и отступил назад, шелестя многочисленными ветками и сучками. - Меня зовут Вьюн, к вашему сведению, - сказал он. - А меня Петр. - А меня Саша, - сказал мальчик. - А это Ивешка и Малыш, с вашего позволения. Древообразное существо чуть вздрогнуло, и прошелестело своими ветками, когда они все поклонились ему. - Другой раз я бы не позволил этого: дворовику вовсе не место в моем лесу, а русалке вообще нечего делать там, где продолжается жизнь... Но у меня нет выбора. В этот момент сгусток тумана словно молочный вихрь рванулся вверх, распространяясь в пространстве, становясь при этом прозрачнее и приобретая черты поношенного платья, развевающихся на ветру прекрасных волос и еще призрачных рук и, наконец, бледного, испуганного лица Ивешки. - Русалка! - произнес подобревший леший. - Первый, первый и последний раз ты оказалась в моем лесу, с опасностью для жизни, если хоть остатки ее еще сохранились в тебе. Ты слышишь меня? Было заметно, как округлились глаза Ивешки, ее платье и волосы плотно закутали ее, будто подхваченные вихрем, в котором закружились и случайно попавшие листья, и она покраснела от смущенья, но при этом дело не ограничилось слабым розовеющим оттенком лица, а вместе с ним стали отчетливо заметны чуть тусклое золото ее волос и бледная голубизна ее поношенного платья... - Ах! - воскликнула она, глядя на всех широко открытыми глазами, а Малыш с визгом выскочил откуда-то и подбежал к ней, тычась мордой в ее руки, будто желая спрятаться там. - Я не жду от тебя обещаний, - продолжал Вьюн своим пронизывающим до самых костей голосом, - о безопасности моего леса или о безопасности твоих приятелей: ты должна что-то делать, чтобы выжить. И ты, на самом деле, получаешь это. Я же только хочу посоветовать тебе то, что ты уже и так знаешь: колдун, который обманывает других, это одно дело, но когда он же обманывает самого себя, то совсем, совсем другое. А знаешь ли ты, почему? Ивешка ничего не ответила ему. Она лишь крепче прижала Малыша к себе. Вьюн чуть отступил назад в сторону кустов, будто вновь становясь их частью. - ...Потому что тогда все желания начинают причинять зло, - едва слышно пробормотал Саша вдогонку уходящему лешему. Ивешка взглянула на Сашу, затем на Петра, все еще подернутая легким розовым румянцем, который был особенно заметен на ее губах, с каплями тумана в волосах и отдающими мягкой голубизной глазами. - Петр, - сказала она подрагивающим голосом. Он и сам вздрогнул в тот же момент, как только Саша схватил его за руку. Он знал лучше всех, что происходит. Боже мой, ведь он знал это лучше всех. Она боялась, и он надеялся, что знает, чего именно. Но все, что он мог сделать, это смотреть на нее во все глаза, до тех пор, пока и она не сделала тоже самое, потому что не могла сделать ничего другого, как вернуть этот взгляд назад. - Петр! - сказал Саша, дергая его за руку. Тогда он заморгал глазами и взглянул в сторону, пытаясь сбросить колдовское наваждение и перевести дух. Он увидел свой меч, лежащий в кустах, и, все еще вздрагивая и покачиваясь, подошел и поднял его... Он должен был что-то сделать, потому что он очень хотел ее и знал об этом лучше всех, а еще на его ответственности оставался и Саша. - Мы найдем твоего отца, - сказал он, обращаясь к Ивешке, заставляя себя увидеть деревья, окружающий их лес и Сашу, который очень хмуро смотрел на него. - Он говорит, что может вернуть тебя обратно. Поверь, он так и сделает! Боже мой, подумал Петр, стараясь разогнать внутренний холод, ведь он только что по собственной воле заговорил об Илье Ууламетсе. 21 В лесной чаще сумерки наступали рано, особенно под затянутым облаками небом, но они продолжали свой путь до тех пор, пока не исчез последний луч света. - Далеко ли еще? - поинтересовался Саша у Ивешки, как только они покинули владения лешего. На что Ивешка не смогла ответить с полной уверенностью. - Жив ли еще твой отец? - задал свой следующий вопрос Саша. - Ты можешь сказать об этом? Но Ивешка не была уверена ни в том, ни в другом: она призналась в этом, избегая его взгляда, а затем быстро скользнула в сторону, чтобы двигаться впереди них, но не как привидение, которое может идти не разбирая дороги, не пользуясь тропинками, а как уверенный в себе, знающий каждое дерево проводник, что позволяло ей держаться от них на расстоянии. Она явно не хотела ни присаживаться к их костру, когда они остановились на ночлег, ни ужинать вместе с ними. Она отказалась и от того, и от другого, продолжая сидеть в стороне, когда Саша попытался было уговорить ее, после чего поднялась и подошла к небольшому весеннему ручью, из которого они набирали воду. И опять Саша отметил про себя с беспокойством, что она старалась держаться поближе к воде. На ужин у них была тушеная рыба, ранние грибы и молодые побеги папоротников, которые Ивешка отыскала по дороге и убедила их в том, что они