динение. Вот теперь Эндер его узнал. - Петер, - прошептал он. Его брат, его враг с самого детства... Сейчас он был в том возрасте, когда стал Гегемоном. Образ, показываемый через каждое видео; именно тогда Петер так все организовал, что после своей великой победы Эндер не мог возвратиться на Землю. - А я думал, что уже никогда тебя не увижу, - признался Эндер. - Ты ведь так давно умер. - Никогда не верь в сплетни о моей смерти, - ответил ему на это Петер. - У меня жизней как у кошки. И столько же клыков, когтей, и такой же миленький, уютный характер. - Откуда ты тут взялся? - Они должны были родиться из образцов, хранящихся в твоих мыслях, Эндер, - вмешался Миро. - Ты же ведь знал их. - Ну конечно. Но вот почему? Мы должны принести сюда наше собственное зачатие. Образец, согласно которому познаем самих себя. - Точно, Эндер? - спросил Петер. - В таком случае, ты у нас совершенно исключительный тип. Личность настолько сложная, что необходимо два человека, чтобы ее охватить. - В тебе нет ни единой моей частицы. - Пускай так и остается, - съязвил тот. - Я люблю девчонок, а не грязных стариканов. - Я не желаю тебя, - заявил Эндер. - А меня никто не желал. Хотели тебя. Но получили меня, правда? И вот я попал прямо сюда. Ты думаешь, мне не известна моя истинная история? Ты, и эта твоя лживая книжонка, "Гегемон". Такая вся умная и наполненная пониманием. Про то, как Петер Виггин размяк на старости лет. Как он сделался мудрым и справедливым повелителем. Во, смех! Говорящий за Мертвых, как же. Ведь все время, когда ее писал, ты знал правду. Посмертно ты смыл кровь с моих рук, прекрасно зная, что при жизни мне хотелось ходить в крови по колено. - Успокойся, - вмешалась Валентина. - В "Гегемоне" он написал правду. - Все так же его защищаешь, ангелочек? - Нет! - крикнул Эндер. - Я же покончил с тобой, Петер. Убрал тебя из собственной жизни. Вот уже три тысячи лет ты не существуешь. - Можешь удирать, но укрыться не удастся. - Эндер! Эндер! Перестань! Тот оглянулся. Это кричала Эля. - Не знаю, что здесь происходит, но перестань! У нас осталось буквально пара минут. Помоги мне с тестами. Эля была права. Чтобы не происходило с новым телом Миро, с появлением Петера и Валентины - самым главным была десколада. Удалось ли Эле ее преобразовать? Создала ли она реколаду? И еще вирус для обитателей Дао? Если Миро удалось воспроизвести свое тело, а Эндер каким-то образом призвал упырей из прошлого да еще и дал им тела, то возможно... ведь на самом деле, возможно... что пробирки Эли сейчас содержали те самые вирусы, образцы которых она держала в памяти. - Помоги мне, - шепнула Эля. Эндер и Миро - новый Миро, с сильными, крепкими руками - взяли у нее пробирки и начали испытания. Это были негативные тесты: если брошенные в пробирки бактерии, водоросли и небольшие червячки в течение нескольких минут не изменятся, то в растворе десколады нет. Поскольку же он буквально кишел вирусами, когда они входили на борт, это и будет доказательством того, что произошло нечто, ее нейтрализовавшее. По возвращению они смогут проверить, на самом ли деле это реколада или только мертвые или не обладающие активностью вирусы десколады. Ни червяки, ни водоросли, ни бактерии не изменились. Во время предварительных тестов на Лузитании, раствор, содержащий бактерии, в присутствии десколады менял свой цвет с голубого на желтый. Теперь же он оставался голубым. На Лузитании червячки быстро погибали, выплывая на поверхность серыми хлопьями. Теперь же они живо передвигались, сохраняя свою красновато-коричневую окраску, которая для них обозначала жизнь. Водоросли, вместо того, чтобы распадаться и бесследно растворяться, все еще сохраняли форму тонких ниточек и полосок. - Удалось, - подтвердил Эндер. - По крайней мере, имеется надежда, - ответила ему Эля. - Садитесь, - предложил Миро. - Если все закончено, Джейн отправит нас назад. Эндер уселся на свое место. Он глянул на то сидение, которое ранее занимал Миро. Старое, искалеченное тело уже не походило на человеческое: оно постоянно скрашивалось, его фрагменты то рассыпались пылью, то стекали жидкостью. Распалась даже одежда. - Оно уже не является частью моего образца, - объяснил Миро. - Ничто уже не поддерживает его в целости. - А что с ними? - спросил Эндер. - Почему не распадаются они? - А ты сам? - передразнивая, спросил у него Петер. - Почему ты не распадаешься? Ведь ты уже никому не нужен. Ты, уставший, старый пердун, который даже не смог удержать возле себя женщину. Ты даже ребенка не завел, жалкий евнух. Уступи место истинному мужчине. Впрочем, ты никогда не был нужным. Все, чего ты достиг, я бы сделал гораздо лучше, а то, чего достиг я, ты бы никогда не смог. Эндер спрятал лицо в ладонях. Такого завершения он не представлял даже в самых кошмарных снах. Понятно, он знал, что они отправляются туда, где разум обладает силой творения. Только ему никогда не приходило в