алуй, тебе надо вернуться в гостиницу, хотя бы на на проверку. Зря я повел тебя в спортзал. - Нет, дело не в этом. - Джош наклонился, опустил голову на руки и, несколько раз медленно вздохнув, выпрямился. - Имена... Дэймон, ты помнишь имена из моего досье? Где я родился? - На Сытине. - А моя мать? Ты знаешь, как ее звали? Дэймон наморщил лоб. - Нет. Этого ты не сказал. В основном ты говорил о тете. Ее звали Мэвис. В памяти Джоша снова проявилось лицо пожилой женщины. В груди поднялось знакомое тепло. - Да. - Ты даже ее позабыл? Вернулся тик. Джош изо всех сил старался говорить спокойно. - Видишь ли, я никак не могу понять, где - настоящее, где - воображаемое, а где сновидения. Ты бы тоже запутался, если б не знал разницы между этими вещами. Значит, Мэвис... - Да. Ты жил на ферме. Джош кивнул, хватаясь за драгоценные крохи воспоминаний. Озаренная дорога, пыль под босыми ногами, видавшая виды изгородь. Как часто снилась ему эта дорога, и пыль, и дом, и амбар, и силосная башня... и много других домов, амбаров и башен. И колосья, золотящиеся на полях. - На плантации. Она гораздо больше любой фермы. Да, я там жил, пока не поступил в военную школу. Кажется, с тех пор я не бывал ни на одной планете. Это так? - Ни о какой другой планете ты не упоминал. Джош сидел, удерживая в голове образы, наслаждаясь ими - прекрасными, теплыми, реальными. Он попытался восстановить в памяти детали: солнце, цвета заката, пыльную дорогу, убегающую от деревни... Большая, мягкая, уютная женщина и тощий суетливый мужчина, который вроде бы ничем не занимался, только ругал погоду. Фрагменты воспоминаний складывались, как кусочки мозаики. Родина. На это слово душа отозвалась болью. - Дэймон, - сказал Джош, набравшись храбрости, ибо это была не просто сладкая греза. - Тебе не было нужды обманывать меня. Но ты солгал, когда я попросил тебя рассказать о кошмарах. Помнишь? Зачем? Похоже, Дэймон смутился. - Дэймон, я боюсь. Боюсь лжи, понимаешь? Боюсь... многого. - Он запинался, досадуя на свои дергающиеся скулы, и на язык, не способный подбирать нужные слова, и на память, превращенную в решето. - Дэймон, скажи мне имена и названия. Ты читал досье. Читал, я знаю. Объясни, как я попал на Пелл. - Как и все остальные. Прилетел после падения Рассела. - Нет. Начиная с Сытина. Назови имена. Дэймон положил руку на подлокотник и мрачно поглядел на Джоша. - Первое из перечисленных тобой назначений - на "Коршун". Не знаю, сколько ты на нем прослужил, возможно, это был твой единственный корабль. Как я понял, тебя забрали с фермы в эту, как ты говоришь, военную школу и там обучили на военопа. Судя по твоим ответам, корабль был очень мал. - Разведчик. - Перед мысленным взором Джоша отчетливо вырисовались консоли и тесные отсеки "Коршуна", где члены экипажа жили плечом к плечу в нулевом тяготении. Служба по большей части проходила при станции Передовая - в доках и патрулировании. Иногда "Коршун" ходил в дальние рейды с одним-единственным заданием: увидеть то, чего еще никто не видел. Кита... Кита и Ли... Кита казалась ребенком - к ней Джош особенно привязался. И Ульф. Он обрадовался, вспомнив их лица. Они неплохо притерлись друг к другу - притерлись чуть ли не в буквальном смысле, ибо на борту разведчика человек не ведал уединения. Джош провел вместе с ними годы. Годы! И теперь они мертвы... Словно во второй раз он переживал их смерть. "Берегись!" - кричала Кита. Он тоже кричал, сообразив, что их засекли. Ошибка Ульфа. Джош беспомощно сидел у консоли - ни одного орудия, нечем отбиться... - Меня подобрали, - сказал он. - Не помню кто. - Вас подбил корабль по имени "Тигрис", - напомнил Дэймон. - Рейдер. На твое счастье, в том районе оказался купец. Он принял сигнал из твоей капсулы. - Продолжай. Дэймон помолчал, будто размышляя, стоит ли рассказывать. Беспокойство Джоша росло, невидимая рука все сильнее сжимала желудок. - Тебя привезли на станцию, - сказал наконец Дэймон. - С борта купца тебя вынесли на носилках, хотя на твоем теле не было ран и ушибов. Видимо, шок. Переохлаждение. На "Коршуне" почти целиком отказала система жизнеобеспечения, и ты едва не погиб. Джош недоумевающе покачал головой. Об этом никаких воспоминаний. Пустота. Даль. Холод. Зато он вспомнил доки и врачей. И допросы, бесконечные допросы... Толпы. Вопящие толпы в доках. Падающие охранники. Кто-то хладнокровно стреляет в лицо лежащему человеку. Кругом - затоптанные, впереди - ревущая живая волна, а позади - вооруженные солдаты. "Они захватили оружие", - слышен чей-то крик. Паника... Как будто под напором воды рушится плотина... - После взрыва на Маринере, - продолжал Дэймон, - тебя вывезли вместе с другими уцелевшими. - Элен... - На Расселе тебя допрашивали, - негромко рассказывал Дэймон. - Выпытывали... не знаю что. Боялись. Спешили. Применяли незаконные методы наподобие