оворы о том, что империя ацтеков была на грани распада, бессмысленны. Ее заменила бы новая, более сильная и жизнеспособная империя. И, как я хотел бы отметить, империя столь же изуверски преданная человеческим жертвоприношениям, как Мексика. Единственной разницей между ними было бы имя бога. Вместо Уицилопочтли тлакскаланы устраивали войны во имя Камаштли. -- Все это очень убедительно, -- промолвила Дико, -- но что это меняет? Тлакскаланы столкнулись бы с теми же трудностями, что и мексиканцы: трудности с перевозками, невозможность одновременно осуществлять программу массовых культовых убийств и вести интенсивное сельское хозяйство. -- Но тлакскаланы -- это не мексиканцы, -- возразил Хунакпу. -- Что вы хотите этим сказать? -- В своей отчаянной борьбе за выживание против безжалостного и могучего врага, борьбе, мог бы я добавить, которую никогда не вели мексиканцы, тлакскаланы отказались от фаталистического взгляда на историю, который еще до них погубил мексиканцев, тольтеков и майя. Тлакскаланы хотели перемен -- и те уже были на пороге. Рабочий день уже близился к концу, и вокруг них собрались другие сотрудники станции, чтобы познакомиться с материалами Хунакпу. Теперь Дико увидела, что Хунакпу уже перестал бояться, он оживился, говорил увлеченно. Она подумала, не отсюда ли берет начало миф о стоицизме индейцев -- естественная реакция на страх у индейцев выглядит в глазах европейцев бесстрастностью. Хунакпу приступил к прогону новой серии коротких сцен, показывающих посланцев короля тлакскаланов. Однако на этот раз они направлялись не к мексиканцам, недовольным своими правителями, и не к покоренным Мексикой племенам. -- Хорошо известно, что тараскам, жившим к западу и к северу от Теночтитлана, незадолго до этого удалось получить настоящую бронзу, и они усиленно экспериментировали с другими металлами и сплавами, -- сказал Хунакпу. -- Однако, по-видимому, никто не обратил внимания, что мексиканцы ничего не знали об этом, тогда как тлакскаланам это было хорошо известно. И их посланцы не просто пытаются купить бронзу. Они пытаются заполучить ее в обмен на сотрудничество. Они ведут переговоры о заключении союза, и они пытаются доставить кузнецов-тарасков в Тласкалу. Им это, наверняка, удастся, а это означает, что они станут обладателями ужасного и сокрушительного оружия, которого нет ни у одного другого народа в этом регионе. -- Неужели бронза произведет такой переворот? -- спросил один из зрителей. -- Я хочу напомнить, что мексиканцы могли одним ударом кремневого топора отрубить голову лошади, так что вряд ли можно утверждать, что у них уже не было страшного оружия. -- Стрела с бронзовым наконечником легче, и может лететь дальше и с большей точностью, чем стрела с каменным наконечником. Бронзовый меч может пронзить хлопчатный панцирь, от которого кремневые наконечники стрел и кремневые ножи отскакивали или застревали в нем. Это совершенно меняет дело. И тараски не остановятся на бронзе: они всерьез экспериментировали с многими различными материалами. Они начали работать над созданием железа. -- Не может быть, -- вскричали разом несколько человек. -- Я знаю, что вы все так думаете, но это правда. -- Он показал сценку, где тараскский металлург работал с сравнительно чистым железом. -- У него ничего не получится, -- заметил один из зрителей. -- Температура недостаточно высокая. -- Неужели вы сомневаетесь, что он не найдет способ ее поднять? -- спросил Хунакпу. -- Эти кадры относятся к тому времени, когда Кортес уже продвигался к Теночтитлану. Его приходом и объясняется, почему работа над получением железа так и закончилась ничем. Поскольку им не удалось добиться успеха до испанского завоевания, об этом вообще забыли. Я откопал эти сценки лишь потому, что был, кажется, единственным, кто верил в смысл этих поисков. Но тараски действительно были на пороге использования железа. -- Получается, что бронзовый век в Мезоамерике длился бы всего десять лет? -- спросил один из присутствующих . -- Не существует закона, утверждающего, что бронза должна появиться до железа, или что железо должно появиться спустя века после открытия бронзы, -- ответил Хунакпу. -- Железо еще не порох, -- заметила Дико. -- Или вы сейчас нам покажете, как тараски работают над получением селитры? -- Я не утверждаю, что они догнали бы европейцев по уровню развития техники всего за несколько лет. Я считаю, это было бы невозможно. Но, думаю, что, объединившись с тарасками и утвердив свою власть над ними, тласкаланы получили бы в свое распоряжение такое оружие, которое дало бы им колоссальное преимущество перед соседями. Они вселили бы в эти племена и народы такой страх, что, будучи однажды завоеванными, те могли бы оставаться длительное время покорными их воле и добровольно платить дань. Тогда как Мексика вынуждена была бы послать ради этого целую армию. Границы империи