Мэрион Зиммер Брэдли. Наследники Хамерфела ----------------------------------------------------------------------- Marion Zimmer Bradley. The Heirs of Hammerfell (1989) ("Darkover" #5). Пер. - А.Булатов. М., "Армада", 1997. OCR & spellcheck by HarryFan, 30 May 2002 ----------------------------------------------------------------------- Бетси, свежему росточку на старом дереве 1 Гроза бушевала над Хеллерами; в небе вспыхивали молнии, и вслед за ними, отражаясь эхом от скал, раздавались оглушительные раскаты грома. Кое-где в разрывах стремительно несущихся облаков обнажалось небо, полыхающее огнем кроваво-красного заката, а возле самого высокого пика повис бледно-бирюзовый серп луны. Вторая луна, фиолетового цвета, находилась в зените, мутным пятном просвечивая сквозь облака. На вершинах гор лежали снега. Тропа обледенела, что сильно затрудняло продвижение маленького рогатого пони. Пожилой мужчина сидел на червине [местное ездовое животное] согнувшись, не обращая внимания на кровь, которая, смешиваясь с дождевыми струями, стекала по груди. Временами с губ путника срывался стон, но он, похоже, сам уже не слышал его. - Он так молод - сын моего господина; и я любил его как собственного... так молод, и - на волосок от смерти... если б мне только удалось вернуться, пока люди Сторна не обнаружили мой побег... Червин поскользнулся на камне, покрытом тонкой ледяной коркой, и чуть было не упал, но сумел удержать равновесие. Зато старик вывалился из седла и, больно стукнувшись о твердую землю, остался лежать, не имея сил подняться и продолжая причитать вполголоса: - Такой молодой, такой молодой... и как мне сообщить об этом его отцу? О, мой господин, мой молодой господин... мой Аларик! Его глаза медленно поднялись к стенам замка, возвышавшегося на скале. Сейчас добраться до него ему было не проще, чем до одной из лун. Веки против воли сомкнулись. Умное животное, обеспокоенное внезапной потерей ноши, продолжая ощущать тяжесть седла, мягко ткнулось носом в тело старика, лежавшего на мокрой, обледенелой дороге. Червин, ощутив присутствие других животных, спускавшихся по крутой тропе, поднял голову и тихо заржал, чтобы привлечь к себе внимание, понимая, что впереди ждут еда, отдых и освобождение от тяжелого седла. Раскард, герцог Хамерфел, услыхал ржание и поднял руку, заставив остановиться следовавший небольшой эскорт. - Харк, что это? - спросил он ехавшего за ним следом слугу. В тусклом свете можно было различить стоящее животное и какую-то бесформенную массу на земле. - Черные боги! Это же Маркос! - воскликнул слуга, стремглав соскочив с червина. Сбежав вниз по крутой тропе, он опустился на колени возле раненого. - Регис! Лексас! Скорее вина и одеяла! - крикнул он, склонившись над стариком и осторожно откидывая его плащ. - Он еще жив! - добавил Харк уже тише, сам едва в это веря. - Маркос, друг сердечный, ответь мне! О боги, как тебя угораздило получить такую рану? Это сделали сторновские канальи? - воскликнул Раскард. Лежащий на земле человек приоткрыл глаза и увидел флягу, поднесенную ко рту. Он глотнул, мучительно закашлялся и глотнул еще раз. - Не надо, Маркос, не говори ничего, - сказал герцог, подойдя к умирающему. Маркос, которого связывали с герцогом Хамерфелом узы более чем сорокалетней службы, понял невысказанный вопрос: "Что с моим сыном? Что с моим Алариком? О боги, я доверил его тебе... и никогда в жизни не сомневался в твоей преданности!.." Телепатический контакт позволил Хамерфелу прочитать мысли находившегося в полубессознательном состоянии человека: "Я верен тебе. Думаю, он еще жив; но люди Сторна напали на нас неожиданно... пустив в каждого по стреле... будь они прокляты..." Герцог взвыл от ярости: - Побери их демоны Зандру! О мой сын, мой сынок! "Нет, старый друг, ты мне ближе родного брата, я не упрекаю тебя... я знаю, что ты защищал его, не жалея собственной жизни..." Слуги начали было испуганно кричать, но он резко осадил их суровой командой: - Возьмите его, и осторожней! Его рана может оказаться несмертельной; если он умрет, вы мне за это ответите! Прикройте одеялом, да, вот так! И дайте ему еще фири... [крепкий напиток] осторожно, смотрите, чтобы он не захлебнулся! Маркос, где лежит мой сын? Я знаю, ты бы не бросил его!.. - Его захватил в плен старший сын Сторна, Фионн... Шепот вновь оборвался, но герцог Раскард мысленно услыхал то, что Маркос не смог произнести: "Я думаю, его сняли с моего тела, посчитав меня мертвым... но я очнулся и пришел рассказать тебе все, пусть даже на это уйдет мой последний вздох..." - Ты не умрешь, друг мой, - мягко произнес герцог, когда его конюх, силач Лексас, осторожно поднял раненого. - Посадите его на моего червина, только осторожно, если не хотите сами отправиться на тот свет. Немедленно обратно в Хамерфел... и побыстрее, а то скоро окончательно стемнеет. Нам надо оказаться в его стенах до наступления ночи. Маркос