общему хору. Последнее, что видел Ран, засыпая, была Норна, сидевшая, обхватив колени руками, волосы свисали по обе стороны ее залитого слезами лица; она смотрела в гаснущий огонь. Огонь утром быстро разожгли вновь. Пили растопленный снег из грязного котла, а пищей служила горсть сушеного... чего-то. Ран не осмеливался задумываться, что это. Если эта пища и имела какой-то вкус, то только отвратительный. Клансмены, как обычно, опорожнились, и Рану на этот раз пришлось присоединиться к ним; он повернулся к ним спиной и был единственным, кто поступил так. Их снова связали, и снова все двинулись в путь. Башмаки у него крепкие, а ноги - сильные, но даже во время своего путешествие с Рэнго (Рэнго! Что будут делать прирученные токи и что сделают с ними, если произойдет нападение на Станцию?) он не был вынужден столько ходить. Двойная линия клансменов не обращала внимания на его спотыкания. Один человек с каждой стороны хватал его за руки - вскоре руки его превратились в сплошные синяки - и тащил. Норна шла за ним шаг в шаг, глаза ее редко отрывались от тела отца, которое тащили на грубых носилках. Ломар утратил представление о времени. Вновь и вновь виднелась Пиа Сол - тусклый красный диск на жемчужно-сером, сизо-сером, свинцово-сером небе; вновь и вновь он исчезал, и начинал идти снег. Ломар не знал, далеко ли они ушли. Гул голосов заставил его поднять голову. Один из стражников ткнул его в ребра тупым концом копья и копьем же указал вперед и влево. Большая груда булыжников находилась у тропы. - Что это? - тупо спросил он, ощущая во рту распухший язык и обжигающе холодный воздух в легких. - Знак, - сказал копьеносец. - Начинается страна Флиндерса... Вот этот напомнит, если забудешь. Глаза Ломара наткнулись на бело-желтое пятно с тремя отверстиями. Внезапно в голове его прояснилось, и он понял, что он видит: это человеческий череп без нижней челюсти, укрепленный на вершине межевого знака и прикрытый снегом. Время от времени по сторонам тропы видны ровные площадки, с которых ветер сдул весь снег. На таких крошечных полях народ Флиндерса добывал свою скудную пищу... когда не вырывал ее у другого клана изо рта. Двойная цепь стала единой, скользя между скалами на вершину холма. Оттуда стало видно что-то, вызвавшее гул удовлетворения клансменов. Даже Ломар, подняв голову, сказал: - Ох! Масса черных обнаженных скал, разбитых, расколотых, поднималась вверх с поверхности. Все вверх, и вверх, и вверх... Но это не гора. - Утес Флиндерса, - сказал копьеносец. Он улыбался, гримасничая. Потом сказал. - Дома. Ран не видел лагерь снизу и даже не знал, что они к нему приближаются, пока они не оказались рядом. Внезапно перед ними уже не было скалы, только небо. Ничего, кроме неба! Еще один поворот, спуск и из крепости навстречу им выбежали женщины. Вначале встречали молча. Когда Флиндерс сказал: "Все живы", - женщины заговорили и задвигались, и даже древняя мать вождя, размахивая тощими руками и поднимая когтистые ноги, исполнила несколько па смертельной пародии на то, что было когда-то. Бог знает, сколько лет тому назад! - танцем. Но радость была короткой, воздух холодным и после нескольких формальных и ритуальных упражнений клансменам было разрешено заняться своими делами. Ломар по хриплым игривым замечаниям понял, что эти дела заключались в получении короткого грубого удовольствия от жен, после чего клансмены сидели у костров и говорили, и почесывались, и мечтали о пище и добыче. Победитель, вождь на своей территории, мистер Флиндерс был склонен вспомнить об остатках вежливости, которых требовал обычай. Пленники - здесь не было специальной тюрьмы - его гости. Руки и ноги их свободны. Вход в лагерь охраняется... и, кроме того, куда в этой дикой, скалистой и снежной местности они бы пошли? Дочери и младшему сыну вождя было приказано присматривать за ними. Норне была предложена сомнительная честь разделить, всю в рваных тряпках, постель со старой матерью вождя, а для Ломара не очень далеко от огня бросили на пол шкуру. - Мне очень жаль, - сказал он Норне, как только они на мгновение оказались одни и вокруг не было толпы клансменов, которые приходили в дом взглянуть на пленников и упиться мыслью о своей доле от выкупа. Она склонила голову, потом взглянула на него. - Его положили в пороховом складе, - сказала она. - Там сухо... они сказали, что не могут дать ему другого приюта... но я думаю, что он в нем и не нуждается. Он кивнул и пробормотал что-то о любви ее отца к дикой стране и о его желании быть похороненным в ней, и она снова заплакала. Потом снова послышался топот ног и гул голосов, она отвернулась, и когда он в следующий раз взглянул на нее, она была гордой и спокойной. Мистер Флиндерс занялся составлением требования о выкупе. То, что было обращено к Жану Малларди и Сати, требовало меньше усилий: парламентеров из клана ждали со дня на день. Но как отправить на