шь учить меня, что мне следует делать? Нагрей воду. Чтобы был кипяток! И пошевеливайся, чтобы и от тебя была польза. - Да, да, господин, - сказал он, торопливо подвешивая над огнем котелок с водой, чтобы тут же возвратиться и быть уверенным, что Ууламетс не сделает ничего плохого. - Так значит, рана сквозная? Спереди и сзади? - спросил старик. - Да. - Он был ранен мечом? - Я думаю, что да. Старик что-то бормотал себе под нос, а затем надавил на рану. Петр вскрикнул. - Пока хорошего мало, - сказал старик, но Саша мог бы и сам сказать то же самое. Ууламетс намочил маслом кусочек мха и положил его на оставшуюся присохшую часть повязки, затем встал и еще раз наполнил чашку. Он выпил медленно, глоток за глотком, пока доставал то один, то другой предмет из шкафа. Саша в этот момент не осмеливался произнести ни слова, а лишь продолжал придерживать почти бесчувственную руку Петра, шмыгал простуженным носом и временами подрагивал, несмотря на тепло от очага и несмотря на обещания старика сделать все как следует. Дела были плохи, он уже понял это, когда Ууламетс подошел к ним вновь, чтобы снять остатки повязки. Мальчик хотел даже закрыть глаза, но не мог, помня о том, что обещал Петру проследить за его леченьем. 7 А затем была лишь ужасающая боль, разорвавшая на куски его сознание. Он так и не понял, каким чудом оказался в лесу, заблудившись в самой его чаще, где, обессилевший, упал в окружении бесчисленных леших и бесов. Многие из них почему-то имели лица его давних друзей или знакомых, некоторые были с лошадиными головами, а у других были головы черных и белых кошек. Но вот он вновь оказался в мрачной лачуге, около горящего очага, а над ним пел какую-то заунывную песню все тот же ужасный старик. Казалось, что он пел не для него, а потому лишь, что сидел рядом с ним, наклоняясь вперед и выпуская прямо ему в лицо дым из костяной трубки. Петр закашлялся. Он с ужасом вглядывался в этот словно бы рисованный призрак, освещенный отблесками огня, и как будто в продолжение своих ночных кошмаров он увидел тут же, рядом с собой, лицо Саши Мисарова, плавающее в облаках дыма. Освещенное огнем, оно одним своим присутствием напоминало о злорадстве всего происходящего, в то время как звуки пения, подобно колоколу, гудели в его ушах, а едкий дым раздирал его горло. Он снова закашлялся. Тогда пение неожиданно прекратилось. - Укрой его, чтобы он был в тепле, - сказал старик. Он забрал свою трубку, вместе с которой исчез и раздражавший Петра отвратительный дым. Сам же старик превратился в огромную тень, растворяющуюся где-то вверху, среди беспорядочных потолочных балок. Саша склонился над Петром. Весь его облик, странным образом искаженный, навевал что-то зловещее. И едва Петр смог пошевелиться и чуть-чуть вздохнуть, как Саша подтянул на нем одеяло до самого подбородка и расправил его со всех сторон. Теперь Петр был бессилен, чтобы хоть как-то противодействовать тому, что бы ни делали с ним Саша или старик. - Лежи и не двигайся, - сказал мальчик, и его слова отдались в ушах неприятным гулом. - Лежи тихо. Теперь все будет хорошо. Самое страшное позади, и сейчас ты можешь поспать. Он никак не мог вспомнить, о чем говорил мальчик. Слова, произнесенные им, звучали угрожающе и пугали Петра. Он наблюдал, как по потолку метались причудливые тени, напоминающие кошек, мчащихся по потолочным балкам. Эти странные созданья постоянно меняли свои причудливые формы, то замирали на какое-то мгновенье, сливались, разлетались в стороны и исчезали, чтобы появиться вновь. - Я все время буду рядом, - сказал Саша. - Хорошо, - ответил Петр, едва шевеля губами. Он все еще не был уверен, что может доверять Саше, или по крайней мере, этому видению, которое имело с ним сходство. Виденье было таким призрачным и хрупким, что Петр невольно вспомнил о том, что его друзья частенько проделывали над ним злые шутки. Сейчас он не мог лишь припомнить, когда и сколько их было. Но он был почти уверен, что теперешнее его состояние и место, где он сейчас находился, были результатом одной из них. - Этот старик - колдун, - шептал, тем временем, Саша, в очередной раз подтягивая одеяло ему на подбородок. - Я знаю, ты не веришь в колдунов, но этот самый-самый настоящий. Он говорит, что ты мог бы умереть, если бы не добрался до этого дома. А еще он сказал, что ты должен лежать очень тихо и не пытаться вставать, если даже и почувствуешь небольшое улучшение. Петр не был уверен, что ощущает себя хоть на чуточку лучше. В голове у него стучало и звенело, возможно, от дыма, а, может быть, от странного пения, а его бок был так крепко перевязан, что казался полностью онемевшим. Но в этот момент он услышал, как Саша сказал: - Я собираюсь поспать, прямо здесь, рядом с тобой, и никуда не исчезну. Дневной свет ворвался в окружавший их ночной хаос, разрушая его. Это был привычный дневной свет, в лучах