Новинья села, положила руки на стол. "Итак, Голос здесь и первым делом пришел ко мне. Ну а куда еще он должен был пойти? Это моя вина, что он здесь, разве не так? Еще один человек, чью жизнь я разбила. Как жизни моих детей, Маркано, Либо, Пипо, мою собственную". Сильная, но на удивление гладкая мужская рука протянулась из-за ее плеча, взяла кофейник, и из тонкого носика в белоснежную чашку полилась струя черного дымящегося кофе. - Поссо дерамар? - спросил он. Что за глупый вопрос, он ведь уже наливает! Но голос говорящего был мягок, и в его португальском чувствовался легкий кастильский акцент. Испанец? - Дескульпа-ме, - прошептала она. - Простите меня. Троухе о сеньор тантос квилометрос... - Мы измеряем дальность полета не в километрах, Дона Иванова. Мы измеряем его в годах. Слова звучали обвинением, но голос говорил о мире, о прощении, даже об утешении. "Этот голос может соблазнить меня. Этот голос - лжец". - Если б я могла отменить ваш полет и вернуть вам двадцать два года жизни, я бы сделала это. Я зря отправила вызов, это было ошибкой. Простите меня. - Она говорила без всякого выражения. Вся ее жизнь состояла из лжи, а потому даже это извинение казалось неискренним. - Я еще не ощутил течения времени, - отозвался Голос. Он стоял за ее спиной, и она не могла видеть его лица. - Для меня прошло чуть больше недели с тех пор, как я покинул свою сестру. Она - все, что осталось от моей семьи. Тогда ее дочь еще не родилась, а сейчас она, наверное, уже закончила колледж, вышла замуж, имеет своих детей. Я никогда не узнаю ее. Но я встретил и узнал ваших детей, Дона Иванова. Она выпила чашку одним глотком - горячий кофе обжег язык и горло, волна огня прокатилась вдоль спины. - Вы думаете, что успели узнать их всего за несколько часов? - Я знаю их лучше, чем вы, Дона Иванова. Новинья услышала, как в дверях ахнула Эла. Какая дерзость! И пусть даже его слова трижды правда, посторонний не имеет права так говорить. Она повернулась, чтобы взглянуть на него, но его уже не было в кухне. Только Эла стояла в дверях с расширенными от удивления глазами. - Вернитесь! - крикнула Новинья. - Вы не имеете права говорить мне такое, а потом уходить! Но он не ответил. Она услышала тихий смех, идущий из глубины дома, и пошла на звук. Она прошла через анфиладу комнат до самого конца, в свою спальню. На ее, Новиньи, кровати сидел Миро, а Голос стоял около двери и смеялся вместе с ним. Миро увидел мать, и улыбка сползла с его лица. На мгновение ей стало нехорошо. Уже несколько лет она не видела, как он улыбается, успела забыть, каким красивым делает его лицо улыбка. Он становится похожим на отца. А ее появление стерло это сходство. - Мы пришли сюда поговорить, потому что Квим очень сердился, - объяснил Миро. - Эла застелила кровать. - Не думаю, чтобы Голос волновало, застелена кровать или нет, - холодно отрезала Новинья. - Не так ли, Голос? - Порядок и беспорядок, - ответил Голос, - каждый из них по-своему прекрасен. Он все еще стоял к ней спиной, и она радовалась этому: не нужно будет смотреть ему в глаза, когда она скажет то, что должна сказать. - Я повторяю вам, Голос, вы прилетели сюда совершенно зря, - начала она. - Можете ненавидеть меня за это, если хотите, но здесь нет смерти, о которой стоит Говорить. Я была глупой девчонкой. По своей наивности я полагала, что на мой зов отзовется автор "Королевы Улья" и "Гегемона". Я потеряла человека, который заменил мне отца, и жаждала утешения. Покоя. Теперь он смотрел на нее. Молодой, наверняка моложе ее. А глаза просто соблазняют пониманием. "Пергиозо, - подумала она. - Он опасен. Он красив. Я могу утонуть в этом понимании". - Дона Иванова, вы читали "Королеву Улья" и "Гегемона". Как вы могли подумать, что их автор может принести утешение или покой? А ответил ему Миро. Молчаливый тугодум Миро ринулся в дискуссию с энергией, которой она не замечала в нем с тех пор, как он вырос. - Я читал. Голос Тех, Кого Нет написал книгу, исполненную понимания и сочувствия. Голос грустно улыбнулся: - Но ведь книга была обращена не к жукерам? Он писал для людей, которые праздновали уничтожение жукеров как великую победу. Он писал жестоко, чтобы превратить гордость в сожаление, радость - в скорбь. И теперь люди начисто забыли, что когда-то ненавидели жукеров, что когда-то прославляли имя, которое сейчас даже неловко произносить... - Я могу произнести все, - сказала Иванова. - Его звали Эндер. И он уничтожал все, к чему прикасался. "Как и я, совсем как я". Этого она не произнесла вслух. - Неужели? А что вы знаете о нем? - Его голос шипел, как зазубренная коса. - Откуда вы знаете, что не было существа, к которому он относился с добром? Кого-то, кто любил его и был счастлив его любовью? Уничтожал все, к чему прикасался. Ложь. Этого нельзя сказать ни об одном человеке. Ни об одном. Это ложь. - Это ваша доктрина, ваше кредо, Голос? Тогда вы плохо знаете людей. - Она стояла на своем, но