лать. После праздника, когда все успокоятся, мы снова начнем исследовать Руины. Сюда сегодня приходили мужчины. Если бы ты видела, какими глазами они смотрят на меня. Я для них такое же чудо, как и ты для Лаурины. Мужчины считают меня героем! Наверное, обо мне здесь уже складывают легенды. Как же, свободная мужская особь. Бедный Ру, я много разговаривал с ним, он сильно переживает, оттого что физически слаб. Поразительно, до чего они довели его. С такими талантами он считает себя виноватым в том, что не может участвовать в каких-то бездарных состязаниях и принести Ванайе свой приз. И для чего? Для того, чтобы она милостиво похвалила его. Я поражаюсь. - Не такой уж он и хилый, - возразила Цендри. - Боксер или борец из него, конечно, никудышный, но бегун из него получился бы неплохой. Он смог бы, думаю, даже участвовать в беге с препятствиями. - Да нет, - покачал головой Дал, - куда ему. Он рассказывал, что с детства у него больное сердце, насколько я могу понять, ревматизм. К физическому труду он был не способен, поэтому ему и разрешили заниматься музыкой. Удивляюсь, что здесь еще не научились лечить такие простые болезни, а может быть, просто не хотят. На Пионере тоже было нечто подобное, заботились о выживании сильнейших, больными особо не занимались. В образовании были такие же понятия. Скажи я своему деду, что собираюсь стать музыкантом или художником, его бы хватил удар. Он до конца своих дней не мог примириться с мыслью, что я стал ученым. В его понятии настоящий мужчина должен быть только инженером. Но на Пионере такие взгляды уже считаются атавизмом, а здесь они вовсю процветают. - Первым Верховным Матриархом была женщина с Пионера, - сказала Цендри. - Вот как? - Дал удивленно поднял брови. - Хотя ничего удивительного в этом нет. Я читал о положении женщин на Пионере. Вполне возможно, что борьба женщин за равные права началась именно у нас. И тогда мне понятен панический страх местных женщин, под влиянием древних легенд они выработали в себе и бережно сохраняют стойкое убеждение, что, как только мужчины получат равенство, для женщин наступят черные времена. Какая глупость. - Он посмотрел в окно. - Дорогая, я вижу, что женщины уже собрались на лужайке перед домом. Пора и тебе собираться. Иди и наслаждайся праздником. Цендри стояла обняв Дала. У нее уже не было желания идти на праздник, она не хотела прерывать столь редкую и счастливую для нее минуту близкого общения с мужем. - Ты действительно не против того, чтобы я пошла? - тихо спросила она. Дал рассмеялся. - Когда ты идешь не одна, а с другими женщинами, то нет. Лаурина слишком почитает тебя, чтобы приставать с гнусными предложениями, а у тебя, насколько я знаю, нездорового интереса к женщинам нет. Иди, дорогая, и наслаждайся их празднеством. Подозреваю, что здесь будет тоже нескучно, Ру или Миранда споют что-нибудь. Или, - он улыбнулся, - они устроят свой праздник. "Оказывается, Дал умеет наблюдать", - подумала Цендри. - Возможно, - ответила она и, привстав на цыпочки, поцеловала мужа в щеку. - Тогда я пошла, дорогой, и не волнуйся, если меня долго не будет. Я, наверное, приду очень поздно. Цендри вышла из дома. На лужайке стояли женщины, все в праздничных накидках, расшитых рыбами, морскими животными и яркими цветами. Лаурина подошла к Цендри и взяла ее за руку. - У вас такая красивая накидка, - сказала она. - Вам ее подарила Миранда? Пойдемте быстрее, солнце уже садится. Мы должны успеть прийти до восхода луны, я хочу увидеть, как мужчины будут ловить копьями рыбу. Когда они подходили к берегу, солнце уже зашло. Цендри видела, как по всему побережью зажглись большие костры, а у самого края моря толпились мужчины. Большие волны, переваливая через волнорезы, тысячами брызг падали на песок. Подойдя ближе, Цендри увидела стоящих на берегу мужчин, их покрытые водорослями мокрые руки и ноги серебрились в лунном свете. Многие мужчины были обнажены, только на немногих были набедренные повязки. Цендри заметила, как один из мужчин, она была совершенно уверена, что видела его во время состязаний на стадионе, где он горделиво прохаживался и бросал на женщин быстрые взгляды, взял в руку длинное копье. Наконечник его блеснул в свете костра. Мужчина надел на лицо маску и двинулся в море. Он шел до тех пор, пока вода не дошла ему до груди, а затем нырнул. Сразу же в море бросились и другие мужчины, и Цендри услышала всплески. Лаурина взяла Цендри под руку и повела к одному из костров, вокруг которого в полном молчании уже сидели женщины и не отрывая глаз смотрели на мужчин. Цендри вспомнила, как однажды Миранда говорила, что "в святых водах моря нельзя проливать кровь", но, вероятно, в это время года ловить копьями рыбу разрешалось. "В этот праздник нарушаются все запреты. Или их нужно нарушать?" Прошло много времени. Цендри видела, как мужчины входили и выходили из воды, слышала всплески и шуршание песка, шлепки выбрасываемой