вания для материальной поддержки от отца ее будущего ребенка. - Несмотря на то, что Браун это категорически отрицал? - настаивал я. - Он говорил мне, что Эстрелита Халискос потребовала десять тысяч доларо, но у него не было таких денег. - Он мог при желании их раздобыть, - заметил Энжерс. - Однако Браун, видно, испугался, поняв, что оправдываться ему не с руки. Будь все дело только в деньгах, уверен, народная партия не пожалела бы десяти тысяч для такого искусного лгуна. - Адвоката, - поправил его Люкас. - Я знаю, что говорю, - Энжерс зло усмехнулся. - Прошу извинить меня, - Люкас посмотрел на часы. - У меня еще много дел. До встречи, Дональд. До свидания, сеньор Хаклют. Он вежливо откланялся и перешел улицу. - В Вадосе теперь следует ждать перемен, - констатировал Энжерс. - Аррио и Люкас в одной упряжке всякий воз сдвинут. - Вы полагаете, что Аррио лучше Герреро? - Несомненно. Он - молодчина, человек дела. Мне нравятся такие люди. В тот вечер я не видел ни выступления Аррио, ни проповеди епископа. Однако, возвращаясь около часа ночи из района рынка, обратил внимание, что в нише у богородицы горят свечи. Я огляделся и, не заметив никого, решился посмотреть, что написано на очередной бумажной ленточке. В полутьме я разобрал два слова: "Эстрелита Халискос". "Бедный Браун", - подумал я, вспомнив, что он говорил накануне. Однако Люкас, видно, был прав - трудно сказать, что произошло с Эстрелитой Халискос на самом деле. Не исключено, что ее и убили. У меня вошло в привычку по утрам читать "Либертад" и "Тьемпо". Причем первоначальное намерение улучшить тем самым мое знание испанского языка отошло на второй план перед желанием быть в курсе городских событий. На следующее утро, просмотрев "Либертад", я обнаружил, что ее издатели верны себе. Прежде всего в газете освещались назначение Аррио и его интервью по телевидению, а также излагалась обвинительная речь епископа Круса. Я был удивлен резкостью, с которой служитель церкви клеймил нравственные устои жителей Вадоса. Город оставалось только сравнить с Содомом и Гоморрой. Осуждая тех, кто развращает молодежь, епископ недвусмысленно дал понять, что все пороки в этом некогда высоконравственном городе порождаются трущобами, в том числе небезызвестными лачугами Сигейраса. Далее он намекал на то, что всякая защита Сигейраса может квалифицироваться только как стремление увековечить эти рассадники порока. Много материалов в газете было также отведено исчезновению "Брауна. Приводились интервью министра юстиции Гонсалеса и шефа полиции О'Рурка. Гонсалес уверял, что Браун будет найден, а О'Рурк заявил, что полиция проверяет различные версии гибели девушки. Затем я взял "Тьемпо", мне было любопытно, как им удалось выкрутиться из всей этой истории. Ведь нельзя же было в открытую оправдывать Брауна. Я полагал, они попытаются отвлечь внимание читателей... И я не ошибся. В центре первой страницы была помещена карикатура, на которой Сьюдад-де-Вадос изображался в виде райских кущ. На переднем плане ангел обрушивал свой огненный меч на нищих крестьян: мужчину со шляпой в руках и женщину с ребенком. Крестьяне спрашивали: "Разве бедность - это грех?" На груди ангела жирными черными буквами было выведено мое имя. 17 Не веря собственным глазам, я смотрел на карикатуру, когда в дверь тихонько постучали. Вошла горничная с утренней почтой. Я разорвал принесенные ею два конверта. Первое письмо было от друга, которому я обещал написать и, как часто со мной случается, все откладывал это. Во второй конверт была вложена первая страница утренней "Тьемпо", та самая, которую я только что держал в руках, с той лишь разницей, что карикатуру обвели красным карандашом и рядом по-английски написали: "Итак?" - Не иначе, дело рук Дальбана, - произнес я вслух. Пора было этому положить конец. И именно теперь. "Тьемпо", видимо, слишком легко сходили с рук клеветнические высказывания и выпады в адрес противников. Однако, по словам Марии Посадор, Сейксасу удалось добиться постановления суда, запрещавшего газете обвинять его во взяточничестве. Кое-кому придется позаботиться, чтобы и я был огражден от ее нападок. Вложив газетную страницу в конверт, я сунул его в карман и отправился в ведомство Энжерса. Я показал ему карикатуру и в сердцах стукнул кулаком по столу. - Такие вещи преследуются законом! Вы не должны это так оставить! Энжерс прикусил губу. - И вы полагаете, что за этим стоит Дальбан? Вам, Хаклют, лучше всего переговорить с Люкасом. Давайте я узнаю, сможет ли он с нами пообедать? Он взял конверт и посмотрел на почтовую отметку. - Отправлено сегодня рано утром или вчера вечером. Пожалуй, сегодня утром, если только тому, кто это состряпал, не удалось заполучить сигнальный оттиск. Он поднял трубку внутреннего телефона и попросил секретаршу связать его с Люкасом. Я ждал, чувствуя, как мой пыл постепенно стихает. Люкас оказался свободен. В