которого беспорядочно плясали пылинки, и Саша наслаждался, лежа в приятном тепле, и думал о том, что его теперешние ощущения могли бы поспорить с теми, которые он имел в своей комнате в "Петушке", хотя этот странный убогий дом перевозчика явно отличался от трактира. Он наблюдал, лежа под одеялом, как Ууламетс с треском и грохотом открывает одну за другой ставни на окнах и в комнате становится светлее и светлее. В таком тепле выздоровел даже сашин нос, а горло побаливало лишь чуть-чуть, несмотря на столько дней, проведенных на холоде. И рядом с ним был Петр, который изредка шевелился под стеганым одеялом, натянутым на голову. Все это не могло не радовать Сашу. В течение ночи он просыпался время от времени, чтобы убедиться, что Петр жив и чувствует себя хорошо. И всякий раз, когда его вновь клонило в сон, ему чудились всякие ужасы, от которых он даже боялся засыпать. Но теперь, когда он видел, что Петр проснулся настолько, что смог укрыть себя от проникающего в дом дневного света, ему захотелось еще немного поспать и, отгородившись от солнечных лучей, испытать настоящий отдых. Но если в этот самый момент ставни открывала бы тетка Иленка, она бы тут же схватила метлу и немедленно подступила бы к мальчику, все еще потягивающемуся в постели, независимо от того, как тяжело было тому подниматься сегодняшним утром. Но у него не было никакого желания портить отношения со стариком. Поэтому он встал и, пригладив рукой волосы, с почтительным поклоном подошел к Ууламетсу. - Могу ли я чем-нибудь помочь, господин? - Бери ведро, - сказал старик, - и отправляйся на речку. Тебе следует наполнить вот этот бочонок. Когда будешь черпать воду, соображай, не захватывай песок. - Хорошо, господин, - сказал Саша, накинул свой пропитанный кровью грязный кафтан, висевший на деревянном колышке рядом с дверью, схватил ведро и выскочил за порог. Ему пришлось несколько раз подняться по узкой дорожке, ведущей от реки к дому, каждый раз проходя под аркой из переплетенных ветвей безжизненных деревьев. Ясное солнечное утро отчетливо высветило контуры всего окружающего, и хотя в воздухе попахивало морозом, к полудню должно было быть настоящее тепло: это предвещал яркий солнечный свет над широкой окаймленной деревьями рекой, которая вела к великому златоглавому Киеву. Саша тут же подумал о том, что однажды, когда их долги Ууламетсу будут так или иначе выплачены, он наконец-то сможет выполнить свое заветное желание: путешествие вниз по реке. А там их ждет Киев. Он старался не думать сейчас о своем долговом соглашении, заранее зная, что Петр будет очень зол на него, когда догадается, что он вступил со стариком в торговую сделку, в которой сам оказался предметом торга. Это был в высшей степени бессрочный и очень неопределенный договор, по которому Саша обязывался оказывать всяческую помощь старику, но сам старик при этом так и не сказал, сколь долго это будет продолжаться и в какой форме будет выражаться оказываемая помощь... Он пытался мысленно разговаривать с самим собой и с Петром, отчетливо представляя себе, что Петр несомненно будет возражать против такого соглашения, если даже и учесть, что сделка была мерой платы за его собственную жизнь. Петр все равно будет настаивать на разрыве и попытается убедить его в том, что при этом ничего страшного не случится, поскольку и сам Ууламетс, на его взгляд, такой же насквозь фальшивый колдун, как и те, которых можно было встретить в Воджводе... Может оказаться так, что Петр будет настолько зол, что попытается даже сбежать в Киев и оставить его здесь, а перспектива остаться один на один с этим стариком... Саша припомнил и дым и огонь, и весь остальной ужас, который вселял в него Ууламетс всякий раз, когда Саша отступал от его приказаний. Он старался пошире открыть глаза навстречу солнечному свету, чтобы поскорее избавиться от этих кошмарных картин и почти от физического ощущения ужаса, который пробрал его до костей. Он догадывался в глубине души, что наверняка было что-то ужасно опасное и зловещее, связанное с Ууламетсом, что скрывалось за, теперь уже простым и очевидным, фактом, определявшим его принадлежность к колдунам. Теперь он был абсолютно уверен, что этот дом, стоящий на перевозе, никогда не был тем самым местом, где Ууламетс провел большую часть своей жизни. Во всяком случае, не в большей степени, чем эта лодка, огромная, потемневшая от времени, которая теперь стояла на якоре у причала, вряд ли когда-нибудь принадлежала Ууламетсу... и, следовательно, каким-то образом он заполучил это место. Лишь один Бог знал, когда это было, что сталось с перевозчиком, а так же и то, что этот старик вообще делал здесь, в этом лесу, настолько безжизненном, что в нем нельзя было встретить даже зайца... Ууламетс возился в подвале, разбирая хранившиеся там коренья, когда Саша вернулся в дом с первым ведром. Он перелил