Гильд-станцию послание? И что в нем сообщить? Искусство письма было тайной, которой никогда не касался мистер Флиндерс, но у него был один человек, который пользовался известностью как умеющий читать и писать. То ли он владел этим искусством в ранней юности и, лишенный практики, подзабыл свои канцелярские умения, то ли не хотел тратить свой талант, - во всяком случае он долго не приходил, а когда появился, господин громко изругал его. Мудрец повесил голову, пожал плечами и вытер нос изодранным рукавом. В конце концов буря улеглась, ему позволили сесть за стол, с которого слегка стерли грязь и жир. Он расстелил несколько кусков желтоватой грязной бумаги, плюнул в глиняный обломок, который служил чернильницей, подрезал тростниковое перо, оперся локтями, и лицо его выразило готовность к делу. Дело, однако, не удалось завершить за один вечер. Очевидно, мистер боялся запросить и слишком много, и слишком мало. В конце концов он объявил (и был поддержан своими последователями, которые окружали несчастного писца, медленно выводившего букву за буквой), что он должен еще подумать. Он думал несколько дней, во время которых Ран и Норна вместе или поодиночке бродили, где им вздумается, по грязному лагерю. Его стены были в плохом состоянии, но никто не беспокоился об этом, ибо Утес сам по себе был непреодолимой стеной. Ломар с некоторым удивлением заметил, что стражи больше озабочены сохранением девственности Норны, чем возможностью их побега. Первая мысль, которая возникла в его мозгу на третью или четвертую ночь, когда он, проснувшись, обнаружил ее руку у себя на рту, а ее волосы у себя на лице, была о том, что она решила покончить с этой девственностью. Но эта уверенность долго не продержалась. Слабый, тусклый свет от огня в очаге в середине комнаты объяснил ему не слишком много. Но вполне достаточно, чтобы увидеть, что Тиг Флиндерс, младший сын вождя, оставил свой пост, захватив с собой свою спальную шкуру. Ломар вспомнил обрывки сопровождаемых грубым смехом сплетен: у парня любовное приключение, и он решил, что присутствие Ломара не должно ему мешать. Что касается его сестры, то громогласный храп показывал, что ни ее обязанности охранника, ни особая перегородка не помешали ей крепко уснуть. Ломар встал со своей шкуры - Норна жестом показала, чтобы он взял ее с собой, как она захватила свою, - и рука в руке они на цыпочках вышли из комнаты. Перед дверью задержались: она громко скрипела, когда ее открывали. Это, однако, не ускользнуло от внимания девушки. Она взяла со стола, проходя мимо него, лампу, заправленную рыбьим жиром, и вылила ее содержимое на дверные петли; они подождали одну-две минуты, пока зловонная жидкость впитается... потом подняли тяжелый брус, закрывавший дверь, и тихо скользнули в ночь. Конечно, на Старой Земле были места - тысячи и тысячи квадратных километров, - где Ломар видел более низкую температуру и более глубокий снег, чем где бы то ни было в Южном Токленде. Но там он был тепло одет (одежда с подогревом). К тому же он был там не один, а в компании, собравшейся для развлечения - катания на лыжах, бобслея, иногда просто для игры в снежки. Никогда он не чувствовал такой холод, как сейчас, спускаясь с утеса по узкой тропе, покрытой снегом. У него ничего не было, кроме обычной одежды и спальной шкуры. Темно, даже не сверкают звезды: их закрывали облака; они шли тихо, опасаясь, что их побег может быть обнаружен в любую минуту. Они одни. И на этот раз путешествие совсем не было развлечением. Перед самым рассветом они достигли подножья Утеса. Впоследствии, вспоминая, Ран не был уверен, действительно ли он услышал что-то или оглядывался просто инстинктивно. Ему казалось, что раздался слабый звук... но это могло быть созданием его собственного мозга. Он не был даже уверен в том, что видит - если он видел что-нибудь, ибо Норна ничего не слышала и не видела. Но немного спустя он удивился, что слышит какой-то слабый звук и видит далекий свет. Этот огонек мог быть зажигаемым фитилем мушкета. Но это могло быть и воображением или следствием того напряжения сетчатки, с которым он вглядывался в опасную темноту. Норна, когда рассвело, сказала, что не следует бежать, пока они не отыщут плоскую или хотя бы немного более мягкую поверхность, если возможно, свободную от снега. В этих скалах любой поспешный шаг может стать роковым... как долго он сможет нести ее или она - его? Возможно, что вторичное пленение в таком случае покажется им счастьем. Он оценил ее здравый смысл и двинулся дальше более осторожным, менее быстрым и утомительным шагом. Именно Норна позаботилась о провизии, украв ее из скудной кладовой мистера; она же захватила и горячие угли в обмазанном глиной и покрытом мхом сосуде (время от времени она подкармливала огонь сухими ветками, которые они подбирали на пути); именно Норна указывала на ветки кустарников, которые горят без дыма: они не