о так не действует на сэра
Губерта, как спокойный разговор. Его собеседник не был высоким, и Джим, даже
стоя перед возвышением, был с ним одного роста. Джим продолжал: -- К тому же
нет ни одного дракона, который делал бы то, что я ему прикажу. Они так же
независимы, как и люди. Почему ты думаешь...
Он уже готов был спросить, почему он, Джим, вообще должен нести
какую-то ответственность за то, что сделали драконы, даже если они это и
сделали, когда услышал слабый хрип в дыхании лежащего на носилках
Каролинуса. Джим взглянул на него и увидел, что глаза мага открыты.
Когда глаза Джима остановились на Каролинусе, тот слегка повернул
голову слева направо и обратно.
-- Хорошо, -- примиряюще сказал Джим, -- я посмотрю, что можно сделать.
А пока разреши мне представить тебя нашим уважаемым гостям. -- Он повернулся
к закованной в пластинчатые доспехи фигуре, стоящей за его спиной: -- Сэр
Джон, это славный рыцарь сэр Губерт Вайтби, мой ближайший сосед. -- Он опять
повернулся к сэру Губерту: -- Сэр Губерт, разреши представить тебе
благороднейшего и знаменитого сэра Джона Чендоса, который нанес короткий
визит к нам в Маленконтри.
У сэра Губерта отвисла челюсть. Вид у него был довольно нелепый: пухлые
красноватые щеки, косматые серые с проседью брови, такие же седые волосы
торчали и из носа. Лицо заросло по крайней мере суточной щетиной. Из него
получился бы отличный Санта Клаус, прими он добродушный вид вместо
рассерженного, как в большинстве случаев, т. к. его любимым занятием было
найти что-нибудь, на что можно рассердиться, загнать кого-нибудь в угол и
реветь на всю округу.
-- Сэр... сэр Джон? -- Теперь он начал заикаться. -- Сэр Джон Чендос?
Я... э... прошу прощения, я мог показаться несколько назойливым... -- Его
голос понизился, не до воркования, но близко к тому звучанию, которое
свидетельствует об искренней вежливости. -- Возможно, мы сможем поговорить
потом... -- продолжил он.
Он взглянул на Джима. Но Джим был уже сыт им по горло. Будь он проклят,
если пригласит сэра Губерта на обед, как бы тот на это ни намекал.
-- Ты уж извини нас, сэр Губерт, -- сказал он, -- но нам сейчас надо
позаботиться о Каролинусе. А потом сэр Джон, сэр Жиль и я хотим немного
поговорить между собой, одни. Я свяжусь с тобой по поводу твоих коров в
ближайшие дни.
-- Но... но... -- заикался сэр Губерт. Он не смел возмутиться тем, что
ему было оказано недостаточно гостеприимства в присутствии сэра Джона
Чендоса.
Джим вместе с Энджи и людьми, которые несли носилки, направился к входу
в башню, где находились комнаты, в одну из которых можно было отвести
Каролинуса.
Когда небольшая процессия, несущая Каролинуса, оставив за спиной
остальных присутствующих, проходила мимо высокого стола, Джим прихватил
чайник. Он осторожно взял его за деревянную ручку -- чайник был горячий,
потому что продолжал хранить воду закипающей.
-- А это еще зачем? -- спросила Энджи, когда они вышли из большого зала
в буфетную, куда сносили блюда из кухни, чтобы подать их на стол в нужное
время, и начали подниматься по винтовой лестнице на верхний этаж, где
находились жилые комнаты.
Джим заупрямился.
-- Я просто подумал, что он будет лучше себя чувствовать в одной
комнате с Каролинусом, вот и все, -- сказал он, уставившись на лестницу, по
которой они поднимались.
-- Ради Бога! -- воскликнула Энджи. -- Ты обращаешься с этой штукой
так, будто она живая. Ты что, действительно думаешь, что у чайника могут
быть чувства, даже если это заколдованный чайник?!
-- Да, думаю, -- сказал Джим, по-прежнему уставившись на лестницу. --
Не могу сказать почему, может быть потому, что я сам немного занимаюсь
магией, но я думаю, что он будет лучше себя чувствовать рядом с Каролинусом,
пребывая, как всегда, в постоянной готовности на случай, если потребуется
немного кипятка для чашечки чая.
Энджи вздохнула и замолчала.
Они бережно опустили Каролинуса на кровать в маленькой комнатке,
которую Энджи всегда держала опрятно прибранной на случай поздних гостей.
Когда престарелого мага уложили, Энджи безжалостно сорвала с него халат и
обнаружила несколько серьезных пролежней, что было совсем неудивительно при
том уходе, который за ним был раньше.
-- Мэй Хизер, -- решительно приказала Энджи одной из самых молодых
кухонных прислуг, которую прихватила с собой, проходя буфетную, в расчете
использовать как посыльную, если вдруг что-то понадобится, когда они будут
устраивать Каролинуса, -- сходи за Марго, Эдвиной и Мери. Скажи, чтобы
начали кипятить тряпки для перевязок, и принеси мне немного свежего сала,
которое еще не трогали, и пару кувшинов кипятка, который всегда должен быть
на кухне. Если его там не окажется, я спущу кое с кого шкуру! -- Она
повернулась к воинам: -- Один из вас пусть останется здесь, остальные могут
идти.
Воины удалились.