таласканов расширились бы, а сама она укрепилась. -- Возможно, -- сказала Дико. -- Не возможно, а вполне вероятно, -- возразил Хунакпу. -- А к тому же еще вот что. Таласкаланы уже подчинили себе близлежащие города Уэшоцинко и Чолулу -- пусть и небольшие, но это дает нам представление о том, что такое империя в их понимании. Что же они сделали? Они вмешивались во внутреннюю политику покоренных ими государств в такой степени, о которой мексиканцы не могли и мечтать. Они не просто собирали дань и получали людей для жертвоприношений, они создали централизованное правительство, установившее жесткий контроль над правительствами покоренных народов. В итоге образовалась действительно объединенная политически империя, а не просто хаотическая система для сбора дани. Это то самое нововведение, которое обеспечило могущество Ассирии, а впоследствии было скопировано каждой преуспевшей империей. Тлакскаланы в конце концов сделали то же открытие, но на две тысячи лет позднее. Теперь подумайте, чего добились с помощью новой государственной системы ассирийцы, а затем представьте себе, что она дает тлакскаланам. -- Ну хорошо, -- сказала Дико. -- Разрешите мне пригласить отца с матерью. -- Но я еще не закончил, -- ответил Хунакпу. -- Я слушала вас и смотрела записи, чтобы убедиться, стоит ли тратить на вас время. Оказалось, что стоит. Совершенно очевидно, что в Мезоамерике происходили куда более важные события, чем кто-нибудь мог подумать, поскольку все изучали Мексику и никто не интересовался государствами -- ее преемниками. Ваш подход, несомненно, продуктивен, и с вашими выводами нужно ознакомить куда более важных людей, чем я. Внезапно оживление и энтузиазм Хунакпу исчезли, и он опять стал спокойным, похожим на стоика. У Дико мелькнула мысль: это означает, что он опять напуган. -- Не волнуйтесь, -- сказала она, -- им это будет так же интересно, как мне. Он кивнул. -- Так когда же мы это проделаем? -- Я думаю, завтра. А пока отправляйтесь в свой номер и поспите. Вы сможете поесть в ресторане при гостинице, хотя я не уверена, что у них много блюд из мексиканской кухни. Но, надеюсь, стандартное международное меню удовлетворит вас. Я позвоню вам утром и сообщу распорядок дня на завтра. -- А Кемаль? -- Я не думаю, что он откажется от встречи с вами, -- сказала Дико. -- Ведь я даже не коснулся проблемы перевозок. -- Завтра, -- повторила Дико. Остальные уже почти разошлись, но несколько человек задержались, надеясь поговорить с Хунакпу. Дико повернулась к ним. -- Дайте ему поспать. Вас всех пригласят завтра на его лекцию, так есть ли смысл заставлять его рассказывать то, о чем он будет говорить завтра? Она удивилась, услышав смех Хунакпу; она еще не слышала, как он смеется, и потому повернулась к нему. -- Что здесь смешного? -- Когда вы остановили меня, я подумал, что это потому, что вы не поверили мне и просто из вежливости обещали мне встречу с Тагири, Хасаном и Ке-малем. -- Как вы могли так подумать, ведь я же сказала, что считаю это важным? -- Дико обиделась оттого, что он заподозрил ее во лжи. -- Потому что до сих пор я ни разу не встречал никого, кто сделал бы то, что сделали вы. Пресекли разговор, который считали важным. Она не поняла. -- Дико, -- сказал он, -- большинство людей хотят узнать то, что неизвестно их начальникам. Узнать первыми. А тут у вас есть возможность узнать обо всем первой, а вы прекращаете разговор? Вы намерены подождать? Более того, вы обещаете другим, стоящим ниже вас на иерархической лестнице, что они тоже могут присутствовать? -- Так принято в Службе, -- ответила Дико. -- Правда останется правдой и завтра, и каждый, кто захочет узнать ее, имеет на это равные права со всеми. -- Так принято у вас в Джубе, -- поправил ее Хунакпу. -- Или, может быть, так принято в доме Тагири. Однако повсюду в мире информация -- это деньги, и люди стремятся заполучить их, а потом потратить с наибольшей для себя выгодой. -- Ну что ж, мы, кажется, удивили друг друга, -- промолвила Дико. -- И я удивил вас? -- А вы, оказывается, весьма разговорчивы, -- заметила она. -- С друзьями, -- ответил он. Она с улыбкой приняла комплимент. Он ответил теплой улыбкой, тем более ценной, что она так редко появлялась на его губах. С того самого момента, как Колумб начал говорить, Сантанхель понял, что перед ним -- не обычный придворный, выпрашивающий повышение по службе. Во-первых, в поведении этого человека не было ни тени хвастовства и чванливости. Он выглядел моложе, чем можно было бы предположить, глядя на его длинные седые волосы, которые придавали ему вид какого-то сказочного существа без определенного возраста. Однако, что привлекало в нем, так это его манера речи. Он говорил тихо, так что весь двор вынужден был примолкнуть, чтобы король и королева могли его расслышать. И хотя, обращаясь к Фердинанду и Изабелле, он не выделял ни одного из