да и сюда с самым невинным видом. Но тут новое происшествие встревожило ее еще сильнее. Мы услышали в зарослях какой-то шум, а затем перед нами появился наш приятель Гектор. Перепрыгивая с ветки на ветку, он спустился на землю и заковылял к озерцу, радуясь, что наконец-то сумел нас отыскать. Я был потрясен, заметив, как при виде обезьянки лицо красавицы исказила хищная гримаса ярости и непередаваемого ужаса. Она вся сжалась, буквально слившись с камнями, мускулы ее напряглись, ноги подогнулись, как для прыжка, а пальцы скрючились, словно она выпустила когти. И все это из-за маленькой смешной обезьянки, которая спешила позабавить нас своими ужимками! Дальнейшее произошло мгновенно. Когда Гектор, не замечая девушки, поравнялся с ней, та распрямилась, словно пружина, и прыгнула. Руки ее сомкнулись на шее шимпанзе, а ноги тисками обхватили его тельце, так что он не мог шевельнуться. Нападение было настолько внезапным, что мы не успели вмешаться. Гектор слабо дернулся и замер. Через несколько секунд, когда девушка его отбросила, он был уже мертв. Это лучезарное создание - в романтическом порыве я назвал ее Нова, ибо красоту ее можно было сравнить лишь с ослепительной звездой, - так вот, эта восхитительная нимфа просто-напросто задушила безобидного, ручного зверька. Когда мы, наконец, вышли из оцепенения и бросились Гектору на помощь, было уже поздно. Нова повернулась к нам и опять вытянула вперед руки, словно собираясь в нас вцепиться; верхняя губа ее приподнялась, обнажив клыки. Вид у нее был настолько свирепый, что мы замерли на месте. Затем она испустила вопль, который можно было принять за песнь торжества или крик ярости, и бросилась в чащу. Через мгновение ее золотистое тело, мелькнув в последний раз между кустов, скрылось из глаз, и мы вновь остались одни среди безмолвного, таинственного леса. 6 - Это дикарка! - произнес я наконец. - Может быть, она принадлежит к какому-нибудь отсталому племени? Вроде тех, что еще уцелели в Новой Гвинее или в лесах Африки? Впрочем, все это я говорил без особой уверенности. И Артур Левэн сразу же меня осадил. У каких это примитивных племен видел я подобное совершенство форм и гармоничность движений, спросил он чуть ли не со злобой. И я не нашелся, что ему ответить: он был тысячу раз прав. Профессор Антель казался погруженным в глубокое раздумье, однако он слышал весь наш разговор. - Даже у самых примитивных племен Земли есть язык, - заметил он. - А эта... дикарка не знает речи. Мы обшарили окрестности озерка, но не нашли никаких следов незнакомки. Тогда мы вернулись на большую поляну к нашему космическому катеру. Профессор Антель хотел сразу взлететь, чтобы опуститься в более цивилизованном районе. Однако Левэн предложил подождать хотя бы двадцать четыре часа и попытаться установить контакт с обитателями джунглей. Я поддержал его предложение, и в конце концов оно было принято. Мы не решались друг другу признаться, что нас удерживала здесь надежда еще раз увидеть прекрасную незнакомку. День закончился без происшествий. Наступил час заката, и мы залюбовались уходящей за горизонт гигантской Бетельгейзе: человеческое воображение не в силах представить более фантастического и грандиозного зрелища. Но потом мы ощутили, что вокруг нас что-то изменилось. Джунгли наполнились таинственными звуками и шорохами. Нам чудилось, что невидимые существа отовсюду следят за нами сквозь листву. Впрочем, ночь прошла спокойно: мы заперлись в нашем катере и поочередно дежурили до утра. На рассвете неприятное ощущение слежки усилилось, мне даже показалось, что из лесу доносятся короткие пронзительные крики, вроде тех, что мы слышали накануне от Новы. Мы воображали, что лес кишит неведомыми созданиями, но ни одно из них так и не появилось. Немного позднее мы решили еще раз сходить к водопаду. Всю дорогу нас не оставляло гнетущее чувство, что какие-то существа неотступно следят и следуют за нами, не решаясь, однако, показаться нам на глаза. Но ведь вчера еще Нова нас не боялась! - Наверное, их пугает наша одежда, - проговорил вдруг Артур Левэн. Меня словно осенило! Я отчетливо вспомнил, как Нова, задушив бедную обезьянку, бросилась бежать и внезапно замерла перед нашей сваленной в кучу одеждой. Затем она шарахнулась в сторону, как пугливая лошадь, и скрылась. - Сейчас посмотрим! - сказал я. И вот, раздевшись догола, мы, как и прошлый раз, бросились в озеро и принялись беспечно резвиться, делая вид, что не обращаем внимания на окружающее. Уже испытанная уловка привела к ожидаемому результату. Через несколько минут мы заметили девушку на скалистом обрыве, хотя и не слышали, как она туда пробралась. Тем более что теперь она была не одна. Рядом с ней стоял совершенно голый мужчина, сложенный точно так же, как люди Земли. Он был уже в летах, но отдельные черты его настолько напоминали лицо нашей богини, что я принял его за ее отца. Как и она, он рассматривал