снова впал в беспамятство, и герцог, проникнув в его сознание, мысленно увидел тело Аларика, перекинутое через седло Фионна, - последняя жертва старинной кровной вражды, полыхавшей между домами Сторнов и Хамерфелов на протяжение пяти поколений, - вражды, истинной причины которой за давностью лет уже никто не помнил. Но Маркос, несмотря на полученную страшную рану, продолжал жить; может, Аларик тоже жив и лишь захвачен в плен ради выкупа? "Если он умрет, то я клянусь - камня на камне не оставлю от Врат Сторна и вырежу всех, в ком течет кровь Сторнов, чтобы ни одного из них не осталось во всей Сотне Царств!" - поклялся Хамерфел. В этот момент отряд ступил на старинный подъемный мост. Когда Маркоса внесли в большой зал и осторожно уложили на грубую скамью, герцог зычным голосом созвал слуг и приказал: - Позовите дамиселу [уважительное обращение к девушке] Эрминию. Но придворная лерони [ясновидящая] уже спешила в зал и, войдя, опустилась на колени возле раненого. Герцог Раскард принялся быстро объяснять, что надо делать, но молодая колдунья имела достаточный опыт врачевания. Кроме того, эта хрупкая девушка приходилась двоюродной сестрой давно умершей жене герцога и жила в Хамерфеле с самого детства. Она склонилась над Маркосом, достав из складок платья голубой драгоценный камень, ограненный в виде пятиконечной звезды; сосредоточившись на камне, она начала водить руками вдоль тела раненого. Раскард, застыв на месте, молча наблюдал за ее действиями. Через какое-то время девушка встала, и глаза ее были полны слез. - Кровотечение остановлено; он еще дышит, - сказала она. - Сейчас я больше ничего не могу сделать. - Эрминия, он будет жить? - спросил герцог. - Не могу сказать, но, несмотря ни на что, он все еще жив. Жизнь его теперь находится в руках богов, если они не оставят его своей милостью, он выживет. - Я тоже молюсь об этом; мы росли вместе, а я и так уже стольких потерял... - вздохнул Раскард. И тут, не в силах сдержать гнев, крикнул: - Клянусь всеми богами! Если он умрет, моя месть будет ужасной... - Замолчите! - сурово вымолвила девушка. - Если вам надо выговориться, дядя, уйдите в другое место, чтобы не тревожить раненого. Герцог Раскард покраснел и, сразу как-то стушевавшись, умолк. Он прошел к камину и тяжело опустился в глубокое кресло, восхищаясь самообладанием и умом молоденькой родственницы. Эрминии недавно исполнилось семнадцать. У нее была стройная фигура, рыжие, почти медного цвета, волосы и глубоко посаженные серые глаза. Она подошла к герцогу и хладнокровно посмотрела на него. - Если вы хотите, чтобы Маркос выжил, обеспечьте ему покой... - Понимаю, дорогая моя. Ты поступила правильно, вовремя меня образумив. Раскарду, двадцать третьему герцогу Хамерфелу, уже перевалило за сорок. В волосах, некогда черных, мелькала седина, а глаза голубели, как пламя, если внести в него медь. Он был силен и мускулист, а обветренное лицо и подвижные, сухощавые члены придавали его фигуре сходство с коренастым деревенским кузнецом, от которого, собственно, и шел его род. Внешне он походил на человека, некогда жившего чрезвычайно активной жизнью, но с годами несколько поубавившего прыть. При взгляде на Эрминию черты его лица смягчились. Лерони вовсе не была похожа на его жену, умершую пять лет назад, когда Аларик, их единственный сын, только-только достиг подросткового возраста. Они воспитывались как брат и сестра; герцог умилялся, когда видел две рыжие головенки, одну кучерявую, другую с длинными косами, склонившиеся над учебником. - Ты уже слышала новость, дитя? Девушка опустила глаза. Ни от одного человека на тысячи лиг, обладающего хотя бы граном телепатических способностей, а тем более от опытной лерони, не мог укрыться исполненный боли мысленный диалог герцога и его старого слуги. - Думаю, если б Аларик был действительно мертв, я бы знала об этом, - сказала Эрминия, и суровое лицо герцога просветлело. - Молю бога, чтобы ты оказалась права, чиа [ласковое обращение к женщине]. Не зайдешь ли ты в оранжерею, когда закончишь с Маркосом? - И как бы невзначай добавил: - Захвати с собой звездный камень. - Я приду, - ответила она, после чего вновь переключилась на раненого и даже не глянула вслед герцогу Раскарду, когда тот выходил из зала. Оранжерея находилась на самом верхнем этаже, имела двойные окна и обогревалась несколькими печами, поэтому даже в холодное время года в ней зеленели деревья и цветы. Герцог Раскард сидел в старом кресле с подлокотниками, глядя на простиравшуюся внизу долину, и размышлял, сколько битв повидала она при его отце. Уйдя с головой в воспоминания, он не слыхал раздавшихся за его спиной легких шагов и очнулся только тогда, когда Эрминия обошла кресло и опустилась на скамеечку у его ног. - Как Маркос? - спросил он. - Не буду обманывать вас, дядя, его рана очень серьезна. Стрела пронзила легкое, а когда он вырвал ее из груди, стало еще хуже. Но