этот приступ ярости напугал ее. Новинья думала, что его спокойная мягкость так же непробиваема, как у исповедника. И тут же его лицо разгладилось. - Вы можете не беспокоиться. Ваш вызов отправил меня в путь, но, пока я летел, и другие попросили о Голосе. - О? - Кто же еще в этом благословенном городе настолько хорошо знаком с "Королевой Улья" и "Гегемоном" или настолько равнодушен к угрозам епископа Перегрино, чтобы осмелиться позвать... - Если это так, зачем вы пришли в мой дом? - Потому что меня пригласили Говорить о Маркосе Марии Рибейре, вашем муже. Поразительно. - Нет! Да кто же захочет думать о нем, вспоминать? Он умер. Голос не ответил. Вместо него отозвался Миро. - Грего, например. Голос показал нам то, о чем мы должны были догадаться сами. Мальчик оплакивал отца и думал, что мы все ненавидим их обоих... - Дешевая психология, - фыркнула она. - У нас есть свой психотерапевт, и он тоже немного понимает. Из-за спины послышался голос Элы. - Я вызвала его, чтобы он Говорил об отце, мама. Я думала, пройдут десятилетия, пока он доберется сюда, но теперь рада, что он пришел сейчас, когда может сделать столько добра. - Да что он может?! - Уже сделал. Мама, Грего уснул, обнимая его, а Квара заговорила с ним. - Если быть точным, - вставил Миро, - она сказала ему, что он воняет. - Что, естественно, было чистой правдой, - ответила Эла. - Потому что Грегорио описал его с головы до ног. При этих словах Миро и Эла дружно расхохотались, и Голос присоединился к ним. Это задело Новинью больше, чем что-либо другое. Хорошее настроение не было частым гостем в этом доме - с тех самых пор, как Маркано привел ее сюда через год после смерти Пипо. Против воли Новинья вспомнила на мгновение, как счастлива была, когда Миро появился на свет, когда на следующий год родилась Эла. Первые несколько лет их жизни... Непрекращающаяся болтовня Миро, Эла топает по всему дому следом за ним... Они играли вместе, возились в траве недалеко от ограды. Новинья была счастлива со своими детьми, и это счастье отравляло мысли Маркано, заставляло ненавидеть Элу и Миро - он-то знал, что они не его дети. Когда на свет появился Квим, воздух в доме уже пропах неприязнью, мальчик так и не научился по-настоящему смеяться, только когда родителей не было рядом... Миро и Эла смеются вместе, словно поднялся тяжелый черный занавес. Снова наступил день, а Новинья уже забыла, что существует иное время суток, кроме ночи. Как осмелился этот чужак вломиться в ее дом и распахивать шторы, которые повесила она сама! - Я этого не потерплю, - сказала она. - У вас нет никакого права рыться в жизни моего мужа. Он удивленно поднял бровь. Она хорошо помнила Звездный Кодекс, а потому точно знала, что у него есть не только право, но и полная поддержка закона. - Маркано был жалким и несчастным человеком, - настаивала она. - Если вы расскажете правду о нем, это не принесет людям ничего, кроме боли. - Вы совершенно правы, когда говорите, что правда о нем не принесет ничего, кроме боли, но это вовсе не потому, что он был жалким человеком, - ответил Голос. - Если я расскажу то, что все уже знают: что он ненавидел своих детей, бил жену, пил и буянил во всех барах города, пока полиция не доставляла его домой, - я не причиню боли, не правда ли? Наоборот, я дам людям удовлетворение, ибо все уверятся, что с самого начала судили о нем правильно. Он был ничтожеством, а потому они имели право обращаться с ним как с ничтожеством. - Вы думаете, не был? - В мире нет ничтожеств, нужно лишь понимание. Нет человека, чья жизнь оказалась бы пустой. Даже самые злые и жестокие мужчины и женщины совершали и добрые поступки, хотя бы в малой степени искупающие их грехи. Если вы узнаете их сердца, то поймете это. - Если вы искренни, значит, вы моложе, чем выглядите, - ответила Новинья. - Неужели? - удивился Голос. - Меньше двух недель назад я получил ваше приглашение и очень внимательно изучал вас. Даже если вы уже забыли, я-то помню: молодой девушкой вы были прекрасны, милы, добры. Вы и раньше были одиноки, но Пипо и Либо - они обожали вас и находили достойной любви. - Пипо тогда уже умер. - Но он любил вас. - Вы ничего не знаете, Голос! Вы находились в двадцати двух световых годах отсюда! И, кроме того, я не себя называла ничтожеством, я говорила о Маркано! - Но вы же не верите в это, Новинья. Потому что знаете об одном добром и благородном поступке, оправдывающем жизнь этого несчастного человека. Новинья не понимала, откуда взялся этот панический ужас, она знала только, что должна заставить его замолчать, прежде чем он назовет... Хотя какое доброе дело мог совершить Кано? - Как смеете вы называть меня Новиньей! - крикнула она. - Уже четыре года никто не зовет меня так! В ответ он поднял руку и кончиками пальцев провел по ее щеке. Столько робости было в этом жесте, будто он был подростком. Он напомнил ей Либо, и этого она уже не могла вынести, схватила его руку, отвела и