсем уж дураком, если бы не догадывался о собственной дурости. А я не дурак еще и потому, что знаю - ты мудр. - Вот интересно, - протянул Вилли после долгой паузы, сегодня ты мне сказал куда больше, чем я тебе. Я еще немножко подумаю и, может, за завтраком тоже расскажу тебе побольше, о'кей? - Я постараюсь приготовиться. - Я ведь потому не говорю... - голос Вилли дрогнул. - Я хочу, чтобы ты был счастлив, папа. - Он проклинал себя за слезы, навернувшиеся на глаза. - Со мной все будет в порядке, сынок. - Знаешь, я все сделаю, лишь бы ты был счастлив! - Вильям, - голос отца был вполне серьезен, - просто скажи мне, что я буду жить всегда. Этого, пожалуй, хватит. "Отцовский голос, - подумал Вилли. - Почему я никогда не замечал, какого он цвета? А он такой же седой, как волосы". - Пап, ну чего ты так печально? - Я? А я вообще печальный человек; Я читаю книгу и становлюсь печальным, смотрю фильм - сплошная печаль, ну а пьесы, те просто переворачивают у меня все внутри. - А есть хоть что-нибудь, от чего ты не грустишь? - Есть одна штука. Смерть. - Вот так да! - удивился Вилли. - Уж что-что... - Нет, - остановил его мужчина с седым голосом. Конечно, Смерть делает печальным все остальное, но сама она только пугает. Если бы не Смерть, в жизни не было бы никакого интереса. "Ага, - подумал Вилли, - и тут появляется Карнавал. В одной руке, как погремушка, Смерть, в другой, как леденец, Жизнь. Одной рукой пугает, другой - заманивает. Это представление. И обе руки полны!" Он вскочил с перил. - Слушай, пап! Ты будешь жить всегда! Точно! Ну, подумаешь, болел ты года три назад, так ведь прошло все. Правильно, тебе - пятьдесят четыре, так ведь это еще не так много! Только... - Что, Вилли? Вилли колебался. Он даже губу прикусил, но потом все-таки выпалил: - Только не подходи близко к Карнавалу! - Чудно, - покрутил головой отец. - Как раз это и я тебе хотел посоветовать. - Да я и за миллион долларов не вернулся бы туда! "Но это вряд ли остановит Карнавал, - думал Вилли, который по всему городу ищет меня". - Не пойдешь, пап? Обещаешь? - А ты не хочешь объяснить, почему не надо ходить туда? - осторожно спросил отец. - Завтра, ладно? Или на следующей неделе, ну, в крайнем случае через год. Ты просто поверь мне, и все. - Я верю, сын. - Отец взял его за руку и пожал. Считай, что это - обещание. Теперь пора было идти. Поздно. Сказано достаточно. Пора. - Как вышел, - сказал отец, - так и войдешь. Вилли подошел к железным скобам, взялся за одну и обернулся. - Ты ведь не снимешь их, пап? Отец покачал одну скобу, проверяя, хорошо ли держится. - Когда устанешь от них, сам снимешь. - Да никогда я от них не устану! - Думаешь? Да, наверное, в твоем возрасте только так и можно думать: что никогда ни от чего не устанешь. Ладно, сын, поднимайся. Вилли видел, как смотрит отец на стену, затянутую плющом. - А ты не хочешь... со мной? - Нет, нет, - быстро сказал отец. - А зря. Хорошо бы... - Ладно, иди. Чарльз Хэллуэй все смотрел на плющ, шелестящий в рассветных сумерках. Вилли подпрыгнул, ухватился за первую скобу, за вторую, за третью... и взглянул вниз. Даже с такой небольшой высоты отец на земле казался съежившимся и потерянным. Вилли просто не мог оставить его вот так, бросить одного в ночи. - Папа! - громко прошептал он. - Ну что ты теряешь? Губы отца шевельнулись. И он тоже подпрыгнул неловко и ухватился за скобу. Беззвучно смеясь, мальчик и мужчина лезли по стене друг за другом. След в след. Вилли слышал, как карабкается