он служил в морской пехоте, шел впереди, а не за спинами своих людей во время штурма Таравы и Квелейна, и получил две медали за мужество, превосходящее его служебный долг во времена, Перевод Б. Пастернака. когда мужество даже в пределах этого долга практически равнялось самоубийству. С тех пор он обзавелся тридцатью килограммами лишнего веса и животиком, но попрежнему оставался человеком смелым. И он доказал это, выбежав из-за камеры, чтобы схватить пришельца и вышвырнуть его. Он его схватил, но ничего не произошло. Маленький зеленый человечек громко фыркнул, потом вскочил на перила и, пока руки режиссера тщетно пытались ухватить его голени, а не одна другую, повернулся лицом к камере, поднял правую руку, приложил большой палец к носу и помаячил остальными. В этот момент парень в пультовой пришел в себя настолько, чтобы снять спектакль с эфира, и никто из зрителей не узнал, что там было дальше. Впрочем, если уж о том речь, из почти полумиллиона человек, смотревших представление по своим телевизорам, весьма немногие досмотрели до этого места. В их собственных гостиных появились их собственные марсиане, и им стало не до Шекспира. Или возьмем печальные случаи с парами, проводящими медовый месяц - ведь в каждый момент времени, даже прямо сейчас, многие пары проводят медовый месяц или что-то вроде... Так сказать, в неофициальном смысле. Возьмем пример супругов Уильяма Р. и Дороти Грюдеров, возраст соответственно двадцать пять и двадцать два года, которые в тот самый день поженились в Денвере. Билл Грюдер был лейтенантом флота и служил инструктором на Острове Сокровищ в Сан-Франциско. Его невеста Дороти, в девичестве Армстронг, работала в отделе объявлений чикагской "Трибюн". Они познакомились и полюбили друг друга, когда Билл находился на учебной базе у Великих Озер в окрестностях Чикаго. Когда Билла перевели в Сан-Франциско, они решили пожениться в первый же день недельного отпуска Билла, встретившись для этого на половине пути, в Денвере, и уместить в эту неделю весь медовый месяц, после которого он вернется в Сан-Франциско, а она поедет с ним. Поженились они ровно в четыре того самого дня и, если бы знали, что произойдет через несколько часов, немедленно пошли бы в отель, чтобы насладиться своим супружеством без марсиан. Но они, разумеется, этого не знали. Впрочем, им еще повезло. Они не сразу подцепили марсианина и, значит, имели время морально подготовиться к встрече с ним. В девять четырнадцать того самого вечера наша парочка входила в номер отеля - после ужина с танцами и пары коктейлей, - убедив самих себя и один другого, что обладают достаточной силой воли, чтобы дождаться подходящего времени лечь в постель, и что поженились они не только ради этого. Гостиничный бой поставил на пол их чемоданы. Когда Билл вручил ему несколько великоватые чаевые, они услышали первый, как выяснилось позже, из целой серии звуков. Кто-то крикнул в соседней комнате, и крик этот прозвучал эхом других, более отдаленных воплей, что неслись, казалось, со всех сторон. Слышны были гневные мужские возгласы, потом один за другим прогремели шесть выстрелов, словно кто-то опустошил барабан револьвера. В коридоре затопали. С улицы донесся автомобильный гудок, резкий визг тормозов, а потом снова выстрелы. И громкий вскрик в комнате справа, слишком сдавленный, чтобы можно было разобрать слова, но очень похожий на проклятье. Билл сурово посмотрел на боя. - Я думал, у вас спокойный отель. Раньше здесь было тихо. Лицо парня отражало замешательство. - Сейчас тоже, сэр. Понятия не имею, что там... Быстро подойдя к двери, он открыл ее и выглянул в коридор. Однако, кто бы там ни бегал, он уже скрылся за поворотом. - Прошу прощения, сэр, - сказал бой через плечо. - Не знаю, что происходит, но наверняка что-то случилось. Я, пожалуй, спущусь вниз, а вам советую немедленно закрыть дверь на защелку. Спокойной ночи и большое вам спасибо. Когда он закрыл дверь, Билл защелкнул задвижку и обратился к Дороти: - Пустяки, дорогая. Не бери в голову. Он шагнул к жене, но остановился, когда послышались новые выстрелы - на сей раз с улицы, ведущей к отелю - и снова торопливый топот. Их комната находилась на четвертом этаже и одно окно было приоткрыто, так что звуки доносились ясно и отчетливо. - Минуточку, дорогая, - сказал Билл. - Что-то странное происходит... Он приблизился к окну, открыл его до самого верха, высунул голову и посмотрел вниз. Дороти присоединилась к нему. Сначала они ничего не заметили, кроме пустой улицы со стоящими машинами. Потом из подъезда дома напротив выбежали мужчина и ребенок. Ребенок? Даже с такого расстояния и в слабом свете выглядел он довольно странно. Мужчина остановился и сильно пнул ребенка, если это, конечно, был ребенок. Молодым показалось, что нога мужчины прошла сквозь малыша. Мужчина опрокинулся - отличный плюх на