них, Сантанхель сразу же понял, кому этот человек хочет угодить. И это был не Фердинанд. Фердинанд не строил никаких планов крестового похода; он трудился, чтобы завоевать Гранаду, ибо она была испанской землей, а он мечтал о единой, воссоединенной Испании. Он знал, что на это нужно время, и поэтому терпеливо строил свои планы. Кастилию завоевывать было не нужно, достаточно быть мужем Изабеллы и знать, что их дети навеки унаследуют единую корону. А пока он предоставляет ей почти полную свободу действий при условии, что военные операции будут проводится под его единоличным руководством. Он проявлял то же терпение в войне с Гранадой, никогда не рискуя своими армиями в сражениях, когда на карту было поставлено все; он предпочитал иную тактику: осаждал города, проводил ложные атаки, маневрировал, нарушал законы ведения воины, когда ему это было выгодно, приводил в замешательство противника, который понимал, что его хотят уничтожить, но так и не мог решить, где сосредоточить свои силы, чтобы остановить Фердинанда. Он прогонит мавров из Испании, но сделает это так, чтобы не уничтожить заодно и свою страну. Изабелла, однако, была более христианкой, нежели испанкой. Она присоединилась к войне с Гранадой, потому что хотела, чтобы эта страна находилась под христианским правлением. Она давно стремилась очистить Испанию, изгнав из нее всех иноверцев. Ее раздражало, что Фердинанд не разрешал ей изгнать евреев до тех пор, пока мавры не будут сломлены. -- Нельзя трогать всех сразу, -- сказал он, и она согласилась. Но ее раздражала отсрочка, а присутствие хотя бы одного иноверца в Испании досаждало ей, как камешек, случайно попавший в туфлю. Поэтому, когда Колумб заговорил о великих царствах и империях, лежащих на востоке, где имя Христа никогда еще не произносилось вслух, а жило лишь как мечта в сердцах тех, кто жаждал справедливости, Сантанхель понял, что эти слова вспыхнут жарким пламенем в груди Изабеллы, в то время как Фердинанд просто заснет. Когда Колумб сказал, что на Испании лежит особая ответственность за эти языческие народы, "ибо мы ближе к ним, чем любая другая христианская страна, не считая Португалии, а та избрала самый длинный путь, вокруг Африки, вместо того, чтобы направиться прямо на запад через узкий океан, отделяющий нас от миллионов страждущих душ, которые соберутся под знаменами христианской Испании", она восторженными глазами, не мигая, смотрела на него. Сантанхель не удивился, когда Фердинанд, извинившись, удалился, оставив жену продолжать аудиенцию в одиночестве. Он знал, что Фердинанд немедленно поручит советникам разузнать все о Колумбе, и что процесс этот займет много времени. Но каков Колумб! Слушая его, Сантанхель не сомневался, что если кому-нибудь и суждено добиться успеха в таком безумном предприятии, то это именно он. Время для организации исследовательской экспедиции было сейчас крайне неподходящим. Испания вела войну; все резервы королевства были направлены на изгнание мавров из Андалусии. Как могла королева финансировать такое путешествие? Сантанхель хорошо помнил ярость в глазах короля, когда тот прочитал письма дона Энрике, герцога Сидонии, и дона Луиса де ла Серда, герцога Медины. -- Если у них столько денег, что они могут позволить себе утопить их в Атлантике, финансируя бессмысленные экспедиции, то тогда почему они не отдали их нам, чтобы отогнать мавров от собственного порога? -- воскликнул он. Изабелла также была практичной правительницей, и никогда не допускала, чтобы ее личные интересы ставились выше потребностей ее королевства или ложились непосильным бременем на королевскую казну. Тем не менее она по-другому отнеслась к замыслам Колумба. Она знала, что оба герцога поверили в этого генуэзца, который уже потерпел неудачу при дворе короля Португалии. Она получила письмо от Хуана Переса, своего духовника, где тот отзывается о Колумбе, как о честном человеке, который просит лишь о том, чтобы ему дали возможность доказать свою правоту, и если потребуется, ценой собственной жизни. Поэтому она пригласила его в Кордову, приняв решение, которое Фердинанд нехотя одобрил, и вот она его слушает. Сантанхель, как доверенное лицо короля, внимательно слушал все, что говорил Колумб, для того чтобы потом передать все своему повелителю. Сантанхель уже составил в уме половину своего доклада: в настоящее время у нас нет денег на такую экспедицию. Будучи казначеем короля Фердинанда, Сантанхель понимал, что его обязанности требуют от него абсолютной честности и точности, чтобы король знал, что может позволить себе Испания, а что -- нет. Сантанхель был одним из тех, кто объяснил королю, почему ему не следует сердиться на герцогов Медины и Сидонии. -- Они из года в год платят нам все налоги, которые в силах заплатить. Эта экспедиция состоится лишь раз, и потребует от них больших жертв. Мы должны рассматривать это как