вполне съедобны. Саша с некоторым опасением смотрел на собственноручно приготовленный ужин, и с таким же опасением взглянул на Петра, который наблюдал за Ивешкой. - Я не совсем уверен в этих грибах, - сказал Саша. - Разве ей так необходимо нас отравить? - весьма сдержанно отреагировал Петр. Разумеется, нет, это было ясно. Саша лишь пожал плечами и начал раскладывать приготовленное блюдо, которое, благодаря Ивешке, было не просто сушеной рыбой распаренной в пустой воде, а приобрело вкус и аромат, а коль скоро она еще и отказалась от еды, то каждому из них досталась еще и добавка. - Ты знаешь, что она не хочет отвечать ни на какие вопросы? - заметил Саша. Петр зачерпнул из котелка и долго дул на ложку, что давало ему возможность промолчать, тоже пропуская вопрос мимо ушей. Саша выделил немного угощения и для Малыша. Тот обнюхал предложенное блюдо и начал лаять на него, то ли от того, что было слишком горячо, то ли от того, что ему не нравился грибной запах. Саша с большой осторожностью взял маленький остывший кусочек и, проглотив его, нашел, что блюдо было более чем просто вкусным. Он вновь взглянул на Петра, который не отрываясь смотрел на деревья, туда, где сидела Ивешка, думая о чем-то своем, так что Сашу даже охватил испуг, и он стал смотреть совсем в другую сторону, помимо своих желаний. Возможно, ему следовало отнестись к этому с сочувствием, но сейчас он был раздражен, даже более чем раздражен, видя с какой нежностью Ивешка смотрит на Петра, чего никак не должно быть, учитывая тот простой факт, что ее сердце должно было бы остановить ее, если оно было хоть в каком-то смысле разумным. Разумеется, Саша пытался остановить это, стараясь направить свои усилия не на нее, где, как он предполагал, ему пришлось бы затратить значительно больше сил, чем он имел в запасе, а на Петра... хотя и здесь требовалось гораздо больше усилий, чем он собирался потратить, сопротивляясь естественному стремлению, что может справиться с кем-то, у кого и вовсе нет никакого сердца. Но учитывая то, что Ивешка, кроме всего, не могла поддерживать свое состояние с помощью пищи, которую использовали они... - А ты заметил, что она совсем не ест, - сказал Саша, в надежде, что Петр поддержит и разовьет дальше эту тему. - М-м-н, - откликнулся Петр. - Ведь она же не живая, Петр, она не может есть, она должна получать силы откуда-то еще, и уж никак не из леса... - Мы должны отыскать ее отца, - сказал Петр и вновь занялся своей рыбой. Это и была вся помощь, которую он получил от Петра. Саша молча ел, присматривая за костром и радуясь хотя бы тому, что перестал идти дождь. Наконец он сказал Петру: - Если поиски ее отца затянутся, и если он сам ничего не сможет сделать... Петр, она не сможет долго оставаться в таком обличье, как сейчас. Ведь ты слышал, что сказал этот леший: она не сможет помочь себе. - Прекрати, - сказал Петр. Но даже это резкое предупреждение не вывело его из себя. В другое время возможно, но сейчас его мысли были достаточно ясными, чтобы он мог отвлекать свое внимание на путаные мысли Петра. - Ее судьба зависит от нас, - сказал Саша, напоминая ему, - или от ее отца, если мы сумеем быстро отыскать его. Я заметил, как она ведет себя... - В ее поведении нет ничего плохого, просто именно сейчас она не хочет быть рядом с нами. - Не стоит защищать ее. Она не может справиться с этим, вот что сказал нам тот леший... - Я знаю об этом, и тебе не зачем мне это повторять. - Но я вынужден это делать, потому что ты не слушаешь. Петр бросил на него раздраженный взгляд и спросил: - А что это был разговор про сердце? Что говорил об этом леший? Саша пожал плечами. Ему не хотелось углублять этот разговор с Петром особенно ночью, или пытаться как-то объяснить это, отчетливо понимая, что Ивешка не упустит случая смешать вся и все, и, кстати, прежде всего запутать самого Петра. Юноша, мысли которого заняты девушкой, был гораздо ближе к сашиному пониманию, но Саша не имел никакого представления о том, что можно было сделать с мужчиной, чьи поступки и намерения были так сложно переплетены с судьбой фактически мертвой девушки, которая, к тому же была чрезвычайно опасна, и с чувствами, которые вызывали у него глубокий страх, прежде всего потому, что они исходили не от самой русалки. Кто и как мог объяснить подобную возможность Петру, причем достаточно убедительно? - А это лесное чудище, - продолжал упорствовать Петр, - сказало, что у нее вообще нет никакого сердца и что она забирает его у моего друга. Что оно хотело этим сказать? - Я не знаю. - Как это может быть, чтобы кто-то мог забрать чужое сердце, помилуй Бог? - Я не знаю, я ничего не знаю. Ешь, иначе твой ужин будет холодным. - Я хочу знать, что ты сделал, Саша, не откажи мне в этом! Я хочу знать, что происходит. - Я не знаю, уверяю тебя! Я вообще не знаю, что происходит в мире, ведь я родился не