он на самом деле к завтрашнему дню получить столь необходимые ему сведения? Успеет ли связаться с Берлином, проделать все работы по шифровке и расшифровке радиограмм, соблюдая всю необходимую предосторожность при каждом предпринимаемом шаге? По-видимому, успеет. Теперь я жалею, что не вышел на связь с этим агентом раньше. Я бы избавил себя от стольких тревог и беспокойств. И, очевидно, это не связано с таким уж большим риском; похоже, что все прошло достаточно гладко и потребовало фактически всего-то минут пять или шесть. Бейнс бесцельно брел по улице, разглядывая витрины магазинов. Чувствовал он теперь себя гораздо лучше. Вскоре он обнаружил, что разглядывает почерневшие от копоти и загаженные мухами рекламные фотоафиши притонов и кабаре, на которых у совершенно голых белых обольстительниц груди свисали, как наполовину выпустившие воздух волейбольные мячи. Это зрелище немало позабавило его, и он замешкался у афиши, а мимо него все спешили вверх и вниз по Маркет-стрит занятые своими делами пешеходы. По крайней мере, он все-таки, наконец-то, что-то сделал. На душе стало легче. Упершись поудобнее в дверцу машины, Джулия читала. Рядом с нею, высунув из окна локоть, Джо правил машиной, слегка касаясь баранки одной рукой. Из угла его рта торчала сигарета. Он был хорошим водителем, и они уже отъехали довольно далеко от Кэнон-сити. Из автомобильного радиоприемника лилась слащавая популярная музыка, вроде той, что играют в пивных на открытом воздухе - аккордеоны наигрывали одну за другой бесчисленные польки или тирольки - она никогда не могла уловить разницы между ними. - Дешевка, - изрек Джо, когда музыка прекратилась. - Послушай, я неплохо разбираюсь в музыке. Я скажу тебе, кто был великим дирижером. Ты, наверное, его не помнишь. Артуро Тосканини. - Не помню, - машинально произнесла Джулия, не отрываясь от книги. - Он был итальянцем. Но нацисты так и не дали ему дирижировать... после войны. Из-за его политических взглядов. Сейчас его уже нет в живых. Мне не нравился этот фон Кароян, бессменный дирижер Нью-йоркского филармонического оркестра. Мы должны были посещать его концерты, все наше рабочее общежитие. Что мне нравится, поскольку я воп - попробуй-ка догадаться? - Он взглянул на нее. - Тебе нравится эта книга? - спросил он. - Очень увлекательная. - Я обожаю Верди и Пуччини. Все, чем нас пичкали в Нью-Йорке, это тяжеловесные, напыщенные Вагнер и Орф, и мы еще были обязаны ходить на эти пошлые драматические партийные спектакли нацистов США в Мэдисон Сквер Гарден, со всеми этими знаменами, барабанами, фанфарами и мерцающими факелами. История готических племен или другой общеобразовательный вздор, где вместо нормальной речи говорили нараспев, чтобы это считалось "искусством". Ты хотя бы бывала в Нью-Йорке до войны? - Да, - ответила она, стараясь не прерывать чтения. - Там на самом деле были в те годы шикарные театры? Я много об этом слышал. Теперь там то же самое, что и в киноиндустрии. Все под контролем берлинского картеля. За тринадцать лет, что я бывал в Нью-Йорке, не было ни одной премьеры хорошего мюзикла или оперы, только эти... - Не мешай мне читать, - сказала Джулия. - И то же самое в книжном бизнесе, - продолжал Джо как ни в чем не бывало. - Все тоже. Один картель, управляемый из Мюнхена. В Нью-Йорке теперь только печатают. Одни только огромные печатные станки - а вот перед войной Нью-Йорк был центром мировой издательской индустрии, так во всяком случае говорят. Заткнув уши пальцами, чтобы не слышать его голоса, она вся сосредоточилась на книге, лежавшей у нее на коленях. Она сейчас читала ту главу "Саранчи", где описывалось совершенно сказочное телевидение; особенно понравилась ей та часть, в которой говорилось о дешевых небольших приемниках для отсталых народов Африки и Азии. "...только присущие янки "ноу-хау" и система массового производства - Детройт, Чикаго, Кливленд, какие волшебные названия! - могли совершить это чудо, наводнить этим бесконечным и до глупости благородным потоком однодолларовых (в китайских неконвертируемых долларах) телевизионных комплектах в каждую деревню, любое захолустье Востока. И когда такой комплект собирался каким-нибудь изможденным, лихорадочно-восторженным юношей в деревне, жаждущим не упустить шанс, тот, который предоставили ему великодушные американцы, этот крохотный аппаратик со встроенной в него батарейкой величиной не больше игрушечного биллиардного шарика начинал принимать. И что же он принимал? Сгрудившись перед экраном, деревенская молодежь - а зачастую и старшие - видела слова. Наставления. Прежде всего, как научиться читать. Затем остальное. Как выкапывать более глубокий колодец, как вспахивать более глубокую борозду. Как очищать воду для питья, лечить своих больных. А над головой у них вращалась американская искусственная луна, разнося телевизионные сигналы по всему миру... всем страждущим, всем алчущим массам Востока." - Ты читаешь все подряд, - спросил Джо, - или многое пропускаешь? - Это ведь замечательно, - сказала она. - У него мы посылаем еду и знания всем азиатам, миллионам их. - Благотворительность во всемирном масштабе, - заметил он. - Да. Новый курс правительства Тагвелла. Оно поднимает благосостояние масс. Вот послушай. - Она начала читать вслух. "...