ягодицы, который был бы смешон в другое время, - затем встал и побежал дальше, а ребенок следом за ним. Один из них что-то говорил, но нельзя было ни разобрать слов, ни определить, кто из двоих говорит, вот только голос совсем не походил на детский. Вскоре они исчезли за углом. С другой стороны, из глубины ночи доносились звуки стрельбы. Однако больше ничего не было видно. Супруги переглянулись. - Билл, что... - начала Дороти. - Может, это начало революции или... или что-то похуже? - Черт возьми, нет. Только не у нас. Хотя... - взгляд его остановился на радиоавтомате. Подойдя к нему, он вынул из кармана горсть монет, нашел среди них четвертак, сунул в отверстие и повернул ручку. Девушка присоединилась к мужу и так они стояли, обнявшись, перед приемником, дожидаясь, пока прогреются лампы. Когда из динамика послышался шум, Билл принялся крутить ручку настройки и скоро раздался голос, громкий и возбужденный. "...Марсиане, наверняка марсиане, - говорил он. - Пожалуйста, не впадайте в панику. Бояться их нечего, однако не пробуйте на них нападать - это ничего не даст. Кроме того, они безвредны. Они не угрожают вашему здоровью и жизни по той же причине, по которой вы не можете быть опасны для них. Повторяю, они безвредны. Повторяю еще раз: вы не сможете им повредить. Ваша рука пройдет сквозь них, как сквозь дым. Пули, ножи и прочее бесполезны по той же причине. Насколько нам известно, никто из них не пытался ранить человека, поэтому соблюдайте спокойствие и не впадайте в панику". Вмешался другой голос, в пух и прах разбивая все только что сказанное, но диктор заговорил громче, чтобы его заглушить: "Да, вот один сидит на моем столе, прямо передо мной, и что-то говорит, но я держу микрофон так близко к губам, что..." - Билл, это все вранье, радиопостановка. Вроде той, о которой мне рассказывали родители... она была лет двадцать назад. Поймай другую станцию. - Хорошо, дорогая, - ответил Билл. - Это наверняка какая-то шутка. - И он повернул ручку. Теперь стал слышен другой голос: "...спокойно, соотечественники! Многие уже поубивали других людей или покалечили, пытаясь убить марсиан, а они, надо сказать, вообще не убивают. Так что не делайте ничего такого и соблюдайте спокойствие. Да, они по всему миру, а не только у нас, в Денвере. Часть нашего персонала прослушивает другие станции, принимая столько, сколько может, и пока нет ни одной, которая не упомянула бы о них, хотя бы и с другого конца мира. Но они не причинят вам вреда. Повторяю: марсиане не причинят вам никакого вреда. Так что нечего волноваться. Минуточку! Один из них уселся мне на плечо - старается что-то мне втолковать, правда я не знаю, что, потому что говорю сам. Попробую предложить ему микрофон и попросить рассеять ваши сомнения. Он не был... гммм... вежлив с нами, однако верю, что когда узнает, что обращается к миллионам слушателей, то будет, гммм... Коллега, не мог бы ты развеять сомнения нашей огромной аудитории?" Заговорил другой голос, более высокий, чем у диктора: "Спасибо, Джонни. Тебе я уже говорил, чтобы ты поцеловал меня в задницу, а теперь рад сказать всем этим твоим миллионам, чтобы..." Радиостанция умолкла намертво. Рука Билла свалилась с плеча Дороти, а ее рука - с его плеча. Широко раскрытыми глазами уставились они друг на друга. Потом Дороти робко произнесла: - Дорогой, попробуй еще с одной станцией. Не может же... Билл Грюдер потянулся к радио, но так и не дотянулся. Кто-то за их спинами произнес: - Привет, Джонни. Привет, киска. Они обернулись и увидели сами знаете кого. Закинув ногу на ногу, он сидел в проеме окна, из которого несколько минут назад они выглядывали на улицу. Никто не произнес ни слова, и так прошла целая минута. Ничего не происходило, только ладонь Билла нашла ладонь Дороти и стиснула ее. Марсианин широко улыбнулся им. - Языки проглотили, да? Билл откашлялся. - Это не иллюзия? Ты действительно мар... марсианин? - О, Аргес, ну и тупой же ты, Джонни. Мало тебе того, что говорили по радио? - Ах ты, чертов... Когда он выпустил руку жены и направился к окну, Дороти схватила его за рукав. - Билл, успокойся. Помнишь, что говорили по радио? Билл Грюдер сдержался, но метнул на марсианина испепеляющий взгляд. - Ну, ладно, - сказал он. - Чего ты хочешь от нас? - Ничего, Джонни. С какой стати мне от вас чего-то хотеть? - Ну так убирайся к дьяволу! Нам компания ни к чему. - Может, вы молодожены? - Мы поженились сегодня после полудня, - гордо сообщила Дороти. - Вот здорово, - обрадовался марсианин. - Тогда я и вправду кое-чего хочу. Слыхал я о ваших мерзких любовных обычаях, а теперь смогу и увидеть. Билл Грюдер освободился из рук жены и энергично прошел в другой конец комнаты. Там он протянул руки к марсианину, сидевшему на подоконнике... и повалился вперед, едва не вылетев при этом в открытое окно. - Спокойно, спокойно, - сказал