всезнающим. Я не знаю, о чем говорил этот леший... Колдун, который обманывает других, это одно дело, но когда он же обманывает самого себя, то совсем, совсем другое... - А ты, случаем, ничего не потерял? - спросил Петр. - Я в полном порядке! Я чувствую себя очень хорошо! Даже еще лучше, как оказалось: я сумел удержать тебя. Разве не так? Вот что значит настоящее волшебство, Петр, а не просто одни лишь желания... - Но какое отношение ко всему этому имеет разговор о сердце? О чем тогда говорило это существо? А что имел в виду водяной, когда говорил в то утро, будто Ивешка потеряла свое сердце?.. Разве она забрала что-нибудь у тебя? - Нет! - Он вздрогнул от звуков собственного голоса, и казалось, что вместе с ним задрожала вся их нехитрая посуда, словно горшки на полке, так что он даже испугался, что они могут упасть и разбиться, если Петр и дальше будет продолжать свою болтовню, как это назвала бы тетка Иленка, которая не преминула бы сказать: "Прекрати, Петр Ильич! Ты доводишь меня до головной боли!" Так оно и было. - А что ты имел ввиду, когда говорил о том, какую выгоду можно извлечь даже из леса? - спросил Петр. - И что ты сделал, что едва не свело лешего с ума? Почему он сказал, что лишился выбора? Саша проглотил кусок рыбы, совершенно не ощущая вкуса, и взглянул на Петра с таким чувством, которое могло бы всех повергнуть в страх, если бы, не дай Бог, вырвалось наружу. Но оно ушло в глубину его сознания, где в опасном беспорядке метались мысли в поисках нужного ответа на вопрос, не сделал ли он какой ошибки своим чрезмерным желаньем, которое привело в беспомощную ярость лешего, и могло очень далеко завести и его самого... - Я не знаю, почему, - сказал он. - Так что же все-таки ты сделал? - Столь мало, насколько мог! Я ошибался, когда беспокоился о происходящем, и, это я хорошо усвоил, я беспокоился о самых незначительных возможных последствиях, пока не смог убедиться, что таким образом добиваюсь всего-навсего лишь того, чтобы не случилось чего-то заранее ожидаемого. Ты понимаешь, о чем я говорю? - Ты говоришь, что не хочешь больше беспокоиться ни о чем. А, тем временем, мы находимся в самой чаще этого леса никак не можем отыскать старика, и, тем не менее, ты говоришь, что не хочешь ни о чем беспокоиться! - Это не то, что я имел в виду! - Мне кажется, что ты сходишь с ума. Прекрати эти занятия. - Нет, со мной все в порядке! Петр доел свою порцию, отправив последнюю ложку в рот, затем положил ту в котелок и вытер рот рукой, настороженно глядя на Сашу, освещенного отблесками костра. - От этого мне не становится лучше... Ведь если Ууламетс находится в этом лесу, разве этот леший не знал бы этого? Если бы он был здесь, почему бы ему не уменьшить наше беспокойство и не сказать нам об этом? Саша попытался было обдумать это, но даже одних воспоминаний о лешем было вполне достаточно, чтобы его мысли ушли куда-то совсем в другую сторону, ускользая от него. Этот факт подсказал ему, что, на деле беспокойство по поводу происходящего должно быть подчинено определенному порядку, если он хочет и дальше полагаться на свои предчувствия, но полагаться в таких делах на одну лишь память и пытаться уподоблять лешего Гвиуру было равносильно тому, как черпать неводом воду. - Саша, что происходит? Он вновь потерял ускользнувшую мысль, которая только что начала принимать законченные формы где-то в уголке его сознания... Петр поставил котелок. От неосторожного движения звякнула ложка. Это показалось Саше таким же существенным, как и все то, о чем только что спрашивал Петр. Это было похоже на предвестье беды. В ситуации, подчиненной влиянию случайностей, все в равной мере становилось важным, и не было никакого способа уравновесить влияние вещей без глубокого понимания. Сейчас он потерял все нити, с помощью которых намеревался связать окружающие его вещи и явления друг с другом... Петр встал и, обойдя слабеющий огонь, обхватил Сашу за плечо и сильно тряхнул его. - Саша, черт возьми! Он скорее почувствовал это. Как он чувствовал все остальное. Петр отошел, а он следил за тем, куда тот направился. Не туда, куда Саша хотел. Он подумал было, что следует остановить его, если бы он был в состоянии выделить это событие из ряда других, которые происходили при этом, включая потрескивание костра и шелест листьев. Все это предвещало опасность, подумал он рассеянно. Постепенно его мысли начинали вновь обретать форму. Этим вечером Ивешка приобрела окраску. Видимо, леший обеспечил ей жизненные силы, и возможно, что на несколько дней... Сейчас она стала гораздо сильнее, чем была прошлой ночью, намного сильнее, ярче, и крепче... - Петр, - начал было он, но тот был уже на берегу ручья, где Ивешка уже повернула голову, чтобы взглянуть на него... это простое движение из обыденной жизни, подсказывало сколь реальной стала она в этот вечер. Он загадал