голову, что где-то там все еще существует Петер. Он верил, что давным-давно уже избавился от старинной ненависти. И Валентина... Почему он создал вторую Валентину? Такую молодую, идеальную, милую и прекрасную? Настоящая Валентина ждет на Лузитании. Что она подумает, увидав, кого он создал силой собственной мысли? Может ей и будет приятно, что она столь близка его сердцу; только ведь поймет, что он ценит ее такой, какой она была когда-то, а не такую, как сейчас. Как только люк откроется, как только Эндер вновь поставит ноги на почве Лузитании, будут открыты самые мрачные и самые светлые секреты его сердца. - Рассыпьтесь, - сказал он им. - Растворитесь. - Ты первый, старик, - возразил ему Петер. - Твоя жизнь уже закончилась, а моя только-только начинается. В первый раз пришлось пробовать с Землей, одной мизерной планеткой... Это было столь же легко, как сейчас прибить тебя голыми руками. Если бы захотел, то свернул бы твою тоненькую шейку как цыпленку. - Только попробуй, - шепнул Эндер. - Я уже не перепуганный маленький пацан. - Но и не противник мне. Никогда им не был, и никогда не станешь. Слишком много в тебе жалости. Ты как Валентина. Отступаешь перед тем, что нужно сделать. Ты слабый и гнилой. Тебя легко уничтожить... Неожиданный проблеск света. Что это значит? Неужто все-таки смерть в пространстве Снаружи? Или Джейн утратила образец? Или мы взорвались, или упали на солнце?.. Нет. Это открылась дверь. Это свет лузитанского утра, разогнавший полумрак внутри кабины. - Вы выходите? - крикнул Грего. Он сунул голову вовнутрь. - Или... И вот тут он увидал. Эндер следил за тем, как он молча считает. - Nossa Senhora, - шепнул Грего. - Откуда, черт подери, они тут взялись? - Из сумасшедшей головки Эндера, - объяснил ему Петер. - Из давних и приятных воспоминаний, - возразила ему новая Валентина. - Лучше помогите мне с вирусами, - бросила Эля. Эндер протянул руку за пробирками, но она передала их Миро. Ничего не объясняла, просто отвела взгляд. Эндер понял. Уж слишком странным было то, что произошло с ним Снаружи. Кем бы ни были Петер и молодая, новая Валентина - они не имеют права на существование. Сотворение нового тела Миро имело смысл, хотя вид старого, распадающегося был ужасен. Эля столь тщательно сфокусировала собственные мысли, что не создала ничего, помимо содержимого взятых специально для этой цели пробирок. Зато Эндер выкопал из себя двух людей, обоих невыносимых, пускай каждый по своему. Новая Валентина, поскольку она была издевкой над настоящей, наверняка ожидающей возле корабля. И Петер, уже начавший свои издевки, одновременно опасные и внушающие. - Джейн, - шепнул Эндер. - Ты со мной? - Да, - ответила та. - Все видела? - Да. - И что-нибудь понимаешь? - Я ужасно устала. Никогда еще не испытывала усталости. Никогда еще не делала чего-то столь трудного. Это требовало... всего моего внимания одновременно. И еще два дополнительных тела. Эндер, мне пришлось ввести их в образец... даже не знаю, как мне это удалось. - Мне этого не хотелось. Джейн не отвечала. - Так ты выходишь или нет? - спросил Петер. - Все остальные уже ждут перед дверью. С этими своими анализами мочи в пробирках. - Я боюсь, Эндер, - призналась молодая Валентина. - Даже не знаю, что мне теперь делать. - Я тоже не знаю, - заверил ее Эндер. - Да простит мне Господь, если это доставит тебе боль. Я бы никогда не перенес тебя сюда, чтобы сделать больно. - Я знаю. - Ну нет, - опять съязвил Петер. - Наш дорогой старый Эндер создает собственными мыслями привлекательную девушку, выглядящую точно так же, как его сестра в молодости. Ха, Эндер, старик... есть ли у твоей распущенности хоть какие-нибудь рамки? - Только лишь совершенно больной мыслями мог бы подумать что-либо подобное, - буркнул Эндер. А Петер все смеялся и смеялся. Эндер взял новую Валентину за руку и провел ее к выходу. Он чувствовал, как ее ладонь дрожит и покрывается потом. Она казалась такой реальной. Она и была реальной. И все же, как только встал в двери, увидал настоящую Валентину: постаревшую, но, тем не менее, красивую, грациозную женщину, которую знал и любил все эти долгие годы. Свою настоящую сестру, такую же любимую, как второе "я". Что делала в моем разуме эта девушка? Было ясно, что Грего с Элей уже выдали достаточно, чтобы люди знали, что произошло нечто необыкновенное. Когда же Миро вышел из корабля, сильный и здоровый, со своей великолепной, разборчивой речью и такой радостный, как будто хотел запеть, раздался изумленный гул. Чудо! Чудеса происходили там, куда добрался их корабль! Зато появление Эндера вызвало тишину. Немногие с первого взгляда поняли, что сопровождающая его девушка - это Валентина давних лет, ведь никто ее такой не знал, кроме самой Валентины. И никто, помимо той же Валентины, не узнал, видимо, Петера Виггина в этом молодом, полном юношеского задора мужчине. Портреты в учебниках истории чаще всего делались с