полдень за обедом я рассказал ему обо всем. - Да, сеньор Хаклют, - мрачно проговорил он. - В обоих случаях мы имеем дело с тем, что обычно называют "крепким орешком". Братья Мендоса поднаторели в том, как чернить неугодных людей в приличных выражениях, чтобы не навлечь на себя закон. Однако, поскольку вы являетесь гостем правительства, я считаю вполне возможным привлечь виновных к ответственности. По меньшей мере мы добьемся того, что заставим их замолчать. - Неплохо, но недостаточно, - сказал я. - Я прошу расследовать роль Дальбана. Если это дело его рук, то хотелось бы, чтобы и он понес наказание. Полиция не очень-то отреагировала на мою жалобу, правда, мне предложили телохранителя, но я отказался, поскольку у меня уже был опыт общения с полицией. Люкас записал что-то в свой небольшой блокнот. - Я попрошу провести расследование, - произнес он. - К сожалению, не секрет, что влиятельный человек способен, скажем прямо, охладить рвение наших полицейских. Дальбан, несомненно; принадлежит к числу таких людей. Если говорить откровенно, мне самому небезынтересно узнать, что происходит с Дальбаном. Я лично ожидал, что он вступит в игру раньше. - В какую игру? - живо поинтересовался Энжерс. - Вы, конечно же, помните о штрафе, который наложили на Хуана Тесоля? Пока штраф не уплачен, фанатики из их партии наскребли только несколько сотен доларо. Но сегодня истекает двадцатидневный срок, установленный для уплаты. Многие хотели бы знать, действительно ли стоящие за партией лица ценят Тесоля так высоко, что готовы внести за него штраф. Энжерс кивнул. - Вы правы. Если за парня не внесут выкуп, это значит, что он больше никому не нужен, ведь он был тесно связан с Фрэнсисом. Тесолю приходится отвечать за него. - Из них двоих Тесоль, пожалуй, более темная личность, - задумчиво проговорил Люкас. Затем, улыбнувшись, добавил. - И все же интересно, раскошелятся ли они на тысячу доларо. Энжерс, сосредоточенно о чем-то размышлявший, наконец сказал: - Кажется, вы готовы согласиться с тем, что за всем этим стоит Дальбан. А имеет ли он влияние на "Тьемпо"? Мне всегда казалось, что за газетой стоит Мария Посадор. Люкас пожал плечами. - Мне представляется, что Мария Посадор - э... э... - как бы поточнее выразиться? - скорее прикрытие. Я считаю, что согласие на предложение Вадоса вернуться в Агуасуль значительно ослабило ее влияние. Теперь же я пристально слежу за Дальбаном. Он посмотрел на часы, затем поднялся из-за стола. - Прошу извинить, я заговорился. Сеньор Хаклют, не волнуйтесь, вашим делом займутся безотлагательно. Его обещание не заставило себя ждать. На следующее утро на подносе с завтраком я обнаружил пакет. В нем находилось постановление суда, подписанное Ромеро, к которому была приколота записка со словами: "С уважением, Андрес Люкас", а также утренний выпуск "Тьемпо". На первой странице бросалось в глаза пустое место с факсимиле официального цензора. Надпись гласила, что в этом разделе содержался материал, не соответствующий какому-то параграфу закона об общественном порядке. Вот это другое дело! Как я узнал позже, полицейские в соответствии с указаниями Ромеро рано утром прибыли в редакцию "Тьемпо" и изъяли статью, в которой снова содержались нападки на меня. Просмотрев газету, я понял, что Ромеро вчера пришлось потрудиться. По его распоряжению Тесоль за неуплату штрафа был арестован и заключен в тюрьму. Дальбан же и его сообщники не шевельнули пальцем, чтобы помочь ему. Оказывается, эти члены народной партии - на самом деле жестокая публика. Пока безграмотный крестьянин-трибун был им полезен, они пользовались его доверием; когда же дело обернулось иначе, они бросили его на произвол судьбы. Я развернул газету и еще раз убедился, как ловко поступают братья Мендоса. Люкас был прав. На этот раз Фелипе Мендоса обрушился на коррупцию в финансовом управлении. Имени Сейксаса не упоминалось, но из приведенных в статье фактов без труда можно было узнать, о ком шла речь. Мне стало не по себе. Значит, постановление суда против братьев Мендоса еще не служит гарантией от нападок и клеветы. Правда, Люкас обещал расследовать роль Дальбана во всем этом деле. Если им удастся договориться, я смогу спокойно заниматься своей работой. Признаться, я молил бога о том, чтобы поскорее с ней развязаться. Следовало при первой же возможности нанести Люкасу визит, чтобы поблагодарить его. Завтрак я заканчивал уже в более приятном расположении духа, чем это было накануне. В холле отеля с унылым видом сидела Мария Посадор. Она изучала шахматную позицию, двигая пешкой и не решаясь, как с ней поступить. Что, черт побери, она все-таки вечно делает здесь, будто у нее нет собственного дома? Просто ли ей тут нравится или она встречается с кем-то? Или занимается делами народной партии? Я подошел к ней. - Сеньора Посадор! Позвольте побеседовать с вами. - Пожалуйста, сеньор