нас с тревогой и недоумением. Постепенно мы обнаруживали и других людей. Их оказалось много. Продолжая сохранять наигранное безразличие, мы следили, как они выскальзывали из лесной чащи и приближались к озеру со всех сторон. Все они, мужчины и женщины, представляли собой превосходные образчики человеческой породы, прекрасно сложенные, с золотистой кожей. Вскоре мы оказались в кольце до предела возбужденных жителей Сороры, которые взволнованно жестикулировали в полной тишине, лишь изредка коротко вскрикивая. Мы были окружены и уже начинали беспокоиться: эпизод с несчастным Гектором невольно настораживал. Однако в поведении людей не было ничего угрожающего: видимо, их, так же как и Нову, просто заинтересовали наши водные забавы. Так оно и оказалось! Вскоре Нова, которую я уже считал нашей старой знакомой, бросилась в озеро, а за ней после более или менее продолжительных колебаний последовали и остальные. Теперь люди были в воде, и мы возобновили нашу вчерашнюю игру, гоняясь друг за другом, словно тюлени. Разница заключалась только в том, что сегодня вокруг нас плескалось и фыркало по крайней мере два десятка непонятных существ, чьи серьезные лица удивительно не вязались с их ребячливым поведением. Прошло четверть часа, и эта игра начала мне надоедать. Неужели мы стремились сквозь бездны космоса к Бетельгейзе ради мальчишеских забав? Мне стало совестно перед самим собой, и я еще больше огорчился, когда заметил, что наш мудрый профессор Антель предается этой детской игре с видимым удовольствием. Впрочем, что нам еще оставалось делать? Вряд ли кто-нибудь может представить, как трудно установить контакт с существами, которые не знают, что такое речь и что такое улыбка. Тем не менее я попытался это сделать. Я начал жестикулировать, стараясь вложить в каждый жест определенное значение. С самым дружелюбным видом я складывал руки на груди. Я кланялся наподобие китайцев. Я посылал воздушные поцелуи. Но все мои старания оставались без ответа. Ни одной искры понимания не зажглось в глазах этих созданий. Во время перелета мы не раз обсуждали возможность встречи с новыми существами. Мы представляли себе всяких бесформенных чудищ, совершенно непохожих на людей, но всегда исходили из предположения, что у этих чудищ обязательно должен быть разум. А здесь, на Сороре, мы столкнулись с непредвиденным. Все оказалось опрокинутым: нам встретились люди, абсолютно похожие на нас физически, но, по всей видимости, лишенные даже зачатков ума. Только так и можно было истолковать пустой взгляд Новы, поразивший меня при первой встрече. И теперь я видел то же самое в глазах ее соплеменников: полное отсутствие сознания, мысли, души. Их интересовала только игра. И к тому же игра самая глупая, самая примитивная! Решив немного ее усложнить - совсем немного, чтобы они могли к нам присоединиться, - мы образовали круг и, стоя по пояс в воде, завели что-то вроде хоровода, одновременно поднимая и опуская руки, как это делают маленькие дети. Но это никого не увлекло. Большинство людей просто отплыло подальше, а остальные уставились на нас с таким безнадежно тупым, бессмысленным видом, что мы были ошеломлены. Очевидно, потрясение оказалось слишком сильным, во всяком случае, оно едва не привело к катастрофе. Когда мы, наконец, осознали, что трое солидных мужчин, один из которых - ученый с мировым именем, взявшись за руки, ведут, как дети, хоровод под насмешливым оком Бетельгейзе, нервы наши не выдержали. Мы столько времени старались сохранить серьезность, эти четверть часа были такими напряженными, что теперь последовала разрядка. Мы хохотали как сумасшедшие, держась руками за животы, мы сгибались от смеха пополам, мы задыхались и никак не могли успокоиться. И только этот невольный взрыв нашего дурацкого веселья вызвал, наконец, у людей Сороры ответную реакцию. Однако совсем не ту, на которую мы надеялись. Словно шквал пронесся над озером! Люди бросились от нас во все стороны в такой панике, что в иных условиях это показалось бы смешным и нелепым. Через несколько мгновений мы остались в воде одни. Дрожа от страха и ярости, люди Сороры столпились на берегу в дальнем конце озера; одни испуганно вскрикивали, другие угрожающе размахивали руками. На лицах их была написана такая злоба, что мы с Левэном испугались и начали подбираться к оружию. Только мудрый Антель сохранил спокойствие и шепотом убедил нас не только не стрелять, но и не хвататься за ружья, пока эти люди держатся от нас в отдалении. Не спуская с них глаз, мы начали торопливо одеваться. Но едва мы успели натянуть брюки, как возбуждение дикарей перешло чуть ли не в истерию. Похоже было, что зрелище одетых людей было им невыносимо! Некоторые обратились в бегство, остальные устремились к нам, выставив вперед руки с угрожающе скрюченными пальцами. Я схватил карабин. И как ни удивительно, эти тупые существа, видимо, поняли значение моего жеста: они бросились бежать и мгновенно затерялись среди деревьев. Мы поспешили вернуться к нашему космическому катеру. Всю обратную дорогу меня ни на секунду не оставляло неприятное чувство, что за мной следят: люди Сороры неслышно и незримо шли за нами по пятам. 