ки. Вероятно, в этой Стране нервы все же могли восстанавливаться. Кавинант хотел закричать, чтобы развеять тьму и страх, но, казалось, он утратил контроль над своим горлом, голосовыми связками и над самим собой. Словно бы с огромного расстояния, образованного отвращением или горем, Этиаран сказала: - Вы превратили мое сердце в пустыню. - Нервы не восстанавливаются, - горло Кавинанта сжималось, словно там находился кляп, и крикнуть он не мог. - Они не восстанавливаются! - Это делает вас свободным? - мягко, но требовательно и горько спросила она. - Это оправдывает ваше преступление? - Преступление? - Он услышал, как это слово, словно нож, врезалось в бьющие крылья. - Преступление? Его кровь струилась из порезов, словно он был нормальным человеком, но весь этот поток с каждой минутой уменьшался. Внезапным конвульсивным движением, обхватив себя руками, он крикнул: - Мне больно! Звук собственного вопля встряхнул его и отодвинул на шаг клубящуюся тьму. Боль! Невозможное перебросило для него мостик через пропасть. Боль существовала только для здоровых людей, чьи нервы были живы. Не может быть. Конечно же, не может. Этот факт - доказательство тому, что все это - сон. Внезапно он ощутил странное желание заплакать. Но он был прокаженным и потратил слишком много времени, учась обуздывать подобные эмоциональные порывы. Прокаженные не могут себе позволить горевать. Лихорадочно дрожа, он опустил порезанную руку в воду ручья. - Боль есть боль, - проговорила Этиаран. - Что мне ваша боль? Вы сделали черное дело, Неверящий, - совершили жестокое насилие, без согласия и взятия на себя обязательств. Вы причинили мне такую боль, какую не сможет смыть никакая кровь и никакая река. И Лена, моя дочь... Ах, я молю о том, чтобы Лорды наказали - наказали вас! Проточная вода была холодной и чистой. Через мгновение его пальцы заныли от холода, и боль распространилась по суставам в запястье. Кровь из порезов все еще капала в ручей, но холодная вода вскоре остановила кровотечение. По мере того как поток промывал рану Кавинанта, его горе и страх превратились в гнев. Поскольку Этиаран была его единственным спутником, он прорычал ей: - Почему, собственно, я должен туда идти? Мне не нужно ни одно из этих дел... И на черта мне сдалась ваша драгоценная Страна? - Именем Семи! - Твердый голос Этиаран, казалось, высекал слова прямо из воздуха. - Ты пойдешь в Ревлстон даже если мне придется тащить тебя туда. Кавинант поднял руку, чтобы осмотреть ее. Нож Триока оставил на ней порез, идентичный порезу бритвы; никаких рваных краев, где могла бы остаться грязь и которые затруднили бы выздоровление. Но на двух средних пальцах была задета кость, и из порезов на них все еще сочилась кровь. Он встал. И в первый раз после того, как на него напали, посмотрел на Этиаран. Она стояла в нескольких шагах от него, прижав руки к груди, словно биение собственного сердца причиняло ей боль. Она смотрела на него с отвращением, и ее лицо было напряжено, выдавая свирепую первобытную силу. Он ясно видел, что она и в самом деле готова силой вести его в Ревлстон, если это понадобится. Она была для него немым укором, усугубляя его ярость. Он воинственно помахал у нее перед лицом своей раненой рукой. - Мне нужна повязка. На мгновение ее взгляд достиг предельного напряжения, словно она была готова броситься на него. Но потом она овладела собой, подавив свою гордость. Нагнувшись над рюкзаком, она развязала его, вытащила кусок белой материи и, оторвав от него полоску нужной длины, вернулась к Кавинанту. Бережно поддерживая его руку, она осмотрела порез, кивнула, выразив тем самым удовлетворение результатом осмотра, и крепко обмотала пальцы Кавинанта мягкой тканью. - У меня нет с собой целебной грязи, - сказала она, - и некогда ее искать. Порезы не страшные, грязи в них нет, они быстро заживут. Закончив с повязкой, она быстро вернулась к своему рюкзаку. Забрасывая его на спину, она сказала: - Пошли. Мы потеряли много времени. Не взглянув больше на Кавинанта, она пошла вдоль ущелья. Мгновение еще он оставался на прежнем месте, прислушиваясь к боли в пальцах. Рана была горячей, словно нож все еще был там. Теперь он уже знал ответ. Тьма несколько развеялась, так что он мог осмотреться вокруг без паники. И все же он еще боялся. Ему грезились выздоровевшие нервы: он не понимал прежде, что был так близок к гибели. Беспомощный, лежа где-то без сознания, он был в тисках кризиса - кризиса своей способности к выживанию. Чтобы перенести это, ему потребуется вся его дисциплина и непреклонность, на которую у него еще хватит сил. Повинуясь внезапному импульсу, он наклонился и попытался выдернуть нож Триока из земли правой рукой. Рука, на которой недоставало пальцев, соскользнула с рукоятки ножа, когда он дернул его прямо на себя. Но, расшатав его, он наконец сумел высвободить лезвие из земли. Нож был вырезан из единого плоского куска камня, а затем отполирован. Рукоятка его была обмотана кожей, чтобы за нее удобнее было держаться, а острие лезвия, казалось, было достаточно острым для того, чтобы им можно было бриться. Он попробовал его на левом предплечье и обнаружил, что нож сбрил на нем волоски так, будто лезвие было смазано. Он засунул нож за ремень, потом подбросил рюкзак повыше на плечи и зашагал следом за Этиаран. 