лектроники; он приводил в терминал по очереди всех оставшихся в живых членов экипажа и скармливал компьютеру все знания, которыми те располагали. Ни единой крупице информации нельзя было дать пропасть, начиная с того, как собрать или отремонтировать синтезатор пищи, и кончая тем, как изготовить или починить застежку-молнию. "Вот, - думал он, не скрывая торжества, - теперь в моем компьютере наследие всей нашей технологической цивилизации - в целости и сохранности, потомкам достаточно будет руку протянуть. Мне этого уже не увидеть, да и Морэю, наверно, тоже; не исключено, что и нашим детям будет еще не до того. Но когда-нибудь мы перерастем стадию, каждодневной борьбы за существование - вот тогда-то оно и пригодится, это знание; это наследие. Разумеется, оно пригодится и сейчас; если в госпитале вдруг потребуется узнать, как лечится опухоль мозга, или на кухне - как глазуровать глиняный горшок; и когда Морэй столкнется с проблемами в организации своего общества, - а это неизбежно произойдет - ответы будут здесь. В его распоряжении будет вся мировая история, так что мы сможем миновать все тупиковые пути и напрямик выйти на дорогу, ведущую к развитой технологии и когда-нибудь к звездам - чтобы возвратиться в лоно космической цивилизации; не копошиться на одном жалком шарике, а простираться, как ветви гигантского дерева - от звезды к звезде, от вселенной к вселенной. Пусть даже все мы умрем, но то, что сделало нас людьми, останется в неприкосновенности; и когда-нибудь мы вернемся. И заявим свои права". Он лежал и прислушивался к доносящимся из нью-скайского концертного зала звукам далекого пения; лежал в куполе терминала, ставшем для него всем. Появилась расплывчатая, неоформленная мысль, что надо бы встать; одеться, пойти в Нью-Скай и присоединиться к поющим. _У них тоже есть, что сохранять_. Ему вспомнилась милая рыжая девчушка, с которой его так мимолетно свело общее безумие; которая - подумать только! - ждет теперь от него ребенка. Она была бы рада его увидеть; да и, что ни говори, он ощущает некую ответственность - несмотря на то, что бросила его к ней в объятия безумная (в прямом смысле), животная страсть... Его всего передернуло. Но она вела себя нежно и с пониманием, и он оставался перед ней в долгу - за то, что использовал ее и даже думать забыл. Как там ее звали? Как-то очень странно и красиво... _Фиона_. Наверняка гаэльское имя. Он поднялся с постели, нашаривая какую-нибудь одежду, но замялся и замер на пороге, рассматривая сквозь приоткрытую дверь ясное небо. Уже поднялись луны, а далеко на востоке начала разгораться лже-заря, гигантская радуга, напоминающая северное сияние, отражающаяся, подозревал Лейстер, от какого-нибудь далекого ледника, которого он никогда не видел; и никогда не увидит; и не больно-то надо. Он вдохнул полной грудью, принюхиваясь к ветру, и у него шевельнулось страшное подозрение. В прошлый раз они уничтожили корабль; на этот раз очевидная цель их - он и дело его жизни. Он захлопнул дверь и запер замок на два оборота; потом задвинул массивный засов, вытребованный недавно от Морэя. На этот раз он не подпустит к компьютеру никого; даже тех, кому доверяет как себе самому. Даже Патрика. Даже Камиллу. - Лежи спокойно, милая. Видишь, луны уже скрылись, скоро утро, - пробормотал Рэйф. - Как тут тепло, под звездами, на ветру. Камилла, почему ты плачешь? Она улыбнулась в темноте. - Я не плачу, - тихо сказала она. - Я думаю о там, что когда-нибудь мы откроем океан... и много островов... не зря же мы слышали сегодня все эти песни - и наши дети будут петь их там. - Камилла, ты тоже полюбила этот мир? - Полюбила? Не знаю, - ровно произнесла она, - в любом случае, это ведь наш мир. Мы не обязаны любить его. Просто надо как-то научиться здесь жить. Не на наших условиях - на его. По всему базовому лагерю земляне испытывали беспричинную радость или страх и пили ветер безумия; ни с того, ни с сего женщины вдруг начинали рыдать или разражались хохотом, не в силах потом объяснить, что им так смешно. Отец Валентин, спавший в своей хижине, проснулся, тихо спустился с горы, незамеченным проскользнул в нью-скайский концертный зал и смешался с ликующей толпой. Когда ветер утихнет, он снова станет затворником; но поймет, что никогда больше не будет совсем одинок. Хедер и Юэн, которым этой ночью выпало дежурить в госпитале, взявшись за руки, смотрели, как в безоблачном небе поднимается красное солнце. Безмолвное экстатическое созерцание неба (тысяча рубиновых искр, ослепительный