чем был Китай? Единым нищим организмом, с жадностью взирающим а Запад; его великий президент-демократ, который провел китайский народ сквозь военные годы, теперь вел его в годы мира, вел в Декаду перестройки. Но для Китая это было никакая не перестройка, потому что эта почти сверхъестественная плоская и обширная равнина никогда не была обустроенной, все еще дремала в своем извечном сне. Пробуждающееся, да, существо, гигант, которому еще нужно было обрести сознание взрослого, войти в современный мир с его реактивными самолетами и атомной энергией, его автострадами и заводами, с его достижениями в области медицины. И откуда же раздаться тем раскатам грома, которые разбудят полностью этого гиганта? Чан Кай-Ши знал это, знал еще тогда, когда сражался, чтобы победить Японию. Он раздастся из Соединенных Штатов. И к 1950 году американские инженеры и техники, преподаватели, врачи, агрономы наводнили подобно какому-то новому виду жизни каждую провинцию, каждый..." - Ты знаешь, что он сделал, автор этой книги? - прервал ее чтение Джо. - Он позаимствовал лучшее у нацистов, их социализм, организацию Тодта и те успехи в экономике, которых мы добились при Шпеере, и кому же он все это приписал? Новому курсу. И отбросил то, что было плохого, связанное с СС, истреблением целых народов и расовым неравенством. Но ведь это же утопия! Ты себе можешь представить, если бы союзники победили, был бы способен этот Новый курс оживить экономику и обеспечить тот подъем всеобщего благосостояния, о котором он твердит? Черта с два. Он рассказывает нам об одной из форм государственного синдикализма, корпоративного государства, вроде того, что мы создали под руководством дуче. Он говорит, у вас будет все только хорошее и ничего... - Да не мешай же мне читать! - свирепо воскликнула Джулия. Он пожал плечами. Но разглагольствовать перестал. Она продолжала читать, но уже про себя. "...и эти рынки сбыта, эти бесчисленные миллионы китайского населения заставили развить максимальные обороты заводы в Детройте и Чикаго; этот огромный рот, который никогда нельзя было насытить, этому народу нельзя даже за сто лет дать достаточно грузовиков и кирпичей, стальных слитков и пишущих машинок, консервированного гороха и часов, радиоприемника и капель от насморка. Американский рабочий к 1960 году имел самый высокий в мире жизненный уровень, и все благодаря тому, что статья, касающаяся предоставления, как его жеманно называли "режима наибольшего благоприятствования" непременно фигурировала в каждом договоре со странами Востока. США уже больше не оккупировали Японию, а та так и никогда и не оккупировала Китай, и все ж таки неоспоримым фактом оставалось то, что Кантон, Токио и Шанхай покупали не у британцев, они покупали у американцев. И с каждой такой покупкой рабочему в Балтиморе, Лос-Анджелесе или Атланте улыбалось еще большее благоденствие. Тем, кто занимался планированием в Белом Доме, людям, в общем-то, дальновидным, уже казалось, что они почти достигли своих целей Уже в самом скором времени устремятся в бездны космоса исследовательские ракетные корабли, покинув планету, которая наконец-то рассталась со своими застарелыми бедами - голодом, болезнями, войнами, невежеством. В Британской империи аналогичные меры, направленные на экономическое и социальное развитие, принесли такое же облегчение народам в Индии, Бирме, Африке, на Ближнем Востоке. Продукция заводов Рура, Манчестера, Саара, бакинская нефть - все это хлынуло и взаимодействовало друг с другом в замысловатой, но впечатляющей согласованности; население Европы грелось в том, что казалось..." - Мне кажется, что именно им следовало быть правителями, - произнесла Джулия, делая передышку. - Они всегда были первыми. Британцы. Джо промолчал, хотя она ждала, что он ответит на это. Тогда она стала читать дальше. "...