я в постель! Я не должен оставлять ее одну! -- в голосе Кэсерила послышалась паника. Роджера поднял брови. -- Ваша верность делает вам честь, лорд Кэсерил. Но успокойтесь! Пока нет никакой необходимости укладывать вас в постель. Кроме того, занятие какими-нибудь несложными делами поможет вам отвлечься от тяжелых мыслей и подготовить вашу душу. Кэсерил глубоко вздохнул и решил не объяснять Роджерасу, сколь легка его служба Дому Шалиона. -- Как вам кажется, долго ли еще я смогу выполнять мою работу? -- До тех пор, пока не решите, что больше не справляетесь, -- строго ответил Роджерас. -- Пока что вам нужно побольше отдыхать. Чаще, чем вы себе позволяете сейчас. Кэсерил торопливо кивнул, выражая свое согласие с рекомендациями врача, пытаясь выглядеть одновременно и послушным, и энергичным. -- Есть еще кое-что важное, -- добавил врач, потянувшись, словно собирался встать, но остался сидеть. -- Я говорю об этом потому, что вы разумный человек и сможете понять. -- Да? -- настороженно спросил Кэсерил. -- Перед вашей смертью -- которая произойдет еще нескоро, надо надеяться -- могу я просить у вас письменное разрешение на изъятие опухоли для моей коллекции? -- Вы коллекционируете подобные мерзости? -- Кэсерил скривился. -- Обычно люди собирают картины, старинное оружие или статуэтки из слоновой кости, -- обида боролась в нем с любопытством и отвращением. -- Хм... а как вы их храните? -- В банках со спиртом, -- улыбнулся Роджерас; на щеках его вспыхнул слабый румянец смущения. -- Знаю, что это звучит ужасно... но меня не оставляет надежда, что если я достаточно узнаю о них, то когда-нибудь пойму, как извлечь опухоль из человека, не убив его при этом. -- Если это только не кара богов, с которой мы не можем бороться. -- Мы боремся с гангреной, иногда путем ампутации. Мы боремся с воспалением челюстей, удаляя больные зубы. Мы боремся с лихорадкой, прикладывая холод и тепло и обеспечивая больному хороший уход. Любое лечение когда-то применялось впервые, -- Роджерас замолчал. Через некоторое время он добавил: -- Принцесса Исель относится к вам с несомненным уважением и теплотой. Кэсерил, не зная, как ответить на это, сказал: -- Я служу ей с прошлой весны, она еще жила в Валенде. А когда-то давно я служил ее бабушке. -- Она не склонна к истерикам? Благородные женщины порой... -- Роджерас пожал плечами, опасаясь, как бы слова его не прозвучали неуважительно. -- Нет, -- должен был признать Кэсерил. -- Никто из ее свиты этим не страдает. Совсем наоборот. Но, может, все же не следует говорить дамам столь прямо?.. Они будут потрясены... -- Нет, сказать нужно, -- мягко возразил врач. И поднялся на ноги. -- Как же иначе принцесса сможет принять верное решение, не обладая достаточными знаниями? Точно в цель. Кэсерил смущенно последовал за дедикатом наверх. Бетрис выглянула в коридор, как только услышала их приближающиеся шаги. -- С ним все будет в порядке? -- спросила она Роджераса. Роджерас поднял руку. -- Минутку, миледи. Все вместе они вошли в гостиную, где Исель, напряженно выпрямившись в резном кресле и прижав ладони к коленям, ожидала их возвращения. Она ответила на глубокий поклон Роджераса коротким кивком. Кэсерилу не хотелось смотреть ей в лицо, но услышать, что скажет врач, -- хотелось, и потому он опустился в спешно пододвинутое Бетрис кресло. Роджерас в присутствии принцессы остался стоять. -- Миледи, -- обратился он к Исель, снова кланяясь ей, словно принося извинения за свое бессилие, -- ваш секретарь страдает от опухоли в животе. Исель взглянула на него с испугом. Лицо Бетрис побледнело и застыло. Наконец Исель проглотила комок в горле и проговорила: -- Но он... он ведь не умирает? Нет? И со страхом посмотрела на Кэсерила. Роджерас отвечал туманно, решив, по-видимому, все же отказаться от прямоты: -- Смерть приходит ко всем по-разному. Сказать точно, сколько осталось жить лорду Кэсерилу, -- это за пределами моих возможностей. Он посмотрел в сторону и, поймав умоляющий взгляд Кэсерила, поспешно уточнил: -- Нет никаких причин, препятствующих ему оставаться на посту так долго, насколько у него хватит сил. Вы только не должны позволять ему переутомляться. С вашего позволения, я хотел бы осматривать его каждую неделю. -- Конечно, -- ответила Исель. Дав еще несколько рекомендаций касательно диеты и обязанностей Кэсерила, дедикат вежливо попрощался и покинул покои принцессы. Бетрис, чьи бархатные глаза застилали слезы, с трудом проговорила: -- Я и не думала, что все так ужасно. Кэсерил, я не хочу, чтобы вы умирали! Кэсерил грубовато ответил: -- Я тоже не хочу, так что нас уже двое. -- Трое, -- сказала Исель. -- Что мы можем для вас сделать? Кэсерил, чуть было не ляпнув "ничего", восспользовался моментом и отчеканил: -- Прежде всего будьте так добры, не обсуждайте эту тему с дворцовыми сплетниками. Мое самое