могли останавливаться и разводить костер, но сосуд, передаваемый из рук в руки, согревал их пальцы. Ломар понял, что в одиночку у него не было бы никаких шансов на благополучный побег. Это напомнило ему, что нужно обсудить дальнейшие планы. - Мы попытаемся достичь берега? - спросил он. Она покачала головой. - Туда нет дороги... Рано или поздно непроходимые скалы вынудят их повернуть назад. У них нет легкого пути. Ближайшие земли принадлежат Хаггарту, но Хаггарт - открытый союзник самого Флиндерса, участвовал в его последнем набеге; им нельзя попадаться на глаза ему или его людям. Но если они пересекут ненаселенный угол его территории, то очутятся на земле Овелли, а поблизости будет и страна Ниммаи. И тот и другой мистер им предоставит безопасное убежище или поможет добраться, куда они захотят. - Ни тот, ни другой не любят Флиндерса. Так она рассуждала, и рассуждала хорошо. Но, очевидно, Флиндерс тоже рассуждал неплохо, ибо в середине утра она неожиданно вскрикнула. Прежде, чем он смог что-нибудь сказать, она схватила его за руку и потащила под укрытие деревьев, из-за которых они только что вышли. Отсюда, недоступные для наблюдения, они смотрели на хребет, который им предстояло пересечь. Линия маленьких черных фигур пересекала его пологий склон. - Флиндерс... - выдохнул Ломар. - Может быть. А может, Хаггарт. Если это Хаггарт, то Флиндерс предупредил его. Но я думаю, что это скорее всего Флиндерс: если бы он просил Хаггарта о помощи, ему пришлось бы делиться выкупом. А Флиндерс этого не хочет. Рука его потянулась за биноклем и ничего не нашла. Приказ не раздевать его сохранил и бинокль, но перед сном он положил его в нишу в стене. Там он теперь и находился, если его еще не нашли. _Если его не нашли!_ Ибо если Тиг обнаружил прибор, если кто-либо из них знает, как он работает, тогда положение Ломара и Норны хуже, чем они думают. Он сказал ей об этом. Она лишь вздохнула. - Будем надеяться, что его не нашли или не сумеют использовать. Но пренебрегать этим не следует. Придется прятаться за деревьями и идти сюда, хотя бы... - голос ее дрогнул, и впервые он заметил что-то... страх?.. не совсем... усталость?.. нет... Отчаяние. - Норна? Хотя бы... Скажи мне. Она посмотрела прямо ему в глаза и сказала: - Хотя бы дорога привела нас с Роркленд. Невольно он воскликнул "Ох!". Он сказал себе, что это холод заставил его задрожать. Он повторял себе, что старые записи заслуживают большего доверия, чем современные легенды, что персонал Станции слишком равнодушен, а прирученные и дикие токи слишком невежественны, чтобы им можно было доверять. И, однако, снова и снова из глубины души раздавалось "Ох!" Он снова вздрогнул. Норна сказала: - Счастье, что сейчас холодное время. Рорки меняют шкуру. - Да, я знаю, - ответил он, растирая руки, чтобы согреть их. Счастье. Все согласны, что в холодное время рорки делаются неповоротливыми и не опасными... Разве даже прирученные токи, чей скудный словарь не включает слово "храбрость", разве даже они не посещают Роркленд в холодное время? Да, они приходят туда. Конечно. Но они это делают с оружием, часто даже в сопровождении вооруженных гильдсменов... Они никогда не ходят в одиночку или хотя бы парами... Нет... Бесполезно убеждать себя, что он не боится. Рорки слишком отличаются от людей, ободряющие доклады составлены слишком давно, чтобы он не боялся. Он повернулся к ней, чтобы сказать, что им лучше вернуться. И она, глядя прямо на него, сказала: - Я не боюсь, потому что вы со мной. Его раскрытый рот тут же закрылся. Тан Карло Харб по определенным причинам, конечно, дал бы кое-что для освобождения своего работника - конечно, не столько, сколько затребует Флиндерс, но на Станции найдется достаточно металлического лома для пары мушкетов и изношенная одежда, которую на этот раз не отдадут любимым слугам из прирученных токов, и, может быть, вышедшая из моды мебель... И Флиндерс за все это вернет Ломара (ранг три, но временный ранг семь) с целой головой и целыми половыми органами. Вряд ли он осмелиться поступить иначе. А как же Норна? Командир Станции не интересуется женщинами. Они считают ее током, черт побери, - так сказал ее отец, теперь холодный и неподвижно лежащий в пороховом складе мистера Флиндерса. Несмотря на свои рассуждения о свежей крови, Тан Карло Харб ничего не даст за нее. Тем более, если узнает, что сын и наследник мистера Малларди отдал за нее выкуп. - Тебе не нравится Жан? - спросил Ломар. Ее лицо слегка искривилось. Вероятно, она поняла о чем он подумал. - Он всегда хотел меня, - тихо ответила она. - Пока был жив отец, я могла отвечать "нет". Но он с радостью заплатит за меня выкуп. И тогда возьмет меня... Она не добавила ни слова для уточнения, но лицо ее ясно выразило, что она чувствовала. - Нет, не возьмет, - сказал Ран. Он взял ее холодные-холодные руки в свои. - Мы углубимся в Роркленд, а потом повернем и выйдем к