о до отказа выполнить единственный приказ, который мог бы спасти "Санта-Марию", Хуан де ла Коса сделал тот же выбор, что и раньше. В любви все зависит от случая, а от страха не убежишь. Как жаль, что мне никогда не удастся опубликовать это открытие. Больше мне уже не рассказывать историй. Мне остается только сыграть последний акт моей жизни. Кто потом оценит смысл моей смерти? Пока что я могу, но потом это уже не будет от меня зависеть. Они сделают из меня как личности то, что захотят, если вообще будут помнить обо мне. Мир, в котором я открыл великую тайну прошлого и стал знаменитым, более не существует. Теперь я живу в мире, в котором не был рожден и в котором у меня нет прошлого. Одинокий мусульманин-диверсант, которому как-то удалось проделать свой путь в Новый Мир. Кто потом поверит такой фантастической сказке? Кемаль представил себе, что напишут о нем в бесчисленных ученых статьях, объясняющих психосоциальное происхождение легенд об одиноком мусульманине-диверсанте, связанных с экспедицией Колумба. Эти мысли вызвали улыбку на его лице. А экипаж "Санта-Марии" тем временем изо всех сил греб к "Нинье". Дико вернулась в Анкуаш с двумя полными плетеными ведрами воды на коромысле. Она сама сделала коромысло, когда все в деревне поняли, что никто из жителей не может сравниться с ней по силе. Им было стыдно видеть, как она с такой легкостью носит воду, тогда как для них это был тяжкий труд. Она сделала коромысло для того, чтобы носить вдвое больше воды, а затем настояла на том, что она одна будет обеспечивать деревню водой, и теперь уже никто не мог соревноваться с ней в этом деле. Трижды в день она ходила к водопаду. Такие повседневные упражнения помогали ей быть в форме, а кроме того, позволяли побыть одной. Ее, конечно, поджидали, -- сейчас она разольет воду из своих больших ведер в множество меньших сосудов, преимущественно, в глиняные горшки. Еще издали она заметила необычное оживление среди поджидавших ее женщин. Наверное, какая-то новость. -- Духи моря утащили к себе под воду большое каноэ белых людей, -- крикнула Путукам, как только Дико приблизилась к ним. -- В тот самый день, который ты назвала. -- Ну, может быть, теперь Гуаканагари поверит предупреждению и спрячет своих девушек в укромном месте. Гуаканагари был вождем большинства племен северо-западного Гаити. Иногда он мечтал, что его власть распространится от Анкуаша до гор Сибао, но никогда не пытался претворить эту мечту в жизнь в бою. В сущности, его ничто не привлекало в горах Сибао. Мечты Гуаканагари стать правителем всего Гаити побудили его в прежней истории заключить роковой союз с испанцами. Если бы те не заставили его и его людей шпионить для них и даже сражаться на их стороне, испанцы, возможно, не смогли бы одержать победу; другие вожди племен тайно, возможно, смогли бы объединить гаитянские племена и оказать упорное сопротивление. Но на этот раз все будет иначе. Амбиции Гуаканагари по-прежнему будут его движущей силой, но последствия его деятельности не будут такими губительными. Потому что Гуаканагари будет дружить с испанцами, только пока они сильны, а как только они ослабнут, он станет их смертельным врагом. Дико знала о нем достаточно много, чтобы ни на мгновение не доверять ему. Но пока что он полезен, поскольку предсказуем для тех, кто знает его жажду власти. Дико присела на корточки, чтобы снять коромысло с плеч. Остальные приподняли плетенки с водой и начали переливать их содержимое в свои сосуды. -- Чтобы Гуаканагари стал слушать женщину из Анкуаша? -- с сомнением в голосе произнес Байку. Он наливал воду в три горшка. Маленький Иноштла, упав, сильно порезался, и Байку готовил для него припарку, -- чай и паровую ванну. Одна из молодых женщин бросилась защищать Дико: -- Он должен поверить Видящей во Тьме! Все ее предсказания всегда сбываются. Как обычно, Дико стала отрицать приписываемый ей провидческий дар, хотя именно это тайное знание будущего спасло ее от того, чтобы стать рабыней или пятой женой Касика. -- Это Путукам видит вещие сны, а Байку лечит людей. Я же ноту воду. Все замолчали, хотя никто из них не мог понять, почему Дико сказала столь очевидную неправду. Где это видано, чтобы человек, имеющий дар, отрицал его? Но ведь -- она самая сильная, самая высокая, самая мудрая и праведная из всех, кого им когда-либо приходилось видеть или слышать, и если она сказала такое, стало быть, в ее словах есть какой-то особый смысл, хотя, конечно, их нельзя понимать буквально. Думайте что хотите, сказала про себя Дико. Но я-то знаю, что наступит день, начиная с которого, я буду знать о будущем не больше вас, потому что это не то будущее, которое я помню. -- А что слышно о Молчащем Человеке? -- спросила она. О, говорят, он все еще сидит в своей лодке, сделанной из воды и воздуха и наблюдает. Кто-то добавил: -- Говорят, эти белые люди вообще не видят его. Они что, слепые? -- Они