Урегулирования. Пытались вытянуть из тебя информацию - сроки нападения, направления ударов и тому подобное. Но ничего не добились. Потом началась эвакуация, и тебя переправили сюда. Черная "пуповина", соединяющая корабль со станцией. Солдаты. Оружие. - На военном крейсере, - добавил Джош. - Да. На "Норвегии". Внутренности стянуло в узел. Мэллори. Мэллори и "Норвегия". Графф. Он вспомнил. Гордость... там умерла его гордость. Он превратился в ничтожество. Кто он? Что он? Это никого не интересовало. У них не было даже ненависти - только горечь и скука. И жестокость. Для них он был всего-навсего живой тварью, способной испытывать боль и стыд, кричать, когда захлестывает ужас, и понимать, что до твоих мук никому нет дела. "Хочешь обратно к ним? - Он помнил даже интонации Мэллори. - Хочешь?" Этого он не хотел. У него вообще не осталось желаний, кроме одного: ничего не чувствовать. Вот она, причина кошмаров. Вот откуда эти жуткие темные фигуры. Вот из-за чего он просыпается по ночам. Он медленно кивнул, смиряясь с этим открытием. - Здесь тебя содержали в тюрьме. Тебя допрашивали везде - на Расселе, на "Норвегии", здесь... Если думаешь, что при Урегулировании мы изменили твои воспоминания... поверь, это не так. Джош! - Со мной все в порядке. - Произнести это было нелегко - дыхание перехватило, тяжесть в желудке не отпускала. Это из-за близости человека, догадался он. Эмоциональной или физической. Он старался держать себя в руках. - Посиди здесь. Прежде чем Джош успел возразить, Дэймон прошел в один из магазинов у стены коридора. Джош послушно ждал, прислонясь к стене затылком. Сердце понемногу успокаивалось. Внезапно он сообразил, что его впервые оставили на свободе одного... если не считать походов из гостиницы на работу и обратно. Возникло острое ощущение собственной наготы. "Интересно, - подумал он, глядя на прохожих, - эти люди знают, кто я такой?" От этой мысли ему стало страшно. "Кое-что вы вспомните, - пообещал доктор, когда Джошу перестали давать таблетки. - Но сумеете отстраниться от этих событий". Кое-что... С двумя чашками в руках вернулся Дэймон, сел, протянул одну Джошу. Фруктовый сок с чем-то незнакомым. И со льдом. И с сахаром. Желудок моментально отпустило. - Ты же опаздываешь в офис, - спохватился Джош. Дэймон промолчал, пожав плечами. - Я хочу... - Джош запнулся. - Я хочу пригласить вас с Элен на ужин. Теперь у меня есть работа. Дэймон пристально посмотрел на него. - Хорошо, я спрошу Элен. От этих слов у Джоша гора свалилась с плеч. - Я хочу, - продолжал он, - пойти сейчас домой. Сам. - Хорошо. - Мне необходимо было выяснить... что я помню. Извини. - Мне тебя очень жалко. - Эти слова тронули Джоша до глубины души. - Но домой я пойду один. - Когда обещанный ужин? - Это решать вам с Элен. У меня больше свободного времени. Шутка вышла неудачной, но Дэймон счел необходимым улыбнуться. Они осушили чашки и встали. - Спасибо. - Я поговорю с Элен, а завтра свяжусь с тобой. Ни о чем не беспокойся. Если что-нибудь понадобится, обращайся ко мне. Джош кивнул, повернулся и вошел в толпу, где любой мог знать его в лицо. Толпа... как тогда в доке. Нет, не так. Здесь - другой мир, в нем можно ходить без конвоя. Словно наследник, только что вступивший в право владения, Джош открывал для себя станцию. Вместе с уроженцами Пелла он приблизился к дверям лифта, постоял в ожидании кабины. Как будто в этом не было ничего особенного. Кабина пришла. - Седьмой, зеленая, - произнес он, когда человеческие тела оттеснили его от пульта. Кто-то любезно нажал за него нужную кнопку. Плечом к плечу... Как хорошо... Вот и его ярус. Извинившись, он проскользнул между пассажирами, которые не удостоили его даже взглядом, и остановился в знакомом коридоре возле гостиницы. - Толли! - Оклик заставил его вздрогнуть. Он посмотрел направо и увидел людей в форме охранников. Один из них улыбнулся. Сердце Джоша забилось быстрее, но тотчас успокоилось. Охранник оказался знакомым. - Вы теперь здесь живете? - Да. - Он виновато добавил: - Я не очень хорошо вас помню. Наверное, мы познакомились, когда меня привезли. Наверное, вы были моим надзирателем. - Точно, - кивнул охранник. - Рад, что для вас все кончилось благополучно. - Похоже, он не кривил душой. - Спасибо. Джош двинулся своим путем, а надзиратели - своим. Тьма отступила. А он-то думал, что все эти люди ему приснились! Нет, не приснились. Все было на самом деле. Он миновал стол администратора, прошел по коридору к восемнадцатому номеру, открыл дверь. Вот оно, его убежище - скромно обставленное, без окон... исключительная привилегия, при такой тесноте. Спасибо Дэймону... Обычно, приходя домой, он включал вид, и тот заполнял номер голосами. Иначе безмолвие навевало страшные сны. Сейчас он опустился на кровать и просто сидел в тишине, ощупывая воспоминания, как полузажившие раны. "Норвегия"... Сигни Мэллори... Мэллори... 