на берег рыбы и блеск ее чешуи. Она видела, как рыбины, сверкая серебристо-голубоватым светом, бились о мокрый песок и затихали. Несколько женщин собрали рыбу, почистили и, завернув в пахучие листья, положили на угли потухающего костра. Вскоре воздух по всему побережью наполнился запахом печеной рыбы и ароматом подгорелых листьев рыбного куста. Ближняя луна, громадная, золотого цвета, проплывала высоко над морем, отбрасывая на его поверхность широкую красноватую полосу. Волны прошли, и море было совершенно спокойным. Цендри посмотрела на блестящий песок, перевела взгляд на темное небо и увидела вторую, дальнюю луну, такого же цвета, как и первая. Слегка затененная облаками, она медленно двигалась почти над самой головой Цендри. Женщины смотрели, как мужчины выходили из воды и наконечники их копий блестели в ярком лунном свете. Женщины запели, и их песня напомнила Цендри гимн. Она пыталась понять его, но слова были ей незнакомы, она поняла только припев. "Кровоточащая рана - природа любви". Кто-то заботливой рукой поставил перед Цендри тарелку с рыбой. Цендри принялась есть, разламывая ее пальцами, как это делали другие. Мужчины к кострам не подходили. "Еда при лунном свете. Очень странно для ритуала совокупления, - думала Цендри. - Какое отношение к плодородию имеет рыба? Хотя, кто знает, какое символическое значение имеет все это - и волны, и лунный свет, темные, торжественные лица мужчин, их тела, пахнущие морем?" Костры догорели, и женщины подвинулись ближе к тлеющим угольям. Они сидели вокруг костров, касаясь друг друга плечами, и Цендри сидела вместе с ними. Никто не произносил ни звука, и Цендри стала клевать носом, но даже сквозь сон она чувствовала возбуждение и томительное ожидание, охватившее женщин. Высоко в небе обе луны неумолимо сближались. И тут она увидела мужчин. Они шли к кострам, медленно и торжественно. Цендри услышала, как какая-то девушка нервно хихикнула, но ее тут же тихо одернули. Цендри почувствовала, как Лаурина схватила ее руку дрожащими пальцами и стала сжимать все крепче и крепче. И тут Цендри все поняла. "Вот как происходит близость между мужчинами и женщинами. Очень торжественно, при лунном свете. Поэтому сам ритуал и называется "посещение берега моря". Как я не догадалась раньше? Ведь Миранда так часто отпускала шутки про рыбу". И вот теперь Цендри была здесь не зрительницей. Она стала участницей этого ритуала. Разум подсказывал ей, что она должна уйти, немедленно бежать отсюда. Но что-то внутри ее, какая-то неведомая часть ее естества, возбужденная и ожидающая, заставляла сидеть ее вместе с остальными женщинами. Цендри охватило странное веселье. "Я же антрополог, - говорила она себе. - Я приехала сюда изучать их обычаи. - Она обрадовалась, найдя нужное объяснение. - То, что я делаю, называется наблюдением с участием". Мужчины почти подошли к костру. Цендри пыталась унять охватившую ее дрожь, она приказывала себе не паниковать и пройти через все, что с ней должно случиться. "Антрополог не должен ни бояться, ни возмущаться", - мысленно повторяла Цендри и вспомнила, как ее наставник рассказывал, что, когда он изучал одно из самых диких племен, ему пришлось вместе с ними есть человеческое мясо... Мужчина сел на песок рядом с Цендри. Лица его из-за темноты Цендри не видела, но по голосу, немного хрипловатому, поняла, что это еще почти юноша. - Именем Богини, благословившей нас посетить берег моря, - произнес он. Цендри понимала, что это ритуальное приветствие, на которое должен быть свой ответ. Она не знала его, но, видимо, это не имело никакого значения. Юноша обнял Цендри и положил на песок. Она предполагала, что положение мужчин накладывает отпечаток на их сексуальные связи, она думала, что ей придется выдержать нечто вроде изнасилования, и приготовилась к самому худшему, решив вытерпеть все до конца, но ее страхи рассеялись сразу же. Юноша был с ней очень нежен, не слишком умело, но горячо он принялся ласкать ее, и Цендри прильнула к нему. Она закрыла глаза и жарко отдала себя ему. Ночь, свет лун и страстные стоны возбуждали Цендри еще больше. Совсем рядом лежала Лаурина. Цендри чувствовала, как колышется ее тело, как она тяжело дышит и двигается навстречу входящей в нее мужской плоти. Но вскоре все посторонние звуки исчезли и упоенная желанием Цендри перестала ощущать присутствие остальных. В уголке сознания Цендри шевелился стыд и удивление. До замужества у нее было не много любовников, а выйдя замуж, она вообще перестала смотреть на других мужчин, поскольку, как и Дал, воспитывалась в моногамном мире, где верность супругов считалась обязательным условием в браке. Цендри почувствовала, что предает Дала, но в самой глубине ее сознания внезапно возникла другая мысль - отдаваться, страстно и безотчетно. И мысль эта отражала все то, что давно копилось в Цендри, искало и не находило своего выхода. Юноша тихо вздохнул и, не выпуская