отец. "Держись крепче", мысленно подбадривал он его. - Ох! - Мужчина тяжело дышал. Зажмурившись, Вилли взмолился: "Держись! Немножко же! Ну!" Нога старика сорвалась со скобы. Он выругался яростным шепотом и полез дальше. А дальше все шло гладко. Они поднимались все выше и выше, отлично, чудесно - хоп! - и готово! Оба ввалились в комнату и уселись на подоконнике, примерно одного роста, примерно одного веса, под одними и теми же звездами, они сидели, обнявшись, впервые, и пытались отдышаться, глотая огромные смешные куски воздуха, боясь расхохотаться и разбудить Господа Бога, страну, жену и маму; они зажимали друг другу рты ладонями, чувствуя кожей рук смеющиеся губы, и все сидели, сверкая яркими, влажными от любви глазами. Потом отец все-таки нашел в себе силы, поднялся и ушел. Дверь спальни закрылась. Слегка опьянев от приключений долгой ночи, открыв в отце то, что и не чаял открыть, Вилли сбросил одежду и как бревно повалился в кровать. Глава 29 Вряд ли он проспал час. Какое-то неясное воспоминание разбудило его, он сел и сразу посмотрел на соседскую крышу. - Громоотвод! - тихонько взвыл Вилли. - Его же нет! Так оно и было. Украли? Нет, конечно. Джим снял? Точно. Но зачем? Вилли знал зачем. Джим говорил - чепуха, мол, все это. Вилли почти видел, как Джим с усмешкой лезет на крышу и отрывает чертову железяку. Нарочно отрывает, чтобы пришла гроза и чтобы молния ударила в его дом! Не мог Джим отказаться от такого развлечения, не мог не примерить обновку из электрического страха. Ох, Джим! Вилли едва не выскочил в окно. Надо же немедленно прибить эту штуку на место. Обязательно. До утра. А то ведь проклятый Карнавал обязательно пошлет кого-нибудь разузнать, где мы живем. Я не знаю, как они явятся и в каком обличье, но они придут, придут! Господи, Джим, а твоя крыша такая пустая! Посмотри, облака прямо летят, гроза идет, беда надвигается... Вилли насторожился. Какой звук издает воздушный шар, когда его несет ветер? Да никакого. Нет, какой-то должен быть. Наверное, он шуршит, шелестит или вздыхает, как ветер, когда откидывает тюлевые занавески. А может, он похож на тот звук, с которым вращаются звезды во сне? Или... ведь закат и восход тоже слышно. Вот когда луна плывет между облаков, слышно ведь, так и шар, наверное. Как его услышишь? Уши не помогут. Разве что волосы на загривке, и легкий пушок в ушах, и еще волоски на руках они иногда звенят, как кузнечики. Вот они могут услышать, и тогда ты будешь точно знать, даже лежа в постели: где-то неподалеку в небесах плывет воздушный шар. Вилли почувствовал движение в комнате Джима. Должно быть, и Джим своими антеннами уловил, как поднимаются над городом призрачные воды, открывая путь Левиафану. Оба они почувствовали тяжелую тень, скользящую меж домами. Оба высунулись в один и тот же миг и в который раз поразились этой удивительной слаженности, радостной пантомиме интуиции, предчувствия, обостренного годами дружбы. Оба задрали головы, посеребренные восходившей луной. Как раз вовремя, чтобы заметить исчезающий за деревьями воздушный шар. - С ума сойти! Что ему здесь надо? - Джим спрашивал, вовсе не рассчитывая на ответ. Они оба знали. Лучше для поисков не придумаешь: ни тебе шума мотора, ни шороха шин, ни стука шагов по асфальту только ветер, расчистивший в облаках целую Амазонку для мрачного полета плетеной корзины и штормового паруса над ней. Ни Джим, ни Вилли не бросились от окон, они даже не шелохнулись, потому что шар возвращался! От него исходил призрачный