4. ПЕЛЛ: БЕЛЫЙ ДОК: ОФИСЫ "ЛУКАС КОМПАНИ"; 18:30; 06:30 ДС Ничего страшного не произошло. Джон сидел в самом дальнем кабинете офиса, принимал рутинные сообщения, просматривал заурядные отчеты кладовщиков, но какая-то частица его мозга беспокойно прикидывала, как поступить, если случится наихудшее. Он задержался на работе дольше обычного. В доках уже потускнели лампы, почти весь персонал основной смены разошелся по домам, улеглась суматоха. Лишь несколько клерков в офисах других служб отвечали на вызовы по кому и занимались мелкими делами в ожидании сменщиков. В четырнадцать сорок шесть беспрепятственно ушло "Лебяжье перо", в семнадцать ноль три с документами Витторио улетели Кулинсы на "Энни", тоже не возбудив ничьего любопытства или беспокойства (вопросы милиции о курсе и сроке возвращения были в порядке вещей). Джону теперь дышалось легче. "Энни" давно скрылась из виду, и уже ничто не могло ее остановить. Надев пиджак, Джон запер офис и пошел домой. Он отпер дверь с помощью персональной карточки (вплоть до этой минуты ему было нужно, чтобы каждый его шаг фиксировался компом) и увидел Джессада и Хэйла, сидящих друг против друга в тиши гостиной. Пахло кофе, и Джон начал успокаиваться после дневного напряжения. Он опустился в третье кресло и откинулся на спинку. - Я выпью кофе, - сказал он Брану Хэйлу. Тот нахмурился, но встал и вышел на кухню. - Ну, как вам нынешний денек? - поинтересовался Джон у Джессада. - Небогат развлечениями? - Небогат, - отозвался гость. - Если бы не старания мистера Хэйла, я бы, наверное, сошел с ума от скуки. - Здесь все спокойно? - Все в порядке, - донесся голос Хэйла из кухни. Глотнув кофе, Джон поднял глаза и увидел, что Хэйл ждет. Отпустить его и остаться наедине с Джессадом? Этого Джону не хотелось. Не хотелось также, чтобы Хэйл разговаривал с ним на равных - здесь или где-нибудь еще. - Ценю твое благоразумие. - Он говорил очень спокойно, тщательно обдумывая фразы. - Как ты, наверное, уже понял, здесь кое-что затевается. Пускай не сразу, но это принесет нам немалую выгоду. Постарайся удержать Ли Квэйла от дурацких выходок. Как только я получше разберусь в обстановке, ты все узнаешь. Витторио улетел. Дэйин... пропал. Мне нужен надежный и толковый помощник. Ты меня понял, Бран? Хэйл кивнул, потом негромко проговорил: - Спасибо. Мы поговорим об этом завтра. - Он покосился на Джессада. - Все будет в порядке, господин Лукас? - Если нет, я тебя позову. Хэйл кивнул и вышел, не сказав больше ни слова. Джон снова откинулся на спинку кресла и уже уверенней посмотрел на униата, вольготно расположившегося напротив. - Насколько я понял, - произнес гость, - вы доверяете этому человеку и намерены посвятить его в наши дела. Союзников, господин Лукас, надо выбирать с толком. - Я знаю своих людей. - Джон отхлебнул обжигающего кофе. - А вот вас, господин Джессад или как вас там, я не знаю и не могу согласиться с вашей затеей насчет документов моего сына. Я придумал для него другое прикрытие. Деловая поездка в интересах "Лукас Компани". Сейчас рейсом на рудники отправился корабль, он увез документы Витторио. Джон ожидал вспышки ярости, но гость всего-навсего вежливо приподнял брови. - Не возражаю. Однако мне понадобятся документы, и я сомневаюсь, что разумно будет обратиться за ними к официальным властям. - Документы я вам достану. Это не самое сложное в вашем деле. - А что самое сложное, господин Лукас? - Мне нужно кое-что знать. Где Дэйин? - В нашем глубоком тылу. Вы совершенно напрасно волнуетесь. Я прибыл сюда просто на всякий случай... чтобы получить подтверждение вашей искренности. Если вы нас обманываете, я погибну. Но я очень надеюсь, что этого не случится. - Что вы можете мне предложить? - Пелл, - тихо произнес Джессад. - Пелл, господин Лукас. - Вы готовы вручить его мне? Джессад отрицательно покачал головой. - Это вы готовы вручить его нам. Именно такова суть вашего предложения. Инструктировать вас буду я. Мой опыт, ваше превосходное знание обстановки. Этим вы должны поделиться со мной. - Чем вы обеспечите мою безопасность? - Одобрением ваших действий. - Кто вы по чину? Джессад пожал плечами. - Я здесь неофициально. Мне нужно знать все тонкости. Все, от графиков грузоперевозок до процедуры заседаний совета, до самых незначительных нюансов делопроизводства в офисах вашей компании. - Вы решили всю жизнь провести в моей квартире? - Не вижу смысла мозолить глаза окружающим, от этого может пострадать ваша репутация. А есть другое безопасное место? Этот ваш Бран Хэйл - надежный человек? - Был со мной на Нижней. При Константинах остался верен моей политике, и за это его оттуда вышибли. - Значит, надежен? - Вполне. Правда, кое в ком из его компании я сомневаюсь... особенно если дело примет серьезный оборот. - Но ведь вы позаботитесь, чтобы этого не