не умеют смотреть, -- ответила Дико. -- Они видят только то, что ожидают увидеть. Тайно, живущие на берегу, видят его лодку, сделанную из воды и воздуха, потому что они видели, как он сделал ее и спустил на воду. Но белые люди никогда не видели ее раньше, и поэтому их глаза не знают, как увидеть ее. -- И все-таки, мне кажется, это очень глупо не видеть, -- сказал Гоала, подросток, только что прошедший обряд посвящения в мужчины. -- Уж больно ты смелый, -- заметила Дико. -- Я бы побоялась быть твоим врагом. Гоала горделиво выпрямился. -- Но еще больше я бы побоялась быть твоим соратником в бою. Ты считаешь своего врага глупым, потому что он поступает не так, как ты. Из-за этого ты будешь вести себя беспечно, и твой враг застанет тебя врасплох, а твоего друга убьют. Гоала замолчал, тогда как другие рассмеялись. -- Ты же не видел лодку, сделанную из воды и воздуха, -- сказала Дико, -- поэтому ты не знаешь, трудно или легко ее увидеть. -- Я хочу ее увидеть, -- спокойно сказал Гоала. -- Никакого проку тебе от этого не будет, -- сказала Дико, -- потому что никто в мире не может сделать такую лодку, и никто не научится этому еще добрых четыреста лет. -- Если только техника не будет развиваться быстрее в этой новой истории. Хорошо бы, на этот раз развитие техники не опередило способность людей понимать ее, управлять ею и помешать ей наносить вред природе. -- Какую ерунду ты говоришь, -- сказал Гоала. Все застыли в изумлении -- только зеленый юнец мог отважиться говорить столь непочтительно с Видящей во Тьме. -- Гоала думает, -- сказала Дико, -- что мужчина должен пойти и увидеть вещь, которая появляется только раз в пятьсот лет. А я вам говорю, что стоит идти и смотреть только такую вещь, которая может научить его чему-то полезному и которую можно использовать, чтобы помочь своему племени и семье. Мужчина, который увидел лодку, сделанную из воды и воздуха, расскажет своим детям историю, которой они не поверят. А мужчина, который научится строить большие деревянные каноэ, похожие на те, в которых плавают испанцы, сможет переплыть океан с тяжелым грузом и множеством пассажиров. Вам нужно увидеть испанские каноэ, а не лодку из воды и воздуха. -- Я вообще не хочу видеть белых людей, -- содрогнувшись заметила Путукам. -- Они всего лишь люди, -- ответила Дико. -- Некоторые из них очень плохие, а некоторые -- очень хорошие. Все они знают, как делать вещи, которые не умеет делать никто на Гаити, и в то же время есть много вещей, знакомых каждому ребенку на Гаити, которых белые не знают. -- Расскажи нам, -- закричало несколько человек. -- Я уже рассказывала вам все эти истории о приходе белых людей, -- сказала Дико, -- а сегодня у нас есть другие дела. Они громко, как дети, выразили свое разочарование. А почему бы и нет? Так велико было взаимное доверие между жителями деревни, да и всеми соплеменниками, что никто не стеснялся высказывать свои желания. Единственные чувства, которые им надо было скрывать, были такие поистине постыдные чувства, как страх и злоба. Дико отнесла к себе в дом или, скорее, в хижину коромысла и пустые корзины для воды. К счастью, никто не ждал ее там. Она и Путукам были единственными женщинами, у которых был собственный дом, и с тех пор как Дико впервые приютила у себя женщину, чей муж, разозлившись на нее, угрожал ей побоями, Путукам тоже превратила свой дом в убежище для женщин. Поначалу это вызвало большую напряженность, поскольку Касик Нугкуи справедливо усмотрел в Дико соперницу в борьбе за власть в деревне. До открытой стычки дело дошло лишь однажды, когда под покровом ночи трое мужчин, вооруженные копьями, пришли к ее дому. Ей потребовалось всего секунд двадцать, чтобы разоружить всех троих, сломать их копья и обратить в бегство, покрытых ссадинами и порезами. При ее росте и силе, а также благодаря навыкам рукопашного боя, они просто не могли быть ей соперниками. Это не удержало бы их от повторных попыток через некоторое время -- стрела, дротик, поджог, -- если бы Дико не предприняла на следующее же утро соответствующие меры. Она собрала все свои пожитки и начала раздаривать их деревенским женщинам. Ее действия немедленно взволновали всю деревню. -- Куда ты идешь? -- спрашивали они. -- Почему ты уходишь? Она не рассказала им прямо о ночном происшествии, но поведала следующее: -- Я пришла в вашу деревню, потому что мне показалось, что я слышала голос, призывающий меня сюда. Но прошлой ночью у меня было видение. Трое мужчин напали на меня в темноте, и я поняла, что тот голос ошибся, и это не та деревня, потому что она не хочет моего присутствия. Поэтому я должна уйти и найти ту деревню, которой нужна высокая черная женщина, чтобы носить воду ее жителям. После долгих протестов и уговоров она согласилась остаться на три дня. -- К концу этого срока я уйду, если каждый житель Анкуаш по очереди не попросит меня остаться, и не