бопытством подтянула к себе корзину. Сдернув полотенце, она удивленно и радостно вскрикнула, опустила руки в корзину и вытащила большого лохматого щенка. - Какой он милый, - воскликнула она, прижимая его к груди. - Спасибо, дорогой! - Я рад, что он тебе понравился, радость моя, - улыбаясь, произнес Раскард, а она обняла его и восторженно поцеловала. - Его уже как-нибудь назвали, господин мой? - Нет, я подумал, что ты сама захочешь дать ему имя, - ответил Раскард, - но у меня-то имя уже есть, и ты называть меня соответственно должна, дорогая. - Тогда, Раскард, большое тебе спасибо, - смущенно произнесла она. - Можно мне назвать его Ювел, потому что он мне дороже любых ювелирных украшений? - Ее, - поправил Раскард. - Я подарил тебе девочку, они добрее и более уравновешенные, поэтому их можно держать в доме. Я подумал, тебе понравится собака, которая все время сидит рядом, а кобель - тот будет убегать и рыскать по окрестностям. - Она просто прелесть, и имя Ювел девочке подходит даже больше, чем мальчику, - сказала Эрминия, нежно обнимая сонного щенка, шелковистая шерсть которого была почти в тон ее волосам. - Это самая ценная из всех моих драгоценностей, и я буду нянчить ее как ребенка, пока у меня не появится свой. Она качала щенка, что-то тихо напевая ему, а Раскард умиленно на нее смотрел, думая: "Да, она будет хорошей матерью моим детям, она добрая и любит малышей". Он положил щенка в корзину, и Эрминия с готовностью упала в его объятия. Лето пролетело быстро, и вот окрестности Хамерфела вновь покрылись снегом. Ювел выросла из неуклюжего щенка с толстыми лапами и висячими ушами в гладкую собаку благородной осанки и постоянно сопровождала юную герцогиню во всех ее прогулках по замку. А у герцогини тем временем крепла уверенность, что она справится с обязанностями, накладываемыми на нее новым положением, а также, что брак ее - счастливый, и от этого она становилась еще прекрасней. Теперь Эрминия если и вспоминала с тоской своего товарища по детским играм, то делала это тайком, но с полной уверенностью, что ее муж скорбит об Аларике не меньше. Однажды утром, когда они, как всегда, вместе сели завтракать в комнате на верхнем этаже замка, откуда открывался вид на долину, Раскард посмотрел вниз и сказал: - Дорогая, у тебя глаза получше, чем мои. Глянь-ка, что это там? Она подошла к окну и взглянула на промерзлые, обледенелые скалы, среди которых с большим трудом преодолевал путь наверх маленький отряд. - Там всадники, семь или восемь человек, и у них знамя - черное с белым, но герба я разглядеть не могу. Невысказанным осталось моментально охватившее ее предчувствие надвигающейся беды, и как бы в продолжение ее слов муж тревожно добавил: - Со времени нашей свадьбы мы почти ничего не слышали о Сторне, любовь моя. - Уж не думаешь ли ты, что он направляется к нам с подарками к свадьбе? - Нет, не думаю. Вряд ли он пришлет серебряную тарелочку ко дню рождения нашего сына, - произнес Раскард. - Уж больно мирно пролетели эти дни. Интересно, что он задумал? Посмотрев на просторное платье, которое теперь носила жена, герцог о чем-то задумался. Эрминия же при упоминании о сыне отрешенно улыбнулась. - К следующему новолунию наш сыночек будет уже с нами, - сказала она, глядя на лиловый диск луны, висящий в дневном небе. - Захват Аларика был последней акцией Сторна, может быть, он ждет твоего шага в этой игре или же и сам устал от вражды. - Если он жаждет мира, ему достаточно вернуть тело Аларика, - произнес Раскард. - Глумиться над мертвым из мести - бесчестное занятие, и лорд Сторн знает это не хуже меня. А что касается его усталости от войны, то я поверю в это, когда на льдах Стены Мира начнет расти клубника. Эрминия, хоть и разделяла взгляды мужа, недовольно отвернулась. Как бы он ни был с ней ласков, но каждый раз, когда гневался, ее охватывал испуг. - Не пора ли позвать в замок повивальную бабку, чтобы она была рядом? - спросил ее герцог. - Не надо тебе беспокоиться о таких вещах, муж мой, - ответила Эрминия. - Мои служанки со всем справятся. У многих из них есть дети, и сами они не раз уже помогали чужим детям появляться на свет. - Но ты будешь рожать впервые, и я беспокоюсь за тебя, дорогая, - ответил Раскард, который слишком хорошо знал, что значит терять близких. - Об отказе и слышать не хочу. Еще до того, как убудет эта луна, Маркос пошлет гонца к озеру Безмолвия за жрицей Аварры, которая будет за тобой ухаживать. - Хорошо, Раскард, если это тебя успокоит, но зачем идти именно Маркосу? Неужели нельзя послать кого-нибудь помоложе? Раскард усмехнулся и решил ее поддразнить: - С чего это такая забота о Маркосе, дорогая? Неужели я настолько несчастлив, что даже в собственном доме у меня появился соперник? Эрминия понимала - он шутит, но осталась серьезной. - Маркос слишком стар, чтобы защитить себя, если в горах на него нападут бандиты или... - тут она запнулась на полуслове, но Раскард