ои солдаты. -- Зачем так грозно, Натан,-- успокаивающе произнес Пановский.-- Не надо никого обвинять, пока вы не знакомы с фактами. Помните, что мы говорили об отмене прежних правил? Неужели вы думаете, что я -- атеист, который, как говорят, с легким сердцем может совершить самоубийство? Вы что же, полагаете, что я так легко соглашусь погубить свою бессмертную душу? Ну уж нет! Но прежде чем рассуждать о морали, мы должны побольше узнать об истинном и ложном. Я надеюсь, вы простите мне такое длинное вступление. Но я не знаю, как бы это объяснить попроще. Мне всегда не нравились упрощения научно-популярной литературы. Я думаю, было бы лучше, если бы вас просветил кто-то другой. Бриди, дорогая, ты не отказалась бы сообщить милейшему капитану некоторые ос╜новные принципы нашей жизни здесь. Заодно ты можешь объяснить Бриджетте ее новые обязанности. Бриди склонила голову, слегка пародируя покорность. -- Да-да,-- сказал Хэнзард.-- Объясняйте, объясняйте, объяс╜няйте. Объясняйте с самого начала. Короткими, любому идиоту понятными словами. -- Ну так вот,-- начала Бриди,-- дело обстоит следующим об╜разом... Глава 10 МАРС "Не надо было мне входить в пресловутый комитет "Эйхману[2] -- беспристрастный суд",-- думал он.-- Это было самой большой из моих ошибок. Не вошел бы в комитет -- был бы уже начальником штаба космических войск". А с другой стороны, велика ли потеря? Разве здесь не лучше? Сколько бы он ни издевался вслух над здешним бесплодным ланд╜шафтом, от себя он не мог скрыть восхищения острыми скалами, резкими контрастами света и тени, песчаными дюнами в кратерах, кровавыми закатами. Все это было... как бы это сказать точнее?.. Какое слово он не может подобрать? Это было таким мертвым. Скалы и пыль, пыль и скалы. Слабый, процеженный свет солнца. Тишина. Чужое небо с двумя крохотными лунами. Дни и ночи, не имеющие никакого отношения к земным дням и ночам. Часы на станции напрасно отсчитывали земное время, снаружи просачива╜лось время марсианское. Создавалось впечатление, что он выпал из общего потока времени и парит неведомо где. Хотя, возможно, так кажется из-за слабого тяготения. Оставалось пять недель. Он жил надеждой, но даже себе не гово╜рил, на что он надеется. Он играл сам с собой в пикантную игру: подходил к опасной мысли, насколько хватало смелости, а потом отскакивал в сторону, как ребенок на морском берегу отскакивает от пенящегося вала прибоя. Из обсерватории по коридорам, стены которых выкрашены в за╜щитный армейский цвет, он прошел к своему кабинету. Там он отпер ящик письменного стола и вытащил тонкую книжечку. Раскрыл знакомые страницы, усмехнулся невесело. Членство в печальной памяти комитете стоило ему продвижения по службе, а что бы случилось, стань известно, что он, генерал-майор Гамалиэль Питман, является американским переводчиком немецкого поэта Каспара Мааса? Тонкая книжечка, что лежит перед ним, вызвала в свое время немало толков. Интересно, что сказали бы на Земле, узнай там, что на кнопке судного дня лежит та самая рука, что в свое время писала знаменитое заклинание, с которого начинается маасовский "Углерод-14": Ракетой разрушим развратный Рим, Мерцанием радия мир озарим... Кто сказал, что душа нашего современника, маасовского лириче╜ского героя настолько умалилась в размерах и кругозоре, что придать видимость жизни ее иссохшему праху может лишь величайшее ис╜кусство? Шпенглер? Нет, кто-то после Шпенглера. Все прочие дви╜жения души человеческой умерли вместе с Богом. В любом случае, относительно его души это было верно. Она прогнила насквозь, словно кариесный зуб, и оставшуюся оболочку он заполнил эстети╜кой, словно серебряной пломбой. К сожалению, этого было недостаточно. Даже самое лучшее ис╜кусство, какое могла воспринять его прогнившая душа, очень мед╜ленно и постепенно приближало его к необходимости прямо назвать то, на что он надеялся и что называть не хотел. Он очень не хотел ее называть и сам знал это. Знаменитая способность к самообману, приписываемая вообра╜жению, сильно преувеличена. А с другой стороны, что ему оставалось делать еще? За пределами серебряной пломбы не было ничего, кроме пустой скорлупы. Там была его жизнь, состоявшая из пустых форм и механических дви╜жений. Считалось, что у него счастливый брак -- это означало, что он никак не мог набраться решимости получить развод. Он был отцом трех дочерей, каждая из которых состояла в таком же браке, что и отец. Успех? У него была чертова уйма успеха. Время от времени он консультировал кое-какие корпорации и получал такую добавку к армейскому жалованию, что опасаться будущего не было оснований. Он умел поддерживать осмысленный разговор и потому вращался в лучших кругах вашингтонского общества. Он был лично знаком с президентом Мэйдигеном и порой ездил с ним поохотиться в Колорадо, откуда президент был родом. Он