он все еще дышит, а кровотечение не возобновляется. Сейчас он спит, покой и благосклонная судьба позволят ему встать на ноги. Я оставила с ним Амалию. Она позовет меня, когда он проснется, а сейчас я к вашим услугам. Голос ее был мягкий, как бы шуршащий, но вполне уверенный. Жизненные перипетии заставили ее рано повзрослеть. - Скажите, дядя, зачем Маркос поехал по дороге и зачем с ним был Аларик? - Ты, может быть, не знаешь, но прошлой ночью к нам прокрались люди Сторна и сожгли в деревне дюжину хижин, до следующего урожая у нас будет голод, поэтому наши люди совершили набег на земли Сторна, чтобы добыть пищу и отомстить за сожженные дома. Аларику не надо было идти с ними, водить людей - дело Маркоса, но один из сожженных домов принадлежал приемной матери Аларика, поэтому он заявил, что возглавит поход. Я не мог ему отказать - это дело чести, - Раскард тяжко вздохнул. - Аларик уже не ребенок, я не мог запретить ему делать то, что он считал своим долгом. Я попросил его взять с собой ларанцу [ясновидящий, колдун], но он отказался, сказал, что расправится со Сторном силами одних только воинов. Когда они не вернулись к наступлению сумерек, я начал беспокоиться и вот нашел только Маркоса - единственного, кому удалось спастись, чтобы рассказать о случившемся. Они попали в засаду. Эрминия закрыла лицо руками. Старый герцог продолжал: - Ты знаешь, зачем я позвал тебя. Как там сейчас твой племянник, девочка? Ты можешь его увидеть? - Я попытаюсь, - мягко ответила та и достала бледно-голубой кристалл из специального мешочка, висевшего на шее. Герцог лишь мельком глянул на искрящиеся грани камня и тут же отвел взор; он хоть и был сильным телепатом, но никогда не учился обращению со звездным камнем, дающим возможность переходить на более высокие уровни энергий. Раскард наблюдал, как Эрминия отрешенно склонилась над камнем. Глядя на ее юное лицо, герцог Раскард ощутил себя старым, усталым от жизни человеком, единственной целью которого была месть Сторнам, убившим его деда, отца, двух старших братьев, а теперь вот - единственного сына. "О боги, молю вас, сделайте так, чтобы Аларик остался жив и не был разлучен со мной навеки. Ни сейчас и ни когда-либо..." - Увидь его и скажи мне правду, дитя, - произнес он хрипло. После необычайно долгой паузы Эрминия заговорила тихим, несколько неясным голосом: - Аларик... брат мой... И почти тотчас же герцог Раскард, войдя в телепатический контакт, увидал то, что видела она: лицо сына - копия его самого в молодости, - обрамленное кудрявыми, огненно-рыжими волосами. Юношеские черты его искажала боль, а рубашка была залита кровью. Эрминия побледнела. - Он жив. Но его раны даже опасней, чем у Маркоса, - произнесла она. - Маркос выживет, если будет лежать, но Аларик... в легком все еще идет кровотечение. Ему очень трудно дышать... и он - без сознания. - Ты можешь дотянуться до него? Можно ли залечить рану на таком расстоянии? - спросил герцог, вспомнив, что сумела сделать она для Маркоса, но девушка лишь вздохнула, на глазах у нее выступили слезы. - Увы, нет, дядя, я постараюсь, но даже Хранитель из Башни Трамонтаны не смог бы лечить на таком расстоянии. - Тогда можешь ли ты пробиться к нему и сообщить, что мы знаем, где он, и что мы придем либо спасти его, либо умереть? - Я боюсь тревожить его, дядя. Если он проснется и сделает неосторожное движение, то может разбередить уже почти закрывшуюся рану в легком, тогда он обречен. - Да, но, если он очнется и обнаружит, что попал в руки врагов, разве это не повергнет его в отчаяние, которое все равно окончится смертью? - Вы правы. Я попробую пробиться к его сознанию, - согласилась Эрминия, а герцог закрыл лицо ладонями, пытаясь удержать видение: лицо сына, бледное и искаженное болью. Искусству врачевания он не обучался, но даже без этого ему казалось, что он видит на нем тень смерти. Где-то на самой границе восприятия ощущал он сознание Эрминии, напряженное и ищущее, и уловил посыл, который она пыталась протолкнуть на глубинные уровни сознания Аларика. "Ничего не бойся; мы с тобой. Отдыхай и выздоравливай!.." - снова и снова повторяла она, пытаясь донести до него утешение и любовь. И тут Раскарду открылись интимнейшие чувства Эрминии. "Я и не знал, что она его так любит, я думал, они как брат и сестра, дети, выросшие вместе, теперь я знаю, что все гораздо серьезнее!" И герцог устыдился того, что узнал тайну родственницы, ибо понял, что она тоже прочитала его мысли. "Я полюбила Аларика, еще когда мы были детьми, дядя. Я не знаю - значу ли я для него что-либо, он относится ко мне просто как к сводной сестре, но я люблю его как мужчину. Вы... вы не сердитесь на меня за это?" Узнай герцог об этом как-нибудь по-другому, он действительно мог прийти в ярость; многие годы он вынашивал мысль о выгодной партии для сына, возможно, какой-нибудь принцессе из южной ветви рода Хастуров. Однако теперь им руководил