и без слов понял недосказанное. "Или наши враги из дома Сторнов". - Тогда мы действительно не можем подвергать опасности твоего кавалера, - согласился герцог как бы смягчаясь. - Я пошлю с ним кого-нибудь из молодых, чтобы охраняли его по дороге. - Он опять посмотрел в окно. - А теперь ты не видишь, какой герб у этих всадников, дорогая? Эрминия опять глянула вниз и нахмурилась. - Сейчас я вижу, что он не черно-белый, а голубой с серебром, это цвета Хастуров. О боги, чего ради занесло лорда Хастура в Хамерфел? - Не знаю, любовь моя, но примем мы их как подобает, - произнес герцог. - Будь что будет, - согласилась Эрминия и поспешила к кладовым, созывая служанок, чтобы те приготовили все к приему гостей. Хлопотала она как могла, ибо за все годы, прожитые ею в горах, она ни разу не видела ни одного из лордов Хастуров. Эрминия слышала, что Хастуры пытались воссоединить Сотню Царств. Ходило также множество легенд, согласно которым Хастуры вели свой род прямиком от богов. Поэтому она очень удивилась, когда в действительности лорд Хастур оказался высоким худым человеком с огненно-рыжими волосами и серыми, как сталь, глазами, - и в том и в другом очень похожим на нее саму. Манеры у него были мягкие и невластные. Эрминии даже показалось, что Раскард куда больше походит на потомка богов. - Раскард Хамерфел почитает за честь приветствовать тебя в своем доме, - произнес формальное приветствие герцог, когда они расселись возле жаркого камина в той же комнате, где проходил завтрак. - Это моя жена - Эрминия. Могу ли я узнать имя гостя, оказавшего мне честь своим визитом? - Я - Валентин Хастур из Элхалина, - ответил тот. - А это моя жена... - Он указал на женщину рядом с собой, одетую в алое платье и прятавшую лицо под длинной вуалью. - ...Мерельда, Хранительница Башни Арилинн. Эрминия зарделась и обратилась к женщине: - Но мне кажется, я вас знаю. - Да, - ответила Мерельда, откидывая вуаль и открывая строгое, бесстрастное лицо. Голос у нее был характерно низкий, и Эрминия догадалась, что перед ней - эммаска [бесполое существо]. - Я видела тебя в своем звездном камне. Именно поэтому мы и прибыли сюда - чтобы познакомиться и, возможно, забрать тебя в Башню, где ты будешь совершенствовать свой ларан. - О, это то, чего мне бы больше всего хотелось, - с детской непосредственностью воскликнула Эрминия. - Я ведь знаю только то, чему научила меня приемная мать, которая была здесь герцогиней до меня... - Внезапно взор ее потух. - Но вы ведь видите: я не могу оставить мужа... и ребенка, который скоро родится. Ее огорчение было столь очевидным, что лорд Валентин, глядя на нее, по-доброму улыбнулся. - Разумеется, твоя первая обязанность - твои дети, - ответила Мерельда. - Нам очень нужны подготовленные лерони в Башне, поскольку мастеров обращения с лараном никогда не хватает для наших нужд. Возможно, после того, как ваши дети родятся, ты сможешь приехать к нам на год-другой... Но тут ее прервал герцог, и в голосе его звучала злоба: - Моя жена - не бездомная сирота, чтобы вы предлагали ей стать ученицей! Я и сам могу прекрасно о ней позаботиться без помощи кого-либо из Хастуров. И ни в чьих услугах, кроме моих, она не нуждается. - О, разумеется, - дипломатично вмешался Валентин. - Мы вовсе не просим вас отпускать ее от себя просто так, без компенсации; искусство, которым она овладеет, обогатит вашу семью и весь ваш клан. Раскард видел, что Эрминия не на шутку расстроена. Неужели такое возможно, чтобы она оставила его ради какого-то "искусства", в чем бы оно ни состояло? Нервно и резко он произнес: - Моя жена и мать моего ребенка никуда не уйдет из-под этой крыши; и кончим на этом. Могу я еще чем-нибудь быть для вас полезен, господа? Валентин и Мерельда, прекрасно понимавшие, что не стоит провоцировать хозяина, решили оставить вопрос открытым. - Не можете ли вы удовлетворить мое любопытство, - поинтересовался лорд Хастур, - и объяснить, в чем причина междоусобицы между вами и Сторнами? Я слышал, что она вовсю бушевала еще во времена моего прапрадеда... - И в мое время тоже, - добавил Раскард. - Но я никогда не знал, откуда она пошла и в чем ее причина. - Проезжая в этих горах, я видел на марше людей Сторна, очевидно идущих в какой-то поход. Вы не могли бы просветить меня, герцог? - Я слышал несколько легенд, - ответил Раскард, - но не могу ручаться, что хоть одна из них - правда. Валентин Хастур рассмеялся. - Чудесно! - произнес он. - Расскажите мне ту, которой больше верите сами. - Вот что я слышал от моего отца, - начал Раскард, непроизвольно поглаживая голову Ювел. - Во времена его прадеда, когда на троне Хастуров в Хали сидел Регис IV, мой предок Конн заключил брачный договор о женитьбе на девушке из семьи Элтонов. Ему пообещали, что пришлют невесту к нему в дом вместе с приданым. Шли недели, но больше вестей не приходило. В конце концов девушка прибыла - через сорок дней она появилась с письмом от