желание... и эта попытка дорого обошлась ему: сердце рванулось в груди, и он вздрогнул от толчка крови в жилах и от порыва ветра в окружающей листве. И то и другое напоминало ему звук движущейся воды... Огонь, который в эту ночь освещал ее, придавал особенно нежный, тонкий цвет ее платью и деревьям вдоль ручья, отбрасывавшим на нее тень, отчего она становилась самой реальностью, просто девушкой, и ничем больше, беззащитной и неуверенной, что особенно выражалось в ее взгляде, который она бросала через плечо. - Петр, - сказала она, поворачиваясь в его сторону и широко разводя руки. Он остановился, а затем отступил назад, когда она сделала несколько шагов навстречу ему и замерла, глядя на него широко открытыми испуганными глазами. - Что ты отняла у Саши? - резко спросил он, будто это был именно тот вопрос, который он хотел задать. - Что имел в виду леший, когда говорил со мной? - Я люблю тебя, - сказала она. Он отступил назад еще на один шаг, потому что каким-то образом ей удалось сделать шаг вперед, которого он не заметил. Он отчетливо видел ее глаза и щеки, резко очерченные падающей тенью. - Чудесно, - сказал он, обливаясь потом и старясь удержать в порядке собственные мысли. - Я польщен, но все-таки постарайся ответить мне. - Не нужно так ненавидеть меня. - Она сделала движение вперед. Он знал, какой опасности подвергался, знал, что должен отступить назад, но тут же, в одно мгновенье, решил сдаться: он очень хотел, чтобы она дотронулась до него и доказала тем самым, что она, кроме всего, была абсолютно безобидной и никак не была виновата в приписанных ей прегрешениях... - Прекрати это! - раздался откуда-то сзади него голос Саши. Между ними и костром пролегала длинная тень. - Петр! Сейчас он был уже не рад своему спасению. То, что он сейчас чувствовал, было гораздо сильнее, чем понятное желание жить. Но в этот момент Ивешка отвела назад руки и сжала их под подбородком, устремив на него глаза, полные боли и тоски. - Отойди от нее, - сказал Саша, обращаясь с ним так, будто он был всего лишь маленький мальчик или круглый дурак, и так крепко схватил его за руку, что Петр почувствовал боль. Вероятно, Саша имел в виду и это, даже в том случае, если это и казалось невозможно, он хотел заставить его задуматься над происходящим. Но, в любом случае, ни того, ни другого оказалось недостаточно. - Прекрати это! - вновь очень резко произнес он, но обращался отнюдь не к Петру. Слезы переполнили глаза Ивешки. - Я не причиню ему никакого зла, я ничего с ним не сделаю... Саша, не делай этого... - У меня нет жалости к тебе, - сказал Саша. - Тебе следовало бы это знать. - А я знаю, - прошептала Ивешка. - Но жалость есть у меня, и я не допущу, чтобы с ним что-то произошло. - Тогда не разговаривай с ним! Оставь его в покое! - Это я подошел к ней, - сказал Петр, давая Саше повод почувствовать собственную ошибку хотя бы в малом. - Я хочу знать, что происходит. - Она хочет сделать все по-своему, вот что происходит, - сказал Саша. - И ничего больше. Ничего другого нет и не было у нее в мыслях... Оставь его в покое! Слезы брызнули из ее глаз, когда Ивешка взглянула на Сашу, задержав свой взгляд на мгновенье, а затем повела плечом и пошла прочь вдоль ручья. - Ивешка, - позвал было ее Петр, но она даже не обернулась. Ее слезы сильно задели его: он чувствовал, что дрожит, даже сознавая, что все сашины попытки были абсолютно правильными. Он хотел, чтобы она не страдала от боли и незаслуженных обвинений... Саша повернулся, и огонь костра осветил его лицо, на котором отчетливо проступали резкие складки вокруг сжатого рта, выражавшие гнев, который обижал Петра до глубины души. - Оставь ее, - сказал он Саше. - Она ни в чем не виновата. - Но она хочет, чтобы ты почувствовал жалость к ней. И я сказал ей, чтобы она оставила тебя в покое. - Тебе нет никакого, черт возьми... - Дела, вертелось у него на языке, но это был чертовски глупый разговор, и даже пятнадцатилетний подросток хорошо понимал это. Дурак пошел бы следом за девушкой, пошел бы против всего, что Саша пытался сделать, чтобы отдалить их друг от друга, и даже позволил бы убить себя, с тем, чтобы она смогла в следующий раз добраться и до Саши. Разумеется, он так и поступил бы. Он постоянно ощущал ее попытки околдовать его, чтобы вернуть назад и увести с собой. Но на этом пути стоял Саша. Она неожиданно оказалась слишком реальной, чтобы тронуть его воображение: волшебные чары постепенно исчезли, и она была вынуждена пользоваться только тем, что являла собой, а именно, шестнадцатилетнюю девочку, убежденную в том, вероятно - так ей удалось сладить даже с Ууламетсом, настолько очаровательным ребенком она была - что всего лишь несколько слез могут непременно предоставить ей то, что она хотела. Но он очень хорошо знал эту песню, и строку и даже стих: он выучил все это еще в Воджводе, при одном удачном