Цендри из своих крепких объятий, лег рядом. Удовлетворенный, он гладил ее волосы и слегка касался ее груди. - Меня зовут Йэн, - наконец произнес он. - Скажи свое имя, чтобы я мог вспоминать его, когда вернусь в мужской дом. - Цендрия, - ответила она, вовремя вспомнив, что все женские имена на Изиде трехсложные. - Цендрия? - повторил юноша. - Очень странное имя. И очень красивое. Я буду часто вспоминать тебя. - Он положил что-то рядом с Цендри. Цендри потрогала оставленный юношей предмет, на ощупь она почувствовала, что это какое-то изделие из маленьких кусочков кожи. "Пояс? Повязка на голову?" - подумала она. - Это мой подарок тебе, - прошептал юноша, крепко поцеловал Цендри и ушел, растворившись в темноте. "Подарок с берега моря. Вот почему Миранда назвала так жемчужину, которую ей подарил Ру". Цендри лежала на песке, вспоминая свои ощущения. - Именем Богини, благословившей нас посетить берег моря, - раздался рядом тихий голос, и Цендри снова ощутила запах мужского тела. Долгая сладостная ночь продолжалась. После четвертого мужчины Цендри перестала считать их, она молча отдавалась выходящим из моря участникам ритуала, произносящим одно и то же приветствие. После следовал обмен именами, подарок, ожерелье из раковин, драгоценный камень, изящная цепочка. Один из приветствовавших Цендри, почти мальчик, положил сбоку от нее гирлянду из лент, полученную им на состязаниях. Некоторые оставляли Цендри сразу после обмена именами, некоторые еще долго лежали рядом, лаская ее и покрывая грудь поцелуями. Один из мужчин заговорил с ней, он рассказал Цендри, что работает на строительстве плотины и что его друг попал под камнепад и ему раздробило ногу. С большим сожалением, как о своей личной беде, он говорил о том, что ему не удалось посетить берег моря. - Мы обещали друг другу, что пойдем сюда вместе, - произнес он и горько заплакал. Цендри испугалась, ей вдруг показалась неприятной мысль о том, что мужчины могут спариваться здесь точно так же, как это делают женщины, но она быстро успокоила себя. "Стремление к совместной жизни, инстинкт дома и семьи несвойственен мужчинам, - подумала Цендри. - Они способны к дружбе, долгой и крепкой, но это не любовь". Еще один юноша плакал у нее на груди, повторяя, что находится в мужском доме всего несколько лун и что Цендри удивительно напоминает ему мать. Цендри не знала, как ей следует воспринимать такое признание, если это комплимент, то он довольно необычен. Внезапно она вспомнила слова из песни: "Лишь дважды я испытывал блаженство, и дважды меня прогоняли прочь. В первый раз это было, когда моя мать извергла меня из своего чрева. Во второй раз это было, когда меня изгнали из дома моей матери". "Вероятно, почитание образа матери здесь имеет глубокие корни. Мать навсегда остается в сердце мужчины Изиды, и каждый контакт с женщиной только усиливает боль о потерянном рае, о жизни в обществе женщин. И каждая женщина кажется мужчине матерью", - размышляла Цендри. И действительно, в обществе, где никто не мог сказать, кто его отец, единственно почитаемым человеком остается мать. "Теперь понятно, почему Миранда так удивилась, когда я спросила ее об отце будущего ребенка", - подумала Цендри. "Но тогда ничто не мешает сыну встретиться со своей матерью здесь. Значит, у них нет запретов на кровосмешение?" Она погладила всхлипывающего юношу, и ей остро захотелось иметь ребенка. Юноша понемногу успокоился и сначала осторожно, затем все смелее и смелее начал гладить грудь Цендри и покрывать ее поцелуями, в которых совсем не было сыновней любви. Последний мужчина, одиннадцатый или тринадцатый, Цендри уже давно сбилась со счета, опустился рядом с ней, уже когда небо осветилось первым лучом восходящего солнца. После он крепко и нежно поцеловал ее, положил возле ног свой подарок и, взяв маску и копье, торопливо ушел. Цендри лежала на песке, прислушиваясь к плеску волн. К давно погасшему костру подходили женщины, усаживались около него, обнимались и, прижавшись, клали головы на плечи друг другу. Цендри почувствовала, как Лаурина обняла ее, и внезапно ей захотелось плакать. Она посмотрела на других женщин, они целовались, ласкали друг друга. Цендри поняла, что это - часть ритуала, признание того, что, несмотря ни на что, самые глубокие и нежные чувства женщина может испытать только к женщине. Лаурина целовала Цендри в лоб, щеки и губы. - На этот раз, я думаю, у меня родится малышка. В прошлом году я пришла с берега пустой. Моей дочери уже десять, мне так хочется понянчиться с младенцем. Цендри крепко прижала ее к себе и ответила шепотом: - Я буду очень рада, если у тебя появится девочка. Ей вдруг самой захотелось забеременеть, но это было невозможно. Бракосочетавшись, они с Далом решили повременить с детьми, и Дал согласился на временную стерилизацию, чтобы избавить от этого Цендри, но она тоже сделала себе стерилизацию, хотя Дал не одобрял ее решения. В отличие от