осуществление заветной мечты Наполеона: разумная однородность различных этнических общностей, которые ссорились между собой и разделили Европу на бесчисленное множество карликовых государств со времен падения Рима. Мечты также и Карла Великого: объединенное христианство, находящееся в мире не только с самим собой, но и с остальным миром. И тем не менее - все еще оставалась одна досадная рана. В малайских штатах имелась значительная часть китайского населения, большей частью предприниматели, бизнесмены, и эта энергичная, процветающая буржуазия видела в американском способе обращения с Китаем более справедливое разрешение вопроса, который назывался "национальным". Под властью британцев представители более темных рас не допускались в местные спортивные клубы, гостиницы, лучшие рестораны; они оказывались, как и в древнейшие времена, ограничены определенными секциями в трамваях и автобусах и - что было наихудшим из всего - ограничены в своем выборе места проживания в любом городе. Это не могло не возмущать "коренных жителей", и они отмечали в своих застольных разговорах и газетах, что в США к 1950 году проблема цвета кожи была уже решена. Белые и негры работали, ели и жили все вместе, даже в самых глубинных районах Юга. Вторая мировая война покончила с дискриминацией..." - Ты сердишься? - спросила Джулия Джо. Он что-то пробурчал в ответ, не отрывая глаз от дороги. - Скажи мне, что же произойдет дальше? Я знаю, что мне не удастся закончить книгу; мы довольно скоро будем в Денвере. Неужели Америка и Англия передерутся друг с другом, и одна из них окажется хозяйкой всего мира? Подумав немного, Джо произнес: - В некоторых отношениях это не такая уж плохая книга. Он все рассматривает очень подробно, как США управляется с Тихоокеанским регионом - примерно так же, как Япония со "Сферой сопроцветания" в Восточной Азии. Они поделили Россию. Этого хватило примерно на десять лет. Затем возникли трения - естественные. - Почему естественные? - Человеческая натура, - пояснил Джо. - Натура государств. Подозрительность, страх, жадность. Британцы считают, что США подорвут британское господство в Южной Азии, взывая к огромному китайскому населению, которое, естественно, настроено проамерикански благодаря Чан-Кай-Ши. Британцы начинают создавать, - ухмыльнувшись, глянул в ее сторону, - то, что назвали "зонами сдерживания". Другими словами, концентрационные лагеря. Для тысяч предполагаемых нелояльных китайцев. Их обвиняют в саботаже и пропаганде. Черчилль настолько... - Ты хочешь сказать, что он все еще у власти? Разве ему к этому времени не около девяноста лет? - Вот в чем британская система превосходит американскую, - сказал Джо. - Америка каждые восемь лет дает пинка под зад всем своим лидерам вне зависимости от их компетентности - зато Черчилль все время остается. У США нет такого же, подобного ему, руководства после Тагвелла. Одни ничтожества. И чем больше он стареет, тем более своенравным и жестким становится - я имею ввиду Черчилля. К 1960 году он уже кое-что вроде древнего владыки из Центральной Азии. Никто не смеет ему перечить. Он властвует двадцать лет. - Боже праведный, - произнесла Джулия и стала перелистывать последнюю часть книги, пытаясь удостовериться в том, о чем сказал ей Джо. - С чем я согласен, - сказал Джо, - так это с тем, что Черчилль был единственным неплохим руководителем, которым располагали британцы во время войны; если бы они поддержали его, то все кончилось для них намного благополучнее. Вот что скажу тебе - государство ничем не лучше своего руководителя. "Фюрер-принсип" - принцип фюрерства, как говорят нацисты. Они правы. Даже американцы вынуждены с ними считаться. Правда, США пережили экономический бум после победы над Японией, так как им достался этот гигантский рынок сбыта в Азии, тот, который они силой отняли у япошек. Но этого недостаточно. Они не приобрели той духовности, какая была у британцев. Оба эти государства были плутократиями, в них правили богачи. Раз они победили, все, о чем им нужно было думать - это о том, как делать еще большие деньги правящему классу. Абендсен, он не прав; не было бы никаких социальных реформ, никаких планов благотворительных общественных работ - англо-саксонские плутократы ни за что бы не пошли на это. Говорит, как убежденный фашист, подумала Джулия. Очевидно, Джо почувствовал по выражению ее лица, о чем она думает. Он повернулся к ней, сбросил скорость и, глядя одним глазом на машины впереди, другим на нее, произнес: - Послушай, я не принадлежу к интеллектуалам - у фашизма нет в них необходимости. Что требуется - это "Действие". Теория выходит из поступка. Что наше корпоративное государство требует от нас, это понимание движущих сил истории. Поняла? Это я говорю. И я знаю, Джулия, что говорю. - Тон его голоса стал искренним, почти умоляющим. - Эти старые прогнившие империи, где правят деньги, британская, французская, американская, хотя последняя на самом-то деле что-то вроде незаконнорожденного отпрыска, не являются империей в прямом понимании этого слова, но все равно ориентированы на капитал. У них всех нет души, поэтому, естественно, нет будущего. Нет роста. Нацисты - это банда уличных головорезов. Я с этим согласен. Ты тоже согласна? Верно? Ей пришлось улыбнуться. Его итальянская манерность выражений позволяла одновременно вести машину и держать речь. - Абендсен говорит, будто это так уж