случилось, не правда ли? - Постараюсь. Джессад медленно кивнул. - И все-таки, господин Лукас, подумайте о документах. С ними мне будет гораздо спокойнее. - Что будет с моим сыном? - Вас это тревожит? Мне показалось, вы не испытываете к нему особой любви. - Вы не ответили. - Недалеко отсюда находится корабль... из захваченных. Он зарегистрирован как собственность купеческой семьи Ольвигов. На самом деле он теперь военный. Все Ольвиги в кутузке, как и большая часть команды "Лебяжьего пера". "Молот", корабль Ольвигов, предупредит Пелл о приближении врага. Это случится довольно скоро, господин Лукас. Не покажете ли для начала план станции? "Мой опыт..." Специально обученный человек. В голову Джона закралась жуткая мысль: Викинг разложен, Маринер взорван... все это сделано изнутри. Работа диверсантов. Находятся безумцы, уничтожающие станции и гибнущие сами... или успевающие сбежать. Он посмотрел в невыразительное лицо Джессада, в спокойные, даже слишком спокойные глаза и понял: точно, один из таких специалистов орудовал на Маринере. Потом внезапно появился Флот, и станция была намеренно уничтожена. 5. ПЕЛЛ: ЗОНА "К"; ОРАНЖЕВАЯ СЕКЦИЯ; ДЕВЯТЫЙ ЯРУС; 19:00 Посетители упорно дожидались приема. Очередь тянулась по главному коридору и заканчивалась в доке. Подперев ладонями голову, Василий Крессич проводил взглядом женщину, которую грубо выволок за дверь охранник. Она заявила об ограблении, обвинила одного из помощников Коледи, а потом учинила скандал. У Василия болели спина и голова. Он ненавидел эти приемы, но тем не менее устраивал их раз в пять дней. Они служили клапаном для выхода пара, создавали у людей иллюзию, будто депутат от "К", выслушивающий их жалобы и просьбы, может чем-то помочь. Он знал человека, названного женщиной. Скорее всего, она не солгала. Но единственное, о чем Василий мог попросить Нино Коледи, это позаботиться, чтобы ее больше не трогали. Надо же было додуматься - обвинить в грабеже подручного Коледи. И эта бессмысленная истерика... не иначе бедняга свихнулась. И она не единственная. В "К" многие готовы на все, лишь бы выплеснуть гнев. Самоубийцы... Вошел следующий посетитель. Реддинг. Крессич внутренне подобрался, вжался в спинку кресла, приготовился к натиску. Этот человек изводил его уже неделю. - Мы занимаемся вашим делом, - сказал Василий здоровяку. - Я заплатил, - прохрипел Реддинг. - Я хорошо заплатил. Мне обещали... - Господин Реддинг, мы не гарантируем перевода на Нижнюю. Станция отправляет туда только тех, в ком испытывает нужду. Напишите новое прошение, а я позабочусь, чтобы его передали по инстанции. Рано или поздно появится вакансия... - Я хочу выбраться отсюда! - взревел Реддинг. - Джеймс! - поспешно крикнул Василий. Охрана появилась мгновенно. Лицо Реддинга перекосилось от ярости, и, к ужасу Крессича, сверкнуло короткое лезвие. Но острие ножа было направлено не на Джеймса и его людей. Крессич отпрянул, и кресло на колесиках унесло его от стола. Джеймс бросился Реддингу на спину. Посетитель ударился носом об стол, разбросал бумаги, неистово тыча ножом в сторону Крессича, который, прижимаясь лопатками к стене, поднимался на ноги. Коридор взорвался паническими воплями, толпа ринулась в кабинет. Крессич отпрыгнул в сторону. Рядом в стену врезался Реддинг. Нино Коледи был уже здесь, в кабинете. Кто-то свалил Реддинга на пол, кто-то сдерживал натиск любопытных и отчаявшихся просителей, размахивавших бумагами, которые они надеялись вручить Крессичу. - Моя очередь! - вопила женщина, силясь дотянуться до стола. Ее оттеснили вместе с остальными. Прижатый к полу телами троих охранников, Реддинг еще сопротивлялся, но быстро слабел. Четвертый охранник раз за разом бил его ногой в голову. Подобрав нож, Коледи задумчиво осмотрел его и спрятал в карман. На обезображенном шрамом юном лице появилась улыбка. - Обойдемся без полиции, - произнес Джеймс. - Господин Крессич, вы не пострадали? - поинтересовался Коледи. - Нет. - Не обращая внимания на царапины и ушибы, Крессич поставил и подкатил к столу кресло, сел. У него дрожали колени. Из коридора все еще доносились вопли. - Он сказал, что заплатил. - Крессич прекрасно знал, что бланками для прощений о переводе торгует Коледи. - Паспортная служба дала о нем плохой отзыв, и я не смог устроить ему перевод. Что вы ему обещали? Коледи медленно опустил глаза на Реддинга и вновь посмотрел на Крессича. - Ну, теперь он попал в наш черный список, а это куда хуже, чем отказ в переводе. Уберите его отсюда, - велел он помощникам. - Да не в эту дверь! - Я не могу больше смотреть на этих людей, - простонал Крессич. - Попросите их уйти. Коледи вышел в коридор. - Очистить помещение! Крессич услышал возмущенные крики и плач. Люди Коледи (некоторые из них были вооружены металлическими прутьями) выжимали толпу из коридора. Вскоре Коледи вернулся в кабинет. Реддинга, который