марсианин. - Цыпа-цыпа. Билл вернулся к Дороти и обнял ее, гневно посматривая в сторону окна. - Черт возьми, - сказал он, - там его нет. - Это тебе так кажется, дубина, - откликнулся марсианин. - Все так, как говорили по радио, Билл. Но помни, он тоже не может причинить нам вреда. - Он уже причиняет. Самим своим существованием. - Вы знаете, чего я жду, - заметил марсианин. - Если хотите, чтобы я ушел поскорее, не стесняйтесь. Сначала снимите одежды, ладно? Ну, раздевайтесь же. Билл снова шагнул вперед. - Ты, маленький зеленый... Дороти остановила его. - Билл, дай я попробую по-другому. Выйдя из-за спины мужа, она умоляюще посмотрела на марсианина. - Ты ничего не понимаешь. Мы... мы занимаемся любовью, только когда остаемся наедине. Мы не можем и не будем этого делать, пока ты не уйдешь. Прошу тебя, уходи. - Чепуха, киска. Я останусь. И остался. Три с половиной часа сидели они на краешке кровати, пытаясь не обращать внимания на марсианина. И разумеется, не говоря друг другу, что хотят его пересидеть, ибо знали уже, что это еще больше утвердило бы марсианина в его намерениях. Время от времени они разговаривали или пытались разговаривать, но то была не очень-то умная беседа. Порой Билл подходил к радио, включал его и крутил настройку, надеясь что кто-то нашел способ разделаться с марсианами или давал конструктивные советы вместо призывов соблюдать спокойствие и не поддаваться панике. Билл в панику не ударился, но и спокойным его назвать было нельзя. К сожалению, одна станция походила на другую - все производили впечатление сумасшедших домов, охваченных анархией... за исключением тех, что молчали. И никто не придумал, как вести себя с марсианами. Иногда читали заявление президента Соединенных Штатов, председателя Комиссии по Атомной Энергии или какой-нибудь не менее важной персоны. Все эти заявления советовали людям соблюдать спокойствие и не волноваться, напоминая, что марсиане безвредны, и что с ними следует подружиться, если это возможно. Однако ни одна станция не сообщила ни об одном землянине, подружившимся с марсианином. Наконец, Билл в очередной раз плюнул на радио и вернулся на свое место на краю кровати; он совсем забыл, что игнорирует марсианина и пронзил его яростным взглядом. Марсианин как будто вообще не обращал внимания на Грюдеров. Достав из кармана инструмент, похожий на небольшую свирель, он наигрывал на нем различные мелодии... если конечно, это были мелодии. Звучали они невыносимо и не вписывались ни в какую земную музыкальную форму. Как будто десяти котам разом откручивали хвосты. Порой он откладывал свирель и, ничего не говоря, поднимал на них взгляд, что раздражало больше любых слов. В час ночи терпение Билла Грюдера лопнуло. - К черту! - сказал он. - В темноте он ничего не увидит. Если я опущу шторы и погашу лампу... - Дорогой, - обеспокоенно спросила Дороти, - откуда нам знать, что он не видит в темноте? Кошки и совы, например, видят. Билл заколебался, но только на секунду. - Вздор! Даже если он видит в темноте, то ничего не увидит сквозь одеяло. Мы можем даже раздеться в постели. Он подошел к окну и с треском захлопнул его, а потом опустил штору, испытыв злорадное удовлетворение, когда рука его прошла сквозь марсианина. Опустив вторую штору, он погасил свет и ощупью вернулся к постели. И хотя необходимость соблюдать тишину несколько сковывала молодоженов и они не позволяли себе даже шепота, все-таки это была настоящая брачная ночь. Впрочем, они были бы менее довольны - кстати, назавтра так оно и получилось - если бы знали (об этом всем стало известно в течение одного-двух дней), что марсиане видят не только в темноте, но и сквозь одеяло. И даже сквозь стену. Способность видеть в Х-лучах или, что более вероятно, некоторое особое умение вроде квимения, позволяла им видеть сквозь любые твердые тела. Причем очень хорошо: они могли прочесть мелкий шрифт на свернутых документах в задвинутых ящиках и запертых сейфах. Они могли читать письма и книги, не открывая их. С момента, когда это стало известно, люди поняли, что уже никогда не смогут быть уверены в своем одиночестве, пока черти не заберут марсиан. Даже если ни одного из них нет рядом с вами, он может затаиться в соседней комнате или снаружи здания и смотреть на вас сквозь стену. Впрочем, мы забегаем вперед, поскольку очень немногие люди узнали или догадались об этом в первую ночь, Хотя Люк Деверо должен бы был это понять, когда марсианин прочел письма от Розалинды, лежавшие в запертом чемодане, он тогда не знал еще, что марсианин просто не мог открыть чемодан и рыться в его вещах. Потом же, когда появилась возможность сопоставить факты, состояние Люка не позволяло ему сопоставлять что бы то ни было с чем бы то ни было. И в ту первую ночь, прежде чем большинство людей узнали об этом, марсиане увидели многое. Особенно те - а их