воспользоваться на сей раз дровнями, - встрял Эл-младший, наклонившись с задка телеги. - Они не упадут, не развалятся, а если какая неприятность случится - это всего лишь бревна, которых можно нарубить кучу. - Все будет нормально, - сказал Миллер, - если дождь не пойдет. Или снег. - Небо выглядит чистым, - заметил Сказитель. - Небо - известный притворщик, - хмыкнул Миллер. - Когда доходит до настоящего дела, вода все время становится мне поперек дороги. Они добрались до каменоломни, когда солнце стояло высоко в небе, хотя до полудня было еще далеко. Обратный путь, разумеется, будет куда дольше. К их приезду Мера успел свалить шесть крепких молоденьких деревьев и около двадцати поменьше. Дэвид и Кальм сразу приступили к работе, обрубая ветви и сучки, чтобы не цеплялись за дорогу. Элвин-младший, к удивлению Сказителя, достал инструменты и направился прямиком к скалам. - Ты куда? - окликнул Сказитель. - Пойду найду место получше, - ответил Эл-младший. - Он чувствует камень, - объяснил Миллер. И замолчал, не желая больше ничего говорить. - А когда найдешь, что будешь делать? - спросил у Элвина Сказитель. - Буду рубить жернов. И Элвин уверенно запрыгал вверх по тропинке, гордясь тем, что ему поручена взрослая работа, - типичный мальчишка. - И с камнем обращаться он умеет, - подтвердил Миллер. - Ему всего десять лет, - обратил внимание Сказитель. - Первый свой жернов он вырубил в возрасте шести. - Говоришь, дар у него такой? - Ничего я не говорю. - Так скажи, Эл Миллер! Скажи, ты, случаем, не седьмой сын? - А с чего ты спрашиваешь? - Знающие люди поговаривают, что седьмой сын седьмого сына умеет видеть суть вещей. Из них получаются отличные лозоходцы. - Неужели и вправду так говорят? Подошел Мера и встал лицом к отцу, скрестив руки на груди. Юноша был явно чем-то раздражен. - Пап, что плохого, если ты наконец расскажешь ему? Да все в округе знают об этом. - А может, мне кажется, что Сказитель уже знает больше, чем мне хотелось бы? - Постыдился бы говорить такое человеку, который не раз доказал свою дружбу. - Он не обязан ничего рассказывать, если не хочет, - вступил в спор Сказитель. - Тогда я отвечу тебе, - сказал Мера. - Да, ты прав: папа - седьмой сын. - Как и Эл-младший, - заметил Сказитель. - Верно? Вы никогда об этом не упоминали, но, насколько мне известно, собственное имя дается либо первенцу, либо седьмому сыну. - Наш старший брат Вигор погиб в реке Хатрак за несколько минут до того, как родился Эл-младший, - объяснил Мера. - Хатрак... - проговорил Сказитель. - Ты бывал там? - спросил Мера. - Я бывал везде. Но почему-то мне кажется, я должен был вспомнить об этой речке гораздо раньше, хотя никак не могу взять в толк почему. Седьмой сын седьмого сына... Он магией вызовет жернов из скалы? - О магии мы стараемся не говорить, - сказал Мера. - Он вырубит его, - ответил Миллер. - Как самый обычный каменотес. - Он _большой_ мальчик, но все же очень юн, - намекнул Сказитель. - Скажем так, - снова заговорил Мера, - когда _он_ берется за инструмент, камень становится неизмеримо мягче, чем когда рублю я. - Было бы здорово, - сказал Миллер, - если бы ты остался здесь и помог парням обтесать деревья. Нам понадобятся крепкие дровни и хорошие, гладкие шесты, чтобы выкладывать дорогу. Того, что было у него на душе, он не сказал, но слова его толковались однозначно: "Оставайся внизу и не задавай слишком много вопросов об Элвине-младшем". Поэтому Сказитель все утро и большую часть дня проработал с Дэвидом, Мерой и Кальмом под мерный звон железа о камень, доносившийся сверху. Стук Элвина-младшего задавал ритм всей работе, хотя никто ни словом об этом не обмолвился. Вот только Сказитель не привык работать в тишине. А раз остальные поначалу предпочитали хранить молчание, рассказывал в основном он. И поскольку трудился он на равных со взрослыми мужчинами, а не с детьми, он рассказывал вовсе не о приключениях, героях и трагических смертях. Большую часть времени он посвятил саге о Джоне Адамсе [Адамс, Джон (1735-1826) - государственный деятель США; в 1780 году от Континентального Конгресса был направлен в Гаагу, и в 1782 году добился признания Нидерландами независимости США; с 1797-го по 1801 год - президент США; при нем был принят закон "О чужестранцах", направленный против эмигрантов из Франции и Ирландии, и закон "О подстрекательстве", грозивший тюремным заключением за критику правительства]. Как дом его был сожжен бостонской толпой, после того как Адамс выиграл дело десяти женщин, обвиненных в колдовстве. Как Алекс Гамильтон [Гамильтон, Александр (1757-1804) - государственный деятель США; во время Войны за Независимость пользовался популярностью как оратор и публицист; был секретарем Джорджа Вашингтона; в 1789-1795 годах занимал должность министра финансов; был убит на дуэли Аароном Бурром] пригласил его на остров Манхэттэн, где они вдвоем основали совместное