какой-нибудь дружественной территории. Идем. - Она не двигалась. - Идем, - повторил он, потянув за руку, - нужно идти. Он повернулся, чтобы взглянуть сквозь укрывшие их деревья. Заметили ли их? И подозревают ли об их присутствии? Но последние фигурки длинной линии исчезали на вершине хребта. Очевидно, преследователи потеряли их след. Однако потеряли ненадолго. После полудня, взобравшись на лесистый холм, они несколько минут отдыхали под большим, поросшим мхом деревом. Норна сказала, что яма между массивными корнями позволяет разжечь костер, который нельзя будет заметить издали. Ломар взобрался на дерево, а Норна начала разжигать костер. Но внезапный свист сверху прервал ее приготовления. Она поднялась к Рану, и тот указал на что-то. Вначале она ничего не увидела; потом, следя за его рукой, разглядела черную точку, пересекавшую отдаленную поляну. Его рука двигалась, указывала, двигалась, указывала... ...указывала. И везде указательный палец упирался еще в одну черную точку. Эти точки двигались вперед одной линией. Это могли быть только люди. А люди могли искать только... их. Спустившись с дерева, они позволили себе с минуту погреть руки у разгоревшегося костра. Потом забросали его снегом и пошли дальше. Преследователи двигались по диагонали. Невозможно сказать, как длинна их линия, потому что местность слишком неровная и лесистая. Ясно лишь, что привлечено больше людей, чем мог дать один Флиндерс или один Хаггарт. Все, что знали Ран и Норна, говорило, что если они хотят избежать встречи с этой линией обыскивающих снега людей, им нужно не просто зайти в Роркленд... Придется далеко углубиться в этот запретный район. Идти просто вперед бессмысленно, как и прямо назад. Придется идти по диагонали к их теперешнему направлению на максимальной скорости, которая только позволяет им укрываться от наблюдения, чтобы обогнуть с одного фланга линию преследователей. Возможно, эта линия стремится замкнуть кольцо и образовать круг, чтобы потом обшарить каждый клочок земли, попавшей в этот круг. Независимо от того, обнаружат ли они внутри этого круга беглецов, они рано или поздно найдут их следы. Ран и Норна посмотрели друг другу в глаза, потом повернулись и двинулись по пологому склону холма. К счастью, из-за облаков вышла Пиа Сол, и с ее помощью они смогли относительно точно определить свое местонахождение и направление дальнейшего движения. Всю вторую половину дня они шли, не останавливаясь, и когда Ломар готов был сказать, что не может идти дальше, Норна указала ему на холм впереди. Это и был Тигги Хилл. Никакой межевой знак не обозначал, где кончается Южный Токленд и начинается Роркленд. Но таким знаком, несомненно же, служил Тигги Хилл с его двойной вершиной и пологой котловиной между пикам. В голове Ломара не было и мысли об опасности. Он ни о чем не думал, ощущая только боль во всем теле. - Я не могу... - Не нужно! - в отчаянии она стала говорить на диалекте токов, хотя обычно говорила так, как ее, очевидно, учил отец. - Ранни! Мы должны до темноты подняться на Тигги Хилл! Там есть убежище, там мы спрячемся от снега и мороза. Если мы не доберемся туда, то до утра мы умрем. Ранни! Она положила его руку себе на плечи и повела его. Спотыкаясь, почти ползком они продолжали идти. Он протестовал и чуть не плакал, когда она заставила его обогнуть подножье холма и подниматься по противоположной стороне, чтобы их не заметили на безлесных склонах. Убеждением, лестью, песнями, угрозами - самыми разными средствами она заставляла его идти. Она не забывала время от времени менять положение, чтобы он мог сунуть под одежду то правую, то левую руку, иначе он обморозил бы их. Наконец стемнело. Он потерял всякое представление о реальности, кроме необходимости поднимать ногу, передвигать ее, опускать, поднимать другую ногу, опускать ее... Лицо его насколько застыло, что он не мог чувствовать острую боль от снега и дождя, которые попеременно сменяли друг друга. Он слышал откуда-то близко голос: "Я один... пусти..." Она наконец пустила. Рука его, освободившись, тяжело упала, и он упал вместе с нею. Спустя какое-то время он понял, что лежит на сухой земле, что снег и дождь прекратились. Потом он увидел блеск огня, все тело его ощутило боль. Они находились в безопасном убежище на Тигги Хилл, в убежище, которое время от времени использовали собиратели краснокрылки. - Счастье, что здесь есть дрова, - сказала она скорее себе, чем ему. Хотя губы ее продолжали двигаться, следующих слов он не слышал; вспомнив молитву ее отца, он понял, что она разговаривает не с ним. Когда она перестала молиться, он спросил: - Разве это убежище не занято? Она пожала плечами. - Тут никого не было, когда мы пришли. И никто не придет до нашего ухода... если мы не задержимся надолго. Вскоре они настолько согрелись, что уже смогли съесть остатки своих запасов, потом уснуть. Он не знал, сколько может быть