Сторна, в котором сообщалось, что он захватил невесту и ее приданое, но поскольку девушка ему не пришлась по вкусу, то он возвращает ее в Хамерфел и разрешает моему предку жениться на ней, если тому так хочется, но приданое он оставляет себе за посредничество в свадьбе. И еще: поскольку леди беременна сыном Сторна, он будет благодарен, если малыша пришлют ему до наречения именем и с соответствующими почестями. - Неудивительно, что после этого началась кровная вражда, - сказал лорд Валентин, и Раскард кивнул. - Даже для тех времен это было одно из величайших по непристойности оскорблений, - продолжил Раскард, - но когда ребенок родился, то оказалось, что он - вылитая копия старшего сына Сторна, и мой пращур отослал его обратно вместе со счетом за услуги кормилицы и за мула, на котором их отправили. В ту весну Сторн впервые послал вооруженный отряд на Хамерфел, и с тех пор идет вражда. Когда мне было пятнадцать и ко мне только-только стали обращаться как к мужчине, люди Сторна убили моего отца, двух старших братьев и младшего брата, которому тогда исполнилось всего девять лет. Сторны обрекли меня на одиночество, если не считать жены и ребенка, которого она носит под сердцем. Поэтому, если понадобится, я не колеблясь отдам за них жизнь. - Никто не осудит вас за это, - мрачно произнес Валентин Хастур, - тем более - я. И все же мне хотелось бы еще до того, как я отойду в мир иной, увидеть конец этой усобицы. - И мне, - сказал Раскард. - Несмотря ни на что, я бы заставил себя изменить негативное отношение к Сторнам, если бы они не напали на моих людей и не убили моего сына. Я простил бы им смерть остальных моих родных. Но теперь - нет. Я слишком любил сына. - Возможно, вашим детям удастся положить конец этой вражде, - произнес лорд Хастур. - Возможно. Но произойдет это не скоро, мой сын еще не родился, - ответил герцог Раскард. - Дети, которых вынашивает Эрминия... И тут она сама вступила в разговор, перебив Хастура: - Дети? - Ну да, - отозвалась Мерельда. - Я была уверена, что ты знаешь - у тебя двойня. - Н-нет, я не знала, - ошеломленно произнесла Эрминия. - Но как вы можете это знать? - Разве тебе ни разу не доводилось прощупывать психику беременной женщины? - Нет, никогда. Мне даже не говорили, что такое возможно. Несколько раз мне казалось, что мое сознание соприкасается с сознанием ребенка, но я не могла быть в этом уверена... Раскард задумчиво хмурился. - Значит - близнецы? - озабоченно переспросил он. - Тогда, ради всеобщего благополучия, я надеюсь, что хоть один из них окажется дочерью. Валентин, приподняв бровь, глянул на жену. - Что скажешь, Мерельда? Она покачала головой. - Мне очень жаль, - ответила она, - но у вас будет двое сыновей. Я думала... я даже была уверена, что это известие должно вас обрадовать. Очень плохо, когда на единственном ребенке лежит груз последнего в своем роду и ответственность за продолжение рода. Но у Эрминии глаза сияли. - Я подарю своему господину не одного, а целых двух сыновей сразу! - воскликнула она. - Ты слышишь, мой господин? - Но тут она заметила кислую мину Раскарда. - Неужели ты не рад этому? Герцог заставил себя изобразить подобие улыбки. - Конечно, я рад, моя драгоценная. Но рождение близнецов всегда влечет за собой неразбериху, кто из них первый, и кому предстоит принять на себя власть. И очень часто получается так, что они становятся заклятыми врагами. Мои сыновья должны держаться вместе, чтобы выстоять против наших врагов из клана Сторнов. Видя, как сразу погрустнела жена, он добавил: - Но это не должно отравлять тебе радость материнства. Я уверен - мы все уладим. Тогда вмешался лорд Валентин: - Очень бы хотелось, чтобы вы все-таки разрешили жене приехать к нам хотя бы на какое-то время. В Арлинне собраны прекрасные акушерки, поэтому если позаботиться о ее безопасной перевозке, то там, смею вас заверить, за близнецами будет самый лучший уход и содержание. - Простите, но я не хочу даже обсуждать этот вопрос, - заявил Раскард. - Мои сыновья должны появиться на свет под родной крышей. - Тогда разговор окончен, - сказал лорд Валентин вставая, чтобы раскланяться. Герцог Раскард предложил им задержаться, чтобы устроить прием и, возможно, пир в их честь, но гости вежливо отказались и покинули замок с многочисленными уверениями в обоюдном уважении. Пока они ехали по дороге из Хамерфела, Эрминия печально смотрела им вслед. От Раскарда это не укрылось. - Ты ведь не хочешь оставить меня одного и рожать наших сыновей среди чужих людей! - воскликнул он. - Нет, конечно, нет, - ответила она, - но... - Да, я знал, что обязательно появится какое-нибудь "но". Что это за сила, которая способна оторвать тебя от меня, дорогая? Разве ты можешь пожаловаться, что я плохо с тобой обходился? - Нет, ты самый добрый и самый лучший муж, который только может быть, - ответила Эрминия. - Тем не менее я чувствую, что должна пройти обучение, как и положено