юридическое дело. Как в течение десяти лет они убеждали голландское правительство открыть неограниченный въезд в колонии для неголландских иммигрантов и как англичане, шотландцы, валлийцы и ирландцы составили большую часть поселенцев Нью-Амстердама и Нью-Оранжа, хотя в Новой Голландии их было пока очень мало. Как в тысяча семьсот восьмидесятом году два юриста заставили Англию принять второй официальный язык, как раз перед тем как голландские колонии стали тремя из семи первоначальных штатов, объединенных "Американским Соглашением". - Спорю на что угодно, в конце концов голландцы возненавидели эту парочку, - отозвался Дэвид. - Они были слишком хорошими политиками, чтобы допустить это, - промолвил Сказитель. - И тот, и другой говорили на голландском подчас лучше коренных голландцев, а дети их учились в голландских школах. Они настолько пропитались голландским духом, что, когда Алекс Гамильтон баллотировался на пост губернатора Нью-Амстердама, а Джон Адамс - на пост президента Соединенных Штатов, они набрали больше голосов в голландских районах Новых Нидерландов, нежели в шотландских и ирландских. - Интересно, если бы я баллотировался в мэры, эти шведы и голландцы, что живут ниже по реке, проголосовали бы за меня или нет? - вслух подумал Дэвид. - Вот я бы никогда за тебя не отдал голос, - сказал Кальм. - А я бы отдал, - ответил Мера. - И надеюсь, в один прекрасный день ты и в самом деле будешь баллотироваться в мэры. - Куда баллотироваться? - переспросил Кальм. - У нас даже города как такового нет. - Будет, - пообещал Сказитель. - Я немало повидал подобных поселений. Стоит заработать вашей мельнице, глазом не успеете моргнуть, как между вами и Церковью Вигора поселятся сотни три людей. - Ты считаешь? - Сейчас люди приезжают в лавку Армора раза три, может, четыре в год, - продолжил объяснение Сказитель. - Но за мукой они будут приезжать гораздо чаще. Кроме того, они предпочтут вашу мельницу любой другой в округе, поскольку у вас ровные дороги и добрые мосты. - А если мельница начнет приносить деньги, - сказал Мера, - папа наверняка закажет во Франции бурский камень. У нас был такой в Западном Гемпшире, когда мельницу разрушило наводнением. А бурский камень означает, что у нас будет прекрасная белая мука. - А станем молоть белую муку, дела пойдут еще лучше, - подтвердил Дэвид. - Мы, постарше, помним, как все было. - И улыбнулся тоскливо. - Мы тогда чуть не стали настоящими богачами... - Так вот, - проговорил Сказитель, - когда сюда начнут стекаться повозки, это будет не просто торговая лавка, церковь да мельница. В Воббской долине залегает хорошая белая глина. Наверняка объявится какой-нибудь гончар, который поселится рядом с вами. - Да уж поскорей бы, - кивнул Кальм. - Мою жену, по ее словам, до смерти утомили эти жестяные тарелки. - Вот так возникает город, - подвел итог Сказитель. - Хорошая лавка, церковь, мельница, гончарная. Кирпичи, опять же. А когда появится город... - Дэвид может стать мэром, - закончил за него Мера. - Только не я, - открестился Дэвид. - Политика меня никогда не привлекала. Она нужна Армору, не мне. - Армор мечтает стать королем, - заявил Кальм. - Ты несправедлив к нему, - сказал Дэвид. - Но это правда! - воскликнул Кальм. - Да он и в боги станет набиваться, если увидит, что место освободилось. - Кальм и Армор не сошлись характерами, - повернулся к Сказителю Мера. - Что ж он за муж, если зовет свою жену ведьмой?! - горько возмутился Кальм. - А почему он зовет ее так? - спросил Сказитель. - Сейчас он ее так не называет, - поправил Мера. - Она обещала ему больше не заниматься этим. Ну, не колдовать на кухне. Но какая женщина управится с огромным хозяйством всего лишь двумя руками? - Ладно, хватит, - сказал Дэвид. Краем глаза Сказитель заметил его предостерегающий взгляд. Очевидно, они не очень-то и доверяли Сказителю, раз не хотели посвящать его в правду. Поэтому Сказитель дал им понять, что это уже не тайна для него. - По-моему, Армор и не догадывается, что она не отступилась от своего, - сказал он. - На переднем крыльце я заметил весьма умело замаскированный магический оберег из корзиночек для цветов. Кроме того, когда я пришел в ваш город, я видел, как она успокоила его заклятием. Работа на секунду замерла. Никто не взглянул в его сторону, но на какую-то секунду их руки остановились. Они осмысливали тот факт, что Сказитель знал о секрете Элеаноры и никому не сказал. В том числе и Армору Уиверу. Однако одно дело, когда он знает, а другое - когда они собственными словами подтвердят его знание. Поэтому они, ничего не сказав, снова начали стучать топорами. Сказитель решил вернуться к основной теме: - Так что дело лишь во времени. Вскоре в западных краях поселится достаточно людей, чтобы организовать штаты и послать прошение о вступлении в "Американское Соглашение". А когда это случится, возникнет потребность в честном