безвоз╜мездно проделал немалую работу для Ракового Фонда. Его статья "Глупость умиротворения" была напечатана в "Атлантик Мансли", и ее высоко оценил сам бывший государственный секретарь Дин Раек. Он печатал под псевдонимом переводы из Мааса и других представителей мюнхенской "Проклятой богом школы", и критика высоко ценила их, если не за содержание, то, во всяком случае, за тонкость исполнения. Что еще можно просить у жизни? Он не знал. Конечно, он знал, но притворялся, что не знает. Он снял телефонную трубку, набрал номер комнаты Хэнзарда. "Сыграю-ка я в пинг-понг",-- подумал он. Питман очень хорошо играл в пинг-понг. Он вообще демонстрировал великолепные резуль╜таты во всех соревнованиях, где требовалась физическая подвиж╜ность или быстрота ума. Он был хорошим наездником и приличным фехтовальщиком. В молодости он занимался пятиборьем и защищал честь Соединенных Штатов на Олимпийских играх. Хэнзарда не было на месте. Черт бы побрал Хэнзарда. Питман снова вышел в коридор. Он заглянул в читальный зал и игротеку, но там никого не было. Непонятно почему у него пере╜хватило дыхание. "Прочь, прочь, развратница Фортуна". Экс-сержант Уорсоу стоял на посту у дверей пункта управления. Он вытянулся по стойке "смирно" и четко отдал честь. Питман не заметил его. Он прошел внутрь и остался наедине с приборами запуска ракет. Ему пришлось сесть: ноги его дрожали, грудь взды╜малась и опадала нервными толчками. Здесь не надо было скрывать свое состояние, и он позволил нижней челюсти отвиснуть. "Я как будто белены объелся",-- сказал он про себя. Он еще не приходил на пункт управления вот так, без причины. Он понял, почему его так тянет сюда, и видел, что еще есть время уйти, не сказав себе ничего. На пункте управления было темно, только над пультом горел уголек красной лампочки -- план "Б" введен в машину. Питман наклонился и включил экран. На нем появилось увеличенное изо╜бражение Земли. Три четверти ее были в темноте. Чувство не умирает никогда. Неверно думать, что чувства могут умереть. Они лишь изменяются... Но боль от этого не меньше. Он перевел глаза на кнопку, расположенную точно под красной лампочкой. Неужели через пять недель... Неужели на этот раз все произой╜дет?.. Нет, конечно, нет, разумеется, поступит отмена приказа. И все-таки... Слезы затуманили серые глаза генерала Питмана, и он наконец сформулировал свою мечту, на которую давно уже не смел надеять╜ся: -- Я хочу... хочу... Я хочу нажать ее немедленно. Редко бывало, чтобы Хэнзарду до такой степени не нравилась его работа. Если, конечно, то, чем он занимался, можно было назвать работой. Если не считать ежедневных тренировочных прогонок пла╜на "Б" и непрерывных проверок казармы, рота бездельничала. Чем прикажете занять двадцать пять человек в крохотном, герметически закупоренном помещении, где все так автоматизировано, что даже ремонт оборудования происходит автоматически? физическими уп╜ражнениями? Или медитацией? Прав был Питман, самая большая проблема на Марсе -- скука. Странно, что марсианский персонал меняется так редко. Не было никаких причин, запрещающих посылать через передатчик людей на восьмичасовые вахты. Видимо, генералы, которые решали подоб╜ные вопросы, состарились в ту эпоху, когда Марс отстоял от Земли слишком далеко, чтобы каждый день ездить туда на работу. Хэнзард попытался последовать совету Питмана и отыскать себе в библиотеке какую-нибудь длинную, скучную и знаменитую книгу. Он остановился на "Домби и сын", хотя ничего не знал об этом романе и прежде не читал ни страницы Диккенса. Постепенно ис╜тория начала затягивать его, хотя Хэнзард постоянно чувствовал, что ему неприятна холодная, гордая фигура старшего Домби. Одна╜ко, когда, преодолев четверть романа, Хэнзард увидел, что Поль Домби-сын умер, то дальше читать просто не смог. Преемственность поколений, неосознанно привлекавшая его в названии романа, ока╜залась авторской иронией, и когда ожидание было обмануто, он почувствовал себя таким же осиротевшим, как и старший Домби. Прошла неделя, а приказ бомбить безымянного врага еще не был отменен. Питман сказал, что пока рано тревожиться, но как можно было не тревожиться? С Марса Земля казалась всего лишь яркой звездой на небосклоне, но на этой искорке, мерцавшей в темноте, жили его сын и жена. Точнее, его бывшая жена. Они жили в Вашингтоне и, конечно, будут среди первых погибших. Возможно, по этой причине они окажутся самыми счастливыми среди всех, кого уничтожит война. Отмена приказа придет и причин для беспокойства нет, но что, если отмены так и не будет? Окажется ли тогда Хэнзард виновником смерти Натана-младшего и Мэрион? Или его следует считать их защитником? Конечно, это сбивало с толку -- думать о двух жизнях, когда на карту поставлены многие миллионы. Что значат эти две жизни на фоне глобальной стратегии и политики максимального