Энджи взглянула на Джима:
-- Ты тоже можешь идти, Джим. Возвращайся к своим гостям. Я только хочу
предупредить тебя, будь вежлив, но держи их подальше от этой комнаты. Больше
всего Каролинусу сейчас нужен покой. Мне еще много чего надо здесь сделать,
а ты мне в этом не помощник. Каролинуса необходимо вымыть, да и с этими
пролежнями надо что-то делать. А теперь все пошли отсюда.
Все, включая Джима, вышли.
Когда Джим уже спускался по лестнице, он подивился своей симпатии к
чайнику. Может, Энджи и права, и это просто дурость. С другой стороны, и он
уже сказал об этом Энджи, занятия магией заставили его увидеть заколдованные
вещи в новом свете. Он спросит об этом Каролинуса, как только тот достаточно
окрепнет.
Он отбросил саму мысль о том, что Каролинус может и не вернуться в
такое состояние, чтобы быть в силах ответить на этот вопрос. Эта мысль
пришла позже и заставила его похолодеть. О том, чтобы жить здесь, в
волшебном мире, без Каролинуса, порывистого и раздражительного, каким
большую часть времени был старый маг, невозможно даже подумать.
Джим отогнал эту мысль и обнаружил, что его голова занята другим.
Совсем недавно Каролинус потратил немало сил, когда в большом зале открыл
глаза и просигналил Джиму, чтобы тот не вступал с сэром Губертом в спор о
коровах и драконах.
Почему Каролинус не хотел, чтобы он это делал, -- второй вопрос.
Происходит что-то серьезное. Каролинус слышал, видел и знал очень много о
том, что происходит в мире, хотя и казалось, что он никогда не покидает
своего дома. А раз уж Каролинус беспокоится, то и у Джима есть все основания
беспокоиться.
Холодок в животе, который было улегся, когда Джим прогнал мысль, что
Каролинус может и не поправиться, возобновился и давал о себе знать, пока
Джим не вернулся к высокому столу в большом зале, за которым обнаружил Жиля
и сэра Джона Чендоса беседующими за кувшином вина. Они сидели очень близко
друг к другу, Чендос в торце стола, а Жиль -- у длинной стороны, вполоборота
к нему.
-- Ха, сэр Джеймс, -- сказал Чендос, прервав разговор с Жилем, когда
Джим занял место рядом с этим рыцарем, -- хорошо, что ты так быстро
вернулся. Я боялся, что наш друг маг отнимет у тебя гораздо больше времени.
Может быть, теперь мы найдем укромное местечко, чтобы обсудить важные вещи?
-- Насколько укромным ты хотел бы его видеть, сэр Джон? -- спросил
Джим, мысленно перебирая подходящие места в замке.
В жилищах четырнадцатого века, подобных тому, в котором он жил, не
имелось комнат, где можно было бы спокойно побеседовать, если, конечно,
такие места не были предусмотрены заранее.
Слуги привыкли заходить во все помещения, кроме личных комнат Энджи и
Джима, без предупреждения, а замки стояли только на некоторых дверях. Те
немногие комнаты, которые подходили для этой цели, были или заняты, или до
потолка забиты разным хламом, начиная от оружия и кончая ломаной мебелью.
Одну из таких комнат в данный момент освобождали, мыли и меблировали по
распоряжению Энджи, чтобы сделать спальней для сэра Джона и сэра Жиля.
Так что для целей сэра Джона, после того как Каролинус занял гостевую
комнату, подходило только одно помещение. Джим незаметно вздохнул.
-- Есть солнечная комната, которую леди Анджела и я приберегли для
себя. Может быть, перейдем туда?
Глава 6
-- Прости меня, -- сказал сэр Джон несколькими минутами позже, -- за
неожиданное и бесцеремонное вторжение в твои личные покои. Но у меня есть
для этого веские причины.
-- Никаких извинений, -- сказал Джим, -- можешь пользоваться всем, что
у меня есть.
И это была правда. Он был высокого мнения о Чендосе. И в то же время,
сидя вместе с сэром Джоном и сэром Жилем в солнечной комнате, на его и Энджи
личной территории, куда иногда заходили только слуги, чтобы прибрать или
принести поесть, Джим не мог избавиться от ощущения вторжения.
Только в этой комнате они с Энджи позволили себе элементы комфорта
двадцатого века. Кресла, на которых сидели Джим и сэр Джон, имели не только
подлокотники, но и мягкую обивку, как мебель двадцатого столетия, да и на
стуле сэра Жиля были мягкие подушки -- и на сиденье, и на спинке.
Места было достаточно, но эта комната принадлежала только ему и Энджи,
только здесь они могли в каком-то смысле уйти из параллельного мира
четырнадцатого столетия, который, как бы они его ни любили и как бы твердо
ни понимали, что им придется провести в нем всю свою жизнь, был не тем
миром, где они выросли и привыкли жить. Это было укромное местечко для него
и Энджи, их личное убежище. Но сейчас оно уже таковым не являлось.
-- ...Я должен пояснить, -- бесстрастно продолжал сэр Джон, -- то, что
я собираюсь рассказать, -- абсолютная тайна.
Сэр Жиль вряд ли мог лучше подтвердить, что вполне осознает серьезность
предупреждения, -- Джим видел, как его друг так энергично закивал, что
кончики его шелковистых усов затряслись.