назовет меня своей теткой, сестрой или племянницей. И если хоть один человек не захочет, чтобы я осталась, я уйду. Нугкуи был не дурак. Хотя ему не нравился тот авторитет, который она завоевала, он знал, что благодаря ее присутствию Анкуаш пользовался особым уважением среди других тайно, живших ниже в горах. Разве они не посылали своих больных в Анкуаш? Разве не приходили от них посланцы, чтобы узнать значение событий или выспросить, что Видящая во Тьме предсказывает на будущее? До прихода Дико жителей Анкуаш презирали, как людей, которые довольствуются жизнью в холодном месте, высоко в горах. Это Дико объяснила, что их племя первым поселилось на Гаити, и что их предки первыми отважно переплывали на лодках с острова на остров. -- Долгое время тайно были здесь хозяевами, а карибы хотят подчинить их себе, -- объяснила она. -- Но скоро придет день, когда Анкуаш вновь поведет за собой все племена, живущие на Гаити. Потому что именно жителям этой деревни удастся справиться с белыми людьми. Нугкуи вовсе не хотелось упускать такое блестящее будущее. -- Я хочу, чтобы ты осталась, -- буркнул он. -- Я рада это слышать. Скажи, ты не обращался к Байку с этой ужасной шишкой на лбу? Ты, наверное, налетел на дерево, когда вышел ночью помочиться. Он сердито взглянул на нее. -- Тут кое-кто говорит, что ты делаешь вещи, которые не пристало делать женщине. -- Если я поступаю так, значит это то, что, по-моему мнению, должна делать женщина. -- Некоторые говорят, что ты учишь их жен быть непослушными и ленивыми. -- Я никогда никого не учу быть ленивым. Я работаю больше всех, и лучшие женщины Анкуаш берут с меня пример. -- Они много работают, но не всегда делают то, что приказывают им мужья. -- Они делают почти все, о чем просят их мужья, -- ответила Дико, -- особенно, если их мужья выполняют все, о чем их просят жены. Нугкуи еще долго сидел на месте, кипя злобой. -- Эта рана на твоей руке выглядит нехорошо, -- сказала Дико. -- Наверное, кто-то неосторожно обращался со своим копьем вчера на охоте? -- Ты все изменяешь и делаешь по-своему, -- огрызнулся Нугкуи. И здесь переговоры подошли к самому трудному вопросу. -- Нугкуи, ты смелый и мудрый вождь. Я долго наблюдала за тобой, прежде чем пришла сюда. Но я знала, что, куда бы я ни пришла, я буду многое менять, потому что деревня, которая научит белых людей быть человечными, должна отличаться от всех других деревень. Настанут опасные времена, когда белые люди еще не научатся правильно вести себя с нами, когда тебе, возможно, потребуется повести наших мужчин на войну, но даже в мирное время -- ты вождь. Когда люди приходят ко мне, чтобы рассудить их, разве я не отсылаю их всякий раз к тебе? Разве я когда-нибудь относилась к тебе непочтительно? Он с неохотой признал, что она права. -- Я видела ужасное будущее, в котором белые люди приходят к нам, тысяча за тысячей и превращают наш народ в рабов -- тех, кого они не убили сразу. Я видела будущее, в котором на всем острове Гаити нет ни одного тайно, ни одного кариба, ни одного мужчины или женщины, или ребенка из Анкуаш. Я пришла сюда, чтобы предотвратить это ужасное будущее, но я не могу сделать это в одиночку. Это зависит в такой же степени от тебя, как и от меня. Мне не нужно, чтобы ты мне подчинялся. Я не хочу командовать тобой. Какая деревня будет уважать Анкуаш, если вождь получает приказы от женщины? Но какой вождь заслуживает уважения, если он не хочет учиться мудрости только потому, что его учит женщина? Некоторое время он без всякого выражения на лице смотрел на нее, а затем сказал: -- Видящая во Тьме -- это женщина, которая приручает мужчин. -- Мужчины из Анкуаш -- не животные. Видящая во Тьме пришла сюда, потому что мужчины Анкуаш уже укротили себя. Когда женщины прибегают ко мне или к Путукам в поисках убежища, мужчины этой деревни легко могли бы раскидать стены наших хижин и избить своих жен или убить их или Путукам, или даже меня, потому что я, быть может и умна, и сильна, но я не бессмертна, и меня можно убить. При этих словах Нугкуи заморгал. -- Однако мужчины Анкуаш действительно человечны. Бывает, они сердятся на своих жен, но они уважают дверь моего дома и дверь дома Путукам. Они остаются снаружи и ждут, пока их гнев не остынет. Затем их жены выходят, и ни одна из них не была избита. И дела пошли лучше. Говорят, что Путукам и я вносим смуту, но ведь ты же вождь. Ты же знаешь, что мы помогали поддерживать мир в деревне. Но нам это удалось только потому, что мужчины и женщины этой деревни хотели мира. Это удалось только потому, что ты не мешал этому. Если бы ты увидел другого вождя, поступающего как ты, разве ты не назвал бы его мудрым? -- Да, назвал бы, -- ответил Нугкуи. -- Я тоже считаю тебя мудрым, -- сказала Дико. -- Но я останусь здесь только в том случае, если смогу назвать тебя своим дядей. Он покачал головой. -- Так нельзя. Я не дядя тебе. Видящая