уже пришел в себя и мычал, мотая головой, поставили на ноги. Кровь из раны на виске залила ему все лицо. "Его убьют, - подумал Василий, - когда кругом будет поменьше народу. А потом станционная полиция найдет в космосе его труп". Несомненно, Реддинг тоже это понимал. Он опять рванулся, но его быстро выволокли за дверь. - Прибери здесь, - велел Коледи одному из охранников, оставшихся в офисе, и тот стал искать, чем бы вытереть пол. Коледи снова присел на край стола. Крессич опустил руку и достал из-под стола бутылку. Затем из выдвижного ящика он вытащил два стакана и наполнил их. Глотая низовое вино, Василий попытался напряжением воли изгнать из конечностей дрожь, а из груди - колющую боль. - Стар я слишком для этого, - пожаловался он. - Насчет Реддинга не беспокойтесь. - Коледи поднес стакан к губам. - Не надо создавать таких ситуаций, - проворчал Василий. - Не продавайте обещаний, которых я не могу выполнить. Коледи ухмыльнулся, отчего его лицо стало совсем уродливым. - Рано или поздно Реддинг все равно бы напросился. Он платил только за первое место в очереди. - Не хочу ничего знать. - Крессич сделал большой глоток. - Избавьте меня от подробностей. - Господин Крессич, давайте мы вас отведем домой и поставим охрану, пока не улягутся страсти. Ей-богу, так будет лучше. Демонстративно медленно Крессич допил вино. Один из молодых подручных Коледи собрал разбросанные по полу бумаги и положил их на стол. Только после этого Крессич поднялся. Ноги его подкашивались, взгляд избегал алых пятен на ковровом покрытии. В сопровождении Коледи и еще четверых он вышел в дверь черного хода, через которую только что увели Реддинга. По коридору они добрались до яруса, где находилась тесная квартира Крессича. Комп здесь не действовал, и Василию пришлось вручную набирать комбинацию замка. - Я больше не нуждаюсь в вашем обществе, - настойчиво произнес Василий. Поглядев на него с недоброй улыбкой, Коледи кивнул. - Я потом свяжусь с вами, - сказал он. Крессич вошел, заперся изнутри и встал посреди комнаты. Его подташнивало. Спустя минуту-другую он сел в кресло у двери и попытался успокоиться. В "К" нарастало безумие. Направления на Нижнюю, выданные наиболее благонадежным из тех, кто мечтал вырваться из карантинных секций, только усугубили отчаяние остальных. Обстановка накалялась, власть поделили между собой шайки. Только бандиты чувствовали себя в безопасности, никто другой не мог спокойно ходить по коридорам, если банда не брала его под защиту. А делалось это за плату. Самой устойчивой валютой считались пища, услуги и тела. Вполне годились также наркотики, лекарства и вообще все ценное... Все это уплывало за контрольно-пропускные пункты - охранники у турникетов не упускали возможности погреть руки. А Коледи торговал посулами. Обещал свободу, жизнь на Нижней. Продавал даже места в очереди за справедливостью и все остальное, на что ему и его полиции удавалось найти спрос. Даже сбывал другим бандам лицензии на охрану тех, кто готов был за это платить. У людей оставалась только одна надежда - переселиться на Нижнюю. И те, кто получали отказ или сталкивались с проволочками, доводили себя до безумия мыслями, будто в их электронные досье вкралась ошибка, будто они попали в черный список и обречены гнить заживо в "К". Учащались самоубийства, многие беженцы сознательно шли на конфликт и погибали. Некоторые расправлялись с теми, кто, как они считали, оболгал их. Другие становились жертвами бандитов. - Там убивают! - кричал однажды в очереди к Крессичу молодой человек, получивший отказ. - Никто не попал на Нижнюю! Всех вывели отсюда и прикончили! Рабочих туда не набирают, и молодых тоже, только стариков и детей, чтобы избавиться от них! - Заткнись, сволочь! - завопил кто-то, и трое просителей избили юношу до полусмерти, прежде чем парни Коледи вытащили его из коридора. Остальные плакали, стоя в очереди и сжимая в руках листки с прошениями о переводе. Сам Василий не просился на Нижнюю - боялся, что тогда откроется его связь с Коледи. Полиция торговала с Коледи, и это было опасно. Крессич пил вино с черного рынка, ходил в окружении телохранителей, - любой другой в "К" мог только мечтать о таком, если сам не был бандитом. Однако если бы Коледи вдруг заподозрил, что депутат Крессич хочет вырваться из его паутины... Василий убеждал себя, что делает доброе дело, - пока распоряжается в карантинной зоне, пока раз в пять дней принимает просителей, пока способен предотвращать самое худшее. Да, иногда ему удавалось остановить Коледи. Да, иногда телохранители Василия, прежде чем решиться на серьезный шаг, задумывались. В меру своих возможностей Крессич спасал человеческие жизни и поддерживал порядок, не давая "К" окончательно скатиться в анархию. И у него оставалась возможность (по крайней мере, надежда) вырваться отсюда. Когда станет невыносимо, когда наступит неизбежный кризис, он попросит убежища. Его не швырнут обратно на верную смерть. Он поднялся, разыскал на кухне бутылку и перелил в стакан больше четверти ее содержимого, стараясь не думать ни о случившемся, ни о том, что еще может случиться. Реддинг к утру будет мертв. Василию не хватало сил жалеть его. Вспоминались только безумные глаза, слетающие со стола бумаги, рука с ножом, которая тянулась к нему... к нему, а не к приспешникам Коледи. Василий содрогнулся всем телом и залпом осушил стакан. 