Пока он воспринимал ее в качестве делового партнера, они успешно ладили друг с другом. Они скрывали тот факт, что Анна Эстергази когда-то была его женой и что они поддерживали финансовые отношения. Когда Арни хотел связаться с Анной, он не прибегал к услугам стенографистки, а наговаривал письмо на портативный кодирующий диктофон, всегда имевшийся под рукой, и посылал Эстергази с нарочным катушку с зашифрованным сообщением. Курьер отвозил послание в ее магазин предметов искусства в Нью-Израиле и немедленно возвращался с ответом, если только какая-нибудь неожиданность, вроде земных работ на канале Бернарда Баруха, принадлежавшим Эду Рокингэму, шурину Арни, не задерживала его в пути. Год назад Эд построил дом для себя, Патриции, троих детей и приобрел совершенно невозможное: собственный канал. Открыто нарушив закон, он вырыл ров для личного пользования и отвел часть воды из большой общественной сети. Даже Арни был возмущен. Однако власти не возбудили судебного преследования, и на сегодняшний день канал, скромно названный именем старшего ребенка, подводил воду на восемьдесят миль в пустыню, где Пан Рокингэм имела прекрасный дом, луг, плавательный бассейн и роскошный сад с цветами. Она выращивала кусты камелии - единственные декоративные растения, прижившиеся на Марсе. Целый день опрыскиватели разбрызгивали воду, предохраняя их от излишней сухости воздуха. Даже арни считал двенадцать огромных кустов камелии излишеством. У него были натянутые отношения с сестрой и ее мужем. "Для чего они эмигрировали? - нередко задавал себе вопрос Арни. - Чтобы не обращая внимания на невероятные расходы и титанические усилия жить почти так же, как на Земле?" Ему их жизнь казалась полной бессмыслицей. Почему тогда не остаться на Земле? Для Арни Марс был новым местом, означавшим новую жизнь и новый стиль поведения. Все переселенцы, как Большие, так и маленькие, за долгие годы жизни на Марсе значительно эволюционировали и в настоящий момент фактически являлись совершенно новыми созданиями. И хотя дети, рожденные на Марсе, внешне походили на родителей, в некоторых отношениях они были совершенно новыми, даже загадочными созданиями. Его собственные дети жили в лагере на окраине Левистоуна. Когда Арни посещал их, то совершенно не мог с ними общаться - они смотрели на него широко открытыми глазами, как будто спрашивая: когда же он наконец уйдет. Насколько он понимал, у мальчиков отсутствовало чувство юмора. Кроме того, они любили природу и без конца могли говорить о животных, растениях и окружающем ландшафте. Оба мальчика имели любимых животных. По мнению Арни, это были отвратительные твари, напоминающие богомолов, размером с ослов. Проклятые создания назывались "боксерами", так как часто их видели взъерошенных, поднявшихся на задние лапы, остервенело дравшихся друг с другом. В результате подобных ритуальных баталий побежденный съедался победителем. Берт и Нэд пытались научить их выполнять простейшую работу и не есть друг друга. Вот эти-то твари и были любимыми товарищами детей. Марсианские дети вообще одиноки, то ли потому что их еще слишком мало, то ли... Словом, Арни толком не знал. Дети разглядывали мир цепким, охотничьим взглядом, как будто заглядывали за его пределы. При малейшей возможности они удирали в пустыню. Они приносили оттуда совершенно бесполезные находки: несколько костей, какие-нибудь остатки старой цивилизации черномазых. Летая над пустыней, Арни постоянно видел детей, одиноко бредущих по песку или карабкающихся по камням, то ползущих вверх, то скатывающихся вниз... Не глядя, Арни вытащил из стола портативный кодирующий диктофон на батарейках и включил его. "Анна, - начал диктовать Арни, - мне нужно встретиться с тобой. В вашем комитета полно баб, постоянно совершающих глупости. Меня беспокоит последнее заявление в "Таймс"." Тут от прервался, потому что шифровальная машинка заскрежетала и остановилась. Наклонившись, Арни постучал по ней, но катушки провернулись несколько раз и все. "А мне казалось, что она вечная", - сердито подумал Арни. К сожалению, постукиваниями ничего не исправишь. Видимо, ему придется за огромные деньги доставать на черном рынке другую. Он поморщился от этой мысли. Арни молча кивнул невзрачной секретарше, тихо сидевшей в углу. Она приготовила блокнот и карандаш, и начала писать под его диктовку. - Я, конечно, понимаю, - диктовал Арни, - как тяжело сохранить работоспособность вещей в таких климатических условиях и что с ними нужно обращаться бережно. Я сыт по горло вашими отговорками по поводу трудностей с ремонтом диктофона. Единственное мое требование - бесперебойная работа аппарата. Если твои парни не способны справиться, то я разгоню вашу шайку бездельников и приглашу техников со стороны, - Арни кивнул в знак окончания диктовки. - Позвольте мне отправить диктофон в ремонтный отдел, мистер