7 Нападение было настолько неожиданным, что о защите нечего было и думать. Мы уже подходили к поляне, когда люди Сороры, словно стая волков, выскочили из чащи и набросились на нас, прежде чем мы успели вскинуть ружья. Самое любопытное в этом нападении заключалось в том, что оно, собственно, было направлено не против нас. Я сразу это почувствовал, и моя догадка тут же подтвердилась. Я интуитивно знал, что никого из нас не ожидает печальная участь Гектора. Люди покушались вовсе не на нашу жизнь, а только на нашу одежду и предметы снаряжения. Мгновенно нас прижали к земле. Десятки рук лихорадочно расшвыривали во все стороны ружья, патроны, содержимое рюкзаков, сдирали с нас брюки, рубашки и тут же рвали их на клочки. Сообразив, что именно вызывает ярость нападающих, я перестал сопротивляться и в результате отделался несколькими случайными царапинами. Антель и Левэн последовали моему примеру, и никто не был ранен. Вскоре мы остались в чем мать родила посреди толпы таких же голых мужчин и женщин. Сразу успокоившись, они принялись резвиться вокруг нас, однако не позволяя нам удаляться ни на шаг. Бежать было невозможно. Теперь на опушке леса собралось не меньше сотни этих странных людей. Одни окружили нас, другие устремились к космическому катеру и принялись его опустошать с такой же яростью, с какой только что рвали нашу одежду. С отчаянием смотрел я, как они калечат бесценную аппаратуру, но в то же время мысль моя продолжала работать, и, мне кажется, я уловил главное: этих людей приводили в ярость _предметы_! Все искусственно _изготовленное_ вызывало у них неистовую злобу и одновременно страх. Едва им в руки попадался какой-либо инструмент, они его разбивали, расплющивали или ломали и тотчас отбрасывали подальше, словно это было раскаленное железо, а если и хватали снова, то лишь для того, чтобы доломать окончательно. Мне они напоминали мангуст, нападающих на змей, или кошек, которые сражаются с крысами: большая крыса, даже полумертвая, все еще может быть опасной. Я уже отметил про себя любопытный факт, что с нами они справились голыми руками, не пользуясь никаким оружием, даже палкой. В бессильном отчаянии наблюдали мы, как люди Сороры грабят наш катер. Дверь быстро уступила перед их натиском. Они бросились внутрь и разрушили, разбили все, что только могло быть разбито и разрушено, в частности все ценные навигационные приборы, обломки которых усеяли поляну. Этот разгром длился довольно долго. Наконец, когда от катера остался только металлический корпус, грабители успокоились и вернулись к нам. Подталкивая и дергая за руки, дикари влекли нас за собой в лесную чащу. Положение наше становилось все более и более отчаянным. Ограбленные, раздетые, обезоруженные, мы были вынуждены чуть ли не бежать вместе со всей стаей, не имея возможности ни переброситься словом, ни даже пожаловаться. Всякая попытка заговорить вызывала такую угрожающую реакцию, что нам пришлось замкнуться в тоскливом молчании. А ведь нас окружали люди, такие же, как и мы! Одень их, причеши как следует, и у нас на Земле никто даже не обратил бы на них внимания. Правда, все женщины были красивы. Однако с блистающей красотой Новы даже они не могли сравниться. А Нова следовала за нами по пятам. Всякий раз, когда меня начинали подгонять слишком уж грубо и бесцеремонно, я оборачивался к ней в надежде уловить на ее лице сочувствие, и однажды мне это, кажется, удалось. Впрочем, возможно, я принимал желаемое за действительное. Едва мои глаза встречались с ее глазами, она тотчас отводила взгляд и лицо ее не выражало ничего, кроме искреннего недоумения. Наш крестный путь продолжался много часов. Я едва не падал от усталости, ноги мои кровоточили, все тело было исцарапано колючими ветками, между которыми люди Сороры проскальзывали, как змеи, без всякого для себя вреда. Товарищи мои были не в лучшем состоянии. Профессор Антель уже спотыкался на каждом шагу, когда мы, наконец, добрались до цели этого сумасшедшего путешествия. Лес поредел, заросли кустарника сменились полянами с невысокой травой. Здесь наши милые проводники оставили нас и, словно забыв о нашем существовании, вновь принялись гоняться друг за другом между деревьями - похоже, это было единственным их занятием в жизни. Что же до нас, то мы все трое свалились от усталости на траву и воспользовались передышкой, чтобы шепотом посовещаться. Левэн и я были на грани безысходного отчаяния; понадобилась вся философская мудрость нашего патрона, чтобы нас приободрить. Уже вечерело. Мы, конечно, могли воспользоваться беспечностью дикарей и бежать, но куда? Даже если бы нам удалось найти обратную дорогу и добраться до катера, все