были миллионы, - которые вкзимили в спальни с погашенными лампами и выказали достаточно любопытства ко всему, что в них творилось, чтобы какое-то время помалкивать. Второй по популярности спорт Америки для закрытых помещений получил той ночью куда более сильный удар - заниматься им стало просто невозможно. Вот, к примеру, что произошло с группой покеристов, игравших по четвергам у Джорджа Келлера, что жил на побережьи, в нескольких километрах к северу от Лагуны, в Калифорнии. Джордж был холостяком и пенсионером, он жил там круглый год. Остальные тоже жили в Лагуне; одни ходили на работу, другие владели магазинами. В тот четверг их было шестеро вместе с Джорджем. В самый раз на хорошую игру, а все они играли хорошо, и ставки были достаточно высоки, чтобы проигравшие оказались на мели. Насчет ставок решают обычно раздающие, но они, как правило, выбирают либо обычный покер, либо открытый с пятью картами - и никогда втемную. Для этих мужчин покер был скорее ритуалом, чем пороком. Четверговые вечера с восьми до часа ночи - а иногда и до двух - были смыслом их жизни, минутами счастья, согревавшими их в остальные дни и вечера. Пожалуй, нельзя назвать их фанатиками, зато адентами - в самый раз. В пять минут девятого они уже сидели в одних рубашках с ослабленными или снятыми галстуками вокруг большого стола в гостиной, готовые начать игру, как только Джордж протасует новую колоду, которую как раз распечатывал. Все купили жетоны и перед каждым стояли бокалы или открытые банки пива. Пили они неизменно, однако всегда умеренно, чтобы не повредить игре. Джордж закончил тасовать и раскидал карты, вскрывая их, чтобы проверить, кто получит валета и будет раздавать первым. Выпало Джерри Диксу, главному кассиру местного банка. Дике раздал карты и сам выиграл первый круг с тройкой десяток. Однако кон был невелик - только Джордж остался в игре и прикупал карты вместе с ним. К тому же Джордж не мог даже объявить игру; он получил с раздачи пару девяток и не прикупал ничего. Следующий по очереди Боб Тримбл, хозяин магазига канцелярских товаров, собрал карты для новой раздачи. - Деньги на кон, парни, - объявил он. - Теперь пойдет веселей. Каждый что-нибудь получит. В углу комнаты тихо мурлыкало радио. Джордж Келлер любил музыкальный фон и знал, какие станции ловить вечером в четверг. Тримбл раздал карты. Джордж взял со столика свои и увидел две пары - семерки и тройки. Слишком слабо, чтобы открывать при первом же слове; кто-нибудь мог бы его перебить. Если вскроет другой игрок, он сможет остаться в игре и. прикупить карту. - Подожду, - сказал он. Еще двое спасовали, после чего Уэйнрайт - Гарри Уэйнрайт, директор небольшого универмага - открыл красным жетоном. Дике и Тримбл вошли, не перебивая его, и Джордж поступил точно так же. Те, что спасовали между Джорджем и Уэйнрайтом, пасанули снова. Это оставило в игре всего четверых и дало возможность Джорджу дешево прикупить пятую карту к двум малым парам; если сделать из них фул, то можно и выиграть. Тримбл снова взял колоду в руки. - Сколько карт, Джордж? - Минуточку, - неожиданно ответил Джордж. Повернув голову, он слушал радио. В этот момент оно не передавало музыки, и он вдруг осознал, что так продолжается уже несколько минут. Кто-то говорил, причем очень эмоционально, как в рекламе; собственно, голос был на грани истерики. Кроме того, близилась четверть девятого и, если шла передача, на которую Джордж настроился, это должен быть "Час в мире звезд", прерываемый для рекламы только один раз, в половине девятого. Может, это срочное сообщение - объявление войны, предупреждение о бомбардировке или что-то подобное? - Минуточку, Боб, - повторил Джордж, кладя карты на стол и вставая со стула. Подойдя к радио, он прибавил громкость. "...маленькие зеленые человечки расхаживают по нашей студии и зданию станции. Говорят, что прибыли с Марса. О них сообщают отовсюду. Однако, не волнуйтесь - они не могут причинить вам вреда. Они абсолютно безвредны, потому что вы не можете коснуться их тела; ваша рука или то, чем вы в них бросите, проходит сквозь них, словно их вовсе нет, а они по той же причине не могут коснуться вас. Так что перестаньте..." Ну, и так далее. Слушали уже все шестеро. Потом Джерри Дике заметил: - Что за черт, Джордж? Ты прервал игру из-за какой-то научной фантастики? - Ты уверен, что это постановка? - спросил Джордж. - У меня было настроено на "Час в мире звезд". На музыку. - Верно, - вставил Уолт Грейнер. - Минуту или две назад играли вальс Штрауса. "Венский лес", если не ошибаюсь. - Попытайся на другой волне, Джордж, - предложил Тримбл. Но едва Джордж успел коснуться ручки настройки, как радио вдруг умолкло. - Черт, - пробормотал он, крутя ручки. - Надо же было лампе перегореть именно сейчас. Нет даже фонового шума. - Может, это сделали марсиане? - предположил