времени, когда проснулся, оцепеневший и замерзший, с резкой болью внутри где-то между легкими и спиной. Тусклый серый свет проникал сквозь лишенное двери отверстие, и при этом свете он увидел, что Норна что-то чертит палочкой в грязи. - От меня тебе не очень много пользы, - сказал он спустя минуту. Она удивленно взглянула на него. На одной щеке была полоска от угля: вымазанными руками она отбросила назад волосы. - Я боюсь... одна, - сказала она. Потом. - Смотри. - Он сел, скрестив ноги, рядом с ней и слушал ее объяснения чертежа. Если они пройдут прямо на юг через всю эту территорию - она прикрыла ее ладонью, - они окажутся в безопасности. А в других местах... - Что в других местах? - торопливо спросил он ее, когда она замолчала. Ее молчание объяснило ему все. Теперь, после смерти отца, она не была уверена, что хоть какая-нибудь местность дикого Токленда сулит ей безопасность. Она не была уверена, что Флиндерс не подкупил остальных мистеров обещанием доли выкупа за Ломара и разговорами об объединении против вмешивающейся в чужие дела Гильдии. - Но... разве ты не будешь в безопасности в лагере Малларди? В твоем собственном лагере? - Еще в меньшей безопасности. Ты знаешь... Жан. Он не знал достаточно хорошо Жана, но выражение ее лица при упоминании этого имени должно было заставить решиться. Он посмотрел на грубую карту, нацарапанную девушкой. - Сможем ли мы пересечь эту землю, найдем ли достаточно пищи, если пойдем в сторону севера и попытаемся выйти к Гильд-станции? - Может быть, - сказала она. - А успеем ли мы пересечь ее за холодное время, пока рорки еще не ожили полностью? - Может быть, - снова сказала она. Он вскочил на ноги: - Тогда пошли. Она извлекла уголек из костра, положила его в сосуд, потом затоптала огонь. - Я готова, - сказала она. Они спустились тем же путем, что и поднялись, по длинному склону холма. Сколько хватало глаз, ничего не двигалось, даже дневная летучая мышь не парила в свинцовом небе. Все казалось застывшим и мертвым. Далеко позади, на фоне свободного от снега черного холма, видна была какая-то тонкая белая полоса. Возможно, дым костра. А может, просто туман. - Ну, Ранни, - громко сказал он себе, - ты хотел исследовать неизвестный континент... Теперь для этого у тебя отличная возможность. Они двинулись на север, в страшное сердце Роркленда. Иногда они ели снег, иногда, если он таял, наклонялись и пили из углублений в камнях, иногда обламывали кусок льда и сосали его. Время от времени им удавалось сбить камнем какое-нибудь маленькое животное. Иногда по соседству мелькал рип, но он не представлял угрозы. В определенных местах Норна жестом указывала, что нужно обойти, а не идти прямо, - в таких местах рорки предпочитали устраивать свои гнезда. Тут и там им попадались деревья, чьи обычно терпкие плоды из-за мороза стали мягче и съедобнее. Впервые в жизни Ломар узнал, что такое голод. Он с сочувствием вспомнил замечание Олд Гана, что в таких условиях обычно живут все дикие токи. Периодически он и Норна осматривали местность (теперь господствующим цветом был коричневый - цвет высохшей краснокрылки), ища признаки преследования. Но не видели ни людей, ни дыма от костров. Они прошли уже довольно много, руководствуясь нечастым появлением солнца, когда почувствовали, что за ними кто-то идет. Или скорее не идет, а наблюдает. Иногда они слышали слабый звук, когда не было ни ветра, ни следов животного. Вновь и вновь краем глаза они улавливали какое-то движение. Это случалось не часто. Но все же происходило. А однажды, быстро обернувшись, он успел заметить, как что-то исчезло на вершине не очень отдаленного холма. Что-то слишком большое, чтобы быть известным животным... Что-то слишком маленькое для рорка. - Как ты думаешь, Норна? - спросил Ломар девушку. - Это один из людей Флиндерса? Она уверена, что нет. Флиндерс или его люди не должны скрываться. Они намного опередили своих преследователей. Нет... это не люди Флиндерса. Не могут это быть и другие дикие токи. Догадывается ли она, кто это может быть? Нет. Не догадывается. Они решили, что чем бы это ни было - реальным существом или созданием их воображения, - оно не опасно; если бы оно могло причинить им вред, то давно бы сделало. Эту ночь они провели в пещере на склоне одного из холмов. Какая-то внутренняя тревога разбудила его, и он тихо прошел мимо спящей Норны к выходу из пещеры. Через секунду, разбуженная его изумленным возгласом, Норна оказалась рядом с ним. - Город! - воскликнула она. - Город рорков! Он лежал далеко - далеко впереди и внизу у самого горизонта, сверкая и переливаясь миллиардами огней с бесконечным многообразием оттенков цвета, раскинувшись на огромном пространстве. Это не могла быть заря: заря окрашивает небо, а тут огненные точки лежали на поверхности земли. Эта картина так ошеломила Ломара, что он не знал, что сказать. Но Норна знала. У нее не было колебаний. Это