во Тьме. Никто в это не поверит. Все будут знать, что ты только притворяешься моей племянницей. -- Тогда я ухожу, -- сказала она, поднимаясь с земли. -- Сядь, -- промолвил он. -- Я не могу быть твоим дядей, я не хочу быть твоим племянником, но я могу быть твоим братом. Дико упала перед ним на колени, и, не давая ему подняться, обняла его. -- О, Нугкуи, ты -- тот мужчина, которого я надеялась встретить. -- Ты моя сестра, -- сказал он, -- но я готов благодарить каждого пасука, живущего в этих лесах за то, что ты -- не моя жена. С этими словами он встал и вышел из ее дома. С этих пор они стали союзниками -- ибо, если Нугкуи давал слово, он не нарушал его и не позволял это делать никому из мужчин, как бы раздражен тот ни был. Результат не заставил себя ждать. Мужчины поняли: чтобы избежать публичного унижения, когда их жены спасаются бегством у Дико или Путукам, лучше сдерживать себя; и с тех пор, уже более года, ни одна женщина в Анкуаш не была избита. Теперь женщины чаще приходили в дом Дико, чтобы пожаловаться на мужа, утратившего к ней интерес, либо попросить ее сотворить какое-нибудь волшебство или сделать предсказание. Она всегда отказывала им в этом, но вместо этого проявляла сочувствие и давала житейские советы. Оставаясь одна в доме, она брала хранившийся у нее календарь и перебирала в памяти те события, которые должны были произойти в следующие несколько дней. Оказавшись на берегу, испанцы обратятся за помощью к Гуаканагари. Тем временем Кемаль, которого индейцы прозвали Молчащий Человек, займется уничтожением оставшихся испанских каравелл. Если ему это не удастся или если испанцы смогут построить новые суда и отправятся обратно в Европу, ее задача будет заключаться в том, чтобы, объединив индейцев, подготовить их к решительной схватке с испанцами. Но если испанцы застрянут здесь, ей нужно будет распространять среди туземцев различные слухи, которые рано или поздно приведут к ней Колумба. Поскольку установленный в экспедиции порядок среди членов экипажа здесь, на берегу, почти наверняка рухнет, Колумбу потребуется убежище. Таким местом будет Анкуаш, а ей придется подчинить его и всех, кто с ним придет. Если для того чтобы индейцы приняли ее, ей пришлось разок выкинуть одну из своих штучек, то теперь пусть они посмотрят, что она сделает с белыми людьми. Ах, Кемаль, Кемаль. Она подготовила почву для его появления, сказав, что в деревню может прийти человек, обладающий тайной силой. Молчащий Человек, который будет творить невероятные вещи, но никогда ни с кем не заговорит. Не трогайте его, каждый раз предупреждала она, когда рассказывала им об этом. Все это время она не имела ни малейшего представления, придет ли он вообще, потому что, насколько она знала, только ей удалось достичь места своего назначения. И она очень обрадовалась, когда ей сообщили, что Молчащий Человек живет в лесу, недалеко от берега моря. Несколько дней Дико носилась с идеей пойти повидаться с ним. Он, наверняка, еще более одинок, чем она, оторванная от собственного времени, от всех людей, которых она любила. Но так нельзя. Когда он выполнит свою задачу, испанцы будут преследовать его как врага; она не должна быть связана с ним, даже в сложенной индейцами легенде, поскольку рано или поздно до испанцев дойдут эти рассказы. Поэтому она дала понять туземцам, что хотела бы знать обо всех его поступках и передвижениях и что, по ее мнению, его нужно оставить в покое. Ее авторитет был не безграничным, однако к Видящей во Тьме относились с глубоким почтением даже жители далеких деревень, никогда не видевшие ее. Поэтому к ее совету не мешать этому странному бородатому человеку отнеслись со всей серьезностью. Кто-то ударил в ладоши за дверью ее дома. -- Добро пожаловать, -- сказала она. Плетеная тростниковая занавеска отодвинулась в сторону, и в дом вошла Чипа. Это была девчушка лет десяти, большая умница, и Дико выбрала ее в качестве своего посланца к Кристофоро. -- Ты готова? -- спросила Дико по-испански. Я готова, но боюсь, -- ответила девочка на том же языке. Чипа уже хорошо овладела испанским. Дико учила ее два года, и они говорили друг с другом только на этом языке. И уж, конечно. Чипа свободно говорила на языке тайно, который был языком общения для разных племен, живших на Гаити; хотя жители Анкуаш, общаясь друг с другом, часто прибегали к другому, гораздо более древнему языку, особенно в торжественных случаях или при отправлении священных обрядов. Языки давались Чипе легко. Из нее выйдет хороший переводчик. Готовясь к своему первому путешествию, Кристофоро не особенно задумывался над проблемой перевода. А ведь жестикуляцией и мимикой всего не передашь. Из-за отсутствия общего языка и европейцам, и индейцам часто приходилось гадать, что имеет в виду собеседник. Иногда это приводило к смешным недоразумениям. Каждое слово, напоминавшее по звучанию слово "хан", наводило