6. ПЕЛЛ: ПОМЕЩЕНИЯ НИЗОВИКОВ; 23:00 Дождавшись смены, Атласка возвратилась в тускло освещенное жилище, размяла ноющие мускулы, сняла маску и тщательно умылась (в бараке низовиков всегда стоял чан с холодной водой). Синезуб, не отходивший от нее ни днем, ни ночью, тоже умылся, затем присел рядом на корточки, положил ей ладонь на плечо и прижался щекой к груди. Они ужасно устали - груза было очень много, и хотя большую часть работы сделали гигантские машины, досталось и низовикам. Ведь это они грузили вещи на машины. Атласка взяла вторую руку Синезуба, повернула ладонью кверху, полизала мозоли. После чего наклонилась к нему и лизнула в щеку, туда, где маска взъерошила мех. - Люди Лукаса! - зарычал Синезуб. Его взор блуждал по потолку, лицо исказилось гневом. Сегодня низовики работали на людей Лукаса, устроивших смуту на Нижней. У Атласки тоже хватало мозолей, болели спина и руки, но она беспокоилась не за себя, а за Синезуба. Ее пугало совершенно необычное выражение его лица. Разозлить Синезуба было очень непросто, он всегда старался прежде подумать, подумав же, злиться переставал. Сейчас он тоже подумал, но это не помогло. Если он выйдет из себя перед людьми, людьми Лукаса, это может кончиться плохо. Она гладила всклокоченный мех, пока Синезуб не успокоился. - Поешь, - сказала она. - Пойдем есть. Он повернул к ней лицо, ткнулся губами в щеку, лизнул и согласился: - Пойдем. Они встали и по металлическому туннелю прошли в большое место, где их всегда ожидала пища. Дежурившие здесь подростки дали обоим по большой миске, и они направились в тихий угол. Наполнив желудок, Синезуб успокоился и удовлетворенно слизал с пальцев овсянку. В столовую вошел еще один низовик и, получив миску, подсел к ним. Дружелюбный молодой Дылда быстро уплел порцию каши и поспешил за добавкой. Атласке и Синезубу нравился Дылда, тоже совсем недавно покинувший Нижнюю, где он жил на их берегу реки, но на других холмах, в другом стойбище. Подходили другие знакомые, и каждый с теплой улыбкой кланялся Атласке, Синезубу и Дылде. В основном это были сезонники, которым предстояло скорое возвращение на Нижнюю. Они умели работать только руками и очень плохо разбирались в машинах. Хватало в столовой и незнакомых хиза - в основном постоянных работников, которые все больше молчали. Они сидели в дальнем углу, холодно смотрели по сторонам и вообще держались так, будто долгое общение с людьми возвысило их над простыми хиза. Среди них было немало Старых. Эти низовики знали тайны машин и свободно расхаживали по глубоким туннелям и прочим загадочным, темным местам. - Говорим о Беннете, - предложил Дылда. Как и любой, кому довелось попасть на Верхнюю, он прошел через человеческий лагерь и знал Беннета Джасинта. Когда на Верхнюю пришла весть о гибели Джасинта, низовики горько оплакивали его. - Я расскажу, - вызвалась Атласка. Она прилетела сюда одной из последних, и привилегия рассказывать легенду о Беннете (как и все прочие новые легенды) принадлежала ей. С того вечера, когда она и Синезуб высадились на Верхнюю, в столовой велись разговоры не о ничтожных делах хиза, чьи судьбы почти не разнились друг от друга, но о деяниях Константинов, о том, как Эмилио и его подруга Милико вернули на лица низовиков улыбки, и о Беннете, который умер другом хиза. И Атласку, прилетевшую поведать об этом, снова и снова заставляли повторять рассказ. - Он спустился к мельнице, - добралась она наконец до трагической концовки, - и сказал хиза: здесь нельзя! Нельзя! Прошу вас, бегите! Люди все сделают сами, и река не заберет никого из хиза. И он трудился своими руками, всегда-всегда. Беннет-человек умел работать руками, и он никогда не кричал, нет-нет. Он любил хиза, и мы его любили. Мы дали... нет, это я дала ему имя, потому что прежде он подарил мне человеческое имя. А еще - радость. Он-Выходит-Из-Света, вот как я его назвала. Это имя вызвало шепот одобрения, хоть и роднило Беннета с самим Солнцем. Обхватив себя руками, хиза дрожали от волнения. Так было всякий раз, когда Атласка рассказывала эту историю. - Но хиза не покинули Беннета-человека, нет-нет. Они работали вместе с ним, спасали мельницу, а потом старая река, она всегда злилась на людей и хиза, а тогда совсем рассвирепела, потому что люди Лукаса оголили ее берега и стали отнимать воду, а