Котт? - предложила девушка. - Мне будет очень приятно сделать это для вас, сэр. - Дуй, - проворчал Арни. - Только одна нога - здесь, другая - там. Как только она ушла, Арни снова принялся за "Нью-Йорк Таймс". На Земле можно купить новый кодировщик за бесценок... Проклятье! Только взгляните на барахло, которое рекламируют... - тут и старинные римские монеты, и меховые шубки, и туристическое снаряжение, и бриллианты, и космические корабли, даже - яд из африканского проса, Господи! Однако ближайшая задача состояла в том, чтобы связаться с бывшей женой. "Может, мне стоит лично повидаться с ней, - подумал Арни. - Хороший повод улизнуть из конторы". Он снял телефонную трубку и распорядился, чтобы приготовили вертолет на крыше Юнион-Холл, а затем, быстро покончив с остатками завтрака, вытер рот и направился к подъемнику. - Привет, Арни, - поздоровался молодой пилот приятной наружности. - Привет, мой мальчик, - ответил Арни, и пилот помог ему разместиться в кожаном кресле местного производства, специально приобретенном в мебельном магазине для этой цели. Когда пилот сел на место впереди, Арни удобно откинулся на спинку, вытянув ноги сказал: - Пока только поднимайся, а потом я скажу тебе, куда лететь. И полегче, я никуда не спешу. Похоже, сегодня - прекрасный денек. - Действительно, отличный день, - ответил пилот, когда завращались лопасти. - Только вон легкая дымка над горами Рузвельта. Они медленно летели, когда неожиданно раздалось в громкоговорителе: - Тревожное предупреждение! Небольшая группа бликманов - в открытой пустыне в направлении по гирокомпасу 4.65003 умирает от жары и жажды. Вертолетам к северу от Левистоуна предписывается лететь в указанном направлении для оказания помощи. Согласно закону, все коммерческие или частные вертолеты обязаны подчиниться. Объявление, произносимое молодым голосом федерального диктора, передавалось со спутника, откуда-то сверху засекшего терпящих бедствие бликманов. Чувствуя изменение курса, Арни сказал: - Ну их! Давай прямо, мой мальчик. - Я должен подчиниться, сэр, - возразил пилот. - Это - закон. "Христосики", - подумал Арни с отвращением. И отметил про себя, что следует уволить пилота, или, по крайней мере, отстранить от полетов, как только они вернутся из поездки. Они на большой скорости полетели к точке, указанной диктором. "Черномазые бликманы, - думал Арни. - Нужно будет сделать все возможное, чтобы вышвырнуть их отсюда. Проклятые дураки не могут нормально ходить по своей собственной пустыне. Как они тут обходились без нашей помощи в течение пяти тысяч лет?" Когда Джек Болен сажал вертолет И-компании на ферму Мак-Олиффа, он неожиданно услышал сообщение о происшествии. Он не раз слышал нечто подобное и поэтому не особенно удивился. "...группа в открытой пустыне, - сообщал бесстрастный голос, - ...умирающие от жары и жажды... Вертолеты к северу от Левистоуна..." "Я отправляюсь туда", - решил Джек. Он включил микрофон и сказал: - Техпомощь И-компании берет курс 4.65003, согласно вашему распоряжению. Буду над ними через две-три минуты. - Джек развернул вертолет к югу, чувствуя удовольствие от мысли о том, как рассердился Мак-Олифф, видя удаляющуюся машину и гадая о причине такого поворота событий. Никто не заботился о бликманах меньше, чем крупные фермеры. Бедняки, кочевники-аборигены, заходили на ранчо то за едой, то за водой, то за медицинской помощью, а иногда и просто за милостыней. И, казалось, ничто не могло взбесить процветающих производителей молока больше, чем предложение помочь созданиям, чью землю они занимали. По радио раздался ответ из другого вертолета. Пилот сообщал: - Только что вылетел из Левистоуна в направлении 4.78995. Свяжусь с вами, как только прибуду на место. Имею на борту пятьдесят галлонов воды. - Он сообщил позывные и дал отбой. Молочная ферма вместе с ее коровами осталась на севере, а Джек Болен снова напряженно вглядывался в пустыню, пытаясь разглядеть группу бликманов. Наконец обнаружил. Пятеро - в тени маленького каменистого холмика. Они не шевелились. Возможно, уже умерли. Спутник-то их обнаружил, но, к сожалению, ничем не мог помочь. Операторы-наблюдатели были бессильны. "Нам нужно помочь им, но как это сделать?" - размышлял Джек. Так или иначе, бликманы вымирали, их жалкие остатки с каждым годом выглядели все более несчастными и оборванными. Они находились под опекой ООН. "Хоть какая-то защита", - подумал Джек. Что можно сделать для исчезающей расы? Время аборигенов Марса закончилось еще до того, как в шестидесятых годах первый советский корабль появился в небе, тщательно исследуя поверхность телекамерами. Никто не собирался их истреблять - в этом просто не было смысла. Они и так сразу стали большой редкостью. Исследование Марса стоило миллиардных затрат. Здесь реализовалась мечта человечества - внеземная раса. Джек посадил вертолет на песок рядом с