человеке. - В нашей глуши Гамильтонов, Адамсов или Джефферсонов ты днем с огнем не сыщешь, - сказал Дэвид. - Может, ты прав, - согласился Сказитель. - Но если вы, местные, не организуете собственное правительство, держу пари, найдется множество городских выскочек, которые пожелают сделать это за вас. Именно так Аарон Бурр [Бурр, Аарон (1756-1836) - государственный деятель США, сенатор, вице-президент; соперничая на выборах с Томом Джефферсоном, Аарон Бурр был близок к победе - ему не хватило всего несколько десятков голосов; в 1804 году баллотировался на должность губернатора Нью-Йорка, но несколько лидеров партии федералистов, в которой он состоял, отказали ему в поддержке, что привело к крупной ссоре между Бурром и Александром Гамильтоном; за ссорой последовала дуэль, на которой Гамильтон был убит] и стал губернатором Сасквахеннии, прежде чем Даниэль Бун [Бун, Даниэль (1734-1820) - легендарный американский пионер, первопроходец; участвовал в войнах с индейцами; открыл множество территорий, славен своими подвигами (например, однажды вместе со своим товарищем он преодолел по лесу около 1300 километров за 62 дня!)] пристрелил его в девяносто девятом. - Ты настолько презрительно отозвался об этом, словно Бун совершил убийство, - заметил Мера. - А то была честная дуэль. - Как мне кажется, - ответил Сказитель, - всякие дуэлянты - убийцы, которые пришли к соглашению по очереди попытаться убить друг друга. - Но не в случае, когда один из них - старый поселенец, одетый в звериные шкуры, а другой - лживый вор-горожанин, - вспыхнул Мера. - Мне бы не хотелось, чтобы губернатором Воббской долины стал какой-нибудь тип вроде Аарона Бурра, - сказал Дэвид. - Или вроде того Билла Гаррисона, что правит сейчас в Карфаген-сити. Я уж лучше проголосую за Армора. - А я лучше проголосую за тебя, - произнес Сказитель. Хмыкнув, Дэвид продолжил опутывать веревками стволы молодых деревьев, связывая их вместе. Сказитель занимался тем же, только с другой стороны. Добравшись до середины, Сказитель взял в руки оба конца веревки, собираясь завязать их узлом. - Погоди, - вдруг остановил его Мера. - Я позову Эла-младшего. И затрусил по склону к каменоломням. Сказитель бросил веревку на землю. - Элвин-младший и узлы вяжет? Я думал, что взрослые парни вроде вас затянут куда крепче. - У него дар, - усмехнулся Дэвид. - По-моему, у каждого из вас имеется какой-то дар. - Есть такое дело. - Вот Дэвид, к примеру, умеет обращаться с дамами, - сказал Кальм. - А Кальм танцует, как никто другой. И на скрипке играет - музыкант позавидует, - промолвил Дэвид. - Правда, не всегда в такт попадает, но смычок так и ходит. - У Меры верный глаз, - продолжал Кальм. - Он видит, как никто в здешних краях. - Дарами мы не обделены, - подтвердил Дэвид. - Близнецы чувствуют, где произойдет какая-нибудь беда, и все время оказываются поблизости. - А папа - тот умеет сращивать вещи. Работой по дереву, когда нужно какую мебель для дома сделать, занимается только он. - У женщин - свои умения. - Но Эл-младший один такой, - сказал Кальм. Дэвид мрачно кивнул. - Дело в том, Сказитель, что он, такое впечатление, даже не ведает о своих способностях. Ну, я хочу сказать, он всегда словно удивляется, когда у него что-нибудь выходит гладко и ладно. Он очень гордится, когда мы поручаем ему какую-нибудь работу. И я никогда не видел, чтобы он насмехался над людьми, видя, что они по сравнению с ним ничего не умеют. - Он хороший мальчик, - сказал Кальм. - Правда, немного неуклюжий, - добавил Дэвид. - Ну нет, - не согласился Кальм. - Он как раз ни в чем не виноват. - Проще сказать, всякие неприятности случаются с ним чаще, чем с остальными. - Но я бы не сказал, что он приносит несчастье, - заметил Кальм. - Я о несчастьях тоже не говорил. Сказитель про себя отметил, что оба юноши, пусть ненарочно, но дважды вспомнили о беде. Но он не стал их поправлять. Ведь надо помянуть дурное _трижды_, чтобы оно непременно случилось. Теперь ошибку можно исправить только молчанием. Однако юноши и сами поняли, что натворили. Поэтому тоже примолкли. Вскоре с холма спустился Мера, ведя за собой Элвина-младшего. Сказитель не мог заговорить первым, поскольку участвовал в прежней беседе. Но будет еще хуже, если первым скажет слово Элвин, поскольку именно его имя связывали с несчастьями. Поэтому Сказитель внимательно посмотрел Мере в глаза и чуть-чуть приподнял бровь, показывая, что начать разговор следует ему. - А-а, папа решил остаться наверху. Приглядеть за жерновом, - ответил Мера, думая, что Сказитель удивляется, почему не пришел Элвин Миллер. Сказитель услышал, как Дэвид и Кальм облегченно вздохнули. Третий заговоривший не имел на уме дурного, так что теперь Элвину-младшему ничего не грозило. - А что может случиться с камнем? Никогда не слышал, чтобы краснокожие воровали булыжники, - заинтересовался Сказитель тем, что Миллер решил