лишь страх за жизнь Аларика. - Если только мой сын вновь будет с нами, в безопасности, то, если вы оба этого хотите, я не против, дитя мое, - произнес суровый герцог так кротко, что Эрминия едва узнала его властный голос. Какое-то время они сидели молча, и тут, к великой радости, Раскард ощутил еще одно подключение к их телепатическому диалогу. Это было слабое, но безошибочно узнаваемое сознание Аларика. "Отец... Эрминия... это вы? Где я? Что случилось? Что с бедным Маркосом?.. Куда я попал?" Мягко, как могла, Эрминия сообщила ему обо всем происшедшем: о том, что он ранен и теперь находится в плену во Вратах Сторна. "Маркос будет жить, ты отдыхай и поправляйся, сынок, а мы либо выкупим тебя, либо отобьем, либо погибнем, сражаясь за тебя. Только не волнуйся. Главное - спокойствие... спокойствие... спокойствие..." Внезапно спокойное течение телепатической связи взорвалось яростью и голубым светом чужого звездного камня. "Так вот ты где, Раскард... ты, вор, сующий нос в чужие дела... что ты делаешь в самом сердце моей твердыни?" Раскард Хамерфел видел словно наяву покрытое шрамами лицо с хищным, как у пантеры, оскалом и жестокие, пылающие гневом глаза своего заклятого врага - Ардрина Сторна. "И ты еще спрашиваешь? Отдай моего сына, негодяй! Назови цену выкупа, и он будет выплачен тебе до последнего сикля [мелкая монета], но если хоть волос упадет с его головы, я заставлю тебя заплатить сто крат!" "Так ты пугаешь меня уже сорок лет, Раскард, но у тебя нет ничего, что мне было бы нужно, кроме твоей мерзкой жизни. Побереги здоровье, и я повешу тебя рядом с твоим сынком на самой высокой башне Врат Сторна". Первым побуждением Раскарда было ответить ему всей силой ларана [психокинетические способности], но Аларик-то был в руках врага. И тогда, взяв себя в руки и пытаясь сохранять спокойствие, герцог продолжил торг: "Разве ты не хочешь получить выкуп за моего сына? Назови свою цену, и клянусь, я уплачу ее не торгуясь". Он почувствовал, каким злорадством повеяло от Ардрина, враг явно ждал услышать это. "Я обменяю его на тебя, - ответил он. - Приходи и добровольно сдайся мне до завтрашнего вечера, тогда Аларик, если к тому времени он еще будет жив, или его тело, если он умрет, будут выданы твоим людям". Раскард понимал, что этого следовало ожидать. Но Аларик был молод, а он уже прожил долгую жизнь. Аларик мог жениться, восстановить клан и герцогство. Не долго думая, он ответил: "Согласен. Но только если он будет жив, если же он умрет в твоих руках, я сожгу Врата Сторна и тебя вместе с замком клингфайром" [клингфайр - горючая смесь, подготовляемая с помощью ларана]. "Нет, отец! Только не такой ценой! - Это был крик Аларика. - Я так долго не проживу и не хочу, чтобы ты принял из-за меня смерть!" Раскард ощутил, с каким трудом пробился голос сына, и почувствовал, как кровь истекает из его вен. Затем Аларик отключился от телепатического контакта. Однако нельзя было понять: умер он или потерял сознание. В оранжерее повисла тишина, а вдогонку несся очередной злобный крик Сторна: "Ты опять, как жулик, ускользнул от моей мести, старый пес Раскард! Ведь это не я проторговал его у смерти. Если ты хочешь отдать свою жизнь в обмен на его тело, я честно обставлю эту сделку..." "Честно? И у тебя еще язык поворачивается произносить это слово, Сторн?" "Конечно, ведь я - не Хамерфел. А теперь убирайся! И не вздумай больше соваться во Врата Сторна! Даже мысленно! Пошел! Пошел вон!" Эрминия распростерлась на ковре и рыдала, как ребенок. Раскард Хамерфел сидел, качая головой. Опустошенный и разбитый, он впал в оцепенение. Неужели кровная вражда кончилась такой потерей? 2 Сорок дней траура подошли к концу. На сорок первый день на извилистой горной дороге, ведущей к замку Хамерфел, появился караван путников. Их радушно приняли в замке, поскольку выяснилось, что это прибыл родственник умершей жены герцога. Раскард, чувствуя себя несколько неловко в присутствии образованного и щегольски одетого городского жителя, принял его в Большом Зале, приказав подать вина и легкие закуски. - Прошу прощения за столь скромное угощение, - сказал он, услужливо предлагая гостю присесть, - но до вчерашнего дня мы носили траур и до сих пор не оправились от утраты. - Я приехал не ради пирожных и вин, родственник, - произнес Ренато Лейнье, кузен из южных земель, родственник Хастуров. - Ваша скорбь - это скорбь для всей нашей семьи, Аларик был моим родственником. Но я приехал забрать с собой дочь моего родственника - лерони Эрминию. Ренато посмотрел на герцога. Если он рассчитывал увидеть старого, сломленного обстоятельствами человека, готового вскоре последовать за собственным сыном и передать таким образом Хамерфел в руки пришлых наследников, то он здорово просчитался. Сидевший перед ним мужчина скорее стал сильнее, замкнувшись в гневе и гордости. Это был дееспособный полководец, уже на протяжении многих лет