поток света, гонящий прочь темноту) оборвал донесшийся из-за спины крик; пронзительный, стонущий вопль муки и ужаса. И со своей койки к ним метнулась девушка, потерявшая голову от внезапного приступа чудовищной боли и хлынувшей потоком крови. Юэн взял ее на руки и уложил обратно на койку, пытаясь внушить ей спокойствие и силу ("Ты можешь преодолеть это! Борись! Сопротивляйся!"), но замер, остановленный тем, что увидел в ее расширенных от ужаса глазах. Хедер сочувственно тронула его за плечо. - Нет, - сказала она, - нечего и пытаться. - О Боже, Хедер, я не могу, я просто не могу так! Я не вынесу... - Помогите, - умоляла девушка, - пожалуйста, помогите мне, помогите... Хедер уселась на край койки и привлекла девушку в объятия. - Нет, милая, - нежно проговорила она, - мы не можем тебе помочь, ты умрешь. Не бойся, Лаура, милая, это будет очень быстро, и ведь мы с тобой. Не плачь, милая, не плачь, бояться нечего... - Так она шептала девушке на ухо, крепко обнимая ее, гладя по волосам, впитывая ее страх до последней капли, пока та наконец не затихла, прижавшись щекой к плечу Хедер. Так они и сидели втроем, и неизвестно, кто плакал горше, но в конце концов дыхание девушки успокоилось, а потом и вовсе затихло; тогда они осторожно уложили ее на койку, прикрыли простыней и, скорбно держась за руки, удалились под лучи восходящего солнца и тогда уж выплакались всласть. Капитан Гарри Лейстер увидел, что начинается рассвет, и потер покрасневшие веки. Всю ночь он не сводил глаз с консоли компьютера, сторожа единственный шанс для этого мира не скатиться к варварству. Незадолго до рассвета ему показалось, что из-за двери его зовет Камилла, но наверняка это ему пригрезилось. (_Когда-то она разделяла его порыв. Что случилось?_) И вот теперь, то ли в дреме, то ли в трансе, перед мысленным взором его двигалась процессия странных существ, похожих на людей, но не людей, поднимающихся в красное небо на своих странных кораблях и столетия спустя возвращающихся. (_Что искали они среди звездных миров? Почему не нашли?_) Может быть, поиск бесконечен? Или замыкает полный круг и возвращается к началу? "Но у нас есть фундамент, на котором можно строить. История целого мира. _Другого мира. Не этого. А годятся ли для этого мира ответы мира другого?_ Знание - всегда знание, - яростно напомнил он сам себе. - Знание - это сила, которая может спасти их... _...или уничтожить_. Разве после долгой борьбы за существование им не захочется прийти на готовенькое, воспользоваться старыми ответами и попытаться воспроизвести исторический путь, уже заведший один мир в тупик - здесь, на другой планете, с куда более хрупкой экологией? Вдруг когда-нибудь они уверуют - как я верил всю жизнь - что компьютер знает ответы на все вопросы? _А что, не так?_" Он встал и подошел к двери купола. Смотровое окошко (специально, по погоде, сделанное совсем крошечным) распахнулось, когда Лейстер отщелкнул шпингалет, и впустило в купол первые утренние лучи красного светила. "Это не мое солнце. Это их солнце. Когда-нибудь они разгадают его тайны. С моей помощью. В результате моей единоличной борьбы за сохранение наследия истинного знания, целой технологии, способной вернуть их к звездам". Он глубоко вдохнул и стал молча прислушиваться к звукам этого мира. К шуму ветра в кронах деревьев, к журчанью ручьев, к зверям и птицам, живущим под пологом леса своей таинственной жизнью, к неведомым пришельцам, которых когда-нибудь встретят его потомки. И варварами его потомки не будут. Потому что в их распоряжении будет знание. Если возникнет у них искушение ступить на внешне заманчивую тропинку, оканчивающуюся на деле тупиком, всегда можно будет проконсультироваться; протянуть руку - и получить готовый ответ. (Но почему в голове у него неумолчно звучат слова Камиллы? "_Это только доказывает, что компьютер не Бог_"). "Разве истина не есть божественное проявление? - неистово потребовал он ответа у себя самого и у Вселенной. - "_И познайте истину, и истина сделает вас свободными_" [Евангелие от Иоанна, 8:32]. (Или закабалит? Может ли одна истина скрывать другую?)" И внезапно жуткое видение представилось ему; ибо мысленный взор его, освободившись от рамок пространства и времени, заглянул далеко вперед, и раскинулось перед ним живое, трепетное будущее. Раса, выученная приходить к этому куполу за правильными ответами, к святыне, которой ведомы все правильные ответы. Мир, в котором нет места дискуссиям, ибо известны все ответы, а что выходит за их рамки, познанию