рванулась мимо пего в комнату. - Убирайтесь! - выплюнула она. - И ты тоже, Миро! Сын быстро поднялся с кровати и отступил к двери. По его лицу было видно, что несмотря на все то, что он уже видел в этом доме, ее ярость все еще заставала его врасплох. - Вы ничего от меня не получите! - рявкнула она Голосу. - Я пришел не для того, чтобы забирать у вас, - спокойно ответил он. - И от вас мне тоже ничего не надо! Совсем! Вы для меня ничто! Слышите? Это вы - ничтожество! Ликсо, руина, эстраго - вай фора Д'акви, нано тене дирейто естар ем минья каса! У вас нет права находиться в моем доме! - Нано эрес эстраго, - прошептал он, - эрес соло фекундо, е ву плантар жардин ай. А затем, прежде чем она успела ответить, закрыл дверь и ушел. По правде говоря, ей нечего было бы ответить ему. Его слова полностью ошарашили ее. Она назвала его эстраго, но отвечал он так, будто это о себе она говорила как о пустыне. И она говорила с ним грубо, используя оскорбительно фамильярное tu - "ты" вместо "о сеньор" или более свободного "воче". Так можно разговаривать с ребенком или с собакой. Но когда он ответил ей в той же интонации, с той же фамильярностью - это было совсем другое. "Ты не пустыня, ты плодородная земля, и я посажу в тебе сад". Так мог обратиться поэт к своей возлюбленной или даже муж к жене. "Ты" стало нежным, любовным, а не дерзким. "Как смел он, - прошептала она про себя, касаясь щеки там, где прошла его рука Он очень жесток, я не знала, что Голос может быть таким. Епископ Перегрино совершенно прав. Он опасен - неверный, Антихрист, он вошел запросто в те места моего сердца, которые я оберегала как святыню, куда не пускала никого, никогда. Он наступил на те жалкие побеги, что еще росли на этой каменистой почве. Как жаль, что я не умерла до того, как повстречалась с ним, он уничтожит меня, он наверняка покончит со мной до того, как завершит свой поиск". Потом она услышала, что кто-то плачет. Квара. Конечно, все эти крики разбудили девочку, она всегда очень чутко спала. Новинья уже хотела открыть дверь, выйти и успокоить, утешить ее, но тут поняла, что плач умолк. Мягкий мужской голос напевал какую-то песенку. Язык незнакомый. "Немецкий, - подумала Новинья, - или один из диалектов северного". Что бы слова ни значили, она их не понимала, но знала, кто поет, и чувствовала, что Квара уже успокоилась. Новинья не помнила такого страха, да, с тех пор, как узнала, что Миро собирается стать зенадором, пойти по стопам человека, которого убили свинксы. "Этот человек распутывает сети моей семьи, пытается снова связать нас воедино, но по дороге он раскроет мои секреты. Если он узнает, как умер Пипо, и скажет правду, Миро узнает то, что убьет его. Я больше не собираюсь приносить жертвы свинксам. Они слишком жестокие боги, чтобы я могла поклоняться им". Потом, лежа в постели за закрытой дверью, пытаясь уснуть, она услышала, как в передней смеются Квим и Ольядо вместе с Миро и Элой. Она представила их в освещенной весельем комнате. Новинья погружалась в сон, и во сне не Голос сидел с ее детьми и учил их смеяться, а Либо, снова живой, и все знали, что он ее муж, человек, чьей женой она стала в сердце своем, хоть и отказалась венчаться с ним в Церкви. Даже во сне эта радость была слишком велика, и подушка очень быстро намокла. 9. ВРОЖДЕННЫЙ ДЕФЕКТ Сида: Возбудитель Десколады - не бактерия. Такое впечатление, что он проникает в клетки тела и поселяется там, совсем как митохондрии, он делится, когда делится сама клетка. Тот факт, что он сумел "распространиться" на Новый вид живых существ спустя всего несколько лет после нашего прибытия сюда, показывает, что он очень легко адаптируется. Он наверняка давным-давно захватил всю биосферу Лузитании. Такой эндемик - перманентная инфекция. Густо: Если он постоянная часть всех здешних организмов, это уже не инфекция, Сида, это образ жизни. Сида: Но ведь это не обязательно врожденное - возбудитель может перемещаться. Но ты прав, если это эндемик, тогда все местные организмы, должно быть, отыскали какой-то способ с ним бороться... Густо: Или адаптировались к нему и включили его в свой жизненный цикл. Возможно, они даже нуждаются в нем. Сида: Нуждаются в том, чтобы их гены развязывали, как шнурок на ботинке, а потом снова собирали, как Бог на душу положит? Густо: Возможно, именно поэтому на Лузитании так мало видов живых существ. Десколада обрушилась на них сравнительно недавно, примерно полмиллиона лет назад, и большинство не смогло адаптироваться. Сида: Как жаль, что мы умираем. Густо. Другие ксенобиологи будут по уши завалены работой по адаптации и, наверное, не доберутся до этой проблемы. Густо: Это единственная причина, заставляющая тебя сожалеть о нашей смерти? Владимир Тиаго Гуссман и Екатерина Мария Апаресида до Норте фон Хессе-Гуссман. Неопубликованный диалог, обнаруженный в рабочих записях. Записан за два дня до смерти. Впервые приведен в "Потерянных нитях понимания". Метанаука, "Методологический журнал". 