лерони. Меня волнует, что я обладаю способностями, о которых не знаю и даже не догадываюсь. - Но ты понимаешь в этих делах куда больше, чем я и любой другой человек в Хамерфеле, - сказал Раскард. - Неужели тебе этого мало? - Нет, я не жалуюсь, - произнесла Эрминия, - но можно узнать еще столько нового, мне поведал об этом звездный камень, и теперь я чувствую себя совершенной незнайкой по сравнению с тем, кем могла бы быть. Или, например, по сравнению с лерони Мерельдой, которая такая ученая и умная... - Мне не нужна ученая жена. Ты меня устраиваешь такой, какая ты есть! - Раскард заключил ее в объятия. Она больше не произнесла ни слова. На настоящий момент, имея любящего мужа и ожидая рождения сыновей, она была вполне счастлива. 4 Фиолетовая луна сошла на нет и начала новый цикл. Через три дня после новолуния Эрминия Хамерфел, в полном соответствии с предсказанием лерони, родила двух сыновей-близнецов, похожих друг на друга как две капли воды. Два маленьких, красных малыша кричали изо всех сил, а головки их покрывали густые черные волосы. - Вот те на: темноволосые, - нахмурилась Эрминия. - А я-то надеялась, что хоть один из сыновей будет обладать лараном, как это водится в нашем роду. - Что касается ларана, моя драгоценная, то и мы, и они прекрасно обойдемся без него, - ответил Раскард. - Мой род никогда не отличался особо сильным лараном. - Или один, или оба в дальнейшем могут порыжеть, - сказала повитуха, склонившись над роженицей. - Когда дети рождаются с таким количеством черных волос, то очень часто эти волосы выпадают, а вместо них вырастают или такие же, или рыжие. - Это правда? - спросила Эрминия и замолчала, углубившись в свои мысли. - Да, ближайшая подруга моей матери говорила, что, когда я родилась, у меня тоже были черные волосы, но они выпали, а потом выросли уже ярко-рыжие. - Тогда - все может быть, - произнес Раскард и наклонился, чтобы поцеловать жену. - Огромное тебе спасибо за этот подарок, моя дражайшая леди. Как мы их назовем? - А вот это решать тебе, муж мой, - ответила Эрминия. - Не назвать ли тебе одного из них именем сына, погибшего от рук Сторна? - Алариком? Нет, я не хочу, чтобы над моим сыном постоянной угрозой висел рок покойного, - произнес Раскард. - Лучше я покопаюсь в архивах Хамерфела, посмотрю, как звали в нашем роду тех, кто жил долго и отличался здоровьем. И вот, тем же вечером, он пришел к ней в комнату. Эрминия лежала, обнимая малышей, а у подножия кровати развалилась Ювел, ставшая уже огромной псиной. - Зачем ты повязала на запястье одного красную ленточку и не сделала того же его брату? - спросил Раскард. - Это сделала я, - сказала повитуха. - Он старше своего брата почти на двадцать минут, он родился в тот момент, когда часы пробили полдень, а его ленивый братец не появлялся еще несколько минут. - Хорошая мысль, - одобрил Раскард, - но повязка может свалиться или потеряться. Позови Маркоса, - добавил он, и, когда старый слуга вошел в комнату, поклонившись герцогу и его жене, герцог повелел: - Возьми моего старшего сына: маленького герцога и наследника, - того, что с повязкой на руке. Позаботься о том, чтобы у него была отметка, по которой его никогда не спутали бы с братом. Маркос наклонился и взял малыша. Эрминия вся прямо-таки затрепетала от испуга: - Что ты собираешься с ним сделать? - Я не сделаю ему больно, госпожа, разве что на какую-то секунду. Просто поставлю ему клеймо с гербом Хамерфела и принесу обратно. Это займет лишь минуту, - сказал старик, подняв ребенка, и, невзирая на мольбы матери, вышел с ним из комнаты. Очень скоро он действительно принес младенца назад, распеленал и показал красную отметину на маленьком плечике - знак герцогов Хамерфелов. - Его имя будет Аластер, - объявил Раскард, - так звали моего отца; а имя второго" - Конн, в честь моего пращура, во времена которого началась вражда со Сторнами. Ты не возражаешь, дорогая? Мирно спавший до этого ребенок проснулся и закричал, сердито наморщив личико. - Ты сделал ему больно, - накинулась на слугу Эрминия. Маркос рассмеялся. - Несильно и очень ненадолго. К тому же это слишком малая цена за право наследовать Хамерфел. - Тогда черт бы побрал и Хамерфел, и право наследования, - гневно бросила Эрминия, обнимая кричащего Аластера и подставляя ему грудь. - Сюда, сюда, моя крошка. Теперь ты с мамочкой, и больше никто не посмеет тебя тронуть. В этот момент Конн, лежавший в люльке в другом конце комнаты, проснулся и заплакал, словно откликаясь сердитым эхом на крики братца. Раскард подошел взять на руки младшенького, судорожно трепыхавшегося в пеленках. Раскард с удивлением заметил, что Конн вовсю глядит на свое ничем не отмеченное левое плечо. Причем, как только Конн начал кричать, Аластер успокоился и заснул у Эрминии на руках. В последующие дни Эрминия неоднократно замечала подобное: когда Аластер начинал кричать, Конн просыпался и тоже хныкал, но когда однажды Конн больно