Кристофоро на мысли о Катее. И сейчас, когда он находился в главной деревне Гуаканагари, то, без сомнения, расспрашивал, где можно найти много золота. В ответ Гуаканагари показал на гору и сказал "Сибао". Кристофоро подумал, что это один из вариантов названия Чипангу. Если это действительно Чипангу, самураи быстро расправятся с ним и его людьми. Но что больше всего не нравилось Дико, так это то, что в прежней истории Кристофоро и в голову не приходило, что он не имеет права завладеть любым золотым рудником, который может найти на Гаити. Она помнила, что Кристофоро записал в своем судовом журнале после того, как люди Гуаканагари долго и упорно трудились, помогая ему разгрузить все оборудование и припасы с потерпевшей крушение "Санта-Марии": "Они любят своего соседа, как самого себя". Тогда он открыл для себя, что эти люди обладают истинно христианскими добродетелями, и в то же время считал, что имеет право отбирать у них все, чем они владеют. Золотые рудники, пищу, даже их свободу и жизнь. Ему и в голову не приходило, что они также имеют какие-то права. В конце концов, они чужой народ, темнокожие, не способны говорить ни на одном понятном ему языке. И, следовательно, не люди. Для новичков Службы, когда они приступали к изучению прошлого, самым трудным поначалу было понять, как большинство людей почти всегда могли разговаривать с представителями других наций, о чем-то договариваться с ними, давать им обещания, а затем обо всем забывать и вести себя так, словно то были не люди, а животные. Значат ли что-нибудь обещания, данные животным? Разве можно признавать за животными право на собственность? Но Дико, как и большинство сотрудников Службы, вскоре поняла, что на протяжении почти всей истории человечества чувство сострадания действовало только в пределах одного города или племени. Люди, не принадлежавшие к этому племени, не были людьми. Они были животными -- либо опасными хищниками, либо желанной и ценной добычей, либо тягловой силой. Только время от времени великие пророки объявляли, что люди других племен и даже говорящие на других языках или принадлежащие к другим расам -- тоже люди. Постепенно вырабатывались отношения хозяина и гостя. Даже в современном мире, когда на каждом углу провозглашались такие благородные принципы, как всеобщее равенство и братство, мысль о том, что чужак -- это не человек, все еще не была предана забвению. Чего я на самом деле жду от Кристофоро, размышляла Дико. Я хочу, чтобы он сейчас научился проявлять к другим народам хотя бы долю того сочувствия, которое займет достойное место в человеческой жизни лишь через пятьсот лет после его великого путешествия, но окончательно утвердится только после многих кровопролитных войн, эпидемий и голода. Я хочу, чтобы он поднялся над своим временем и стал другим, новым человеком. И эта девочка, Чипа, будет для него первым уроком и первым испытанием. Как он примет ее? Станет ли он вообще слушать ее? -- Ты не зря боишься, -- сказала Дико по-испански. -- Белые люди опасны и склонны к предательству. Их обещания ничего не значат. Если ты не хочешь идти, я не буду принуждать тебя. -- Но тогда зачем же я учила испанский? -- Чтобы мы с тобой могли секретничать, -- улыбнулась Дико. -- Я пойду, -- сказала Чипа. -- Я хочу их увидеть. Дико кивнула, одобряя ее решение. Чипа была слишком юной и не понимала той опасности, которая таилась для нее во встрече с испанцами; однако большинство взрослых людей очень часто принимают решения, не отдавая себе отчета о возможных последствиях. А Чипа умница, да к тому же с добрым сердцем -- и такое сочетание, возможно, выручит ее в трудную минуту. Часом позже Чипа стояла посреди деревушки, одергивая на себе нательную рубашку, которую Дико сплела ей из травы. -- Ой, как она колется! -- пожаловалась Чипа на языке тайно. -- Почему я должна ее носить? -- Потому что в стране белых людей, никто не ходит обнаженным. Это считается стыдным. Все рассмеялись. -- Почему? Они что, такие уродливые? -- Там иногда бывает очень холодно, -- объяснила Дико. -- Но даже летом они ходят одетыми. Их бог приказал им носить такие вещи. -- Уж лучше несколько раз в году приносить в жертву богам немного крови, как это делают тайно, -- сказал Байку, -- чем постоянно носить на теле такие уродливые маленькие хижины. -- Говорят, -- сказал мальчик Гоала, -- что белые люди носят панцири, как черепахи. -- Эти панцири очень прочные, и копья с большим трудом пробивают их, -- объяснила Дико. Жители деревни некоторое время молчали, обдумывая, как это будет выглядеть, если дело дойдет до схватки. -- Зачем ты посылаешь Чипу к этим людям-черепахам? -- спросил Нугкуи. -- Эти люди-черепахи опасны. У них в руках большая сила, однако у некоторых из них доброе сердце, и мы могли бы научить их быть человечными. Чипа приведет сюда белых людей, и когда они будут готовы выслушать меня, я буду учить их. И вы все