звук - не громче бормотания в чужом сне. Сильно и как-то сразу похолодало. Выбеленный многими бурями шар с легким журчанием падал вниз. Под слоновьей тенью враз заиндевела лужайка с цветочными часами. Уже можно было разглядеть и фигуру, торчавшую подбоченясь над краями корзины. Вот плечи, а это - голова? Луна светит прямо сзади, не разберешь... "Мистер Дарк!" - подумал Вилли. "Крушитель!" - показалось Джиму. "Бородавка! решил Вилли. - Скелет! Пьющий лаву! Сеньор Гильотини!" Нет. Это была Пыльная Ведьма, та, которая обращает в пыль черепа и кости и развеивает их по ветру. Джим глянул на Вилли, Вилли - на Джима, и оба прочли по губам друг друга: "Пыльная Ведьма!" "Но почему? - лихорадочно думал Вилли, - почему на поиски послали восковую каргу, почему не кого-нибудь ядовитого или огнеглазого? Зачем отправлять дряхлую куклу со слепыми тритоньими веками, зашитыми черной вдовьей ниткой?" И тогда, взглянув вверх, они поняли. Хоть и восковая, Ведьма была живей живых. Хоть и слепая, но она выставила из корзины длинную руку в пятнах ржавчины, и эта рука чутко просеивала воздух, касалась звездных лучей (они тускнели при этом), ловко распутывала воздушные течения и лучше носа вела ищейку. И Джим, и Вилли знали даже еще больше. Слепота Ведьмы особая. Руки, опущенные вниз, ощущали биение мира, они могли незримо касаться крыш, ощупывать мешки на чердаках, мгновенно исследовать любую пыль, понимать сквозняки, пролетающие по комнатам, и души, трепыхающиеся в людях, руки видели, как легкие гонят кровь к вискам, к трепещущему горлу, к пульсирующим запястьям и снова к легким. Так же как ребята чувствовали морось, сеющуюся от шара, так же и Ведьма чувствовала их души, трепещущие вместе с дыханием возле ноздрей. Ведь каждая душа - огромный теплый след; Ведьма легко различала их, могла бы узнать по запаху, могла бы размять в пальцах, как глину, и определить на ощупь. Вилли чуял, как она с высоты обнюхивает его жизнь, как пробует мокрыми деснами и гадючьим языком ее на вкус, как прислушивается к звучанию, пропуская душу из одного уха в другое. Руки играли воздухом. Одна - для Джима, другая - для Вилли. Тень от шара окатила их волной ужаса. Ведьма громко дохнула вниз. Шар тут же подскочил вверх, и тень убралась. - Боже! - промолвил Джим. - Теперь они нас выследили. Оба едва перевели дух и снова замерли. Чуть слышно заскрипела и застонала крыша Джима под каким-то страшным, незримым грузом. - Вилли! Она забирает меня! - Нет, не то... Шорох. Как будто мягкая щетка прошлась по крыше Джима. А потом шар взмыл вверх и направился к холмам. - Смылась! Вон она летит! Джим, она что-то сотворила с твоей крышей. Быстро! Кинь веревку! Джим натренированным броском (не в первый раз) забросил в комнату Вилли бельевую веревку. Одним движением Вилли закрепил ее под подоконником и, споро перехватываясь руками, через минуту оказался в комнате Джима. Босиком, подталкивая друг друга, они выбрались на чердак. Выглянув из маленького окошка, Вилли зашипел: "Вот оно, Джим!" Верно. Тут оно и было, серебрясь в лунном свете. Такой след остается от улитки на тротуаре. Серебристо-гладкий, блестящий. Только улитка должна была бы весить фунтов сто. Серебристая полоса шириной в ярд начиналась от водосточного желоба, забитого листьями, и тянулась через весь скат до конька. Видно, и на той стороне было то же самое. - Зачем это? - выдохнул Джим. - Это же проще, чем высматривать номера домов и названия улиц. Твою крышу пометили, да так, что и днем и