случае, и сейчас чувствовал себя слишком старым, чтобы играть в эти наскучившие девичьи игры. Проси что угодно, подумал он, у легкомысленной девицы, которая только и ждет, чтобы кто-то очередной сделал ее счастливой, но только не пытайся вручить ей свое сердце и ожидать бережного обращения с ним. Казалось, что волшебные чары пытались вернуться. Но что-то отталкивало их. Может быть, это было его собственное стремление, а может быть, это делал Саша. Он взглянул в сторону Ивешки, и почувствовал боль в руке при малейшей попытке сжать ее... То же самое было с ней, как он теперь припомнил, во время ужина, когда он начал спорить с Сашей, и это обстоятельство обеспокоило его. Может быть, подумал он, Саша делал это с целью напомнить ему что-то, но потом понял, что не все в его действиях идет гладко. - Прекрати это! - вслух произнес он, но услышал совсем неожиданный ответ. - Это не я, - сказала Ивешка, поворачивая в их сторону обезумевшее лицо. - Я не делаю этого, разве ты не чувствуешь? Саша схватил его за руку и торопливо потащил к костру, пока Ивешка, как заметил Петр, бросив взгляд через плечо, продолжала стоять около ручья, глядя вдоль него в темноту. - Что происходит? - требовательно спросил он, готовый сопротивляться неожиданному безумию, но несколько неуверенный, где следовало искать его. - Что случилось? - Кое-что вырвалось наружу, - сказал Саша, пока они шли к костру. Ивешка по-прежнему стояла там, совсем беззащитная. Ощущения, которые он воспринимал через свою руку, подсказывали ему что это могло быть, но он не собирался тут же выразить их словами, потому что очень многие знали это не хуже него, а он думал только о том, что кто-то должен был бы присматривать за Ивешкой, которая, черт бы их всех побрал, больше всех подвергалась опасности. - Давай соберем наши вещи, - сказал Саша, когда они подошли к огню. - Мы уходим отсюда. - Прямо сейчас, ночью? Вместе с этим? Это так похоже на то, что происходит с ней, так похоже! - Мы знаем об этом, и именно поэтому уходим. Поторопись. - Но куда? - проворчал Петр. Это было уже слишком. Никто не мог бы понять людей, которые останавливались бы в самом разгаре спора, чтобы начать бег в темноту, где их поджидал водяной, готовый приготовить из них ужин. Но Саша не обращал на него никакого внимания. Поэтому он присоединился к мальчику и с раздражением начал собирать вещи, рассовывая по корзинам, в отчаянии позабыв о всех страхах. Он хотел, чтобы они выбрались из этого леса, очень хотел, черт возьми, бросить все и отправиться куда-нибудь с Ивешкой, вникая во все, чтобы она ни делала, если только таким путем можно было бы открыть Саше глаза на нее, и, может быть, однажды освободить ее раз и навсегда от какой бы то ни было власти водяного... Давай, давай, припомнил он слова Ууламетса, проклинавшего их глупость, беги один. Один из вас будет съеден ею. Другой же будет всю жизнь горевать об этом... Леший, будь проклято его бессердечие, разумеется, оказал им кое-какую помощь, но отпустил их без всякой защиты, без знаний о том, что им следовало делать и где следовало искать старика, и теперь... В лесной тьме их окружали неведомые страшилища. Ивешка не прекращала свои трюки, и один Бог знал, единственная ли это опасность, о которой они должны беспокоиться... - А где Малыш? - спросил он, неожиданно обратив внимание, что потерял из виду дворовика, которого видел за ужином у костра, когда тот удирал от рыбного блюда приправленного грибами. - Не знаю, - сказал Саша, пытаясь потуже скатать одеяла. - Не знаешь, где Малыш? - Мне казалось, что ты недолюбливаешь его. Петр уставился на сашину спину. - У него, видимо, были причины для такого поведения, и мне хотелось бы разобраться в них. - Он подтянул покрепче узел на своей корзине и перебросил ее через плечо, обернувшись при этом назад... Его взгляд скользнул по пустому берегу ручья, где только что стояла Ивешка. - Она исчезла! - воскликнул он, переводя взгляд на Сашу, чье лицо, повернутое к нему и освещенное огнем, покрывали капельки пота. - Мы не потеряем ее, - сказал тот. - Я знаю где она. - Так куда же она делась? - Любой человек становился не в меру подозрительным, когда начинал иметь дело с колдунами, лешими и тому подобной нечистью, и поэтому, неожиданно увидев сашино лицо, увидев явные следы тех напряжений, которые тот испытывал, он почувствовал, что вокруг них происходило гораздо большее неистовство темных сил, чем было доступно заметить человеку, не посвященному в тайны колдовства. - Саша, что здесь происходит, черт возьми? Что ты делаешь? - Помогаю ей. Петр был обескуражен. Он мог поверить в любые возможности, но меньше всего в вероятность тайного соглашения между Сашей и Ивешкой. - Идем, - сказал Саша, забрасывая на плечи свою поклажу. - Но куда? Куда она отправилась? - На поиски отца. И она очень торопилась. Ведь она знает где он