2001:12:12:144-45. Эндер добрался до своего жилища только глубокой ночью и почти до утра пытался понять, что же все-таки произошло в доме семьи Рибейра, особенно после того, как пришла Новинья. Несмотря на ночное бдение, Эндер проснулся рано. Голова его была полна вопросами, на которые следовало отыскать ответ. С ним всегда происходило такое, когда он готовился Говорить о чьей-то смерти. Он не мог ни на мгновение освободиться от того, каким этот мертвый мужчина видел себя сам, от жизни, которую собиралась прожить эта погибшая женщина. В этот раз были и другие причины для беспокойства. Его волновала также и судьба живых. - Конечно, ты влез в это по самые уши, - фыркнула Джейн, когда он попытался объяснить ей свое настроение. - Ты влюбился в Новинью еще до того, как мы покинули Трондхейм. - Возможно, мне и нравилась девушка, но женщина зла и эгоистична. Посмотри, во что превратились ее дети. - И это Голос Тех, Кого Нет? Теперь ты тоже судишь людей по тому, кем они кажутся? - Возможно, я влюбился в Грего. - Ты всегда проникался теплыми чувствами к тем, кто писал на тебя. - А Квара? Все они, даже Миро, мне понравились. - И они любят тебя, Эндер. Он рассмеялся: - Людям всегда кажется, что они любят меня, пока я не начинаю Говорить. Новинья более чувствительна, чем другие, и она возненавидела меня раньше, чем я сказал правду. - В отношении себя ты так же слеп, как и все остальные, Голос, - сказала Джейн. - Обещай, что позволишь мне Говорить о твоей смерти. У меня накопилось много материала. - Держи его при себе, - ответил Эндер. - Ты разбираешься в людях еще хуже, чем я. И он принялся составлять список вопросов. 1. Почему Новинья вообще вышла замуж за Маркано? 2. Почему Маркано ненавидел своих детей? 3. Почему Новинья ненавидит себя? 4. Почему Миро вызвал меня Говорить о смерти Либо? 5. Почему Эла вызвала меня Говорить о смерти отца? 6. Почему Новинья изменила мнение и отменила вызов? 7. Что было непосредственной причиной смерти Маркано? На седьмом вопросе он остановился. Найти ответ будет легко, проблема-то техническая. Значит, с него он и начнет. Доктора, делавшего вскрытие, в городе звали Навьо, что в переводе с португальского означало "корабль". - Это не из-за размеров, - улыбаясь, объяснял он - И не потому, что я приличный пловец. Мое полное имя - Энрике о Навигадор Каронада. И, будьте уверены, я очень рад, что они прозвали меня сокращением от "навигатора", а не от "маленькой пушки". Вы представляете, сколько неприличных шуток мне пришлось бы выслушивать? Его добродушие вовсе не обмануло Эндера. Навьо был добрым католиком и уважал епископа не меньше, чем остальные жители города. Он явно не собирался делиться информацией с Эндером, что, пожалуй, даже поднимало его настроение. - Я могу получить ответы на мои вопросы двумя путями, - спокойно перебил его Эндер. - Могу спросить вас и получить правдивое объяснение. Или подать прошение Звездному Конгрессу, чтобы мне открыли ваши записи. Связь по анзиблю стоит дорого, и, поскольку моя петиция обоснована, а ваше запирательство незаконно, стоимость переговоров будет изъята из и без того тощих фондов вашей колонии. Вместе со штрафом в размере двукратной стоимости переговоров. Пока Эндер говорил, улыбка медленно сползала с лица Навьо. Наконец он холодно сказал: - Конечно, я отвечу вам. - Пожалуйста, никаких "конечно", - отрезал Эндер. - Ваш епископ убедил граждан Милагра объявить неоправданный, ничем не спровоцированный бойкот священнику другой религии, прибывшему сюда по вызову, законно. Вы окажете всем большую услугу, если поставите своих соотечественников в известность, что, если это добродушное молчание будет продолжаться, я попрошу Звездный Конгресс дать мне статус инквизитора. Уверяю вас, моя репутация в Конгрессе очень высока и мою просьбу наверняка удовлетворят. Навьо знал, что это значит. Если Голос станет инквизитором, он получит право отменить католическую лицензию колонии из-за преследований на религиозной почве. Да, это наделает очень много шуму, хотя бы потому, что епископа Перегрино тут же сместят и отправят в Ватикан для церковного расследования. - Но зачем вам устраивать все это? - спросил Навьо. - Вы же знаете, что вас не желают здесь видеть? - Кто-то хотел видеть меня, иначе я бы не прилетел. Я понимаю, вам сейчас очень не нравится этот закон, но, помните, он защищает от преследований и католиков - на тех планетах, где лицензирована другая вера. Навьо побарабанил пальцами по столу. - Какие у вас вопросы, Голос? Задавайте, и покончим с этим. - Ну, для начала достаточно простой. Что стало непосредственной причиной смерти Маркоса Марии Рибейры? - Маркано? - удивился Навьо. - Но вас же никак не могли пригласить Говорить о его смерти, он покинул этот мир всего несколько недель назад... - Меня пригласили Говорить о нескольких смертях, Дон Навьо, и я решил начать с Маркано. Навьо дернул уголком