голографических изображений, снятых в поздний период жизни, когда такая дешевая и простая голография только добывала популярность. Но Валентина знала. Эндер встал у люка, рядом молодая Валентина, сразу же за ними шел Петер - и Валентина узнала их двоих. Она выступила вперед, оставив Якта за спиной, и встала перед Эндером. - Эндер, - только и сказала она. - Дорогой мой бедняга, что же ты создал, попав в место, где все, что только не пожелаешь, превращается в реальность? - Она протянула руку, чтобы прикоснуться к щеке молоденькой копии самой себя. - Я никогда не была такой красивой, Эндер. Она же совершенна. Она все то, чем я желала быть, но не могла. - А увидав меня, Валь, мой милый и дорогой Демосфен, ты разве не радуешься? - Петер втиснулся между Эндером и молодой Валентиной. - Обо мне ты тоже сохранила столь чувствительные воспоминания? Лично я рад нашей встрече. Ты прекрасно пользовалась той фигурой, которую я для тебя сотворил. Демосфен. Я тебя создал, а ты мне даже спасибо не сказала. - Спасибо, Петер, - шепнула Валентина. Еще раз она глянула на молодую себя. - И что ты с ними сделаешь? - Что сделает с нами? - ошарашено спросил Петер. - Мы ему не принадлежим, чтобы он еще что-то с нами делал. Возможно, что он меня и призвал к жизни, только теперь я решаю за себя сам. Как и всегда. Валентина повернулась к собравшимся, до сих пор еще ошеломленных необычностью происходящего. Ведь они же собственными глазами видали, как в корабль входили три человека; видели, как корабль исчез, как он появился минут через пять точно на том же месте... И вместо трех, из него вышло пять человек, в том числе - два совершенно чужих. Так что ничего удивительного, что они еще не могли прийти в себя. Только сегодня объяснений им дождаться не пришлось. За исключением одного вопроса, самого важного из всех. - Эля уже отнесла анализы в лабораторию? - спросила Валентина. - Пойдемте отсюда. Проверим, что она привезла нам из Снаружи. 17. ДЕТИ ЭНДЕРА Бедный Эндер. Теперь его кошмары бегают вокруг него на собственных ногах. Хоть и очень странным образом, но теперь у него, в конце концов, появились дети. Ведь это ты призываешь aiea из хаоса. Как мог он отыскать души для этих двоих? А почему ты считаешь, что он их отыскал? Они ходят, говорят. Тот, кто называется Петером, был у тебя и разговаривал, правда? Никогда еще не видал столь самовлюбленного и надменного человека. А как ты считаешь, каким образом появился он на свет, уже зная язык отцовских деревьев? Не знаю. Его создал Эндер. Почему бы ему не создать его уже с этим знанием? Эндер создает их все время, час за часом. Мы заметили в нем образец. Сам он может этого и не понимать, но нет никакой разницы между ним и этими двоими. Все так, другие тела, но, тем не менее, они являются его частями. Что бы они ни делали, что бы ни говорили, это говорит и действует aiea Эндера. А сам он об этом знает? Сомневаемся. Ты ему скажешь? Нет, пока он не спросит сам. И как ты считаешь, когда это произойдет? Когда и сам уже будет знать ответ. Пришел последний день испытаний реколады. Слухи об успехе уже добрались до всех жителей колонии. Эндер верил, что и до pequeninos. Ассистент Эли, которого звали Стекло, вызвался стать объектом для опытов. Уже три дня жил он в том самом стерильном помещении, в котором пожертвовал собой Садовник. Но на сей раз десколаду в его теле заменила убийственная для вирусов бактерия, которую он сам помогал Эле произвести. И на сей раз все те функции, которые до сих пор исполнялись десколадой, были переданы вирусу реколады. А он действовал идеально. Стекло не испытывал каких-либо неприятных ощущений. Чтобы признать реколаде окончательный успех, оставалось всего одно испытание. За час до последнего испытания Эндер со своим абсурдным кортежем, состоящим из Петера и молодой Валь встретился с Кварой и Грего в камере последнего. - Pequeninos выразили свое согласие, - сообщил он. - Они рискнут убрать десколаду и заменить ее реколадой после испытаний только на одном Стекло. - Я этому не удивляюсь, - отрезала Квара. - А вот я удивляюсь, - влез в разговор Петер. - Видимо, свинксы, как вид, закодировали внутри себя инстинкт самоубийства. Эндер вздохнул. Он уже не был маленьким, перепуганным мальчиком, да и Петер уже не был старшим, более крупным и сильным братом. Но в сердце Эндера все так же не оставалось чувства любви к этому двойнику его брата, каким-то непонятным образом сотворенному в Снаружи. Петер представлял все его детские страхи и ненависть. Нынешнее же его присутствие сама по себе была невыносимой и доводила до отчаяния. - Что ты имеешь в виду? - удивился Грего. - Если бы pequeninos не согласились, то с десколадой они были бы чрезвычайно опасны. Человечество не позволило бы им выжить. - Ну естественно, - усмехнулся Петер. - Наш физик сделался экспертом в стратегии. - Петер хочет сказать, - объяснил Эндер, - что если бы это он правил