ночью издали видать. - Черт меня побери! - Джим высунулся и потрогал след. На пальцах осталась какая-то клейкая гадость с противным запахом. - Вилли, что нам теперь делать? - Я думаю, они не вернутся до утра. Не успеют. Не поднимут же они сейчас суматоху. А мы вот что сделаем! На лужайке под окнами, свернутый кольцами, как огромный удав, лежал садовый шланг. Вилли ящерицей слетел вниз, ничего не перевернул, не зацепил и не разбудил никого. Джим опомниться не успел, а Вилли, запыхавшийся, был уже снова наверху со шлангом в руке. - Вилли, ты гений! - А то как же! Давай скорее. Они вдвоем протащили шланг на чердак и принялись смывать мерзкий ртутный налет. Работая, Вилли оглядывался на восток, там ночные краски уступали место рассветным. Далеко над холмами он видел шар, лавирующий в воздушных потоках. Не вернулся бы он... а то снова пометит. Ну и что? Они опять смоют. Так до восхода и будут мыть, если понадобится. "Вот бы добром остановить Ведьму, - думал Вилли. - Они ведь все еще не знают ни наших имен, ни где мы живем. Мистер Кугер, того и гляди, дуба даст, где ему что-нибудь помнить. Карлик, если это и впрямь давешний торговец, совсем спятил, Бог даст, тоже не вспомнит. Мисс Фолей они до утра беспокоить не станут. Сидят там у себя в лугах и зубами скрипят. Ведьму вот на поиски послали..." - Дурак я, - тихо и грустно сказал Джим, окатывая крышу там, где раньше крепился громоотвод. - Чего я его не оставил? - Ладно, - отозвался Вилли, - молния ведь пока не трахнула. Может, еще и пронесет. Все. Пошли отсюда. Они еще раз окатили крышу. Внизу стукнуло, закрываясь, окно. - Мама, - тускло усмехнулся Джим. - Думает, дождь пошел. Крыша стала чистой. Шланг шмякнулся в траву. За городом все еще мотался в быстро светлеющем небе воздушный шар. - Чего она ждет? - Может, чует, как мы тут поработали? Тем же путем, через чердак, они вернулись в комнату Джима, и скоро каждый лежал в своей постели, прислушиваясь, как сердце наперегонки с часами отбивает ритм наступающего утра. "Что бы они ни придумали, - размышлял Вилли, - нам надо опередить их". Ему пришла в голову мысль. Теперь он даже хотел, чтобы Ведьма вернулась. Уже несколько минут он разглядывал свое бойскаутское снаряжение, развешенное на стене: прекрасный лук и колчан со стрелами. "Прости, папа, - подумал он и сел на кровати. - Пора и мне выходить из дома одному. Вовсе ни к чему, чтобы эта мразь болтала о нас, хоть сегодня, хоть когда". Он снял лук со стены, еще немножко поколебался и отворил окно. "Вовсе не обязательно звать ее вслух, - думал он. Надо просто думать, хоть это и нелегко с непривычки. Мысли они читать не могут, это точно, иначе ее и посылать не нужно было бы. Мысли - нет, но тепло живого тела, запахи, волнения, настроения - это она может учуять. Я уж постараюсь дать ей понять, что обманул ее, может, тогда..." "Четыре утра", - прозвонили сонные куранты из другого мира. "Эй, Ведьма, - подумал он, - вернись. Ведьма! - подумал он решительнее и предоставил крови радостно взволноваться от собственной находчивости. - Ведьма! А крыша-то чистая, слышишь? Мы ее помыли. Так что давай обратно, опять метить надо! Ведьма!.." И Ведьма услышала. Вилли вдруг почувствовал, как поворачивается пейзаж под шаром. "0!