город рорков. Им придется уклониться от первоначального направления, которое они избрали, чтобы обойти его. Но он не согласился с нею. - Чем бы это ни было, - сказал он, - оно не может иметь отношение к роркам. Разве видел там кто-нибудь рорков? Видел ли кто-нибудь этот город днем? Нет. Вот видишь... И даже если это связано с рорками, то нет оснований думать, что здесь они опаснее, чем в других местах... по крайней мере в это время. Мы не можем так далеко отклониться в сторону, чтобы избежать этого. У нас нет времени. Ведь скоро конец зимы, и мы не можем оставаться здесь. Она неохотно согласилась с ним. Но... и она хотела бы знать... если эти огни не означают местопребывания рорков... тогда что же это? Он мог лишь теоретизировать. Возможно, в древности, задолго до прибытия людей на эту планету, здесь было поселение другой расы. Возможно, эта раса вымерла или просто переселилась в другое место. И мало вероятно, чтобы кто-нибудь из них остался, иначе на протяжении последних столетий о них обязательно стало бы известно. Он рассуждал дальше, что огни, поддерживаемые неизвестным источниками энергии, продолжали вечно гореть: "вечно", конечно, относительно, ибо даже вечные пирамиды, воздвигнутые в древнем Египте, с течением времени превратились в развалины. Но Норна, которая никогда не слышала ни о Египте, ни о пирамидах, ничего не понимала. И единственный аргумент, который она восприняла, заключался в том, что рорки так же неповоротливы среди этих огней, как и в других местах. Пока продолжается холодный период. Так называемая долина Огней при дневном свете оказалась тусклой и неясной. Она растянулась перед ними. Не было ни следа города, и единственным отличием от той местности, по которой они проходили раньше, был тип растительности. Смутно эти растения напоминали ему те немногие выжившие экземпляры кактусов, что сохранились в Лунных горах в Африке, на Старой Земле. Среди растительности преобладали мясистые стебли, без листьев, без ветвей, несущие только... Он колебался, как описать их. Шары? Конусы? Наросты? У них была еще пища, но очень немного. Он осторожно оторвал один из плодов и поднес его к языку. Вкус горький, и Ломар отбросил плод в сторону. Позже, если совсем не будет пищи и им будет угрожать голодная смерть, придется рискнуть и попробовать эти растения. Возможно, что эти странные фрукты (если это только фрукты?) нужно будет поджарить или испечь... Но не сейчас. День подходил к концу, нигде ни следа города, ни следа преследования или наблюдения. Утомленные монотонностью местности, они пошли медленнее. И наконец, по взаимному согласию, незадолго до захода солнца начали устраиваться на ночлег. Когда они проснулись, наступила ночь. Путешествовать ночью не имело смысла, но они хотели поискать воды, прежде чем продолжить сон. Встав, они вглядывались в сумерки, используя последние лучи заходящего за горизонт Пиа Сол. И затем, внезапно, без предупреждения, случилось это. Еще мгновение на горизонте виднелись отблески света. Потом и они исчезли. Какую-то долю секунды все было покрыто мраком. И затем, как будто кто-то повернул выключатель, все вокруг вспыхнуло, осветилось огнями, фантастически яркими и разнообразными. Они оба вскрикнули и, поворачиваясь, глядели по сторонам. Всюду было то же самое. Наросты на странных растениях пульсировали и сверкали; все они были одного общего цвета, но этот цвет варьировался во множестве оттенков. Оранжевый переходил в алый, алый в розовый, а розовый в малиновый... Не хватило бы слов для описания оттенков в их бесконечном разнообразии. Час за часом, забыв о питье и пище, Ран и Норна шли по этой фантастической сверкающей Долине Огней. Это и был город, который легенда ошибочно приписывала роркам. Норна кивнула, выслушав его объяснения, но чудо оставалось чудом. Но он не мог придумать лучшего объяснения, чем воспоминание о люминофорных бактериях, обнаруживаемых у некоторых морских животных, и о холодном свете фосфоресцирующего дерева и воды. Бесконечные века было здесь это великолепное зрелище, и ни один человеческий взгляд не видел его. Оно стоило голода, жажды, холода, боли, борьбы и страха смерти. Вначале, взявшись за руки, потом обнявшись, шли они шли по этому раю. И неизбежно они соединились в священном акте любви. Раньше они были заняты стремлением выжить, тела их страдали от холода и испуга. И вот, в волшебном свете, они повернули друг к другу лица, поцеловались. Он расстелил на земле их спальные шкуры. Яркие светоносные растения излучали странное тепло, и он обнажил ее груди и поцеловал их. Она обняла его, положила руки ему на спину, и он опустился на нее и в нее. И все ночь звезды над ними кричали от радости. Для Норны прошлое перестало существовать, а будущее приобрело определенные формы. Теперь она была женщиной Ранни. Для нее все это было очень естественным и несложным. Но для Ломара все было гораздо