доказательство не того, что они обманывают корону, а того, что они искренне верят этому Колумбу. Они и так уже дают на войну больше денег, чем любой другой сеньор, и использовать их желание финансировать экспедицию Колумба как предлог, чтобы выжать из них еще больше денег, только сделает из них врагов и вызовет беспокойство у многих других господ, -- убеждал он короля. Король Фердинанд, конечно, отказался от своей идеи, потому что доверял мнению Сантанхеля в вопросах, связанных с налогами. А сейчас Сантанхель смотрел и слушал, как Колумб изливал свои мечты и надежды перед королевой. Чего ты в действительности хочешь, спрашивал Сантанхель про себя. Прошло целых три часа, прежде чем Колумб, наконец, коснулся этого вопроса. -- Не более трех или четырех судов -- даже простых каравелл, если уж на то пошло, -- сказал он. -- Это не военная экспедиция. Мы отправимся лишь для того, чтобы наметить путь. Когда мы вернемся с золотом, драгоценностями и пряностями Востока, священники смогут отправиться в путь на больших флотилиях с солдатами, чтобы защитить их от жадных иноверцев. Они смогут распространить нашу веру в Чипангу и Катее, на Островах Пряностей и в Индии, где миллионы людей услышат светлое имя Иисуса Христа и будут молить, чтобы их крестили. Они станут вашими подданными и будут вечно благодарить вас за то, что вы принесли им благую весть о воскрешении, за то, что вы научили их познанию своих грехов, с тем чтобы они могли покаяться. И когда вы получите в свое распоряжение золото и серебро и другие богатства Востока, не нужно будет больше отчаянных усилий, чтобы найти деньги на ведение небольшой военной кампании против мавров, обосновавшихся в Испании. Вы сможете собрать огромные армии и освободить Константинополь. Вы сможете вновь сделать Средиземное море христианским. Вы сможете постоять у гроба Спасителя, преклонить колена и помолиться в саду Гефсиманском, вы сможете еще раз вознести крест над святым городом Иерусалимом, городом Давида, над Назаретом, где Иисус рос в семье плотника и Пресвятой Девы. Его речь звучала как музыка. И каждый раз, когда Сантанхель говорил себе, что его слова всего лишь обычная лесть, что этот человек, как и большинство других, заботится только о собственной выгоде, он вспоминал, что Колумб, отправляясь в плавание, готов пожертвовать своей жизнью. Сейчас Колумб не просил ни титулов, ни чинов, ни денег; другое дело, подумал Сантанхель, когда он вернется из своей экспедиции, если, конечно, она будет успешной. Его пылкая речь была пронизана искренностью, чувством, весьма необычным при дворе. Возможно, он безумец, но он честный человек. Честный и умный. Он ни разу не повысил голоса, отметил про себя Сантанхель. Он не поучает, не разглагольствует впустую. Он говорит так, будто это беседа брата и сестры. Он говорит почтительно, но вместе с тем и задушевно. В его голосе звучит мужская сила, но нет и намека на то, будто он считает, что королева уступает ему в вопросах, требующих обдумывания и понимания, -- роковая ошибка, которую допускали многие мужчины, говорившие с королевой. Наконец аудиенция закончилась. Изабелла, как всегда осторожная, ничего не обещала, но Сантанхель видел, как сияли ее глаза. -- Мы еще вернемся к этому вопросу, -- промолвила она. А по-моему, нет, подумал Сантанхель. Я полагаю, что Фердинанд постарается свести к минимуму встречи жены с этим генуэзцем. Но она его не забудет, и, хотя в данный момент казна может оплачивать только военные расходы, если Колумб проявит достаточно терпения и не наделает глупостей, я думаю, что Изабелла найдет возможность дать ему шанс. Впрочем, какой шанс? Умереть в море, погибнуть с тремя каравеллами и их экипажами, умереть от голода или жажды, потерпеть крушение во время шторма или сгинуть в пучине гигантского водоворота? Колумб откланялся. Изабелла, усталая, но счастливая, откинулась на спинку трона и поманила к себе Кинтанилью и кардинала Мендосу, которые терпеливо ждали, пока шла беседа. К удивлению Сантанхеля, она позвала и его. -- Что вы думаете об этом человеке? -- спросила она. Кинтанилья, который всегда спешил откликнуться первым, но редко говорил что-либо дельное, пожал плечами. -- Кто может сказать, заслуживает ли его план внимания? Кардинал Мендоса, человек, которого некоторые называли "третьим королем", улыбнулся. -- Ваше Величество, говорит он красиво, а кроме того, плавал вместе с португальцами и встречался с их королем, -- сказал он. -- Однако потребуется проверить еще многое, прежде чем мы узнаем, заслуживают ли его идеи внимания. Мне кажется, что его представление о расстоянии между Испанией и Катеем, если плыть на Запад, совершенно ошибочно. Затем Изабелла взглянула на Сантанхеля. Это испугало его. Он завоевал ее доверие не потому, что не боялся высказываться в присутствии других. Он был не оратором, а скорее человеком действия. Король