эффекта? В компьютер заложены все факты, все просчитано, эти двое тоже не забыты, так что нечего думать о них отдельно. Можно ли в подобном случае говорить о виновности нажавшего кнопку? Вряд ли. Человек может убить другого человека, даже трех или четырех, и быть в этом виновным, но как принять на себя вину за всеобщую смерть? Обычно всю вину взваливают на противника. Но противник так далеко и его вина так сливается с изгибами истории, камуфлируется ими, что Хэнзард порой сомневался в таком удобном для совести ответе. А впрочем, любому ясно, что такого рода размышления -- всего лишь нездоровые и бесцельные спекуляции на моральных принци╜пах. Как там сказал генерал Питман? "Совесть -- это роскошь, доступная только штатским". Хэнзард пообедал в одиночестве, затем вернулся в свою комнату и попытался послушать музыку. Однако сегодня любые произведе╜ния звучали словно польки, исполняемые в немецкой пивной. Хэн╜зард принял таблетку легкого снотворного, которым снабжался пер╜сонал марсианского командного пункта, и улегся в постель. Он шел с Натаном-младшим по увядшему лугу. Повсюду жуж╜жали мухи. Хэнзард с сыном охотились на оленя. Натан-младший нес ружье, в точности так, как показал отец. У Хэнзарда в руках было ведерко с завтраком. Вот-вот должно было произойти что-то ужасное. Цвет травы изменился от желтого к коричневому, а потом к черному. Воздух был полон жужжания. Он проснулся и поднял телефонную трубку. -- Да? -- А, наконец-то я нашел вас, Натан! -- Слушаю, генерал Питман. -- Я подумал, что неплохо было бы сыграть в пинг-понг. -- Когда? -- спросил Хэнзард. -- А если прямо сейчас? -- Кажется, это неплохая мысль,-- сказал Хэнзард. Так оно и было. Глава 11 УСТРОЙСТВО МИРА -- Нужно действовать быстро,-- сказала Бриди,-- а то получится так, что два объекта одновременно займут одно и то же место. Ничего хорошего из этого не получится. Поэтому мы обязательно находимся здесь с двух до трех, когда производятся передачи. Хэнзард выхватил из передатчика консервную банку паштета из гусиной печенки -- не настоящую, конечно, а эхо, только что произведенное маленьким передатчиком. В реальном мире лаборант залез в правый приемник и переложил банку, которую он только что передал сюда, обратно, в левый передатчик. Лаборант нажал кнопку, и Хэнзард выхватил из передатчика еще одну баночку паштета. Корзина у ног Хэнзарда постепенно наполнялась. -- Мне кажется,-- рассудительно произнес Хэнзард, продолжая скидывать банки в корзину,-- что все это противоречит законам сохранения. Откуда берутся эти банки? Каким образом одна-единственная банка там производит корзину банок здесь? -- Если вы, Натан, хотите получить ответ, нужно начать с основ╜ных принципов. В противном случае это будет напоминать попытку объяснить действие ядерного реактора человеку, верящему в недели╜мость атомов. Хотя ваш вопрос не очень отличается от того, который подал Бернару идею суб-уровней реальности. Он даже построил экс╜периментальную модель этого устройства и чуть не свел с ума прессу, которая не могла решить -- бог он или просто псих. Но тут он сооб╜разил, что упустил из виду пресловутый принцип противодействия. Действительно, везде и всюду любому действию соответствует про╜тиводействие, равное по величине и направленное в другую сторону, а действию передачи, насколько можно видеть, не соответствует ни╜какого противодействия. Ничего, что можно было бы измерить! Ра╜зумеется, противодействие существовало, но оно было скрыто в урав╜нениях, и Бернар стал заново изучать свои выкладки. Вы знакомы с топологическими преобразованиями? Но даже если и незнакомы, вам все равно известно, что существуют неэвклидовы геометрии и что они так же истинны, как и та, что изучают в школе. Так вот, передача материи попросту является топологическим преобразованием объек╜та из мира с обычным пространством в некое другое место... а затем обратно. Но когда переданное тело достигает этого "другого" места, то возникает реакция противодействия, образующая наше "эхо". Бо╜юсь, что все это вы уже сообразили самостоятельно, но наберитесь терпения, скоро мы дойдем и до вашего вопроса. Видите ли, следст╜вием бернаровских рассуждении стало построение совершенно новой физики, в которой наша Вселенная является особым, причем самым тривиальным, случаем. В бернаровский физике имеются последова╜тельные уровни реальности, и материя может существовать на любом из них. И хотя в природе вещества происходят радикальные измене╜ния, совершенно необязательно, чтобы такие же изменения происхо╜дили в энергетических взаимодействиях. -- Не понимаю,-- честно сказал Хэнзард. -- Это значит, что суб-вторая реальность освещается светом, который исходит от самого обычного солнца. Крайне удачное для нас следствие двойной природы света, который является одновре╜менно и волной, и потоком частиц. -- Жизненно необходимое