Уэйнрайт. Продолжим, Джордж, пока карты не остыли. Они у меня так и рвутся сорвать банк. Джордж никак не мог решиться. Наконец посмотрел на Уолта Грейнера. Все пятеро приехали из Лагуны в машине Грейнера. - Уолт, - обратился к нему Джордж, - у тебя в машине есть радио? - Нет. - Вот дьявол! К тому же у меня нет телефона - эта чертова телефонная компания не желает ставить столбы так далеко от... А, ладно, хватит! - Если это тебя всерьез беспокоит, Джордж, - заметил Уолт, - мы все можем быстренько смотаться до города. Или только мы с тобой, а остальные пусть играют. Это не займет много времени. Можно будет потом посидеть подольше, чтобы возместить утрату. - Если не наткнемся по дороге на космический корабль, полный марсиан, - вставил Джерри Дике. - Бред! - воскликнул Уэйнрайт. - Джордж, твое радио просто перенастроилось на другую станцию. - Мне тоже так кажется, - сказал Дике. - Да и что с того, если где-то поблизости есть марсиане? Почему бы им самим не заглянуть сюда, если они хотят с нами познакомиться? Это наш покерный вечер, господа. Играем в карты, и пусть жетон идет к жетону. Джордж Келлер вздохнул. - Ну, ладно... - согласился он. Вернувшись к столу, он сел, взял в руки карты и посмотрел в них, чтобы вспомнить, что там есть. Ах да, семерки и тройки. И его очередь прикупать. - Сколько? - спросил Тримбл, поднимая колоду. - Одну, - ответил Джордж, сбрасывая лишнюю карту. Однако Тримбл так и не подал ему новую. Внезапно с другой стороны стола Уолт Грейнер произнес каким-то странным голосом: - Господи Боже! Все на мгновенье замерли. Потом уставились на него и тут же быстро повернулись, чтобы увидеть, на что он пялится. Марсиан было двое. Один сидел на лампе, стоявшей на полу, другой стоял на приемнике. Джордж Келлер, хозяин дома, первым пришел в себя, может, потому, что почти поверил в сообщение, переданное по радио. - П-привет, - неуверенно сказал он. - Привет, Джонни, - ответил марсианин с лампы. - Слушай, бросай-ка ты карты. - Да? - Точно говорю, Джонни. У тебя семерки и тройки, и ты купишь до фула, потому что сверху лежит семерка. Тут вмешался второй марсианин: - Это просто, Джонни. Ты отдашь штаны за свой фул, потому что вот этот субчик... - он указал на Гарри Уэйнрайта, открывающего торговлю, - ...вошел с тремя вальтами, а вторая карта в колоде - валет. У него будет каре. - Можешь сыграть и убедиться, - добавил первый марсианин. Гарри Уэйнрайт поднялся и бросил на стол перевернутые карты - в том числе три валета. Вытянув руку, он взял колоду у Боба Тримбла и вскрыл две первые карты. Это были семерка и валет. Как и было сказано. - Думал, мы тебя дурим, да, Джонни? - спросил первый марсианин. - А-а, чтоб тебя... - Уэйнрайт двинулся к ближайшему марсианину, под рубашкой его перекатывались мускулы. - Успокойся! - окликнул его Джордж Келлер. - Гарри, помнишь сообщение по радио? Ты не сможешь их выкинуть, если не можешь коснуться их тела. - Верно, Джонни, - признал марсианин. - Покажешь себя даже большим болваном, чем всегда был. Опять встрял второй: - Что ж вы не садитесь играть? Мы вам поможем, всем играющим. Тримбл поднялся. - Один твой, Гарри, - со злостью бросил он. - Я возьму второго. Если радио сказало правду, мы не сможем их выбросить. Но попытаться не мешает... Не помешало. Но и не помогло. Во всех странах в ту ночь - или в тот день, если говорить о восточном полушарии, - максимальные людские потери были среди солдат. На всех военных объектах караулы применили оружие. Одни часовые кричали: "Стой, кто идет!" а потом стреляли, но большинство открывало огонь сразу и палило до опустошения магазинов. Марсиане смеялись, да еще и подзуживали их. Солдаты, не имевшие под рукой оружия, побежали за ним. Некоторые взяли гранаты. Офицеры использовали пистолеты. В результате среди солдат началась жуткая бойня, а марсиане пострадали разве что от грохота. Самые же страшные моральные муки испытывали офицеры, ответственные за секретные военные объекты. В зависимости от остроты своего ума они быстро или медленно понимали, что нет больше никаких секретов. Только не от марсиан. А поскольку марсиане обожали сплетничать, то и вообще ни от кого. Дело даже не в том, что они интересовались военными делами как таковыми. В сущности, на них не произвели никакого впечатления ни дислокация установок для запуска ракет с ядерными боеголовками, тайных складов атомных и водородных бомб, ни знание секретных документов и тайных планов. - Слабовато, Джонни, - сказал один из марсиан, сидя на столе генерала, командующего базой Эйбл, в те времена наглухо засекреченной. - Слабовато. Со всем, что у тебя есть, ты не справишься даже со стойбищем эскимосов, если они будут знать, как вахрать. А мы можем их научить, учитывая все ваши игрушки. - А что такое это ваше вахрание?! - рявкнул генерал. - Не твое собачье дело, Джонни. - С этими словами марсианин