вдруг приглядеть за каменоломнями. - Порой очень странные вещи случаются, в особенности с жерновами, - поморщился Мера. Завязывая узлы, Элвин перешучивался с Дэвидом и Кальмом. Он старался затянуть веревки как можно крепче, но Сказитель заметил, что дар вязать узлы здесь вовсе ни при чем. Стоило Элвину-младшему потянуть за веревку, как она сразу натягивалась и глубоко впивалась в зарубки на бревнах, надежно стягивая дровни. Если не приглядываться, этого можно было бы и не заметить, но Сказитель видел все собственными глазами. Веревки, завязанные Элом, будут держать вечно. - Ну вот, теперь можно хоть на воду спускать, - поднялся с колен Элвин, чтобы повосхищаться своей работой. - Этот плот поплывет по твердой земле, - сказал Мера. - Папа говорит, что к воде не подойдет, даже чтоб помочиться. Поскольку солнце уже клонилось к западу, они принялись разводить костер. Днем их согревала работа, но ночью понадобится добрый огонь, чтобы отгонять животных и осенние холода. На ужин Миллер не спустился, и когда Кальм принялся собирать еду в корзину, чтобы отнести отцу на холм, Сказитель предложил помочь. - Ну, не знаю, - неуверенно протянул Кальм. - Я и сам справлюсь. - Мне бы очень хотелось побывать наверху. - Папа - он не любит, когда во время работы над камнем вокруг бродит много людей, ну, вот как сейчас. - На лице Кальма промелькнула робость. - Ведь он мельник, и это его будущий жернов. - Я один - не так уж много, - резонно возразил Сказитель. Кальм ничего не ответил. Сказитель последовал за ним по тропинке, вьющейся среди скал. По пути они миновали два камня, из которых были вырезаны предыдущие жернова. Гладкие следы срубов, плавно закругляясь и образуя практически идеальный круг, шли от вершины камней до самой земли. Сказителю за свою долгую жизнь не раз доводилось наблюдать работу каменотесов, но такого он не видел никогда: как будто из скалы взяли и вытащили большой ровный круг. Обычно каменотесы откалывали кусок гранита и обтесывали его на земле. В этом содержалось немало преимуществ, главным из которых было то, что заднюю сторону камня иначе не обтесать, если специально не выбрать плоскую, не очень большую скалу. Кальм не стал задерживаться рядом с разработками, поэтому Сказитель не успел хорошенько разглядеть камни, из которых были вытесаны прежние жернова. Он так и не понял, каким образом каменотесу, трудившемуся здесь, удалось срезать заднюю часть камня. Новое место разработок ничем не отличалось от предыдущих. Миллер сгребал обломки гранита в ровную кучку перед будущим жерновом. Сказитель задержался поодаль и, воспользовавшись тем, что солнце не совсем село, внимательно осмотрел скалу. За один день, без чьей-либо помощи, Элвин-младший гладко обтесал внешнюю сторону камня и обрезал по краям, сделав окружность. Создавалось впечатление, будто к скале зачем-то прилепили новенький мельничный жернов. Даже дырка в середине камня, где пройдет ось мельничного механизма, была уже просверлена. За один-единственный день Элвин проделал всю работу. Правда, никакой резец в мире не сможет отделить камень от скалы. - У мальчика действительно дар, - удивился Сказитель. Миллер буркнул что-то невнятное. - Слышал, ты собираешься провести здесь всю ночь, - продолжил Сказитель. - Правильно слышал. - Не возражаешь, если я присоединюсь? Кальм закатил глаза. Но Миллер, подумав немножко, пожал плечами: - Устраивайся. Кальм, широко раскрыв глаза, смерил Сказителя удивленным взглядом. Потом вздернул брови, как бы намекая на чудеса, которые еще случаются. Поставив корзину с ужином для Миллера, юноша зашагал вниз по тропке. Элвин-старший опустился на землю рядом с кучей каменных осколков. - Поесть успел? - Я лучше наберу хвороста для костра, - ответил Сказитель. - Пока совсем не стемнело. Ты ешь. - Поосторожней там, на змею не наступи, - предупредил Миллер. - В основном они уже расползлись по норам, готовясь к зимней спячке, но всякое бывает. Сказитель внял предупреждению, но ни одной змеи так и не увидел. Вскоре перед ними весело плясали жаркие огоньки, жадно пожирая огромное бревно, которое будет гореть до самого утра. Завернувшись в одеяла, они легли рядом с костром. Сказителю вдруг пришло на ум, что Миллер мог бы найти местечко поуютнее, чем лежать чуть ли не на куче щебня. Но, видимо, по каким-то причинам мельнику не хотелось спускать глаз с будущего жернова. Сказитель завел разговор. Он отметил, как, должно быть, тяжело отцам воспитывать детей - надежда наполняет сердца, но смерть приходит нежданно и отнимает ребенка. Сказитель правильно угадал тему, потому что вскоре говорил в основном Элвин Миллер. Он рассказал, как его старший сын Вигор погиб в реке Хатрак спустя считанные минуты после рождения Элвина-младшего. Затем принялся описывать всевозможные переделки, в которые за свою жизнь попадал Эл-младший, каждый раз проходя на волосок от смерти. - И в каждой