рта. - А если мне потребуются доказательства? Джейн шепнула Эндеру на ухо: - Давай ошарашим этого зануду. Мгновенно терминал Навьо ожил, на экране появилась копия документа, а самый серьезный и грозный из голосов Джейн объявил: "Эндрю Виггин, Голос Тех, Кого Нет, принял приглашение открыть правду о жизни и смерти Маркоса Марии Рибейры, жителя города Милагра, Колония Лузитания". Оглушительное впечатление на Навьо произвел не сам документ. Скорее то, что он, доктор, еще не послал запроса и даже не прикасался к терминалу. Навьо сразу понял, что его компьютер включили через жемчужину, болтающуюся в ухе Голоса, но это значило, что Голос прикрывают программы очень высокого уровня. Ни один из жителей Лузитании, даже сама мэр Босквинья, не обладал достаточной властью, чтобы проделать такой номер. "Кем бы ни был этот чертов Голос, он слишком крупная рыба для нашего епископа". - Да ладно, - заставил себя рассмеяться Навьо. Теперь он вдруг вспомнил о своем добродушном и дружелюбном характере. - Я все равно собирался помочь вам. Паранойя, овладевшая епископом, не успела еще распространиться на весь Милагр. Эндер улыбнулся ему в ответ, делая вид, что принимает это лицемерие за чистую монету. - Маркос Рибейра умер от врожденной болезни. - Доктор протарахтел длинное, псевдолатинское название. - Вы о ней никогда не слышали, потому что это штука редкая и передается только через гены. В большинстве случаев начинается в зрелом возрасте и выражается в том, что постепенно все экзокринные и эндокринные железы отмирают и заменяются жировыми отложениями. В переводе на человеческий язык это значит, что мало-помалу щитовидка, поджелудочная железа, печень, селезенка, половые железы и так далее превращаются в скопление жировых клеток. - Всегда смертельно? Необратимо? - О да. По правде говоря, Маркано протянул лет на десять дольше, чем следовало. Ну, его случай вообще из ряда вон по нескольким показателям. Во всех иных зафиксированных медициной случаях (правда, их не так уж много) болезнь первым делом разрушала половые железы, в итоге - стерильность и в большинстве случаев импотенция. У Маркано Рибейры шестеро здоровых детей, очевидно, его половые железы пострадали последними. Однако, когда и их прихватило, процесс пошел на удивление быстро. При вскрытии я обнаружил, что там не осталось ничего, кроме жира, тогда как печень и щитовидка были поглощены не полностью. - Что именно убило его? - Гипофиз разложился полностью. Не выделялся адреналин. Маркано был просто ходячим мертвецом. Просто свалился однажды в баре посреди какой-то непристойной песенки. Я так слышал. Как всегда, разум Эндера механически искал противоречия в объяснении. - Как передается заболевание, если жертва почти сразу становится стерильной? - Обычно по боковым линиям. Один ребенок, допустим, умирает, у его братьев и сестер - никаких внешних признаков заболевания, но они передают склонность своим детям. И естественно, мы боялись, что дети Маркано унаследуют его дефектные гены. - Вы протестировали их? - Никаких генетических деформаций. И все время, пока я делал анализ, Дона Иванова заглядывала в пробирки через мое плечо. Проверка показала, что все чисты, ничего страшного. Компьютер гарантирует - шлеп, шлеп, шлеп - только так. - Ни у кого? Даже рецессивных тенденций? - Грассас а Деус, - ответил доктор, - кто бы согласился вступать с ними в брак, если б у них были отравленные гены? Кстати, я совершенно не представляю, как мы пропустили Маркано. Ну, не заметили, что он болен. - Что, проводите регулярные генетические тесты? - Да нет, все совсем не так. Но примерно лет тридцать назад у нас тут была страшная эпидемия. Родители Доны Ивановы, Венерадо Густо и Венерада Сида, сделали генетический анализ, проверили всех: мужчин, женщин и детей колонии. Таким путем они искали лекарство. И нашли. В ходе исследования они просто должны были напороться на этот самый дефект, ну, как я обнаружил его, когда умер Маркано. Я в жизни не слыхал о такой пакости, но в банке памяти компьютера хранилась справка. - Так ос Венерадос не знали, что он болен? - Очевидно, нет. Иначе бы они рассказали Маркано. Да и если бы не сказали, Иванова сама обнаружила бы в их записях. - Может быть, так и вышло. Навьо расхохотался. - Невозможно. Невероятно. Ни одна женщина в здравом уме не согласится рожать детей от человека с такой болезнью. Последние годы Маркано, должно быть, жил как в аду. Вы не пожелаете такого собственным детям. Нет, Дона Иванова довольно эксцентричная особа, но не сумасшедшая. Джейн получила массу удовольствия. Когда Эндер вернулся домой, она включила компьютер и вывела свое лицо на терминал, просто чтобы посмеяться вволю. - Ну что еще он мог делать, - сказал Эндер, - посреди общины добрых католиков, да еще имея дело с биолоджистой - одной из самых уважаемых женщин города, ему и в голову прийти не могло, для них же это базовые вещи. - Не извиняйся за него, - ответила