pequeninos... а он этого несомненно желал бы... то никогда бы по собственной воле от десколады не отказался бы. До тех пор, пока бы не выторговал от человечества чего-нибудь взамен. - Вот это да! - свистнул Петер. - Наш постаревший вундеркинд еще сохранил какую-то искорку ума, - воскликнул Петер. - Зачем они отказываются от единственного оружия, которого человечество имеет все причины опасаться? Приближается Лузитанский Флот, который все так же тащит с собой Малого Доктора. Так почему же они не приказывают этому вот Эндрю сесть в его волшебную кастрюлю, полететь навстречу флоту и продиктовать свои условия? - Потому что меня бы прибили как муху, - ответил на это Эндер. - Pequeninos же делают так, поскольку это правильно, честно и благородно. Впоследствии я объясню тебе значение этих слов. - Они мне известны. И я знаю, что эти слова означают. - Правда? - с изумлением произнесла молодая Валь. Ее голос, как и всегда, застал всех врасплох: нежный, спокойный, и все же перебивший беседу. Эндер помнил, что Валентина всегда была такой. Никогда она не повышала голоса, и все же ее нельзя было не слушать. - Правильно. Честно. Благородно, - повторил Петер. В его устах слова звучали просто отвратительно. - Либо особа, которая так говорит, верит в эти понятия, либо нет. Если нет, то они означают, что за моей спиной стоит его сторонник с ножом в руке. Если же верит, это означает, что победа будет за мной. - Я тебе скажу, что это означает, - вмешалась в разговор Квара. - Это означает, что следует поздравить pequeninos... и нас самих тоже... с уничтожением разумной расы, которая, возможно, нигде во вселенной больше и не существует. - Не следует обманываться, - буркнул Петер. - Вы все такие уверенные, что десколада - это искусственный вирус. Только ведь никто не рассмотрел другой возможности: что более примитивная, менее сопротивляющаяся версия десколады родилась естественным образом. И только лишь потом преобразовалась в свою нынешнюю форму. Может она и искусственный вирус, только вот кто его создал? Теперь же мы ее убиваем, даже не попытавшись установить контакт. Петер усмехнулся сначала ей, затем Эндеру. - Я удивлен, что это воплощение совестливости родилось не от твоей крови. У нее точно такой же бзик на почве чувства вины как у тебя или у Валь. Эндер проигнорировал его и попытался ответить Кваре. - Это правда, мы ее убиваем. Потому что больше ждать не можем. Десколада пытается нас уничтожить, и у нас нет времени тянуть. Если бы оно у нас было, мы бы пытались. - Понимать то я понимаю, - согласилась Квара. - Сама ведь помогала. Только меня на блевоту тянет от всех этих слов, какие храбрые pequeninos. Ведь ради спасения собственной шкуры они принимают участие в ксеноциде. - Либо мы, либо они, деточка, - заявил Петер. - Либо мы, либо они. - Ты даже понятия не имеешь, - признался Эндер, - как мне стыдно слышать из его уст собственные аргументы. Петер рассмеялся. - Эндрю притворяется, будто меня не любит, - объяснил он. - Только это все ложь. Он мною восхищается. Чтит. И так было всегда. И точно так же его милый ангелочек. Петер пихнул Валь. Та не отодвинулась. Она вела себя так, будто совершенно не почувствовала его локтя у себя под ребрами. - Он почитает нас обоих. В его помутившемся умишке Валь предстает моральным совершенством, которого сам достичь не смог. Я же - та самая сила и гений, что всегда, хоть на чуточку, повыше возможностей нашего бедненького Эндрю. Честно говоря, это свидетельствует о его скромности: это сколько же лет носил он в своих мыслях кого-то лучшего, чем сам. Молодая Валь взяла Квару за руку. - Это самое худшее, что ты можешь сделать в собственной жизни, - сказала она. - Помочь людям, которых любишь, в том деле, которое в глубине души считаешь абсолютно неправым. Квара расплакалась. Только Эндер беспокоился не из за нее. Он знал, что девушка обладает достаточной силой, чтобы без вреда для психики воспринять моральные противоречия собственных поступков. Эта неуверенность наверняка смягчит ее характер, отберет ту абсолютную уверенность будто все ее мнения совершенно истинны, а всякий, кто с ними не соглашается, делает чудовищную ошибку. В результате Квара выйдет из этой переделки гораздо более способной к пониманию и... да, более честной, чем в запальчивые дни молодости. И, возможно, нежное прикосновение молодой Валь... и слова, так точно определившие боль Квары... излечат ее побыстрее. Эндера беспокоило то, что Грего глядел на Петера с явным восхищением. Но ведь он лучше всех обязан понимать, к чему могут привести подобные речи. Но, тем не менее, он восхищался живым кошмаром Эндера. Петера необходимо куда-нибудь выслать, подумал Эндер. В противном случае, он привлечет к себе на Лузитании еще больше учеников, чем сам Грего... К тому же он воспользуется ими гораздо эффективней и приведет их к гораздо большей трагедии. Эндер не надеялся на то, что этот Петер окажется