кей, Ведьма, продолжай. Я здесь только один, просто мальчишка без имени, мыслей ты моих не прочтешь, но то, что я чувствую, разобрать сможешь. Так вот, я чувствую, что плевать мне на тебя! Мы тебя обдурили, наша взяла, а твоя затея провалилась. Что, съела?" Через мили Вилли уловил согласный вздох. Похоже, шар приближался. "Э-э, да что это я? - всполошился Вилли. - Мне вовсе не надо, чтобы она сюда летела. А ну-ка, пошли! Быстро! Быстро!" Он натянул одежду, ловко, как обезьяна, спустился по скобам и принюхался. Точно, приближается. Он бежал, наплевав на тропинки, чувствуя восхитительную свободу, как заяц, наевшийся редкого дурманного корешка, бежал как берсерк, которого не остановить. Колени достают аж до подбородка, ноги крушат сучки и листья. Раз! Перемахнул через ограду, в руках - оружие, страх и восторг смешались белыми и красными леденцами во рту. Он оглянулся. О! Шар уже близко! И летит быстро... "Стоп! А куда я бегу? - подумал он. - Ах да, к дому Редмана! Там уж сколько лет никто не живет. Ну, еще два квартала..." Шуршат бегущие ноги, шуршит эта штуковина в небе. Все в лунном свете, а звезды меркнут уже. Он остановился возле дома Редмана. В каждом легком пылал огонь. Во рту - привкус крови. Изнутри рвется безмолвный крик: "Вот! Это мой дом!" Он почувствовал, как вильнула ветровая река в небесах. "Правильно", - одобрил он. Он уже повернул старую дверную ручку, и тут его пришибла мысль: "Боже! А вдруг они внутри, сидят и поджидают меня?" Он распахнул дверь. За ней была полная тьма. Лопнули с едва слышным треском паучьи сети. Больше ничего. Перескакивая через две ступеньки по гнилой лестнице, он взлетел на чердак, потом - на крышу и только здесь, прислонив лук к трубе, остановился и выпрямился. Шар, зеленый, как тина, разрисованный крылатыми скорпионами, древними сфинксами, дымами и огнями, тяжело вздохнул и прянул вниз. "Ну, - подумал он, - давай, Ведьма, иди сюда!" Мокрая тень ударила его неожиданно, как крыло летучей мыши. Взмахнув руками, Вилли пошатнулся. Тень казалась вязкой черной патокой. Он упал. Ухватился за трубу. Тень окутала его и теперь утихомиривала. Липкий холод пронизывал до костей. Но вдруг, сам по себе, ветер сменил направление. Ведьма зашипела. Шар смыло вверх. "Ветер! - отчаянно думал Вилли. - Он за меня! Не уходи! - испугался он за отлетающий шар. - Вернись!" Он очень боялся, как бы Ведьма не разнюхала его план. А ведь, похоже, к этому и шло. Она уже поняла, что план есть, и теперь лихорадочно ощупывала его со всех сторон, вытягивала все больше. Вилли видел, как ее пальцы сучат воздух, быстро разбирая незримые нити. Она выставила ладони вниз, как будто он был печкой, хранившей огонь в подземном мире, а она пришла погреть над ней руки. Огромным маятником корзина скользнула вниз, и теперь Вилли видел и зашитые веки, поросшие мхом уши, и шамкающий иссохший рот, беспрерывно пробующий воздух на вкус. Бледные сморщенные губы поджались в сомнении. Вилли почти слышал ее мысли: "Что-то здесь не так! Уж слишком он подставляется, слишком просто взять его. Не иначе как обман". Определенно, она чувствовала подвох. Ведьма задержала дыхание. Шар завис между вдохом и выдохом. Она решила рискнуть и вдохнула. Шар, потяжелев, пошел вниз. Выдохнула - взлетел вверх. Надо выждать. Растопырив ладонь, Вилли приставил большой палец к носу и помахал. Ведьма сделала большой вдох. Шар провалился. "Ближе!" - подумал Вилли. Нет, она осторожничала, спускалась по пологой спирали, ориентируясь на острый запах адреналина. Вилли вертел головой, следя за шаром. "Ты что, хочешь, чтобы у меня голова открутилась? мысленно прикрикнул он. - Думаешь, затошнит от твоего кружения?" Нет. Шар опять завис Оставалось последнее средство. Он повернулся к шару