Джейн. - Я и не рассчитываю, что ваши водянистые мозги способны управляться с логикой. Но почему бы мне не посмеяться немного? - В каком-то смысле это очень мило с его стороны, - заметил Эндер. - Он согласен верить в то, что болезнь Маркано пошла иным курсом, чем во всех остальных зафиксированных случаях, что по какой-то причине родители Новиньи не обнаружили болезнь Маркано и она вышла за него, так и не зная об этом. Он верит. А Лезвие Оккама требует, чтобы мы брали простейшее объяснение. Болезнь Маркано шла, как у всех: половые железы номером первым, и детей зачал кто-то другой. Неудивительно, что Маркано так злился. Каждый из его шестерых детей своим видом напоминал ему, что его жена спит с другим мужчиной. Возможно, это с самого начала было частью договора - то, что она не останется ему верна. Но шестеро детей - это немножко чересчур. - Великолепные противоречия жизни истинно верующих, - улыбнулась Джейн. - Жена сознательно изменяет мужу, но даже помыслить не смеет о противозачаточных средствах. - Ты пробежалась по генетическим раскладкам детей, чтобы найти, кто может быть отцом? - Ты хочешь сказать, что еще не догадался? - Догадался, но хочу быть уверен, что медицина не опровергает. Понимаешь, ответ слишком очевиден. - Естественно, это Либо. Вот пес! Шестеро детей от Новиньи и еще четверо от собственной жены. - А вот чего я совсем не понимаю, - сказал Эндер, - это почему Новинья не вышла за него замуж с самого начала. Это же полная бессмыслица - выходить замуж за человека, которого она, очевидно, презирает, о чьей болезни точно осведомлена, а затем - вперед, рожать детей тому мужчине, которого любила всю жизнь. - Пути человеческой мысли извилисты и запутанны. И извращены, - пропела Джейн. - Пиноккио был таким поленом, когда пожелал стать настоящим мальчиком. С деревянной головой он жил бы куда веселее. Миро осторожно пробирался через лес. Иногда он узнавал деревья, мимо которых шел, или ему казалось, что узнавал, - тут ни один человек не мог сравниться со свинксами, они знали по именам все деревья в лесу. По, впрочем, люди не поклонялись деревьям, не считали их своими предками. Миро сознательно выбрал самый длинный путь к поляне, где стояло жилище свинксов. Когда Либо принял Миро вторым подмастерьем и поставил его работать вместе с собственной дочерью, Квандой, он объяснил, что не должно быть четкой тропинки, ведущей из Милагра к поляне свинксов. Ведь возможно, предупредил его Либо, что когда-нибудь между людьми и свинксами вспыхнет конфликт, нельзя оставлять дорогу, по которой могут пройти погромщики. Потому сегодня Миро шел по дальнему, высокому берегу ручья. И естественно, скоро из лесу вынырнул свинкс. Наблюдатель. Много лет назад Либо вычислил, что где-то в том направлении находится поселение самок-свинксов, "жен". И самцы всегда приглядывали за зенадорес, если они заходили в лес слишком далеко. По настоянию Либо, Миро никогда не пытался исследовать запретную сторону. Его любопытство сразу же угасало, стоило ему вспомнить, как выглядело тело Либо, когда они с Квандой его нашли. Либо еще жил, он даже оставался в сознании - глаза открыты... Миро и Кванда опустились на колени с обеих сторон, хотели освободить его забрызганные кровью руки... "Либо, твое сердце, вырванное из груди, все еще пыталось гнать кровь по венам. Если бы ты только мог заговорить с нами, одно только слово - почему они убили тебя..." Берег стал пологим. Миро пересек ручей, прыгая по скользким, покрытым мохом камням. Через несколько минут он почти добрался до места - чуть впереди деревья расступались, образуя поляну. Кванда уже на месте - учит свинксов собирать сливки с молока кабры и готовить какой-то аналог масла. Последние семь недель она экспериментировала с процессом, и наконец у нее что-то начало получаться. Все прошло бы значительно легче, если б она могла попросить помощи у Новиньи или Элы - они обе знали о химических особенностях молока кабры куда больше, чем зенадорес, - по, к сожалению, сотрудничество с биолоджистас невозможно. Еще тридцать лет назад ос Венерадос обнаружили, что молоко кабры не содержит питательных веществ, которые мог бы усвоить человек. А потому совершенно очевидно, что проблемы хранения молока или изготовления молочных продуктов могут интересовать только свинксов. А Миро и Кванда не могли рисковать, нельзя было допустить, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что они всерьез изменили образ жизни пеквенинос. Младшие свинксы охотно взялись сбивать масло. Они плясали на бурдюках, сделанных из шкур тех же самых кабр, и распевали бессмысленную песенку, смешивая слова звездного, португальского и двух собственных языков в развеселую кашу. Миро попытался рассортировать языки. Он, конечно, узнал мужской язык, поймал несколько обрывков на языке отцов - так они называли то наречие, на котором разговаривали со своими деревьями-тотемами. Миро распознал его только по