повернулся к одному из своих; всего в кабинете их было четверо. - Эй! - позвал он. - Квимим к русским, посмотрим, что есть у них. А заодно расскажем им кое-что. Двое марсиан исчезли. - Послушай, - сказал третий четвертому, - вот это цирк! И принялся читать вслух сверхсекретный документ из запертого сейфа в углу комнаты. Его коллега презрительно рассмеялся. Генерал тоже рассмеялся, но без презрения. Он так и смеялся, пока два адъютанта тихонько выводили его. Пентагон превратился в сумасшедший дом, равно как и Кремль, хотя, надо признать, ни одно из этих зданий особо не привлекло к себе марсиан. Марсиане были так же беспристрастны, как и вездесущи. Никакие места не интересовали их больше других. Белый ли Дом, публичный ли - не имело значения. Ничто не интересовало их больше или меньше, будь то объекты в Нью-Мексико, где строилась космическая база, или подробности сексуальной жизни беднейшего кули из Калькутты. И повсюду, всеми возможными способами, они нарушали приватность. Я сказал "приватность"? Она просто перестала существовать. И, разумеется, стало понятно, даже в ту первую ночь, что пока марсиане будут развлекаться, не будет покоя, не будет конфиденциальности ни в личных делах, ни в интригах правительств. Их интересовало все, что касалось нас - индивидуально или в общем - все их смешило или вызывало отвращение. Предметом исследований марсианской расы был человек. Животные сами по себе не интересовали их, однако они охотно пугали и дразнили животных, если это доставляло людям неприятности или прямой вред. Лошади особенно боялись марсиан, и езда верхом - будь то ради спорта или ради передвижения - стала не то что бы опасна, а просто невозможна. Только самые легкомысленные осмеливались, пока марсиане пребывали среди нас, доить корову, если та не была крепко связана. Собаки обезумели; многие из них покусали своих хозяев и те прогнали их прочь. Только кошки привыкли к марсианам и воспринимали их спокойно и хладнокровно. Впрочем, кошки всегда были сами по себе. ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПЕЙЗАЖ С МАРСИАНАМИ Итак, марсиане остались, и никто понятия не имел, надолго ли. Судя по тому, что мы о них узнали, они вполне могли остаться здесь навсегда. Это было не наше собачье дело. Немного удалось узнать о них, кроме того, что стало очевидно после первых дней их пребывания. Внешне они почти не различались. Хоть и не совсем одинаковые, марсиане походили друг на друга куда больше, чем люди одной расы и пола. Единственное, в чем проявлялись заметные различия, так это в росте; самый высокий марсианин был около метра, самый маленький - семьдесят сантиметров. У людей было несколько мнений относительно такой разницы в росте. Одни считали, что все пришельцы являются взрослыми самцами, и разница в росте для марсиан так же естественна, как и для людей. Другие утверждали, что разница в росте свидетельствует о разнице в возрасте. Возможно, все они и были взрослыми самцами, но у марсиан, мол, рост не кончается с достижением зрелости, значит низкие относительно молоды, а высокие - постарше. Третьи же думали, что высокие особи были мужчинами, а низкие - женщинами, и что отличия между полами у марсиан, когда они были одеты, проявлялись только в росте. Поскольку же никто не видел раздетого марсианина, эту гипотезу, как и все иные, нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть. Наконец, выдвигалась теория, что марсиане в половом смысле были одинаковы, обоеполы, или вообще не имели никаких полов в нашем понимании, а размножались партеногенезом или каким-то иным образом, которого мы просто не можем себе представить. Из того, что мы узнали, они могли расти хоть на деревьях, как кокосовые орехи, и падать, когда созревали, уже взрослыми и разумными, готовыми противостоять своему миру или оказаться среди нас и насмехаться над нашим. В таком случае самые маленькие могли быть в определенном смысле новорожденными, только что упавшими с дерева, но такими же недружелюбными, как большие и старшие особи. Если меньшие не были молодым поколением, значит, мы вообще не видели марсианят. Мы так никогда и не узнали, что они ели и пили, не узнали даже, ели ли они и пили ли вообще. Разумеется, они не могли употреблять земную пищу, не могли ее даже взять в руки или прикоснуться к ней - по той же причине, по которой мы не могли коснуться марсиан. Большинство людей считали, что поскольку квимение - процесс мгновенный, марсиане просто квимили на Марс, когда испытывали голод или жажду. Или когда хотели спать, если, конечно, нуждались во сне, поскольку никто из людей не видел спящего марсианина. Мы знали о них на удивление мало. У нас даже не было уверенности, что они находились здесь в своем истинном виде. Многие люди, особенно ученые, утверждали, что нематериальная и лишенная телесности форма жизни, существовать