бликманами, дождался, пока остановятся лопасти, и выпрыгнул наружу. Горячее утреннее солнце обжигало его по пути к неподвижно лежащим бликманам. Искра жизни теплилась в них и широко раскрытые глаза устремились на него. - Дожди изольются от меня на ваши драгоценные головы, - приветствовал Джек бликманов в свойственной тем манере. С близкого расстояния он увидел, что группа состояла из сморщенных старика и старухи, молодого парня и женщины, без сомнения, мужа и жены, и ребенка. Семья, отправившаяся пешком через пустыню в поисках воды и пищи. Видимо, оазис, в котором они жили, высох. Обычное для бликманов явление - закономерный итог их путешествия. Они лежали не в состоянии двигаться дальше, как кучка увядших овощей, и, конечно, так бы и умерли, если бы спутник их не заметил. Едва передвигая ногами, молодой бликман привстал на четвереньки и сказал слабым, дрожащим голосом: - Дожди, изливающиеся от вашего восхитительного присутствия, придают энергию и восстанавливают наши силы, Господин. Джек бросил ему свою фляжку с водой, тот рухнул обратно и протянул ее, отвинтив пробку, старухе. Та вцепилась в нее и стала пить. Изменение в ее состоянии наступило немедленно. Казалось, сама жизнь вливалась в нее - из глаз стал исчезать грязно-серый цвет смерти. - Можно, мы наполнил наши скорлупки? - спросил Джека молодой бликман. Прямо на песке лежало несколько бледных яиц, как заметил Джек, действительно совершенно пустых. Бликманы держали в них воду - их техническое развитие было таким низким, что они не знали даже глиняной посуды. И, тем не менее, их предки построили огромную систему каналов. - Конечно, - ответил Джек. - Сейчас прибудет другой вертолет с большим запасом воды. - Он сходил к вертолету за банкой с ленчем и подал бликману. - Еда, - объяснил Джек, как будто они сами не понимали. Старики были уже на ногах и протягивали дрожащие руки. Позади Джека послышался усиливающийся шум второго вертолета. Большая двухместная машина приземлилась рядом, ее лопасти медленно вращались. - Вам нужно помощь? - крикнул пилот. - А то я полечу дальше! - У меня мало воды для них! - откликнулся Джек. - О'кей! - крикнул пилот и выключил двигатель. Захватив пятигаллоновую канистру, он выпрыгнул наружу. - Они могут забрать всю воду. Джек и молодой пилот молча стояли и смотрели, как бликманы наполняли свои скорлупы. Все их имущество выглядело довольно жалко: колчан отравленных стрел, звериные шкуры для каждого члена семьи и пара пестов - единственное ценное имущество женщин, с помощью которых они растирали мясо, зерно и другую попадавшуюся пищу. Помимо всего прочего, они имели несколько сигарет. - Моему пассажиру, - тихо сказал молодой пилот Джеку, - не нравится, что ООН заставляет нас помогать бликманам. Он не понимает, что спутник следит за всеми передвижениями на планете, и они могут заметить, если не подчиниться их требованию изменить курс. А невыполнение, черт возьми, стоит большого штрафа. Джек обернулся и посмотрел на стоящий вертолет. Крупный лысый мужчина, откормленный, с самодовольной физиономией, раздраженно смотрел на них, не обращая никакого внимания на бликманов. - Нужно было подчиниться распоряжению ООН, - оправдывался пилот. - Если бы они заметили, что мы продолжаем двигаться прежним курсом, то именно меня, как пилота, оштрафовали бы, а не его. Обойдя чужой вертолет, Джек обратился к сидящему внутри толстяку: - Неужели вы не чувствуете удовлетворения от того, что спасли жизнь пятерым людям? Лысый мужчина посмотрел на него сверху вниз и ответил: - Пятерым черномазым, ты хотел сказать? Я не считаю их за людей! Ясно тебе? - Ясно! - ответил Джек. - А я всегда собираюсь так поступать. - Валяй, делай, как хочешь, - сказал лысый толстяк. Покраснев от негодования, он взглянул на вертолет Джека и прочитал, что там написано. - Только смотри, как бы тебе не аукнулась твоя доброта. Подойдя сзади к Джеку, молодой пилот торопливо пробормотал: - Ты же разговариваешь с Арни! Арни Коттом! - Затем задрал голову и сказал: - Можно лететь, Арни. Пилот исчез внутри, и лопасти начали вращаться. Вертолет поднялся в воздух, и Джек остался один с пятью бликманами. Они напились воды и ели ленч из банки, которую дал им Болен. Пустая канистра валялась рядом. Яйца паки были наполнены и заткнуты. Бликманы даже не взглянули на удалявшийся вертолет. На Джека они тоже не обращали никакого внимания и о чем-то лопотали на своем языке. - Куда вы идете? - спросил Джек. Молодой бликман назвал отдаленный южный оазис. - Вы думаете, что в состоянии дойти? - удивился Джек и указал на пожилую пару: - Они смогут? - Да, Господин, - ответил молодой бликман. - С едой и водой, которую дали нам вы и тот, другой Господин, мы сможем дойти. "Очень удивлюсь, если они дойдут, - сказал себе Джек. - Конечно, они так и должны были ответить, несмотря на малый шанс дойти до оазиса. Расовая