Хаклют, - ответила она, не глядя на меня. - Присаживайтесь. Она показала на кресло. - Полагаю, мое общество вам не очень приятно, - начал я. - Имеете ли вы отношение к тому, что недавно писала обо мне "Тьемпо"? Она уронила пешку, которой поигрывала, и откинулась в кресле, закинув ногу на ногу. - Я не отвечаю за то, что печатает "Тьемпо". Кто вам сказал, что я имею к ней отношение? - Какая разница. Но вы как-то связаны с газетой? - Я иногда передавала средства Христофоро Мендосе и не более того. Насколько я могу судить, она говорила откровенно, прямо отвечая на заданный вопрос. Я почувствовал некоторое облегчение. - Если вы дружны с братьями Мендоса, то, наверное, могли бы ответить, почему они обрушились на меня именно сейчас? Сеньора Посадор некоторое время молча разглядывала меня. Наконец она сказала: - Сеньор Хаклют, вы, видимо, полагаете, что газеты издают исключительно в целях информации? - последние слова она произнесла особенно отчетливо. - "Тьемпо" не содержит особых новостей. Нет их и у "Либертад". Обе они лишь средства для обработки общественного мнения. "Либертад" служит не только запасным каналом для радио и телевидения, но и несет дополнительную информацию для тех образованных и влиятельных лиц, которые в конечном счете и определяют политику в стране. Оппозиция противопоставляет им свой рупор - "Тьемпо". Успех политической линии Вадоса в том, что ему удалось сохранить доверие общественности к его пропагандистскому аппарату. А ведь обычно правительственным органам, излагающим официальную позицию, редко удается в течение двадцати лет сохранить свой авторитет. Чаще всего в таких случаях заявляют: "Я им больше не верю! Я читал - или видел, или слышал - слишком много явной лжи". Здесь вы такого не услышите. - Это ничего не значит. - Напротив. Вы что, сеньор, на самом деле ангел? - Что вы имеете в виду? - Вы ведь не станете утверждать, что вы ангел. Тем не менее разве вы стали протестовать, когда вас представили таковым на телевидении? Именно против этого попыталась выступить "Тьемпо", изобразив вас в менее благоприятном, но более близком к истине свете. Мы все легко ранимы и далеко не всезнающи. Естественно, что вы возражаете против изображения вас в неприглядном свете. Я вас не осуждаю. Мне бы хотелось только, чтобы у нас была одна цель. - В сотый раз, - перебил я, - повторяю, что я не встану на чью-либо сторону, я не желаю вмешиваться во внутренние дела Вадоса. Меня наняли как специалиста, и обращаться со мной как с наемным убийцей просто несправедливо. - Хотите вы этого или нет, - тихо проговорила она, - но вы стали уже определенным символом. Наверное, лучше, если вы уедете, не закончив свою работу, чем окончательно потеряете возможность влиять на ход событий и окажетесь поверженным стихией, которая неумолимо надвигается. - Вы не сомневаетесь, что катастрофа неизбежна, - сказал я. - А что же делают ваши друзья - братья Мендоса, чтобы предотвратить ее? Ничего. Похоже, они содействуют ее приближению. В воскресенье вечером я случайно наблюдал поножовщину, поводом для которой послужили нападки "Тьемпо" на доктора Руиса. К счастью, это пока не привело к более серьезным последствиям. - Только потому, что дело провалилось, сеньор Хаклют. Только потому, что исчез сеньор Браун. Я считаю, что Фелипе напрасно настаивал на публикации этого материала; но, как я вам уже говорила, я не могу влиять на политику "Тьемпо". Я лишь считаю оправданным и необходимым ведение в Сьюдад-де-Вадосе какой-то контрпропаганды. - Хорошо, допустим, что оппозиции нужна своя пресса. Согласен. Однако хотелось бы знать, должна ли она быть клеветнической? - При нынешних условиях она должна быть настолько резкой, насколько допускает закон. Молоко и вода, сеньор, не могут заменить читателям более крепкие напитки. Что касается доктора Руиса, то, полагаю, со временем он все поймет. Я довольна, что Фелипе отказался от своего намерения, иначе сейчас на площадях были бы баррикады, а вас, чего доброго, пырнули бы ножом. Она посмотрела на шахматную доску. - Поверьте мне, сеньор Хаклют, я понимаю вас. Наши проблемы не очень волнуют вас, но тем не менее они существуют. И мы, обитатели Вадоса, не можем отказаться от борьбы за свои интересы лишь потому, что на нашем пути оказался иностранец, к которому мы не питаем неприязни. Разве это несправедливо? Я поднял руки вверх. - Сеньора, ваша логика безупречна. Однако я не могу оставаться равнодушным, когда со мной так обращаются. И еще один вопрос. Вы случайно не знакомы с человеком по имени Хосе Дальбан? Зрачки ее несколько расширились. Она кивнула. - Тогда при случае передайте ему от моего имени, что, если он еще хоть раз допустит выпад против меня, ему не поздоровится. - Объясните подробнее. - Он поймет, что я имею в виду. Он уже дважды пытался запугать меня. В третий раз это не пройдет. Откровенно говоря, у меня есть сведения, что