мы предупреждали Беннета, нельзя доверять старой реке, а он выслушал нас и все равно ушел, а мы, хиза, мы работали, чтобы не пропала мельница и не горевал Беннет, а старая река все поднималась и начала ломать сваи, а мы закричали Беннету: быстро-быстро возвращайся за хиза, которые остались работать. Я-Атласка, я тоже там была, я видела. - Она возбужденно ткнула себя в грудь большим пальцем и дотронулась до Синезуба. - Мы, Синезуб и Атласка, мы видели, мы побежали помочь хиза, а Беннет и добрые люди, его друзья, тоже побежали туда, все-все, но их выпила старая река, и мы прибежали слишком поздно, все прибежали слишком поздно. Плотину сорвало, а Беннет кинулся в старую реку выручать хиза. И река выпила его и людей, которые были с ним. Мы кричали, мы плакали, мы умоляли: старая река, верни Беннета, но она все равно забрала его, всех хиза вернула, но Беннета-человека и его друзей забрала. Все это у нас перед глазами. Он умирает, руки тянет к хиза. Доброе сердце толкает его на смерть, и старая река - плохая старая река - выпивает его. Потом люди нашли его и закопали, а я воткнула в землю над ним палки-духи и оставила дары. Я и мой друг Синезуб, мы прилетели сюда, потому что пришло Время видеть дом Беннета. Вновь раздался восхищенный шепот, и низовики вокруг Атласки закачались. На глазах у них блестели слезы. Затем произошло нечто удивительное. Глядя на Атласку и раскачиваясь на ходу, сквозь толпу пробралось несколько старожилов Верхней. - Он любил! - торжественно произнес один из них. - Он любил хиза! - Это так, - запинаясь, подтвердила Атласка. Ее застигло врасплох вмешательство незнакомца, пожелавшего разделить бремя ее сердца. Ощупав свои узелки с дарами-духами, она достала и расправила тонкими пальцами яркий лоскут. - Вот он, дар-дух. Имя, которое дал мне Беннет-человек. Снова закачались тела, зазвучал одобрительный шепот. - Как тебя зовут? Прижав к груди дар-дух, она смотрела на спросившего. Горло сжалось, по коже бегали мурашки. Незнакомец оказывал ей великую честь! - Ее-Видят-Небеса. А люди называют меня Атлаской. - Она погладила Синезуба. - Я - Солнце-Сияет-Сквозь-Облака, - назвал себя он. - Друг Ее-Видят-Небеса. Вокруг Атласки собрались уже все незнакомые хиза, слышался их благоговейный шепот. - Мы слышали рассказ о Беннете-человеке, которому ты дала имя Он-Выходит-Из-Света. Да, хорошим был этот человек, и хорошие дары принесла ему ты. Мы приветствуем тебя, Ее-Видят-Небеса, и рады тебе на Верхней. Слова твои согрели нас, согрели наши глаза. Долго мы ждали! Атласка качнулась вперед, выражая почтение к возрасту и великой вежливости собеседника. Голоса вокруг звучали все громче. - Это Старый, - шепнул ей сзади Дылда. - До сих пор он с нами не говорил. Старый сплюнул и неторопливо почесался. - Рассказчица говорила мудро. Ее Путь останется во Времени. Она ходит с открытыми глазами, а не только с открытыми ладонями. Атласка испуганно присела. Остальные ахнули, подаваясь назад. - Мы чтим Беннета Джасинта, - сказал Старый. - Он сделал так, что нам тепло слушать о нем. - Беннет наш, - уверенно заявил Дылда. - Человек Нижней. Это он прислал меня сюда. - Он любил нас, - сказал кто-то, а другой добавил: - Мы любили его. - Он защищал нас от людей Лукаса, - сказала Атласка, - а Константин-человек - его друг. Константин дал мне прилететь на Верхнюю, провести здесь мою Весну... Мы с ним познакомились у могилы Беннета. Я полетела к Великому Солнцу, чтобы увидеть его лик, увидеть Верхнюю. Но мы видели только машины, Старый, а Великого Света не видели. Мы работаем, много-много. У меня и у моего друга нет ни цветов, ни холмов, но мы ждем. Беннет говорил, здесь хорошо, здесь красиво, и Великое Солнце совсем близко. Старый, мы будем ждать. Мы хотели увидеть красоту, но не увидели. Говорят, люди прячут. Но мы все еще ждем. Старый. Наступила долгая пауза. Старый покачивался взад и вперед. Наконец он протянул костлявую руку. - Ее-Видят-Небеса, то, что ты ищешь - здесь. Мы там были. Красивое - там, где человек встречается со Старыми, и мы видели. Да, на это место взирает само Солнце, Беннет-человек не обманул тебя. Но там есть такое, от чего заледенеют твои кости. Мы не станем открывать тебе тайны - тебе еще рано, а то ты потеряешь ум. Глаза твои не видят. Но Беннет-человек тебя позвал. Ах! Долго мы ждали! Долго-долго. Но вот пришла ты и согрела наши сердца, и мы рады тебе. - Сеет! - воскликнул Старый. - Ты Верхнюю не видишь. Мы помним красоту равнин, я видел их. Спал и смотрел на них во сне. Но красота Верхней... не для наших снов. Ты рассказала нам о Беннете Джасинте, а мы расскажем тебе о той, кого ты еще не видела - о Лили. Так ее назвали люди. А мы - Ей-Улыбается-Солнце, и она - Великая Старая. Ей намного больше весен, чем мне. Люди увидели наше и оно осталось у них - там, в тайном месте, где светло-светло, и там