доверял ему, потому что, если он обещал собрать определенную сумму денег, то всегда добывал их; если он обещал, что обеспечит проведение военной кампании, то к ее началу деньги уже были наготове. -- Что я понимаю в этих вопросах. Ваше Величество? -- сказал он. -- Плыть на Запад -- что я могу сказать на этот счет? -- Что вы скажете моему мужу? -- спросила Изабелла, поддразнивая его, потому что знала, что он просто наблюдатель, а не шпион. -- Что план Колумба дешевле, чем осада, но дороже того, что мы можем позволить себе в настоящее время. Она повернулась к Кинтанилье. -- Кастилия тоже не может себе этого позволить? -- В настоящий момент. Ваше Величество, это будет затруднительно, -- ответил Кинтанилья. -- Не то, чтобы невозможно, но если экспедиция окончится неудачей, мы поставим себя в глупое положение в глазах других. Было ясно, что под "другими" он подразумевал Фердинанда и его советников. Сантанхель знал, что Изабелла всегда старалась, чтобы ее муж и люди, к мнению которых он прислушивался, относились к ней с уважением, поскольку, если бы ее считали глупой, то ее муж без особого труда вмешался бы в ее дела и постепенно отобрал бы у нее власть в Кастилии, почти не встречая сопротивления от кастильских дворян. Только ее репутация женщины, обладающей "мужской" мудростью, позволила ей удерживать под своими знаменами кастильцев, что, в свою очередь, обеспечивало ей известную независимость от мужа. И все же, -- промолвила она, -- если Бог сделал нас королевой, то разве не для того, чтобы привести детей своих под сень Святого Креста? Кардинал Мендоса кивнул. -- Если его идеи верны. Ваше Величество, то их осуществление оправдает любые жертвы, -- сказал он. -- Поэтому давайте оставим его здесь при дворе, где мы сможем проверить его, обсудить его идеи и сравнить их с теми знаниями, которые оставили нам древние. Я полагаю, спешить не следует. Катей никуда не денется ни через месяц, ни через год. Изабелла ненадолго задумалась. -- У него нет поместья, -- заметила она. -- Чтобы удержать его здесь, нам надо сделать его придворным. -- Она взглянула на Кинтанилью. -- Ему надо предоставить возможность жить как подобает синьору. Тот кивнул. -- Я уже дал ему немного денег на жизнь, пока он ждал этой аудиенции. -- Пятнадцать тысяч мараведи из моего собственного кошелька, -- распорядилась королева. -- Это на год. Ваше Величество? -- Если дело потребует больше года, мы вернемся к этому вопросу. -- Она махнула рукой и отвела взгляд. Кинтанилья удалился. Кардинал Мендоса извинился и тоже ушел. Сантанхель повернулся, чтобы уйти, но она окликнула его. -- Луис, -- сказала она. -- Ваше Величество? Она подождала, пока кардинал Мендоса выйдет из комнаты. -- Как удивительно, что кардинал Мендоса захотел выслушать все, что сказал Колумб. -- Он необыкновенный человек, -- сказал Сантанхель. -- Кто? Колумб или Мендоса? Поскольку Сантанхель сам не был уверен, кого назвать, он замешкался с ответом. -- Ты слышал его, Луис Сантанхель, да и мыслишь ты трезво. Что ты думаешь о нем? -- Я считаю, что он честный человек, -- ответил Сантанхель. -- Но помимо этого... кто может знать? Океаны, парусники и царства Востока -- я ничего об этом не знаю. -- Ну, ты знаешь, как определить, честен ли человек. -- Он пришел сюда не для того, чтобы похитить золото из королевских сундуков, -- сказал Сантанхель. -- И он верил в каждое сказанное им слово. В этом я убежден. Ваше Величество. -- Я тоже, -- согласилась королева. -- Я надеюсь, он сможет доказать свою правоту ученым. Сантанхель кивнул. И тут, нарушив свои обычные правила, он сделал довольно смелое замечание. -- Ученые знают далеко не все. Ваше Величество. Она подняла брови. Затем улыбнулась. -- Он и тебя покорил, не так ли? Сантанхель покраснел. -- Как я уже сказал, я считаю его честным человеком. -- Честные люди тоже не все знают, -- возразила она. -- На своей должности, Ваше Величество, я пришел к выводу, что честные люди -- это редкостная драгоценность, тогда как ученых полным-полно. -- И ты это собираешься сказать моему мужу? -- Ваш муж, -- промолвил он осторожно, -- не будет задавать мне те же вопросы, что и вы. -- Не думаешь ли ты, что тогда он будет знать меньше, чем должен? Это был тот предел, за который королева Изабелла не могла перейти, не признав открыто существования соперничества между двумя испанскими коронами, хотя их брак внешне выглядел вполне счастливым. Не в интересах Сантанхеля было продолжать обсуждение столь опасного вопроса. -- Я и представить себе не могу, что должны знать короли. -- И я не могу, -- тихо промолвила Изабелла. Она посмотрела в сторону, и на лицо ее набежала тень легкой печали. -- Мне не следует видеться с ним слишком часто, -- прошептала она. Затем, как будто вспомнив о присутствии Сантанхеля, она взмахом руки отпустила его. Он сразу же ушел, но ее слова продолжали звучать у