спиной и застыл "Ведьма, - думал он, - ты же не устоишь". Совсем близко ощущалось зеленое скользкое облако, слышалось поскрипыванье плетеной корзины, шею и спину обдавало холодом. Уже близко! Ведьма снова вдохнула. Балласт из звездного света и ночного ветра бросил шар вниз. Ближе! Слоновья тень тронула его ухо. Вилли протянул руку за оружием. Тень накрыла его. Словно паук коснулся волос неужто рука?! Вскрикнув, он обернулся. Ведьма тянулась к нему из корзины. До нее было не больше двух футов. Он нагнулся, перехватил лук поудобнее. Ведьма унюхала, учуяла, поняла, что у него в руках! Она попыталась выдохнуть, но от ужаса только затаила дыхание. Шар снизился еще, и корзина заскребла по крыше. Только одна мысль осталась в голове у Вилли: "УНИЧТОЖИТЬ!!!" Он натянул тетиву. Лук переломился пополам. Вилли тупо уставился на стрелу, оставшуюся у него в руке. Ведьма испустила радостный вопль. Шар пошел вверх и ударил Вилли углом корзины. Ведьма снова победно заверещала. Уцепившись за край корзины, Вилли в отчаянии метнул стрелу, как дротик, в огромный шар над головой. Ведьма загоготала и потянула к нему скрюченные пальцы. Казалось, стрела летит целый час. Но вот она встретилась с оболочкой шара и исчезла в ней, оставив за собой маленькую дырку. От нее, как разрез на сыре, побежала горизонтальная трещина, как улыбка на круглом лице. Шар остановился, закачался и стал спускаться. Поверхность его подернулась рябью, форма теперь больше напоминала грушу. Причитая, бормоча и негодующе вскрикивая, Ведьма заметалась по корзине. Вилли мертвой хваткой вцепился в край и висел, болтая ногами. А шар плакал, сипел, захлебывался воздухом и скорбел о своей преждевременной кончине. Вдруг какое-то драконье дыхание подхватило опадающую плоть и быстро поволокло назад и вверх. Вилли разжал пальцы. Пространство засвистело вокруг него, потом больно ударило по ногам крышей, он перевалился через водосток и ногами вперед провалился в следующую пустоту, вскрикивая, пытаясь ухватиться за пролетающую мимо водосточную трубу и понимая, что это не поможет, он еще успел заметить улетающий с шипением шар. Он уносил в облака бьющий из него воздух, как раненый зверь стремится укрыться в чаще, он не хотел издыхать и все-таки издыхал. Все это мелькнуло перед глазами Вилли в единый миг, а уже в следующий что-то грубо развернуло его, хлестнуло, и, не успев обрадоваться дереву, он принялся считать сучки и ветки, пока, ободрав напоследок, дерево не оборвало его падения, поймав в матрас из переплетенных ветвей. Как застрявший воздушный змей, он лежал лицом к небу и с великой радостью слушал затихающие причитания Ведьмы, которую уносило все дальше от дома, дальше от улицы, дальше от города. Улыбка шара становилась все шире, шар мотало из стороны в сторону. Да и шаром он уже не был. Так, зеленая тряпка, летящая по ветру невысоко над землей, чтобы упасть в лугах, там, откуда пришла эта пакость, подальше от сонных, знать ничего не знающих домов. Вилли казалось, что громовые удары собственного сердца вот-вот сбросят его с ненадежного батута, но зато он точно знал, что жив. Спустя некоторое время, успокоившись, собравшись с духом и тщательнейшим образом выбрав молитву, он сполз с дерева. Глава 31 И за весь остаток ночи больше НИЧЕГО не произошло. Глава 32 Уже на рассвете по небу с грохотом прокатилась колесница Джаггернаута /Джаггернаут - Владыка Мира, один из титулов Вишну./. По городским крышам зашелестел дождь, захихикал в водостоках, залепетал на