следствие, скажу я вам. Но насколько велика потеря энергии при освещении нашего мира? Звук, например, из одного мира в другой не переносится. -- Это потому, что он производится соударениями суб-первых частиц и движется в среде суб-первого газа. Аналогично, мы можем получать из суб-первой Вселенной лучистое тепло, но не теплоту, передаваемую конвекцией или теплопроводностью. Магнетизм и электропритяжение продолжают действовать на сублимированные тела, кроме того, Бернар экспериментально доказал, что гравитация наших миров не взаимна. Но лучше не будем углубляться в подобные тонкости. Физика ступенчатых миров до крайности запутана и не доставляет никакого удовольствия женщине вроде меня, которая хотела бы жить в старомодной, комфортабельной ньютоновской Все╜ленной. -- Но вы можете принимать радио- и телепередачи из реального мира. Это я уже выяснил. -- Конечно, если есть суб-второй приемник. -- В таком случае, почему бы вам не связаться с реальным миром по радио? Соберите коротковолновый передатчик и расскажите лю╜дям о своем положении. -- А вы не пробовали светить фонариком в глаза человеку реаль╜ного мира? Нет? Ну так попробуйте, и вы поймете главный принцип наших отношений. Мы можем видеть их свет, а они не замечают лучи, испускаемые вторичной материей. То же самое можно сказать о лю╜бых радиопередачах. Реальный мир всегда останется реальным для нас, вторичных существ. Но для мира первичного наш мир все равно что не существует. Мы никак не можем повлиять на него. Увы, связь осуществляется только в одну сторону. Как отметил Бернар, субли╜мация материи необратима. Это еще один пример возрастания энт╜ропии. Поэтому, сколько бы паштета мы здесь ни нагромоздили, по отношению к тому миру мы всегда останемся людьми второго сорта. -- В таком случае я не понимаю, почему Пановский, я имею в виду Пановского суб-первого из реального мира, почему он продол╜жает снабжать вас? -- Все делается благодаря вере,-- сказала Бриджетта, помогав╜шая Хэнзарду складывать банки так, чтобы они не слишком давили на пол и не провалились сквозь него.-- Нам надо благодарить бога, что Бернар католик и у него невероятный опыт веры в самые неве╜роятные вещи... О, прости, пожалуйста! -- перебила она саму себя, взглянув на Бриди.-- Я забыла, что сейчас рассказываешь ты. -- Ничего, милая, роль Бриджетт ты начнешь разучивать, как только перекрасишь себе волосы. Кроме того, я уже два года как покинула реальный мир и ты знаешь лучше, что там происходит. -- Когда Бернар сформулировал свою теорию,-- начала Брид╜жетта,-- он попытался проэкстраполировать, какие проблемы воз╜никают у сублимированного существа в несублимированном мире. У него не будет ничего из предметов первой необходимости: ни пищи, ни воды, ни даже воздуха. Трудно сказать, долго ли он сможет просуществовать в подобных условиях, но, думается, его ничто не убьет, пока он сам не задохнется. Первой задачей было обеспечить нас сублимированным воздухом. Это должна была делать насосная станция, которую строили для снабжения марсианских командных пунктов. Бернар напридумывал всяких благовидных предлогов, что╜бы этот передатчик был поставлен под вашингтонским куполом, а не вблизи озера Верхнее, как планировалось вначале. Через месяц работы передатчика купол был наполнен и, пока насосы работают, сюда поступает достаточно воздуха, чтобы компенсировать потери через транспортные шлюзы. К сожалению, грузовые передатчики были расположены где-то в другом месте, как того требовало при╜ложение к Закону о Концентрации Ресурсов. Военные считают, что нельзя собирать все в одном месте, чтобы шпионы не проникли в тайны снабжения марсианской базы, а мы в результате лишились начальных преимуществ Робинзона Крузо. -- Зато людоеды у вас есть,-- заметил Хэнзард, -- С этим Бернар ничего не мог поделать. Он настаивал, чтобы передатчики лагеря Джексон были построены за пределами купола, что аккуратно разрешило бы нашу проблему... -- И мою проблему тоже. -- Простите, я выразилась неосторожно. Но в главном он прав: эти люди опасны. Остается надеяться, что они не обнаружат нас. Да мы и не оставляем следов. -- Никакой проблемы не возникло бы, если бы вы рассказали об этом представителям правительства. Тогда у этих людей была бы пища и офицеры -- им нужно и то и другое. -- У Бернара иной взгляд на правительство, чем у вас, капитан,-- холодно произнесла Бриди.