не подлежит. Варварский мир, где компьютеру поклоняются как Богу. Богу. Богу. Богу. И этого Бога он создает собственноручно. "Боже! Спятил я, что ли? Нет, - пришел бесстрастный недвусмысленный ответ. - Нет. Это с момента аварии я был безумен, но теперь пришел в себя. Морэй был с самого начала прав. Ответы, которые хороши для другого мира, здесь бессмысленны. Технология и наука являются технологией и наукой только на Земле. И если мы попытаемся перенести их сюда, один к одному, мы погубим эту планету. Когда-нибудь - не так скоро, как мне этого хотелось бы, но когда-нибудь обязательно - они разовьют технологию, укорененную в почве, камнях и ресурсах этого мира, взошедшую под его солнцем. Может быть, технология эта откроет им путь к звездам, - если им того захочется. Может быть, она откроет им путь через время или в бездонные глубины собственных сердец. Но это будет их путь, не мой. Я не Бог. Не в моих силах сотворить мир по собственному образу и подобию". Все, что удалось спасти с корабля, он когда-то перетащил под купол терминала. Теперь он тихо отыскал среди штабелей то, что ему было нужно, и торопливо принялся соединять одно с другим, а в голове у него крутились старые слова другого мира: Миров и светил бесконечен ход, бесконечен путь мой. Вернувшись к началу, замкнувши кольцо, обретаю покой. Твердой рукой он зажег смоляную свечу и уверенно поднес к кончику длинного фитиля. Услышав взрыв, Камилла и Мак-Аран со всех ног бросились к куполу - как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот взметает к небу фонтан осколков и расцветает огненным цветком. Провозясь какое-то время с массивным засовом, Гарри Лейстер начал осознавать, что выбраться у него не получится. На этот раз не повезло. Еле держась на ногах, он с гордостью обвел взглядом пылающую груду обломков. "Честное состязание, - завертелись в голове бессвязные мысли, - никакой форы... может быть, я все-таки действительно Бог, тот, который прогнал Адама и Еву из рая и перестал подсказывать им ответы, чтобы они сами отыскали свой путь и выросли... ни страхконцов, ни надувных подушек, пусть сами ищут путь, жизнь или смерть..." Он не услышал, как они ломали дверь, и не почувствовал, как его выносят на воздух, но ощутил гаснущим сознанием, что рядом Камилла, и разлепил веки, и встретил сочувственный взгляд ее широко раскрытых голубых глаз. - Я глупый безрассудный старик... - бессвязно зашептал он, чувствуя, как ее слезы капают ему на лицо. - Не надо ничего говорить, - услышал он в ответ. - Я знаю, почему вы это сделали. В прошлый раз мы начали вместе, но не успели... о, капитан, капитан... - Капитан чего? - прошептал он, закрывая глаза. И добавил, уже на последнем дыхании: - Капитана нельзя отправить в отставку. Проще пристрелить... вот я и пристрелил... А потом красное солнце навсегда погасло, рассыпалось галактиками ослепительного света. ЭПИЛОГ От гигантского корабельного корпуса не осталось даже шпангоутов - и те в конце концов отправились на склад; рудное дело будет развиваться на этой планете очень медленно, а с металлами будет очень напряженно еще в течение многих-многих поколений. До сих пор, проходя долиной, Камилла по привычке бросала взгляд на то место, где когда-то лежал разбившийся корабль. Все такой же легкой походкой шла она, следуя едва осознанному предчувствию, но волосы ее уже слегка припорашивала седина. За скальным гребнем высился высокий каменный памятник жертвам аварии; там же находилось кладбище, где жертвы первой жуткой зимы покоились бок о бок с жертвами первого лета и ветров безумия. Поплотнее укутавшись в меховой плащ, она покосилась на один из зеленых холмиков; но это было так давно, что грусть успела притупиться. Спускающийся в долину с холмов Мак-Аран узнал ее издали (по знакомому меховому плащу и клановой юбке) и приветственно помахал рукой. Столько лет прошло, но стоило увидеть Камиллу, и сердце начинало колотиться; а, приблизившись, он взял ее руки в свои и несколько мгновений постоял, ничего не говоря. - С детьми все, в порядке, - наконец произнесла Камилла. - Сегодня утром я была у Мхари. А тебя можно не спрашивать, и так видно, что вылазка была удачной. Продолжая держаться за руки, они зашагали по Нью-Скаю. Их хозяйство располагалось в самом конце улицы; оттуда открывался вид на Восточный пик, из-за которого каждое утро в облаках тумана поднималось красное солнце; на краю участка отдельно стояло маленькое сооружение - метеостанция, за которую отвечала Камилла. Зайдя в гостиную (общую для