его в бочонок и вновь отправился к реке, даже не попытавшись удостовериться, что Петр по-прежнему спит и ему ничего не угрожает. Он поступил так потому, что у него появилась внезапная ужаснувшая его мысль, что Ууламетс являет собой одну из разновидностей лесовиков, самого злобного свойства, который, в силу каких-то причин может быть известен с этой стороны лишь загадочным лесным созданьям, и совершенно бессилен по отношению к людям. Но вот по отношению к одиноко спящему человеку... Это, разумеется, был всего лишь приступ детского страха, и даже ему было известно, что достаточно спрятать голову под одеяло, как тут же можно избавиться от домового. Если и было что-то, чего Ууламетс почему-либо не сделал прошлой ночью, когда он возился с ножами, то... Саша никак не мог выбросить из головы того факта, что Ууламетс попытался вчера пролить на пол часть содержимого чашки, сопровождая это движение странным отвратительным взглядом, который выражал его полное удовлетворение всем проделанным... Но все-таки в его взгляде, скорее всего, было не отвращение. Может быть, злорадство и ненависть, а может быть, желание заставить Петра страдать... Саша ускорил шаг, зачерпнул ведром воду и поднялся в дом. Но когда он появился на пороге, то увидел, что там ничего не изменилось: старый Ууламетс, сидя за столом, в желтоватом свете, падавшем в комнату через пергамент оконной рамы, сосредоточенно листал какую-то книгу, а Петр все еще спал, укрывшись с головой, мирно и спокойно. Саша решил, что был полным дураком, и отправился за третьим ведром, отгоняя от себя мысли о бесах с длинными когтями и лесовиках. Ууламетс был колдун, и это было абсолютно точно: он убедился в этом, когда наблюдал прошлой ночью, когда Ууламетс держал свои руки над раной, как лицо Петра, покрытое потом и перекошенное от боли, стало постепенно обретать свой прежний цвет и покой. Ни один колдун в Воджводе не мог сделать этого... или, может быть, не было раненых людей, которым было доступно подобное леченье. Почти каждый человек в городе знал бы его, люди стадами шли бы к этому колдуну и, в конце концов, могли бы сделать его таким богатым, как не приснилось бы и во сне ни одному боярину. Ведь, пожалуй, тогда он мог бы даже стать царским лекарем. А Ууламетс действительно мог бы спуститься по реке до Киева и поискать там своей удачи при таком-то уменье... А разве нет? Тогда почему же он сидел в этой лачуге рядом с речным перевозом, где уже давным-давно никто не появлялся, среди этих лесов, в которых не селились ни белки, ни зайцы? Он назвал их с Петром разбойниками, при первой же встрече. Но где же в этом лесу могли жить разбойники, в которых так любили верить люди, жившие в городе? А если все-таки у них и было какое-то тайное жилище в глубине лесной чащи, так чем же они могли здесь кормиться, когда кругом не было ни путешественников, которых можно было бы грабить, ни дичи, на которую можно было бы охотиться, если, конечно, не допускать той мысли, что они жили так, как заявлял о себе Ууламетс: ловили рыбу и выращивали овощи? Но едва ли можно представить, что такие люди могли позволить себе подобный образ жизни. Перед Сашей открылось противоречие его теперешнего бытия, как несоответствие правды солнечного утра и неправды всего остального, окружавшего его, и опасность которого могла во много раз превысить ту радость, которую он получал, греясь под теплыми солнечными лучами. И очень возможно, он был бы прав, если бы был благоразумен и захотел вернуться в Воджвод, где по утрам продолжал бы ухаживать за лошадьми или поджидал выходящую прогуляться по перилам кошку, которая всякий раз желала ему доброго утра... и делать множество обычных домашних дел, которых он был лишен здесь, в этом затхлом пыльном месте, на берегу реки, по которой, наверное, никогда не проплыла ни одна лодка. Хорошо еще, что рядом с ним был Петр, без которого он не знал бы, что ему и делать. Ведь уже сама мысль остаться наедине со стариком пугала его, и он не мог даже выразить словами причину этого страха, хотя и не был так наивен, как считал Петр: например, он очень хорошо знал, каких именно клиентов дяди Федора следует избегать и как именно можно ускользнуть от нежелательных встреч. Подтаскивая к дому уже третье ведро, он продолжал раздумывать над тем, почему все-таки в тот момент Ууламетс пронзил его взглядом своих глаз, не позволявших ему отвернуться в сторону, которые однажды остановившись на нем, сделали его полным дураком, так что он промямлил "да" на предложение старика, согласившись заплатить цену, размер которой заранее был ему неизвестен... И сам тут же нашел для этого необходимый ответ: потому что в противном случае Петр мог бы умереть, а ему пришлось бы оставаться одному в этом доме. Он полагал, что Петр не смог бы уйти без него, не смог бы проявить такую жестокость, а, наоборот, должен был быть