-- Вспомните, что его отношения с правительством всегда оставляли желать лучшего. Когда власти не мешали ему работать, они отнимали и извращали результаты его труда. Не надо спорить со мной на эту тему, я всего лишь пытаюсь объяснить вам позицию Бернара. Кроме того, неужто вы думаете, что ему поверили бы на слово в таком сомнительном вопросе? Ученые, работающие на правительство, не поняли бы его доказа╜тельств, они все еще обсуждают справедливость математики, на которой основан сам передатчик. Но даже если бы удалось убедить ученых, попытайтесь представить, как вы будете объяснять армей╜скому генералу, что рядом с ним существуют невидимые люди, способные проходить сквозь стены и проникать в любые государст╜венные тайны, что на этих людей невозможно завести досье, но, тем не менее, им надо посылать пищу. И все это при условии, что они никогда не дадут о себе знать. -- Вы так здорово все мне представили, что я не могу понять, как он сумел убедить самого себя. -- Вера,-- серьезно сказала Бриджетта. -- Вера и разум,-- поправила Бриди.-- Не надо забывать, что Бернар всю жизнь был математиком. Точное уравнение будет для него веским доказательством. Хотя наше существование для него всего лишь математическая абстракция, он верит в него столь же твердо, как в теорему Пифагора. -- И из крупицы веры возникло все наше изобилие? -- Хэнзард взмахом руки указал на запасы, переполнявшие полки в комнате.-- А чем он объясняет своему лаборанту необходимость его идиотской работы? Ведь если лаборант не понимает, что снабжает нас бакалеей, то для него подобное занятие -- полная бессмыслица. -- Когда дело касается пищи, Бернар им говорит, что его беспо╜коит возможная потеря питательных свойств при многочисленных повторных передачах. Объяснение нелепое, но не забывайте, что сама идея этого устройства нелепа для большинства людей. Не забывайте также, что правительство сделает для Бернара все, лишь бы он оставался ручным. Например, матрацы. Вы не слыхали исто╜рию с матрацами? Хэнзард отрицательно покачал головой. -- Некоторое время назад,-- подхватила Бриджетта,-- каждый раз, когда я куда-нибудь отправлялась, я заворачивалась в матрац. Так приказал Бернар. Охранникам из секретной службы он говорил, что это для того, чтобы я не ушиблась во время перехода. На самом деле матрацы были нужны для того, чтобы мы могли на них спать. В результате мое появление в парижском посольстве произвело фурор. Мадам Вьяндо решила, что такова новая нью-йоркская мода, и назавтра заказала себе три матраца. -- Неужели никто ничего не заподозрил? Ведь все, что вы пере╜даете, очевидным образом -- предметы, необходимые для выжива╜ния. -- А кто может заподозрить, что мы интересуемся выживанием? Конечно, лаборанты все время жалуются на бессмысленную работу, которую дает им Бернар. Кроме того, Бейзил из НАСА заходил, чтобы спросить, чем, собственно, занимается Бернар, но ему доста╜точно было намекнуть, что мы заняты исследованиями, связанными с передачей без приемника, как они были готовы сделать все что угодно. Они полагают, что Бернар вполне способен снести еще одно золотое яичко. -- Ну как, мы все объяснили, капитан? -- спросила Бриди. -- Да, премного благодарен. Я очень тронут, что вы потратили на меня столько времени. Бриди ядовито улыбнулась. -- Между прочим, вы позабыли о самой большой проблеме. Вы так и не узнали, каким образом вы можете ходить по реальному полу. -- Признаюсь, что все последние дни я ходил, ничуть не заду╜мываясь, что это проблема, да еще и большая. Ну так как же получается, что я могу ходить по тому самому полу, через который могу проплыть? -- Успокойтесь, капитан, и не надо считать себя дураком,-- ска╜зала Бриджетта.-- Подобное на вашем месте случилось бы с любым. Совершенно естественно, что то, что вы всегда делали, восприни╜мается как само собой разумеющееся. А вот для Бернара нет само собой разумеющихся вещей, и для него это было основной трудно╜стью, стоящей на пути к выживанию. Он до сих пор не уверен до конца, не начнем ли мы тонуть в земле, едва появимся тут. Поэтому я так обрадовалась, появившись здесь утром -- ведь я почувствовала себя на твердой земле. Во всяком случае, достаточно твердой, если не надевать туфли на высоком каблуке. -- Но как это получается? Что не дает мне провалиться, если, как вы говорите, тяготение продолжает на меня действовать? -- Если угодно, можете назвать это поверхностным натяжени╜ем,-- сказала Бриди,-- хотя в действительности речь идет о новой форме потенциальной энергии, свойственной всем формам материи на любом уровне реальности. Подобно статическому электричеству она образует эквипотенциальную поверхность на границе любого объекта. Ее можно представить как своеобразную пленку или энер╜гетическую скорлупу. Две поверхности порождают небольшую силу отталкивания, и эта сила удерживает сублимированные объ╜екты относительно несублимированных, например, наши консер╜вные банки на их полках или ваши ноги на подлинном тротуаре. Сила уменьшается пропорционально квадрату расстояния между двумя предметами, кроме того, она зависит от уровня реальности, и чем больше разница в уровнях, тем быстрее уменьшается сила взаимодействия. Так что суб-четвертая, а может быть, даже и суб╜третья банка провалятся сквозь реальную полку, не заметив ее, хотя банки соседних состояний лежат на полке довольно устойчиво. Впро╜чем, приложив некоторую силу, сопротивление поверхности можно преодолеть. Поэтому материя второго уровня может взаимодейство╜вать с материей первого уровня, и вы можете проплывать сквозь пол. Подобные тонкости мы узнали уже здесь. Пановский суб-первый до сих пор не имеет полной уверенности и продолжает снабжать нас досками и ковриками из линолеума, которые нам совсем не нужны. Когда мы пытаемся расстелить коврики, они сворачиваются и погружаются в пол. Но все равно мы рады, что он ошибается в сторону перестраховки, а не наоборот. -- Все,-- сказал Хэнзард.