укололся о заколку ее броши, Аластер продолжал мирно спать. Она вспомнила, что говорили в ее роду о близнецах, родившихся в семьях, где ларан передается по наследству: один из них всегда имеет чуть больше психической энергии, чем другой. Очевидно, из двух близнецов Конн был более сильным телепатом, и поэтому, чтобы его успокоить, ей требовалось больше времени. Раз он чувствовал не только свою боль, но и боль брата, ему требовалось больше любви и заботы. В первые месяцы жизни Конн стал любимцем матери, а Аластер - отца, поскольку был наследником, вел себя спокойнее и больше улыбался папочке. Оба близнеца росли быстро, были красивыми и здоровыми, а когда им исполнилось по полгода, то уже начали делать первые нетвердые шаги, иногда вцепившись, чтобы не упасть, в шерсть гигантской Ювел, служившей им постоянным спутником и телохранителем. Аластер начал ходить на несколько дней раньше, чем Конн, зато когда тот пролепетал первое слово, отдаленно напоминавшее имя матери, Аластер по-прежнему лишь плакал и гукал. Повитуха не ошиблась: их волосы вскоре стали огненно-рыжими. Никто, кроме матери, не мог их различить. Даже Раскард иногда принимал Конна за Аластера, но Эрминия не ошибалась никогда. Так прошел целый год и сменилось несколько лунных циклов, и однажды хмурым ненастным днем герцог Раскард стремительно вошел в апартаменты жены, где она сидела со своими служанками, а двое близнецов на полу играли с деревянными лошадками. Эрминия подняла удивленные глаза. - Что случилось? Герцог ответил: - Только не волнуйся, дорогая, но замку грозит набег. К нам приближаются вооруженные люди. Я приказал бить в колокол, чтобы жители окрестных ферм могли укрыться в замке, а также поднять подъемный мост. Здесь мы в безопасности, даже если они устроят нам осаду на весь сезон. Но надо быть готовыми ко всему. - Это люди Сторна? - спросила герцогиня, ни единым движением лица не выдав ни страха, ни испуга. Но Конн, очевидно что-то почувствовав в ее голосе, бросил деревянную лошадку и заревел. - Боюсь, что да, - ответил Раскард, заставив Эрминию побледнеть. - Надо спасать детей! - Да, - произнес он и быстро поцеловал ее. - Бери их и уходи, как мы условились заранее. Да хранят тебя боги, дорогая, пока мы снова не воссоединимся. Герцогиня подхватила детей и побежала в будуар, где быстро упаковала самое необходимое для каждого из них. Одну женщину послала на кухню набрать корзину еды, а сама заторопилась вниз, к черному ходу; план состоял в том, что, если в крепость прорвутся враги, она с детьми должна моментально покинуть ее и пробираться через леса до ближайшей деревни, где можно будет отсидеться. Теперь ей вдруг стало казаться, что покидать стены замка ради блужданий по лесам - величайшая глупость. Что бы ни случилось, здесь она всегда в безопасности, даже в случае осады она, по крайней мере, будет рядом с мужем. Но Эрминия дала слово Раскарду, что будет строго следовать плану, который они вместе разработали. Если этого не сделать, то есть вероятность, что потом он не сможет ее найти и они никогда не воссоединятся. Сердце, казалось, готово было остановиться в груди. Неужели этот торопливый поцелуй - последнее прости отца ее детей? Конн плакал не переставая. Эрминия понимала: он воспринимает ее страхи, поэтому попыталась собраться с духом, чтобы успокоить детей. Она одела их в самые теплые плащи и, повесив корзину на плечо, повела, держа за руки. - Идем, идем быстрее, маленькие мои, - прошептала Эрминия и торопливо начала спускаться по длинной извилистой лестнице к задним воротам замка, а слева и справа от нее неуклюже перебирали ножками два брата-близнеца. Толчком она распахнула давно никем не открывавшуюся дверь, которую тем не менее регулярно смазывали, затем оглянулась на главный двор и увидела, что небо потемнело от летящих стрел, а кое-где уже замелькали языки пламени. Она хотела было кинуться обратно, зовя мужа, но сдержалась, вспомнив его слова: "Никаких возвратов, что бы ни случилось. Жди меня в деревне, пока я не приду за тобой. Если к рассвету я тебя не найду, знай: я погиб; тогда ты должна бежать из Хамерфела в Тендару, укрыться у своих родственников Хастуров и просить у них справедливого суда и отмщения". Эрминия поспешила дальше, но шаг ее был слишком быстр для малюток. Первым споткнулся Аластер и с пронзительным криком растянулся на грубо отесанных камнях, следом упал Конн. Тогда она подхватила их на руки и продолжила путь. Что-то большое и мягкое стукнулось об нее в темноте. Эрминия чуть было не расплакалась. - Ювел! Сюда, сюда, моя собачка, - прошептала она сквозь подступившие рыдания. - Ты не бросила меня, хорошая моя собака! И тут, споткнувшись обо что-то, она чуть было не упала, едва удержав равновесие в полутьме заднего двора замка, она поняла, что под ногами у нее. Тогда, встав на колени, она не смогла удержаться, чтобы не посмотреть в лицо покойнику. К ее ужасу, это был грум, который