похожим на истинного Петера. Тот созрел душой и сделался мудрым и сильным повелителем. Этот же Петер был не вполне человеческим существом, способным к неожиданностям и неоднозначностям. Он был создан на основании той злой карикатуры, что таилась в самых дальних закоулках подсознания Эндера. Здесь все было ясно. Пытаясь спасти Лузитанию от десколады, он принес сюда большее зло, в потенциале своем такое же разрушительное. Но не столь сложное для ликвидации. В который уже раз он подавил в себе эту мысль. Но та возвращалась раз уже в десятый с того момента, когда до него дошло, что рядом с ним в корабле сидит Петер. Он не настоящий; это всего лишь кошмарный сон. Если он убьет его, ведь это же и убийством не будет. Это моральное соответствие... чего? Пробуждения? Я вывел в свет собственный кошмар, а когда его убью, мир всего лишь пробудится от неприятного сна. Не больше. Если бы речь шла только лишь о Петере, Эндер наверняка бы смог уговорить себя совершить это убийство. Во всяком случае, так ему сейчас это казалось. Удерживала его лишь молодая Валь. Нежная, духовно прекрасная... Если можно убить Петера, то и ее тоже. Если его нужно убить, то, возможно, следует убить и ее... Она не имела права на существование. Она была такой же, как и Петер: неестественной, ограниченной и деформированной в акте творения. Но вот этого он уже бы сделать не смог. Он обязан ее защищать, а не ранить... Но, раз кто-то из них был в достаточной мере реальным, чтобы жить, то и второй также. Если ликвидация Валь будет убийством, то и Петера тоже. Они же были единым созданием. Мои дети, с горечью размышлял Эндер. Мое любимое потомство. Выскочили совершенно зрелые из моего разума, словно Афина из головы Зевса. Вот только Афина мне не досталась. Скорее уж - Артемида и Аид. Дева-охотница и владыка преисподней. - Пошли уж, - сказал Петер. - Уйдем, чтобы Эндрю не успел убедить себя в необходимости убить меня. Эндер лишь слабо улыбнулся. Вот что было самое паршивое: то, что Петер и молодая Валь появились на свет, зная о его мыслях больше, чем он сам. Со временем, надеялся он, это необычное знание уйдет. Пока же что, он испытывал еще большее унижение, когда Петер дразнил его самого, говоря о тех мыслях, о которых никто другой не смог бы и догадаться. И молодая Валь... он понимал это по тому взгляду, которым его временами окидывала, что она тоже знает. У него больше не было тайн. - Я проведу тебя до дома, - предложила Валь Кваре. - Нет. Что сделала, то сделала. Я буду там, чтобы увидать последний анализ Стекла. - Мы же не желаем прозевать оказии публично пострадать, - влез в разговор Петер. - Заткнись, - буркнул Эндер. Петер ответил ему усмешкой. - Ша, спокойно. Ты же прекрасно понимаешь, что Квара пытается максимально использовать ситуацию. Это ее собственный метод, чтобы сделаться суперзвездой. Все начнут утешать ее, а не поздравлять Элю с успехом. Стибрить у кого-то сцену... ах, Квара, насколько же это ужасно. Хотя, лепится к тебе в самый раз. Квара наверняка бы ответила, если бы слова Петера не были столь шокирующими... и если бы в них не содержалось зерна правды, которая потрясла ее саму. В связи с этим это Валь прошила Петера холодным взглядом. - Заткнись, - заявила она. То же самое раньше говорил и Эндер, но когда его слова были повторены Валь, они принесли какой-то результат. Петер оскалил зубы и заговорщически подмигнул, как бы желая сказать: ладно уж, поиграйся, Валь, только ведь я знаю, что этой своей сладостью ты ко всем подлизываешься. Но вслух он ничего не сказал, и все вместе они вышли из камеры Грего. Снаружи их ожидал бургомистр Ковано. - Это великий день в истории человечества, - заявил он. - И по абсолютной случайности очутится на всех снимках. Все рассмеялись - громче всех Петер, который подружился с бургомистром очень быстро и легко. - Здесь нет никакой случайности, - сказал он. - Многие люди в вашем положении давно поддались бы панике и все испортили бы. Разрешение того, чтобы все дела пошли именно так, как они пошли, требует храбрости и открытого ума. Эндер чуть не расхохотался, слыша столь откровенную лесть. Но ведь для адресата лесть не всегда столь очевидна. Ясное дело, что Ковано пихнул Петера в плечо и начал протестовать, но Эндеру было видно, что слушает он с удовольствием. Петер влиял на бургомистра уже в большей степени, чем Эндер. Да разве эти люди не видят, что Петер ими цинично манипулирует? Эпископ Перегрино единственный, помимо Эндера, глядел на Петера со страхом и отвращением. Но в его случае в игру входили еще религиозные предубеждения, а не мудрость, не позволяющая поддаваться лести. Буквально через несколько часов после прибытия из Снаружи, епископ вызвал Миро к себе и стал настаивать, чтобы тот принял крещение. - Оздоровив тебя, Господь совершил чудо, - сказал он тогда. - Но вот сам способ, которым оно было проведено, эта замена одного тела другим вместо непосредственного