командовавший войсками Хамерфела. Любой, даже самый малый его жест, любое сказанное им слово излучали энергию; Раскард Хамерфел не был молод, но и не походил на старую развалину. - Почему вы решили забрать Эрминию именно сейчас? - спросил герцог, чувствуя, что вопрос этот мучает его, как заноза. - Она прекрасно себя чувствует в моем доме. Это ее дом. Она последнее, что хранит для меня память о сыне. Я предпочел бы ввести ее в свою семью на правах дочери. - Это невозможно, - ответил Ренато. - Она больше не ребенок, а девушка на выданье. Ей скоро исполнится двадцать, а вы не настолько стары, чтобы быть при ней нянькой. - До этого самого момента он действительно полагал, что Раскард уже достаточно стар, чтобы не компрометировать жившую у него молодую девушку. - Ваше проживание под одной крышей грозит скандалом. - Воистину нет ничего более зловредного, чем добропорядочный мужчина, если только это не добропорядочная женщина, - с негодованием ответил Раскард, лицо его пылало гневом. При всей справедливости этой поговорки раньше он никогда не задумывался над ее смыслом. - Она с детства была подругой моего сына, и за все годы, прожитые здесь, у ней не было недостатка ни в няньках, ни в дуэньях, ни в подружках, ни в гувернантках. Они могут вам подтвердить, что за это время мы и двух раз не оставались наедине, за исключением того дня, когда она доставила мне трагические известия о смерти моего сына, а с тех пор, можете поверить, наши головы были заняты совершенно другим. - Я и не сомневаюсь, что все было именно так, - вкрадчиво произнес Ренато, - но даже в этом случае - Эрминия достигла брачного возраста, а пока она живет в вашем доме, соблюдая девичество, ей трудно найти мужа, равного ей по положению; или же вы хотите унизить ее, выдав замуж за какого-нибудь худородного приятеля или слугу? - Ничего подобного, - резко возразил герцог. - Я собирался выдать ее замуж за собственного сына, если бы ему довелось прожить чуть больше. Наступило неловкое, а для герцога - даже горькое, молчание. Но Ренато не сдавался. - О, если б это было уже свершившимся фактом! Но при всем моем уважении к вашему сыну, теперь она не может выйти замуж за мертвого. Вот поэтому ей следует возвратиться в семью. Раскард почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, но он был слишком горд, чтобы показать это. Не в силах долее скрывать глубокое горе, он перевел взгляд на стены, на которых было развешано оружие. - Теперь я остался совсем один. Дом Сторнов может праздновать триумф, ибо во всей Сотне Царств, кроме меня, нет больше ни мужчины, ни женщины, в ком текла бы кровь Хамерфелов. - Но вы еще не старый человек, - возразил Ренато, стараясь попасть в тон ужасному одиночеству, сквозившему в голосе Раскарда. - Вы можете жениться и народить дюжину наследников. Герцог знал, что слова Ренато были правдой, хоть это и разрывало его сердце. Взять в дом чужую женщину и ждать рождения детей, ждать, когда они повзрослеют, все время рискуя их потерять в результате непрекращающейся кровавой междоусобицы... Нет, возможно, для чего-то он еще не стар, но для этого стар определенно. Да, но что оставалось делать? Позволить Сторнам торжествовать, зная, что, когда они вслед за сыном убьют и его самого, не останется никого, кто смог бы отомстить за его смерть... знать, что и сам Хамерфел перейдет в руки Сторнов и во всей Сотне Царств не останется ни одного представителя рода Хамерфелов? - Да, жениться мне необходимо, - произнес он, переживая момент безнадежного отчаяния. - Какой брачный выкуп вы хотите за Эрминию? Эти слова шокировали Ренато. - Я вовсе не это имел в виду, мой господин. Эрминия вам не ровня, она - простая лерони в вашем доме. Это невозможно. - Если я собирался женить на ней своего сына, то как смеете вы заявлять, что она мне неровня? Если бы я ее презирал, то мысль о подобном браке никогда бы мне и в голову не пришла, - настаивал Раскард. - Но, мой господин... - Эрминия в том возрасте, когда уже может рожать детей, а у меня нет оснований подозревать ее в нецеломудрии. Однажды я уже женился в расчете на союзников, которых могло дать мне благородное родство, и где они теперь, когда сын мой мертв? Вот поэтому сейчас мне нужна лишь здоровая молодая женщина, а к Эрминии я привык, как к подруге моего сына. Она мне подходит гораздо больше, чем кто бы то ни было, к тому же мне не придется привыкать к прихотям нового человека в доме. Назовите цену выкупа, я дам ее родителям все, что нужно, согласно нашим обычаям. Ренато смотрел на него почти в испуге. Он понимал, что не может отказать Раскарду, не нажив себе смертельного врага. Герцогство Хамерфел было маленьким, но Ренато понимал, насколько оно сильно, герцоги Хамерфел правили этими землями уже на протяжении многих лет. Ему оставалось только тянуть время в надежде, что старый герцог откажется от своего каприза, столкнувшись с практическими