спит женщина... К ней спускается Солнце... а она не шевелится, так сладок ее сон. Она купается в лучах, Солнце согревает ее глаза, для нее пляшут Звезды. На стенах перед ней - вся Верхняя. Может, сейчас она смотрит на нас. Ее лик повернут к нам. Великая Старая ухаживает за ней, любит ее, эту святую. Ее любовь хороша, хороша, ей снимся все мы, вся Верхняя. Она всегда улыбается Великому Солнцу. Она - наша. Солнце-Ее-Друг - так мы назвали ее. Слушатели ахнули, узнав, что кто-то может дружить с самим Солнцем. Вместе с ними ахнула Атласка, обхватившая себя за плечи. - А мы увидим ее? - спросила она, стуча зубами. - Нет, - твердо ответил Старый. - К ней ходит только Лили. И я. Да, я был там один раз. И видел ее. Глубоко разочарованная, Атласка отшатнулась. - А может, ее там нет? - спросил Синезуб. Старый прижал уши, и все вокруг затаили дыхание. - Время пришло, - сказала Атласка, - и мы прошли путь, Старый, мы поднялись очень высоко, но не видели еще ни красоты, ни Спящей, ни лика Солнца. Старый пожевал губами. - Ты пойдешь, - пообещал он. - Мы тебе покажем. Сегодня вечером. В другие вечера пойдут остальные... если не побоятся. Ты увидишь это место. Люди уходят оттуда ненадолго, всего на час, так они меряют время. Я умею узнавать время. Пойдешь? Синезуб не вымолвил ни звука. - Мы пойдем. - Атласка взяла друга за руку и ощутила его страх. "Остальные не пойдут, - подумала она. - Они не смелые. А может, не верят Старому". Старый поднялся, затем - двое его спутников, Атласка и - неохотно - Синезуб. - Я иду тоже, - сказал Дылда. Никто из друзей не вызвался его сопровождать. Старый окинул троицу испытующим взглядом, усмехнулся и жестом позвал за собой. Они шли по туннелям, по далеким и незнакомым местам, где не надо было носить масок, но приходилось подолгу карабкаться в потемках по тонким металлическим скобам или идти согнувшись в три погибели. - Он потерял ум, - тяжело дыша, прошептал Синезуб Атласке на ухо, - и мы, раз согласились за ним идти. Все, кто живет здесь подолгу, теряют ум. Атласке нечего было возразить, и она промолчала. Она боялась, но шла. Синезуб не отставал. Замыкал шествие Дылда. Всякий раз, когда приходилось долго лезть или пробираться согнувшись, у новичков появлялась одышка, зато Старый и двое его товарищей, казалось, не ведали усталости - должно быть, привыкли к таким переходам. "А вдруг, - посетила Атласку мысль, от которой застыли кости, - Старый так плохо шутит? Заведет нас по темным норам в самую глубину и бросит, чтобы научить других..." Но едва это подозрение переросло в уверенность, Старый и его спутники остановились и надели маски, показывая, что дальше воздух пригоден для людей, но не для хиза. Атласка надела противогаз, и Синезуб последовал ее примеру в тот самый миг, когда отворилась дверь в ярко освещенное место с белыми полами, зелеными растениями и рассеянными по нему человеческими фигурами... Ничего похожего на доки. Впереди, там, куда вел их Старый, была тьма. Рука Синезуба скользнула в ладонь Атласки. Не отставая от них ни на шаг, Дылда тоже пересек яркое место и вошел во тьму, куда большую, чем только что пройденная ими. В этой тьме не было стен. Только звезды. Звезды скакали, кружа им головы, сияя так ярко, как никогда не сияли на небе Нижней. Атласка выпустила руку Синезуба и, благоговейно озираясь, двинулась вперед. Внезапно разлился свет, появился огромный горящий диск, усеянный темными пятнами и обрамленный языками пламени. - Солнце! - воскликнул Старый. Ни белого света, ни синевы. Лишь тьма, звезды и страшное близкое пламя. Атласка задрожала. - Там темно, - возразил Синезуб. - Разве бывает ночь, когда солнце? - Все звезды - родичи Великого Солнца, - пояснил Старый. - Такова истина. А наш свет только кажется. Такова истина. Великое Солнце горит во мраке, и оно так огромно, что мы по сравнению с ним - пылинки. Оно ужасно, огонь его страшит тьму. Такова истина, Ее-Видят-Небеса. Вот - истинное небо. Это - твое имя. Звезды похожи на Великое Солнце, но они далеко-далеко от нас. Так нам сказали люди. Гляди, стены показывают нам саму Верхнюю и огромные корабли в доках. А вот и Нижняя. Сейчас мы смотрим на нее. - А где человеческий лагерь? - поинтересовался Дылда. - Где старая река? - Мир круглый, как яйцо, и сейчас солнце светит только на одну его сторону. Поэтому на другой стороне теперь ночь. Если хорошенько смотреть, может, и увидишь старую реку, но человеческий лагерь - никогда. На лике Нижней он слишком мал. Дылда обхватил себя руками и задрожал, но Атласка двинулась между столиками туда, где пылало истинное Солнце, грозное, оранжевое, как пламя, и наводящее ужас. Атласка подумала о спящей Солнце-Ее-Друг, о той, чьи глаза всегда согреты этой красотой. И от этой мысли у юной хиза на загривке вздыбилась шерсть. Она раскинула руки, чтобы обнять Солнце и всех его родичей,