никоим образом не может. По их мнению, мы видели не самих марсиан, а лишь их изображения, а марсиане, имея тела такие же плотные, как и у нас, оставляли их на своей планете, возможно, в состоянии летаргии. Квимение же - это просто способность проецировать астральное тело, видимое, но не осязаемое. Теория эта объясняла многое, если не все, но оставался один неясный момент, что признавали даже самые ярые ее сторонники. Как нематериальное видение может говорить? Звук это вибрация воздуха или иных частиц, а значит, простое изображение, которого на самом-то деле вроде как и нет, не могло бы издавать звуки. Однако марсиане издавали их, да еще как. Настоящие звуки, а не слуховые впечатления в мозгу слушателя; это доказывали магнитофонные записи. Они разговаривали по-настоящему, а также стучали в двери, хотя и крайне редко - марсианин, в тот вечер стучавший в дверь Люка Деверо, был исключением. Большинство квимило безо всякого стука прямо в гостиные, спальни, телестудии, ночные клубы, рестораны - чудесные сцены разыгрывались в тот вечер в ресторанах и барах - в тюрьмы, казармы, иглу... словом всюду. Они отчетливо запечатлевались на фотографиях, в чем убедился бы Люк Деверо, если бы отдал проявлять свою пленку. Были они тут во плоти, нет ли - марсиане были непрозрачны для света. Но не для радара, и ученые из-за этого рвали волосы на головах. Марсиане утверждали, будто не имеют имен или хотя бы номеров, говорили также, что имена - это абсурд. Никто из них никогда не обратился к человеку по имени. В Соединенных Штатах каждому мужчине они говорили "Джонни", каждой женщине "киска", в других местах употребляли местные аналоги. В единственной области проявляли они невероятные способности - в языкознании. Марсианин Люка не врал, утверждая, что может изучить любой язык в течение часа или около того. Марсиане, оказавшиеся среди различных примитивных племен, на языках которых не было радиопередач, поначалу не знали ни слова, но через час могли говорить без ошибок, а через несколько - бегло. И на каком бы языке марсиане ни говорили, они пользовались идиоматическими и даже жаргонными выражениями без той неловкости, которая характерна для людей, только что выучивших чужой язык. Многие выражения, входившие в их лексикон, наверняка были почерпнуты не из радиопередач. Впрочем, это легко объяснить: в первые несколько секунд после своего появления марсиане (по крайней мере большая их часть) могли получить всестороннее образование по части проклятий. Марсианин, прервавший спектакль "Ромео и Джульетта" по телевидению своим вульгарным комментарием монолога Ромео в сцене у балкона, несомненно, сначала приквимил в забегаловку, но через несколько секунд, встретив там слишком много собратьев, нашел себе более благодатное угодье. В умственном развитии марсиане отличались друг от друга еще меньше, чем физически, хотя и здесь отмечались некоторые вариации: одни были хуже других. Однако каждый в отдельности и все они вместе были агрессивны, болтливы, брюзгливы, враждебны, вульгарны, грубы, дерзки, ехидны, жалящи, зловредны, злы, испорчены, капризны, колки, любопытны и любовь ломающи. Они были маниакальны, мерзки, наглы, надменны, назойливы, насмешливы, отвратительны, паскудны, подлы, похабны, пренебрежительны, раздражающи, сварливы, склочны, твердолобы, упрямы, фальшивы, хамовиты, цепки, чванливы, шельмоваты, щеголеваты, эгоистичны, юродливы и язвительны. Одинокий и подавленный - рядом не было ни одного марсианина, иначе он совсем уж впал бы в депрессию - Люк Деверо неторопливо распаковывал два чемодана в номере дешевого пансионата, куда только что вселился. Кончалась вторая неделя с Вечера Прибытия. Пятьдесят шесть долларов отделяли Люка от голода. Он приехал в Лонг-Бич в поисках работы - любой работы, которая позволила бы ему есть и впредь, когда уже исчезнут эти пятьдесят шесть долларов. Он отказался от попыток писать, по крайней мере, пока. В некотором смысле ему повезло, здорово повезло. Ему удалось сдать собственную холостяцкую квартиру в Голливуде, которую он лично обставил и которая обходилась ему в сто долларов ежемесячно. Он взял за нее тоже сто долларов, поскольку сдал вместе с обстановкой. Это позволило сократить расходы на жизнь и сохранить большинство своих вещей и не платить при этом за хранение. Он не сумел бы продать их за сумму, оправдывающую хотя бы хлопоты, тем более, что самыми дорогими вещами были телевизор и радиоприемник, в данный исторический момент бесполезные. Если бы марсиане ушли, они снова обрели бы прежнюю ценность. Вот так он и попал в самый дешевый район Лонг-Бич, имея с собой только два чемодана с одеждой и пишущую машинку... чтобы писать прошения. "Похоже, мне придется написать их много, - печально подумал Люк. - Даже здесь, в Лонг-Бич, жизнь будет трудна". В Голливуде же она была просто невозможна. Голливуд