трудностями. - Ну, хорошо, - медленно произнес Ренато, - если вы того хотите, мой господин, я пошлю письмо ее опекунам, в котором попрошу их согласия на брак с вами. Но могут возникнуть трудности: как бы не оказалось, что ее с кем-нибудь обручили ребенком, или еще что-нибудь в этом роде. - Ее опекуны? Почему не родители? - Эрминия - сирота, и именно поэтому, когда ваша последняя жена - моя кузина Эллендара - захотела, чтобы рядом с малышом Алариком находился кто-то родственной с ним крови, была прислана Эрминия, ибо она как раз нуждалась в крове. Вы наверняка помните, мой господин, что Эллендара была лерони из Арилинна, и хотела обучить этому искусству Эрминию, поскольку своей дочери у нее не было. - Я не вижу здесь никаких трудностей, раз ее не ждут любящие родители, - заметил герцог. - С ее рождением связана какая-нибудь тайна или скандал? - Нет, ни в коем случае; ее матерью была моя сестра Лорна, а отцом - мой близкий друг, телохранитель Хастура Даррен Тьялл. Сестру с Тьяллом обручили, когда им было около двенадцати лет, и когда Даррена убили на границе, она была вне себя от горя. Очень скоро мы узнали, что она носит ребенка от Тьялла. Эрминия родилась на руках моей жены, и та очень ее любила; только поэтому Эллендара с такой радостью приняла девочку здесь, в вашем доме. - Значит, она - ваша племянница, - подытожил Раскард. - Ее мать жива? - Нет. Лорна пережила своего жениха меньше, чем на год. - Тогда, похоже, вы одновременно - и ее опекун и ближайший родственник, а все разговоры о получении "согласия со стороны" - лишь уловка, чтобы отсрочить удовлетворение моей просьбы, - произнес Раскард, гневно поднимаясь из кресла. - Какие у вас возражения против того, чтобы Эрминия стала моей женой, если их не было, когда я женился на вашей кузине? - Скажу откровенно, - произнес Ренато несколько сконфуженно. - Ваша кровная вражда со Сторном разрослась из костра в лесной пожар; она и раньше была мне не по душе, но сейчас не нравится гораздо сильнее. Я больше не могу добровольно отдавать своих ближайших родственниц замуж в клан, который так погряз в кровавых разборках. - Он заметил, как Раскард стиснул челюсти, и продолжил: - Мне известно, что происходит здесь, у вас в горах. И меня терзает мысль, что Эллендара невольно приняла участие в кровной вражде, поэтому я не хочу, чтобы в нее был втянут еще кто-либо из членов моей семьи. Пока Эрминия была в вашем доме всего лишь гостьей, я убеждал себя, что все это меня не касается, но брак - совсем другое дело. Более того, племянница слишком молода для вас. И мне было бы тяжело видеть, как девушка выходит замуж за человека, который ей в отцы годится... Но пусть она сама решит, хочет ли этого. Я препятствовать не буду. Хотя заявляю, что предпочел бы отдать ее в дом, не столь увязший в кровной вражде. - Тогда позови ее и спроси сам, - предложил герцог Раскард. - Но только не в вашем присутствии, - продолжал упорствовать Ренато. - Она может побояться признаться в присутствии своего друга и покровителя, что желает покинуть его. - Как угодно, - произнес герцог и позвал слугу: - Спроси дамиселу, не будет ли она так любезна принять своего родственника в оранжерее. Глаза Ренато были холодны как лед, когда он вышел из полутемного зала вслед за слугой, думая, что едва ли молоденькая девушка хотела выйти замуж за стареющего, желчного мужчину. Он был уверен: юная родственница обрадуется, когда узнает, что он приехал забрать ее отсюда. Раскард проводил взглядом Эрминию, прошедшую по коридору к оранжерее, чтобы встретиться там с домом [вежливое обращение к представителю знати] Ренато. Взор его в этот момент смягчился. Впервые в жизни он посмотрел на нее как на желанную женщину, а не на подругу сына по детским играм. Прежде он думал о женитьбе точно о досадной необходимости, теперь же впервые осознал, что она может иметь и свои приятные стороны. Через некоторое время оба вошли в большой зал. Ренато злобно хмурился, в то время как на щеках Эрминии играл румянец, и легкая улыбка, которую она бросила Раскарду из-за спины родича, наполнила сердце герцога теплом от того, что его предложение, судя по всему, принято. Тогда он очень мягко спросил: - Хочешь ли ты стать моей женой, Эрминия? - Девчонка еще глупа, - проскрипел Ренато. - Я говорил, что найду ей более подходящего мужа. Эрминия улыбнулась и сказала: - Почему вы думаете, что сумеете найти человека, который будет для меня лучшим мужем, родственник? Она приветливо улыбнулась Раскарду, и тот впервые, с тех пор как увидел через звездный камень мертвенное лицо сына, почувствовал, что сквозь холод, которым была объята его душа, пробился луч света. Он взял девушку за руку и нежно произнес: - Если ты станешь моей женой, чиа, я постараюсь сделать тебя счастливой. - Я знаю, - ответила та, возвращая ему легкое пожатие. - Эрминия, у тебя есть лучший выбор, - вмешался Ренато, изо всех сил пытаясь вновь обрести