звучанию. Даже Либо не мог перевести ни слова. Язык, казалось, состоял из одних ме, бе, ге, причем разницу между гласными определить было невозможно. Свинксы, следившие за Миро в лесу, тоже вынырнули на поляну и приветствовали своих собратьев долгим, ухающим криком. Танец продолжался, а вот песня немедленно замолкла. Мандачува отделился от группы свинксов, столпившейся вокруг Кванды, и двинулся на край поляны, навстречу Миро. - Привет, Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением. Это был дословный перевод имени Миро на звездный. Мандачуве нравилось переводить имена со звездного на португальский и обратно, хотя Миро и Кванда тысячу раз объясняли, что их имена на самом деле ничего не означают и то, что они звучат как настоящие слова, просто совпадение. Но Мандачува, как и многие другие свинксы, любил лингвистические игры, а потому Миро плюнул и начал откликаться на "Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением", так же как и Кванда терпеливо отзывалась на "Вага". Это португальское слово значило "чудо", "чудо" на звездном "вандер", а "вандер" звучит почти как Кианда. Мандачува оставался для них загадкой. Самый старый среди свинксов. Пипо знал его и писал, что он обладает среди своего племени наибольшим авторитетом. Либо, по всей видимости, тоже считал его лидером. Разве его имя не было искажением португальского сленгового словечка, означавшего "хозяин", "босс"? Но Миро и Кванде казалось, что Мандачува наименее влиятельный и уважаемый свинкс поселения. Никто не советовался с ним ни по какому поводу, он был единственным, у кого всегда находилось время на беседы с зенадорес, ему почти не поручали важной работы. И тем не менее именно он поставлял большую часть информации. Миро никак не мог понять почему: потерял ли свинкс статус из-за слишком тесного общения с людьми или стремился поделиться сведениями, поднять себя в глазах людей, чтобы компенсировать низкий статус среди сородичей. Впрочем, это не имело значения. Миро нравился Мандачува. Он считал старого свинкса своим другом. - Что, женщина заставила вас есть это дурно пахнущее месиво? - спросил Миро. - Она говорит, что это жуткие помои. Еще бы, даже маленькие кабры кричат от омерзения, когда им приходится сосать вымя. - Мандачува хихикнул. - Если вы преподнесете все это в подарок вашим женщинам, они больше никогда не заговорят с вами. - И все же мы должны, мы должны, - вздохнул Мандачува. - Они все хотят видеть, масиос долгоносые. Ах да, это постоянное недоразумение с женским полом. Иногда свинксы говорят о них с искренним и глубоким уважением, даже, пожалуй, с восхищением, обожанием, как о божествах. И тут же кто-нибудь обзывает их масиос - червями, обитающими на ветвях деревьев, или говорит еще какую-нибудь грубость. Зенадорес даже не могут спрашивать о них, свинксы все равно никогда не отвечают на вопросы о своих самках. Было время, и довольно долгое, когда свинксы и вовсе не упоминали, что самки существуют. Либо всегда очень смутно намекал, что перемена как-то связана со смертью Пипо. До его гибели разговоры о самках были табу (разве что случайное почтительное упоминание в особо торжественные минуты), а после свинксы даже стали повторять при зенадорес свои издевательские меланхолические шуточки о "женах". И все равно люди никак не могли получить ответа на любой прямой вопрос о женщинах. Свинксы все время напоминали, что это их не касается. Из группы, окружавшей Кванду, послышался свист. Мандачува схватил Миро за рукав и потянул туда. - Стрела хочет поговорить с тобой. Миро подошел и сел рядом с Квандой. Она даже не взглянула на него. Они уже давно усвоили, что прямой разговор между мужчиной и женщиной, даже людьми, повергает свинксов в состояние острого беспокойства. Им неловко, неудобно, значит, этого следует избегать. Они разговаривали с Квандой, когда та приходила одна, но стоило появиться Миро, как свинксы прекращали говорить с ней и понимать ее слова. Порой Миро просто с ума сходил от того, что даже подмигнуть ей не мог при пеквенинос. Он чувствовал ее тело, она излучала тепло, словно небольшая звезда. - Мой друг, - сказал Стрела. - Я должен попросить тебя об огромной услуге. Миро почувствовал, как напряглась Кванда. Свинксы не часто просили людей о чем-либо, и просьба почти наверняка означала неприятности. - Ты выслушаешь меня? Миро медленно кивнул. - Да. Но помни, среди людей я ничто, у меня нет власти. Либо обнаружил, что свинксов совершенно не смущает мысль о том, что люди послали разговаривать с ними тех, кто не обладает властью. А теория о ничтожестве помогала объяснить свинксам, почему зенадорес не могут делать того или другого, не называя подлинной причины. - Эта просьба исходит не от нас, она рождена не в наших глупых беседах у вечернего костра. - Как жаль, что я не могу разделить ту мудрость, которую вы называете глупостью, - ответил Миро. Он всегда так говорил. - Это Корнерой из своего дерева