горячее желание -- сохранить эту информацию в тайне. Пока это возможно. Весть о том, что Кэсерил при смерти, могла натолкнуть ди Джиронала на новые догадки по поводу убийства его брата. Канцлер уже скоро должен был вернуться в Кардегосс, наверняка разочарованный бесплодными поисками подходящего трупа и готовый обдумать все сызнова. Исель медленно кивнула в знак согласия, и Кэсерилу было позволено вернуться в кабинет, где он безуспешно попытался сосредоточиться на бухгалтерии. После того как Бетрис в третий раз на цыпочках прошлась по кабинету, шепотом вопрошая, не хочет ли он чего-нибудь, -- один раз по приказу принцессы и дважды по собственному почину, -- Кэсерил понял, что с этим пора кончать. Он перешел в контратаку, объявив, что настало время для давно заброшенной ими грамматики. Если они так или иначе не собираются оставить его в покое, то ему следует по меньшей мере извлечь хоть какую-то пользу из их присутствия. Сегодня обе его ученицы были очень милы, послушны и прилежны. Несмотря на то что он давно мечтал о подобном прилежании на уроках, он вдруг понял, что хотел бы, чтобы этого больше не случалось. Они повторили большинство грамматических тем, даже нудные наклонения дворцового рокнари. Он вел себя нарочито резко, чтобы подавить излишнее сочувствие и жалость к себе. Дамы -- благословенен будь их гибкий ум -- не пытались ему противоречить. К концу урока обе девушки уже вели себя почти как прежде, в спокойные времена, на что он втайне и надеялся, хотя на щеках Бетрис так и не появились столь обожаемые им ямочки. Исель встала и прошлась по комнате, чтобы немного размять ноги. Она остановилась у окна и уставилась на холодный зимний туман, укрывший расщелину под стенами Зангра. Затем рассеянно потерла рукав и пробормотала: -- Лавандовый -- не мой цвет. Ходишь будто вся в синяках. В Кардегоссе слишком много смертей. Мне бы хотелось, чтобы мы никогда не приезжали сюда. Посчитав, что согласиться было бы аполитично, Кэсерил просто кивнул и вышел переодеться к обеду. x x x На улицы и стены Кардегосса пали первые хлопья снега, но после обеда они уже растаяли. Палли сообщал Кэсерилу о прибытии в город один за другим лордов-дедикатов и в обмен узнавал от своего друга последние дворцовые новости. Кэсерил думал, что если лордам придется выбирать между храмом и Зангром, Шалион в любом случае проиграет. Ди Джиронал, а значит, и принц Тейдес вернулись, словно принесенные холодным юго-восточным ветром, что явилось неожиданным неприятным сюрпризом. К облегчению Кэсерила, канцлер возвратился с пустыми руками, с неутоленной жаждой мести. По его лицу невозможно было понять -- отчаялся он найти убийцу или приехал, узнав о том, что в Кардегоссе собираются некие силы и делают они это отнюдь не по его вызову. Тейдес, воротившийся в свои покои в замке, выглядел измученным, исхудавшим и несчастным. Кэсерила это не удивляло. Проверить каждую смерть в трех провинциях, случившуюся в ночь гибели Дондо, было достаточно тяжело, даже если не принимать во внимание отвратительную погоду. Пока Дондо устраивал бесконечные увеселения, Тейдес пренебрегал обществом старшей сестры. Теперь же он пришел навестить ее после обеда и не только позволил себя обнять, но и радостно ответил на сестринские объятия, явно страстно желая поговорить с Исель, чего не случалось уже довольно давно. Кэсерил незаметно ускользнул в свой кабинет и уселся за книги, рассеянно водя по бумаге подсыхающим пером. С тех пор как Орико подарил Исель в качестве приданого доход от шести городов и не забрал свой подарок обратно после гибели жениха, расчеты и документация Кэсерила стали гораздо сложнее. Он слушал доносившиеся до него через открытую дверь молодые голоса. Тейдес подробно описывал сестре все подробности трудного путешествия: грязные дороги, загнанные лошади, грубые усталые мужчины, ужасная еда, пробирающий до костей холод по ночам. Исель подвела итог голосом, в котором звучала скорее зависть, чем сочувствие, сказав, что эта поездка была хорошей подготовкой для его будущих зимних кампании, когда же речь зашла о цели поездки, Тейдес начал обижаться на сестру за ее неуважительное отношение к его погибшему герою; Исель же явно не хотелось объяснять ему причины своей глубокой антипатии. Тейдес до сих пор пребывал в потрясении из-за столь ужасной смерти Дондо, кроме того, он был одним из немногих, кто искренне оплакивал его кончину. Ну, а почему нет? Дондо льстил ему, дарил подарки и уделял много времени. Он ввел мальчика в новый мир, мир взрослых, во многом опасный и неподходящий для его возраста, но откуда Тейдесу было знать, что пороки взрослых мужчин вовсе не являются их честью и достоинством? Старший ди Джиронал должен был в сравнении с покойным Дондо казаться холодным и скучным. Ощущение разлада и напряженности в отношениях между ним и Тейдесом