-- Однако я должен заметить, -- с улыбкой продолжил сэр Джон, -- что,
похоже, ты, сэр Джеймс, притягиваешь неприятности всего королевства, как
шпиль башни молнию. Более по этому поводу мне нечего сказать. Я расскажу
тебе о наших нынешних затруднениях.
-- Как тебе будет угодно, сэр Джон, -- отозвался Джим.
-- Милорд, -- сказал Чендос, -- итак, я узнал, не будем говорить, каким
путем, о твоем визите к сэру Жилю на шотландской границе. Меня, естественно,
заинтересовало, почему вы встретились, но еще интересней был сам факт твоего
появления на границе. Мне показалось, что тебя могло привлечь туда только
планирующееся нападение шотландцев на Англию, совпадающее по времени с
французским вторжением. И, как я выяснил, прибыв в замок де Мер вскоре после
твоего отъезда, это оказалось правдой.
Джим кивнул.
- Я все объяснил сэру Жилю, -- продолжил сэр Джон, -- и сэр Жиль сразу
со мной согласился. Мы надеялись перехватить тебя по пути домой. Но так как
мы не знали точно дороги, по которой ты будешь возвращаться, то несколько
отклонились от маршрута и встретились с тобой только около дома мага.
-- И я был очень рад увидеть тебя там, сэр Джон, -- заметил Джим.
-- Благодарю тебя, милорд, -- ответил сэр Джон, -- но наша помощь была
всего лишь трюком, жалким трюком. Тем не менее обстоятельства требовали
этого, и наш трюк позволил без затруднений удалиться оттуда и собраться
здесь.
-- Но зачем было искать меня таким образом? -- спросил Джим. -- Я
думаю, ты мог послать за мной по такому случаю из Лондона, из королевского
дворца...
Сэр Джон небрежно махнул рукой:
-- При дворе невозможно разговаривать, не боясь, что подслушают. Было
бы невозможно поговорить в Лондоне или где-нибудь в другом месте, где меня
хорошо знают.
Джим кивнул. Это вполне понятно. В его собственном замке тоже не
существовало места, где можно было бы поговорить тайком от всех, за
несколькими исключениями, такими, как солнечная комната или та, которую
сейчас занимал Каролинус.
-- В замке де Мер или здесь, в Маленконтри, -- говорил, между тем,
Чендос, -- у меня больше уверенности, что наши слова не обернутся против
нас. Даже если слуги в невинной праздной болтовне и разнесут их по округе.
Для начала я хотел бы отдать тебе должное, сэр Джеймс, ты великолепно
справился с полыми людьми и дорвал планы шотландского вторжения. По
сведениям, которые дошли до меня, шотландская корона сейчас полностью
отказалась от этой идеи.
-- Рад слышать, -- пробормотал Джим.
-- Равно как и я, -- сказал сэр Джон. -- Тем не менее, это большое
достижение еще не решает всех стоящих перед нами проблем. Король Иоанн,
несмотря ни на что, намерен двинуть свою армию через Английский канал, чего
не случалось со времен короля Вильгельма, разгромившего саксов, которые
тогда владели этой землей. К несчастью, я должен сказать, что его
французское величество не оставил своих намерений.
-- Ты считаешь, что французское вторжение все еще возможно? -- Джим
вспомнил о проблемах, с которыми столкнулись немцы во времена Гитлера, в
мире Джима, в двадцатом столетии, когда планировали вторжение через воды
Английского канала.
-- Опасность существует, -- сказал сэр Джон, -- при условии, что они
сумеют высадить армию. Правда, Английский канал не так-то просто пересечь,
особенно на кораблях, нагруженных воинами, лошадьми и военным снаряжением.
Но ходят слухи, что французы могут получить помощь из источника вне своего
королевства.
-- Из какого источника? -- спросил Джим.
У Жиля был торжественный вид.
-- Нас тоже удивляет, что это может быть за источник, -- сказал Чендос.
-- Нижние земли откажут ему в помощи, как и Швеция с Норвегией. Нет, в наших
сведениях содержится намек на нечто иное. Нечто такое, что придает французам
полную уверенность.
-- Насколько ты в этом уверен? -- спросил Джим.
-- В данный момент, -- мрачно проговорил сэр Джон, -- французы строят
корабли и собирают людей на берегах Нормандии и Бретани, в частности в
Бресте и Кале.
-- Ты хочешь сказать, -- недоверчиво сказал Джим, -- что король Иоанн
намерен сделать это своими силами? Какую бы армию он сюда ни привел, против
него поднимется вся Англия!
-- Вся Англия? -- Сэр Джон печально улыбнулся. -- Да, каждый англичанин
будет сражаться, от короля до последнего крестьянина, если французы
вторгнутся на его землю. Если на его дом нападут, он будет сражаться. А все
благородные люди и те, кто имеет военные навыки, с радостью вступят в
ополчение. Вот с ними-то французский король Иоанн и собирается воевать в
первую очередь...
-- Они уже били его... -- вставил Джим. -- При Креси и Пуатье.
-- Правильно, -- сказал Чендос, -- ополчение, созываемое королем,
собирается быстро, приходят люди всех сословий, с любым вооружением, но по
закону их можно держать только сорок дней. После этого они вольны вернуться
домой. Если ополчение соберется, его придется кормить и обеспечивать всем
необходимым. А это большие расходы. К тому же никто не знает, когда
произойдет вторжение, даже сам король Иоанн, потому что он будет ждать
попутного ветра. Ты чувствуешь, в чем трудность?