вы, сеньора Посадор, вместе с Дальбаном организовали в прессе атаки против меня. Я могу поверить вам, но не Дальбану, если даже он поклянется на распятии. Ее голос прозвучал очень спокойно, когда она сказала: - Я передам ему. Если его увижу. Вы должны понять, сеньор Хаклют, что и здесь вами руководит предубеждение. Мне представляется, что вы мыслите категориями обычных политических партий; вы ищете аналогий с правительствами других стран. Здесь есть президент, конгресс, правительство, члены которого, как и в Соединенных Штатах, например, назначаются президентом, но гражданская и народная партии имеются только в Сьюдад-де-Вадосе. Это вам, должно быть, известно. Но вы, видимо, не потрудились узнать, что в Пуэрто-Хоакине проживают вдвое больше людей, чем здесь, а в двух других крупнейших городах, Куатровьентосе и Астория-Негре, в общей сложности столько же жителей, сколько и в столице. Кроме того, не забывайте, что это еще не вся страна. Мы как раз выступаем против изоляции Вадоса, против того, чтобы город становился привилегированным государством в государстве. Сколько времени вы уже здесь? Наверное, три недели? Мы ведем борьбу уже более десяти лет, и она стала смыслом всей нашей жизни. - Похоже, - она коснулась своими длинными пальцами шахматных фигур, - что борьба эта может даже заменить нам шахматы в качестве общенационального увлечения. Я промолчал. - Полагаю, было бы уместно, - сказала она после небольшой паузы, не отрывая глаз от шахматной доски, - в знак нашей дружеской неприязни сыграть партию. Последние слова она произнесла с явным вызовом. Помедлив, я кивнул в знак согласия. Она улыбнулась, ловко зажала в руках черную и белую пешки и предложила мне сделать выбор. Я выбрал правую, она оказалась белой. - Ваш ход, - сказала она и наконец зажгла сигарету, которую долго держала в руке. "Да, - подумал я, - сейчас она вытрет о меня ноги". Я никогда серьезно не играл в шахматы, а в этой стране, охваченной шахматной лихорадкой, каждый школьник в два счета справится с любой комбинацией, которую я ему предложу. И все же я рискнул и пошел королевской пешкой, затем тоже закурил. Она приняла королевский гамбит, что меня порядком удивило, но я продолжал разыгрывать комбинацию, пытаясь припомнить следующие ходы. Очень скоро я убедился, что черные играют нетривиально и продолжают блестяще развертывать главные фигуры. После восьмого хода я откинулся в кресле, задумавшись. - Кажется, я свалял дурака, - признался я. - Насколько я понимаю, мне где-то здесь уготована расправа. Сеньора Посадор кивнула, не улыбнувшись. - Сожалею, что вы поставили себя в такое положение. Моя комбинация была разыграна в прошлом месяце против нашего чемпиона Пабло Гарсиа на турнире стран Карибского региона. К слову, я вчера обсуждала с ним эту партию и подумала, что стоит попробовать ее еще раз. - Да, но Гарсиа - большой мастер, - ответил я. - Вероятно, эту партию он проиграл. - Отнюдь, - спокойно произнесла сеньора Посадор. - Он выиграл на двадцать седьмом ходу. Я посмотрел на доску, у меня был выбор - либо потерять королеву, либо вернуть ее в исходную позицию; так или иначе я отставал на ход и через несколько ходов был обречен на потерю фигур. - Извините, - проговорил я. - Я не очень-то хороший игрок. Если вы позволите... - Я бы рекомендовала пойти вот так. Вы понимаете, конечно, почему. Далее так, потом так, так, так. Затем берете пешку, и положение меняется, не правда ли? - Именно так сыграл Гарсиа? - предположил я, изучая новую позицию. - Нет. Он уже потом решил, что следовало так сыграть. Такая комбинация ведет к проигрышу черных примерно на пятнадцатом ходу. Гарсиа говорит, что он ленив. Он играет длинные партии лишь в тех случаях, когда это неизбежно. - Да, та партия, которую играли во время приема в его честь, была довольно длинной, - заметил я. - Мне кажется, было сделано около девяноста ходов. - Его противник оказался упрямым и отклонил ничью. Что вы, сеньор, предпочитаете, продолжить или начать новую партию? - Позвольте мне попробовать еще раз, - сказал я. - Я не играл несколько месяцев, да и вообще я играю слабо. Тем не менее рискну еще раз... Мы начали новую партию; на сей раз мне удалось продержаться подольше; где-то на сорок пятом ходу я обнаружил, что моя королева попала в элегантную западню, и сдался, чтобы избежать полного разгрома. - Уже лучше, - хладнокровно заметила сеньора Посадор. - Если вы позволите, сеньор Хаклют, я дала бы вам один совет... - Буду признателен. - Все дело в комбинации. Каждый ход следует увязывать в соответствии с ней, как и в реальной жизни. Я бы советовала вам иметь это в виду. Счастливо оставаться, сеньор. Она поднялась и, улыбнувшись, удалилась. Я попросил официанта убрать шахматы и принести утреннюю "Либертад", чтобы узнать, что пишет о сегодняшних событиях правительственная газета. Как и обычно, она сообщала те же новости, что