спокойствие. - Ты действительно хочешь выйти замуж за этого старика? Он старше, чем был бы сейчас твой отец, он старше меня. Неужели тебе это нужно? Подумай, девочка! - почти выкрикнул он. - Тебе дана такая свобода, о которой редкая девушка может даже мечтать! Никто не требует, чтобы ты вышла замуж обязательно здесь, в Хамерфеле. Эрминия взяла герцога под руку. - Дядя Ренато, это тоже моя семья и мой дом, - сказала она. - Я выросла здесь и не хочу покидать это место, чтобы вернуться к родственникам, которые сейчас для меня - чужие люди. - Ты глупа, Эрминия, - возразил Ренато. - Ты хочешь, чтобы твои дети тоже погибли в этой безумной междоусобице? Эти слова, кажется, несколько отрезвили ее. - Сказать по правде, я бы лучше жила в мире, да и кто из нас предпочел бы иное, будь у него выбор? И тогда герцог, на какое-то мгновение объятый более сильным, чем даже его собственная гордость, чувством, произнес: - Я предложу мир лорду Сторну. Эрминия, нахмурясь, потупила взор и сказала: - Да, я жажду мира. Но ведь это лорд Сторн отказался вернуть хотя бы тело вашего сына; я не хочу видеть ни того, как вы будете унижаться перед ним, мой будущий муж, ни того, как вы подпишете унизительный мир на его условиях. - Тогда - выберем среднее, - произнес Раскард. - Я пошлю к нему посольство с просьбой вернуть тело моего сына, чтобы достойно его похоронить, и, если он это сделает, мы заключим мир, если же он откажется, тогда между нами - война навек. - Навек? - переспросила Эрминия, как бы очнувшись, но потом вздохнула и добавила: - Да будет так. Мы достойно примем любой его ответ. Ренато взвыл: - Теперь я вижу, что передо мной два безнадежных глупца. Если бы вы действительно хотели мира, вы бы как-нибудь перешагнули через свою дурацкую спесь, из-за которой пропадут в конце концов и Сторн, и Хамерфел, а в их развалинах будут кричать лишь вороны да прятаться бандиты! У Раскарда по спине пробежали мурашки, ибо слова Ренато звучали как пророчество, и на какой-то момент, пока он рассеянно смотрел в потолок, ему действительно привиделись заброшенные руины, некогда бывшие твердыней Хамерфелов. Ренато не унимался: - Неужели вы действительно не можете побороть эту чертову гордость? Тогда Эрминия выступила вперед и с плохо скрытым раздражением произнесла: - Почему унять гордость должен именно мой муж? - В ее голосе явственно слышались гневные нотки. - Почему не Сторн, раз уж он празднует сейчас победу, полностью истребив клан моего мужа? Разве не привилегия победителя - проявить великодушие? - Возможно, ты и права, - ответил Ренато, - но правотой не положишь конец междоусобице. Один из вас должен поступиться гордостью. - Возможно, - согласился Раскард, - но почему именно я? Ренато лишь пожал плечами и отошел к окну. Махнув рукой и как бы отстраняясь от всего этого, он сказал: - Эрминия, ты выбрала свою участь, и самое ценное, что у тебя есть, это мое разрешение на этот брак. Бери ее, родич, вы стоите один другого, и это, возможно, принесет вам счастье. Сухо улыбнувшись, Раскард произнес: - Можно считать это благословением? - Хоть благословением, хоть проклятьем, хоть чертом лысым - как вам угодно, - огрызнулся Ренато и бесцеремонно вышел из комнаты. Раскард обнял Эрминию и расхохотался. - Он так разозлился, что забыл о брачном выкупе. Боюсь, что теперь, когда мы поженимся, ты станешь чужой своей родне, Эрминия. Она улыбнулась в ответ и произнесла: - Такую родню лучше иметь чужой, чем ближней, по крайней мере, это избавит нас от неприятных семейных визитов. - Поэтому он пробудет у нас до свадьбы, а потом пусть убирается куда хочет, хоть к черту, если только Зандру его к себе пустит. Пусть дьяволу будет с ним интересней, чем нам. 3 В середине лета состоялась свадьба герцога Раскарда и Эрминии. По меркам дворян-горцев прошла она в высшей степени скромно, поскольку родня невесты приехать отказалась, за исключением дюжины приятелей Ренато, которые своим присутствием показали, что Эрминия выдается в Хамерфел с согласия своего ближайшего родственника. Будь народу еще меньше, это попахивало бы скандалом, но Раскард вознамерился вытерпеть эту церемонию, невзирая на скудость свадебных подарков от родни новоиспеченной герцогини Хамерфел. Как будто в отместку за бедность празднества престарелый герцог одарил молодую жену сказочными драгоценностями из своей сокровищницы. Несколько дальних родственников Хамерфелов, присутствовавших на свадьбе, сидели с мрачными лицами, поскольку до этого питали надежду, что в отсутствие наследника и близких родственников кто-то из них мог унаследовать титул и земли герцога, а женитьба на молодой женщине вполне обещала принести новых детей и положить конец всем их чаяньям. - Выпьем, - предложил один из родичей герцога другому. - Вся эта женитьба - ерунда. Раскард стар, и брак может оказаться бездетным. - На это не надейся, - цинично отозвался его сосед. - Раскард выглядит