гордость не позволяет ответить по-другому". - Господин, - позвал молодой бликман. - Мы хотим вручить вам подарок в благодарность за то, что вы для нас сделали. Он что-то протягивал. Их пожитки были столь скудны, что Джек не мог взять в толк, без чего они могли обойтись. Тем не менее, он протянул руку и бликман вложил в нее какой-то маленький, холодный, сморщенный предмет, показавшийся ему корешком какого-то дерева. - Это водяная колдунья, - сказал бликман. Господин, она доставит вам воду, источник жизни, в любое время, как только вы будете нуждаться. - А что же она вам не помогла? - усомнился Джек. С лукавой улыбкой молодой бликман ответил: - Она помогла, Господин. Колдунья привела вас. - Как же вы сами обойдетесь без нее? - спросил Джек. - У нас есть другая, Господин, мы сами делаем водяных колдуний, - молодой бликман указал на пожилую пару. - Они умеют. Более внимательно осмотрев водяную колдунью, Джек увидел лицо и смутно угадывавшиеся конечности. Какое-то мумифицированное живое существо, можно было различить скрюченные ноги, уши... Поразительно! Лицо - человеческое, искаженное, словно в предсмертном крике. - Как она колдует? - спросил Джек. - Если тебе будет нужна вода, то ты помочись на водяную колдунью и она оживет. Правда, теперь мы так не делаем, от вас, Господ, мы знаем, что это нехорошо. Мы вместо этого плюем, и она слышит почти так же хорошо. Водяная колдунья открывает глаза, смотрит вокруг, а потом разевает рот и зовет к себе воду. Так она поступила с вами, Господин, и с тем большим Господином, который сидел и не вышел, у которого не было волос на голове. - Тот господин - всесильный господин, - сказал Джек. - Монарх Союза Гидротехников, владеет всем в Левистоуне. - Понятно, - ответил бликман. - Если так, то мы не будем останавливаться в Левистоуне. Мы видели, что Господин без волос не любит нас. Мы не стали дарить ему водяную колдунью за его воду, потому что он не хотел нам ее давать - вода пришла из его рук, но не из его сердца. Джек попрощался с бликманами и вернулся в вертолет. Немного погодя он поднялся в небо, наблюдая, как бликманы махали ему на прощанье. "Отдам водяную колдунью Дэвиду, - решил Джек, - когда вернусь домой в конце недели. А уж он может или мочиться на нее или плевать, как его душе будет угодно". 3 Норберт Стинер самостоятельно вел свое дело, поэтому мог приходить на работу и уходить когда вздумается. В небольшом железном ангаре за пределами Банчвуд-Парка он производил экологически чистую пищу исключительно из местного сырья без всяких там консервантов и новомодных химических добавок. Одна из фирм Банчвуд-Парка расфасовывала продукцию в заводского типа коробки, банки, обертки и затем сам Стинер развозил их непосредственно потребителям. Доход был приличный, поскольку кроме него на Марсе никто не интересовался выпуском чистой пищи. Помимо того имелся дополнительный приработок. Стинер импортировал с Земли трюфели, паштеты из гусиной Печенки, икру, супы из хвостов кенгуру, датские голубые сыры, копченых устриц, перепелиные яйца, ром-бабы - все это запрещалось вводить на Марс по причине того, что ООН хотела вынудить колонии расширять производство собственной продукции. Эксперты по продовольствию утверждали, что ввозимые продукты портятся при транспортировке из-за всепроникающей вредоносной космической радиации. Но он-то, Стинер, отлично знал - истинной основой запрета был страх: случись на Земле третья мировая война - что тогда произойдет в колониях? Корабли с продовольствием перестали бы прибывать, и колонии, не обеспечивающие себя собственной продукцией, за короткое время вымерли бы от голода. Стинера восхищала предусмотрительность властей, но он не желал молчаливо с ними соглашаться. По его мнению, несколько банок французских консервированных трюфелей, привезенных тайком, не могли заставить фермеров прекратить производство молока, а свиноводов и овцеводов - мяса и шерсти. Даже если вдруг в разных поселениях появятся стеклянные баночки с черной и красной икрой по двадцать долларов за штуку, то и тогда будут по-прежнему сажать сливовые и абрикосовые деревья, будут их опрыскивать и поливать. В настоящее время Стинер проверял груз консервированной халвы - "турецкого паштета", прибывшего прошлой ночью с автоматическим грузовым кораблем из Манилы на крошечную тайную посадочную площадку, построенную при помощи бликманов. Халва хорошо раскупалась, особенно в Нью-Израиле. Проверяя целостность банок, он прикидывал, что может продать привезенное не менее, чем по пяти долларов за штуку. Много товаров покупал старина Арни Котт, забиравший почти все сладости плюс сыры и всевозможную консервированную рыбу, а также канадский копченый бекон и голландскую ветчину, поставлявшиеся в одинаковых пятифунтовых банках. Тактически он - лучший клиент Стинера. Из окна склада Норберт Стинер видел свою