равно это нам ничего бы не дало. Разумнее было остаться здесь и постараться умилостивить этих непостижимых людей. К тому же нас начинал мучить голод. Мы поднялись и нерешительно побрели по лесу. Люди продолжали бездумно резвиться, не обращая на нас никакого внимания. Только Нова, по-видимому, о нас не забыла. Она последовала за нами, держась на некотором отдалении и отворачивая голову всякий раз, когда мы оглядывались. Поблуждав немного по поляне, мы обнаружили, что находимся в своего рода становище, только вместо хижин здесь прямо на земле или в развилках нижних ветвей были устроены из хвороста какие-то примитивные гнезда, вроде тех, которые делают крупные обезьяны в наших африканских лесах. Некоторые гнезда были заняты. Мужчины и женщины дремали в гнездах поодиночке или парами, тесно прижавшись друг к другу или свернувшись калачиком, как собаки в холодную погоду. В более крупных гнездах помещались целые семьи: мы заметили спящих там детей, которые мне показались на диво крепкими и красивыми. Однако все это никак не разрешало проблемы питания. Правда, под одним из деревьев мы заметили семью, приступившую к трапезе, но их пища не могла нас соблазнить. Зубами и ногтями, без помощи всяких инструментов они раздирали на части тушу какого-то крупного животного, похожего на оленя. Отрывая кровавые куски, люди Сороры отправляли их прямо в рот, выплевывая обрывки шкуры. Вообще на всей поляне мы не нашли ни одного очага. Вид этого пиршества вызывал тошноту. К тому же выяснилось, что никто и не собирается нас угощать. Напротив! Едва мы приблизились на несколько шагов к пирующей семейке, как угрожающее ворчанье заставило нас поспешно отступить. Но тут нам помогла Нова. Возможно, она в конце концов поняла, что мы голодны, но я в этом не уверен. Могла ли она вообще хоть что-нибудь понять? Не знаю. Скорее всего просто она сама проголодалась. Во всяком случае, Нова приблизилась к высокому дереву, обхватила ствол руками и ногами и, быстро подтягиваясь, добралась до нижних ветвей. Она исчезла в листве, и вскоре оттуда градом посыпались плоды, весьма похожие на бананы. Затем Нова спустилась на землю и принялась уплетать эти бананы, искоса поглядывая на нас. После недолгих колебаний мы рискнули последовать ее примеру. Плоды оказались довольно вкусными, и нам удалось утолить голод. Нова только смотрела, не протестуя. Мы напились из ручья и решили, что здесь и заночуем. Каждый выбрал себе местечко, где можно было соорудить такое же гнездо, как у людей Сороры. Нова заинтересовалась нашей работой настолько, что даже приблизилась ко мне и помогла сломать одну особенно упрямую ветку. Это меня растрогало, а юного Левэна, видимо, разозлило, потому что он повалился прямо на траву и повернулся к нам спиной. Что же касается профессора Антеля, то он давно уже спал, сломленный усталостью. Я замешкался, стараясь получше устроить свое ложе. Нова продолжала за мной наблюдать со стороны. Когда я тоже, наконец, улегся в гнезде, она сначала заколебалась, но затем подошла ко мне неуверенными мелкими шажками. Я замер, боясь ее испугать. И вот она улеглась со мной рядом. Я лежал не шевелясь. В конце концов она доверчиво прижалась ко мне, и теперь мы ничем не отличались от остальных устроившихся на ночь парочек этого странного племени. Но в то время, несмотря на все очарование Новы, я не мог на нее смотреть как на женщину. Да и вела она себя словно ласковое домашнее животное, которому хочется согреться рядом с хозяином. Мне тоже была приятна теплота ее тела, но никакого желания она во мне не возбуждала. В конце концов я так и заснул в том же неловком положении, прижавшись к этому поразительно красивому и невероятно глупому существу. Я был так измучен, что едва удостоил взглядом даже выглянувший из-за деревьев ночной спутник Сороры, менее крупный, чем наша Луна, однако заливший джунгли довольно ярким желтоватым сиянием. 8 Я проснулся, когда небо в просветах между ветвями уже побледнело. Нова еще спала. Я безмолвно залюбовался ею, но, вспомнив, как жестоко она обошлась с нашей бедной обезьянкой, только вздохнул. Мало того - все наши несчастья начались из-за этой красавицы. Ведь это она сообщила о нас своим соплеменникам! Но я не мог на нее злиться, покоренный гармоничной красотой ее тела. Внезапно Нова зашевелилась и подняла голову. Ужас мелькнул в ее глазах, я почувствовал, как все мускулы ее напряглись. Однако моя неподвижность успокоила Нову, и постепенно лицо ее смягчилось. Видимо, она кое-что помнила. И впервые ей удалось на мгновение выдержать мой взгляд. Я это расценил как личную победу и, совершенно позабыв, какое впечатление производят на людей Сороры земные выражения дружелюбия, улыбнулся Нове. К счастью, на сей раз реакция ее оказалась не столь бурной. Девушка задрожала и вся напряглась, словно перед прыжком, однако осталась неподвижной. Ободренный успехом, я улыбнулся еще шире. Она снова