и "Тьемпо", но совершенно по-иному. Почти половина первой страницы была отведена обличению трущоб Сигейраса, а в редакционной статье говорилось, что теперь, когда тщетные попытки сохранить эти пресловутые постройки, позорящие общество, потерпели провал, гражданам Сьюдад-де-Вадоса необходимо предпринять энергичные меры по ускорению расчистки трущоб. Явно изменилась тональность. Если до сих пор "Либертад" вкрадчиво уверяла своих читателей в том, что заботливое правительство очень скоро наведет порядок, то сегодня она обнаружила явное нетерпение и недвусмысленно намекала на то, что у правительства не все получается. Оборванные обитатели трущоб смотрели со страниц газеты на фоне громадных грязных ящиков, более уместных на страницах "Тьемпо". Кастальдо, заместитель министра внутренних дел, которого я видел вместе с Диасом на приеме в президентском дворце, по-видимому, пытался как-то защитить Сигейраса. Однако если он был причастен к назначению адвоката, который стал вести дело Сигейраса вместо Брауна, - а я видел этого адвоката в деле, - то лучше бы ему этих попыток не предпринимать. И тем не менее сеньору Кастальдо, по-видимому, грозила отставка. Итак, если "Либертад" стала вытаскивать на свет грязное белье, то каким громом и молниями разразится "Тьемпо"? Меня удивило также, что ничего не слышно о попытке деквалифицировать судью Ромеро. Возможно, симпатии к Герреро после убийства и неприязнь к Толстяку Брауну после его исчезновения заставили Домингеса не настаивать на санкциях против судьи. Так или иначе, мне это было на руку; именно Ромеро вынес постановление против "Тьемпо" в мою пользу, и пока он остается при исполнении своих обязанностей, оно не потеряет силу. Сложив газету, я задумался над словами Марии Посадор о городе, в котором оказался. Сьюдад-де-Вадос не вписывался в общую картину этой страны, как не мог вписаться он, наверное, ни в одну другую страну мира. Если бы речь шла только об архитектуре, можно было бы добиться совместимости, но дело было в самих жителях. Я представил себе Сьюдад-де-Вадос глазами крестьянина, у которого этот город отнял воду, выбросив его из привычной сельской жизни на свои ультрасовременные улицы и площади с их бешено мчащимися машинами, монорельсовыми дорогами и явившимися из-за океана и принесшими все это людьми. Может быть, снова наступило время конкистадоров? Может быть, и я, сам того не желая, стал одним из них? Тяжело вздохнув, я поднялся и отправился в транспортное управление. У меня уже скопилось достаточно обработанных данных. Энжерс жаждал скорее получить результаты. Я постарался в общих чертах познакомить его с ними. - На мой взгляд, главная проблема связана с районом рынка. Во всем городе нет более подходящего места для сооружения уличного базара, чем в центре Пласа-дель-Уэсте. На площади распространяется законодательство, так что с этим все решаемо. Если ваше финансовое управление сделает хотя бы самые грубые подсчеты, к утру мы будем знать, какую часть из выделенных мне четырех миллионов поглотит этот проект. Затем потребуется несколько дней на уточнение деталей. Далее, как только вы решите проблему с рынком, ваши трущобы исчезнут сами собой. Через несколько месяцев, если вы к этому подтолкнете правительство, слабая миграция в деревни превратится в мощный поток; а исчезнут обитатели - исчезнут и трущобы. Не пройдет и года, как общественное мнение поможет выжить "последних могикан". Насколько я понимаю, именно к таким методам обычно прибегает Вадос. - Ну что же, не буду спешить с выводами. Слово за Вадосом и Диасом. Но все, что вы изложили, вполне реально, - заключил Энжерс. - Год, вы сказали? Ему предстоит быть длинным. Все же... Что вы думаете по поводу муравейника Сигейраса? - Я уже говорил, что здесь все не так серьезно, как кажется на первый взгляд. Все сейчас складывается так, что Сигейраса по суду можно заставить освободить трущобы. Протестовать будут лишь обитатели, которым он их сдает. Откровенно говоря, я удивляюсь тому, что это заняло столько времени. - Причина, может быть, кроется в... Кстати, вы читали утром "Либертад"? - Заметку о, как его имя... Кастальдо? Да, читал. Но мне гораздо интереснее было обнаружить пустую полосу на первой странице "Тьемпо". Энжерс самодовольно ухмыльнулся. - Видите, я оказался прав, когда предложил вам встретиться с Люкасом, не так ли? - Мне следует поблагодарить его. - Дальбан больше вас не беспокоил? Нет? Вчера вечером я переговорил с Аррио. Похоже, он тоже заинтересовался деловыми операциями Дальбана, если так можно назвать его делишки. Удалось кое-что разузнать и о других состоятельных сторонниках народной партии, которые, по словам Аррио, отличаются необязательностью и непорядочностью. Взять, например, историю со штрафом Тесоля. Ведь Тесоль - простой безграмотный сельский парень - оказался весьма полезным Дальбану и его сообщникам, поскольку