мужчин с Пионера, он не хотел подвергать Цендри процедуре, которая считается в ее мире не очень почетной. И если бы он настоял, а не позволил ей самой решать, стерилизоваться или нет, то вполне возможно, что Цендри и забеременела бы после такого праздника. Таким образом, Дал, предоставив Цендри право самой решать, стерилизоваться или нет, спас себя от возможного позора, поскольку согласно брачному контракту Цендри не должна была рожать детей, зачатых не от Дала. Расскажет ли Цендри ему когда-нибудь обо всем? Она не оттолкнула Лаурину, когда та начала целовать ее грудь, шею и губы, она была еще оглушена странностью ритуала любви, не понимала, что ей следует делать, радоваться или сокрушаться, но по мере того, как смелей и жарче становились объятия и поцелуи Лаурины, сомнения Цендри уходили куда-то в сторону. Напряжение и неуверенность исчезли, и Цендри страстно ответила на ласки Лаурины. Она начала гладить ее, покрывать ее тело нежными поцелуями. Странное чувство восторга и удовлетворения захлестнуло ее, когда она услышала, как девушка стонет и вскрикивает от страсти. Странно, что в эти минуты Цендри вдруг подумала о Дале. Она знала, что он может простить ей связь с мужчиной, но не с женщиной. Ей было все равно, что думает Дал. "Пошел он к черту! Почему меня должно заботить, что обо мне подумает мужчина!" - пронеслась в ее мозгу последняя связная мысль, и Цендри растворилась в очередном экстазе любви. Цендри и Лаурина еще долго лежали на песке, крепко обняв друг друга. 12 Когда Цендри проснулась, солнце было уже высоко. Женщины вставали, собирали разложенные подарки и, пряча их в складках накидок, отправлялись по домам. Некоторое время Цендри удивленно смотрела на женщин, ошарашенная происшедшим. Она до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что была участницей всего ритуала. Она встряхнула головой, пытаясь вспомнить события. - Я должна идти в город, там у меня осталась маленькая дочь, ей всего десять. Через год или два она тоже будет ходить на праздник. Я не понадоблюсь вам сегодня, ученая дама? - спросила Лаурина. Цендри поняла ее официальный тон, посмотрела на девушку и улыбнулась. - Нет. - Цендри положила Лаурине руку на плечо. - Сегодня я буду спать. До завтра, Лаурина. Все женщины из дома Ванайи уже ушли. Цендри заторопилась и, быстро собрав подарки, поспешила за ними. Нагнав их, она посмотрела на их одежду, затем оглядела свою накидку. Она была вся смята, кое-где на ней остался песок и водоросли. Цендри было все равно, она хотела только одного - побыстрее добраться до дома, принять ванну и лечь спать. Было еще довольно рано, и ни на ступеньках дома, ни внизу, в зале, Цендри никого не встретила. В одной из комнат она увидела Миранду, скрестив ноги та сидела на полу в окружении нескольких детей и, часто макая кисточку в акварельные краски, увлеченно разрисовывала стоящую перед ней перегородку маленькими рыбками и цветами. - Я думала, что твоя малышка родится сегодня ночью, - произнесла Цендри. Миранда вздохнула. - Я тоже так думала. У меня было то же самое с первым ребенком, я мучилась перед родами почти тридцать дней. Цендри удивилась, она не знала, что у Миранды были дети. Миранда заметила недоумение Цендри. - Я родила мужскую особь, за ней в основном присматривает Лиалла, у нее нет детей. У Замилы тоже нет дочерей, - прибавила она и снова вздохнула. - Акушерка очень разозлилась на меня, ей не удалось попасть на праздник. Она даже не могла хорошенько выпить в ожидании родов. А видишь, все напрасно. Ру тоже ходит угрюмый. - Она засмеялась. - У нас говорят "угрюмый, как спутник наутро после праздника". Иди спать, Цендри, я для тебя сейчас не лучшая компания. Цендри в душе жалела Миранду, девушка выглядела очень плохо - впалые глаза, измученное выражение серого лица. - Красивая перегородка, - сказала Цендри и увидела, как Миранда покачала головой. - Она мне опостылела, - со злостью проговорила она. - Я занимаюсь этой детской работой только потому, что она помогает хоть как-то скоротать время. К Миранде подбежал малыш, мокрые ползунки его болтались у него на коленях. Миранда шлепнула малыша, тяжело и неохотно, поднялась и пошла менять ему штанишки. Цендри поднялась в комнату и только тут почувствовала себя полностью измученной и опустошенной. Возбуждение и очарование прошедшей ночи исчезли. Посмотрев на мирно спящего Дала, Цендри убрала подарки в сумку, не рассматривая их. Когда-нибудь потом она их изучит, но уже как ученый. Сейчас смотреть на них Цендри не хотелось, они слишком многое напоминали ей. Задвинув сумку подальше, Цендри поняла, что она очень долго не сможет взглянуть на подарки, возможно никогда. Она снова посмотрела на Дала, и ей мучительно захотелось лечь рядом с ним. Она оглядела свою измятую и грязную накидку, тут же сняла ее и, взглянув на свое тело, испачканное в песке и водорослях, пошла в ванную комнату. Она встала под душ и начала