вздрогнула, но потом успокоилась, и под конец лицо ее не выражало ничего, кроме безмерного удивления. Неужели мне удалось ее приручить? Осмелев, я положил ей руку на плечо. Дрожь пробежала по ее телу, но она по-прежнему не шевелилась. Успех опьянил меня, однако я пришел в совершенный восторг, когда заметил, что Нова пытается мне подражать. Да, это было именно так! Она _старалась_ улыбнуться! О том, какого это ей стоило труда, я догадался, заметив, как судорожно сокращаются мускулы ее прелестного лица. Она сделала несколько попыток, но в результате сумела состроить только некое подобие болезненной гримаски. В ее мучительных усилиях передать такое простое, но для нее недоступное человеческое выражение было что-то глубоко волнующее. Я вдруг почувствовал, как во мне все перевернулось и душу мою захлестнула волна жалости, словно передо мной был прекрасный, но неполноценный ребенок-калека. Я ласково сжал ее плечо, склонился к ней, легко коснулся ее губ... В ответ она потерлась носом о мой нос и лизнула меня в щеку. В совершенной растерянности я не знал, что дальше делать. На всякий случай я повторил ее жест, хотя у меня это вышло не очень ловко. В конечном счете мы были здесь пришельцами, чужаками, значит нам придется перенимать обычаи великой планетной системы Бетельгейзе. Нова казалась удовлетворенной, но дальше этого наше сближение не пошло. Опасаясь, как бы мои земные манеры не привели меня к какому-нибудь непростительному промаху, я мучительно раздумывал, что бы еще предпринять, когда ужасающий грохот и звон заставили нас мгновенно вскочить на ноги. Ошеломленные, мы стояли в лучах восхода рядом с двумя моими товарищами, о которых я едва не позабыл, как самый последний эгоист. Нова, словно обезумев, заметалась из стороны в сторону. Впрочем, я сразу понял, что этот грохот был страшной неожиданностью не только для нас, но и для всех лесных жителей. Люди выпрыгивали из своих гнезд и беспорядочной толпой носились туда и сюда по поляне. И это уже не было игрой, как накануне: в их криках звучал непомерный ужас. От этого грохота, внезапно разорвавшего тишину джунглей, кровь стыла в жилах. Однако я чувствовал, что лесные люди прекрасно понимают его значение и что их страшит не он сам, а приближение какой-то совершенно определенной опасности. Шум нарастал. Это была жуткая какофония, в которой смешались глухой рокот барабанов, резкий лязг и звон, словно от ударов в кастрюли, крики. Больше всего нас поразили эти крики, потому что, хотя мы и не понимали ни слова неведомого нам языка, голоса были, несомненно, человеческими. Восходящая Бетельгейзе озаряла нелепую и страшную сцену: по лесной поляне во всех направлениях метались мужчины, женщины, дети, сталкивались между собой, падали и снова вскакивали, некоторые карабкались на деревья, словно пытаясь там спрятаться. Тем не менее вскоре несколько более пожилых мужчин, овладев собой, остановились и начали прислушиваться. Шум приближался довольно медленно. Он доносился с той стороны, где лесная чаща была особенно густой, и, казалось, исходил из ряда источников, широко растянутых в одну линию. Все это напоминало большую облаву, когда цепь загонщиков старается шумом и криками вспугнуть дичь. По-видимому, старейшины племени приняли какое-то решение. Издавая отрывистое повизгивание, которое, несомненно, означало определенный сигнал или приказ, они устремились в сторону, противоположную надвигающемуся грохоту. Остальные последовали за ними, и мы увидели, как все племя ломится сквозь кусты, словно стадо вспугнутых оленей. Нова бросилась к нам - вернее, как мне показалось, ко мне. Жалобный стон вырвался из ее рта, стон, похожий на отчаянный призыв, затем она прыгнула в чащу и скрылась из глаз. Шум становился все громче, и мне уже чудился треск сучьев под тяжелыми сапогами. Признаюсь, я тоже потерял голову. Благоразумнее было бы, конечно, остаться на месте и встретить новых представителей Сороры, которые перекликались явно человеческими голосами, - с каждой секундой это становилось все очевиднее. Но после всех испытаний, выпавших на нашу долю, этот звон, грохот и крики действовали мне на нервы. Панический страх Новы и ее сородичей захватил и меня. Я не мог ни думать, ни рассуждать, я даже не посоветовался со своими товарищами, а просто бросился в кусты и помчался следом за юной красавицей. Так я пробежал несколько сот метров, но девушку не догнал. Зато я заметил, что только Артур Левэн следует за мной: видимо, для профессора Антеля в его возрасте такая гонка была не под силу. Молодой физик, задыхаясь, поравнялся со мной. Мы взглянули друг на друга, сгорая от стыда. Я уже хотел было предложить Левэну вернуться или по крайней мере подождать нашего шефа, как вдруг совершенно иные звуки заставили нас буквально подскочить. Теперь-то я не мог ошибиться. В джунглях гремели выстрелы - один, второй, потом еще и еще с неравными паузами, иногда