излечения старого... Это приводит нас к опасности того, что дух твой помещается в теле, которое никогда не было окрещенным. Поскольку же крещение производится именно на теле, опасаюсь, что это именно ты теперь стал язычником. Миро не интересовали никакие размышления относительно чудес. Он не считал и то, чтобы Бог имел что-то общее с его излечением. Тем не менее, он был настолько счастлив, снова получив в свое распоряжение силы, речь, свободу, что наверняка бы согласился на все. Обряд крещения должен был состояться в начале следующей недели, во время первого богослужения в новой часовне. Но усердие епископа в отношении Миро Петера и Валь не касалось. - Это абсурд - считать эти чудовищные создания людьми, - решительно заявил он. - У них не может быть души. Петер - это лишь эхо того, кто уже жил когда-то и умер, у кого имелся собственный счет грехов и покаяний, чье место в небе или в аду давным-давно было уже определено. Что же касается этой... этой девицы, этой насмешки над женской грацией... Она не может быть той, за кого она сама себя принимает, ибо это место занято живущей в настоящее время женщиной. Никакие хитрости Сатаны не могут получить блага крещения. Создав их, Эндрю построил Вавилонскую башню, пытаясь достичь небес и сделаться Богом. Посему, не будет ему прощения до тех пор, пока не отведет этих двоих в ад и не оставит их там. Догадывался ли Перегрино, хотя бы на мгновение, что Эндер именно этого и желал? Он представил эту идею Джейн, но та оставалась неумолимой. - Это было бы глупостью, - стояла она на своем. - Прежде всего, почему ты считаешь, что они бы исчезли? Во-вторых, откуда тебе известно, что ты не создашь вторую пару? Разве ты не знаешь сказку про ученика волшебника? Забрать их назад - это точно то же самое, что порубить метлы на половинки: в результате у тебя всего лишь еще больше метелок. Так что успокойся. Поэтому сейчас все шли в лабораторию. Петер, который обвел бургомистра вокруг пальца. Молодая Валь, завоевавшая доверие Квары, хотя, скорее из альтруистичных, а не эгоистических побуждений. И Эндер - их творец, взбешенный, униженный и перепуганный. Это я их сотворил... выходит, я отвечаю за все, что они сделают. А ведь оба сделают немало плохого. Петер, поскольку унижение людей лежит в его натуре, во всяком случае, именно такого я и зачал в образце собственных мыслей. И молодая Валь, вопреки всей ее врожденной доброте, поскольку само ее существование доставляет боль моей сестре. - Не позволяй Петеру дразнить себя так, - шепнула Джейн. - Люди считают, будто он принадлежит мне, - не открывая рта, ответил ей Эндер. - Они думают, что он совершенно безвредный, потому что я такой. Но у меня нет над ним власти. - По-видимому, они это знают. - Я должен каким-то образом избавиться от него. - Уже работаю над этим, - заверила его Джейн. - Может мне стоит их упаковать и вывезти на какую-нибудь пустую планету? Ты знаешь пьесу Шекспира "Буря"? - Калибан и Ариэль... Неужто они именно такие? - Изгнание, поскольку убить я их не могу. - Я работаю над этим, - повторила Джейн. - В конце концов, они же ведь часть тебя самого, правда? Фрагмент образца твоего разума. Возможно, я постараюсь использовать их вместо тебя, чтобы перенестись в Снаружи? Тогда бы мне удалось использовать три корабля, а не один. - Два, - поправил ее Эндер. - Я уже никогда туда не полечу. - Даже на микросекунду? Если бы я просто взяла тебя туда и сразу же вернула бы назад? Нам ведь не нужно там ожидать. - Несчастье принесло не ожидание. Петер и молодая Валь появились немедленно. Если я полечу, то создам их еще раз. - Хорошо, - согласилась Джейн. - Тогда два корабля. Один с Петером, второй - с молодой Валь. Я должна над этим подумать. Ведь не можем же мы, после единственного путешествия, навсегда оставить идею передвижения быстрее скорости света. - Почему же, можем, - не согласился с ней Эндер. - Реколада у нас уже имеется. Миро добыл для себя здоровое тело. Этого достаточно. А со всем остальным мы и сами справимся. - Ошибка, - решительно объявила Джейн. - Прежде чем Флот доберется сюда, нам следует перенести pequeninos и королев на другие планеты. Опять же, нам еще нужно доставить трансформирующий вирус на Дао, чтобы освободить тамошних людей. - В Снаружи я больше не полечу. - Даже если мне не удастся использовать Петера и молодую Валь для переноса своей aiea? Ты позволишь уничтожить королеву улья и pequeninos, поскольку боишься собственного подсознания? - Ты даже не понимаешь, насколько опасен Петер. - Вполне возможно, что и нет. Зато понимаю, насколько опасен Малый Доктор. И если бы ты постоянно не размышлял о собственных несчастьях, Эндер, ты бы понял это сразу же. Даже если бы здесь крутилось с полсотни маленьких Петеров и Валь, все равно нам придется воспользоваться космолетом, чтобы перенести pequeninos и королев улья в другие миры. Эндер понимал, что Джейн права. Он все время