пострадал сильнее всего. Голливуд, Беверли Хиллс, Калвер-Сити - весь киногородок. Лишились работы все, как-то связанные с кино, телевидением и радио: актеры, режиссеры, дикторы, словом - все. Все они плыли в одной и той же лодке, и вдруг эта . лодка утонула. В Голливуде пошла цепная реакция, пострадало и все прочее. Обанкротились тысячи магазинов, салонов красоты, отелей, баров, ресторанов и борделей, клиентуру которых составляли в основном люди кинобизнеса. Голливуд превращался в деревню-призрак. В нем остались лишь те, кто по какой-то причине не сумел выбраться. Не удалось бы выбраться и Люку, разве что пешком, если бы он прождал чуть дольше. Ему подумалось, что нужно бы ехать от Голливуда подальше, чем в Лонг-Бич, но он не хотел расходовать тающие средства на дальнее путешествие. К тому же, дела везде обстояли плохо. По всей стране - кроме Голливуда, тот просто-напросто капитулировал - уже неделю девизом дня было: работаем нормально. В некоторых отраслях это более-менее удавалось. Можно привыкнуть управлять грузовиком с марсианином, насмехающимся над тем, как ты его ведешь, или подпрыгивающим на капоте... и даже если не можешь привыкнуть, по крайней мере можешь кое-как работать. Можно продавать продукты, имея на макушке невесомого, хотя и неснимаемого марсианина, размахивающего ногами перед твоим носом и раздражающего и тебя, и клиентов. Такие вещи действуют на нервы, но работать можно. Но не во всем было так хорошо. Как мы уже видели, первый и самый сильный удар пришелся по индустрии развлечений. Совершенно невозможно стало вести передачи из студий. Хотя заснятые на пленку представления шли в первую ночь нормально - за исключением станций, где техники ударились в панику при виде марсиан, - все телепрограммы в прямом эфире были прерваны почти разом. Марсиане обожали мешать прямым передачам, как телевизионным, так и радио. Некоторые теле- и радиостанции закрылись на время осады... или навсегда, если бы марсиане так и остались на Земле. Другие продолжали передачи, используя ранее отснятые материалы, однако было ясно, что людям скоро надоест смотреть и слушать старые программы... даже когда временное отсутствие марсиан в их гостиных позволяло посмотреть и послушать что-то без помех. Вот почему никто в здравом уме не покупал нового телевизора или приемника, в связи с чем очередные тысячи людей потеряли работу: все занятые в производстве и продаже телевизоров и радиоприемников. А также те тысячи, что работали в театрах, концертных залах, на стадионах и в других местах массового развлечения. Массовые развлечения вообще приказали долго жить: массы людей, собиравшиеся в одном месте, привлекали туда массы марсиан и то, что должно было развлекать людей, развлекало марсиан. Не у дел остались игроки в бейсбол, кассиры, охранники, борцы, кинооператоры... Да, для всех наступили тяжелые времена. Великая Депрессия тридцатых годов теперь казалась эпохой процветания. "Да, найти работу будет очень нелегко, - подумал Люк. Чем скорее я этим займусь, тем лучше." Нетерпеливо швырнул он в ящик несколько последних вещей, заметив с удивлением, что среди них была и майка Марджи с эмблемой YWCA. Зачем он ее-взял? Люк коснулся щеки, чтобы вспомнить, побрился ли, провел по волосам складной расческой и вышел из комнаты. Телефон стоял внизу, на столе. Люк сел на стол и придвинул телефонную книгу. Для начала - две газеты, что издаются в Лонг-Бич. Не потому, что он надеялся на успех, просто журналистика была наименее обременительным занятием, которое пришло ему в голову, и ничто, кроме нескольких даймов за разговор, не мешало попробовать. Кроме того, он знал Хэнка Фримена из "Ньюс", он мог помочь. Люк набрал номер "Ньюс". На станции сидел марсианин, он заигрывал с телефонисткой и путал соединения, кстати, не без успеха. Но наконец Люку удалось связаться с Хэнком. Тот работал в отделе городских новостей. - Хэнк, это Люк Деверо. Как дела? - Чудесно, если тебя не волнует то, что ты говоришь. Как с тобой обходятся зеленые? - Пожалуй, не хуже, чем с другими. Кроме того, что я ищу работу. Есть шансы попасть в "Лос-Анджелес Ньюс"? - Ноль целых ноль десятых. Список кандидатов на все возможные должности тянется отсюда и до Нью-Йорка. Многие с опытом работы в газете ушли когда-то из редакций на радио или телевидение. А ты когда-нибудь имел дело с прессой? - Мальчишкой развозил газеты. - Это тоже не требуется. Извини Люк, но нет ни единого шанса. Дела идут так плохо, что приходится снижать зарплату. Когда я вижу, сколько знаменитостей пытаются втиснуться к нам со всех сторон, то сам боюсь лишиться работы. - Приходится снижать зарплату? По-моему, газеты, освободившиеся от конкуренции радио, должны процветать. - Тиражи-то растут, но доходы газет зависят не от тиражей, а от объявлений, а их все меньше. Столько людей оказались без работы и бол