-- Думаю, что да, -- задумчиво сказал Джим.
-- Существует большая опасность, что ополчение будет созвано, проведет
в лагере свой срок в сорок дней, но так и не дождется вторжения и тогда люди
разойдутся по домам, а какая сила способна им помешать? Какая сила, кроме
немедленной выплаты денег?
-- Верно, -- вставил Жиль, когда Чендос ненадолго замолчал, -- люди
будут думать о наступлении лета, о приближающейся жатве, будут слышать зов
собственных полей и собственного дома.
-- Да, -- согласился Чендос, -- но у солдат короля Иоанна все будет
иначе.
-- Иначе? -- переспросил Джим. -- Почему?
-- Потому что английская казна чаще пуста, чем полна, а наш король
вместе со своим двором живет скорее обещаниями, чем звонкой монетой, --
сказал Чендос, -- в то время как у короля Иоанна карманы полны. Франция
торгует на юге и на востоке, и деньги текут рекой.
-- Верно, -- опять вставил Жиль. -- Э... извини, сэр Джон.
-- Не стоит извинений, -- ответил Чендос. -- Я хочу, чтобы вы оба
совершенно свободно высказались по этому поводу. Ко всему прочему, многие
французские дворяне тоже хотят вложить большие средства в авантюру с
вторжением. Обрати внимание, они вкладывают не в любовь своего короля. Они
вкладывают именно в эту аферу и в те земли, которые рассчитывают получить в
Англии. Ты знаешь наших рыцарей. Во Франции они такие же.
-- Да, я их знаю, -- сказал Джим.
И действительно, прожив с рыцарями бок о бок три года, он их хорошо
изучил. Высший класс жил ради сражений. Это была одна из главных тем во
время долгих зим. Рано или поздно все приедалось -- и обжорство, и выпивка;
военное сословие стремилось к тому, чему было обучено с детства, -- к битве
с врагами.
-- Итак, -- сказал Чендос, -- необходимо узнать, на какую помощь
рассчитывает король Иоанн, строя такие самоуверенные и обширные планы. Я
имел дело с тобой и с сэром Жилем и раньше, когда мы освобождали во Франции
наследного принца. С тех пор я ценю вас еще больше. Я бы хотел, чтобы вы оба
тайно, под чужими именами, отправились во Францию и там как можно быстрее
выяснили, каковы силы противника.
В комнате воцарилась тишина. Джим с сарказмом подумал, что Энджи очень
понравится идея его столь скорого отъезда.
-- Что ж, сэр Джон, -- сказал он, -- я должен поговорить об отъезде со
своей леди. Не спуститесь ли вы с сэром Жилем в большой зал, чтобы выпить
несколько кубков вина, пока я займусь кое-какими делами? А затем мы все
вместе соберемся к ужину.
-- Конечно. К твоим услугам, милорд, -- невозмутимо проговорил Чендос.
Он встал.
Находясь в солнечной комнате, все сняли доспехи и оружие; амуниция
Чендоса валялась беспорядочной грудой в одном из углов. Как и большинство
рыцарей, он просто бросал вещи, когда они ему были не нужны, уверенный, что
рано или поздно кто-нибудь из слуг принесет их ему, если они потребуются.
-- Я понимаю, что ты не можешь дать мне немедленный ответ, сэр Джеймс.
Ты присоединишься ко мне, сэр Жиль?
-- С удовольствием, сэр Джон, -- ответил Жиль. И все трое покинули
солнечную комнату. Джим проводил своих гостей до высокого стола в большом
зале. Он оставил их там, распорядившись, чтобы их оружие перенесли к ним в
комнату, как только она будет готова. Затем он занялся своими делами.
Уже сгущались сумерки. В лесу скоро станет совсем темно. Джим подозвал
одного из воинов:
-- Амит, возьми два факела из связанных веток и принеси их мне. Я буду
ждать у главных ворот.
-- Слушаюсь, милорд, -- ответил Амит.
Это был крепкий мужчина лет тридцати, с желтоватым лицом и прямыми
черными волосами.
Он догнал Джима у главных ворот, не только захватив с собой факелы, но
и вооружившись, и надев железный шлем.
Они направились через расчищенное от деревьев поле, окружавшее замок, к
лесу. Джим шел впереди. Красноватое солнце уже опускалось за вершины
деревьев. Казалось, что солнце погружается в деревья, верхние ветки которых
закрывают остатки дневного света.
Взглянув на идущего рядом Амита -- одна связка веток была прикреплена к
его поясу, а вторую он нес незажженной в руке, -- Джим заметил, что тот
бледнее обычного. Раньше это озадачило бы Джима. Но теперь он не находил в
этом ничего странного. Для этих людей темнота таила опасность, как реальную,
так и неизвестную, а потому ужасную.
Всегда существовала вероятность столкновения с хищным зверем, шныряющим
в темноте, -- с вепрем или медведем. Но настоящий страх внушали всевозможные
сверхъестественные существа -- ночные тролли, духи, неведомые монстры,
поджидающие ночных путников в засаде.
Никогда не знаешь, что ожидает в темноте.
В одиночку Амит вряд ли рискнул бы отправиться в лес даже с факелом. Но
рядом со своим лордом, волшебником, он почти не боялся.