передряге всегда участвовала вода, - подвел итог Миллер. - Мне никто не верит, но я говорю чистую правду. Во всем была виновата вода. - Вопрос состоит в том, - догадался Сказитель, - несет ли вода зло, пытаясь уничтожить хорошего и доброго мальчика? Или, наоборот, пытается сделать добро, стерев с лица земли злую силу? Многие, услышав похожие слова, наверняка бы разозлились, но Сказитель давным-давно отчаялся научиться предугадывать вспышки гнева Элвина-старшего. К примеру, сейчас он вовсе не разъярился. - Я сам об этом думал, - признался Миллер. - Я все время приглядываюсь к нему, Сказитель. Он обладает даром вызывать у людей любовь. Даже сестры обожают его. Он беспощадно измывается над ними с тех самых пор, как достаточно подрос, чтобы плюнуть им в тарелку. И они платят ему той же монетой, подстраивая всякие гадости, - и не только на Рождество. То носки зашьют, то измажут сажей стульчак в туалете, то иголок в ночную рубашку напихают, но вместе с тем они готовы умереть за него. - Мне приходилось встречаться с людьми, - промолвил Сказитель, - которые обладали даром завоевывать любовь ближних, вовсе не заслуживая ее. - Вот и я боюсь того же, - вздохнул мельник. - Но парнишка даже не подозревает о своем даре. Он не вертит людьми как попало. Совершив проступок, он сносит заслуженное наказание. Хотя мог бы остановить меня, если б захотел. - Как же это? - Ему хорошо известно, что иногда, глядя на него, я вижу Вигора, своего первенца. И тогда я не способен поднять на него руку, хоть это и пошло бы ему на пользу. "Может, отчасти, так, - подумал про себя Сказитель. - Но это еще не вся правда". В воздухе повисла тишина. Чуть спустя, когда Сказитель приподнялся на локте, чтобы поправить лежащее в огне полено, Миллер наконец решился рассказать то, за чем пришел Сказитель. - Есть у меня одна история, - сказал он, - которая подошла бы для твоей книжки. - Ну, попробуй, - пожал плечами Сказитель. - Но случилась она не со мной. - Тогда ты должен был присутствовать при происходящем, - произнес Сказитель. - Я выслушивал самые сумасшедшие басни, которые якобы случились с другом брата одного знакомого. - О, я видел все собственными глазами. Много лет подряд это случается, и я не раз обсуждал происходящее с тем человеком. Это один из шведских поселенцев, что живет в низовьях реки, по-английски он говорит не хуже меня. Мы помогали ему строить хижину и амбар, когда он переехал сюда, спустя несколько лет после нас. Уже тогда я стал присматриваться к нему. Видишь ли, у него есть сын, белокурый мальчик, ну, в общем, типичный швед. - Волосы абсолютно белые? - Ну да, словно иней при первых лучиках солнца, аж сияют. Красивый парнишка. - Вижу как наяву, - кивнул Сказитель. - Тот парнишка... в общем, отец очень любил его. Больше жизни. Наверное, ты слышал ту библейскую историю, в которой отец подарил сыну разноцветное платье? [имеется в виду история об Израиле, который сшил своему любимому сыну Иосифу разноцветную одежду: "Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его..." (Библия, Бытие, глава 37)] - Приходилось. - Он любил своего сына не меньше. Так вот, однажды я увидел, как они гуляли вдоль реки. Вдруг на отца что-то нашло, он со всех сил пихнул своего сына, и тот свалился прямо в воду. Малышу повезло, он ухватился за бревно, что проплывало рядом, и его отец и я вытащили мальчика. Я, помню, страшно перепугался: не верил собственным глазам, ведь отец мог убить любимого сына. Но не подумай, он вовсе не хотел убивать его, однако если б мальчик утонул, тщетно отец винил бы себя. - Представляю. Отец, наверное, не пережил бы этого. - Конечно, нет. Потом я еще пару раз встречался с тем шведом. Как-то раз он рубил дерево и так размахнулся топором, что, если б мальчик в ту секунду не поскользнулся и не упал, лезвие вонзилось бы прямо ему в голову. После такого удара вряд ли бы кто выжил. - Уж я бы точно помер. - И я попытался представить, что было бы дальше. О чем бы думал отец. Поэтому, заглянув к нему в гости, я сказал: "Нильс, тебе бы быть поосторожнее с мальчишкой. В один прекрасный день ты раскроишь ему голову, если и дальше будешь бездумно махать топором". А Нильс мне и ответил: "Мистер Миллер, то была вовсе не случайность". Помню, услышав его ответ, я немало растерялся и даже забыл, где нахожусь. Что он имел в виду, говоря, будто бы это не случайность? Но он мне объяснил: "Вы и не подозреваете, что происходит на самом деле. Может, ведьма какая наслала на меня проклятие или дьявол мозги похитил, но стучал я мирно топором, думал, как сильно люблю своего сына, и вдруг ощутил страшное желание убить его. Впервые подобное затмение нашло на меня, когда он был грудным младенцем, а я держал его на руках, стоя у нас дома, на лестнице, что вела на второй этаж. Словно голос чей-то в моей голове заговорил, подзуживая: "Брось, ну, брось его вниз". И мне страшно захотелось