важно, кто в конце концов победит - США или Британия. Чушь. Они не обладают ни нужными качествами для того, чтобы править миром, ни соответствующей историей. Они одного поля ягоды. Ты когда-нибудь читала, что писал наш дуче? Вдохновенный, красивый человек. И пишет красиво. Объясняет подноготную каждого события. Главным вопросом войны было - старое против нового. Деньги - вот почему к этому вопросу нацисты ошибочно притянули еврейский вопрос - против духа и общих чаяний широких народных масс, того, что нацисты называли "Гемайншафтом" - народностью. Как Советы. Это у них общее. Верно? Только коммунисты притянули сюда еще тайком панславянские амбиции Петра великого создать великую империю, сделав социальные реформы средством осуществления их великодержавных устремлений. Так же, как и сделал это Муссолини, подумала Джулия. Точно так же. - Массовые зверства - это трагедия нацизма, - тут Джо осекся, пойдя на обгон медленно тащившегося грузовика. - Но изменение всегда жестоко отыгрывается на проигравшем. В этом нет ничего нового. Взгляни на прошлые революции. Такие, как французская или вторжение Кромвеля в Ирландию. В германском темпераменте слишком много умствования, а также слишком много и театральности. Все эти шествия. Ты никогда не увидишь разглагольствующего настоящего фашиста, он только действует - вот как я. Верно? Рассмеявшись, Джулия заметила: - Боже, да ведь ты как раз-то и разглагольствуешь, да еще со скоростью одну милю в минуту. Он возбужденно крикнул в ответ: - Я объясняю фашистскую теорию действия. Она не смогла ответить - ей стало слишком уж смешно. Но человек рядом с нею совсем не считал, что это смешно. Он метал громы и молнии, лицо его раскраснелось, раздулись вены на лбу, его снова начало трясти. Он глубоко запустил пальцы в свои взъерошенные волосы и, ничего при этом не говоря, только пристально глядя на нее. - Ну, ну, не обижайся на меня, - сказала Джулия. На какое-то мгновенье ей показалось, что он собирается ее ударить. Он отвел в сторону руку... нос затем что-то буркнул, протянул руку и включил радиоприемник. Теперь из динамика были слышны оркестровая музыка, статические разряды в атмосфере. Джулия снова пыталась сосредоточиться на книге. - Ты права, - сказал Джо после продолжительной паузы. - В чем? - В отношении двухгрошовой империи. Паяца в качестве ее вождя. Неудивительно, что нам шиш достался после окончания войны. Она похлопала его по руке. - Джулия, все это кромешная тьма, - сказал Джо. - Ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. - Может быть, - рассеянно произнесла она, не отрываясь от книги. - Британия побеждает, - сказал он, указывая на книгу. - Я избавлю тебя от лишних хлопот. США приходят в упадок, Британия продолжает их теснить, совать нос в их дела, все больше расширяет свои владения, сохраняя инициативу. Так что можешь теперь ее отложить. - Надеюсь, мы хорошо проведем время в Денвере, - сказала она, закрывая книгу. - Тебе нужно расслабиться. Я хочу, чтобы ты хорошо отдохнул, успокоился. - Если тебе это не удастся, ты разлетишься на миллион осколков. Как сломанная от перегрузки пружина. А что же тогда будет со мной? Как я вернусь домой. Или... я просто брошу тебя? Я на самом деле очень хочу хорошо провести время, как ты мне обещал. Я не хочу быть обманутой. Меня слишком часто обманывали в моей прежней жизни, слишком многие люди. - Мы постараемся, - сказал Джо. - Послушай. - Он изучающе стал смотреть в ее сторону, при этом у него было какое-то странное, пытающееся проникнуть вглубь нее, выражение лица. - Ты слишком близко принимаешь к сердцу эту "Саранчу". Я бы хотел вот что знать - как ты думаешь, человеку, который написал бестселлер, автору вроде этого Абендсена... ему пишут письма читатели? Держу пари, множество людей расхваливает эту книгу в своих письмах к нему, может быть, даже навещают его. Она сразу все поняла. - Джо - это же всего лишь в еще одной сотне миль! Глаза у него засияли; он улыбнулся ей, он снова был счастлив, он уже успокоился и больше не кипятился. - Мы могли бы! - воскликнула она. Ты ведь хорошо водишь машину - тебе ничего бы не стоило туда добраться, верно? Подумав немного, Джо ответил: - Ну, я сомневаюсь, что такая знаменитость позволяет посетителям запросто к себе заглядывать. По всей вероятности, их так много... - Почему бы не попытаться, Джо... - она схватила его за плечо, взволнованно сжала. Самое большее, что он сможет сделать - это прогнать нас. Пожалуйста! Джо ответил, тщательно подбирая слова: - Когда мы пройдемся по магазинам и купим себе новую одежду, принарядимся как следует... это очень важно произвести хорошее впечатление. И, может быть, даже возьмем напрокат новый автомобиль по дороге туда, в Шайенн. Тогда вот и попытаемся. - Верно, - согласилась Джулия. - А тебе надо подстричься. И разрешить мне подобрать