отмываться. Через некоторое время вошел Дал. - Ну, как праздник? - спросил он весело. Цендри притворилась, что за шумом воды не слышит его вопроса. Она закрыла глаза и начала намыливать голову, но Дал не уходил. Он терпеливо подождал, когда Цендри закончит мыться, и снова задал свой вопрос. Цендри поймала себя на том, что ей не хочется вспоминать то, что было с ней ночью. Она пожала плечами. - Довольно любопытно, - неохотно ответила Цендри. - Но тебе неинтересна антропология, поэтому детальным рассказом я тебе докучать не буду. В общем все было довольно необычно. Сначала мужчины копьями били рыбу, потом женщины готовили ее и ели. Дал ухмыльнулся. - Видимо, это не совсем все. Я спрашивал Ру об этом празднике, так его чуть не перекосило, когда он рассказывал о том, что там происходит. Надеюсь, ты не принимала участия в ритуале оплодотворения? Цендри попыталась вспомнить недавнюю фразу Миранды. "Как она сказала? Угрюмый, как спутник наутро после праздника, кажется?" Ей внезапно захотелось все рассказать Далу, поделиться с ним, но она вспомнила, что родина его - Пионер, ему не понять чувств Цендри. Он сделает только один вывод - Цендри изменила ему. Цендри хорошо знала мужа, он был готов смириться с единичным случаем измены, вызванным наплывом внезапной страсти. Он бы понял это и смог бы простить, но разбираться в эмоциях Цендри, стараться понять, что и почему толкнуло ее на такую откровенную, необузданную сексуальность, на половые акты без разбора, он не будет. Цендри медлила с ответом, и Дал мрачнел все больше. - Цендри, я спрашиваю тебя, - требовал ответа Дал. - Ритуалы оплодотворения в отсталых мирах ужасны. Почему ты молчишь? Тебе стыдно? Внезапно Цендри почувствовала злость. - Тебе не понять меня! - выкрикнула она. - Ты считаешь, что вся жизнь здесь состоит из набора бессмысленных традиций невежественных аборигенов. Я не позволю, чтобы ты смеялся надо мной. - Мы договорились, что будем рассказывать друг другу о нашей работе. - Пошел ты к черту со своей работой! - Цендри была в бешенстве. - Рассказ о работе, как ты его понимаешь, состоит в том, что ты постоянно кормишь меня своими советами, что делать и как. Почему-то ты никогда не делишься со мной тем, что ты делаешь и о чем разговариваешь с мужчинами. Больше того, стоит мне спросить тебя об этом, как ты тут же просишь меня не вмешиваться в твои дела. - Совсем не потому, что не хочу тебе рассказать, - мягко ответил Дал. - Но тебе лучше не знать об этом ради себя самой. Ты же понимаешь, что я делаю и как это опасно. - Вот и весь твой разговор, - воскликнула Цендри и подошла к Далу вплотную, сама удивившись своей смелости. - Если бы ты считал меня равной себе, а не наложницей, ты бы делился со мной всем, и опасностями тоже. Но ты ничего мне не рассказываешь не потому, что занимаешься опасным делом, нет. То, что ты делаешь, - незаконно. Ты хочешь развязать здесь гражданскую войну. - Это лишний раз доказывает, что я прав. С тобой мне разговаривать не о чем. - Но где твоя совесть ученого? Ты не задумывался, почему ученых с Университета ценят так высоко? Потому что мы не вмешиваемся в политические конфликты Сообщества! Мы вне политики! - Прежде всего, мы с тобой, Цендри, находимся вне пределов Сообщества. А во-вторых, единственный человек, который упрекает меня в том, что я делаю, - ты. Но, Цендри, посмотри на себя, ты с первых дней прилипла к Ванайе и ее своре и не желаешь ничего видеть. Тебе и в голову не приходит, что мы на пороге открытия, равного которому нет. Если Руины действительно оставлены Строителями, то Изида должна стать частью Сообщества. Ученые должны иметь возможность изучать Руины. Да что, собственно, значит Матриархат в сравнении с наукой? Цендри была потрясена. Она заплакала. - И ты хочешь уничтожить целую культуру планеты ради кучи каких-то камней?! Ради своих научных амбиций? Ради того, чтобы все считали тебя первооткрывателем Руин? - Ты совершенно напрасно считаешь себя ученым, - холодно ответил Дал с брезгливой гримасой. - Ты не понимаешь значения Руин для науки и культуры. - Я понимаю их значение, но не так, как ты. Руины я знаю лучше. Для тебя важно только то, что можно измерить и взвесить, я же вижу в Руинах совсем другое, для меня они значат больше, чем для тебя. Ты видишь в них мертвую цивилизацию, дай тебе волю, и ты напустишь туда толпу ученых и туристов. Ты готов разрушить "Нам-указали-путь" ради удовлетворения своих личных целей. Нет, такой подход мне не нравится, и я не буду ломать голову над тем, что с ними нужно сделать, как лучше их расколотить, чтобы попасть внутрь. А теперь прочь с дороги, я хочу спать. - Цендри, - взволнованно сказал Дал. - Проваливай, хватит с меня твоей болтовни, оставь меня! - Цендри оттолкнула мужа и направилась спать. Она слышала, как Дал склонился над ней, позвал раз, другой, но она закрыла глаза и твердо решила не отвечать. Цендри чувствовала себя прекрасно. Наконец-то