подчиниться этому настоянию, хотя я знал, что совершу страшнейший грех в мире. Я мечтал бросить сына об пол, я превратился в мальчишку, давящего жука булыжником. Я _жаждал_ увидеть, как голова его расколется, ударившись о доски пола. Но я поборол желание, подавил его и прижал сына к себе так крепко, будто хотел задушить. Положив наконец мальчика в колыбельку, я понял, что отныне никогда не буду ходить с ним на руках по лестницам. Но я же не мог позабыть о его существовании, ведь он мой родной сын. Он рос чистым, хорошим, замечательным мальчиком, и я не мог не любить его. Если я начинал избегать его, он плакал, потому что папа не играл с ним. Но, оставаясь с ним, я ощущал прежнее желание убить - оно возвращалось снова и снова. Не каждый день, но довольно часто. Иногда оно завладевало мной настолько стремительно, что я какое-то время не осознавал, что творю. Как в тот день, когда я сбил его в реку. Я тогда споткнулся и ударил его, но, делая шаг, я знал, что непременно споткнусь и обязательно собью с ног сына - я _знал_, но не успел остановить себя. И я понимаю, что когда-нибудь не смогу остановиться и убью своего сына, если он попадется под руку". Сказитель заметил, что рука Миллера слегка дернулась, как будто смахивая со щеки слезы. - Неправда ли, странно? - спросил Миллер. - Отец питает столь противоречивые чувства к собственному сыну. - А у того шведа есть другие сыновья? - Есть несколько, постарше. А что? - Я вдруг подумал, а не хотелось ли ему когда-нибудь и их убить? - Никогда, ни разу. Я тоже его об этом спросил. Спросил, и он ответил: "Ни разу". - И что же, мистер Миллер, вы ему посоветовали? Миллер несколько раз глубоко вдохнул. - Я не знал, что ему и посоветовать. Некоторые вещи я просто не могу осмыслить - они слишком велики для меня. К примеру, почему вода хочет убить моего Элвина? И этот швед со своим сыном... Может быть, некоторым детям нельзя становиться взрослыми. Ты как думаешь, Сказитель? - По-моему, иногда рождаются дети, которые настолько важны для всего мира, что кто-то - некая неведомая сила - желает им смерти. Однако той силе всегда противостоят другие стихии, может быть, куда более могущественные, которые охраняют детей. - Тогда почему эти силы никак не проявляются? Почему не явится кто-нибудь и не скажет... не явится к тому бедняге шведу и не скажет ему: "Ты не бойся, твоему мальчику больше ничего не грозит!" - Вероятно, эти силы не умеют говорить, а могут проявить себя только поступками. - Единственная сила, которая проявляется в этом мире, - та, что убивает. - Ничего не могу сказать насчет того мальчика шведа, - промолвил Сказитель, - но мне кажется, что _твоего_ сына защищает нечто весьма могущественное. Судя по твоим словам, чудо, что он вообще ходит по свету, поскольку должен по меньшей мере десять лет назад лечь в могилу. - Это правда. - Я думаю, что-то или кто-то его бережет. - Плохо бережет. - Но ведь вода пока не добралась до него? - Ты представить себе не можешь, Сказитель, насколько близко она подбиралась. - Если ж говорить о шведе, то я точно знаю, что его кто-то бережет. - Кто же? - поинтересовался Миллер. - Да его собственный отец хотя бы. - Отец - его злейший враг, - покачал головой Миллер. - Я так не считаю, - возразил Сказитель. - Знаешь ли ты, сколько отцов случайно убивают своих сыновей? Идут на охоту, и ружье вдруг случайно выстреливает. Или телегой переезжают сына, или падает он откуда-нибудь. Такое происходит везде и всюду. Может, те отцы просто _не видят_, что происходит. Однако твой швед очень умен, он видит и поэтому следит за каждым своим шагом, вовремя себя удерживая. - Послушать тебя, он вовсе не так уж плох, как кажется, - в голосе Миллера прозвучала толика робкой надежды. - Если б он был дурным человеком, мистер Миллер, его сын давно бы лежал в могиле. - Возможно, возможно. Миллер снова задумался. На этот раз он молчал долго - Сказитель даже успел задремать. Проснулся он, когда Миллер говорил: - ...все хуже и хуже. Все труднее ему бороться с этими желаниями. Недавно он работал на сеновале на... в сарае, скидывая на телегу солому. А сразу под ним стоял его мальчик - ему и надо было всего лишь выпустить из рук вилы. Легче легкого, а потом бы он сказал, что вилы сами выскользнули у него из рук, и никто бы ничего плохого не подумал. Надо было просто отпустить их, чтобы насквозь прошить мальчишку. И он уже собрался это сделать. Ты понимаешь? Он больше не мог бороться с нарастающим желанием, оно было сильнее, чем обычно, и он _поддался_. Решил уступить и покончить с этим сумасшествием. Но в тот самый миг, откуда ни возьмись, в дверях объявился незнакомец и закричал: "Нет!" И я опустил вилы... это он так сказал: "Я опустил вилы, но тело мое так дрожало, что я шагу ступить не мог. Я знал, что незнакомец разглядел живущую в моем сердце жажду убийства и, наверное, посчитал меня самым ужасным