знал это. Но это вовсе не означало, будто он был готов признать это. - Попытайся перенести себя в Петера и молодую Валь, - сказал он одними губами. - Хотя... да хранит нас Господь, если Петер тоже сможет творить, когда окажется в Снаружи. - Я так не предполагаю, - уверила его Джейн. - Он не настолько шустрый, каким кажется. - Он такой, такой, - начал внушать ей Эндер. - И если ты в этом сомневаешься, тогда ты сама не настолько умна, как тебе кажется. Эля была не единственной, которая решила проведать Садовника, чтобы приготовиться к последнему испытания Стекла. Немое дерево все еще было только ростком, совершенно ничтожным по сравнению с солидными стволами Человека и Корнероя. Но именно вокруг этого ростка собрались спасенные pequeninos. Они тоже - как и Эля - пришли сюда молиться. Это была необычная, тихая молитва. Священники pequeninos избегали церемониальности и помпезности. Они просто стояли вместе с другими на коленях и шептали на нескольких своих языках. Одни на языке братьев, другие на языке деревьев. Эля подозревала - то, что она слышит от собравшихся здесь жен, это их собственный, будничный язык... но может, и священный язык, используемый в контактах с материнским деревом. Pequeninos молились и на человеческих языках, на старке и по-португальски; кто-то из священников, по-видимому, пользовался старинно, церковной латынью. Эля очутилась посреди истинной Вавилонской башни, но вместе с тем она испытывала истинное единение. Они молились у могилы мученика - того, что от него осталось - за жизнь брата, который должен был пойти по его следу. Если Стекло сегодня навечно умрет, он лишь повторит жертву Садовника. Но если он перейдет в третью жизнь, благодарить за это будет пример и отвагу Садовника. Поскольку именно Эля принесла реколаду из Снаружи, ее почтили кратким мгновением одиночества у древесного ствола. Она охватила руками стройный побег, жалея о том, что в нем так мало жизни. Затерялась ли aiea Садовника, блуждая по безграничности Снаружи? Или же Бог и вправду забрал его душу на небо, где теперь Садовник общается со святыми? Помолись за нас, Садовник. Попроси за нас. Как мои благословенные дедушка и бабушка понесли молитву мою к Богу Отцу, так и ты попроси за нас Христа милости ко всем твоим братьям и сестрам. Да перенесет реколада Стекло в третью жизнь, чтобы мы с чистой совестью могли распространить ее по всему миру и заменить убийственную десколаду. Вот тогда лев и вправду будет возлегать рядом с агнцем, и мир воцарится на этом свете. Вот только, не впервые уже, у Эли были сомнения. Она была уверена, что они пошли собственным путем - она не переживала колебаний Квары. Она лишь не знала, следует ли основывать реколаду на самых старших пробах десколады. Если десколада и вправду вызывала воинственность pequeninos и их желание завоевания новых территорий, тогда Эля могла признать, что возвращает им их предыдущее, более "естественное" состояние. Но ведь и это раннее состояние тоже было эффектом гейялогоческого действия десколады. Оно казалось более естественным, ибо pequeninos были именно таким, когда на планету прибыли люди. Посему у Эли могли быть причины для опасений, что она производит модификацию образцов поведения всего вида, сознательно убирая агрессивность, чтобы уменьшить вероятность будущего конфликта с людьми. Нравится им это или нет, но сейчас я переделываю их в добрых христиан. Понятно, что Корнерой и Человек это воспринимают, но это никак не снимает с меня ответственности, если в результате pequeninos вдруг понесли ущерб. Господи прости мне, что я притворяюсь богом в жизни детей твоих. Когда aiea Садовника предстанет перед тобой, чтобы попросить за нас, выслушай ту молитву, которую он повторит от нашего имени... но лишь тогда, если такое изменение расы лежит в воле Твоей. Помоги нам добре, но удержи нас, если бессознательно устремимся мы в сторону зла. Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого. Аминь. Эля пальцем вытерла слезу и прижала ее к гладкой коре. Тебя нет в этом дереве, Садовник, но ты - все равно - чувствуешь. Я верю в это. Господь не позволит, чтобы благородная душа потерялась в темноте. Пора возвращаться. Руки братьев осторожно касались ее, тянули, подталкивали в сторону лаборатории, где в изоляторе Стекло ожидал перехода в третью жизнь. Когда Эндер приходил к Садовнику, тот лежал в постели, весь окруженный медицинскими приборами. Теперь же помещение выглядело совершенно иначе. Стекло всегда отличался завидным здоровьем, и, хотя его тело опутывали всевозможные датчики, лежать ему не было нужно. Веселый и довольный, он никак не мог дождаться следующего этапа. Наконец прибыла Эля и все остальные pequeninos. Можно было начинать. Единственной преградой, поддерживающей стерильность, было деструктивное поле; пришедшие увидать переход pequeninos наблюдали все прекрасно. Но они следили за ритуалом с открытого пространства. Люди