одиночные, иногда сдвоенные, до ужаса напоминая дублеты наших охотников. Стреляли где-то впереди, в той стороне, куда устремились беглецы. Но пока мы раздумывали, цепь загонщиков приблизилась к нам, приблизилась почти вплотную, и нас вновь охватила паника. Не знаю почему, стрельба показалась мне менее опасной, во всяком случае более знакомой и не столь страшной, чем этот адский концерт. Не рассуждая, я вновь бросился бежать, стараясь, однако, избегать открытых мест и двигаться как можно бесшумнее. Артур Левэн последовал за мной. Так мы добежали до того места, где раздавались выстрелы. Я остановился, потом начал пробираться дальше еще осторожнее, чуть ли не на четвереньках. Мой товарищ не отставал от меня. Мы вскарабкались по склону невысокого холма и залегли почти на самой его вершине, чтобы перевести дух. Впереди росло всего несколько деревьев да полоса кустарника. Последние метры я преодолел ползком, выглянул из кустов и... замер, словно оглушенный, не в силах шевельнуться. Зрелище, представшее моим глазам, было слишком невероятным, непосильным для жалкого человеческого рассудка. 9 В том, что я увидел, было немало странных и даже страшных подробностей, но сначала все мое внимание приковало к себе одно существо, которое стояло неподвижно шагах в тридцати от нас и смотрело в нашу сторону. Я едва не вскрикнул от изумления. Да, да, несмотря на панику, несмотря на весь трагизм нашего положения - ведь мы очутились между загонщиками и стрелками, - беспредельное удивление подавило во мне все остальные чувства, когда я увидел создание, подстерегавшее дичь из засады. Ибо это была обезьяна, горилла огромного роста! Тщетно я твердил себе, что, должно быть, сошел с ума, - в своем определении я не мог ошибиться. Однако встреча с гориллой даже на Сороре сама по себе не представляла бы ничего сверхневероятного. Меня гораздо больше поразило то, что эта горилла была прилично одета, совсем как человек, а главное - явно чувствовала себя в одежде свободно и естественно. Именно эта естественность и произвела на меня такое ошеломляющее впечатление. С первого же взгляда я понял, что обезьяна не была кем-то специально наряжена. Одежда была привычна для нее, точно так же, как нагота для Новы и ее соплеменников. Горилла носила такой же костюм, как мы с вами, я хочу сказать, как наши охотники, приглашенные на одну из тех грандиозных облав, которые устраиваются у нас для послов и других важных персон по случаю официального открытия охотничьего сезона. Ее коричневая куртка казалась сшитой в лучшем парижском ателье, а под ней виднелась рубаха в крупную клетку, какие обычно носят наши спортсмены. Слегка расширяющиеся книзу бриджи были заправлены в гетры. Но на этом сходство кончалось: вместо ботинок горилла была обута в пару толстых черных перчаток. И это была именно горилла, я видел! Из воротника рубахи торчала заросшая черной шерстью уродливая голова с остроконечным черепом, приплюснутым носом и огромными обезьяньими челюстями. Горилла стояла, слегка наклонившись вперед, в типичной позе охотника, подстерегающего добычу, и ее длинные руки сжимали ружье. Она притаилась точно напротив меня, по другую сторону широкой просеки, к которой приближалась цепь загонщиков. Внезапно горилла насторожилась. Я тоже услышал в кустах чуть правее себя легкий шорох. Горилла повернула голову, одновременно поднимая ружье, чтобы сразу прицелиться. С вершины холма я заметил, как колеблется кустарник, сквозь который продирался наугад один из беглецов. Мне хотелось крикнуть, предостеречь его, настолько очевидны были намерения обезьяны. Но я не смог, да и не успел: человек уже выскочил на открытое место с быстротой оленя. Выстрел настиг его, когда он был на середине просеки. Человек подпрыгнул, упал, забился в конвульсиях и испустил дух. Но я не сразу обратил взгляд на убитого - все мое внимание было поглощено гориллой. Я пристально следил за ней с того мгновения, когда она услышала шорох, и был поражен богатством ее мимики: сначала морда гориллы выражала напряженное ожидание охотника, подстерегающего дичь, затем жестокую радость от удачного выстрела, и самым удивительным во всем этом было то, что она выражала свои чувства чисто _по-человечески_. Это меня потрясло больше всего! В глазах уродливой гориллы светился разум, который полностью отсутствовал у людей Сороры. Впрочем, чувство опасности, угрожавшей мне самому, быстро возобладало над удивлением. Выстрел заставил меня снова взглянуть на жертву, и я стал свидетелем ее страшной агонии. Затем я с ужасом заметил, что вся просека усеяна человеческими телами. Последние мои иллюзии относительно происходящего рассеялись. Шагах в ста от первой гориллы я увидел вторую, одетую точно так же. Вне всяких сомнений, это была облава, фантастическая облава, в которой охотниками были обезьяны, расставленные по номерам с одинаковыми интервалами, а дичью - люди, во всем похожие на