только сегодня днем выводил на прогулку пару пони ее сыновей. Увидев, что горло его перерезано, Эрминия вскрикнула от страха, но замолчала, едва Конн, ощутивший ее испуг, захныкал. - Тише, тише, сыночек. Теперь мы должны быть храбрыми и не плакать, - бормотала она и, успокаивая, гладила его по головке. В темноте кто-то окликнул ее, но так тихо, что Эрминия едва услышала сквозь плач ребенка. - Госпожа... Герцогиня едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Но потом узнала голос, а вслед за этим разглядела в сгустившейся тьме, прорезаемой лишь сполохами пожара, лицо Маркоса. - Не бойтесь, это всего лишь я. - О, слава богам, это ты! Я так испугалась... - Но ее слова перекрыл пронзительный треск, как будто где-то рядом обрушилась башня или ударила молния. В темноте Маркос подошел совсем близко. - Я здесь. Дайте мне одного мальчика, - произнес старик. - Вернуться мы не можем, верхние дворы все в огне. - А что с герцогом? - внутренне трепеща, спросила Эрминия. - Когда я видел его в последний раз, все было в порядке: он с дюжиной людей оборонял мост, который эти подонки облили клингфайром, что прожигает даже камень! - Будь они прокляты, дьяволы ненасытные! - рыдая, воскликнула Эрминия. - Именно - дьяволы! - пробормотал старик, окидывая мрачным взглядом вершины гор, а затем обернулся к женщине. - Мне бы сейчас сражаться, но его светлость послал меня сюда, чтобы проводить вас до деревни, леди, поэтому дайте мне одного ребенка. Так мы сможем идти быстрее. Сквозь рев пламени до нее долетал скрежещущий визг осадной машины. Оглянувшись, она увидела на фоне черного неба ее силуэт, возвышавшийся как скелет неведомого чудовища, из пасти которого вырывались черные снаряды и, взрываясь, наполняли воздух клубами пламени. Дети на руках брыкались, пытаясь спуститься на землю, и тогда Эрминия отдала одного из них Маркосу. В темноте она не разобрала, кого именно. Становилось холодно, а ночь была хоть глаз выколи, и почва под ногами уже раскисала от дождя. Прижав второго ребенка к себе, она поспешила за Маркосом вниз по холму. Однажды герцогиня споткнулась о собаку и уронила корзину. На поиски ушло какое-то время, и тут она окончательно потеряла из виду своего провожатого. Эрминия хотела было крикнуть, чтобы он подождал, но не желая, чтобы тот задерживался, все пыталась догнать его, спотыкаясь и совершенно не представляя, куда идет. Очень скоро она окончательно заблудилась, да еще собака путалась под ногами, а руки ныли от тяжести ребенка. Хорошо еще, что нести надо было только одного, а второй был в безопасности, доверенный заботам человека, которому, второму после мужа, она могла верить абсолютно. Скользя и спотыкаясь на камнях и траве, женщина каким-то образом добралась до подножия холма и только там решилась тихо позвать: - Маркос! Ответа не последовало. Она звала еще и еще, но не срываясь на крик, поскольку боялась привлечь внимание врагов, которые наверняка должны были рыскать по лесу. Наверху, на самой вершине холма, пылал Хамерфел; она видела огонь, бивший из него, как из вулкана. Ничто не могло уцелеть в этом адском пламени; но где же герцог? Не остался ли он в горящем замке как в ловушке? Теперь она могла разглядеть, что ребенок, с плачем обнимавший ее шею, был Аластер. Но где же Маркос и Конн? Эрминия попыталась собраться с силами и определить направление, куда идти, в страшном отсвете замка, горящего на вершине горы. Попробовала позвать еще, негромко. Но тут ей послышались чужие шаги, словно наполнившие собой весь лес, и чужие голоса, даже смех. Она не знала, то ли слышит их, то ли включился ее ларан. - Ха! Вот и конец Хамерфелу! - Конец им всем! Парализованная страхом, Эрминия стояла, озираясь, на месте, а языки пламени поднимались все выше и выше. Наконец с великим грохотом, словно рушился весь мир, замок обвалился, и огонь начал ослабевать. Дрожа от ужаса, она пустилась бегом и не останавливалась до тех пор, пока не скрылось из виду зарево над развалинами того, что совсем недавно было гордой крепостью Хамерфел. К утру Зрминия совсем потерялась в незнакомом лесу, у ног ее испуганно отиралась собака, а на груди, обхватив ручонками шею, спал усталый ребенок. Ювел тихо и жалобно скулила, словно пытаясь успокоить хозяйку. Тогда Эрминия села на бревно, а Ювел прижалась к ней, согревая и стараясь отвлечь внимание от зарева гаснущего пожара, - всего, что осталось герцогине от единственного родного ей места на земле. Когда свет нового дня начал набирать силу, женщина устало поднялась и, тяжело взяв на руки спящего малыша, пошла к деревне у подножия холма. Но тут, к своему ужасу, обнаружила, что люди Сторна успели побывать там раньше; вместо домов - чадящие руины, а большинство людей разбежалось по лесам, за исключением тех, кто был убит. Измученная, с болью в сердце, она заставила себя пройтись по развалинам деревни и заглянуть в несколько уцелевших домов, чтобы спросить, не видел