пользовался авторитетом у необразованных масс. Можно ли было допустить, чтобы его посадили в тюрьму из-за суммы, которая для них ничего не значит. В народной партии немало неприятных типов, Хаклют. - Вы высказали мои собственные мысли, - согласился я. Энжерс посмотрел на часы. - Увы, не могу позволить себе продолжить нашу приятную беседу - масса дел, - сказал он. - Надеюсь, ваши планы осуществятся. Остальную часть дня я занимался расчетами, переводя свои цифры в человеко-часы и кубические метры бетона, и только в половине шестого отнес все на компьютер. Голову распирало от цифр; я решил передохнуть и вышел на улицу чего-нибудь выпить. В городе было неспокойно. Кто-то окатил памятник Вадосу красной краской. На Калле-дель-Соль полиция заталкивала молодых людей в фургоны, на земле виднелись следы крови, а в руке у полицейского я увидел два окровавленных ножа. Днем во время митинга на Пласа-дель-Сур разъяренные сторонники Хуана Тесоля в знак протеста против его заключения в тюрьму повесили на дереве чучело, изображавшее Аррио. Полиции пришлось наводить порядок и там; в вечернем выпуске "Либертад" сообщалось о многочисленных арестах. У моей машины прокололи шины. А Сэм Фрэнсис в тюремной камере покончил с собой... 18 В тот вечер Сьюдад-де-Вадос походил на льва, который еще спит, но уже почувствовал приближение человека. Он не шевелится, а лишь приоткрывает глаза. Но тело его уже не расслаблено, под рыжей шкурой напрягаются сотни мышц. И у меня было ощущение, что я сунул голову в пасть к этому льву. Я позволил себе то, чего не позволял уже многие годы: выпить для храбрости. Закончив дела в транспортном управлении, а удалось мне в этот день сделать не так-то много, я отправился в бар и три часа не отходил от стойки. Уже стали тушить свет, был час ночи. Я смотрел на свои руки, они дрожали. Мне захотелось исчезнуть отсюда. Сейчас же. Сегодня же. Однажды, много лет назад, я встречался с журналистом, которому в двадцатые годы довелось быть в Чикаго в момент расовых волнений. Ему было трудно передать мне ощущения человека, оказавшегося в городе, который, как он выразился, восстал против самого себя. Так вот сейчас я понял, что он имел в виду. После известий о заключении Тесоля и самоубийстве Фрэнсиса жизнь в Вадосе замерла. Люди терялись в догадках. "Самоубийство ли? А может быть..." "Штраф в тысячу доларо? Но почему же такую небольшую сумму не внесли за него? Конечно, мы бедны, а как же те, кто на словах согласен с нами, ведь среди них есть и очень богатые люди!" "Значит, защитники наших прав оказались обмануты! А если так, то обмануты и мы, простые люди!" Мне никогда не стоит пить в одиночку. В компании я обычно не злоупотребляю спиртным - боюсь стать излишне разговорчивым. Недаром я слыву не только приятным собеседником, но и занудой. Когда же я оказываюсь один, рюмка-другая прочищают мои мозги, но стоит мне увлечься, я пью слишком быстро и оттого пьянею. Едва добравшись до постели, я мертвецки уснул, но уже в четыре или пять часов утра начал ворочаться в полузабытьи. Мне снилось, что в длинной до пят ночной рубашке с крыльями за спиной и пылающим мечом в руках я отправился на карнавал. Передо мной мелькали смуглые, молящие о пощаде лица. Я обрушивал на них свой меч, я знал, что он из картона, но после каждого удара головы катились с плеч. Этот кошмар продолжался до тех пор, пока у моих ног не образовалась гора голов и подол рубашки не пропитался кровью. Здесь я проснулся в холодном поту, хотя ночи стояли жаркие. Я умылся, побрился и, не позавтракав, спустился вниз. Попросив утренние газеты, я даже не заглянул в них, не в силах сосредоточиться. Выкурив пару сигарет, я отправился в транспортное управление. - Доброе утро, Хаклют, - приветствовал меня Энжерс. - Я как раз просматривал сметы. Ваши проекты представляются мне вполне обоснованными, а для их реализации понадобится менее двух с половиной миллионов доларо. - Это плохо, - сухо возразил я. - На них должно уйти не больше половины выделенных средств, ведь это и около половины задуманных вами работ. Я попытаюсь кое-что сократить. Если таким образом сократить не удастся, придется начать сначала. - Думаю, в этом нет необходимости. - Энжерс удивленно посмотрел на меня. - Я уверен, что мы сможем получить дополнительные ассигнования. - Мне была названа сумма в четыре миллиона, я должен в нее уложиться, - перебил я. - Я слишком размахнулся в надбавках на рост цен, на алчность поставщиков, даже на взяточничество в транспортном управлении. Не знаю, зачем я добавил последние слова. Энжерс пристально посмотрел на меня. - Вам не следовало бы, Хаклют, бросаться такими словами, - предостерег он. - Даже если вы и читаете "Тьемпо". - Что они опять обрушились на Сейксаса? Я еще не добрался до сегодняшних газет. Энжерс пожал плечами. - Вроде бы сегодня не было ничего особенного. Но этот кретин Фелипе Мендоса