благодарен ему... за то, что он, не оказавшись в действительности сколь-нибудь способным колдуном, чтобы вылечить его, заключил самую дурацкую сделку с тем, кто мог оказать реальную помощь. К полудню Ууламетс заставил его отмыть и выскоблить бревенчатый настил и крыльцо (для чего понадобилось воды еще больше, чем он принес до этого), починить болтающуюся обшивку и сломанный ставень. В полдень проснулся Петр. Он был все еще болезненный и слабый, но он должен был признаться самому себе, что больше не чувствовал прежней боли. Он выпил немного чаю, который Ууламетс предписал ему, затем встал, завернувшись в остатки своей рубашки, и с помощью Саши подрагивающей походкой неверной походкой вышел на воздух. Петр был немногословен. Он лишь заметил, что чай очень хороший и что самочувствие его значительно улучшилось. И лишь под самый конец прогулки, когда они вернулись назад к крыльцу, он сказал, что в самом лучшем случае они задержатся здесь на пару дней, а затем снова отправятся в путь. - Мы не сможем, - страдальческим голосом произнес Саша. Мы не сможем "снова отправиться в путь". Старик держит нас расчетом за твое лечение. - Но мы можем заплатить ему. - Мы ведь уже пытались сделать это, - сказал Саша, догадываясь, что Петр мог и не вспомнить очень многого из того, что происходило прошлой ночью, и ему даже пришлось остановиться, чтобы продолжить разговор, пока они были одни. - Он колдун, и он сказал, что не хочет брать деньги. Петр рассмеялся. Его голос был все еще слаб, но в нем слышались оттенки отчаяния, смешанного с безрассудством. - Все колдуны хотят получать деньги, и это единственное, в чем они действительно преуспели. - Но только не этот. - Этот старик очень способный лекарь, умело использующий травы. Его лекарства очень хорошо помогают. Мы заплатим ему серебром, у меня еще кое-что осталось, мы заплатим за жилье, еду и, может быть, даже за нашу дорогу, если мы сможем убедить этого старого козла уступить нам лодку... - Он не перевозчик. Я даже не думаю, что здесь в ближайшее обозримое время вообще был какой-нибудь перевоз, во всяком случае с тех самых пор, когда закрылась дорога на Восток. И он не захочет взять деньги, Петр. Он не заинтересован в этом. - Хорошо. Что же тогда он хочет? Это был тот самый вопрос, ответа на который у Саши до сих пор не было, и он просто пожал плечами. - Я думаю, что возможно ему нравится, как я готовлю обед, а, может быть, ему просто-напросто нужна хоть какая-то компания на несколько дней... - Конечно, все это звучало как полнейшая чепуха. - А может быть, я помогу ему что-то сделать по хозяйству. Я обещал, что сделаю это. Тебе нужен отдых, а я буду скрести его полы, таскать воду, и это пока все, что он просил меня сделать. - Этот старый козел заставил тебя работать все утро, по крайней мере с тех самых пор, как я проснулся. - Петр слегка побледнел от попыток самостоятельно стоять и теперь наклонился, чтобы ухватиться за перила крыльца. - Мне кажется, что ты нашел себе нового дядю Федора, который слишком озабочен тем, чтобы сделать тебе несложное одолжение и иметь все время чисто вымытые полы. Я уже понаблюдал за этим старичком! Я ему просто не верю. Но при этом в глазах Петра был заметен и очевидный страх. Саше хотелось бы знать, как много из событий прошлой ночи может тот припомнить, или, возможно, в его голове все еще звучит та самая странная ночная песня? - Колдуны есть, - сказал Саша. - И этот старик как раз один из них. У меня нет на это счет никаких сомнений, и мне кажется, что очень небезопасно обманывать его. Нельзя даже представить себе, что он может сделать. - Это чертовски верно, что нельзя даже представить, что он сделает! Он может подсыпать зелья в наш чай, а потом приготовить из нас ветчину, вот что он может сделать! Послушай меня! - Петр еще крепче ухватился за перила. - Мне очень не нравится его взгляд, и мне не нравится иметь дело с сумасшедшими. Я не хочу есть и пить с сумасшедшим, который готовит чай, хотя во всех подобных случаях, которые мы знаем, врачи предписывают обычный суп. И ты не можешь себе представить, что нечто подобное может происходить в мире. Ради Бога, парень... не верь этому человеку и, пожалуйста, не считай себя обязанным ему за что-либо. - Да, но я обещал ему... - Но послушай, ведь я тоже мог бы помочь человеку на скорую руку, если бы он истекал кровью у меня на полу, а ведь меня едва ли можно назвать порядочным человеком! А что, в конце концов, ему стоила эта помощь? Уверяю тебя, что не больше той работы, которую ты для него уже сделал, а поскольку ты закончил ее, то мы можем уходить. - Но он колдун! - не сдавался Саша. - Петр, пойми, ведь ты уже умирал, а он вернул тебя почти с того света... - Вздор! Я всего-навсего лишь устал и замерз. Мне была нужна постель и еда... - Ты ничего не помнишь! Я видел все, что он делал! Посмотри на себя. Ты весь