сложнее. Естественная экзальтация, неизбежная у мужчины, ставшего первым мужчиной женщины, сочеталась с растущей привязанностью к ней. Но возникал вопрос, что будет с Норной, когда они доберутся до Гильд-станции. Должен ли он привести ее в свою квартиру как жену? Конечно, ей нельзя жить среди бесстыдных грязных прирученный токов! Но каким будет отношение Станции, как будут обращаться с нею? Для нее возвращение в одиночку в ее родную страну казалось теперь невозможным. И постоянно вновь и вновь возникал последний вопрос: а как же теперь Линдел? Они с большой неохотой покинули Долину Огней и углубились в более неровную холмистую местность за ней. В первую ночь он и она видели чудо как полотно, расшитое драгоценными камнями, но в последующие ночи ничего уже не было видно. Рорки теперь встречались все чаще и гнезда свои устраивали не в укрытиях, возможно потому, что ни один человек не проходил через эти места. Ран и Норна избегали встреч с ними. Время от времени раздавался глухой низкий звук и щелканье, издаваемое сонным рорком, но даже если рорки и замечали их, то ничем этого не проявляли. И снова, проходя по рядам убитых морозом краснокрылок, они чувствовали, что за ними кто-то наблюдает. По приблизительным подсчетам Ломара они находились в самом центре Роркленда. Следующий ориентир, которого они должны были достичь, будет Холлоу Рок; после чего раньше или позже перед ними будет Ласт Ридж. Бури, снег, дождь, холод, которые преследовали их вначале, прекратились, и последовала цепочка спокойных безветренных, прохладных дней; в ясном безоблачном небе постоянно видна была Пиа Сол. Прежде, чем покинуть убежище на Тигги Хилл, Ран заметил что-то втоптанное в пол. Это был наконечник копья; в одном месте он заострен; очевидно, его затачивали, когда работающему что-то помешало; его уронили и забыли о нем. Ран порылся еще и был вознагражден обломком точильного камня. И то, и другое он, зевая, сунул в карман; там они и остались. Он и не вспоминал о них, пока однажды, во время очередного привала, не заметил высохшее молодое деревце, которое, казалось, по размеру и весу подходило для древка копья. Всадить наконечник на древко казалось несложным делом, и, пока Норна, сидя на земле и смеясь, смотрела на него, он принялся насаживать наконечник, как это делали в его присутствии дикие токи. Делая это, он потерял равновесие и со смехом скатился по склону. Он встал на ноги при помощи палки, когда услышал ее крик: - За тобой... сзади... убей его... убей! Рорк был огромным, и Ломару почему-то показалось, что он очень стар. Он сидел в своем гнезде, наклонившись в одну сторону. Ран видел, как от медленного дыхания его бока поднимались и опускались. Что-то сморщенное и грязное свисало с рорка, и поверхность тела, где оно соприкасалось с этим чем-то, была влажной, измятой, покрытой какой-то жидкостью. Рорк менял шкуру. Движением настолько внезапным, что его плечевой сустав чуть не вывернулся наизнанку, Ран обеими руками поднял над головой пику. В следующую секунду он хотел ударить ею чуждое ужасное создание, но эта секунда так и не пришла. Причины не были ясны ему самому - ужасающее очарование, возможно, смешанное с жалостью к беспомощному теперь существу, - он этого не знал. Норна больше не кричала, но он слышал ее испуганное всхлипывание, когда рорк медленно и болезненно, кренясь и карабкаясь, поворачивался к нему. У него был резкий и удивительно чуждый запах. Ничего похожего Ран не знал, и эта необычайность была пугающей. Рорка нельзя даже сравнить с предположительно безвредным созданием из старых лент, ибо смена шкуры исказила, изуродовала его маску. Когда, углубившиеся в почву от тяжести тела и усилий повернуться, рорк показал свои когти, они оказались длинными, острыми и отвратительными. Звуки, которые издавал рорк, напоминали ночной кошмар. И все же Ран не мог заставить себя ударить рорка и бежать, зная, что будет в безопасности. Казалось, он окаменел. И тут рорк, полностью повернувшись к нему, доказал, что старая токская сказка была удивительной, невероятной и неправдоподобной правдой. Рорк заговорил с ним. 5 Речевой аппарат рорка, его голосовые связки, грудная клетка и т.