находится, точно так же как ОНО знает, где находимся мы, и это, уверяю тебя, совсем рядом. И она не хотела, чтобы мы задерживали ее. - Не хотела, чтобы мы... - Ему было недостаточно ясно, что все что произошло с самого начала ужина, включая и его раздражение и боль в руке, было работой двух колдунов, каждый из которых имел власть над какой-то его частью, и каждый из которых несомненно стремился навязать ему свою волю. - Бог мой! Так что же ты делал со мной? - Все, что было в моих силах, - сказал Саша хриплым голосом, поднимаясь и глядя ему прямо в лицо без тени лукавства, освещаемый отблесками костра, искажавшими его черты, отчего его собственное лицо казалось намного старше, выглядело изможденным и осунувшимся, особенно когда свет падал на следы пота на его висках. - Я освободил ее от твоего влияния, если хочешь знать. Ты мешал ей сконцентрировать свое внимание. - Но что ты все-таки сделал? Чего ты добивался своими желаниями, черт возьми? - Чтобы вы не очень-то увлекались друг другом, - сказал Саша. - Она очень напугана. Я сказал ей, чтобы она отправлялась немедленно туда и шла пока сможет идти, а мы будем следовать за ней: я думаю, что в конце концов она прекратит обманывать и нас и себя. Ведь она прекрасно знает каковы ее альтернативы для создавшегося положения. Они шли по пути, направление которого - подумать только! - он мог чувствовать всем своим существом, словно две нити, протянувшиеся между ним и внешним миром: одна, уходящая далеко вниз по течению ручья, смертоносная, связанная с болью в руке, а другая, направленная вверх по течению, обольстительно опасная, связанная с болью в его сердце... - Но как ты посмел сделать нечто подобное? - воскликнул с негодованием Петр, уворачиваясь от веток, которые Саша раздвигал в стороны при движении, и спотыкаясь о корни и кусты, попадавшие под ноги. Он припомнил, что ошибки, присущие еще не оформившимся сашиным способностям к колдовству, сгребали в одну кучу все, в чем ни один взрослый мужчина не хотел бы довериться ни пятнадцатилетнему мальчику, ни шестнадцатилетней девочке... особенно если это были Саша и Ивешка. - Ты не можешь знать, о чем я думаю! Ты не можешь вытаскивать наружу мысли и чувства, хранящиеся в моей собственной памяти! - А я и не делаю этого, - сказал Саша. - Я не собираюсь читать твои мысли, я всего лишь выставляю свои желания ко всему, что окружает меня. Вот и все. А окружающее меняется так, как оно должно меняться. - Проклятье! - Я знаю это. Я знаю, что ты злишься на меня. Но я не обращаю на это внимания до тех пор, пока это помогает удержать тебя от очередной глупости. Я очень сожалею, Петр. - О чем? - сказал он, глядя в сашину спину, и оттолкнул наклоненную в его сторону ветку... Втянутый в эту бесконечную путаницу хитросплетений колдовства, он, взрослый человек, метался словно в бреду между двумя детьми, будто его собственные сокровенные чувства абсолютно ничего не значили. - О чем ты сожалеешь? Но мальчик лишь пытался сохранить ему жизнь. Вполне очевидно, что он хорошо знал, что делал, когда объединялся с Ивешкой во всем, что бы ни происходило, что должно было заставить его пересмотреть сложившееся мнение о ней. - Боже мой, - воскликнул Петр, - скажи мне, есть ли хоть кто-нибудь, кто никогда не врет! - Я не вру, - коротко бросил Саша через плечо, из переплетенной ветками темноты. - Ты знаешь, что я не вру, Петр Ильич. 22 Тяжелый переход с утра до самого вечера и новое путешествие в середине ночи утомили их, городских жителей, и без Ивешки в роли лесного проводника им не удалось бы далеко уйти... - Черт возьми, разве ты не мог бы провести нас через этот лес с помощью какого-нибудь волшебства? - воскликнул Петр, которого до сих пор не оставляло чувство преследовавшей их опасности: Саша шел прямо к кусту боярышника, и это направление резко отличалось от того, в котором следовала Ивешка. Петр был уверен, что она была достаточно реальной, чтобы он смог заметить ее. - У меня на уме кое-что другое, - сказал Саша. - Но ведь так мы можем потерять ее! - запротестовал Петр. - Нет, не должны, - сказал Саша своим раздражавшим Петра недавно приобретенным загадочным тоном. Но, тем не менее, они часто плутали обходя густые заросли. Переплетенные ветки заставляли их часто отходить назад, били по боками и утыкались в лицо, и в результате они значительно отклонились от того направления, которое, как считал Петр, было правильным. Петр все время чувствовал боль в руке, его ноги были стерты до кровавых мозолей, на лбу горела царапина от большой ветки, а внутри он чувствовал тошноту. Но хуже всего было то, что он неожиданно потерял чувство преследовавшей их опасности и не с полной уверенностью мог сказать, где именно в данный момент находится Ивешка. Видимо ее расстроенное сознание запутывало и его, заставляя всякий раз оступаться и задевать за ветки, в результате