в поту и белый, словно призрак, и ты не сможешь никуда идти, во всяком случае в ближайшие дни. - Все, что ты видел, было лишь очень хорошее представление, парень. Я никогда не умирал, и, разумеется, я не умирал и сегодняшним утром. Поэтому у меня нет планов оставаться здесь после того, как я почувствую себя в норме. Он все-таки продолжал говорить об этом, а сам едва ли мог стоять без посторонней помощи. - И не думай об этом, - сказал Саша. Это прозвучало почти как приказ, но поскольку перед ним был не вполне здравомыслящий человек, по крайней мере таким Петр казался в это утро, то Саша попытался слегка смягчить свое замечание. - Пожалуйста, Петр Ильич. Пожалуйста, наберись терпенья и делай то, что он просит, хотя бы несколько дней, и пожалуйста, прошу тебя, не сбегай и не оставляй здесь меня одного... Петр неожиданно начал дрожать, у него даже постукивали зубы. Воздух был все еще слишком прохладен для него, а рубашка, которой пытался прикрыться, ничем не отличалась от рваного лоскута. - Я не оставлю тебя здесь, - сказал он. - Будь я проклят, если я сделаю это. Но только не обещай ничего этому старому козлу, и не позволяй ему запугивать тебя. Если же он будет угрожать, то скажи об этом мне. - Но я уже обещал ему, - сказал Саша. Он тут же добавил, как бывало, что-то еще, чтобы предотвратить возражения, и отвел Петра в дом, где влил в него очередную чашку горячего чая. Были вещи, которые Петр обычно понимал, и были другие, которые он понимать отказывался, не говоря уже о том, чтобы просто в них поверить, во всяком случае до тех пор, пока уже не становилось поздно. Возможно, что это было просто глупо, частенько думал Саша, а возможно, что и нет. И если Петр когда-то бывал чем-то чрезмерно напуган, то сейчас его страх полностью относился к этому месту и к этому человеку. Доводы Петра звучали достаточно убедительно, кроме одного момента: попытки уйти из этого дома вдоль берега реки. Саша очень сомневался, что Ууламетс позволит им сделать это прямо сейчас или хотя бы в ближайшее время. Теперь вопрос состоял именно в том, когда он разрешит это, если разрешит вообще. Сначала Ууламетс заставил его привести в порядок шкафы и вытереть пыль, а после этого Саша должен был заняться приготовлением обеда. Пока он смахивал пыль с многочисленных горшочков, часть из которых была запечатана глиной, он обнаружил на этих глиняных пробках нанесенные острым предметом царапины, на счет которых он подумал, что это могли быть либо таинственные знаки, либо, скорее всего, такие же пометки, какие делала тетка Иленка, не умевшая ни читать, ни писать. В этом случае знаки должны были просто означать, что здесь находились грибы, там - мох или лишайник, а в следующем - горькая полынь. Кроме горшочков, в шкафу были и другие предметы, названия которых он просто не знал. Что же касается Ууламетса, то он почти все свободное время провел за чтением книги, делая иногда какие-то записи. Он начал читать ее еще при дневном свете, но продолжал читать и в сумерках, при свече. Перерыв в этом занятии он использовал для того, чтобы сходить на реку, откуда вернулся с двумя вполне приличными рыбами, которых отдал Саше, чтобы тот почистил их. Петр же предложил свою помощь, чтобы почистить репу, пока Саша возился с рыбой в конце двора. Внезапный шум и потрескивание крыльев заставили мальчика отвлечься от рыбы, и он с тревогой взглянул вверх. Там он увидел, как недалеко от него, прямо на землю сел ворон и с достоинством направился к рыбным потрохам. Это была первая птица, первое живое существо, которое он увидел во всей округе, за исключением рыбы, предназначавшейся на обед. Птица, тем временем, поглядывала на него единственным поблескивающим черным глазом: второго у нее просто не было. Он был рад скормить ей все отбросы после чистки, только бы она оставила рыбу в покое. - Добро пожаловать, - сказал Саша этому летающему созданью, и оно сделало головой странное движенье, которое должно было, скорее всего, означать поклон, а может быть, было просто-напросто частью ритуала, сопровождающего осмотр места обеда. - Думаешь, что тебе здесь приготовили целое стадо? Пару кроликов? А может быть, оленя? Ворон взглянул на него очень холодно, удерживая в полузакрытом клюве болтающиеся рыбные потроха, а затем, после надлежащего обдумывания, захлопнул его совсем. - Ах, да, - сказал Саша, - слишком много вопросов. Прошу прощенья, братец Ворон. Тот ухватил очередную порцию и взглянул на мальчика явно не без корысти. При обычных обстоятельствах никто бы и не обратил внимания на это летающее созданье, но только не в этом лесу. Саша с радостью оставил ему потроха и, прихватив рыбу, отправился в дом, даже не обернувшись в сторону незваного гостя. Ведь это был всего-навсего лишь обычный ворон, большой любитель полакомиться рыбой. - У реки летает какая-то черная птица, - сказал он старику, который