д., должны очень отличаться от речевого аппарата человека, ведь он не млекопитающее. Звуки хрипели, гремели, щелкали, отдавались... Ран чувствовал, что ожил сон, в котором рорк разговаривал с ним. Через секунду он проснется. То, что звуки складываются в слова, а слова эти он понимает, лишь усиливали это чувство. У него кружилась голова, рассудок его был в опасности: ведь эти слова так соответствуют тем, что он слышал во сне. Через секунду все стало реальным. Обнаружилась разница: рорк из сна говорил "убью!", а настоящий рорк... что же он говорит? _Не убивай_. _Не_... Мышцы его сжимались и разжимались, но, успокаиваясь, он опустил пику. За и над собой он услышал короткий вскрик Норны и звук ее падения. Он, полуотвернувшись, начал подниматься по склону. И осознал, что слова рорка обращены не к нему. На склоне стояли два человека, одетые, как он потом понял, в старые шкуры рорка; в руках у них дубины. Это были, несомненно, люди, как и он сам, несомненно, был человеком: ничего чуждого не было в их телах. Отличались лица, но это отличие не физическое. Глаза их смотрели на него не так, как его глаза смотрели на них. Рот их не был сжат в той же линии и щеки, брови - все лица выражение было другим. Он не смог бы описать эту разницу, но она была очевидна и многозначительна. Он знал, что эти люди никогда не жили среди подобных ему. И он знал теперь, кто следил за ними. Один из них, глядя на Ломара с выражением, которое могло означать спокойствие, безмятежность, если бы не было настолько чуждым, что он, Ран, не имел об этом никакого представления, - этот человек взглянул на него и сказал: - Не убивай. Это человеческий голос, и в то же время очень странный, есть в нем что-то от рорка. Это значило: Ломар не убьет рорка, рорк не убьет Ломара, и двое новых людей не будут убивать никого. Это не предупреждение, не просьба. Утверждение. И Ломар поверил в него. Он опустил пику с наконечником вниз. - Нет... - сказал он неуверенно, - мы не убиваем... Я должен подняться к ней... Он указал на Норну, лежавшую без сознания. Один из людей протянул ему руку и помог взобраться на склон, колени Рана перестали дрожать. Он склонился над Норной. - Девушка больна? - спросил человек. Он издал губами соболезнующие звуки, какие делают ребенку. _Ребенку!_ Голова Ломара закружилась. В этот момент он понял, что за люди стоят перед ним и в чем их отличие. Он взял голову Норны в руки, похлопал по щекам. Второй человек издал те же самые успокоительные и соболезнующие звуки. - Бедная девушка, - сказал он. За ними болезненно хрипел старый рорк, усаживаясь вновь в своем гнезде. Норна открыла глаза. Вначале им трудно было понимать друг друга. Словарь Ломара был исключительно человеческим и в этом смысле, конечно, гораздо обширнее словаря этих двоих. Но они умели говорить на языке рорков и часто пользовались им, пока не поняли, что он их не понимает. Большей частью их разговор шел на человеческом языке, хотя довольно искаженном, - с усилиями, но он понимал их. Однако, казалось, у них есть свои особые слова, не из языка рорков, и их он не понимал. _Юллоа_, например, имело какое-то отношение к пище... или же еде... или голоду. _Аунгдуоа-дин_ или что-то похожее связано было с местностью или путешествием по ней; они часто повторяли это слово, сопровождая его жестами, оставшимися непонятными Ломару. Более высокий из них - он назвал себя _Таном_ - смутно помнил свое происхождение. Была женщина, и у нее был другой, еще меньший ребенок, он кормился грудью... И был мужчина. Костер. Его потеряли. Он кричал в ночи и тьме, а ночь и тьма возвращали ему его крики. Ужас, блуждания и тысячи плачущих ночных голосов. И голод. Потом вышло что-то из темноты и подобрало его и унесло прочь. Кормило его, согревало его своим телом. А днем играло с ним. Другой из этих двоих был рожден - и он простыми наглядными жестами, не допускавшими непонимания, изобразил картину человеческого рождения - здесь, в Роркленде, и больше ничего не знал. Его мать? Он спокойно указал на землю со слабым пожатием плеч. Его отец? Он обвел рукой вокруг себя. Ломар размышлял о разнице между фактом и вымыслом. Перед ним были "украденные дети" старых токских легенд. Утерянные дети. Во тьме человеческое ухо не могло отличить плач ребенка от крика крайбэби... Но рорки - _могли отличить_!!! Утерянные младенцы не были съедены, их вырастили. Они встретили не жестокость, а доброту. Он сопоставил это обращение с тем, которому подвергались захваченные молодые рорки, и это сопоставление заставило его вздрогнуть. Время от времени старый рорк поблизости стонал от боли и неудобства; два роркмена - человека рорков - успокаивающе разговаривали с ним, покачивали его. Для Ломара это было пугающе и отвратительно, но рорку явно нравились прикосновения и слова людей. Очевидно, взаимоотношения между ними были не простым симбиозом, но сути этого он не мог понять. Он вспомнил свою мать на Старой Земле, играющую с котенком... нет, эта параллель казалась неверной. Если он был ошеломлен, то Норна пришла в ужас. Она цеплялась за него, не понимая ни слова из того, что он пытался объяснить ей. Здесь был рорк! Рорк! Никогда еще она не находилась так близко к рорку; но все же осталась живой. Она не смотрела на рорка, зажала уши и дрожала, дрожала, дрожала. Ее не удивило, что рорк говорил: все в диком Токленде знали, что рорки умеют говорить, но это не делает их менее страшным. Наоборот. - Давай убежим, - шептала она снова и снова. - Ох, давай убежим и спрячемся... и спрячемся... Ранни... Присутствие двух вновь прибывших не успокаивало ее. Они касались рорка, разговаривали с