нас, мужчины и женщины, чьи обнаженные тела, простреленные, скорченные, застывшие в самых диких позах, валялись на окровавленной земле. И я сам, увы, участвовал в облаве... в качестве дичи! Не выдержав этого ужаса, я отвел взгляд от просеки. Лучше уж было смотреть на карикатуру, и я снова стал наблюдать за гориллой, преграждавшей мне путь. Она повернулась, и я увидел за ее спиной другую обезьяну, которая стояла позади, как слуга возле своего хозяина. Это был шимпанзе, шимпанзе маленького роста, по-видимому, еще молодой, но, клянусь, обыкновенный шимпанзе! Одет он был, правда, не столь изысканно, как горилла, - в простую рубаху и брюки, но тем не менее ловко справлялся со своим делом. Его роль сразу стала мне понятна, когда горилла протянула маленькому шимпанзе ружье, а тот подал ей другое, заряженное. Затем он быстро достал из патронташа патроны, сверкнувшие под лучами Бетельгейзе, и, перезарядив первое ружье, снова занял свое место позади гориллы-стрелка. Все эти впечатления обрушились на меня в мгновение ока. Я пытался их проанализировать, осмыслить, но на это у меня не было времени. Артур Левэн лежал рядом со мной, оцепенев от страха, и ничем не мог мне помочь. Опасность возрастала с каждой секундой. Цепь загонщиков приближалась. Поднятые ими шум и крик становились невыносимыми. Мы были оглушены и охвачены паникой, как дикие звери, как эти несчастные люди, которые пробегали мимо нас. Племя оказалось гораздо многочисленнее, чем я думал, потому что мужчины и женщины все еще выскакивали на просеку, где их подстерегала ужасная смерть. Впрочем, не всех. Пытаясь сохранить хладнокровие, я наблюдал с вершины холма за поведением беглецов. Большинство, обезумев от страха, с шумом ломилось прямо через кусты, предупреждая таким образом обезьян, которые расстреливали людей в упор. Однако другие вели себя гораздо осторожнее, как старые кабаны-секачи, уже побывавшие во многих облавах и научившиеся всяким хитростям. Эти беглецы неслышно подбирались к просеке и замирали в чаще, выжидая, когда ближайший охотник отвернется. Едва что-нибудь отвлекало гориллу, они вскакивали из кустов и мгновенно пересекали смертоносную зону. Многим удавалось благополучно перебежать просеку и нырнуть в спасительные заросли на другой стороне. Возможно, это был наш единственный шанс на спасение. Я сделал Левэну знак следовать за собой и пополз к последним кустам перед просекой. Когда мы добрались до них, меня вдруг охватило совершенно неуместное негодование. Как, я, человек, буду прибегать ко всяческим уловкам, чтобы перехитрить обезьяну? Это ниже моего достоинства! Я должен просто встать и отлупить палкой этих взбесившихся животных. Однако нарастающий шум облавы мигом избавил меня от идиотского самомнения. Охота завершалась, и грохот стоял адский. Загонщики были уже у нас за спиной. Одного из них я успел разглядеть сквозь листву. Это была огромная горилла, которая вопила и улюлюкала во все горло, стуча дубинкой по стволам деревьев. Мне она показалась в десять раз страшнее горилл-охотников. Левэн весь затрясся, щелкая зубами, а я затаил дыхание, выжидая благоприятного момента для решительного броска. И тут мой несчастный товарищ, сам того не сознавая, спас меня, но какой ценой! Совершенно потеряв голову, Левэн вскочил и бросился бежать, не разбирая дороги. Он появился на открытом пространстве прямо под дулом ружья ближайшего стрелка. Далеко уйти ему не удалось. Выстрел словно переломил его надвое, и Левэн свалился рядом с трупами остальных беглецов, усеявших всю просеку. У меня не было времени его оплакивать, да это ему бы и не помогло. Сжавшись в комок, я ждал, чтобы горилла протянула ружье своему слуге. Едва она это сделала, я, в свою очередь, выскочил из кустов и бросился через просеку. Словно во сне, я видел, как горилла торопливо схватила заряженное ружье, но я уже нырнул в заросли, прежде чем она успела прицелиться. До моих ушей донесся ее возглас, похожий на ругательство, однако я не стал терять времени на размышления об этой новой несуразице. Итак, я выиграл. Меня переполняли восторг и гордость, целительные для моего уязвленного самолюбия. Я продолжал бежать со всех ног, стараясь как можно быстрей уйти подальше от места кровавой бойни. Вскоре крики загонщиков за моей спиной смолкли. Я был спасен. Спасен? Увы, я недооценил коварство обезьян Сороры! Не пробежав и ста метров, я споткнулся и с размаху налетел на какое-то препятствие, скрытое в зарослях кустарника. Это препятствие оказалось растянутой над землей сетью с крупными ячейками и кошелями, в одном из которых я запутался. Увы, я был не одинок! Сеть перекрывала довольно широкую полосу леса, и в ней барахталось множество пленников, избежавших расстрела на просеке. Отчаянные рывки сети и злобный визг справа и слева от меня свидетельствовали об их тщетных усилиях вырваться на свободу. Звериная, слепая ярость овладела мной, когда я почувствовал, что попался в ловушку, ярость, настолько необоримая, что я забыл об осторожности и утратил всякую способность соображать. Словно обезумев, я делал как раз то, чего по здравому разумению нельзя было делать, то есть барахтался и отбивался от сети, пока совершенно не запутался. Дело кончилось тем, что я вообще больше не мог шевельнуться. Мне оставалось только прислушиваться и, затаившись, ждать прихода обезьян, от которых зависела моя жизнь. 