по-прежнему был занят своей книгой. - Она часто появляется здесь, - сказал Ууламетс, даже не взглянув его сторону. Поэтому Саше ничего другого не оставалось, как сунуть рыбу в кипящую воду, после чего он отмыл руки и полез за горшочками с приправой. Петр в это время дремал в углу, а может быть, просто благоразумно притворялся спящим, чтобы избежать нечаянной ссоры. Мальчик оказался хорошим поваром. Петр понял это по приготовленному им рыбному блюду. Сейчас у него не было настроения возражать против чего-либо, и он старался держать голову опущенной вниз и следовать здравому смыслу, на который указал ему Саша. Ведь он и на самом деле был слаб, как новорожденный котенок, а поэтому не должен не считаться с присутствием старика и его тяжелого посоха. Но он внимательно приглядывался ко всему окружавшему его в этом странном доме, рассчитывая, что здесь можно будет найти что-нибудь необходимое им, например, чистую рубашку, а, может быть, даже кафтан или одно, а то и целых два одеяла. Особенно он не спускал глаз с Ууламетса и прислушивался к тем указаниям, которые в этот вечер старик давал по поводу готовящихся рыбы и чая. Он делал это на тот случай, если их очаровательный хозяин захочет добавить что-либо к уже опробованному им рецепту. Ууламетс просидел весь день над книгой, сгорбившись и водя по строчкам пальцем, и отрывался лишь ненадолго, чтобы дать очередные приказания мальчику. Возможно, что это были его обычные занятия, за которыми он проводил время в этом запустелом месте: сидеть целыми днями за столом и читать книгу, ставить на реке сети, готовить рыбу и вновь возвращаться к чтению. Один Бог знал, что он вычитывал в ней или какие мысли завладевали им на долгие часы, под шелест страниц да под звуки капающего со свечи воска. Эта картина никак не укладывалась у него в голове: старик в безжизненном лесу, зачитывающийся своей книгой до того, что слова, казалось, истощали его мозг. И, видимо, единственным наслаждением теперь для него была сашина стряпня. - Вкусно, - сказал Ууламетс, постукивая ложкой по котелку. - Положи еще. А когда мальчик в очередной раз наполнил его котелок, старик сказал: - Закрой окна снаружи. Саша вежливо поклонился и вышел. Ночной мрак, окружавший дом, казался еще гуще, когда внутри дома было относительно светло. Петр очень внимательно вглядывался в темноту сквозь открытую дверь и не мог понять, почему у него шевелятся волосы на затылке. Он не успокоился, пока Саша не вернулся и не закрыл за собой дверь. Петр подумал, что глупо бояться темноты. Никакой разницы не может быть между этой ночью и теми, которые они уже пережили. Но он, тем не менее, даже расплескал свой чай, когда совсем рядом со ставнями раздалось хлопанье крыльев. Саша обернулся и взглянул на окно, как будто сомневаясь в его надежности. - Ради Бога, скажите, что это? - пробормотал Петр. - Это всего-навсего лишь птица, - сказал Ууламетс. - Просто птица. Это действительно было так, у Петра не было сомнений на этот счет. Скорее всего, это мог быть один из голубей, которых сам же старик разводил, чтобы из них готовить обед. - Сегодня ночью, - продолжал Ууламетс, указывая ложкой в сторону каждого из них, - сегодня ночью будет новолуние. И поэтому ночью мне предстоит кое-какая работа. Я имею в виду корни. Их нужно выкопать из земли. - Седые брови поползли вверх, была наполнена очередная ложка. Старик некоторое время сидел, причмокивая губами, затем добавил: - Я очистил весь горшок, чтобы ничего не пропадало. - Он отставил свой котелок и встал из-за стола. - А уж после работы я отправлюсь спать. Ты не хочешь пойти со мной, а, малый? - Нет, господин, - сказал Саша, а Петр бросил быстрый оценивающий взгляд в сторону своего меча, который по-прежнему стоял у стены, рядом с посохом старика. Ууламетс пожал плечами и снял с колышка свой кафтан. Петр тоже поднялся со своего места, обошел стол и взял в руки меч и посох, протягивая их старику. Тот протянул руку и взял лишь посох. - Это тяжеленная работа, - сказал Ууламетс, - выкапывать корни. - Он поднял задвижку. - Молодые никогда не любят грязную работу, им нужен только результат. Вот точно такой же была и моя дочь. И вот этот засохший старик, оказывается, имел дочь? Это показалось Петру невероятным. Ууламетс вышел в ночной мрак и захлопнул дверь. Защелка опустилась. Наконец-то Петр смог вздохнуть. - Мы уходим отсюда, - сказал он. - Сегодня ночью. Саша лишь испуганно посмотрел на него, но ничего не сказал. Петр подошел к двери, снял висевшую на колышке рубаху и одел на себя. Саша по-прежнему стоял неподвижно, будто разом лишился способности говорить и что-нибудь делать. - Возьми одеяла и несколько веревок, - сказал Петр, а когда увидел, что Саша все еще колеблется, добавил: - Или мне это сделать самому? Возьми одну связку репы. А еще я видел там вяленую рыбу. Ведь путь до Киева очень долог. - Петр, ведь он не простой старик, и, кроме того, не забывай, что он помог нам! Петр пристально посмотрел на мальчика. - ...