тоже будете их учить. -- Чему мы можем научить людей, которые умеют строить каноэ в сто раз больше, чем наши? -- спросил Нугкуи. -- Они тоже будут учить нас. Но только когда они будут к этому готовы. Нугкуи, похоже, не поверил. -- Нугкуи, -- сказала Дико, -- я знаю, о чем ты думаешь. Он молчал, ожидая, что она еще скажет. -- Ты не хочешь, чтобы я посылала Чипу в качестве подарка Гуаканагари, потому что тогда он будет считать себя вождем Анкуаш. Нугкуи пожал плечами. -- Он уже так думает, так зачем мне убеждать его в этом? -- Потому что он должен будет отдать Чипу белым людям. А когда она окажется среди них, она сослужит Анкуаш добрую службу. -- Ты хочешь сказать, она послужит Видящей во Тьме, -- раздался голос мужчины у нее за спиной. -- Тебя, наверное, зовут Йаш, -- сказала она, не оборачиваясь. -- Но ты не всегда умен, мой двоюродный брат. Если ты не считаешь меня жительницей Анкуаш, скажи об этом сейчас, и я уйду в другую деревню, и тогда ее жители станут учителями белых людей. Ответом был взрыв всеобщего возмущения. Спустя несколько секунд Байку и Путукам повели Чипу вниз по склону горы. Она покидала Анкуаш, Сибоа, и шла навстречу гибели или величию. Кемаль подплыл под корпус "Ниньи". В баллонах его акваланга оставалось дыхательной смеси больше, чем на два часа, что в пять раз превышало его потребность в ней, если все пойдет гладко. Ему понадобилось немного больше времени, чем он ожидал, на то, чтобы очистить от ракушек полосу корпуса вблизи от ватерлинии -- орудуя долотом под водой, трудно было развить нужную силу удара. Но вскоре работа была закончена, и тогда из закрепленной на животе сумки он достал комплект зажигательных устройств. Он прижал нагревательную поверхность каждого устройства к корпусу, а затем включил автоматические самоуглубляющиеся скобы, которые должны были плотно прижать зажигательное устройство к корпусу. Когда все они были поставлены на место, он потянул за конец шнура. Почти сразу же почувствовал, что вода становится теплее. Несмотря на то, что благодаря форме устройства большая часть тепловой энергии должна была передаваться деревянной обшивке корпуса, они отдавали столько тепла в воду, что вскоре она должна была закипеть. Кемаль быстро поплыл прочь, назад к своей лодке. Через пять минут деревянная обшивка внутри корпуса была охвачена пламенем, а тепло от зажигательных устройств продолжало выделяться, помогая огню быстро распространяться. Испанцы никогда не поймут, как в трюме мог начаться пожар. Задолго до того, как они вновь сумеют приблизиться к "Нинье", дерево, в тех местах, где были прикреплены зажигательные устройства, превратится в золу, а металлические оболочки зарядов упадут на дно моря. В течение нескольких дней они будут подавать слабый гидроакустический импульс, что позволит Кемалю позже приплыть туда и забрать их. Испанцы так и не догадаются, что пожар на "Нинье" вовсе не был ужасной случайностью. Не догадаются об этом и те, кто будет обыскивать место катастрофы в последующие столетия. Теперь все зависит от того, останется ли Пинсон верным Колумбу и приведет ли "Пинту" назад на Гаити. Если приведет, то Кемаль разнесет последнюю каравеллу на куски. Тогда уже невозможно будет поверить, что это -- случайность. Всякий, кто увидит останки судна, скажет, что это дело рук врага. ГЛАВА XI. ВСТРЕЧИ Чипа испугалась, когда женщины Гуаканагари подтолкнули ее вперед. Одно дело слышать про бородатых белых мужчин, и совсем другое -- видеть их перед собой. Они показались ей огромными, а их одежда внушала ужас. Поистине похоже было, что у каждого на плечах был сооружен дом с крышей на голове! Металлические шлемы так и горели на солнце. А цвета их знамен напоминали яркие перья попугаев. Если бы я могла соткать такой материал, подумала Чипа, я носила бы на себе их знамена и жила бы под металлической крышей, какую они носят на голове. Гуаканагари лихорадочно вдалбливал ей последние указания и предупреждения, а ей приходилось делать вид, что она внимательно их слушает, хотя она уже давно получила все инструкции от Видящей во Тьме. К тому же, как только она заговорит с белыми людьми по-испански, планы Гуаканагари потеряют всякий смысл. -- Точно переводи мне все, что они на самом деле скажут, -- наставлял Гуаканагари, -- и не вздумай добавить хоть единственное слово к тому, что я скажу им. Ты поняла, что я тебе говорю, маленькая улитка с горы? -- Великий вождь, я выполню все, что вы прикажете. -- Ты уверена, что действительно умеешь говорить на их ужасном языке? -- Если я не сумею, вы сразу заметите это по их лицам, -- ответила Чипа. -- Тогда скажи им так: "Великий Гуаканагари, вождь всего Гаити -- от Сибао до моря -- гордится тем, что нашел переводчика". Нашел переводчика? Чипа не удивилась его попытке вообще не упоминать Видящую во Тьме, но ей было противно видеть и слышать все это. Тем не менее она повернулась к человеку