-- Считайте, что я уже провалился сквозь ваши объяснения и тону все глубже и глубже. Суб-третьи и суб-четвертые банки... я не думал, что возможно и такое. -- А как по-вашему, что получится, если передать куда-нибудь одного из нас? Суб-вторая личность, проходя через передатчик, оставит после себя суб-третье эхо. Вы, конечно, бывали в пещерах и знаете, как долго эхо может повторяться. В конце концов, вы сами описали нам такой случай. Когда ваш малоприятный сержант отправил на Марс свою голову, здесь наверняка появилась его суб-третья башка. Вы просто ее не заметили, а потом один бог знает, что с ней произошло. Скорее всего, она провалилась сквозь реальную землю и суб-вторую воду. Суб-первая вода, как вы могли заметить, не поддерживает суб-вторые тела. То же относится и к следующей ступени. Упрощенно это можно сформулировать в виде такого правила: после сублимации твердые тела несублимирован╜ного мира кажутся имеющими свойства жидкости, жидкости -- свойства газа, а газы подобны давно вышедшей из моды субстан╜ции -- эфиру. -- Хорошо,-- покорно сказал Хэнзард.-- Но вернемся на минуту к суб-второму Уорсоу. Ему отхватил голову суб-первый передатчик. Как это может быть? -- Но я же говорила, что энергетические взаимодействия не ме╜няются при опускании по шкале реальности. Суб-второй передатчик не может ничего сделать с реальным объектом, но суб-первый пе╜редатчик может отправить голову не только суб-второго, но и суб-любого Уорсоу куда угодно. -- Во всяком случае, в одном вы меня убедили. -- И в чем же? -- спросила Бриджетта. -- Я ни в коем случае не позволю больше себя передавать. -- Не понимаю,-- сказала Бриди. -- Если уж мне стоит таких мук и трудов выжить здесь, поду╜майте, каково будет жить Хэнзарду суб-третьему. -- Об этом не стоит беспокоиться. Если он даже и не утонет в земле, то очень быстро умрет от удушья, поскольку у него нет суб-третьего воздуха. По крайней мере, сейчас нет. Хэнзард суб-третий или, если хотите, Бриджетта суб-третья -- нежизнеспособны. В это время сквозь стену в комнату въехал на своем кресле Пановский. -- Милая,-- вопросил он жизнерадостно,-- ты уже обосновала справедливость нашей программы по эвтаназии? -- Я как раз подхожу к этому вопросу,-- сказала Бриди. -- Вообще говоря, в этом больше нет необходимости,-- сказал Хэнзард.-- Я уже понял необходимость ограничения. Иначе из-за регулярных поездок вас может собраться слишком много. Хотя мне кажется, что вы поддерживаете численность населения несколько ниже, чем это возможно, но для этого наверняка есть веские причины. -- Если вы имеете в виду поездки, то причины есть,-- уверил его Пановский.-- Дело в том, что я не уверен, достаточно ли велико здесь население. Видите ли, не все наши потери добровольны. Не╜однократно я въезжал на этом кресле в грунт и тонул. Строго говоря, не я, но мой эквивалент. Бывают и другие неприятности. Теперь, Натан, вы все понимаете? -- Одну вещь, сэр, я все еще не могу понять. -- И что же это за вещь? -- Вы, сэр. -- О, я всегда был большой загадкой! Даже Бриджетта не может добраться до настоящего Пановского, а только слой за слоем снимает с него кожуру, как это делают с луковицей. Вы догадываетесь, что это не моя метафора, а Ибсена. Но все-таки, конкретно, что вы не можете понять? -- Почему вы действуете в одиночку. Я уверен, что, поговори вы с представителями правительства, то, как бы скептичны они ни были в начале, в конце концов вам поверили бы и помогли. -- Я в этом тоже совершенно уверен, Натан, и именно потому я не сказал им ни слова. Одна из немногих радостей моего пребывания здесь и состоит в том, что впервые в жизни я свободный человек. Я нашел способ сбежать от них. Несомненно, первым делом ваше любезное правительство послало бы сюда команду агентов, чтобы присматривать за мной. -- Если бы вам изменила удача и Уорсоу обнаружил бы вас, вы были бы благодарны за такой присмотр. -- Ну, уж здесь я решил рискнуть. Хэнзард неодобрительно покачал головой, но по выражению его лица было видно, что он решил не продолжать спор. Однако Панов╜ский не унимался. -- Вы только подумайте, Натан, сколько я претерпел от прави╜тельства, а вы еще хотите, чтобы я гостеприимно пригласил их сюда. Они прибрали к рукам мое