в последнее время действительно сыплет обвинения в адрес Сейксаса. Я, как вы знаете, не очень симпатизирую ему, но и ни единому слову Мендосы я тоже не верю. К тому же обвинения Мендосы не повысят авторитет и нашего управления. Он сложил лежавшие перед ним бумаги в аккуратную стопку. - И все же мне хотелось бы познакомить с проектом Диаса. Вы не возражаете? - При условии, если вы скажете, что это еще не окончательный вариант. Я вынул пачку сигарет. - А что вы думаете о нынешнем положении в Вадосе? - Это какой-то ужас! - Энжерс воздел кверху руки. - Никогда не видел ничего подобного. Сейчас, когда я ехал на работу, мою машину забросали камнями. И нигде ни одного полицейского! - Полицейские имеют свойство исчезать именно тогда, когда они особенно нужны. Я вспомнил о той жалкой помощи, которую полиция предложила мне в ответ на угрозу Дальбана. - Кстати, о полиции, - сказал я, помолчав. - Я был бы признателен, если бы сегодня меня сопровождали полицейские. Энжерс кивнул. - Я передам О'Рурку, - он сделал пометку в блокноте. - Значит, вы все же решились согласиться на телохранителя? Не могу сказать, что я вас осуждаю. - Не о телохранителе речь. Просто я собираюсь посетить подземелье Сигейраса. Несколько мгновений Энжерс пытался понять, правильно ли он меня понял. Затем он решительно спросил: - Что вас заставило вдруг пойти на это? - Я полагал, что в техническом отношении его трущобы не представляют сложности. Теперь я намерен взглянуть, как там все выглядит изнутри. Энжерс нервно вертел в руках авторучку. - Однако жилищные проблемы вне вашей компетенции. Пусть об этом заботится наш муниципалитет. - Вы меня неправильно поняли. Здесь затронуты мои профессиональные интересы. Он пошел в атаку с другой стороны. - Но вы должны отдавать себе отчет в том, что отправиться туда сейчас равносильно визиту в клетку к хищникам! Ведь именно там оплот Тесоля, а он посажен в тюрьму, Фрэнсис покончил с собой. Идти туда просто неблагоразумно. - Так уж случилось, - ответил я, - что меня нарекли Даниилом по имени библейского пророка. Бойд Даниил Хаклют. Я уже подумал о возможных последствиях и тем не менее хочу все увидеть своими глазами. - Разве Колдуэлл не в состоянии вам все объяснить? - настаивал Энжерс. - В министерстве здравоохранения есть несколько человек, которые побывали там... - Я уже устал от объяснений, - с раздражением ответил я. - Мне навязали слишком много чужих мнений. Теперь мне необходимо во всем разобраться самому. - Хорошо, - холодно сказал Энжерс. - Я организую вам эту поездку. Боюсь только, что она состоится во второй половине дня, поскольку с утра у меня назначена встреча с Диасом, которую уже нельзя отменить... - Вы хотите сказать, что поедете со мной? - удивился я. - Конечно. Ведь основную конфликтующую с Сигейрасом сторону представляю именно я. Мне не хотелось бы, чтобы вы вместо меня стали объектом каких-либо нападок. Я попрошу О'Рурка обеспечить нас охраной. Кстати, может быть, полицейским стоит сказать, что они направляются на поиски Брауна? - А насколько это правдоподобно? Разве полиция еще не обыскивала трущобы? - Не знаю, - пожал плечами Энжерс. - Но мне кажется, это неплохой предлог. - Интересно, что стало с Толстяком? - спросил я скорее себя, чем Энжерса. Но он услышал. - Разве дело в том, что с ним стало? Главное, что он не решился появиться. Я промолчал. Что бы там ни говорили, а. Толстяк Браун произвел на меня впечатление честного человека. Знакомство с полицией Вадоса убедило меня в том, что я не ошибся в своем представлении о ней. Нас сопровождали восемь полицейских на двух машинах. Было установлено, что Сигейрас в данный момент находится где-то за городом. У полиции получался неплохой сценарий, чего нельзя было сказать о его воплощении. Меня больше устраивало отправиться в сопровождении одного полицейского. Однако мне дали понять, что если полиции не удалось отговорить непонятливого иностранца от шага, равного самоубийству, то уж столь легкомысленно рисковать жизнью своих людей она не имеет права. Кроме того, блюстители порядка настояли на том, чтобы каждый из нас вооружился автоматическим пистолетом. Энжерс с энтузиазмом принял это предложение; я же всеми силами пытался отказаться от него. После всего того, что обо мне писали газеты, не хватало только появиться с оружием в руках. Когда в конце концов я вынужден был уступить, то старательно спрятал кобуру подальше под пиджак, а сверху повесил фотоаппарат. Машины притормозили на уже знакомой покрытой гравием площадке возле центральной станции. Несколько детишек, что-то напевая, играли у дороги. Увидев нас, они с криками разбежались. Полицейские выскочили из машин и поспешили к спуску в подземелье. Мы с Энжерсом не спеша последовали за ними. Нельзя было не заметить, как по мере распространения новости о приезде полиции кругом воцарялась тишина. Казалось, множество людей