углублялось по мере того, как росло недовольство ди Джиронала безуспешным расследованием. И что еще хуже, ди Джиронал, который отчаянно нуждался в Тейдесе, был даже не в состоянии скрыть, как мало тот ему нравится, и оставил его на своих подручных -- секретаря-воспитателя, охранников и слуг, обращаясь с ним скорее как с обузой, чем как с лейтенантом. И если секретарь и занимался заполнением пробелов в благородном образовании Тейдеса, из рассказа мальчика это никак не явствовало. Через некоторое время Нан ди Врит попросила молодежь готовиться к ужину и тем завершила визит Тейдеса. Тот медленно прошел через кабинет Кэсерила, хмуро разглядывая свои ботинки. Принц вырос почти таким же высоким, как его сводный брат Орико; его округлое лицо намекало, что он может стать впоследствии таким же широким в плечах и склонным к полноте, но пока мальчик был в отличной форме. Кэсерил перевернул страницу, окунул перо в чернила и, подняв глаза, мягко улыбнулся. -- Как ваши дела, милорд? Тейдес пожал плечами, но потом развернулся и подошел к столу Кэсерила. На лице его не было раздражения, оно казалось скорее усталым и взволнованным. Он коротко постучал указательным пальцем по столешнице и уставился на стопку книг и бумаг. Кэсерил переплел пальцы и бросил на Тейдеса вопросительный взгляд, словно поощряя его начать разговор. Тейдес вдруг сказал: -- В Кардегоссе что-то не так. Правда? В Кардегоссе много чего было не так, и Кэсерил не знал, что именно имеет в виду Тейдес. Он осторожно спросил: -- Что заставляет вас так думать? Тейдес взмахнул рукой и хмыкнул. -- Орико болен и слаб и не управляет государством, как должно. Он слишком много спит, словно старик, но ведь он не настолько стар! И все говорят, он больше не... -- Тейдес слегка покраснел, и жесты его стали еще беспокойнее, -- ну, знаете... не может действовать, как мужчина... ну, с женщиной. Вам никогда не казалось, что в его странной болезни есть что-то неестественное? После легкого колебания Кэсерил отважился сказать: -- Ваши наблюдения абсолютно точны, принц. -- Смерть лорда Дондо тоже была неестественной. Я уверен, что все это как-то связано. "А мальчик-то задумывается; отлично!" -- Вам следует поделиться своими рассуждениями с... Нет, только не с ди Джироналом! -- ...с вашим братом Орико. Это самая высшая инстанция, в которую вы можете обратиться. Кэсерил попытался представить Тейдеса, добивающегося от Орико прямого и честного ответа, и вздохнул. Если Исель не смогла воззвать к его разуму, используя столь убедительные доводы, какие же надежды оставались куда менее красноречивому Тейдесу? Орико будет избегать ответа всеми способами. Должен ли Кэсерил взять это в свои руки? Не только потому, что речь идет о государственной тайне, а у него нет полномочий на ее разглашение -- он и знать-то о ней не должен. А еще... о проклятии Золотого Генерала Тейдесу должен рассказать сам рей -- а не кто-то в обход его или вместо него. Он молчал слишком долго. Тейдес наклонился, прищурился и прошептал: -- Лорд Кэсерил, что вы знаете? "Я знаю, что нельзя больше держать вас в неведении. Ни тебя, Тейдес, ни Исель". -- Принц, мне необходимо поговорить с вами об этом позже. Я не могу ответить вам сегодня. Губы Тейдеса сжались. Он нетерпеливо провел рукой по своим волосам цвета темного янтаря. Его глаза выражали недоверие, неуверенность и -- как подумал Кэсерил -- странное одиночество. -- Да, понимаю, -- вяло проговорил он и повернулся к выходу. Из коридора донесся его шепот: -- Я обязан сделать это сам... Если он имел в виду -- посоветоваться с Орико, это было хорошо. Кэсерилу следовало прийти к Орико первым и, если этого будет недостаточно, привести Умегата. Он положил перья на место, закрыл книги, перевел дыхание, переждал боль, возникшую от резкого движения, и поднялся на ноги. Получить аудиенцию у Орико оказалось значительно сложнее, чем ожидалось. Приняв его за посланца Исель с очередным запросом относительно замужества с принцем Ибры, рей скрылся от Кэсерила и послал отделаться от непрошеного гостя своего камердинера. Дело осложнялось тем, что разговор должен был происходить в приватной обстановке -- с глазу на глаз -- и так, чтобы их не могли прервать. После ужина Кэсерил прохаживался по коридору у банкетного зала, опустив голову и размышляя, как заставить все-таки рея пойти на разговор, когда кто-то схватил его за плечо и развернул кругом. Он поднял глаза, и извинения за рассеянность замерли у него на устах. Перед ним стоял сьер ди Джоал, один из оставшихся не у дел громил Дондо -- как же зарабатывали себе на карманные расходы все эти пропавшие души? Подкармливал ли их брат Дондо? С ним были сьер ди Марок и еще какой-то ухмылявшийся приятель. -- Невежа! -- проревел ди Джоал, немного переигрывая. -- Да как вы осмелились отпихнуть меня от двери?! -- Прошу прощения, сьер ди