она выговорилась, сказала Далу все, что о нем думает. Всю враждебность, всю ненависть, недовольство и презрение, копившиеся в ней со дня приезда сюда, она вылила на него, отыгралась за те упреки, которыми он осыпал ее, за все сцены, которые он закатывал Цендри в ответ на испытываемые им на Изиде унижения. Цендри была довольна, она отомстила Далу за все, и теперь совесть ее совершенно спокойна. Уже засыпая, она подумала, не была ли с Далом слишком резка, и тут же успокоила себя. "Нет, он заслужил это. И никогда больше он не будет помыкать мной. Угрюмый, как спутник наутро после праздника, - с радостной улыбкой вспомнила Цендри. - Вот что его обидело. Оскорблена его мужская гордость. Да, наверное, можно было бы с ним разговаривать и помягче. Да пошел он..." - подумала Цендри и заснула. Цендри разбудил грохот падающей перегородки. Она вскочила и прислушалась. Снизу слышались крики и детский плач. "Землетрясение!" - мелькнуло в голове Цендри. Она лихорадочно накинула на себя халат и побежала вниз по лестнице. Никого не встретив, Цендри вернулась. Землетрясение было коротким и неразрушительным, сломалась только одна перегородка. Цендри села на подушку и, немного успокоившись, стала одеваться. Только теперь она заметила, что Дала нет. Чувствуя в душе вину за грубости, которыми она осыпала его, Цендри решила найти Дала и рассказать ему все о празднике, не касаясь, правда, некоторых подробностей, и тем сгладить последствия неприятного разговора. Она прошла по всему дому, но Дала нигде не было. Цендри бросила поиски. В любом случае на Развалины идти было поздно, и она смотрела, как женщины убирают дом после праздника. Цендри понимала, что ей следовало все рассказать Далу, в конце концов, он все-таки ученый, а не деспот с Пионера. Он, конечно, был бы недоволен тем, что она дала втянуть себя в ситуацию, не представляя, чем это может для нее закончиться, но он бы понял, почему она не могла уйти, когда уже осознала, что будет происходить. "Ну и что, если он разозлится? Что сделано, то сделано, ничего изменить нельзя. И почему я так боюсь его гнева?" - думала Цендри с некоторым вызовом. Однако по мере приближения вечера вызов и желание доспорить с Далом уступили место тревоге. Цендри вспомнила, что перед тем, как в сердцах прогнала его, он хотел сказать ей, вероятно, что-то очень важное. Она была взвинчена его вопросами о празднике и не обращала внимания на слова, а ведь он все время пытался что-то сообщить. Но что? Цендри испугалась не на шутку. Она в свое время обвиняла женщин Изиды в том, что они не видели своих мужчин, но не уподобилась ли она им? Она уже не замечала мужа, не слушала его, начинала верить: что бы ни сказал мужчина, это не имеет для нее никакого значения. "Неужели я становлюсь такой же, как они?" - в страхе думала Цендри. Она решила найти Дала и серьезно поговорить с ним. Ей было все равно, что будет: ссора, сцена, крики - не важно, главное - выяснить отношения. Если Далу грозит опасность, она должна разделить ее с ним. Цендри жалела о том, что не позволила Далу сказать то, что он хотел. Тревога Цендри начала переходить в панику. Наступал вечер, а Дал все не приходил. Его не было в доме, не было и на берегу, где женщины убирали золу и недогоревшие поленья костров. Цендри подумала, что он ушел в Развалины, но одна из женщин Ванайи сказала, что в сторону "Нам-указали-путь" никто не ходил. На обед он тоже не появился. - Ой, не переживай, милочка, - отмахнулась от Цендри Ванайя, когда та выразила ей свои опасения. - Это всегда так бывает, оно сидит где-то и тоскует. - Ванайя захохотала. - Горюет. Но разве ты позволила, чтобы оно выходило из дома? - Ванайя удивленно подняла брови и неудовлетворенно хмыкнула. - Мой дом наказаний к твоим услугам, дорогая. Я вижу, что оно у тебя нуждается в небольшой экзекуции. Чем больше Цендри слушала Ванайю, тем больше ее начинала беспокоить безопасность Дала. В голову Цендри лезли самые ужасные мысли. Ей казалось, что Дал арестован и находится в городском доме наказаний. Будучи уверена, что Дал замышляет восстание, Цендри боялась, что, если об этом узнает кто-нибудь из женщин, Далу несдобровать. "Но могло случиться и худшее - Дал мог вступить в сговор с Махалой и примкнуть к ее партии. Тогда окажется, что мы с Далом находимся в противоборствующих лагерях, противостоим друг другу". От этой мысли Цендри обдало холодом. Цендри и Дал были учеными и не имели права вмешиваться в местные конфликты. "Но Дал уже нарушил эту заповедь. Что я должна делать в этом случае? Могу ли я в противовес ему тоже присоединиться к какой-либо группировке?" Сейчас Цендри старалась быть предельно честной. "Но ведь я первая нарушила заповедь ученого, я почти открыто поддерживаю Ванайю из личной привязанности к ней и Миранде. Да нет, я просто хорошо отношусь к ним обеим, а Дал принял это отношение за политическую поддержку. Нет, мне безразлична политика", - успокаивала