странных подземных языках под окнами, вмешался в сны, которые торопливо перебирали Джим и Вилли, подыскивая подходящий и каждый раз убеждаясь, что все они скроены из одной и той же темной, шуршащей, непрочной ткани. И еще одно событие произошло под утро. На раскисшем лугу, где обосновался Карнавал, внезапно задергалась, оживая, карусель. Калиоп, судорожно давясь, выплескивал дурно пахнущие обрывки музыки. Пожалуй, лишь один-единственный человек в городе услышал и понял эти конвульсивные звуки. В доме мисс Фолей открылась и тут же захлопнулась дверь. Легкие шаги простучали по улице. Дождь пошел сильнее Молния выкинула в небе дикое танцевальное коленце, на миг высветила и навек сокрыла серую землю. Дождь приникал к окнам в доме Джима, дождь вылизывал стекла в доме Вилли, и там, и там было много тихих разговоров и даже несколько восклицаний. В девять пятнадцать Джим в плаще и резиновых сапогах выбрался в воскресную непогодь С полминуты он стоял, разглядывая крышу (там и намека не осталось ни на какую улитку), потом принялся гипнотизировать дверь Вилли. Дверь покладисто отворилась, и на пороге возник Вилли. Вслед ему долетел голос Чарльза Хэллуэя "Может, мне с вами пойти?" Вилли только головой помотал. Ребята сосредоточенно шагали к полицейскому участку Опять придется объясняться с мисс Фолей, извиняться, но ведь пока они еще только идут, засунув руки поглубже в карманы и перебирая в памяти жуткие субботние головоломки. Первым нарушил молчание Джим. - Знаешь, когда мы после крыши спать пошли, мне похороны приснились. На Главной улице... - А может, это парад был? - Ха! Точно. Тыща людей, все в черном и гроб тащат, футов сорок длиной! - Вот это да! - Верно говорю. Я еще подумал: "Это что же такое помереть должно, чтобы такой гробище понадобился?" Ну и подошел заглянуть. Ты только не смейся, ладно? - Не улыбнусь даже, честно. - Там лежала такая сморщенная штуковина, ну, вроде черносливины. Как будто чья-то шкура, как с диплодока, что ли. - Шар! Джим остановился как вкопанный. - Эй! Ты тоже видел? Но ведь шары не умирают? Вилли молчал. - Зачем их хоронить-то? Их же не хоронят? - Джим, это я... - Знаешь, он был как бегемот, только сдутый. - Джим, прошлой ночью... - А вокруг черные плюмажи, барабаны черным затянуты и по ним - черными колотушками - бум! бум! Я сдуру начал утром маме рассказывать, только начал ведь, а тут уже и слезы, и крики, и опять слезы. Вот женщинам нравится рыдать, правда? А потом ни с того ни с сего обозвала меня "преступным сыном"! А чего мы такого сделали, а, Вилли? - Кто-то чуть было не прокатился на карусели. Но Джим, похоже, не слушал Он шел сквозь дождь и думал о своем. - По-моему, с меня хватит уже всей этой чертовщины. - По-твоему?! И это - после всего? Ну что ж, Джим, хватит так хватит. Только вот что я тебе скажу. Ведьма, Джим, на Шаре! Этой ночью я один... Но уже некогда было рассказывать. Не осталось времени поведать о том, как он сражался с шаром, как одолел его, как шар повлекся умирать в пустынные края, унося с собой слепую Ведьму. Не было времени, потому что сквозь дождь ветер донес до них печальный звук. Они как раз проходили через пустырь с большущим дубом посередине. Вот оттуда, из теней возле ствола, и послышалось им... - Джим! Там плачет кто-то! - Да вряд ли! - Джим явно хотел идти дальше. - Там девочка. Маленькая! - Спятил? Чего это маленькую девочку потянет в дождь плакать под дубом? Пошли. - Джим! Да ты что, не слышишь? - Ничего я не слышу! Идем. Но тут