в самом пышном одеянии и заговорила с ним. Но тут же Гуаканари ударом ноги повалил ее лицом на землю. -- Проявляй уважение, ты, паршивая улитка! -- крикнул Гуаканари. -- И это вовсе не начальник, глупая девчонка. Начальник вон тот человек, с седыми волосами. Как же она не догадалась -- судить надо было не по одежде, а по возрасту, по тому уважению, которое заслуживают его годы; и она должна была безошибочно узнать того, кого Видящая во Тьме звала Колоном. Лежа на земле, она вновь заговорила, -- сначала слегка запинаясь, но тем не менее очень четко выговаривая испанские слова. -- Мой господин, Кристобаль Колон, я пришла сюда, чтобы быть вам переводчицей. Ответом ей было молчание. Она подняла голову и увидела, что белые люди в полном замешательстве переговариваются между собой. Она вслушивалась, пытаясь что-то разобрать, но они говорили слишком быстро. -- О чем они говорят? -- спросил Гуаканагари. -- Как я могу понять, когда ты со мной говоришь? -- ответила Чипа. Она понимала, что ведет себя непочтительно, но если Дико была права, Гуаканагари скоро потеряет над ней всякую власть. Наконец Колон выступил вперед и заговорил с ней. -- Где ты, дитя, научилась испанскому? -- спросил он. Он говорил быстро, и произносил слова не совсем так, как Видящая во Тьме, но это был как раз тот вопрос, которого она ожидала. -- Я выучила этот язык для того, чтобы больше узнать о Христе. Если раньше они были поражены ее знанием испанского языка, то при этих словах просто оцепенели. Затем они опять быстро шепотом о чем-то посовещались. -- Что ты ему сказала? -- требовательно спросил Гуаканагари. -- Он спросил меня, как я научилась говорить на их языке, и я объяснила ему. -- Я же велел тебе не упоминать Видящую во Тьме, -- злобно прошипел Гуаканагари. -- А я и не упоминала о ней. Я говорила о Боге, которому они поклоняются. -- Сдается мне, что ты меня обманываешь, -- сказал Гуаканагари. -- Я не обманываю, -- ответила Чипа. Теперь, когда Колон выступил вперед, мужчина в пышных одеждах встал рядом с ним. -- Этого человека зовут Родриго Санчес де Сеговия. Он -- королевский инспектор флота, -- сказал Колон. -- Он хочет задать тебе вопрос. Все эти титулы ничего не говорили Чипе. Ей было ведено говорить только с Колоном. -- Откуда ты знаешь о Христе? -- спросил Сеговия. -- Видящая во Тьме говорила нам, что мы должны ждать прихода человека, который расскажет нам о Христе. Сеговия улыбнулся. -- Я -- тот человек. -- Нет, господин, -- возразила Чипа. -- Этот человек -- Колон. По выражению лиц белых людей легко было прочесть, что они переживают -- на них отражалось все, что они чувствовали. Сеговия очень разозлился. Но он сделал шаг назад, оставив Колона одного перед другими белыми людьми. -- Кто такая Видящая во Тьме? -- спросил Колон. -- Моя учительница, -- ответила Чипа. -- Она послала меня в подарок Гуаканагари для того, чтобы он привел меня к вам. Но он не мой господин. -- Твоя госпожа -- Видящая во Тьме? -- Христос -- мой единственный господин, -- сказала она, точно повторив те слова, которые, как говорила ей Видящая во Тьме, были самым важным из того, что ей предстояло сделать. А потом, когда Колон, утративший дар речи, не отрывая глаз, смотрел на нее, она произнесла предложение, смысл которого не понимала, потому что оно было на другом языке. Это был генуэзский диалект, и поэтому только Кристофоро понял ее, когда она повторила ему слова, слышанные им раньше на берегу вблизи Лагоса: "Я сохранил тебе жизнь для того, чтобы ты мог нести крест". Он опустился на колени и произнес что-то, похожее по звучанию на тот же самый странный язык. -- Я не говорю на этом языке, господин, -- объяснила она. -- Что происходит? -- требовательно спросил Гуаканагари. -- Вождь сердится на меня, -- сказала Чипа. -- Он побьет меня за то, что я не перевела то, что он велел мне вам сказать. -- Этого не будет, -- пообещал Колон. -- Если ты посвятила себя Христу, ты находишься под моей защитой. -- Господин, не надо из-за меня раздражать Гуаканагари. Потеряв оба корабля, вы нуждаетесь в его дружбе. -- Девочка права, -- сказал Сеговия. -- Судя по всему, ее уже не раз били. Но на самом деле это будет впервые, подумала Чипа. Обычное ли это дело в стране белых людей бить детей? -- Вы могли бы попросить его подарить меня вам, -- сказала Чипа. -- Так, значит, ты -- рабыня? -- Гуаканагари думает, что да, -- ответила Чипа. -- Но я ею никогда не была. Вы ведь не сделаете меня рабыней, верно? Видящая во Тьме говорила ей, как важно сказать это Колону. -- Ты никогда не будешь рабыней, -- сказал Колон. -- Переведи ему, что мы очень рады и благодарим его за этот подарок. Чипа ожидала, что Колон попросит ее у Гуаканагари. Но она сразу поняла, что такой вариант намного лучше -- если Колон считает, что дар уже передан, Гуаканагари вряд ли решится отобрать его. Поэтому она повернулась к Гуаканагари и распростерлась