же, возможно по причине деликатности, то ли потребностью отгородиться от кровавого спектакля, ожидали в лаборатории, где только лишь окна и мониторы позволял проследить, что происходит со Стеклом. Стекло ожидал, пока, наконец, братья в скафандрах, с деревянными ножами в руках, не встали рядом с ним. Тогда он сорвал пучок травы capim и начал жевать ее стебли. Трава была средством, понижающим чувствительность, благодаря которому он мог вынести ритуал. Но, одновременно, это был первый случай, когда предназначенный для третьей жизни брат жевал местную траву, уже не содержащую десколады. Если новый вирус Эли исполнит возлагающиеся на него ожидания, эта capim подействует так, как перед тем действовала трава, управляемая старым вирусом. - Если я перейду в третью жизнь, - заявил Стекло, - благодарить за это следует Бога и слугу его, Садовника, а не меня. Он поступил благородно, последние слова свои на языке братьев посвящая тому, чтобы отдать честь Садовнику. Многие люди плакали, вспоминая ту жертву. Хотя Эндер с трудом интерпретировал эмоции pequeninos, он не сомневался в том, что чирикающие звуки, доходящие от группы туземцев, это тоже плач или какая-то другая реакция, соответствующая воспоминанию о Садовнике. Вот только Стекло ошибался, считая, будто сам славы не заслужил. Все знали, что, хотя надежда на успех была полной, следовало ожидать и поражения. Никто не мог пребывать в уверенности, что реколада Эли обладает силой перенесения брата в третью жизнь. Братья-pequeninos в стерильных комбинезонах приступили к обряду. На сей раз это не я, пришло в голову Эндеру. Слава Богу, это не я обязан поднять нож, чтобы умертвить брата. Тем не менее, он не отвел взгляда, как многие из присутствовавших в лаборатории. Кровь не была для него чем-то новым, и хотя из-за этого она не стала чем-то будничным, он, по крайней мере, знал, что выдержать сумеет. А то, что смог выдержать Стекло, тому Эндер обязан предоставить свидетельство. Ведь в этом же состоит обязанность Говорящего за Мертвых, правда? Давать свидетельство. Эндер поглощал в себя все, что мог заметить: как расчленили живое тело, как разложили органы на земле, чтобы дерево могло вырасти, пока разум жертвы живой и находится в полном сознании. За все время Стекло не издал ни звука, не сделал ни малейшего движения, которые бы свидетельствовали о его боли. Он был либо невообразимо мужественным, либо реколада в capim выполнила свое предназначение, и трава сохранила свойство обезболивания. Наконец они завершили свое дело. Братья, что перенесли Стекло в третью жизнь, вернулись в стерильную камеру. Они очистили скафандры от реколады и бактерий вирицида, сбросили их и голыми перешли в лабораторию. Выглядели они совершенно серьезными, но Эндер заметил с трудом сдерживаемые возбуждение и радость. Все пошло прекрасно. Они чувствовали, как реагирует тело брата по имени Стекло. В течение нескольких часов, возможно, минут, должны были развернуться листья нового дерева. И в глубинах своих сердец они были уверены, что так и произойдет. Еще Эндер заметил, что один из принимавших участие в обряде pequenino был священником. Он подумал, а что бы на это сказал епископ. Старик Перегрино доказал, что может принять в лоно Церкви чужую расу, он смог приспособить ритуал и доктрину к специальным потребностям pequeninos. Только это никак не отменяло факта, что Перегрино уже стар и ему не нравится думать о священниках, участвующих в ритуалах, которые - несмотря на явное подобие с распятием - все еще не были признаны священными таинствами. Ну что же, эти братья знали, что они делают. И не важно, сообщили они или же не сообщили епископу об участии одного из священников. Эндер об этом упоминать не станет. Или же любой из присутствовавших здесь людей, даже если случаем что и заметит. Да, дерево росло как на дрожжах, листья разворачивались буквально на глазах. Но должно пройти еще много часов, даже дней, прежде чем подтвердится уверенность, что это отцовское дерево, что Стекло живет в нем в полном своем сознании и разуме. Пока же придется подождать, когда Стеклу придется пребывать в полнейшей изоляции. Вот если бы мне удалось найти такое местечко, подумал Эндер, где бы и я сам был изолирован... Где без помех мог бы поразмышлять о произошедших со мною необыкновенных событиях. Только он не был pequenino, а источником беспокойства вовсе не был недавно ликвидированный вирус. Болезнь атаковала сами корни его тождества. Он не был уверен в том, что когда-нибудь ему удастся от нее избавиться, не уничтожая при этом самого себя. А может, пришло Эндеру в голову, Петер и Валь представляют сумму того, чем являюсь я сам. Вдруг, если они уйдут, ничего и не останется. Какая часть моей души, какой поступок в жизни нельзя будет объяснить влиянием воли или решения кого-то из них? Являюсь ли я суммой своего потомства? Есть ли между нами разница? И что доказывает эта особенная ариф