плач стал громче, он печальной птицей легко скользил сквозь дождь по мертвой траве, и Джиму волей-неволей пришлось повернуть за Вилли. А тот уже шагал к дубу. - Джим, я, пожалуй, знаю этот голос! - Вилли, не ходи туда! Джим остановился, а Вилли продолжал брести, подскальзываясь на мокрой траве, пока не вошел в сырую тень. Насыщенный водой воздух, неотделимый от серого низкого неба, путался в ветвях и струйками стекал вниз, по стволу и веткам; и там, в глубине, действительно притулилась маленькая девочка. Спрятав лицо в ладошках, она рыдала так, словно город внезапно провалился сквозь землю, все люди перемерли в одночасье, а сама она потерялась в дремучем лесу. Подошел Джим, встал у края теней и тихо спросил: - Это кто? - Сам не знаю, - отвечал Вилли, сдерживая уже созревшую догадку, от которой самому впору зареветь. - Не Дженни Холдридж, а? - Нет. - И не Джейн Франклин? - Да нет же, нет. - Губы Вилли потеряли чувствительность, как от заморозки у зубного врача. Одеревеневший язык едва шевелился: - Нет. Н-нет. Малышка продолжала плакать, хотя уже чувствовала, что не одна под деревом, просто остановиться не могла. И головы пока не поднимала. - ...Я... я... помогите мне, - донеслось сквозь всхлипывания, - никто мне не поможет... я... я... не такая... Наконец, собравшись в силами, она подавила очередной всхлип и подняла лицо с совершенно опухшими и заплывшими от слез глазами. Она разглядела ребят, и это потрясло ее. - Джим! Вилли! О Боже, это вы! Она схватила Джима за руку. Он шарахнулся назад, бормоча: - Нет! Ты что? Не знаю я тебя, отпусти! - Вилли! - запричитала девчушка растерянно. - Ну хоть ты-то помоги! Джим, не уходи! Не бросайте меня здесь! Слезы снова ручьем хлынули у нее из глаз. - Нет! - пронзительно взвизгнул Джим, вырвал руку, упал, вскочил на ноги, замахнулся даже невесть на кого, но удержался, затрясся весь и прошептал, заикаясь: - Ой, Вилли, пойдем отсюда, ну, пожалуйста, пойдем, а? Девочка под деревом испуганно отшатнулась; широко распахнутые глаза умоляюще и недоуменно перебегали с лица на лицо, потом она застонала, обхватила себя за плечи и принялась раскачиваться, упрятав лицо на грудь. Она не плакала больше. Нет, она напевала что-то в такт своим наклонам, и видно было, что она так и будет мурлыкать себе под нос, одна, под деревом, среди серого дождя, и никто не подпоет ей, никто ее не остановит... - ...кто-то должен мне помочь... кто-то должен ей помочь, - она причитала, как по мертвому, - кто захочет ей помочь... никто не может... никто не поможет... ладно, не мне, но ей помогите... ужасно... - Она нас знает, - обреченно произнес Вилли, наклонившись к девочке и повернув голову к Джиму. - Я не могу ее бросить! - Да врет она все! - яростно выпалил Джим. - Врет! Не знает она нас! Я же ее в глаза не видел! - Нет ее, нет, верни ее, верни назад, - приговаривала девочка, раскачиваясь с закрытыми глазами. - Кого? - участливо спросил Вилли, присев рядом с ней на корточки. Он даже тихонько тронул ее за руку. Она сразу вцепилась в него, тут же поняла свою ошибку, потому что он дернулся, выпустила его руку и снова разревелась. Теперь Вилли терпеливо ждал, а Джим подскакивал и ерзал поодаль и все звал его идти, канючил, как маленький, что ему это не нравится, что они должны идти, должны идти... - О-о-о, - тянула девочка, - она потерялась. Она убежала в то место и не вернулась больше. Найдите ее, найдите, пожалуйста, пожалуйста... Весь дрожа, Вилли заставил себя погладить девочку по мокрой щ