него в ушах. "Мне не следует видеться с ним слишком часто". Итак, Колумб добился большего, чем думал. Ну что ж, об этом королю совершенно не обязательно знать. Ведь подобные откровения могут привести к тому, что потом бедного генуэзца найдут в одну из темных ночей с кинжалом в спине. Сантанхель скажет королю Фердинанду только то, о чем спросит его король: стоят ли идеи Колумба того, чтобы прислушиваться к ним? А на этот вопрос Сантанхель честно ответит, что а настоящее время корона не может позволить себе такие расходы, но когда-нибудь позже, когда война будет успешно завершена, это будет осуществимо и даже желательно, если эту затею тщательно проверят и найдут, что у нее есть шансы на успех. А пока не стоит беспокоиться по поводу последнего замечания королевы. Она христианка и умная королева. Она не станет рисковать своим местом в вечности и на троне ради страстного, пусть и мимолетного, влечения к этому седовласому генуэзцу; да и Колумб, похоже, не такой дурак, чтобы пойти по этой опасной дорожке. И все же, думал Сантанхель, не таится ли где-то в глубине души у Колумба слабая надежда получить больше, нежели просто одобрение его замысла королевой? Впрочем, ладно, какое это имеет значение? Это все равно кончится ничем. Если я разбираюсь в людях, думал он, то я уверен, что кардинал Мендоса сегодня покинул двор, преисполненный решимости позаботиться о том, чтобы проверка, которую учинят Колумбу, была бы для него сущим адом. Доводы бедолаги будут разбиты в пух и прах, а когда ученые разделаются с ним, он, сгорая от стыда, несомненно тайком покинет Кордову. Жаль, подумал Сантанхель. Как хорошо он начал! А затем он подумал: я хочу, чтобы он победил. Я хочу, чтобы он получил свои суда и совершил свое путешествие. Что он затронул во мне? Почему мне не все равно? Колумб очаровал меня точно так же, как очаровал королеву. Он вздрогнул при мысли о собственной слабости. Он считал себя сильнее, чем оказался на самом деле. Хунакпу с самого начала стало ясно, что Кемаль раздражен необходимостью впустую тратить время на рассказы этого никому не известного юнца из Мехико. Он держался холодно и нетерпеливо. Однако Тагири и Хасан были вполне приветливы, и когда Хунакпу посмотрел на Дико, он отметил про себя, что она держится спокойно и свободно, а улыбка ее теплая и ободряющая. Быть может, Кемаль всегда такой. Да ладно, не в этом дело, подумал Хунакпу. Важна истина, и Хунакпу обладал ею или, по крайней мере, знал об этих вопросах больше, чем кто-либо другой. Потребовался целый час, чтобы просмотреть все то, что накануне он показал Дико за половину этого времени, в основном потому, что Кемаль поначалу постоянно прерывал его, оспаривая его утверждения. Но время шло и становилось ясно, что все выпады и возражения Кемаля легко опровергаются с помощью доказательства, которое Хунакпу намеревался включить чуть позднее в свое сообщение, поэтому враждебность начала ослабевать и ему позволили продолжать, задавая уже куда меньше вопросов. Теперь он подошел к концу той сценки, которую видела Дико, и она, как бы подавая своеобразный сигнал об этом, придвинулась со своим стулом ближе к зоне демонстрации. Те, кто уже видел записи накануне, тоже встрепенулись. -- Я показал вам, что тараски разработали свою технологию с целью создать более мощную империю, чем мексиканская, и тлакскаланы уже подбирались к этой технологии. Их борьба за выживание подталкивала их к тому, чтобы завладеть этой новинкой, в чем мы убедились чуть позже, когда они заключили союз с Кортесом. Но это еще не все. Сапотеки, жившие на северном побережье полуострова Техуантепек, также разрабатывали новую технологию. Трусайт II сразу же начал демонстрировать судостроителей за работой. Хунакпу показал присутствующим стандартные океанские каноэ, построенные тайнами и карибами, жившими на расположенных к востоку островах, а затем обратил их внимание на отличие в конструкции новых судов, которые строили сапотеки. -- Руль, -- сказал он, -- и зрители увидели, что румпель и в самом деле превратился в более эффективное рулевое устройство. -- А теперь, -- сказал Хунакпу, -- посмотрите, как им удалось увеличить размеры судов. И действительно, сапотеки стремились увеличить грузоподъемность своих судов, с тем чтобы она значительно превысила ту, которой обладают каноэ, выдолбленные из одного ствола. Сначала они настелили на каноэ широкие палубы, нависавшие над водой, однако вскоре выяснилось, что такая конструкция неудачна, потому что лодка легко переворачивалась. Очередной вариант был намного лучше. Борта каноэ нарастили, уложив на них по одному выдолбленному стволу дерева и привязав их к корпусу через просверленные отверстия. Чтобы обеспечить водонепроницаемость конструкции, поверхность стволов покрыли смолой, прежде чем уложить друг на друга. Теперь, когда узлы веревок затягивали, получалось нечто