полудюжины семей), Рафаэль скинул меховую куртку и сразу прошел к огню, Как и большинство колонистов, не носящих кильтов, он предпочитал кожаные брюки и мягкие клетчатые рубашки цветов клана. - Дома никого? - Юэн в госпитале; Джуди в школе; Мак отправился с погонщиками, - ответила Камилла. - А если Тебе не терпится взглянуть на детей, то они все, по-моему, на школьном дворе - кроме Аластэра. Он сегодня у Хедер. Подойдя к окну, Мак-Аран увидел хорошо знакомую треугольную крышу, школы. "Как быстро вытянулись наши дети, - мелькнула у него мысль, - а взглянешь на их мать - и не подумаешь, что четырнадцать лет прошло". Уже подрастали семеро, переживших жуткий зимний холод пятилетней давности. Каким-то образом Мак-Аран с Камиллой вытерпели все перипетии первых тяжелых лет; и хотя у Камиллы были дети от Юэна, Льюиса Мак-Леода и еще от кого-то (от кого именно, Мак-Аран не знал; Камилла, как он подозревал, тоже), двое старших ее детей и двое младших были от него. Самая младшая, Мхари, не жила с ними; за три дня до ее рождения умер при родах ребенок Хедер, и Камилла, никогда не стремившаяся выкармливать ребенка, если была возможность воспользоваться услугами кормилицы, отдала Мхари на воспитание Хедер; когда пришло время отлучать девочку от груди, Хедер не хотела ее отдавать, и Камилла согласилась, чтобы Мхари оставалась у Хедер - хотя навещала ее почти каждый день. Хедер была одной из тех, кому не повезло; за четырнадцать лет она родила семерых, но только один из детей прожил больше месяца. Кровные связи в колонии значили не слишком много; матерью ребенка считалась та, кто о нем заботится, отцом - тот, кто учит. У Мак-Арана были дети еще от трех женщин, и обо всех он заботился одинаково; но больше всего по душе была ему. Лори, странная дочь Джуди, которая уже в четырнадцать лет была выше мамы; полколонии называли ее подменышем, но почти никто не догадывался, кто ее настоящий отец. - Ну что, бродяга, - спросила Камилла, - когда снова в дорогу? - Ну, несколько дней отдохну дома, - отозвался Мак-Аран, обнимая ее за талию, - а потом... мы все-таки хотим найти море. Наверняка где-то на этой планете оно есть. Но сначала... у меня для тебя сувенир. Несколько дней назад обследовали мы одну пещеру - и вот что нашли в скальной породе. Знаю-знаю, ювелирное дело у нас пока совершенно не развито, извлекать их из скалы только лишняя морока - но очень уж они нам с Аластэром приглянулись; в общем, держи - тебе и девочкам. Что-то, кажется мне, есть в этих камешках... Он извлек из кармана пригоршню голубых камней и высыпал Камилле в подставленные ладони; в глазах ее мелькнуло сначала удивление - потом откровенная радость. Тут гурьбой ворвались дети, набросились на Мак-Арана, и тот потонул в море гомона. - Па, можно мне с тобой в следующий раз в горы? Гарри ты берешь, а ему только одиннадцать! - Па, Аланна взяла мое печенье, скажи, чтобы отдала! - Папа, смотри, смотри, как я лезу! Камилла как всегда игнорировала этот бедлам и спокойными размеренными жестами призывала к тишине. - Давайте только по очереди... что у тебя, Лори? Высокая сероглазая девочка с серебристыми волосами подобрала один из голубых кристалликов и стала всматриваться во вспыхивающие внутри звездочки. - У моей мамы есть такой же, - очень серьезно произнесла она. - Можно я тоже возьму? Мне кажется, у меня может получиться с ним работать. - Хорошо, бери, - разрешил Мак-Аран и бросил поверх головы девочки взгляд на Камиллу. Когда-нибудь, когда Лори сочтет необходимым объяснить, они узнают, в чем дело; в одном они могли быть уверены - их странный приемыш никогда ничего не делает просто так. - Знаешь, - сказала Камилла, - у меня такое чувство, что когда-нибудь эти кристаллики станут для всех нас очень важны. Мак-Аран кивнул. Интуиция Камиллы подтверждалась уже столько раз, Что это перестало удивлять; можно было позволить себе подождать. Он подошел к окну и поднял глаза на знакомый силуэт горной цепи на горизонте; воображение унесло его дальше, к равнинам, холмам и неведомым морям. Бледно-голубая луна, напоминающая цветом камешек, в который зачарованно уставилась Лори, тихо выплыла из облаков, клубящихся у вершины горы; и начал моросить мелкий-мелкий дождь. - Когда-нибудь, - проговорил вдруг Мак-Аран, - кто-нибудь, наверно, придумает этим лунам - и этой планете - названия. - Когда-нибудь... - эхом отозвалась Камилла. - Но мы никогда не узнаем, какие. Веком позже планету назвали _Даркоувер_. Но на Земле услышали о них только через две тысячи лет.