тебе одежду. Пожалуйста, Джо. Я часто это делала для Фрэнка. Мужчины не умеют покупать себе одежду. - У тебя хороший вкус, - сказал Джо, и, хмуро глядя вперед, снова сосредоточил все внимание на дороге. - Как и в других отношениях тоже. Лучше, если ты позвонишь ему. Договоришься с ним. - Мне еще нужно сделать прическу. - Ладно. - Я совсем не боюсь подойти и позвонить в звонок, - сказала Джулия. - Я хочу сказать, живем мы только один раз. Почему мы должны чего-то опасаться? Он такой же человек, как и все мы. Фактически, он, наверное, будет польщен, узнав, что кто-то заехал так далеко только для того, чтобы сказать ему, как сильно понравилась его книга. Мы можем взять у него автограф. Разве не так? Только надо купить новый экземпляр. Этот такой затасканный и нехорошо смотрится. - Все, как ты посчитаешь нужным, - произнес Джо. - Я не против того, чтобы ты сама решила в отношении всех этих мелочей. Я знаю, ты с этим справишься. Красивая женщина всегда добивается своего. Когда он увидит, какая ты сногсшибательная, он широко распахнет перед тобой дверь. Вот только послушай - чтобы без дураков. - Что ты имеешь ввиду? - Обязательно скажи ему, что ты замужем. Я не хочу, чтобы ты с ним спуталась, ты понимаешь. Это было бы ужасно. Стало бы крушением для каждого из нас. Это награда ему за то, что он пустил гостей, забавно, а? Так что остерегайся, Джулия. - Ты мог бы с ним поспорить, - сказала Джулия. - В отношении той части книги, где Италия, предав державы Оси, становится причиной их поражения. Скажи ему то, что говорил мне. Джо кивнул. - Это так. Мы можем подробно обсудить этот вопрос. Они продолжали мчаться на север. На следующее утро, в семь часов по времени ТША, мистер Нобусуке Тагоми, поднявшись с постели, направился в ванную, однако тут же передумал и решил лучше обратиться к Оракулу. Усевшись, скрестив ноги, на полу своей гостиной, он начал столь привычные манипуляции с сорока девятью высушенными стебельками тысячелистника. У него было глубокое ощущение безотлагательности интересовавших его вопросов, и он действовал с лихорадочной быстротой, пока наконец не получил все шесть линий жизни. Жуть! Гексаграмма 51! Бог является в образе Грома и Молнии. И громко смеется - он непроизвольно заткнул пальцами уши. - Ха! Ха! Хо-хо! Великий грохот, который заставил его вздрогнуть и зажмурить глаза. Быстро убегает ящерица и ревет тигр, а затем является сам Бог. Что это означает? Он обвел взором гостиную. Явление - чего? Он вскочил на ноги и, тяжело дыша, застыл в ожидании. Ничего не произошло. Только стучит сердце. Учащенное дыхание, все другие условные и безусловные рефлексы различных автономных систем организма адекватны ожидаемой кризисной ситуации - выделение адреналина, учащение пульса, усиление сокращений сердечной мышцы, паралич гортани, неподвижность глаз, слабость кишечника и так далее. Желудок подташнивает, сексуальный инстинкт подавлен. И все же, он ничего не видит особого. Ничего такого, что должно побудить тело к экстренным действиям. Бежать? Все готово для панического бегства. Но куда и зачем? - спросил у самого себя Тагоми. Никакой путеводной нити. И поэтому ничего нельзя осуществить. Дилемма цивилизованного человека - тело отмобилизовалось, но опасность непонятна. Он прошел в ванную и начал намыливать лицо перед бритьем. Зазвонил телефон. - Спокойно, - воскликнул, откладывая в сторону бритву. - Будь готов. - Он быстро прошел в гостиную. - Я готов, - произнес он и поднял трубку. - Тагоми слушает. Пауза. А затем откуда-то издалека слабый, сухой, шуршащий голос, почти такой, как шелест опадающих листьев: - Сэр. Это Синиро Ятабе. Я прибыл в Сан-Франциско. - Приветствую вас от имени Высокой Торговой миссии, - сказал Тагоми. - Как я рад! Вы в добром здравии и хорошем расположении духа? - Да, мистер Тагоми. Когда я могу встретиться с вами? - Очень скоро. Через полчаса. - Тагоми посмотрел на часы в спальне, пытаясь рассмотреть, что они показывают. - Имеется еще третья сторона - мистер Бейнс. Я должен связаться с ним. Возможна задержка, но... - Ну, скажем, через два часа, сэр, - предложил Ятабе. - Да, - согласился Тагоми. - В вашей конторе "Ниппон Таймс Билдинг". Ятабе повесил трубку. Бейнс будет очень доволен, подумал Тагоми. Как кот, которому бросили кусок семги, например, роскошный жирный хвост. Он нервно постучал несколько раз по рычагу аппарата, затем поспешно набрал номер гостиницы "Абирати". - Испытания подошли к концу, - произнес он, услышав заспанный голос Бейнса. Сон как рукой сняло с голоса шведа. - Он здесь? - У меня в конторе, - сказал Тагоми. - В десять двадцать. Завтракать времени уже не было - придется потрудиться Рамсэю, когда закончится официальная часть, связанная с прибытием гостя. Все трое нас, вероятно, дадут волю своему аппетиту одновременно. У себя в уме он уже, продолжая