обратился к нам. Миро вздохнул. Он испытывал к религии свинксов примерно такие же чувства, что и к католицизму собственных сородичей. В обоих случаях делал вид, что искренне верит даже в очевидные глупости. Когда у свинксов появлялась какая-то особенно дерзкая и трудноперевариваемая идея, они всегда приписывали ее одному из деревьев-предков. В последние несколько лет - это началось почти сразу после смерти Либо - они стали выделять Корнероя и объявлять его источником самых оглушительных предположений. Ирония судьбы - свинкс, казненный за мятеж, играл теперь важную роль в системе поклонения деревьям. И все же Миро ответил, как учил его Либо: - Мы уважаем и почитаем Корнероя, поскольку вы чтите его. - Мы должны получить металл. Миро закрыл глаза. "А мы-то считали, что наша политика - никогда не использовать предметы из металла при свинксах - работает на все сто. Наверняка у свинксов есть свои наблюдатели, которые следят за людьми с какой-нибудь возвышенности недалеко от ограды". - А зачем вам металл? - осторожно спросил он. - Когда челнок, который привез Голос Тех, Кого Нет, спускался вниз, он выделял много тепла, пламя было много жарче наших костров. И все-таки челнок не растаял и не сгорел. - Это вовсе не металл. Там стоит пластиковый щит, он поглощает тепло. - Возможно, он помогает, но сердце машины все же сделано из металла. И во всех ваших механизмах, всюду, где вы используете огонь и тепло, чтобы получить движение, есть металл. Мы никогда не сможем зажигать огни, подобные вашим, если у нас не будет такого металла. - Я не могу, - сказал Миро. - Значит, мы приговорены всегда быть варелез и так и не стать раман? Ох, Кванда, зачем ты только объяснила им демосфеновскую Иерархию Исключения! - Нет, вы не приговорены. Все, что мы давали вам до сих пор, мы делали из вещей, растущих или живущих в вашем собственном мире, ну, как кабры. И все равно, если откроется то, что мы сделали, нас увезут из этого мира, сошлют, запретят встречаться с вами. Совсем. - Те металлы, которые используете вы, люди, тоже принадлежат нашему миру. Мы видели, как ваши шахтеры добывали их из земли далеко на юге отсюда. Миро решил запомнить эту фразу и потом разобраться. Не было таких холмов за оградой, с которых можно было бы увидеть шахты. Следовательно, свинксы нашли какой-то способ перебираться через ограду. - Да, металл добывают из земли, но в особенных местах, а я не знаю, как находить их. И даже если вы выкопаете его, он будет смешан с другими веществами. Нам приходится очищать и переделывать его, а это очень сложный процесс. И каждый кусок металла, добытый из земли, записывается Даже если мы дадим вам всего одно орудие - отвертку или мастерок каменщика, - люди обнаружат нехватку и станут искать. Никому не интересно, куда девается молоко кабр. Стрела пристально глядел на него. Миро не отвел глаз. - Мы подумаем об этом, - ответил Стрела и протянул руку к другому свинксу по имени Календарь. Тот положил на его ладонь три стрелы. - Посмотри. Хороши? Отлично сделаны, как и все, что выходило из рук Стрелы. Прямые, хорошо оперенные. Наконечник интересный, не обсидиан. - Кость кабры, - сказал Миро. - Пользуемся каброй, чтобы убивать кабру. - Свинкс вернул стрелы Календарю. Потом поднялся и отошел. Календарь держал тонкие деревянные стрелы на вытянутых руках и пел им что-то на языке отцов Миро узнал песню, хотя и не понимал слов. Мандачува когда-то объяснил ему, что это молитва. В ней свинксы просят мертвое дерево простить их за то, что они пользуются инструментами, сделанными не из древесины. В противном случае, говорил он, деревья могут подумать, что малыши разлюбили их Религия. Миро вздохнул. Календарь унес стрелы, а его место занял молодой свинкс по имени Человек, который подошел и уселся перед Миро, держа в руках предмет, завернутый в листья. Он осторожно положил его наземь и развернул. Экземпляры "Королевы Улья" и "Гегемона". Миро принес их свинксам несколько лет назад. Тогда возник небольшой спор между Миро и Квандой. Это Кванда заговорила со свинксами о религии. Впрочем, она не виновата. Мандачува спросил ее: "Как можете вы, люди, жить без деревьев?" Она поняла вопрос. Он, естественно, говорил не о лесс, а о богах. "У нас тоже есть Бог. Человек, который умер, но все-таки жив", - объяснила она. "Только один? И где он живет теперь?" - "Никто не знает". - "Тогда какой вам от него прок? Как вы говорите с ним?" - "В наших сердцах. Он живет в наших сердцах". Свинксы пришли в полное недоумение. Либо потом долго смеялся и говорил: - Вы видите? Для них наша утонченная теология - собрание предрассудков. Живет в наших сердцах, ну как же! Что же это за религия. А своих богов они могут видеть, касаться... - Забираться на них и стряхивать масиос, - вставила Кванда. - Я уж не говорю о том, что им наверняка пришлось срубить парочку, чтобы построить большую хижину. - Срубить? Срубить дерево? Не имея каменных или металлически