Джоал, -- проговорил Кэсерил. -- Я задумался. С легким полупоклоном Кэсерил попытался обойти эту троицу. Но ди Джоал шагнул в сторону, преграждая Кэсерилу путь к отступлению, и откинул полу плаща, продемонстрировав рукоять меча. -- Я сказал, что вы отпихнули меня. Вы что, считаете, что я лгу? "Ах, так это ловушка. Понятно". Кэсерил остановился, его губы сжались. Он устало спросил: -- Чего вы хотите, ди Джоал? -- Приведите свидетелей! -- ди Джоал махнул рукой своему приятелю и ди Мароку. -- Он толкнул меня. Его приятель послушно повторил: -- Да-да, я видел! Ди Марок смотрел как-то неуверенно. -- Вы расплатитесь со мной за это, лорд Кэсерил! -- прошипел ди Джоал. -- Да, я вижу, -- сухо ответил Кэсерил. Было ли это пьяной глупостью или заранее продуманной попыткой убить его? Дуэль до первой крови, под крики: "Меч соскользнул, клянусь честью! Он сам напоролся на острие!" и при огромном количестве купленных свидетелей, чтобы подтвердить непреднамеренность убийства, -- проверенная практика и выход для гордых и пылких молодых придворных. -- Я утверждаю, что получу три капли вашей крови, чтобы смыть это оскорбление! Обычный вызов. -- А я говорю, что вам следует подержать голову в ведре с холодной водой, пока она не остынет, мальчик. Я не дерусь на дуэлях. Понятно? -- Кэсерил откинул плащ и показал, что не прицепил меч, собираясь на ужин. -- Так что позвольте мне пройти. -- Уррак, одолжите трусу ваш меч! У меня есть два свидетеля. Мы разберемся прямо сейчас! -- и ди Джоал подбородком указал на дальнюю часть коридора, ведущего на главный двор. Уррак отстегнул свой меч и, оскалившись, бросил его Кэсерилу. Тот поднял бровь, но не руку, и меч в ножнах со звоном упал к его ногам. Он подтолкнул его обратно к владельцу. -- Я не дерусь на дуэлях. -- Я что, должен назвать вас трусом в лицо? -- спросил ди Джоал. Его губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым в предвкушении драки. Краем глаза Кэсерил увидел пару приближавшихся к ним придворных, привлеченных громкими голосами и торопившихся успеть, чтобы не пропустить самое интересное. -- Называйте меня, как вам больше нравится... в зависимости от того, сколь полным дураком вы хотите прослыть. Ваш лепет ничего для меня не значит, -- Кэсерил вздохнул, пытаясь изобразить равнодушие и усталость, но кровь пульсировала в его жилах все быстрее. От страха? Нет. От ярости... -- Вы носите титул лорда. Неужели у вас нет чести лорда? Кэсерил приподнял уголок рта, но отнюдь не в улыбке. -- Неверное понимание чести -- это болезнь, от которой успешно лечат надсмотрщики на галерах. -- Что же, тем лучше для вашей чести. Вы же не откажете в трех каплях крови для меня? -- Конечно, -- голос Кэсерила стал странно спокойным, сердце, только что бешено колотившееся в груди, вдруг замедлило свой бег. Губы растянулись в странной ухмылке. -- Конечно, -- выдохнул он снова. Кэсерил поднял левую руку ладонью вверх, а правой резким движением выхватил из ножен на поясе нож. Еще недавно он резал им хлеб. Рука ди Джоала стиснула рукоятку меча и потянула его наверх. -- Только не здесь! -- взволнованно закричал ди Марок. -- Вы же знаете, что надо выйти во двор, ди Джоал! Во имя Брата, у него нет меча... так нельзя! Ди Джоал заколебался; Кэсерил, вместо того чтобы двинуться к нему, засучил левый рукав и медленно провел лезвием ножа по своему запястью. Он не почувствовал боли. Показалась кровь, блестящая в свете свечей темно-красная жидкость. Она не брызнула опасным для жизни фонтаном, потекла медленно. Странный туман заволок глаза, и все внимание Кэсерила сосредоточилось единственно на неуверенной ухмылке молодого глупца, который так хотел его крови. "Ты получишь мою кровь". Он вернул нож на место. Ди Джоал, уже не очень понимавший, в чем дело, опустил свой меч обратно в ножны, и загородился от Кэсерила ладонью. Улыбаясь, Кэсерил поднял руки и двинулся к нему. Он заставил испуганного ди Джоала попятиться к стене, в которую тот и ударился лопатками со стуком, разнесшимся по всему коридору. Кэсерил сжал правой рукой горло ди Джоала, затем поднял свою жертву, оторвал от пола и прижал затылком к стене; правым коленом Кэсерил уперся ему в пах, так что ди Джоал не мог вырваться. Когда же тот попытался отбиться, Кэсерил поймал в стальной захват и его руку. Побагровевший на глазах юнец не мог даже вскрикнуть, чтобы не привлекать внимания; глаза его стали круглыми и безумно вращались в орбитах, с губ срывался только хрипящий стон. Головорезы Дондо знали, что руки Кэсерила привыкли держать перо; они забыли, что этим рукам довелось много работать веслами. Ди Джоал перестал дергаться. Кэсерил вполголоса прорычал ему в ухо, тихо, но так, что услышали все: -- Я не дерусь на дуэлях, мальчик. Я убиваю, как убивает солдат, как убивает мясник на бойне -- быстро, с минимальным риском для себя. Если я решу