бриться, продумывал, как устроить прекрасный завтрак для них всех. Бейнс, все еще в пижаме, стоял у телефона, потирая лоб и напряженно размышлял. Какой позор, я потерял голову и вышел на связь с агентом, подумал он. Если бы только я подождал еще всего лишь один день... Но, по всей вероятности, это нисколько мне не повредит. Однако сегодня еще нужно вернуться в магазин готового платья. Предположим, я туда не пойду. Это может вызвать цепную реакцию, подумают, что я убит или со мной случилось что-то... Будут предприняты попытки выяснить, где я нахожусь... Все это мелочи. Главное - он здесь. Наконец-то. Ожидание закончилось. Бейнс поспешил в ванную и приготовился бриться. Не сомневаюсь, рассуждал он, Тагоми узнает его то же мгновенье, как только встретится с ним. Мы теперь можем отбросить это принятое в качестве прикрытия "Мистер Ятабе". Фактически, мы теперь можем отбросить вообще все прикрытия, все условности. Побрившись, Бейнс тотчас же прыгнул под душ. Под грохот низвергавшейся на него воды, он пел во всю силу своих легких: Кто скачет, кто мчится, Под хладною мглой? Ездок запоздалый С ним сын молодой. Теперь уже, наверное, слишком поздно для СД что-либо предпринимать, подумал он. Даже если они обнаружат это. Поэтому мне, пожалуй, можно перестать беспокоиться, по крайней мере, по пустякам. За свою бесценную, принадлежащую только мне одному, собственную шкуру. Что же касается всего остального - для нас самое беспокойство только начинается. 11 Для рейхсконсула в Сан-Франциско фрейгерра Хуго Рейсса даже начало этого рабочего дня оказалось неожиданным и вселило в него немалое беспокойство. Когда он вошел в приемную своего кабинета, то обнаружил гостя, который уже давно дожидался его - крупного мужчину средних лет с тяжелой челюстью, изрытым оспинами лицом и неприветливым хмурым взглядом из-под близко расположенных черных лохматых бровей. Мужчина поднялся, формально приветствуя взмахом руки, одновременно буркнув себе под нос: - Хайль. - Хайль, - ответил Рейсс. В душе он жалобно застонал, но сохранил деловую официальную улыбку на лице. - Герр Краус фон Меер? Какими ветрами? Не угодно ли пройти? Он открыл дверь кабинета, задумавшись при этом, куда запропастился его заместитель, который пропустил сюда шефа СД. Но как бы то ни было, этот человек уже здесь. С этим ничего не поделаешь. Следуя за ним, не вынимая рук из карманов своего темного шерстяного пальто, Краус фон Меер произнес: - Послушайте, фрейгерр. Мы отыскали этого парня из абвера. Это Рудольф Вегенер. Он показался на старой явке абвера, которую мы держим под наблюдением. - Краус фон Меер самодовольно осклабился, обнажив огромные золотые зубы. - И мы следили за ним до самой гостиницы. - Прекрасно, - сказал Рейсс, замечая, что на его столе уже лежит почта. Значит, Пфердехуф где-то поблизости. Несомненно, это он, уходя из приемной, запер кабинет на ключ, чтобы не дать возможности шефу СД совать нос в чужие, хотя и не столь уж важные дела. - Дело это очень серьезное, - сказал Краус фон Меер. - Я уже уведомил об этом Кальтенбруннера. В экстраординарном порядке. Вы наверняка получите инструкции из Берлина в любое время. Если только эти недоумки у нас дома все не перепутают. - Он без разрешения расселся за письменным столом консула, вытащил из кармана пальто пачку сложенных бумаг и, шевеля губами, стал их старательно расправлять. - Фиктивная фамилия - Бейнс. Выдает себя за шведского промышленника или коммерсанта, в общем, за кого-то, так или иначе связанного с производством. Сегодня утром, в восемь десять по официальному японскому времени, перехвачен телефонный разговор, в котором договорено о свидании в десять двадцать в каком-то японском офисе. Мы сейчас пытаемся проследить, откуда был произведен звонок Бейнсу. Вероятно, на это уйдет еще полчаса. Результат мне будет доложен прямо сюда. - Понятно, - промолвил Рейсс. - Теперь мы, возможно, заберем этого малого, - продолжал Краус фон Меер. - Если мы это сделаем, то, естественно, отошлем его назад в рейх на борту следующего самолета "Люфтганзы". Тем не менее, японцы или Сакраменто могут выразить протест и попытаются помешать. Если станут протестовать, то обратятся к вам. И, вероятно, будут оказывать сильнейший нажим. Да еще пошлют целый грузовик этих бандитов из Токкока в аэропорт. - Вы не можете сделать так, чтобы об этом ничего не знали? - Слишком поздно. Он уже на пути к своему свиданию. Не исключено, что брать его придется прямо там, на месте. Ворваться, схватить его, выскочить наружу. - Мне это не очень нравится, - заметил Рейсс. - Предположим, что он встречается с кем-то из особо высокопоставленных японских должностных лиц. Здесь, в Сан-Франциско как раз сейчас может оказаться личный представитель императора. До меня дошел слух об этом на следующий же день... - Это не имеет никакого значения, - перебил