открытие, которое могло бы сделать мир раем, и превратили его в оружие. Как будто в мире не хватает оружия! Я впал бы в отчаяние, если бы поверил, что мое достижение можно спрятать от людей навсегда. К счастью, это не так. Как заметил однажды Норберт Винер, главная гарантия того, что откры╜тие будет сделано -- это знание, что такое можно сделать. Так что моя работа не погибнет впустую, если, конечно, ваше правительство не предпочтет всеобщее уничтожение. А они могут это сделать! Последовала долгая пауза, во время которой Хэнзард соображал, как бы попрактичнее выразить свое возмущение аполитичностью Пановского. Неужели тот не понимает моральной неизбежности войны? Разве сам он не был политическим беженцем от восточно╜германской тирании? Но не успел Хэнзард сформулировать свои возражения, как Пановский снова заговорил, на этот раз с мечта╜тельным оттенком: -- Вы только представьте, какой могла бы стать жизнь. Поду╜майте хотя бы, каким источником энергии является передатчик. Разум не может охватить всех открывающихся перспектив, даже мой разум здесь пасует. -- Источник энергии? -- спросил Хэнзард. -- Конечно. Представьте, что вместо того, чтобы перемещать что-либо вбок, мы станем перемещать вверх. Например, воду. Мож╜но было бы создать круговой водопад, который станет вращать ди╜намо-машину. Передатчик заберет лишь крохотную часть той элек╜троэнергии, что выработает генератор, все остальное достанется вам. Практически вечный двигатель. -- Значит, передатчик нарушает законы сохранения? -- На нашем уровне реальности -- да. Но во всей системе Все╜ленных -- нет. Иными словами, кто-то в другой Вселенной вскоре столкнется с существенной утечкой энергии. Будем надеяться, что у него нет средств для затыкания дырки и наказания похитителей. -- Боже мой! -- сказал Хэнзард, представляя величественный круговой водопад.-- Ваша машина действительно могла бы изменить весь мир. -- Верно,-- согласился Пановский.-- А кроме того, изменится и наш взгляд на Вселенную. Совсем недавно, в 1600 году, католическая церковь признала Джордано Бруно еретиком и, как ни жаль об этом говорить, сожгла на костре. Теперь церкви придется изменить свою позицию. Что ни говори, Вселенная все-таки бесконечна, хотя у Бога нет никаких причин для смущения по этому поводу. Просто Бог будет чуточку более бесконечен. Чем больше Вселенная, тем огромнее могущество Бога. Как и предвидел Бруно, есть миры, которые никогда не увидит ни один телескоп, и есть миры за этими мирами и еще более далекие миры, бесконечности миров[3]. Пред╜ставьте себе, Натан, что если мы передадим куда-нибудь Землю целиком, а потом передадим суб-вторую Землю, и суб-третью, и так далее, бесчисленное количество раз, и каждый раз будет возникать новое эхо. Представьте, сколько тогда миров мы наплодим! -- И это возможно? -- Возможно и больше, хотя и не сию минуту. Может быть передана вся Солнечная система. Странствуя среди галактик, мы будем возить с собой свое собственное Солнце. Вам не верится? С таким передатчиком возможно все что угодно. А для чего использу╜ете его вы! Единственное, до чего могли додуматься военные мозги -- сбрасывать с помощью моего передатчика бомбы. -- А президент знает про водопадную электростанцию, о которой вы говорили? -- Конечно, знает. Любому школьнику очевидно, что теперь та╜кая вещь возможна. -- В таком случае, почему ее не построили? Ведь с неограничен╜ным источником энергии отпала бы всякая необходимость войны. Нигде в мире не стало бы голода, нищеты... -- На этот вопрос, капитан, вам придется ответить самому. Ведь это вы, а не я, представляете здесь правительство. -- Знаете,-- сказал Хэнзард несчастным голосом,-- кажется, я его тоже уже не представляю.  Глава 12 ПРИРОДА ДУШИ -- Ты по-прежнему не хочешь говорить ему про это? -- спросила Бриди. -- А зачем? -- сказал Пановский.-- Для чего лишать его сна, ведь он все равно не может ничего изменить. -- Возможно, если бы он знал, он не строил бы из"себя пурита╜нина, а быстрее срывал бы розы,-- сказала Джет. -- Полагаю, что об этом следует осведомиться у той леди, чьи интересы затрагиваются в наибольшей степени,-- сказал Пановский, взглянув на Бриджетту, которая теперь была блондинкой и из Брид-жетты превратилась просто в Бриджетт. Бриджетт улыбалась, она была довольна жизнью. -- Какие мнения есть еще? -- спросил Пановский. -- Конечно, лучше оставить все как есть,-- сказала Джет.-- Я хочу поделиться с ним своими страхами исключительно из эгоизма. Чем дальше, тем труднее становится притворяться беззаботной. -- Это пойдет на пользу нам обеим,-- сказала Бриди.