слилось в единый чуждый нам организм подобно плотоядному растению, почувствовавшему приближение насекомого. У входа в трущобы какая-то смуглолицая женщина смело попыталась преградить нам путь. Когда же полицейские несколько раз терпеливо объяснили ей причину своего появления, она решительно замотала головой, заверяя, что Толстяка Брауна здесь никогда не было, нет и не может быть, поскольку все говорят, что он уехал из страны. - Тогда вы, очевидно, не будете мешать нам, если только, конечно, его не укрываете, - заметил возглавивший группу лейтенант, отстраняя ее со своего пути. Мы медленно, друг за другом двинулись в смрадную темноту. Двое полицейских мощными фонарями освещали жалкие комнатенки. Теперь я увидел, как они были устроены. Простые деревянные щиты, листы жести, доски, лестницы каким-то образом крепились к металлическим опорам и бетонным перекрытиям монорельсовой станции. Ни о каких уборных здесь, конечно, не могло быть и речи. Вентиляция происходила через зиявшие в едва сбитых перегородках щели. Целая семья каким-то образом ютилась в такой ящикообразной клетушке. Столы и стулья заменяла отслужившая свое тара, а постели - кучи тряпья. Сооружения из жести, в которых сжигали ветки, использовали для приготовления пищи. Дым от них был самым приятным из здешних запахов. Убогость стен скрашивали яркие изображения девы Марии, прошлогодние календари, рекламные плакаты. В некоторых из этих ячеек были свои домашние алтари с распятием, перед которым горели свечи. - Здесь, наверное, часто бывают пожары? - спросил я Энжерса. Он усмехнулся. - Сигейрас старается их не допускать. Он хорошо понимает, что, если его владения запылают, пожарники будут заботиться лишь о том, чтобы пламя не распространилось на расположенную над трущобами станцию, и дадут им выгореть дотла. Кстати, пожар был бы хорошим средством расчистки трущоб. Я не увидел здесь традиционных осликов, должно быть, их сюда не вводили из боязни за прогнивший половой настил, но свиней, кур и коз было множество. Полицейские бесцеремонно откидывали занавески, заменявшие двери. Чаще всего люди равнодушно смотрели на нас, иногда безразличие сменялось настороженностью, кое-кто из обитателей приподнимался при нашем появлении, заискивающе улыбаясь, жестами приглашал войти. Дети издали с любопытством рассматривали незнакомцев. Они выглядели голодными и грязными, но явно больных среди них было немного. Из сотни ребятишек я заметил лишь несколько больных экземой, рахитом и еще каким-то заболеванием, названия которого я не знал. Только изнутри можно было оценить истинные размеры поселения. За двадцать минут мы отошли далеко от входа. Мрачная обстановка и затаенная злоба обитателей этого муравейника стали сказываться на моих нервах. Мы шли по совсем темному проходу, только фонари полицейских освещали нам путь. Навстречу, низко опустив голову, прошла женщина в крестьянском платке. Она несла корзину. Я остановился и посмотрел ей вслед. Никогда не смогу простить себе этого! Энжерс заметил мой взгляд и проследил за ним. - Господи! - тихо сказал он. - Это же жена Брауна! Она появилась здесь неспроста, значит, и он где-то тут! 19 Энжерс произнес эти слова по-английски. Полицейские не сразу поняли его. Он обрушил на них поток грубой брани. Я не представлял себе, что этот всегда уравновешенный, подчеркнуто корректный англичанин способен на подобные всплески. - Не стойте же как истуканы! - взорвался он. - Это жена Брауна! Взять ее, быстро! Наконец до них дошло. Двое полицейских нырнули в темноту. Раздался крик. Через минуту они вернулись, держа с двух сторон за руки сеньору Браун. Она сопротивлялась, платок ее съехал на плечи. - Так, значит, это вы? - злобно проговорил Энжерс, направив луч карманного фонарика ей в лицо. Она отвернулась от слепящего света. - Где твой муж? - злобно крикнул он. Сеньора Браун бросила на Энжерса холодный взгляд. - Не знаю, - спокойно ответила она. - Его здесь нет. Мне показалось, что именно в этот момент она узнала меня и вспомнила, кто я такой. Я почувствовал на себе взгляд ее черных полных ненависти глаз. Я отвернулся, не желая быть соучастником дальнейшего. Энжерс вынул пистолет и медленно снял его с предохранителя, щелчок гулко отозвался в тишине. - Ну ладно, - проговорил он, не спуская глаз с сеньоры Браун. - Отправляйтесь туда, откуда она вышла; он может оказаться именно там. Полицейские послушно отпустили сеньору Браун. Она не двинулась с места. Энжерс направил на нее пистолет, но сеньора Браун лишь усмехнулась. Однако, когда полицейские устремились в проулок, она вся напряглась. - Энжерс, - тихо сказал я, - вам должно быть стыдно за свое поведение. Не глядя на меня, он сухо и равнодушно ответил по-английски: - Браун разыскивается за убийство. И вам это известно. Если он здесь, мы не можем дать ему скрыться. Женщина не понимала, что он говорит, но напряженно следила за