По крайней мере, - продолжал Саша слабеющим голосом, - по крайней мере, мы не должны брать ничего лишнего. Достаточно одного одеяла и одной связки репы: от этого мы можем только выиграть, мало ли что может случиться. Неодобрение, которое высказывал мальчик, неприятно обжигало своим безрассудством. Петр медленно подошел к печке, подобрал оба одеяла и, чертыхаясь, видимо от затрудненного дыхания, бросил одно из них на пол и снял с потолочной балки висящий там моток веревок, пока Саша доставал связку репы. - А сколько верст ты сможешь пройти, Петр? Выдержишь ли ты дальний переход? - спросил Саша, спрыгивая с лавки со связкой репы в руках и вопросительно глядя в сторону Петра. - Послушай, Петр, ведь есть и другие возможности. Давай не будем делать этого. Ведь мы даже представить не можем, на что способен этот старик... - Со мной ничего не произошло, как видишь. Просто старый шарлатан устроил хорошее представление. Скорее всего, он лишь чем-то одурманил меня. Ты сам пил этот чай. Один Бог знает, что он намешал в него. Он ведь мог сделать это прямо у тебя на глазах. - Петр разложил одеяло на столе и завернул в него репу, подвернув концы одеяла в середину. - Захвати нож, он нам наверняка пригодится. - Я не могу воровать! - Это не воровство, запомни, а всего-навсего справедливая плата за твою работу. Возьми вон тот нож. И еще возьми рыбу, она ему достается даром. - Нет, - сказал Саша. - Дурак, - пробормотал Петр и связал веревкой углы одеяла. Взяв в руки концы веревки, он закинул этот импровизированный мешок за спину, взял стоявший у стола меч, прихватил нож, а затем снял с колышков свой пояс и сашин кафтан. - Послушай, парень, если тебе хочется оставаться в этом доме, рядом с ним, то ты, конечно, можешь так и поступить. Но если у тебя есть хоть капля здравого смысла... - Я иду с тобой, - едва слышно, прерывая дыхание, сказал Саша, а Петр накинул на него кафтан, завязал свой пояс, поднял задвижку и открыл дверь. И в то же мгновенье, что-то огромное, похожее на собаку, с диким рычаньем бросилось на них. - Боже мой! - закричал Петр. Он так быстро захлопнул дверь, что страшилище ударилось со всей силой об нее, издавая громкий лай и толкая дверь снаружи, в то время как он толкал ее изнутри. Саша бросился к двери. Теперь они вдвоем удерживали ее, а она содрогалась под ударами когтей. Еще до них доносился злобный хриплый лай. - Что это за чудище? - едва взвизгивая спросил Петр, стараясь опустить еще один засов, чтобы противостоять сыпавшимся на дверь ударам. - Что это за исчадие ада? Наконец засов встал на свое место, и они услышали стук когтей на крыльце: неизвестное существо спустилось вниз. В следующий момент новый удар был нанесен в окно и сопровождался скрежетом когтей о ставень. От такой неожиданной атаки запоры на окне затрещали и едва не выскочили. - Боже мой, - только и мог произнести Петр. Его колени дрожали, но он старался не показывать страха. Он встал подальше от двери, чтобы было удобнее управляться с мечом, который он теперь держал в руке. Так он стоял и прислушивался к происходящему вокруг дома. Тем временем, атаки на окно прекратились, и скрежет когтей вновь послышался на крыльце. Опять посыпались удары. Зверь царапал дверь когтями и лаял как собака. - Это наверняка "маленький старичок", - прошептал Саша. - Какой же это человек, черт возьми! Это проклятая черная собака! - Это не собака. Это не собака, Петр. Это существо знает, что кое-что украли в этом доме... Петр слышал звуки скребущихся о дерево когтей. Возможно, что это был всего-навсего глупый обман, вызванный их поспешными сборами в дорогу и окружающей темнотой, из-за чего им это существо и показалось особенно страшным: темная густая шерсть и огромные черные зубы. Он даже попытался представить себе, как обычно выглядит собак, какая у нее пасть и какой звук она издает, если щелкает зубами. Вновь последовал удар в дверь. Он был так силен, что затрещал засов. Затем раздались шаги тяжелых лап. Петр почувствовал, что его рука, сжимавшая меч, была мокрой от пота. И в этот момент он услышал, какое-то новое движенье, но оно происходило внизу, под самым полом. - Мы должны вернуть все, что мы взяли, - прошептал Саша. - Но ведь это же просто-напросто собака! Ну, послушай меня, ради Бога! - Это не собака... - Саша расстегнул кафтан и вновь повесил его на прежнее место, на колышек около двери. Он протянул к Петру руку. - Ну, пожалуйста. И теперь тот почувствовал себя полным дураком. Ведь если бы он не был так слаб от раны, то немедленно распахнул бы дверь и отрубил бы голову этому бесовскому созданью. Если оно было там лишь одно. Послышалось свистящее шипенье и треск двери, а в следующий миг раздался пронзительный кошачий визг. Петр