чего он только еще больше раздражался и становился более неуверенным в себе. - Оно исчезло, - пробормотал он в сашину спину, когда они продолжали упорно продираться сквозь чащу, - оно перестало действовать... Саша, ты все еще чувствуешь что-нибудь сзади нас? - Я потерял эти ощущения, - сказал Саша. - И мне это очень не нравится. - Не нравится! Не нравится... Боже мой, но кто же поможет нам идти быстрее. - Я делаю все, что в моих силах. - Может быть, оно обманывало нас все время? А может быть, это делала она? Сомненья пришли к нему неожиданно, но, как всегда, с опозданием. Он не имел представления, каков был, на самом деле, источник преследовавших их ощущений... Но хотел знать. - Ради Бога, в следующий раз пожелай, чтобы я смог узнать, что это именно ты заставляешь меня думать о чем-то. Как ты думаешь, удастся это тебе? - Успокойся, я не делаю сейчас ничего подобного, - сказал Саша. - А как я могу убедиться в этом? - Просто поверь мне... И прекрати ругать меня! Мальчик, которому он пытался выговорить свои обиды, казалось, никогда не имел собственных глубоких чувств, или их похитила у него Ивешка, если только Петр понял что-то в происходившем вокруг него. Он был смущен и признавал себя дураком в своих самых сокровенных мыслях, и ненавидел их обоих, кроме тех моментов, когда хотел близости с ней всем своим сердцем, или тех, когда он предполагал, что намерения, которые побуждали ее к действию на самом деле, принадлежали Саше, и, следовательно, все ее действия были абсолютно добропорядочными, такими же безопасными, как и у Саши, который был готов проклинать самого себя за чужие ошибки. А Ивешка, черт бы ее побрал, как никто, заслужила проклятья за сложившуюся ситуацию. Может быть, думал он в промежутках, что она где-то черпала силы для всего, что делала, и если было нечто, преследовавшее их... то она вполне могла использовать эти силы, чтобы остановить это, прежде чем оно сможет уничтожить их. Если таким источником было сашино сердце, которое сейчас она носила в себе, оно должно быть уже на грани разрыва, учитывая всю вину, лежащую на ней, и если эта вина хоть как-то задевала Сашу, то он должен был бы непременно свернуть ей шею, или должно было расшевелить ее разум и чувства, потому что девушка с сашиным сердцем была способна на любой безрассудный поступок, который наверняка имел бы отношение к водяному, подвергая опасности весь тот окружающий мир, который был так дорог ему... Его нога неожиданно поехала по скользкому, покрытому старой листвой склону. Он ухватился рукой за ствол молодого деревца, чьи ветки сильно ударили его по глазам. - Вот проклятье! - задыхаясь воскликнул он, наталкиваясь на густой кустарник. Весь остальной спуск он проделал, держась за Сашу. Когда они наконец спустились к самому подножью, Петр сел, еле переводя дыханье и придерживая рукой бок, а Саша тяжело опустился рядом с ним, будто его тело в один момент лишилось костей. - Давай отдохнем минутку, - сказал Петр, стараясь глубоко дышать и прижимая руку к глазам. Временами ему казалось, что он знает где находится Ивешка, но это ощущение было призрачным как туман. - Она значительно слабее нас. - Он сделал еще вдох. - Я не знаю, как и что она думает о нашем положении: нормальный человек не может идти без остановки и день и ночь... Он был так напуган, что у него тряслись руки. Он не мог понять, откуда пришел этот страх. Саша продолжал молчать. Он сидел, опустившись на колени, и тяжело дышал. Но как далеко мог уйти старик? Петр несколько раз задавал самому себе этот вопрос, поглаживая раненую руку, которая еще сильнее разболелась с тех пор, как он едва не упал, спускаясь по склону. - Боже мой, неужели мы не найдем его и на этот раз? Мне кажется, что мы бродим по кругу. Колдуны навязывают нам свою волю, и желают лишь только одного, черт возьми: чтобы мы заблудились здесь. Вот мы и заблудились! - Пожалуй, сейчас, я не могу отрицать этого, - пробормотал Саша. Отчего Петру явно не стало легче. Эта проклятая боль!.. Он вдруг вспомнил весь ужас той ночи, когда он попал в пещеру прямо под тем местом, где на берегу рос ивовый куст, и вновь ощутил ее темноту, пропитанную вонью и гнилью, и плеск воды... - Нам лучше все-таки идти, - сказал он и встал, прислонившись к стволу дерева и поджидая, пока поднимется Саша. Боль понемногу стихала, может быть, потому, что начали действовать сашины добрые желания, а может быть, потому что СИЛА, вызвавшая ее, на время отступила, занятая другими делами - но он не знал наверняка. Но неожиданно к нему вернулось, пока неясное, ощущение присутствия рядом Ивешки. Он почти с уверенностью мог сказать, что она была сейчас именно в том направлении, куда он глядел, но ничего не замечал там, как будто превратился в незрячий камень по отношению к ней. - Боже мой! Она опять исчезла! - Но не так далеко, - заметил Саша. - Мы все равно