тебя убить -- ты умрешь, когда я захочу, как я захочу и где я захочу, а ты даже не заметишь удара. Он отпустил безвольно повисшую руку ди Джоала и, поднеся к его лицу окровавленное левое запястье, прижал его к трясущимся губам своей жертвы. -- Ты хотел три капли моей крови, чтобы удовлетворить свою честь? Так ты выпьешь их. Кровь размазывалась по лицу, по стучащим зубам ди Джоала, но тот даже не пытался укусить Кэсерила. -- Пей, будь ты проклят! -- Кэсерил плотнее прижал руку к его лицу, измазанному кровавыми потеками, и ощутил колкость пробивавшейся на подбородке юнца щетины. В слезах, заполнивших испуганные глаза ди Джоала, отражалось яркое сияние свечей. Кэсерил увидел, что эти глаза начинают туманиться. -- Кэсерил, ради всех богов, позвольте ему вздохнуть! -- прорвался сквозь красный туман в сознании Кэсерила тревожный крик ди Марока. Он ослабил хватку, и ди Джоал судорожно втянул воздух. Удерживая его коленом, Кэсерил сжал окровавленную руку в кулак и сильно ударил его в живот. Ноги ди Джоала судорожно дернулись. Тогда Кэсерил отпустил его и отступил. Ди Джоал упал на пол и скорчился, обхватив руками живот, задыхаясь, кашляя и всхлипывая и даже не пытаясь подняться. Через мгновение его вырвало. Кэсерил переступил через мешанину вина и непереваренной пищи и пошел к Урраку, который боязливо пятился от него, пока не наткнулся на дальнюю стену. Кэсерил наклонился к его лицу и мягко повторил: -- Я не дерусь на дуэлях. Но если вы ищете смерти, как взбесившийся бык, заденьте меня снова. Он развернулся; перед глазами качнулось бледное лицо ди Марока, белые пересохшие губы прошептали: -- Кэсерил, вы сошли с ума? -- Проверьте, -- свирепо оскалился Кэсерил. Ди Марок отступил. Кэсерил зашагал по коридору мимо столпившихся там людей, капли крови, стекая с его пальцев, падали на пол. Он вышел в пронизывающий холод ночи. Захлопнувшаяся дверь заглушила обсуждавшие происшествие голоса. Кэсерил почти бежал по двору к своим покоям, в убежище; и шаги, и дыхание все ускорялись -- запоздалый страх? Отрезвление? Живот скрутило, когда он поднимался по каменной лестнице. Пальцы тряслись, он не мог попасть ключом в замок. Ключ дважды падал на пол, пришлось держать его двумя руками, чтобы наконец справиться с замком. С трудом закрыв за собой дверь, Кэсерил со стоном упал на кровать. Его призрачная свита, разлетевшаяся во время стычки, еще не вернулась. Кэсерил повернулся на бок и свернулся калачиком, обхватив разрывавшийся от боли живот. Теперь начало болеть порезанное запястье. Голова тоже решила не отставать. Ему доводилось видеть берсерков -- несколько раз, в безумстве боя. Он никогда раньше не представлял себе, что подобное состояние возникает изнутри. Никто не упоминал головокружительного восторга, как от вина или занятий любовью. Необычное, но вполне естественное чувство -- результат нервного напряжения, близости гибели, испуга, перемешанных вместе в сжатом пространстве и времени. Совсем не сверхъестественное. А что, если эта штука в животе пыталась выбраться, заманить его в ловушку смерти, чтобы освободиться самой... "Ох". "Ты знаешь, что ты сделал Дондо. Теперь ты знаешь, что Дондо делает тебе". 17 На следующий день Кэсерил совершенно случайно обнаружил поздним утром Орико, выходившего из ворот Зангра в сторону зверинца в сопровождении единственного пажа. Кэсерил засунул письма, которые нес в канцелярию, во внутренний карман камзола и развернулся на сто восемьдесят градусов у самой двери башни Иаса. Камердинер рея ранее отказался потревожить сон своего господина, которому тот предавался после завтрака; видимо, Орико наконец поднялся и отправился в поисках утешения в зверинец, к своим животным. Кэсерилу было интересно, проснулся ли рей с той же головной болью, что и он. Вышагивая по булыжникам, он перебирал в уме свои доводы. Если рей боится действовать, Кэсерил мог бы возразить, что бездействие -- это следствие болезненного влияния проклятия. Если рей будет настаивать, что дети слишком юны, он мог бы заметить, что тогда не следовало привозить их в Кардегосс. Но раз уж они здесь и Орико не может защитить их, он обязан ради самих детей и ради Шалиона сообщить им об угрожающей опасности. Кэсерил мог позвать Умегата, который подтвердил бы, что рей на самом деле не несет все проклятие на себе. "Не посылайте их в битву с завязанными глазами", -- попросил бы он в надежде, что отчаянный крик Палли, тронувший в свое время его сердце, убедит и Орико. А если нет... Если ему придется взять дело в свои руки -- следует ли ему сначала рассказать все Тейдесу, как наследнику Шалиона, и затем просить его защитить сестру? Или сначала поговорить с Исель, чтобы она помогла ему с более сложным и упрямым Тейдесом. Во втором случае он очень удачно мог бы укрыться за юбками принцессы, при условии, конечно, что выдержит жесткий