подобное клеевому соединению. -- Толково, -- заметил Кемаль. -- Таким образом грузоподъемность судов увеличилась вдвое. Но одновременно снизилась их скорость, и они к тому же стали валкими. Однако, при этом сапотеки научились, и это главное, скреплять дерево и делать конструкцию водонепроницаемой. Лодки из одного дерева стали пройденным этапом. Еще немного времени, и прежние каноэ из одного ствола станут килем, а доски будут использоваться для создания гораздо более широкого, мелкосидящего корпуса. -- Вопрос времени, --задумчиво промолвил Ке-маль. -- Но мы почему-то не видим, чтобы такие суда строились. -- Чего им не хватает, так это подходящих инструментов, -- сказал Хунакпу. -- Когда тлакскаланы одолеют империю ацтеков, сапотеки получат в свое распоряжение бронзу тарасков, и смогут делать доски быстрее и с более надежной гладкой поверхностью. Суть в том, что всякое новшество распространяется быстро, а на сапотеков, к тому же, наседают ацтеки. Мексиканские армии вытеснили сапотеков с их полей, поэтому им необходимо найти новые источники снабжения. На этой болотистой земле сельское хозяйство всегда ненадежно. Давайте посмотрим, куда они поплыли. Он показал им, как неуклюжие, раскачивающиеся с боку на бок суда сапотеков везут большие грузы из Веракруса и Юкатана. -- Хотя эти суда и тихоходны, они перевозят за один рейс достаточно груза, чтобы получить на этом прибыль. Они уже достаточно продвинулись вдоль побережья Веракрус, чтобы встретиться с тлакскала-нами и тарасками. И вот, пожалуйста, остров Эспаньола. Посмотрите, кто пожаловал в гости. Три судна сапотеков подошли к берегу. -- К сожалению, -- отметил Хунакпу, -- Колумб уже здесь. -- Но если бы его не было, -- сказала Дико, -- империя тлакскаланов могла бы распространить свое влияние и на острова. -- Именно так, -- подтвердил Хунакпу. -- К тому времени уже поддерживались регулярные контакты между Мезоамерикой и островами Карибского моря, -- вставил Кемаль. -- Конечно, -- сказал Хунакпу. -- Фактически культура племени тайно была занесена сюда раньше, во время набегов племен, живших на Юкатане. Так, они принесли с собой искусство игры в мяч и утвердили себя как правящий класс. Однако они заимствовали язык араваков и вскоре забыли, откуда пришли, и уж, конечно, не они установили регулярные торговые пути. Да и зачем им это было нужно? Суда не могли перевозить достаточно много груза, чтобы сделать торговлю выгодной. Только периодические набеги имели смысл, но этим занимались не тайно, а карибы, и, поскольку они пришли из юго-восточной части бассейна Карибского моря, Мезоамерика была для них еще более недостижимой. Для тайно Мезоамерика была сказочной страной, страной золота, богатств и могущественных богов. Именно это они имели ввиду, когда говорили Колумбу, что полная золота земля находится на западе, но у них не было с ней регулярных контактов. Эти суда сапотеков изменили бы все. Особенно потому, что их размеры увеличивались, а сами суда становились все более мореходными. Развитие торговли привело бы к появлению судов, которые могли пересечь Атлантику. -- Это всего лишь предположение, -- сказал Кемаль. -- Простите, -- вмешалась Дико, -- но разве весь ваш проект -- не то же самое? Лишь предположение? Кемаль свирепо взглянул на нее. Важны не детали, -- вмешался Хунакпу, боясь рассердить Кемаля. -- Важно, что сапотеки были изобретателями, новаторами; они достигли островов на судах, которые могли нести на себе больше груза. И тлакскаланы, жившие вдоль побережья Веракрус, уже привыкли видеть их. Немыслимо, чтобы тлакскаланы не ухватились за эту новую технику, точно так же, как они заимствовали обработку бронзы, изобретенную тарасками. Для Мезоамерики это была эпоха изобретений и новшеств. Единственным препятствием на этом пути были ультра-консервативные правители Мексики. Они были обречены -- это общеизвестно, и из имеющихся свидетельств мне представляется очевидным, что тлакскаланы должны были создать империю победителей, точно так же, как персы намного превзошли империю халдеев. Отсюда ясно, что новаторская, со сложной политической системой, империя тлакскаланов превзошла бы Мексиканскую империю. -- Вы убедительно построили доказательство, -- заметил Кемаль. Хунакпу чуть не вздохнул с облегчением. -- Но в своих утверждениях вы пошли много дальше, не так ли? А для них у вас нет никаких доказательств. -- Приход Колумба уничтожил все другие доказательства, -- ответил Хунакпу. -- Но ведь и вмешательство тоже ликвидировало задуманный Колумбом крестовый поход на восток. По-моему, мы строим свои предположения на одинаковых основаниях. -- И одинаково шатких, -- заметил Кемаль. -- Кемаль возглавляет те аспекты нашего исследования, которые как раз основаны на предположениях, -- сказала Тагири. Именно потому, что он чрезвычайно скептически относится ко всему проекту, он не верит в