10 Смертельный ужас охватил меня, когда я увидел приближающихся охотников. Мне казалось, что они сейчас же приступят к уничтожению пленников: ведь я уже был свидетелем их невероятной жестокости. Впереди шли стрелки - все гориллы. Тут я заметил, что они безоружны, и в душе моей затеплилась надежда. За стрелками следовали загонщики, среди которых, помимо горилл, было примерно такое же количество шимпанзе. Гориллы-стрелки держались по-хозяйски, словно истинные аристократы; они были в превосходном настроении и, видимо, не питали никаких дурных намерений. Поистине надо привыкнуть, как я, ко всем парадоксам этой планеты, чтобы написать подобную фразу, не задумываясь над ее нелепостью! И тем не менее так оно и было на самом деле: гориллы выглядели настоящими аристократами. Они весело переговаривались на непонятном, но вполне членораздельном языке, мимика их выражала все оттенки человеческих чувств, которые я тщетно пытался отыскать на лице Новы. Увы, я не знал даже, что с ней стало! При одном воспоминании о кровавой просеке меня охватывала дрожь. Теперь-то я понимал, почему Нова так взволновалась, увидев нашего маленького шимпанзе. Здесь, на Сороре, люди и обезьяны свирепо ненавидели друг друга. Чтобы в этом убедиться, достаточно было посмотреть, как ведут себя пленники при виде приближающихся охотников. Они судорожно дергались, подпрыгивая на четвереньках, бешено скрежетали зубами и с пеной у рта грызли веревки сети. Не обращая внимания на всю эту суматоху, гориллы-охотники - я поймал себя на том, что невольно называю их господами, - отдавали приказания своим слугам. На дороге, оказавшейся за кустами, где была растянута сеть, появились довольно низкие тракторные прицепы с установленными на них клетками. В эти клетки нас и побросали из расчета дюжины на прицеп, и длилось это довольно долго, потому что пленники отчаянно отбивались. Две гориллы-слуги, натянув толстые кожаные перчатки, защищавшие их от укусов, хватали людей одного за другим, высвобождали из сети, швыряли в клетку и быстро задвигали дверцу, а одна из горилл-господ руководила ими, небрежно опершись на трость. Когда очередь дошла до меня, я хотел заговорить, чтобы привлечь к себе внимание. Но едва я открыл рот, горилла-исполнительница грубо зажала его мне огромной лапой в перчатке, очевидно вообразив, что я собираюсь ее укусить. С зажатым ртом не поговоришь! Словно мешок, меня бросили в клетку, и я очутился в компании десятка других мужчин и женщин, еще слишком возбужденных, чтобы обратить на меня внимание. Когда все пленники были погружены, горилла-слуга проверила запоры клеток, затем что-то сказала своему хозяину. Тот взмахнул рукой, и лес огласился гулом моторов. Прицепы дернулись и покатились за машинами, похожими на наши колесные тракторы. Управляли ими тоже обезьяны. Я смог хорошо разглядеть шофера, который сидел за рулем трактора, следовавшего позади нас. Это был самец шимпанзе, облаченный в синий комбинезон. Видимо, он пребывал в отличном настроении, потому что то и дело отпускал на наш счет ехидные шуточки, а в промежутках что-то напевал про себя: когда гул моторов затихал, до меня доносились обрывки томной мелодии с довольно приятным мотивом. Этот первый этап оказался настолько коротким, что я не успел даже собраться с мыслями. Через четверть часа езды по разбитой дороге наш караван остановился на открытой площадке перед каменным домом. Здесь лес кончался, дальше насколько хватал глаз тянулись поля, засеянные какими-то зерновыми культурами. Дом под красной черепицей, с зелеными ставнями и вывеской над входом весьма походил на харчевню. Я быстро сообразил, что это место сбора охотников. Здесь слуги шимпанзе ожидали хозяев, которые подкатывали на своих машинах, видимо пользуясь другой дорогой. Дамы-гориллы сидели кружком в креслах в тени высоких деревьев, напоминающих наши пальмы, и беспечно болтали, потягивая через соломинку какие-то напитки. Когда прицепы были выстроены на стоянке, дамы-гориллы приблизились, с любопытством разглядывая добычу. Но прежде всего их внимание привлекла подстреленная дичь, доставленная на двух больших грузовиках: слуги-гориллы в длинных фартуках вытаскивали трупы и укладывали их в тени деревьев. Добыча была великолепная! К тому же обезьяны действовали по строгой системе. Они уложили окровавленные тела лицом вверх в один ряд, словно по линейке. А затем под восхищенные возгласы дам начали прихорашивать добычу, чтобы она выглядела как можно