ли кто Маркоса с Конном на руках. Но никто ничего не знал ни о старике, ни о ребенке. Ей приходилось тщательно следить, чтобы ее не увидел ни один захватчик. Если бы кто-то из приспешников Сторна узнал ее и Аластера, то их моментально убили бы. Эрминия ждала почти до полудня, все еще надеясь, что герцогу удалось выбраться из пожара и он присоединится к ней, но все, кого она расспрашивала, смотрели в убитое горем и перепачканное грязью лицо женщины с жалостью и состраданием. Никто ничего не знал и о старике с годовалым младенцем на руках. Весь тот день герцогиня не прекращала поиски, но к закату осознала, что наступил самый страшный момент в ее жизни и она должна его преодолеть. Маркос пропал, погибнув в огне или убитый врагами. Или же он бросил ее по каким-то неведомым причинам. Герцог не пришел на рассвете, следовательно - наверняка погиб, когда обрушился горящий замок. И вот в сумерках, убитая горем и дрожа от страха, Эрминия заставила себя сесть, расчесать и заплести в косу длинные, взлохмаченные волосы, поесть, дать хлеба собаке и голодному ребенку. По крайней мере, она не осталась "овеем одна: с ней был ее первенец, теперь - герцог Хамерфел, но где же, где его брат-близнец? Единственной надеждой и защитницей им стала теперь неразумная собака. Потом Эрминия легла на землю, укуталась плащом, теснее прижавшись к Ювел, чтобы согреться, и обняв спящего Аластера. Она истово поблагодарила богов за то, что зима уже прошла. Герцогиня понимала, что с рассветом ей придется вести себя крайне осторожно. Ей надо узнать дорогу и приготовиться к долгому пути, в конце которого она должна прийти в Тендару к родственникам, работавшим в тамошней Башне. Аластер ворочался в объятиях, а тело ее содрогалось от рыданий. 5 Город Тендара располагался в долине, раскинувшейся посреди Вензийских холмов, а его огромная Башня намного превосходила высотой прочие постройки. В отличие от других, более уединенных Башен, в которых телепаты - наблюдатели, хранители, техники и механики практически не имели связи с внешним миром, эта вовсе не стремилась изолировать их от городского населения. Даже наоборот: пыталась внедрить светский образ жизни, как было принято в Нижних Землях. Работники Башни, как правило, имели дома в городе, иногда роскошные. Однако к вдовствующей герцогине Хамерфел это не относилось. Эрминия, предпочитавшая своему титулу более скромный (хотя в тендарском обществе куда более престижный) - второго техника Башни Тендары, проживала в маленьком домике на улице Оружейников. Единственной роскошью, которую она себе позволяла, был небольшой сад, полный пряных трав, цветов и фруктовых деревьев. Эрминии исполнилось уже тридцать семь, но она по-прежнему была стройна, подвижна и ясноглаза, а ее ярко-рыжие волосы блестели так же, как в юности. Все эти годы она жила одиноко, с сыном, и все эти годы не давала повода скандальным сплетням затронуть ее имя. Она появлялась исключительно в обществе сына, домоправительницы и большой старой рыжей собаки. И происходило это вовсе не от того, что ее сторонились в обществе, наоборот, это она его избегала и даже, кажется, презирала. Дважды ей делали предложение: в первый раз Хранитель Башни - Эдрик Элхалин, а не так давно - ее кузен, Валентин Хастур, тот самый, который приезжал в ее горный замок много лет назад. Он, близкий родственник Хастуров из Тендары и Каркосы, впервые предложил ей выйти за него замуж на второй год ее работы в Башне. Тогда Эрминия отказала, сославшись на слишком недавний срок вдовства. Однажды вечером, на закате лета, через восемнадцать лет после ее появления в городе, он повторил попытку. Валентин нашел ее в садике городского дома, сидящей на лавке и занятой вышиванием. Ювел лежала у ее ног, но когда он стал приближаться к хозяйке, собака приподняла голову и заворчала. - Спокойно, спокойно, девочка, - ласково пожурила ее Эрминия. - Пора бы тебе научиться узнавать моего кузена, он бывает здесь достаточно часто. Лежать, Ювел, - строго добавила она, и собака распласталась у ее ног огромной рыжей кучей. - Приятно знать, что у вас есть такой преданный друг, поскольку других защитников, по-видимому, не имеется. Если я добьюсь своего, она узнает меня лучше, - заметил Хастур, многозначительно улыбаясь. Эрминия посмотрела в глубокие серые глаза сидевшего рядом с ней мужчины. Теперь в его волосах проглядывали седые пряди, но в остальном он не изменился. Это был все тот же человек, что оказывал ей поддержку и искреннее расположение уже почти двадцать лет. Она вздохнула. - Кузен, я, как всегда, очень признательна тебе, но, по-моему, ты догадываешься, почему я по-прежнему должна сказать тебе "нет". - Черт бы меня побрал, если я это знаю, - воскликнул Валентин. - Я предполагаю, что ты не можешь до сих пор горевать о старом герцоге, хотя, вероятно, хочешь, чтобы так считали окружающие. Ювел потерлась о колени Эрминии и тихо заскулила, требуя внимания. Эрминия