себя Цендри, но в душе чувствовала, что это не так. Она понимала, что свою совесть не обманешь, все, что она делала для Ванайи, нельзя прикрыть только дружескими чувствами. Миранды тоже не было за обедом. Лиалла сказала, что она в постели и акушерка постоянно находится рядом с ней. - Думаю, что она и сегодня не родит. - Лиалла покачала головой. - Хотя все, кто забеременел после последнего праздника, уже родили. Но я не волнуюсь, первый ребенок Миранды тоже появился много позже положенного срока. Есть женщины, у которых дети появляются с большой задержкой. Обед прошел в полном молчании, женщины сидели полусонные и усталые, разговаривать никому не хотелось. Ванайя, раздраженная тяжелой обстановкой и тишиной, попросила Ру спеть, но тот отказался. - У меня что-то болит горло, да и лирик не настроен, - пытаясь говорить как можно веселее, ответил он. - Я лучше попытаюсь сегодня написать песню для леди Миранды, ей нравятся мои скромные стихи и музыка. Наблюдая за ним, Цендри не могла понять, почему его так заботит, как пройдут роды у Миранды. Ей было странно, что Ру, зная, что ребенок не его, так переживает за него. Внезапно она подумала, что Ру, как всякого влюбленного, заботит все, что связано с объектом его любви. Человек эмоциональный, он считает, что его касается все то, что касается и Миранды. Цендри жалела Ру, понимая, как ему тяжело скрывать свои чувства. "Если уж романтическая любовь женщины к мужчине считается здесь извращением, можно только представить, как тут воспринимается любовь мужчины к женщине", - подумала Цендри. Цендри спала очень плохо. Она часто вставала, подходила к окну, прислушивалась к каждому шагу на лестнице и в доме. Лежа в уголке, она просыпалась от каждого звука, был ли это плач ребенка или чьи-то шаги на первом этаже. Дал не возвращался, и чувство острого беспокойства охватило Цендри. Задолго до рассвета она встала и села к окну, разглядывая Руины. Она вспоминала все время, проведенное на Изиде. "Неужели Дал прав и меня развратило это общество? Да нет, не особенно. Конечно, у меня появилась некоторая враждебность к Далу. Да нет, она была и раньше, только Матриархат обострил ее. Я просто стала говорить о том, о чем раньше молчала". Цендри злилась на то, что, испугавшись зависти Дала, бросила заниматься научной работой и не стала ученой дамой. Она пыталась обвинить в этом Дала, но тут же вспомнила, что он никогда не просил ее сидеть дома. Цендри сама так захотела. "Если бы Дал хотел иметь покорную, забитую жену, он бы женился на женщине с Пионера, в тех боязнь мужа заложена генетически. Однако он предпочел меня. Я сама поддалась, стала покорной, и он забылся, стал вести себя так же, как и остальные мужчины с Пионера. А я молчала, давила в себе недовольство, и вот оно выплеснулось здесь. Значит, я вела себя нечестно по отношению к нему. Неужели мы потеряли друг друга навсегда?" Взошло солнце. За дымкой встающего над морем тумана и пеленой облаков оно показалось Цендри похожим на большой, покрасневший от слез, заплаканный глаз. Вскоре пришла Лаурина, она посмотрела на Цендри и поразилась ее усталому, измученному виду. Цендри рассказала Лаурине об исчезновении Дала. - Я боюсь, что он по незнанию законов Изиды мог попасть в беду, - говорила Цендри. - Может быть, он где-нибудь в доме наказаний. Лаурина, ты знаешь Махалу и ее сторонниц. Они бывают в вашем колледже? - задала вопрос Цендри и, увидев утвердительный кивок девушки, продолжила: - Ты не могла бы спросить у них про Дала? - Я сделаю для тебя и больше, но почему это так важно? - ответила Лаурина, и Цендри почувствовала в ее голосе нотки ревности. - Я могу выполнять обязанности ассистента не хуже. Цендри настолько устала от необходимости всех обманывать, притворяться всезнающей ученой дамой-археологом и выдавать Дала за своего ассистента, что в какую-то долю секунды ей захотелось сказать Лаурине правду. Цендри совсем было решилась это сделать, но осторожность и гордость взяли верх. Своим признанием Цендри уничтожила бы себя. Узнав, что она является всего лишь помощником мужчины, женщины Изиды начали бы презирать ее, и она смолчала. - Дело в том, - медленно заговорила она, - я не смогу работать эффективно без Дала. Он получил специальную подготовку на Университете. Презрительная ухмылка скользнула по лицу Лаурины. - Я понимаю, как тяжело приходится вам, женщинам мужских миров. Хорошо, Цендри, я схожу к Махале. Но почему ты считаешь, что оно там? - Не так давно от Махалы, так мы поняли по клейму на лбу, приходил мужчина. Он о чем-то говорил с Далом, - призналась Цендри. - Я предупредила Дала, чтобы он не якшался с мужчинами, но, возможно, он недостаточно хорошо понял меня. - Не будучи уверенной в том, что Лаурина способна разобраться в сложностях ее отношений с Далом, Цендри сказала полуправду. Лаурине такое объяснение показалось вполне достаточным, и она тут же отправилась в город. Целый