В лесу под деревьями уже наступила ночь. Они остановились, и Амит,
пользуясь огнивом, зажег первый факел. Он поднял его, и они двинулись
дальше; свет факела сделал окружающую темноту еще гуще, -- казалось, они
находятся внутри шара дрожащего желтого света, стволы деревьев, камни и
кусты неожиданно возникали из темноты и исчезали у них за спиной.
Джим признавал, что этот поход жутковат даже для него, ведь он знал,
что в этом альтернативном мире существуют, кроме животных, и другие твари,
которые могут напасть. Они не были, строго говоря, сверхъестественными
созданиями. Эти твари принадлежали к существам, которых Каролинус называл
естественными.
Однако большинство из них были не так уж опасны для вооруженного
человека, такого, как тот, кто шел рядом, держа высоко над головой факел и с
опаской оглядываясь по сторонам. Многие из этих созданий, такие, как дриады,
были вполне дружелюбны или безвредны.
Правда, ночные тролли, особенно довольно крупные, могли представлять
угрозу -- они достигали веса взрослого мужчины и обладали клыками и когтями.
Но это были крайности.
Естественные существа были чем-то средним между людьми и стихийными
духами. Перед такими воинами, как тот, что шел рядом с Джимом, у них было
одно преимущество: они владели магией. Но это было их единственным
преимуществом, которым они могли воспользоваться или нет.
На самом деле, как говорил Каролинус, естественные существа не умели
использовать настоящую магию. Это могли делать только люди, которые имели
способности и интересовались магией, а, как понял Джим, таких было очень
немного. Большинство людей этого мира напоминали Арагха -- волк не видел
ничего хорошего в магических способностях и предпочитал обходиться без них.
Только Арагх не боялся темноты, в отличие от воина, который шел рядом с
Джимом.
Джим обратил внимание на то, что по лесу гуляет легкий ветерок. Он
должен был почувствовать этот ветерок еще на открытом пространстве между
замком и лесом. Теперь он заметил дуновение в ветвях деревьев, оно
сопровождалось мягкими стонущими звуками, казалось исходящими со всех сторон
сразу. Это был всего лишь ветер, а Джим не был суеверным, но обстановка явно
не вызывала умиротворения.
Однако Джим с Амитом были уже почти у цели. Вся прогулка по лесу заняла
менее пяти минут, и не успел Джим подумать об этом, как они подошли к
обломку ствола молодого вяза, сломанному на высоте четырех футов над землей
и погибшему. По середине пня вниз сбегала трещина. Джим и Амит остановились
перед пнем, и Джим полез в один из своих внутренних карманов. Эти карманы
Энджи собственноручно пришила не свойственным средневековью образом, чтобы
Джим мог носить кое-какие свои вещи незаметно. В этом мире мелкие вещи
носили в мешках или кошелях, которые вешали на плечо или привязывали к
поясу.
Из кармана он вынул красный матерчатый лоскут дюймов четырнадцати в
длину и четырех в ширину. Он обвязал лоскут вокруг пня, защемив один конец в
трещине сверху, так, чтобы тряпку не так-то легко было сорвать.
-- А теперь, -- сказал он Амиту, -- отойди на несколько шагов. Я
займусь магией...
Джим взглянул на своего спутника -- на лице у того отразился
неподдельный ужас. Ночью в лесу уже страшно. Но находиться рядом с
человеком, который занимается магией, пусть даже это твой лорд, было выше
сил Амита.
-- Зажги второй факел, -- сочувственно проговорил Джим, -- а тот, что у
тебя, оставь мне.
-- Спасибо, милорд, -- с облегчением проговорил Амит.
Его зубы стучали. Он зажег второй факел и ушел. Джим удивился, что
Амит, отойдя так далеко, ярдов на тридцать, а то и больше, не потерялся
среди деревьев. Джим видел свет его факела. Он опять повернулся к пню.
Взяв факел, который уже на три четверти сгорел, Джим отошел от пня шага
на четыре. Несмотря на ранг С, который он получил благодаря тому, что
Каролинус откровенно пригрозил закрыть собственный счет в Департаменте
Аудиторства, Джим знал, что он слаб как волшебник. Но он потихоньку
продолжал учиться.
Этой зимой он много занимался и удивился, сколько еще ему надо узнать.
Это напоминает математику, подумал он. От арифметики -- к алгебре, от
алгебры -- к высшей математике, причем решение задачи выражается все более
сложной формулой. В случае с магией это выливается в нечто большее, чем
однострочные заклинания, которые он обычно использовал.
Дело в том, что команды из одной строчки являлись финальным заклинанием
элементарной магии, которой, кроме этой строчки, ничего и не требовалось. Но
в данном случае надо было сделать еще кое-что.
К счастью, в построении начальной части заклинания имелась определенная
свобода. Для этого требовалось только использовать какую-нибудь песенку.
Джим будет напевать ее, вышагивая вдоль границы защитного круга так, чтобы
только Арагх, для которого и предназначался сигнал, сам Джим и Энджи могли
приблизиться к пню.
Джиму нужно было нечто вроде того, что Каролинус использовал, чтобы
защитить свой дом от бродяг. Он немного подумал и откопал в памяти строчки,
с которых начинается стихотворение Альфреда Нойеса "Разбойник".