перед ним точно так же, как сделала это накануне, когда впервые повстречалась с вождем на побережье. -- Великий белый вождь Колон очень доволен мною. Он благодарит тебя за такой полезный подарок. На лице Гуаканагари не отразилось ничего, но она знала, что он вне себя от ярости. Это ее ничуть не трогало -- он ей не нравился. -- Переведи ему, -- сказал стоявший позади нее Колон, -- что я дарю ему мою собственную шляпу, которую я никому не отдал бы, разве что великому королю. Она перевела его слова на язык тайно. Глаза Гуаканагари расширились. Он протянул руку. Колон снял шляпу, и, вместо того чтобы вложить ее в руку вождя, сам надел ее ему на голову. Чипа подумала, что вождь выглядит еще более глупо, чем белые люди, носящие крышу у себя на голове. Но она видела, что на других тайно, окруживших Гуаканагари, это произвело огромное впечатление. Обмен был удачным. Могущественная шляпа-талисман в обмен на какую-то непослушную и дерзкую девчонку из горной деревушки. -- Встань, девочка, -- сказал Колон. Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться. У него были длинные пальцы с гладкой кожей. Она никогда не касалась такой гладкой кожи, разве что у ребенка. Значит ли это, что Колон никогда не работает? -- Как тебя зовут? -- Чипа, -- ответила она, -- но Видящая во Тьме сказала, что мне дадут новое имя, когда окрестят. -- Новое имя, -- сказал Колон. -- И новую жизнь. -- А затем, так тихо, что только она одна могла его услышать: -- Эта женщина, которую ты зовешь Видящая во Тьме, -- можешь ты отвести меня к ней? -- Да, -- ответила Чипа, а потом добавила несколько слов, которые, возможно, явились бы неожиданностью для Видящей во Тьме. -- Она сказала мне однажды, что оставила свою семью и любимого человека, чтобы получить возможность встретиться с вами. -- Да, многие пожертвовали многим, -- сказал Колон. -- Но сейчас не откажешься ли ты помочь нам с переводом? Мне нужна помощь Гуаканагари в строительстве жилья для моих людей. Это необходимо, потому что наши корабли сгорели. А кроме того, мне нужно, чтобы он отправил посланца с письмом для капитана моего третьего судна с просьбой прибыть сюда, отыскать нас и доставить домой. Ты поедешь с нами в Испанию? Видящая во Тьме ничего не говорила о поездке в Испанию. Наоборот, она сказала, что белые люди никогда не уедут с Гаити. Однако Чипа решила, что сейчас неподходящее время, чтобы упоминать это пророчество. -- Если вы отправитесь туда, -- сказала она, -- я поеду с вами. Педро де Сальседо исполнилось семнадцать. Хотя он и был слугой главнокомандующего флота, он никогда не чувствовал своего превосходства над простыми матросами и корабельными юнгами. Однако он не мог удержаться от этого чувства, видя, как эти мужчины и парни гоняются за уродливыми туземками. Иногда он даже слышал их разговоры, хотя они уже поняли, что бесполезно и пытаться вовлекать его в свои беседы. Очевидно, они никак не могли привыкнуть к тому, что индейские женщины ходят обнаженными. Все, кроме новенькой. Чипы. Она была одета и говорила по-испански. Это изумляло всех, кроме Педро. Он принимал это как должное: цивилизованные люди носят одежду и говорят по-испански. А она, несомненно, цивилизованная, хотя еще не христианка. Да, насколько мог судить Педро, она совсем не христианка. Он, конечно, слышал все, что она говорила главнокомандующему, но когда ему поручили устроить ей безопасное жилье, он воспользовался возможностью поговорить с ней. Педро быстро обнаружил, что она не имеет ни малейшего представления о том, кто такой Христос, а ее понимание христианского учения было весьма примитивным. Но ведь она сама упомянула, что эта таинственная Видящая во Тьме обещала, что Колон расскажет ей о Христе. Видящая во Тьме. Что это за имя? И как могло случиться, что индейская женщина услышала пророчество о Колоне и Христе? Такое видение могло быть только от Бога -- но женщине? Да к тому же не-христианке? Однако, если подумать, то Господь говорил с Моисеем, а тот был еврей. Конечно, это было давным-давно, когда евреи еще считались избранным народом, а не тем грязным, подлым, воровским отродьем, последними подонками, убившими Христа, но тем не менее здесь есть о чем подумать. Педро размышлял о многих вещах, и все для того, чтобы не думать о Чипе. Потому что эти мысли нарушали его покой. Иногда ему казалось, что он ничем не лучше этих примитивных и вульгарных матросов и корабельных юнг, и его тело так тоскует по плотским утехам, что даже эти индейские женщины пробуждают в нем желание. Но нет, это совсем не так. Не то, чтобы его влекло к Чипе как к женщине. Он видел, что она уродлива, да к тому же еще ребенок, а не женщина, и надо быть просто извращенцом, чтобы испытывать к ней плотское влечение. И тем не менее было что-то такое в ее голосе, выражении лица, что делало ее привлекательной для него. Что же это? Ее застенчивость? Гордость, с какой она прои