перекрестный допрос, когда та примется дознаваться, каким образом он все это узнал. Стук копыт прервал его раздумья. Кэсерил поднял глаза как раз вовремя, чтобы отскочить с дороги выезжавшей из конюшен кавалькады. Возглавлял всадников принц Тейдес на своем вороном жеребце. За ним следовали гвардейцы Баосии и их капитан. На фоне черно-лавандовых траурных одежд круглое лицо принца казалось бледным и безжизненным в свете зимнего солнца. Кольцо с зеленым камнем блеснуло на пальце капитана, ответившего Кэсерилу вежливым салютом. -- Куда направляетесь, принц? -- окликнул Кэсерил. -- На охоту? Компания действительно была вооружена как для охоты -- мечами, луками, копьями и дубинками. Тейдес придержал затанцевавшего под ним коня и посмотрел на Кэсерила. -- Нет, просто проедемся вдоль реки. Зангр такой... скучный сегодня. Действительно. Ну а если удастся подстрелить оленя или двух -- что же, они готовы принять этот подарок богов. Но никакой настоящей охоты во время траура, разумеется, нет! -- Да, понимаю, -- Кэсерил подавил улыбку. -- Это будет полезно для лошадей. Тейдес снова взял поводья; Кэсерил отступил назад, затем вдруг добавил: -- Я поговорю с вами позже, принц, по поводу того, о чем мы беседовали вчера. Тейдес повернул к нему голову и нахмурился -- на согласие это не больно-то походило, но было именно таковым. Кэсерил низко поклонился, и всадники уехали. Он так и остался согнутым в поклоне, так как в живот ударила резкая невыносимая боль, словно жеребец хорошо подкованным копытом. Дыхание прервалось. Мучительные волны, рождаясь в животе, расходились по всему телу; прожигающие спазмы достигали даже ладоней и ступней. Страшное видение, навеянное словами Роджераса, встало перед глазами -- чудовище-демон, прогрызающий себе путь наружу. Один или два? Без тел, чтобы привязать к ним свои души, в руках леди, запертые ее магией, -- могли ли демон и Дондо смешаться в единую жуткую сущность? Ведь он различал по ночам только один голос, завывающий в его животе, а не два. Колени Кэсерила ударились о холодные камни двора. Он сделал судорожный вдох. Мир словно заскакал вокруг резкими прерывистыми движениями. Через несколько минут за его плечом замаячила тень, за которой шлейфом тянулся крепкий запах конского навоза. Чья-то рука легла ему на плечо, и грубый голос пробубнил в ухо: -- Милорд! С вами все в порядке? Кэсерил с трудом сморгнул и увидел склонившегося над ним конюха -- мужчину средних лет с плохими зубами. -- Не... совсем, -- удалось выдавить ему. -- Может, вам следует пойти к себе? -- Да... пожалуй... Конюх помог ему подняться на ноги и, придерживая под локоть, провел через ворота к жилому зданию. У подножия каменной лестницы Кэсерил, задыхаясь, проговорил: -- Подождите... немного... И тяжело осел на ступени. После неловкой паузы конюх спросил: -- Может, вам привести кого, милорд? Я должен вернуться к работе. -- Это... просто спазм. Сейчас все пройдет. Со мной все будет в порядке, идите, -- боль медленно отступала, оставляя странное ощущение жара. Конюх неуверенно нахмурился, посмотрел на Кэсерила, затем кивнул и удалился. Кэсерил медленно начал выравнивать дыхание, постепенно обрел равновесие и смог выпрямить спину. Мир перестал скакать и пульсировать. Даже парочка призраков, пристроившихся у его ног, притихла. Кэсерил посмотрел на притаившиеся в тени лестницы привидения и подумал, какое же холодное и одинокое существование влачат они в своем неизбежном разрушении, теряя все то, что делало их личностью, мужчинами и женщинами. На что это похоже, когда душа вот так медленно разлагается, -- на то, как разлагается, теряя плоть, тело? Осознают ли это призраки или со временем сознание их милосердно гаснет? Легендарный ад Бастарда, в котором грешника ждали самые разнообразные пытки, казался чуть ли не раем по сравнению с этой неприкаянностью. -- Эй, Кэсерил! -- удивленный голос заставил его поднять голову. Палли, поставив обутую в высокий сапог ногу на первую ступеньку лестницы, вопросительно смотрел на друга. Позади него переминались с ноги на ногу два молодых человека в сине-белых одеждах ордена Дочери и в серых шерстяных плащах для верховой езды. -- Я как раз к тебе, -- Палли прищурился. -- Что ты делаешь на лестнице? -- Да так, решил передохнуть, -- Кэсерил выдавил легкую улыбку и поднялся на ноги, хотя ему и пришлось, как бы случайно, ухватиться рукой за стену, чтобы сохранить равновесие. -- В чем дело? -- Я надеялся, что у тебя будет время сходить со мной в храм. И рассказать кое-кому об этом, -- указательный палец Палли описал несколько небольших кругов в воздухе, -- дельце в Готоргете. -- Уже? -- Ди Джеррин прибыл прошлой ночью. Теперь нас вполне достаточно, чтобы принять решение. Ну а поскольку ди Джиронал тоже вернулся в город, пора браться за дело безотлагательно. Конечно. Кэсерил мог повидаться с