Джим начал вышагивать вокруг пня, нараспев читая стихотворение. Плохо
было то, что декламировать приходилось громко и его мог услышать Амит,
который еще больше испугается. Но это был единственный способ задействовать
защиту, по крайней мере так явствовало из книги под названием "Энциклопедия
некромантии", которую Каролинус заставил Джима проглотить, взяв его к себе в
ученики. Возможно, Каролинус сделал бы это и молча, но Джим так не умел, по
крайней мере пока.
-- Ветер -- клочья темноты средь бушующих деревьев,
Словно тонущий фрегат, море туч луну качает,
Сквозь багряный вереск поля лентой лунного сиянья
Прорезается дорога, по которой всадник мчится.
То разбойник быстро скачет к двери старенькой таверны...
Последние строчки Джим прибавил от себя:
-- ...Пусть же это заклинанье никого сюда не впустит,
Лишь отступит пред Арагхом, Энджи и, конечно, мною.
Поэма получилась хуже некуда, и пришлось растянуть последние две
строчки, чтобы закончить напевать, как раз когда замкнется круг. Его
прервали, едва он успел закончить заклинание.
У него за спиной послышался крик.
Он обернулся и высоко поднял факел, но ничего не увидел. Проклиная
Амита за то, что он поддался страху, Джим направился к тому месту, где все
еще горел факел Амита.
...Только тогда ему пришла в голову мысль, что факел находится гораздо
ниже, чем должен бы. Подойдя ближе, Джим понял почему. Факел лежал на земле.
Рядом с факелом лежал обнаженный меч Амита. Но самого Амита не было видно.
Глава 7
Да, кстати, -- сказал Джим начальнику стражи Иву Моргену, вернувшись в
замок, -- я послал Амита с особым донесением. Его не будет несколько недель.
Не говори об этом никому, ладно?
-- Да, милорд, -- ответил Ив. Ответ человека со шрамами на лице
прозвучал механически покорно, но он внимательно взглянул на Джима -- Джим
не сомневался, что Ив удивлен и заинтригован. В душе Джима поднялся гнев.
Если какой-нибудь другой лорд скажет что-нибудь своему начальнику стражи,
тот примет его слова как должное. Реакция Ива была лишним доказательством
того, что Джиму по-прежнему не удается вести себя, как положено настоящему
рыцарю и барону.
Он вечно забывал, что находится не в двадцатом столетии, и обращался со
своими подданными так, будто между ним и ими не было никаких различий.
Поэтому многие из них начинали вести себя совсем не в духе средневековья,
считали, что могут расспрашивать о его действиях. Ну что ж, что сказано, то
сказано, и Ив должен принять это как должное.
Джим пошел дальше.
Все равно хорошо, что ему удалось незаметно пронести меч Амита в
солнечную комнату, пока кто-нибудь из воинов не увидел и не узнал его. В
данный момент он не стал задумываться, что могло смести Амита с лица земли.
Во всяком случае это было что-то не маленькое.
Наконец он дошел до комнаты, в которую направлялся. Это была буфетная,
куда приносили блюда из кухни, которая обязательно располагалась вне замка,
потому что была деревянной, и, случись там пожар, он не смог бы перекинуться
на жилые помещения. В этой комнате всем распоряжалась сорокалетняя крепкая и
суровая женщина по имени Гвинет Плайсет, которая при виде хозяина сделала
реверанс.
-- Гвинет, -- сказал Джим, -- я присоединюсь к сэру Жилю и нашему
второму гостю, сэру Джону, за высоким столом. Как только к нам спустится
леди Анджела, можно подавать обед. Сообщи это на кухню и предупреди леди
Анджелу, что мы ее ждем.
-- Хорошо, милорд. -- Гвинет снова присела в реверансе.
Джим вышел и направился в большой зал.
-- У меня еще не было времени поговорить с женой. Если ты не
возражаешь, не надо пока упоминать о поездке во Францию... -- сказал он сэру
Джону, усаживаясь за стол.
Сэр Джон улыбнулся:
-- Никаких возражений, сэр Джеймс. Такие вещи требуют времени, это я
знаю из опыта общения со своей женой. Я не спешу. Я с удовольствием проведу
день-другой с тобой, воспользовавшись твоим приятным обществом и обществом
сэра Жиля, не говоря уже о леди Анджеле.
-- Э... да,-- произнес Джим.
Он был все еще несколько обеспокоен вниманием сэра Джона к Энджи и не
был уверен, что сэр Джон не зайдет в своем ухаживании дальше, чем приемлемо.
-- Выпей вина, Джеймс. -- Жиль подставил ему кубок, который только что
наполнил.
-- Да, кстати, -- сказал Джим несколько позже, вскоре после того, как
они с Энджи легли в постель, успокоившиеся и счастливые, -- сэр Джон хотел
бы, чтобы мы с Жилем ненадолго съездили во Францию посмотреть, как идет
подготовка к вторжению, которое, похоже, задумал французский король.
Джим почувствовал, как Энджи, лежащая рядом с ним под одеялом,
напряглась.
-- Съездили во Францию? -- медленно, ледяным тоном переспросила Энджи.
-- Когда?
-- Ну, -- как можно более беспечно начал Джим, -- он говорил о том,
чтобы отправиться прямо сейчас... Понимаешь, просто короткая поездка...