маленькую посадочную площадку. Возле вертикально стоящей ракеты копошился механик, готовивший ее в обратный полет - сам Стинер абсолютно не разбирался в технике. Ракета, построенная в Швейцарии, была небольшая, двадцать футов длины, но вполне надежная. Несмотря на яркое солнце, в складе было холодно из-за длинных, падающих с окрестных гор теней, и Стинер включил керосиновый нагреватель, чтобы согреться. Техник, заметивший его в окне, кивнул в знак того, что ракета готова в обратный путь, и Норберт временно оставил свои банки. С помощью ручной тележки он начал вывозить со склада картонные коробки и сваливать их на каменистую землю рядом с ракетой. - Похоже, вес больше сотни фунтов, - сказал техник с сомнением в голосе, когда Стинер в очередной раз появился с тачкой. - Пустяки, очень легонькие коробочки, - бодро ответил Норберт. В коробках была сухая трава, из которой на Филиппинах производили нечто напоминающее гашиш. "Травку" смешивали с вирджинским табаком и продавали в Соединенных Штатах за огромные деньги. Стинер никогда не пробовал достать зелье для себя - для него физическое и душевное здоровье было главным. Он верил в здоровую пищу и здоровый образ жизни - не пил, не курил. Вдвоем они загрузили ракету, загерметизировали ее, и Отто включил автономную систему управления. Через несколько дней в Маниле на Земле Жозе Песквито, разбирая груз, найдет подробный список того, что необходимо будет прислать в очередной раз. - Ты возьмешь меня с собой? - спросил Отто. - Ну, сначала... мне нужно в Нью-Израиль, - протянул Стинер. - Прекрасно. У меня останется много времени. Когда-то Отто Зитт пытался самостоятельно освоить черный рынок по маленьким и хрупким радиодеталям, которые тайком провозили на обычных кораблях, курсирующих между Землей и Марсом. Еще раньше он пробовал импортировать такие дорогостоящие на рынке товары, как пишущие машинки, фотоаппараты, магнитофоны, меха, спиртные напитки, но из-за большой конкуренции потерпел фиаско. Торговля необходимыми в жизни вещами повсюду в колониях сосредоточилась в руках крупных воротил подпольного бизнеса, обладавших огромными капиталами и собственными автономными каналами доставки товаров. Сердце Отто не лежало к такому бизнесу. Он хотел заниматься ремонтом, именно поэтому и прибыл на Марс, ничего не зная о том, что две или три фирмы, к примеру И-компания, в которой работал сосед Стинера Джек Болен, действуя замкнутыми средневековыми цеховыми гильдиями, монополизировали все ремонтное дело на планете. Отто попытался пройти отборочные тесты в одну из фирм, но оказался недостаточно квалифицированным. Он перебивался около года случайными заработками, а потом начал работать на Стинера, проворачивая небольшие операции с импортом радиодеталей. Отто не нравилась работа, но зато он не проливал пот под палящим солнцем в одной из бригад, проводивших мелиорацию в пустыне. Когда они вернулись на склад, Стинер обрушился на евреев. - Лично я терпеть не могу израильтян, несмотря на то, что постоянно должен иметь с ними дело. Мне не нравится, как они живут в своих бараках. И такие хитрые - все время пытаются развести фруктовые сады, всякие там апельсины, лимоны. Правда, у них есть определенное преимущество перед остальными: у себя дома на Земле они жили точно в таких же условиях - в пустыне, при недостатке всевозможных ресурсов. - Конечно, они имеют свои недостатки, - ответил Отто. - Но все-таки необходимо отдать им должное: израильтяне действуют энергично и очень трудолюбивы. - Они мне не нравятся не только из-за их хитрости, - сказал Стинер, - израильтяне страшные лицемеры. Только посмотри, сколько они покупают у меня банок некошерного мяса. Никто из них не придерживается законов своей религии относительно еды. - Ну, если тебе не нравится то, что они покупают копченых устриц, так не продавай им, - ответил Отто. - В конце концов, меня не касается, что они едят, - сказал Стинер. Стинер посещал Нью-Израиль не только с коммерческой целью. Существовала и другая, неизвестная Отто причина. Там жил сын Стинера в специальном лагере для так называемых "аномальных детей". Термин относился к тем детям, которые отличались от нормальных физически или умственно до такой степени, что не могли обучаться в общественной школе. Сын Стинера болел аутизмом [аутизм - состояние психики, характеризующееся преобладанием замкнутой внутренней жизни и активным отстранением от внешнего мира] и вот уже в течение трех лет воспитатели и врачи лагеря пытались наладить контакт между ним и человеческой культурой. Иметь психически больного ребенка было очень неприятно, ведь психологи полагали, что болезнь передавалась детям по наследству от родителей шизоидного типа. Манфреду было уже десять лет, но он еще не выговорил ни единого слова. Он беспрерывно бегал на цыпочках, избегая окружающих, словно то были острые и опасные