возможность точного воссоздания прошлого. Хунакпу и в голову не приходило, что Кемаль склонен отвергать все предположения. Он допускал, что его единственная задача -- убедить Кемаля рассмотреть еще один сценарий возможного развития событий, а не доказывать ему, что создание сценариев вообще возможно. Дико, видимо, почувствовала его отчаяние. -- Хунакпу, -- сказала она, -- давайте пока не будем обсуждать вопрос о том, что можно доказать, а что -- нельзя. Вы уже, конечно, составили в уме заключительную часть своего рассказа. Будем считать вероятным, что Тлакскала покорила и объединила всю старую Мексиканскую империю, и что теперь она успешно развивается, корабли сапотеков ведут обширную торговлю, а тарасканские бронзовых дел мастера изготавливают для тлакскаланцев оружие и инструменты. А что дальше? Ее подсказка помогла ему преодолеть отчаяние и вновь обрести уверенность в себе. Было бы слишком наивно рассчитывать, что ему удастся убедить великого Кемаля против его воли, но обсудить с ним свои идеи он вполне мог. -- Во-первых, -- начал Хунакпу, -- как вы помните, у мексиканцев была одна проблема, справиться с которой не удалось и тлакскаланам. Как это уже случилось в Мексике, распространенный у тлакскаланов обычай массовых жертвоприношений их кровожадному богу привел бы к сокращению численности рабочей силы, необходимой для обеспечения продуктами питания населения. -- Ну и как же вы решаете эту проблему? -- спросил Кемаль. -- Вы не приехали бы сюда, если бы у вас не было готового ответа. -- Во всяком случае, у меня есть предположение на этот счет. Оно не подкреплено никакими доказательствами, потому что Тлакскаланской империи не существовало. Однако им не удалось бы добиться успеха, если бы они повторили ошибку мексиканцев, принося в жертву здоровых мужчин из покоренных ими племен. И вот, как мне кажется, они решили бы эту проблему. Существуют отрывочные сведения, что среди жрецов бытовало мнение, будто бог войны Камаштли особенно жаждет крови после того, как он хорошо потрудился, чтобы обеспечить тлакскаланам победу. Существование такого мнения позволило Тлакскаланам выработать обычай массовых жертвоприношений только после военной победы, потому что только тогда Камаштли особенно жаждет крови. Таким образом, если город, народ или племя добровольно объединяются с тлакскаланами, признают их господство и позволяют тлакскаланской бюрократии решать их дела, то тогда их мужчин не приносят в жертву, а оставляют трудиться на полях. Возможно, если они окажутся достойными доверия, им даже разрешат вступить в тлакскаланскую армию или воевать на ее стороне. Массовые жертвоприношения осуществляются только за счет пленников из сопротивлявшихся армий. Что касается жертвоприношений в мирное время, то они в Тлакскаланской империи проводятся в умеренных масштабах, -- так, как это было до создания мексиканцами Ацтекской империи. -- Таким образом, покорившиеся народы получают своеобразную награду за свою покорность, -- сказал Хасан. -- А кроме того, им больше незачем восставать. -- Именно поэтому большую часть Римской империи не приходилось завоевывать, -- сказал Хунакпу. -- Римляне казались настолько непобедимыми, что короли соседних стран обычно предпочитали делать Римский сенат наследником тронов, для того, чтобы оставаться до конца жизни суверенными правителями, после чего их королевство мирно переходило в состав Римской империи. Это самый дешевый способ создания империи, и самый лучший, ибо вновь приобретенные земли не разорены войной. -- Итак, -- сказал Кемаль, -- если их бог жаждет крови только после победы, они становятся мирным народом, а бог отправляется на покой. -- Что ж, это было бы прекрасно, -- сказал Хунакпу, -- но их религия утверждала также, что Камаштли не только нуждался в жертвах после победы, но и любил кровь. Камаштли любил войну. Поэтому они могли откладывать массовые жертвоприношения до тех пор, пока не одерживали победу; но они все же искали повод для Иовых сражений, которые могли бы дать им эту победу. Кроме того, у тлакскаланов была та же социально-мобильная система, что и у мексиканцев в период до воцарения Монтесумы. В их обществе можно было возвыситься, либо разбогатев, либо победив в бою. Разбогатеть мог только тот, кто держит в руках торговлю. Поэтому, вероятно, постоянно существовала потребность начинать новые войны со все более удаленными соседями. Мне думается, что владевшим бронзовым оружием тлакскаланам понадобилось не так уж много времени, чтобы достичь естественных границ их новой морской державы: островов Карибского моря на востоке, гор Колумбии на юге и пустынь на севере. Завоевания за пределами этих границ были бы нерентабельными, -- либо потому, что плотность населения в этих районах была недостаточно велика, чтобы эксплуатировать его с выгодой для себя или использовать для жертвоприношений, либо потому,