Он замолчал, потому что Энджи, сбросив одеяло, села в кровати и
принялась колотить кулаками по его груди.
-- Ух! -- выдохнул Джим, поймав се руки. -- Пока мы здесь, ты нарастила
больше мышц, чем думаешь.
-- Я хотела бы нарастить их в два раза больше! -- сердито крикнула она.
-- Ты не поедешь!
-- Но ведь просто короткая поездка... -- начал Джим.
-- Нет! Нет! Ни на день! Ни на час! Ни на минуту! Никуда не поедешь!
Нет! Нет! Нет!!! -- яростно кричала Энджи. -- Не поедешь!
-- Но дай мне все объяснить, -- взмолился Джим, продолжая держать ее за
запястья. -- Существует опасность вторжения. Это может коснуться и нас,
прямо здесь, в Маленконтри. Мы можем увидеть французских солдат на нашей
земле, штурмующими наш замок...
-- Мне наплевать! Наплевать! -- сказала Энджи. -- Ты только что
вернулся из одной поездки! А кто должен управляться со всем, пока ты в
отъезде? Я. Мне приходится быть и лордом, и леди одновременно! Я должна
заботиться о вещах, которые ты пустил на самотек, и пресекать непорядок. Я
должна приказывать пороть воинов. Ты -- нет. Ты не делаешь этого, даже когда
должен бы. Ив Морген приходит ко мне и заявляет, что это надо сделать. И мне
приходится это делать. Потому что тебя здесь нет. А я не обязана это делать.
Это твоя обязанность как лорда этого баронетства! А что делать, если кого-то
надо повесить? Как, по-твоему, я должна к этому относиться, если это твоя
забота?
-- А что сделал этот воин? -- спросил Джим.
-- Не помню. Да и какое это имеет значение? Дело в том, что тебя здесь
не было, а это четырнадцатый век. Я одна должна управляться и с землями, и с
замком. Я должна пресекать потасовки слуг. Должна командовать и крепостными,
и вольными. Должна всех их заставить работать, когда им наплевать на работу.
Я должна делать все -- свою работу и твою! Пока тебя здесь нет и ты, без
сомнения, весело проводишь время, у тебя нет и мысли о замке и жене! Если не
считать нескольких месяцев после Рождества, нам даже редко выпадает
возможность поздороваться! Последний раз это было несколько месяцев назад.
Почему ты не можешь остаться и заняться своими обязанностями? Не говоря уже
о том, чтобы позаботиться обо мне. Может, тебе это не приходит в голову, но
мне необходимо, чтобы обо мне время от времени заботились! Ты где-то
болтаешься, окруженный всякими женщинами. Ты, возможно, даже не думаешь обо
мне!
-- Думаю! -- сердито возразил Джим. -- Я думаю о тебе утром, днем --
все время! Я очень много думаю о тебе. Просто я не могу связаться с тобой и
сказать тебе это. Я же послал тебе через Каролинуса сообщение о том, что
задерживаюсь.
Сжатые руки Энджи немного расслабились, но только немного.
-- Правда? -- спросила она. -- Каролинус не передавал мне никаких
сообщений.
-- Может, он тогда уже болел? -- сказал Джим. -- Кстати, я не видел
Каролинуса с тех пор, как мы его сюда привезли. Как он?
Но попытка поменять тему разговора потерпела печальный провал. Энджи
высвободила запястья, снова легла и откатилась на свою половину кровати. Она
повернулась к Джиму спиной. Ответа не последовало, и Джим знал, что нет
смысла повторять вопрос, да и другой задавать не стоит. Была возведена
великая стена молчания, и какое-то время, если повезет, то до завтра, Энджи
с ним разговаривать не будет.
Джим вздохнул. В нем закипела обида. Конечно, в словах Энджи есть доля
правды. Она действительно выполняет двойную работу, пока он отсутствует,
каждый раз, когда он отсутствует. В идеале он должен находиться здесь
двенадцать месяцев в году. Но это просто невозможно для феодального рыцаря,
особенно такого, как он, который тем или иным путем обретает дополнительный
вес. Он знал, что Чендос, например, постоянно в пути, вот и теперь он занят
делами, связанными с короной.
Чем больше он об этом думал, тем сильнее становилось его раздражение.
Спустя какое-то время он встал, оделся и спустился в большой зал. Как он и
предполагал, сэр Джон и сэр Жиль все еще сидели за столом, пили и
разговаривали. Джим оставил их под предлогом, что он давно не видел жену, и
после нескольких шуток, не более вольных, чем те, которые отпустили бы по
этому поводу его друзья в двадцатом столетии, они отпустили его, пожелав ему
доброй ночи.
Теперь, когда он вернулся, у них хватило такта не задавать вопросов.
Жиль тут же поставил перед ним очередной кубок вина. И Джим с жадностью
выпил.
Он продолжал пить. И наконец просто напился. Он смутно помнил, как пара
запыхавшихся слуг несла его наверх, совсем не беспокоясь, что один из них
может поскользнуться и тогда все трое нырнут вниз с неогороженной каменной
спиральной лестницы, прилепившейся к стене башни, и, пролетев несколько
этажей, разобьются насмерть.
Они принесли его прямо в спальню, раздели, уложили на кровать и укрыли
одеялом. Все это время Энджи оставалась там, где и была, на своей половине
кровати, храня полное молчание, будто вокруг нее в радиусе сорока миль
никого не было.