предметы, хотя внешне он выглядел крупным здоровым белокурым ребенком, так что в первый год после его рождения Стинеры не могли нарадоваться, глядя на мальчика. Но теперь даже у воспитательницы спецлагеря имени Бен-Гуриона почти не осталось надежд на то, что Манфреда можно вылечить. А воспитательница всегда была оптимисткой - такова ее работа. - Возможно, я проторчу в Нью-Израиле целый день, - сказал Стинер после того, как они погрузили халву в вертолет. - Мне нужно побывать в каждом чертовом кибуце, а это займет уйму времени. - Почему ты не хочешь взять меня с собой? - кипя от злости, чуть не закричал Отто. Стинер замедлил шаг, опустил голову и виновато ответил: - Как же ты не понимаешь? Мне нравится твоя компания, но... Он раздумывал, не сказать ли Отто правду. - Я подброшу тебя до автостанции, хорошо? Стинер почувствовал упадок сил. Он приедет в спецлагерь и найдет Манфреда все в том же состоянии: он избегает чужих взглядов, беспрерывно бегает кругами, больше похож на упругого и осторожного зверька, чем на ребенка. Как ни тяжело собираться, но нужно ехать. В глубине души Стинер во всем обвинял жену: когда Манфред был младенцем, она никогда не разговаривала с ним, не проявляла никаких признаков материнской любви. Химик по профессии, она имела аналитический, холодный, лишенный всякой фантазии ум, совершенно не подходящий для матери. Жена купала и кормила ребенка, как будто он был не ее сыном, а каким-то подопытным животным, вроде белой крысы. Ребенок был здоров и содержался в чистоте, но она никогда не пела ему, не смеялась и не разговаривала с ним. Вот Манфред постепенно и заболел аутизмом, что ему оставалось? Размышляя о своей жене, Стинер почувствовал злобу. Как много баб задурило себе голову учеными степенями! Норберт вспомнил соседского мальчика - бойкого, активного, всегда на виду у Сильвии, истинной женщины и матери - жизнерадостной, физически привлекательной, живой... Решительная и самостоятельная, она имела поразительное чувство собственного достоинства. Норберт восхищался соседкой. Без всяких женских сантиментов, сильная... Как она быстро разобралась по поводу воды! Какое самообладание! Ничем нельзя ее пронять - ни утверждением, что водяной бак протек, ни тем, что они лишились двухнедельного запаса воды. Размышляя о своих ухищрениях, Стинер горестно улыбнулся. Сильвия Болен не обманулась ни на мгновение. - Ну ладно! Высади меня на автостанции, - прервал его размышления Отто. - Конечно, конечно! - с облегчением подхватил Норберт, - и тебе не придется глазеть на этих евреев. Пристально посмотрев на него, Отто раздельно проговорил: - Я же тебе ясно сказал, Норберт! Я даже не думаю о них. Они забрались в вертолет, Стинер разместился на месте пилота и включил двигатель. Оставшееся время они молчали. Посадив вертолет на посадочную площадку в северной части Нью-Израиля, Стинер ощутил, как краска заливает его лицо из-за того, что плохо отзывался о евреях. Все, что он наговорил, служило только жалкой попыткой предотвратить совместную поездку. На самом деле Норберт Стинер восхищался израильтянами. Он говорил так только потому, что стыдился признаться: да, у него дефективный сын, который содержится в спецлагере имени Бен-Гуриона... Как скверно все получилось... Они чуть не поссорились! На самом деле никто, кроме израильтян, не заботился о его сыне. Их лагерь для аномальных детей - единственный на Марсе, хотя на Земле существовало множество подобных учреждений, не говоря уже о других возможностях позаботиться о ребенке. Кроме того, стоимость содержания Манфреда лагере была чисто символической. Запарковав вертолет и выйдя наружу, Норберт расчувствовался до такой степени, что не мог спокойно смотреть в глаза израильтянам. Ему казалось, что они могли как-нибудь прочитать его мысли, догадаться о том, что он только что говорил о них. Однако обслуживающий персонал вертолетной стоянки встретил его вежливо. Чувство вины у Стинера начало постепенно проходить и в конце концов совершенно исчезло. Подхватив тяжелый чемодан, он отправился прямо через летное поле к ожидавшему пассажиров автобусу-вездеходу. Удобно устроившись на своем месте, Стинер вспомнил, что забыл купить подарок для сына. Воспитательница мисс Милч сказала ему, чтобы он при посещении сына приносил какой-нибудь подарок, который напоминал бы Манфреду об отце в его отсутствие. "Нужно выскочить возле какого-нибудь магазина, - сказал самому себе Стинер. - Куплю ему какую-нибудь симпатичную игрушку". Он вспомнил, что одна из родительниц, тоже навещавшая своего ребенка в лагере, содержит магазин в Нью-Израиле. Звали ее миссис Эстергази. Норберт мог бы зайти к ней: она видела Манфреда и наверняка понимает, что может интересовать аномальных детей. Миссис Эстергази сообразит, что ему предложить и не станет задавать дурацких вопросов, вроде того, сколько лет вашему