Орико и после возвращения из храма. Он посмотрел на двух сопровождавших Палли молодых людей и снова перевел взгляд на друга, словно спрашивая: "Это надежные уши?" -- А... -- Палли широко улыбнулся. -- Позволь представить: мои кузены Ферда и Фойкс ди Гьюра. Они прибыли со мной из Паллиара. Ферда -- помощник моего шталмейстера, а его младший брат Фойкс... э-э... мы держим его для поднятия тяжестей. Поклонитесь кастиллару, мальчики. Тот, что был пониже и поплотнее, по-детски широко улыбнулся, и оба брата вежливо и изящно поклонились. У них с Палли были общие фамильные черты -- строгие, четкие линии челюстей и яркие карие глаза. Ферда был среднего роста, жилистый -- настоящий всадник; ноги у него уже были кривоваты. Фойкс по сравнению с братом казался коренастым, широким и мускулистым. Оба выглядели настоящими сельскими лордами -- здоровые, веселые и простодушные. И пугающе юные. Однако слово "кузены", слетевшее с губ Палли, ответило на молчаливый вопрос Кэсерила. Братья двинулись вслед за Кэсерилом и Палли, когда те вышли из ворот Зангра и направились в Кардегосс. Сколь юны они ни были, но глаза их внимательно следили за всем происходившим вокруг, а рукояти мечей словно ненароком выглядывали из-под плащей. Кэсерил обрадовался, что Палли не разгуливает без сопровождения по улицам Кардегосса даже в такой яркий зимний полдень. Он напрягся, проходя мимо каменных стен дворца ди Джиронала, но из-за обитой железом двери не показался ни один вооруженный головорез, чтобы воспрепятствовать их движению. И по дороге на храмовую площадь самая большая компания, которая им встретилась, состояла из трех служанок. Девушки улыбнулись мужчинам в форме ордена Дочери, захихикали и зашептались между собой. Это слегка встревожило братьев ди Гьюра, или, по крайней мере, заставило их решительнее зашагать прочь. Огромное здание дома Дочери вытянулось вдоль одной из сторон пятиугольной храмовой площади. Главные ворота предназначались для входа женщин и девушек, составлявших большую часть служителей, священников и дедикатов Дочери. Мужчины ее священного военного ордена пользовались отдельным входом, зданием и конюшней для курьерских лошадей. Коридоры в военном штабе были холодными, несмотря на горящие повсюду свечи и лампы и изобилие на стенах разнообразных ковров и гобеленов, старательно вытканных благородными дамами Шалиона. Кэсерил двинулся было в главный зал, но Палли повел его по другому коридору и вверх по лестнице. -- Вы не собираетесь в зале лордов-дедикатов? -- удивился Кэсерил. Палли покачал головой. -- Он слишком холодный, слишком большой и слишком пустой. Чувствуешь себя абсолютно незащищенным. Для таких закрытых заседаний и обсуждений мы выбрали комнату, где чувствуем себя сильными. Да и ноги там не мерзнут. Палли оставил братьев ди Гьюра в коридоре наслаждаться яркими красками гобелена, на котором была изображена сцена из легенды о деве и кувшине воды -- дева и богиня были весьма соблазнительны, -- и провел Кэсерила мимо двух гвардейцев Дочери, пристально посмотревших в их лица и отсалютовавших Палли, в двойные двери, украшенные резными перевитыми лозами. В комнате за длинным столом сидели около двух дюжин мужчин. Здесь было довольно тесно, но тепло, а главное, как подумал Кэсерил, -- достаточно приватно. В дополнение к хорошим восковым свечам свет проникал в комнату сквозь украшенное витражом окно, где любимые весенние цветы леди не сдавались зимней стуже. Коллеги Палли -- лорды-дедикаты в сине-белых ярких одеждах сидели за столом. Среди них были и совсем молодые, и седобородые, и богатые, и не очень, но всех объединяло серьезное выражение лиц. Провинкар Джеррина, высокородный лорд Шалиона, сидел во главе стола, у окна. Кэсерил с интересом подумал, как много среди присутствующих шпионов или просто несдержанных на язык людей. Их было слишком много для успешного сохранения тайны, несмотря на все принятые предосторожности. "Леди, направь их к мудрости". Палли поклонился и сказал: -- Милорды, это кастиллар ди Кэсерил, который был моим командиром и комендантом крепости во время осады Готоргета. Он пришел свидетельствовать перед вами. Палли занял пустовавший стул, а Кэсерил остался стоять. Другой лорд-дедикат привел его к присяге: говорить только правду во имя богини. Кэсерил особо рьяно и искренне повторил: "И пусть ее руки держат меня и не отпускают". Ди Джеррин начал задавать вопросы. Он был очень проницателен и, без сомнения, хорошо информирован Палли, так как ему удалось извлечь из Кэсерила весь рассказ о том, что с ним произошло после Готоргета, за считанные минуты. Кэсерил не вдавался в описания особо ярких подробностей. Впрочем, некоторым из присутствовавших они были и не нужны -- по сжатым губам стало ясно, как много из недосказанного они поняли сами. Безусловно, кое-кто захотел услышать, с чего началась его