старше своих лет после смерти сына, но он полон сил, как и положено в сорок пять. А если нет, то ты не хуже меня знаешь старую поговорку: "Сорокалетний муж может не стать отцом, а пятидесятилетний станет точно". - Он хохотнул и добавил: - Жаль эту девочку, она молоденькая, хорошенькая и заслуживает муженька получше. Попробую найти здесь место, чтобы ублажать ее длинными зимними ночами. - Вот здесь тебе вряд ли светит, - заметил первый. - Она, похоже, честная и действительно любит старикана. - Как отца - не сомневаюсь, - ответил второй. - А как мужа? Примерно такие же разговоры велись повсеместно. Эрминия, которая хоть и была сильным телепатом, но не привыкла отгораживаться защитным барьером от стольких людей сразу, и ей приходилось выслушивать все это, не подавая виду. Когда настало время женщинам вести ее в спальню, то при ней оказались по большей части ее служанки, поскольку никто из тетушек и дядюшек не удосужился проделать столь длинное путешествие. И она не проронила ни слезинки, когда ее вели туда. Несмотря на середину лета, в спальне было холодно и неуютно. По крайней мере, так чувствовала себя Эрминия, когда ее раздели, оставив, согласно обряду, в прозрачной ночной рубашке. Это делалось по старинной традиции, чтобы невесту можно было осмотреть на наличие скрытых уродств и прочих дефектов. Она дрожала и ждала, едва сдерживая слезы: ей не хотелось, чтобы Раскард подумал, будто она выходит за него против воли. Несмотря на суровую внешность, у него в характере были и мягкие черты - она это знала, внутренне чувствовала, что, несмотря на доводы ее ближайшего родственника, это замужество для нее - большое благо. Разве это не честь быть герцогиней Хамерфел? Все равно, рано или поздно, ей предстояло выйти замуж, и лучше уж за мужчину в возрасте, которого она знала и который относился к ней по-доброму, чем за совершенно незнакомого человека, как бы молод и хорош собой он ни был. Очень часто невеста доставалась мужчине, которого она до этого в глаза не видела, и теперь Эрминия была чрезвычайно рада, что избегла этой участи. Семейные драгоценности Хамерфелов оттягивали шею. Очень хотелось их снять, но служанка, раздевавшая ее, не дала освободиться от тяжелых камней. - Герцог может подумать, что вам не нравятся его подарки. Поносите их хотя бы сегодняшнюю ночь. Девушке ничего не оставалось, как терпеть тяжесть и холод украшений, врезавшихся в кожу, и желать, чтобы все это поскорее кончилось. Ей предложили выпить вина, и она с удовольствием приняла бокал. Выстояв свадебную церемонию, она очень устала, да и расстроилась, понаслушавшись всего, что говорили вокруг. На свадебном пиру Эрминия тоже почти ничего не ела. Вино быстро ее согрело, она почувствовала, как на щеках засиял румянец. Поэтому, когда в спальню ввели герцога, облаченного в отороченную мехом ночную рубашку (тут Эрминия подумала, почему это традиция не предусматривает демонстрацию жениха на наличие скрытых уродств и дефектов для успокоения невесты?), он застал ее сидящей в кровати под балдахином, с розовыми щечками, в прозрачной ночной рубашке, почти не скрывавшей ее девических форм, и с распущенными рыжими волосами. До этого ему ни разу не доводилось видеть ее волосы неубранными, обычно они были заплетены в тугие косы. Но сейчас невеста выглядела так молодо и невинно, что его сердце часто забилось. Когда прислуга покидала спальню, сопровождая уход множеством непристойных жестов, он остановил одного из лакеев. - Сходи в мою гардеробную, Руйвен, и принеси оттуда корзину. Человек пошел исполнять приказ, и, когда он вернулся с огромной корзиной в руках, герцог приказал: - Оставь ее здесь. Да, возле кровати. Теперь - уходи. - Спокойной ночи, господин и госпожа. И многого вам счастья, - произнес, расплывшись в широкой улыбке, слуга, после чего быстро удалился. Эрминия с любопытством посмотрела на корзину, прикрытую полотенцем. - Это мой настоящий свадебный подарок тебе, - мягко сказал герцог. - Я знаю: драгоценности для тебя - ничто, поэтому лично постарался подыскать для тебя то, что, надеюсь, понравится тебе чуть больше. Эрминия почувствовала, как щеки ее опять залились краской. - Мой господин, пожалуйста, не подумайте, что я неблагодарная, просто я не привыкла носить драгоценности, а они такие тяжелые... я ни за что не хотела вас обидеть... - О чем ты говоришь? Обидеть - меня? - произнес он, нежно обнимая ее за плечи. - Неужели ты думаешь, что я хочу твоей любви в обмен на дорогие побрякушки, которые подарил тебе, девочка? Да, я очень польщен, что для тебя муж большее сокровище, чем все свадебные подарки. Сними же их наконец. Со смехом он расстегнул тяжелое золотое колье с изумрудами и помог снять его, услышав при этом, как облегченно вздохнула Эрминия. Вслед за колье на столик легли массивные браслеты. После этого Раскард спросил: - Теперь ты посмотришь мой второй подарок? Девушка села на кровати и с лю