мальчику. Норберт вышел из автобуса на ближайшей от магазина остановке и пошел прямо по тротуару, с удовольствием рассматривая маленькие магазинчики и конторы. Нью-Израиль многим напоминал ему Землю - настоящий город, не то что поселки, вроде Банчвуд-Парка или Левистоуна. Повсюду множество людей торопилось по делам, и он просто наслаждался атмосферой коммерции и деловой активности. Стинер подошел к магазину с современной вывеской и наклонными витринами. Если бы не марсианские кусты, торчавшие из ящиков на окнах, можно было подумать, что находишься в деловой части Берлина. Войдя в магазин, он сразу увидел миссис Эстергази, стоявшую за прилавком. Она улыбнулась ему. Выглядела она современной, хорошо ухоженной женщиной чуть за сорок, всегда модно и дорого одетой, с темными волосами и умной улыбкой. Все в округе знали, что миссис Эстергази чрезвычайно увлекалась политикой и общественной деятельностью - выпускала информационный бюллетень и без разбора вступала в один комитет за другим. То, что ее больной ребенок находился в спецлагере, знали только несколько родителей и обслуживающий персонал. Совсем маленький мальчик трех лет отроду страдал ужасным недугом, вызванным воздействием гамма-лучей на внутриутробное развитие. Стинер его видел только один единственный раз. В спецлагере имени Бен-Гуриона множество детей страдало различными серьезными заболеваниями. При посещении все они казались ему на одно лицо. Но ребенок Эстергази поразил его - крошечный, сморщенный, с огромными, как у лемура, глазами. Как существо из подводного мира, он имел особые перепонки между пальцами на руках. Казалось, его взгляд пронизывал насквозь, достигая самых сокровенных уголков сознания. Как будто невидимые щупальца проникали в мозг и, подцепив что-то сокровенное, тут же отдергивались обратно. Ребенок был настоящим марсианином, то есть рожденным на Марсе, а не привезенным родителями с Земли. Эстергази родила его уже после развода. Стинер случайно выудил этот факт из беседы с ней, причем сообщила она об этом спокойно, без малейшего смущения. Они развелись с мужем после долгой совместной жизни. Отправив ребенка в спецлагерь, подобно большинству современных женщин, она не считала это для себя большим позором. Стинер тоже разделял ее мнение. - Что за очаровательный магазинчик у вас, миссис Эстергази, - сказал Норберт и поставил чемодан на пол. - Спасибо, - ответила она, прохаживаясь за прилавком. - Чем могу служить, мистер Стинер? Вы хотите мне продать йогурт или пшеничные проростки? - Ее темные глаза весело блеснули. - Мне нужен подарок для Манфреда, - ответил Стинер. Мягкое сочувствующее выражение появилось на ее лице. - Я понимаю. Ну... - она подошла к одному из стеллажей. - На днях я видела вашего сына, когда посещала лагерь. Не проявляет ли он интереса к музыке? Часто дети-аутисты получают удовольствие от музыки. - Он любит рисовать. Все время рисует. Она взяла маленький деревянный инструмент вроде флейты. - Местное производство. К тому же очень хорошо сделано, - она протянула инструмент. - Хорошо, - согласился он, - я возьму. - Мисс Милч пользуется музыкой для контакта с детьми-аутистами, - сказала миссис Эстергази, упаковывая флейту, - так что я думаю, она подойдет, особенно для танцев. Покончив с делом, она оживилась: - Мистер Стинер, как вам известно, я имею постоянный контакт с политическими кругами на Земле. Я... В общем, имеются слухи, что ООН рассматривает... - при этих словах она таинственно понизила голос и ее лицо побледнело. - Мне так неприятно причинять вам страдания, мистер Стинер, но если в этом есть хоть доля правды... Кажется, они определенно собираются... Надо действовать! Теперь он пожалел, что вошел в магазин. Конечно, миссис Эстергази знала обо всех важнейших политических событиях. Он почувствовал беспокойство: как было бы хорошо выяснить, что она имела в виду, не слыша всей этой белиберды. Тем временем миссис Эстергази продолжала: - Предполагают, что ООН собирается провести слушания по поводу аномальных детей, - ее голос дрогнул. - Хотят потребовать закрытия лагеря. Пораженный Стинер едва сумел выдавить: - Нн-но... почему?! Не мигая, он уставился на нее. - Они боятся... Ну, они просто не хотят видеть того, что называют "дефективный выброс, появившийся на колонизируемых планетах". Хотят сохранить расу чистой! Понимаете, что они затевают? Вероятно, потому, что мой собственный ребенок... Нет! Я решительно не согласна!.. На Земле их не беспокоит факт существования аномальных детей. Видите ли, это не имеет там такого значения, как здесь, у нас! Вы понимаете, какие доброхоты?.. Они Проявляют о нас поразительное беспокойство! Помните, как вы себя чувствовали до того, как приехали на Марс? Там, на Земле, они считают существование аномальных детей здесь, на Марсе, грозным призраком одной из проблем, которая появится у них в