человеком в мире, раз я замыслил убийство собственного сына. Он и догадываться не мог, какую упорную борьбу я вел все прошлые годы..." - А может быть, тот незнакомец знал кое-что о силах, обитающих в сердце каждого человека? - предположил Сказитель. - Ты думаешь? - Ну конечно с полной уверенностью я утверждать этого не могу, но скорее всего тот незнакомец понял, насколько отец любит сына. Возможно, долгое время незнакомец пребывал в растерянности, но наконец понял, что ребенок, обладая исключительными силами, нажил весьма могущественных врагов. А после, поразмыслив как следует, пришел к выводу, что скольких бы врагов мальчик ни имел, его отец не входит в их число. Что он не враг ему. И у него нашлись бы слова, которые он мог бы сказать отцу того мальчика. - И что же это были бы за слова? - Миллер снова провел по щеке рукавом. - Как ты считаешь, что мог бы сказать незнакомец? - Может, ему захотелось бы сказать: "Ты сделал все, что было в твоих силах, теперь ты должен отступить. Должен отослать мальчика подальше от себя. К родственникам на восток или подмастерьем в какой-нибудь город". Решение будет не из легких, потому что отец очень любит своего сына, но вместе с тем он знает, что любить - значит защищать. - Верно, - кивнул Миллер. - И если уж мы заговорили на эту тему, - продолжал Сказитель, - может быть, тебе следует подумать о том же. Касательно Элвина. - Возможно, - согласился мельник. - Ты же сам утверждал, что вода угрожает ему. И его кто-то защищает - кто-то или _что-то_. Но если случится, что Элвин уедет отсюда... - Часть опасностей отступит, - пробормотал Миллер. - Ты подумай, - посоветовал Сказитель. - У меня сердце щемит при одной мысли отсылать сына к чужим людям, - сказал Миллер. - Оно еще больше защемит, когда ты станешь зарывать его в землю. - Да, - кивнул Миллер. - Похоронить собственного сына - что может быть страшнее? Больше они не разговаривали, заснув вскоре крепким сном. Утро выдалось холодным, траву покрыл толстый слой инея, и Миллер не подпускал Элвина-младшего к скале, пока солнце не растопило снежный налет. Все утро они посвятили разравниванию тропы, ведущей от каменоломен к дровням, чтобы легко скатить жернов с холма. К тому времени Сказитель полностью уверился, что Эл-младший пользовался скрытыми силами, чтобы отделить жернов от камня, пусть даже сам этого не понимал. Сказитель сгорал от любопытства. Ему не терпелось увидеть, насколько могущественны его силы, - тогда он сможет кое-что понять об их природе. А поскольку Эл-младший не понимал, что делает, Сказитель тоже должен был действовать осторожно. - А как вы обрабатываете жернов? - спросил Сказитель. Миллер пожал плечами: - Раньше я всегда использовал бурский камень. На нем идет серповидная нарезка. - А ты нарисовать можешь? - попросил Сказитель. Острым камешком Миллер начертил круг на тонкой изморози инея. Затем нанес на него несколько полукружий, начинающихся у центра и идущих к краям. Между двумя большими полукружиями он пририсовал по маленькой дуге, которая начиналась у края жернова, но, не дойдя примерно одной трети до центра, обрывалась. - Вот так примерно он выглядит, - сказал Миллер. - Жернова, которые я видел в Пенсильвании и Сасквахеннии, носят большей частью четвертную нарезку, - проговорил Сказитель. - Ты видел ее когда-нибудь? - Нарисуй. Сказитель начертил еще один круг. Он вышел не таким ладным, поскольку иней начал стаивать, но кое-что было видно. Вместо полукружий Сказитель нарисовал прямые линии, от которых, заканчиваясь у края жернова, отходили линии поменьше. - Некоторые мельники предпочитают эту нарезку, поскольку она меньше тупится. Кроме того, линии прямые, а стало быть, их легче наносить, обрабатывая камень. - Ага, вижу, - кивнул Миллер. - Хотя не знаю. Я привык к изгибам. - Ну, дело твое, - пожал плечами Сказитель. - Я на мельнице никогда не работал, так что не знаю. Я лишь рассказываю о том, что видел. - Да нет, я вовсе не против, - сказал Мельник. - Вовсе не против. Подошел Эл-младший и встал рядом, изучая оба круга. - Думаю, если мы таки притащим этот камень домой, - решил Миллер, - попробую я эту четвертную нарезку. Вроде бы ее и в самом деле будет полегче натачивать. Наконец земля просохла, и Эл-младший подошел к скале. Остальные юноши остались внизу, собирая лагерь или занимаясь лошадьми. Только Миллер и Сказитель остались у каменоломни, когда Элвин снова взялся за молот. Ему надо было немного подровнять жернов, чтобы по всей окружности он углублялся на равное расстояние. К удивлению Сказителя, Эл-младший едва ударил по резцу, как от скалы откололся сразу целый кусок гранита, длиной дюймов шесть, не меньше. - Этот камень не тверже угля! - воскликнул Сказитель. - Что же за жернов из него получится, если он крошится от малейшего стука? Миллер ухмыльнулся и потряс головой. Эл-младший отступил на шаг от камня. - Нет, Сказитель, на самом