вздрогнул. - Петр! Тогда он сбросил одеяло с плеча, и Саша бросился со всех ног, чтобы развязать веревку и положить все на прежнее место. Удары и скрежет когтей о дверь не прекращались. - Вот видишь, твоя уловка ничем не помогла, - сказал Петр. - Черт побери, малый, а ведь оно таки не прислушалось к твоим бабушкиным сказкам. - Не нужно насмехаться, Петр, пожалуйста! Сейчас не время шутить... - Клянусь тебе, что "маленький старичок" в "Петушке" мне понравился гораздо больше. Очень приятная кошечка. Целыми днями чистит уши и вообще прилично себя ведет. Но этот... Боже мой! Очередной удар когтями в дверь был нанесен с такой силой, что от неожиданности Петр чуть не упал, и даже подогнул колени, а из дверного косяка полетели щепки. А под полом, на том самом месте, где он стоял, раздался тяжелый глухой удар. Петр продолжал держаться на ногах, но чувствовал, как у него останавливается дыхание и он погружается в ночной кошмар, из которого нет хода назад, и что многие вещи просто потеряли смысл с тех пор, как они вошли в этот дом, и что вполне может случиться так, что вряд ли вновь все встанет на свои места. У него не было никакого желания быть убитым этим привидением, в которое он решительно отказывался верить. - Я вижу, сегодня неудачная ночь? - спросил он Сашу. - Но попробуй все-таки пожелать, чтобы это существо исчезло отсюда. Ведь это как раз по твоей части? - Спрячь свой меч, - сказал Саша в ответ. - Это раздражает его. Убери, пожалуйста, прошу тебя. Мальчик был очень серьезен. Но достаточно серьезным было и существо, поджидавшее их на крыльце. И Петра охватило странное, отдающее смертельным ужасом подозрение, что этой ночью, прямо сейчас, все, в чем он сомневался чего не знал наверняка, оказалось самым настоящим и реальным. - Спрячь его! - не унимался Саша. Он убрал меч в ножны и вновь вернулся в середину комнаты, пожимая плечами и слегка важничая, но, тем не менее, с опасением поглядывая в сторону двери. Однако за ней стояла полная тишина. Он так же мало верил в сашины умозаключения, как и в собственное желание проверить, что же все-таки находилось под полом. Саша же немедленно схватил кувшин с водкой, стоявший на столе, и выдернул затычку, на что Петр очень живо среагировал. Но мальчик лишь капнул несколько раз на пол, чтобы жидкость затекла в щели между досками. - Не хватало, чтобы ты еще напоил его, - сказал Петр. - Разве мало у нас было неприятностей? Саша пристально посмотрел на Петра, но однако, несмотря на волнение, все же закончил весь ритуал умиротворения духов. Этот мальчик, столько времени проводивший в конюшне, в этот момент был единственным, кто ни на мгновенье не сомневался в правоте своих поступков. Петр тут же поднял вверх руки в знак примирения. - Прости меня, - сказал он. - И у них я тоже совершенно искренне прошу прощенья. За этим последовала тишина, изредка прерываемая скрипом половиц. Петр и Саша некоторое время молча переглядывались. Но было слышно лишь завывание ветра. - Я приготовлю чай, - сказал Саша. - Мне кажется, что это нам сейчас не повредит. Петр, однако, с большим удовольствием выпил бы водки. Но почему-то сейчас ему было стыдно признаться в этом, и он присел за стол, уговаривая самого себя, что дрожь и слабость в коленях и руках была лишь следствием раны, да тех нескольких дней, проведенных в холоде и голоде, пока они пробирались через этот безжизненный лес. Тем не менее, он был рад тому, что мальчик суетился, занявшись хотя бы таким простым делом, как заварка чая, что, возможно, отвлекало его от размышлений о происходящем за дверью. Чай, в конце концов, давал и ему возможность хоть как-то унять дрожь в руках, не говоря уже о том, что он согревал. - Я думаю, что "он" успокоился, - сказал Саша, усаживаясь за стол против Петра. - Какой такой "он"? - с наигранным удивлением спросил Петр. - Я не могу себе даже представить, какую живность может держать старик... Саша смотрел, насупив брови, и с выражением откровенного огорчения прикусил губу. Петр подумал, что этот взгляд вполне мог означать обвинение его в глупости, которая выражалась прежде всего как раз в том, что он отрицал то самое безрассудство, которое только что происходило на его глазах. Но от внутреннего страха он не видел этого сколь-нибудь отчетливо, или не успел разобрать, что это могло быть на самом деле. Если все эти ужасы действительно явились перед ним, выйдя из бабушкиных сказок, и тут же набросились на него, лишь только он собрался переступить порог, то в этом случае реальным должно было бы быть и все остальное, о чем у него даже не было никакого желания вспоминать. Он уронил голову на сложенные руки и подумал о том, что в своих странствиях они выбрали явно не ту дорогу. Но, однако, здесь была лодка. И хотя он не имел никакого представления о том, как следует управлять ни маленькой, небольшой лодкой, тем не менее, предполагал,