будущем... Ведь мы - их будущее... Стинер перебил ее: - А вы уверены... по поводу этого закона? - Абсолютно, - она твердо смотрела ему в лицо, ее подбородок был храбро выставлен вперед, умные глаза - совершенно спокойны. - Нам нельзя медлить! Будет ужасно, если они закроют лагерь и... - она не закончила. В ее глазах читалось нечто невысказанное... Их аномальных, но все-таки горячо любимых детей - его мальчика и ее малыша - убьют каким-нибудь научным безболезненным мгновенным способом! Неужели она думала об этом?! - Скажите... - произнес он. Как бы угадав его вопрос, миссис Эстергази ответила: - Детей усыпят... Отвернувшись, чтобы скрыть свое лицо, он глухо сказал: - Вы имеете в виду... убьют?.. - О, какой ужас! - закричала она. - Как у вас язык поворачивается говорить так!.. Неужели вас это совсем не волнует? Она посмотрела на него с ужасом. - Боже... - прошептал он в отчаянии. - Неужели это правда? Стинер не верил ей. Просто потому, что не хотел? Или потому, что это было уж слишком чудовищно? "Нет, - думал он, - этого просто не может быть". Норберт не доверял ей, ни ее инстинктам, ни ее чувству реальности. Видимо, она подцепила какие-то слухи, искаженные истеричками до бессмыслицы. Вероятно, просто появился закон, косвенным образом задевающий какие-то аспекты содержания аномальных детей. Они - родители аномальных детей - всегда жили с камнем в душе. С каким ужасом читали они приказ об обязательной стерилизации обоих родителей и всего потомства в случаях, когда доказано "нарушение репродуктивной функции вследствие облучения гамма-радиацией в больших дозах". - Кто автор закона? - спросил Стинер. - Предполагают - шестеро членов Комитета по внутрипланетарному здоровью и благосостоянию, - она по бумажке прочитала фамилии. - Вот их имена... Мистер Стинер, мне бы хотелось, чтобы вы написали этим господам... а также всем, кого вы знаете... Норберт уже едва слушал. Он торопливо расплатился, поблагодарил ее, схватил сверток и выскочил из магазина. Черт возьми! Как он жалел, что вошел туда! Что, она получает удовольствие, рассказывая такие страсти? Неужели в мире и без того недостаточно проблем, чтобы обойтись без бабских сплетен, распространяемых дамочками не первой молодости, которые от нечего делать ставят общественные дела на первое место... Но тихий внутренний голос говорил ему: "Она, вероятно, знает, что говорит. Ты должен твердо взглянуть правде в глаза". Вцепившись в тяжелый чемодан, он шел, расстроенный и испуганный, с трудом узнавая маленькие новые магазинчики, мимо которых проходил, торопясь в лагерь на свидание с сыном. Когда Стинер наконец вошел в большой, со стеклянным куполом, солярий лагеря, он сразу заметил мисс Милч, молодую, рыжеволосую, в рабочем халате и сандалиях, перепачканную глиной и краской, сердито хмурящую брови. Она вскинула голову и, отбросив на спину спадавшие на лицо взъерошенные волосы, пошла ему навстречу. - Здравствуйте, мистер Стинер. Ну и денек сегодня! Двое новеньких, а один из них - сущее наказание! - Мисс Милч, - сказал он, - я только что разговаривал с миссис Эстергази в ее магазине... - Она рассказала вам о предполагаемом законе? - Мисс Милч выглядела утомленной. - Да, есть такой закон. Анна добывает всевозможные секретные сведения, хотя как это у нее получается, я не понимаю... Попытайтесь быть спокойным с Манфредом - если, конечно, сможете - он сегодня выведен из равновесия вновь прибывшими. Она собиралась отвести мистера Стинера по коридору в игровую комнату к сыну, но тот торопливо остановил ее. - Как можно помешать выполнению этого закона? - задыхаясь от волнения, спросил Норберт. Он поставил чемодан и держал только бумажный пакет, в который миссис Эстергази положила деревянную флейту. - Я не знаю, можно ли что-нибудь предпринять, - сказала мисс Милч. Она медленно подошла к двери и открыла ее. Детские голоса, пронзительные и резкие, обрушились на них. - ...Естественно, наши власти и правительство Израиля, как и некоторые другие страны, выступили с гневным протестом. Вокруг закона столько секретов - все собираются произвести в полнейшей тайне, чтобы не вызвать паники... Такой деликатный вопрос... Никто даже не понимает, что существует общественное мнение по данному делу и не считает необходимым к нему прислушаться... Ее голос, усталый и ломкий, все время прерывался, как будто она только что гналась за кем-то и теперь ей не хватало дыхания. Но затем она справилась с волнением и ободряюще похлопала его по плечу. - Наверное, самое худшее, что может произойти - они закроют лагерь и отправят детей на Землю. Не думаю, что когда-нибудь они зайдут далеко и убьют их. Стинер быстро проговорил: - Они это сделают... в лагерях... там... на Земле... - Ну, а теперь идите и пообщайтесь с Манфредом, - сказала мисс Милч, - ладно? Думаю, он знает, что сегодня день вашего прихода - ребенок все время сто