деле это _очень_ твердый камень. Надо просто знать, как и куда бить. Хочешь, сам убедись. Он протянул резец и молот. Сказитель взял инструменты и приблизился к скале. Осторожно приладив к камню резец, чуть-чуть под углом от перпендикуляра, он пару раз на пробу стукнул по нему. Наконец он размахнулся и ударил со всех сил. Резец зайцем выпрыгнул у него из левой руки, а отдача от удара была так велика, что он выронил молот. - Извините, - поморщился он. - Мне доводилось заниматься обработкой камня, но, должно быть, я несколько утратил навык... - Да нет, это камень такой, - сказал Эл-младший. - Он немного своенравный. И поддается, только если бить по нему в определенных направлениях. Сказитель осмотрел место, где пытался отколоть кусочек. И ничего не нашел. Его сильный удар даже царапины не оставил на скале. Эл-младший подобрал инструменты и снова приладил резец к камню. Сказителю показалось, что и он ставил туда же. Но Эл объяснял, что якобы резец стоит совсем по-другому: - Видишь, вот такой угол надо держать. Примерно. Он взмахнул молотом, железо зазвенело, на камне появилась трещина - и снова щебенка застучала по земле. - Теперь я понимаю, почему вы доверяете ему обрабатывать жернов, - признался Сказитель. - Да, так меньше хлопот, - подтвердил Миллер. Спустя пару минут камень образовал идеальный круг. Сказитель не произнес ни слова, наблюдая, что Эл будет делать дальше. Мальчик положил на землю резец и молот, подошел к жернову и обхватил его руками. Правая рука ухватилась за изгиб. Пальцы левой руки проникли в трещину напротив. Щекой Элвин прижался к камню. Глаза его были закрыты. Казалось, будто бы он прислушивается к тому, что творится внутри скалы. Затем он начал тихонько напевать. Что-то неразборчивое. Он передвинул руки. Переместился немного в сторону. Прислушался другим ухом. - М-да, - сказал наконец Элвин. - Трудно поверить. - Чему? - спросил отец. - Последние несколько ударов, наверное, всю скалу растрескали. Задняя половина полностью отделилась. - Ты хочешь сказать, что жернов стоит сам по себе? - удивился Сказитель. - Думаю, мы можем катить его, - кивнул Элвин. - Придется повозиться с веревками, но вытащить его можно без особых проблем. Вскоре подошли братья, неся веревки и ведя лошадей. Элвин закинул веревку за камень. И несмотря на то что заднюю половину и не пытались отбить от скалы, веревка легко провалилась. За ней последовала еще одна веревка, потом - другая, и вскоре Элвин-старший, его сыновья и Сказитель принялись дружно тянуть: сначала влево, затем вправо, раскачивая и постепенно вытаскивая тяжеленный камень из углубления в скале. - Если б я собственными глазами не видел... - пробормотал под нос Сказитель. - Но ведь видел же, - усмехнулся Миллер. Камень вылез на несколько дюймов. Они сменили веревки, пропустив их через отверстие посредине жернова, и впрягли в них лошадей, стоящих выше на склоне холма. - Он сам покатится вниз, - пояснил Миллер Сказителю. - Лошади его придержат немного, чтобы не слишком разгонялся. - Тяжелый он. - Да, ложиться под него всяко не стоит. Осторожно они покатили камень. Миллер ухватил Элвина за плечо и удерживал мальчика подальше от жернова. Сказитель помогал управляться с лошадьми, поэтому ему так и не удалось взглянуть на заднюю сторону камня, пока жернов не встал рядом с дровнями. Поверхность была гладкой, как попка младенца. Как лед в ведерке. Лишь острые линии проходили по ней, образуя четвертную нарезку и протянувшись от дыры в центре к краям. Элвин подошел к Сказителю. - Все правильно? - спросил он. - Да, - кивнул Сказитель. - Очень повезло, - сказал мальчик. - Я вдруг почувствовал, что камень готов треснуть прямо по этим линиям. Он рад был отделиться таким образом, и делать ничего не пришлось. Сказитель протянул руку и тихонько провел пальцем по линии нарезки. Что-то защипало. Он сунул палец в рот, пососал и почувствовал на языке вкус крови. - Камень бывает ужасно острым, да? - полюбопытствовал Мера. Его голос звучал вполне обыденно, словно подобное случается каждый Божий день. Но Сказитель уловил восхищение, скользнувшее в его глазах. - Отличная работа, - сказал Кальм. - Лучше не видел, - согласился Дэвид. Лошади снова натянули веревки, и камень медленно лег на дровни нарезкой вверх. - Окажешь мне одну услугу, Сказитель? - подошел к старику Миллер. - Все, что в моих силах. - Забирай Элвина и поезжай домой. Он отлично справился со своей частью работы. - Папа, нет! - закричал Элвин, подбежав к отцу. - Теперь я точно никуда не поеду. - Мне не нужно, чтобы под ногами болталась всякая мелюзга, пока мы будем тащить этот камень, - ответил отец. - Но я должен присмотреть за ним. Вдруг он треснет или еще что случится, пап? Старшие сыновья молча смотрели на отца, ожидая его решения. Сказитель попытался представить, о чем они сейчас думают. Они уже не маленькие, поэтому вряд ли завидуют той особой