-- Притвор╜ство всегда идет на пользу. -- Кроме того,-- сказал Пановский,-- есть некоторые основания полагать, что приказ будет отменен. До срока еще целый месяц. -- Не совсем месяц,-- поправил его двойник,-- а поменьше. -- Хорошо, почти месяц. В конце концов, нынешнюю ситуацию придумал не один какой-то человек, и не этот человек ее разрешает. В настоящую минуту лучшие компьютеры мира пережигают предо╜хранители, пытаясь что-то предпринять. Это все теория игр и блеф. Лично я ни капли не беспокоюсь за будущее. Ну ни в малейшей степени. Однако, когда Пановский, закончив монолог, взглянул через ком╜нату и встретился глазами со своим двойником, он поспешил отвести взгляд, потому что во взгляде убежденности было гораздо меньше, чем в словах. -- Ну а я,-- рассудительно сказал двойник,-- беспокоюсь. К концу второй недели пребывания Хэнзарда в доме Пановских и через пять дней после того, как состоялся описанный выше раз╜говор, Хэнзард обнаружил, что снова делает то, что обещал самому себе никогда больше не делать -- он принялся спорить со своим гостеприимным хозяином. Пановский как-то вскользь упомянул "не╜большую программу в области эвтаназии", и Хэнзард нахмурил лоб, ровно настолько, чтобы показать, что он воспринимает подобное как "небольшую программу в области убийства". Пановский потребовал объяснений, и, хотя Хэнзард отказался говорить на эту тему, раз╜говор все же начался. -- Послушайте, Натан,-- сказал Пановский,-- так вести себя непорядочно. Вот вы сидите перед нами и осуждаете наши поступки. Сам Минос[4] не смотрелся бы в роли судьи более импозантно. Лоб вы наморщили как печеное яблоко и не даете бедному грешнику сказать в свое оправдание хотя бы слово. -- Я, конечно, понимаю, что трудно обойтись без чего-то в этом роде,-- осторожно сказал Хэнзард,-- но... -- Но?.. Вот то-то и оно, что "но"! Только я вам скажу: не дело замолкать посреди фразы на этом самом "но"! -- Я хотел сказать, что хотя с научной точки зрения ваши по╜ступки вполне разумны, однако с точки зрения католика они ка╜жутся довольно сомнительными. -- Хорошенькое у вас представление о науке! Даже слово "наука" вы произносите так, словно это малопристойная замена для чего-то и вовсе непроизносимого, как если бы наука была антитезой этики. Хотя отчасти вы правы, со времени создания атомной бомбы -- так оно и есть. -- Я ничего не имею против бомбы,-- торопливо вставил Хэнзард. Пановский не отреагировал на это замечание, лишь слегка при╜поднял бровь. -- Однако очень забавно, что вы воображаете, будто существует какое-то противоречие между наукой и католицизмом. Я уверен, что вы считаете католицизм чем-то совершенно иррациональным. Разве не так? Да... Печальная была бы перспектива, если бы злу можно было противопоставить только бессмыслицу. -- Если быть честным, доктор Пановский, то мне просто не ус╜ледить за ходом вашей мысли, когда она начинает выписывать такие восьмерки или... что там есть в топологии?.. ленты Мебиуса. Я имел в виду совершенно простую вещь: католики, как я понимаю, должны верить в бессмертие души и прочие церковные штучки. Вы сами как-то сказали, что верите в них. Но самоубийство считается... м-м... я забыл, какой там употребляется термин. -- Смертный грех. Действительно, самоубийство -- смертный грех. К счастью, я не могу совершить самоубийство на нашем уровне реальности. Только Пановский суб-первый может совершить само╜убийство в том смысле, в каком оно трактуется церковью как грех. -- Но если вы примете яд и умрете, это что же -- не самоубий╜ство? -- Перво-наперво, Натан, следует выяснить природу души. По своему замыслу, когда душа создается, она уникальна, единственна, неделима. Такой ее создал Господь. Вы что думаете, я могу творить души? Конечно же, нет. Передатчик, который я изобрел, тем более не может творить души. Так что кажущаяся множественность моих личностей ровно ничего не значит в глазах Божьих. Я не стану заходить так далеко, чтобы утверждать, будто я просто иллюзия. Я -- недосущность или эпифеномен, как мог бы сказать Кант. -- Но физически ваше бытие на этом уровне реальности столь же... существенно, как и всегда. Вы дышите, едите, думаете. -- Мышление еще не душа. Машины тоже могут мыслить. -- В таком случае, вы больше не связаны никакими моральными законами? -- Совершенно неверно. Естественные законы, полученные пу╜тем рассуждении, в отличие от божественных, ниспосланных свыше законов, являются здесь столь же обязательными, как и в реальном мире. Их никто не отменял, так же, как никто не отменял законы физики. Но естественные законы при определенных обстоятельствах дозволяют самоубийство: вспомните хотя бы благородных римлян, бросавшихся на свои мечи. И лишь в годы благодати самоубийство стало злом, ибо оно противоречит второй высшей добродетели -- надежде. Христианину не дозволено отчаиваться. -- Значит, вы перестали быть христианином? -- Отнюдь! Я христианин, но я не человек. То, что я не обладаю более душой, не мешает мне веровать, как и раньше. Если при╜смотреться, я такой же Пановский, как и раньше, но нам с вами не дано видеть души. Когда Гофман пр