день Цендри просидела в комнате, а вечером не пошла даже на ужин, отговорившись плохим самочувствием. Чтобы занять себя чем-нибудь, она сначала просмотрела все свои шифрованные записи о Матриархате, а затем начала заносить в тетрадь то, что осталось в ее памяти о празднике посещения берега моря. Цендри назвала свой шаг самодисциплиной. Она не щадила себя, детально описывая все, что с ней произошло, вплоть до своих сексуальных ощущений в объятиях Лаурины. Цендри заставила себя написать, что в этот момент испытывала чувство сильного стыда. Несмотря на привитую наукой убежденность в том, что сексуальные отношения являются всего лишь отпечатком культуры, Цендри чувствовала и понимала, что поступает безнравственно. Со странным удовольствием она записала и о том, что попытка заставить себя отнестись к своему поведению на берегу с холодным беспристрастием ученого принесла ей головную боль и впервые после прилета на Изиду она была вынуждена принять снотворное. Как бы ни хотелось ей услышать известия о Дале, как ни был велик страх перед возможным землетрясением, Цендри предпочла спать и ничего не слышать, чем лежать всю ночь с открытыми глазами, смакуя свою вину, страх и проклиная самодисциплину. Лаурина пришла утром и сказала Цендри, что никто из окружения Махалы Дала не видел. - Его не было в доме наказаний Ариадны, в мужском доме Махалы тоже, - говорила Лаурина. - Моя школьная подруга служит там, и я попросила ее провести досмотр дома под предлогом поиска не разрешенных в доме вещей. Если раньше Цендри просто беспокоилась, теперь она была в панике. Ближе к полудню она пошла в ту небольшую часть дома, которую занимал Ру, хотя такой поступок считался в Матриархате нарушением этикета. Она нашла его в одной из комнат. Босой, в короткой затасканной юбке, с измученным ненакрашенным лицом, он сидел склонясь над своим лириком. Цендри подумала, что спутник Ванайи сочиняет музыку к написанной им в честь Миранды песне. Увидев Цендри, он встал и поклонился. - Чем могу служить ученой даме? - мрачно произнес он. Цендри не стала скрывать цели своего посещения. - Исчез мой спутник, - прямо заявила она. - Я не верю, что он ушел по своему желанию. У меня есть подозрение, что он несознательно нарушил какие-то правила и задержан. Ему может грозить беда. Ты не знаешь, где он? Лицо Ру помрачнело еще больше. - Я скажу вам одно - он ушел по своей воле, и больше вы от меня ничего не услышите, своего товарища я не предам. Я знаю, что вам кажутся странными наши порядки, ученая дама, я нисколько не обижен вашим вопросом, но не спрашивайте меня больше ни о чем. Цендри обескураженно смотрела на Ру, она думала, что знание тайны его отношений с Мирандой делает ее ближе к ним, но, как видно, ошиблась. - Ру, - голос Цендри звучал тревожно и искренне, - почему ты не хочешь поговорить со мной как с другом, как с равным? Пойми, я очень боюсь за Дала, ты знаешь, где он, ведь вы друзья. Скажи мне. Ру сжал губы. - Между хозяином и рабом не может быть равенства. Я понимаю, почему вы так заботитесь о нем. Дал нужен вам для каких-то своих целей, но я не тот, за кого вы меня принимаете. Дал сейчас свободен, он смог убежать. Я не могу сделать то же самое и буду радоваться за него. - Он злобно посмотрел на Цендри. - И не предам его. Пораженная ответом Цендри произнесла: - Но Дал был свободен на Университете, он и здесь свободен и будет... Ру не дал ей договорить. - Я очень сомневаюсь, что вы вернетесь к себе, ученая дама, после того как вкусили все прелести Матриархата. Вас устраивает, что Дал стал вашей игрушкой, не так ли, ученая дама? Когда я впервые увидел вас вместе, я подумал, что вы будете относиться к Далу не так, как наши женщины относятся к мужчинам, но я ошибался. - Он покачал головой. - Я всего лишь мужчина. Больше мне ничего не известно, ученая дама. Идите, прикажите пытать меня. Но запомните, я умру под ударами, но не произнесу ни слова. Что же вы не идете, ученая дама? - Ру смотрел на Цендри с откровенным презрением и брезгливостью. - Или вы не хотите отнять у меня жизнь? Цендри смотрела на Ру широко раскрытыми от ужаса глазами. Она протянула к нему руку, и он отшатнулся от нее. Это еще больше поразило Цендри. "Он ожидал, что я ударю его", - подумала она. - Ру, - Цендри тяжело сглотнула, - извини меня, но я боюсь, что как раз так могут поступить с Далом. Если ты посчитаешь, что я смогу спасти его, приди ко мне и скажи. - Цендри посмотрела на непроницаемое, безразличное лицо Ру и вышла, едва сдерживая подступавшие слезы. Цендри терялась в догадках. "Что делать? Что мне делать?" - думала она. Ближе к полудню к ней зашла Лиалла, старшая дочь Ванайи. - Ученая дама, - сказала Лиалла, удивив Цендри таким формальным обращением, - моя сестра Миранда просит вас прийти к ней. Она сейчас в своей комнате, в постели. Цендри, расстроенная отсутствием Дала, подумала, что будет плохим утешителем больной Миранде, однако,