рассеянно погладила ее. - Валентин, ты же знаешь, что ты мне небезразличен, - и это правда, что я больше не горюю по Раскарду, хотя он был прекрасным мужем и добрым отцом моим детям. Но сейчас я не считаю вправе думать о замужестве из-за сына. - Во имя Аварры, родственница! - воскликнул Хастур. - Неужели ему можно пожелать чего-то лучшего, чем матери, вышедшей замуж за Хастура? Ты только подумай, что будет, если он начнет считать себя Хастуром больше, чем Хамерфелом, или если я поклянусь восстановить его положение соответственно титулу и праву на наследство? - Когда я впервые пришла в Тендару, то доверила тебе свою жизнь и жизнь своего ребенка... - Но Валентин лишь махнул рукой. - И вовлечь тебя в кровавую междоусобицу в ответ на твою доброту было бы, с моей стороны, черной неблагодарностью, - ответила Эрминия. - Всего лишь родственное одолжение, - сказал он. - Это я в вечном долгу перед тобой, дорогая моя. Но, Эрминия, как ты можешь до сих пор считать эту старую вражду незакрытой, когда в роду Хамерфелов не осталось больше никого, кроме твоего сына, которому был лишь год, когда в горящем замке погибли его отец и вся челядь? - Тем не менее, пока мой сын не будет восстановлен в законных правах, я не могу вступать в другой брак, - произнесла Эрминия. - Когда я выходила замуж, то поклялась Раскарду, что посвящу жизнь благополучию рода Хамерфелов. От этой клятвы я не отступлюсь, а втягивать других в наши дела не собираюсь. - Обещание мертвому не имеет силы, - возразил Валентин, скорее убеждая самого себя. - А я - живой и считаю, что ты мне обязана больше, чем мертвому. Эрминия вызывающе улыбнулась ему: - Мой дорогой родственник, я действительно очень многим тебе обязана. И это так, поскольку, когда герцогиня пришла в Тендару голодная, без гроша в кармане, в лохмотьях, Валентин взял ее к себе в дом и сумел устроить все так, что это не нанесло никакого ущерба ее репутации. В то время он был женат на благородной даме из рода Макаранов. Валентин и жена одели и накормили Эрминию с ребенком, подыскали домик, где она жила до сих пор, и ввели в круг Башни, где она достигла своего нынешнего высокого положения. Все это осталось невысказанным, но было понятно без слов. - Прости меня, дорогая Эрминия, - извинился Хастур. - Ты ничего не должна мне, я говорил это раньше и то же самое имел в виду сейчас. Раз уж зашла речь об этом, то должник - я, ибо все эти годы пользовался твоей дружбой и расположением. К тому же я помню, как любила тебя моя жена, поэтому думаю, что не оскорблю ее памяти, если предложу тебе выйти за меня замуж. - Я тоже ее любила, - сказала Эрминия, - и если б я собиралась выйти замуж, то лучше тебя мне никого не придумать, дорогой мой друг. Трудно забыть все, что ты сделал для меня и для моего сына. Но я поклялась, что пока он не будет восстановлен в правах... Валентин Хастур нахмурился и, пытаясь разобраться в своих чувствах, устремил взор на крону дерева, под которым они сидели. Аластер Хамерфел был, по его мнению, шалопаем, не заслуживающим как высокого титула, так и забот, которые проявляла к нему мать. Но говорить это ей - последнее дело, сын был ее единственным сокровищем, и она не в состоянии была разглядеть в нем ни одного изъяна. Эрминия была привязана к нему всей душой, и ничто не могло опорочить его в ее глазах. Валентин понимал, что допустил ошибку, напомнив ей о сыне, ибо Эрминия знала: при всей своей доброте Валентин недолюбливал юношу. В прошлом году Аластер был крупно оштрафован за то, что его в третий раз задержали за безрассудную езду в коляске по городу. И такой штраф был самым распространенным среди молодых людей его лет, поскольку те, к сожалению, почитали делом чести нарушать законы, призванные оберегать безопасность всадников и пассажиров экипажей. "Эти молодые повесы, считающие себя украшением общества, - сущее наказание для родственников, - думал Валентин, сознавая, однако, что такие мысли приходят в голову лишь с возрастом. - Интересно, - продолжал он размышлять, - может, я просто старею?" Лежавшая в ногах собака вдруг насторожилась и подняла голову, а Эрминия облегченно произнесла: - Вряд ли Аластер мог явиться так рано, к тому же на улице не было слышно его лошади. Кто бы это мог быть? Явно кто-то, кого Ювел хорошо знает... - Это твой родственник Эдрик, - сообщил Валентин Хастур, глядя в сторону садовой калитки. - Я, пожалуй, пойду... - Нет, кузен. Если это Эдрик, то можешь быть уверен, наш разговор будет чисто деловым, но если ему не захочется говорить в твоем присутствии, он не будет церемониться, чтобы тебя спровадить, - со смехом сказала Эрминия. Эдрик был Хранителем первого круга матрикса [матрикс - звездный камень] в Башне Тендары и приходился родственником как Эрминии, так и Валентину. Он быстро прошел в сад и холодно, по-светски, поклонился Хастуру. - Мое почтение, кузина, - произнес он формальное приветствие. Эрминия ответила ему ревер