знаем, где она. Идем. Он почти побежал вслед Сашей в том самом направлении, которое совпадало с его последними ощущениями, прямо вверх по лесистому склону, а затем опять вниз по очередному спуску. Он вырвался вперед и затормозил свой стремительный бег вниз, зацепившись плечом за ствол дерева, а затем, поднимая брызги, перешел через ручей, который мог быть тем самым, от которого они начинали свой путь, вот все что он знал. Небо над его головой было затянуто сплошным кружевом из густых веток и не могло служить сколь-нибудь пригодным ориентиром, и к тому же звезды были либо скрыты облаками, либо уже начинали гаснуть перед рассветом. Он вновь почувствовал резкую боль в руке, а вместе с ней к нему вернулось и ощущение направления к источнику этой боли, которое было другим, чем прежде, и леденящим до костей. Боже мой, взмолился он, и даже остановился на мгновенье, пока Саша не догнал его. - Это водяной, - сказал он между приступами удушья, и показал рукой на оставшийся сзади них ручей. - Он где-то там... - Саша взглянул в ту сторону, будто в этом была какая-то польза, и спокойно сказал: - Нужна соль, - и так же спокойно начал развязывать свою поклажу. - Соль должна удержать его, а до рассвета осталось недолго. Петр все еще вздрагивал, уговаривая себя, что пока водяной должен был бы побаиваться их, после того, как дважды испробовал на себе закаленную сталь. - Но где же она? - спросил он. Его правая рука болела до самых костей. Пальцы едва чувствовали рукоятку, когда он попытался сжать ее. Но он все же вытащил меч, заставляя свои пальцы оставаться сжатыми и не спускал глаз с руки, чтобы быть уверенным в них, в то время как Саша начал насыпать вокруг них соляной круг прямо поверх сухих прошлогодних листьев. Боль почти тут же прошла, рука успокоилась, и пальцы стали послушными, как и прежде. - Саша, - произнес он, чувствуя, как волосы дыбом встают у него на затылке от необъяснимого ощущения, что кто-то смотрит ему в спину. Саша оторвался от своих занятий, поднял глаза и взглянул куда-то мимо него, без прежней уверенности. Петр медленно повернулся, почти не ощущая меча, который по-прежнему продолжал держать в руке, в сторону зарослей из кустов и деревьев, где соляной круг был еще разомкнут. Что-то, показавшееся ему огромным, взмыло прямо над ним и, тяжело взмахнув крыльями, улетело прочь. - Что это было? - едва выдохнул он, отшатнувшись назад, и буквально в то же мгновенье вновь почувствовал присутствие Ивешки, столь неуловимо, что мог спутать его с обычным волнением сердца, прежде чем догадался, что именно означали его ощущения, слабые, как дуновение ветра или ночной шорох... - Братец Ворон, - пробормотал Саша, стоявший сзади него, в то время как только что испытанные Петром ощущения присутствия Ивешки продолжали расти, становясь все более и более уверенным. Петр взглянул вверх и отчетливо увидел птицу на фоне посветлевшего неба, где уже проступали отблески первых солнечных лучей. Ворон взмахнул крыльями и исчез за гребнем холма, в направлении, противоположном тому, где, как считал Петр, находилась Ивешка. - Следуем за ним! - сказал Саша. - Это летающее созданье тоже принадлежит Ууламетсу. Ивешка наверняка сбилась со следа, но теперь она уже знает это и уже идет туда как может быстрее, но то же делает и водяной! Ради Бога, пошевеливайся! Как не хотелось Петру расставаться с соляным кругом, но Саша заставил его сделать это, и Петр, сразу ощутив его волю, глубоко вздохнул и начал подъем по склону, скользя и спотыкаясь на старых листьях, чувствуя сзади себя присутствие Саши. Ивешка приближалась к ним: она тоже видела ворона, которого каким-то образом ей удалось вызвать сюда от самой реки, о чем Петр совершенно точно и без тени сомнений знал благодаря сашиному, а отнюдь не Ивешки, влиянию на него, но сейчас он не обижался на него за это, потому что тогда никто из них не смог бы выжить. Он первым поднялся на гребень холма и заскользил вниз по усыпанному старыми листьями обратному склону, где вновь виднелись стволы огромных деревьев. Его рука вновь болела, и, вступая в сумрачную темноту под густо переплетенные ветки, он вновь почувствовал беспричинный страх. Саша догнал его в тот момент, когда боль стала уже невыносимой. С одной стороны их подгоняло присутствие Ивешки, а с другой, со стороны леса, окружавшего их плотным кольцом, и особенно прямо навстречу им, давило ощущение холодной враждебности. - Ты в состоянии чувствовать это? - спросил Саша. Петр кивнул, стараясь сохранять дыхание и следя за тем, чтобы пальцы все время были на рукоятке меча. То, что по его ощущениям находилось прямо перед ними, теперь уже не походило на присутствие водяного: ведь ощущения при встрече с ним были уже известны. - Похоже на дым, - сказал он, когда ветер подул их сторону, и подумал, что никакой леший не стал бы разводить огонь в лесу. Он мечом