его Краус фон Меер. - Он - германский подданный и подчиняется закону Рейха. И мы знаем, каков закон Рейха, подумал Рейсс. - У меня наготове штурмовая группа, - продолжал Краус фон Меер. - Пятеро отличных ребят. - Он рассмеялся. Выдают себя за скрипачей. Прекрасные аскетичные лица. Очень одухотворенные. Такие, наверное, бывают у семинаристов. Они пройдут внутрь без помех. Японцы подумают, что это скрипичный квартет... - Квинтет, - поправил его Рейсс. - Да. Они пройдут к самой двери - все одеты соответствующим образом. - Он внимательно осмотрел консула с головы до ног. - Примерно, почти так же, как вы. Большое спасибо, подумал Рейсс. - Прямо у них на виду. Средь бела дня. К самому Вегенеру. Окружат его, сделав вид, будто с ним совещаются. О чем-то очень важном, - пока Краус фон Меер продолжал монотонно бубнить, консул начал вскрывать корреспонденцию. - Никакого принуждения. Просто, "Герр Вегенер, пройдемте с нами, пожалуйста. Вы понимаете." И между позвонков его спинного хребта маленький укол. Джиг. Парализованы высшие нервные центры. Рейсс кивнул. - Вы меня слушаете? Ганц бештиммт. - И все на выход. В свою машину. И в мое заведение. Японцы поднимут дикий гвалт. Но будут вежливы. До предела. - Краус фон Меер проковылял от письменного стола к двери, изображая, как японцы кланяются. - "В высшей степени неприлично вводить нас в заблуждение, герр Краус фон Меер". Тем не менее, гуд-бай, герр Вегенер. - Бейнс, - произнес Рейсс. - Ведь он же здесь под фиктивной фамилией. - Бейнс. "Очень сожалеем, что вы нас покидаете. Продолжим наши переговоры, возможно, в следующий раз..." На столе Рейсса зазвонил телефон, и он мгновенно перестал паясничать. - Это, наверное, мне. - Он протянул руку, чтобы поднять трубку, но Рейсс остановил его движение и сам ее поднял. - Рейсс слушает. - Консул, - раздался незнакомый голос, - это "Аусланд Ферншпрехамт" [Центральная Международная Телефонная станция (нем.)] в Новой Шотландии. Трансатлантический вызов из Берлина, очень срочный. - Я здесь, - наступила томительная пауза, которую Рейсс начал заполнять, перебирая свободной рукой почту. Краус фон Меер небрежно наблюдал за ним, свесив нижнюю челюсть. - Герр консул, извините, что отнимаю у вас время, - раздался в трубке мужской голос. Кровь в венах Рейсса мгновенно остановилась. Баритон, прекрасно поставленный, гладко льющийся голос, столь знакомый Рейссу. - Это доктор Геббельс. - Слушаю, канцлер, - произнес Рейсс. Стоявший напротив него Краус фон Меер слегка улыбнулся. Его нижняя челюсть уже дрябло не отвисала. - Только что меня попросил позвонить вам генерал Гейдрих. В настоящее время в Сан-Франциско находится один из агентов абвера. Его зовут Рудольф Вегенер. Вы должны оказать максимальное содействие полиции во всем, что его касается. Сейчас не время объяснять все подробности. Просто предоставьте свою службу в ее распоряжение. Их данке инен зер дабай [Крайне вам благодарен (нем.)]. - Понимаю, герр канцлер. - До свидания, консул, - рейхсканцлер дал отбой. Краус фон Меер внимательно следил за тем, как Рейсс кладет телефонную трубку. - Я был прав. - А я что - спорил? - пожал плечами Рейсс. - Подпишите нам санкцию на принудительное возвращение этого Вегенера в Германию. Взяв ручку, Рейсс подписал санкцию, скрепил ее печатью и передал шефу СД. - Спасибо, - сказал Краус фон Меер. - Теперь, когда японские власти позвонят вам и станут жаловаться... - Если они это сделают. Краус фон Меер критически посмотрел на Рейсса. - Сделают. Они будут здесь, самое позднее, через пятнадцать минут после того, как мы возьмем этого Вегенера. - Теперь в его манерах не было и тени недавнего фиглярства. - Никаких скрипичных квинтетов, - произнес Рейсс. Краус фон Меер ничего на это не ответил, затем спокойно произнес: - Мы будем брать его сегодня утром, так что будьте готовы. Можете сказать японцам, что он гомосексуалист или фальшивомонетчик, что-нибудь в этом роде. Разыскивается в Рейхе по обвинению в тяжком уголовном преступлении. И не говорите им, что он разыскивается за политические преступления. Вы ведь знаете, что они не признают девяносто процентов национал-социалистических законов. - Мне это известно, - произнес Рейсс. - И я знаю, как мне надлежит поступать. - Он испытывал болезненное раздражение и чувствовал себя обманутым. Перескочил через мою голову, отметил он про себя. Как обычно. Связался с канцелярией напрямую. Ублюдок. Звонок от доктора Геббельса. Руки его затряслись. Это из-за него? От страха перед его всемогуществом? Или от обиды, от сознания того, что его обошли в... Черт побери этих полицейских, в сердцах выругался он про себя. Они становятся все более наглыми. Они уже заставили работать на себя Геббельса. Это они верховодят в Рейхе. Но что я могу сделать? Что может сделать любой другой? Смирившись, в душе он подумал - лучше сотрудничать. Не время отказываться по разные стороны с этим человеком; он в состоянии, вероятно, добиться от центра чего только пожелает, а это может включать в себя отставку любого другого, кто ему неугоден. - Теперь я понимаю, - произнес он вслух, - что вы нисколько не преувеличивали серьезность этого дела, герр полицайфюрер. - Очевидно, безопасность Германии зависит от вашего быстрейшего разоблачения этого шпиона или предателя, или еще что он там из себя представляет. - Про себя он съежился от страха, услышав слова, которые только что произнес. Тем не менее, Краус фон Меер, казалось, был очень доволен. - Спасибо, консул. - Возможно, вы спасли всех нас. - Ну, так уж, - угрюмо произнес Краус фон Меер. - На еще не удалось взять его. Давайте подождем немножко. Желаю вам дождаться этого звонка. - Я сумею поладить с японцами, - сказал Рейсс. - У меня, насколько вам известно, богатый опыт подобного рода. Их жалобы... - Не болтайте зря, - неожиданно хамовато перебил его Краус фон Меер. - Мне нужно поразмышлять. - Очевидно, телефонный звонок из рейхсканцелярии немало его обеспокоил. Он тоже испытывал теперь тяжесть навалившейся на него ответственности. Вдруг этот малый убежит, и это будет стоить вам должности, подумал консул Хуго Рейсс. Моя работа, ваша работа - мы оба в один прекрасный день можем оказаться выброшенными на улицу. Вы себя ощущаете ничуть не в большей безопасности, чем я. А в общем-то, может быть, и стоило поглядеть на то, как совсем ничтожные помехи здесь и там могли бы, пожалуй, заблокировать вашу деятельность, герр полицайфюрер. Гадить потихоньку, но так, чтобы потом никак нельзя было к этому придраться. Например, когда прибегут сюда японцы жаловаться, намекнуть каким-нибудь образом на тот рейс "Люфтганзы", на котором будут волочь этого малого отсюда... Или, все огульно отрицая, привести их в еще большую ярость едва заметными презрительными или самодовольными ухмылками в ответ на их жалобы, как бы давая им понять, что Рейх смеется над ними, не признает всерьез этих маленьких желтых людишек... Их самолюбие так легко уязвить. И если они сильно рассердятся, то со своими протестами могут обратиться непосредственно к самому Геббельсу. Существует множество самых различных таких возможностей. Службе СД в самом деле никак не забрать этого малого из ТША без моего активного содействия. Если б только мне удалось угодить в самую точку... Ненавижу людей, который прут через мою голову, продолжал думать фрейгерр Рейсс. Из-за этого мне становится просто нехорошо. Я начинаю так сильно нервничать, что теряю сон, а когда я не высыпаюсь, то не в состоянии исполнять свои служебные обязанности. Поэтому долг Германии состоит в том, чтобы исправить это положение. Мне было бы куда спокойнее по ночам, да и днем тоже, если б за свое нахальство этот плебей-баварец, бандит да и только, оказался бы где-то в пределах отечества и подписывал бы доносы в каком-то захолустье, в деревенском полицейском участке. Вся трудность только в том, как бы не упустить время, пока я буду пытаться решить, каким образом... Зазвонил телефон. На этот раз, когда Краус фон Меер протянул руку, чтобы поднять трубку, Рейсс не стал ему препятствовать. - Алло, - произнес в микрофон Краус фон Меер. Какое-то время, пока он слушал, в кабинете было совсем тихо. Уже? - удивился Рейсс. Но шеф СД передал ему трубку. Вздохнув в душе с облегчением, Рейсс взял ее. - Какой-то школьный учитель, - сказал Краус фон Меер, - интересуется, нет ли у вас для него плакатов с видами Австрии для его класса. К одиннадцати часам утра Роберт Чилдэн закрыл свой магазин и отправился пешком в контору, где работал мистер Пол Казоура. К счастью, Пол оказался свободен. Он вежливо поздоровался с Чилдэном и предложил ему чай. - Я не стану отнимать у вас много времени, - произнес Чилдэн после того, как он пригубил чай. Кабинет Пола, хоть и невелик, был по-современному просто обставлен. На стене единственный превосходный эстамп - Моккайский тигр, шедевр конца тринадцатого столетия. - Я всегда рад вас видеть, Роберт, - произнес Пол тоном, в котором, как подумал Чилдэн, звучала некоторая отчужденность. Или, возможно, ему это просто почудилось. Чилдэн осторожно выглянул из-за чашки. Вид у собеседника определенно был дружелюбный. И все же, Чилдэн уловил некоторую перемену в нем. - Ваша жена, - сказал Чилдэн, - разочарована моим неуклюжим подарком. Возможно, я обидел ее. И в самом деле, когда имеешь дело с чем-то новым, еще не апробированным, как я уже объяснял вам, когда передавал это изделие, нельзя еще вынести надлежащую или окончательную оценку - по крайней мере тому, для кого это еще и бизнес. Безусловно, вы и Бетти находитесь в лучшем положении, чтобы судить, чем я. - Она не была разочарована, Роберт, - возразил Пол. - Я не передавал ей это украшение. - Запу