вражда с лордом Дондо, и Кэсерилу пришлось неохотно поведать, как он едва не остался без головы в палатке принца Олуса. Считалось невежливым плохо отзываться о покойниках, ведь -- теоретически -- они не могли защитить свое имя от нападок. В случае с Дондо Кэсерил не был так уверен. В итоге он рассказал все как можно более сжато и сухо. Несмотря на свою краткость, в течение всего рассказа он упирался ладонями в стол, чувствуя опасное головокружение. Затем последовали короткие дебаты по поводу поиска свидетелей, что раньше казалось Кэсерилу невозможным. Ди Джеррин, похоже, думал иначе. Но ведь Кэсерил никогда не задумывался о возможности получить показания у выживших рокнарцев или у сестер ордена Дочери в приграничных рокнарских миссиях. -- Но, милорды, -- вставил Кэсерил в одной из коротких пауз в потоке предложений и возражений, -- даже если мои слова подтвердились бы двенадцать раз самыми разными свидетелями, мой случай -- это пустяки. Совсем не то, с чем стоит выходить против высокопоставленного человека. Это же не предательство лорда ди Льютеса. -- Как раз это не было окончательно доказано, даже до сих пор, -- строго проговорил ди Джеррин тихим голосом. -- А что же тогда не пустяки? -- вклинился Палли. -- Я считаю, боги принимают во внимание не высокое положение, а деяния человека. Мне кажется, что подобное разрушение человеческой жизни -- мимоходом, не задумываясь -- просто отвратительно. Кэсерил еще тяжелее оперся о стол, молясь лишь о том, чтобы не упасть в обморок и не "разрушиться" в качестве красочной иллюстрации к этой драматической фразе. Палли настаивал, чтобы его голос был выслушан на совете -- что ж, хорошо, но пусть голос его будет голосом осторожности и благоразумия. -- Выбор нового священного генерала, -- сказал он, -- целиком подпадает под ваши полномочия, лорды. Орико может даже сразу согласиться с вашим предложением, если вы не станете усложнять его задачу. Угрозы же канцлеру Шалиона и священному генералу ордена Сына уже не в вашей компетенции, и я уверен, что вам никогда не убедить Орико встать на вашу сторону. Я рекомендую вам воздержаться от подобного шага. -- Все или ничего! -- выкрикнул кто-то. -- Мы никогда не допустим второго Дондо... -- начал другой. Ди Джеррин поднял руку, призывая к спокойствию. -- Благодарю вас, лорд Кэсерил, и за ваше свидетельство, и за ваше мнение, -- его слова призывали коллег заметить разницу между первым и вторым. -- Мы должны закончить собрание в закрытом составе. Его отпускали. Палли отодвинул стул и поднялся на ноги. Выйдя из коридора вместе с ди Гьюра и пройдя под воротами дома Дочери, Кэсерил обнаружил, что его эскорт так и следует за ним по улицам Кардегосса, и удивился. -- Разве вы не должны вернуться на совет? -- спросил он, когда они свернули с площади на улицу. -- Ди Джеррин расскажет мне обо всем, когда я вернусь, -- ответил Палли. -- Я хочу доставить тебя к воротам Зангра в целости и сохранности. Я не забыл твой рассказ о бедняге ди Санда. Кэсерил оглянулся на двух молодых офицеров. Ох. Так вооруженная охрана была не для Палли, а для него. Он решил не обсуждать этот вопрос и поинтересовался: -- А кто самый вероятный кандидат для представления Орико? Ди Джеррин? -- Я выберу его, -- ответил Палли. -- Он, похоже, пользуется уважением в вашем совете. У него есть в этом свой интерес? -- Может быть. Но в случае назначения его генералом он собирается передать должность провинкара своему старшему сыну, чтобы полностью посвятить себя ордену. -- О! Это как раз то, что должен был сделать Мартоу ди Джиронал по отношению к ордену Сына. -- Точно. Слишком много постов, и как можно служить хоть на одном из них с полной отдачей? Они взобрались на холм, петляя по выложенным булыжником мостовым города. Узкие улочки с торговыми рядами сменились просторными богатыми кварталами. Кэсерил снова вспомнил о ди Джиронале, проходя мимо его дворца. Если проклятие искажает и извращает добродетель, что именно оно исказило в Мартоу ди Джиронале? Может быть, любовь к семье, которая переросла в преследование всех, кто к ней не относится? Его доверие к брату Дондо наверняка не раз обращалось в слабость и приводило к поражению. Возможно. -- Ну... надеюсь, разум восторжествует. Палли сморщился. -- Двор сделал из тебя дипломата, Кэс. Кэсерил слабо улыбнулся в ответ. -- Я не могу даже сказать, что сделал из меня двор... Ой! -- он метнулся в сторону, когда один из воронов Фонсы вдруг сорвался с крыши и с отчаянным криком камнем бросился вниз, к нему. Птица уселась на мостовую возле его ног, каркая и хлопая крыльями. За ней последовали еще две. Один ворон уселся на отведенную в сторону руку Кэсерила и, крепко вцепившись в рукав когтями, кричал и раскачивался из стороны в сторону. В воздухе закружилось несколько черных перьев. -- Проклятые птицы! -- Кэсерил уже начал дум