Это было последнее, что Джим помнил. Он проснулся с раскалывающей
голову болью и тошнотой от проникающего сквозь узкие окна света -- это
говорило о том, что час уже гораздо более поздний, чем тот, когда он привык
вставать. И Джим, и Энджи привыкли, по средневековому обычаю, подниматься с
восходом солнца, если не раньше. Во рту было сухо, мучила ужасная жажда, и
тут Джим заметил, что кровать рядом с ним пуста. Энджи, конечно, уже встала,
оделась и ушла несколько часов назад.
Жажда была невыносимой. Джим с трудом поднялся и, спотыкаясь, побрел к
столу, на котором стояли кувшины. В последний момент он вспомнил, что от
местной воды его тошнит. Поэтому, старательно отворачивая голову от кувшина
с вином, который стоял там же, он нашел кувшин, в котором было немного пива,
и налил себе.
На вкус пиво оказалось ужасным, но это все же была жидкость. Мгновение
Джим сомневался, что сможет удержать в себе выпитое: оказалось, что может, и
он выпил еще. Мучаясь жаждой, он продолжал это занятие до тех пор, пока не
осушил почти весь кувшин.
Держа в руке кубок с остатками пива, он упал на стул, стоявший рядом со
столом, но попытался взять себя в руки. Отправиться во Францию при полном
несогласии Энджи невозможно.
С другой стороны, Джим находился в прямой зависимости от короля. Его
совершенно не удивит, если у старого рыцаря окажется бумага с королевской
печатью -- документ, который отдает его и Жиля под начало сэра Джона. Но сэр
Джон, очевидно, предпочитал не приказывать ему ехать во Францию, если сможет
обойтись без этого. Это не лучший способ посылать человека на такое дело.
Сначала он попробует получить от Джима добровольное согласие выполнить это
задание. Ясно, что Жиль уже согласился ехать.
Джим оказался между двух огней. Двух невозможных решений. Отказом Энджи
отпустить его и скрытой, но несомненно существующей властью сэра Джона
заставить его сделать это независимо от того, хочет он или нет. Самый худший
вариант -- допустить, чтобы ему приказали, хотя Энджи будет против.
Вполне возможно, что она уступит, увидев, что у него нет выбора. Но,
зная Энджи, Джим в этом сомневался. В то же время он чувствовал, что не
сможет действовать свободно во Франции, если отправится туда по приказу, но
против воли Энджи. Только поехав по собственной воле, он будет уверен, что
сможет сделать то, чего хочет от него сэр Джон, будет чувствовать себя
готовым к любым неожиданностям, которые подстерегают его там.
Он допил остатки пива. Жажда не проходила. Но внизу ждали обязанности,
к которым он должен был приступить несколько часов назад. Он оделся и
спустился вниз.
Большой зал, как он и ожидал, оказался пуст. Судя по свету,
проникавшему через оконные прорези, было по крайней мере девять часов.
Так как даже мысль о завтраке не приходила ему в голову, он не сел за
высокий стол и не позвал слуг, а просто прошел через зал и был уже в дверях,
когда его перехватил кузнец.
-- Милорд, пожалуйста... милорд... -- Кузнец схватился за чуб, который
представлял жалкие остатки его каштановых с проседью волос, и попробовал
поклониться.
Джим остановился, внезапно снова почувствовав боль в голове и неуют в
животе. Но положение обязывает. Другими словами, всегда, если возможно,
необходимо сохранять хорошие отношения со слугами.
-- Да? -- произнес он.
-- Если милорд будет так добр... -- Кузнец одарил его льстивой улыбкой,
показав все зубы. -- Мне пришло в голову, что от меня может быть некоторая
польза, если я осмотрю и попробую починить небольшие повреждения на доспехах
славного сэра Джона. Я не хочу сам просить его... -- Он замолк, предоставив
Джиму самому додумывать окончание.
-- Я скажу ему об этом, -- коротко ответил Джим и прошел мимо
просителя.
Через минуту он уже вышел из дверей, и солнечный свет ударил ему в
глаза, как лезвие меча.
Он замигал и постоял несколько секунд, давая глазам возможность
привыкнуть к яркому свету. Затем, оглядев двор, он увидел сэра Джона и сэра
Жиля, которые осматривали коня, только что приведенного из конюшни. Это был
Оглоед, нечто вроде боевого коня.
Рядом с рыцарями стоял кухонный слуга, терпеливо держа в руках кувшин,
в котором, без сомнения, находилось вино, так как в руках у обоих рыцарей
были кубки. Еще одна пара кубков была прицеплена к поясу слуги.
Джим направился к этой троице и коню; когда его нога соприкасалась с
твердой, как цемент, утоптанной землей двора, каждый шаг отдавался в голове.
-- А, сэр Джеймс, -- приветствовал его сэр Джон, когда он приблизился и
оба рыцаря повернулись к нему. -- Конюх как раз вывел это великолепное
животное, и мы остановили его, чтобы осмотреть коня.
Когда сэр Джон заговорил, Джим заметил одного из младших конюхов,
который держал конец накинутой на шею коня веревки и был почти полностью
заслонен двумя рыцарями и Оглоедом.
-- Вижу, -- сказал Джим, подходя к ним и останавливаясь. --
Великолепный.
Даже сквозь туман похмелья он прекра