9. ДЖЕХАННУМ Еще до наступления полудня Кавинанта охватила тупая, гипнотическая боль. Лямки рюкзака, врезавшиеся в плечи, мешали нормальному кровообращению в руках, усугубляя боль в кистях; от мокрых носков на ногах вздулись волдыри, которые - и это было невероятно - он остро чувствовал; мышцы от усталости словно налились свинцом. Но Этиаран упорно, безостановочно шла впереди него по дну ущелья, и он двигался за ней, как будто влекомый силой ее воли. Глаза его уже ничего не видели; он утратил всякое чувство времени, пространства - всего, кроме чувства боли. Вряд ли он заметил, что засыпает, и когда его встряхнули за плечи и он проснулся, то ощутил лишь какое-то отрешенное, безразличное удивление. Он обнаружил, что мог бы случайно свалиться на дно ущелья. Вокруг сгущались сумерки. Разбудив его, Этиаран протянула ему миску горячего бульона. Кавинант машинально проглотил его. Когда миска опустела, Этиаран взяла ее, а взамен подала большую фляжку с молодым вином. Кавинант опустошил и ее. Вскоре он почувствовал, как вино словно протягивает изнутри длинные мягкие пальцы, лаская и расслабляя все ноющие мышцы, вливая в них целебные соки, так что он уже больше не мог сидеть. Положив под голову рюкзак вместо подушки, он снова лег и уснул. Последнее, что он увидел, прежде чем глаза его сомкнулись, была Этиаран, сидевшая по другую сторону чаши с гравием, покрытая густыми тенями, обратившая лицо к северу. Утро нового дня было ясным, прохладным и свежим. Когда тьма на небе почти совсем рассеялась, Этиаран наконец удалось разбудить Кавинанта. Он с неохотой сел, потирая лицо руками, словно за ночь оно онемело. Прошло несколько мгновений, прежде чем он вспомнил о вновь обретенной чувствительности своих нервов; он подвигал руками, пошевелил пальцами, глядя так, как будто видел их впервые. Они были живые, живые! Рывком отбросив в сторону одеяло, Кавинант открыл ноги. Натягивая ботинки, он ощутил острую боль от волдырей. Пальцы ног были такими же живыми, как пальцы рук. Страх отдался болью в его животе. С внутренним стоном он спрашивал себя: - Сколько, ну сколько еще все это будет продолжаться? Он чувствовал, что долго не выдержит. Потом он вспомнил, что, когда засыпал вечером, одеяла на нем не было. Должно быть, это Этиаран укрыла его. Избегая ее взгляда, он встал и, двигаясь как деревянный, поплелся к ручью, чтобы умыться. Откуда в ней бралось мужество делать для него подобные вещи? Плеская холодной водой себе на шею и лицо, Кавинант почувствовал, что снова боится своей спутницы. Но в том, как она себя вела, не было ничего угрожающего. Она накормила его, проверила повязку на раненой руке, уложила рюкзаки - словом, все делала так, словно Кавинант был обузой, к которой она уже привыкла. Только темные круги от бессонницы вокруг глаз да скорбная линия рта говорили о том, что она держит себя в руках усилием воли. Когда все было готово в дорогу, Кавинант тщательно осмотрел себя, затем нехотя закинул на плечи рюкзак и пошел следом за Этиаран по дну ущелья, словно ее прямая спина была приказом, ослушаться которого он не мог. Прежде чем день подошел к концу, Кавинант изучил эту спину до мелочей. Она не пошла бы ни на какие компромиссы: в ней не было ни тени сомнения в своем авторитете, ни малейшего соболезнования. Хотя мышцы его натянулись и стали негнущимися, подобными кости, хотя боль в плечах заставляла его сгибаться под тяжелым рюкзаком и сделала похожим на горбуна, хотя волдыри на ногах лопнули и ему пришлось снять ботинки и ковылять дальше босиком, как будто его ограбили разбойники, - ее спина вынуждала его продолжать путь, словно ультиматум: или иди исполнять свой долг, или сойди с ума, иной альтернативы я тебе не дам. И Кавинант не мог противоречить ей. Она шла впереди, похожая на призрак, и он следовал за ней, словно у нее был ключ к его существованию. Время близилось уже к полудню, когда они вышли наконец из ущелья и очутились на поросшем вереском склоне горы, почти точно к северу от высокого мрачного пальца Смотровой Кевина. На западе виднелись Южные Равнины; и ручей, протекавший по дну ущелья, тоже поворачивал в этом направлении, чтобы потом, вдалеке отсюда, слиться с Мифиль. Но Этиаран повела Кавинанта дальше на север, петляя вдоль попадавшихся время от времени тропинок и через травянистые поля, окаймлявшие горы справа от них. На западе травянистые поля равнин заросли маками, алевшими в лучах солнца. А на востоке величественно и спокойно вздымались горы - на несколько сот футов выше тропинки, выбранной Этиаран. Здесь заросли вереска сменялись широкими прокосами голубой травы. Склоны гор были покрыты цветами, над которыми порхали бабочки, здесь же попадались густые заросли кустарников и группы деревьев - дубов и смоковниц, изредка попадались вязы и какие-то деревья с золотистыми листьями - Этиаран называла их золотень, - похожие на клены. Все краски - деревьев, вереска, маков, алианты, цветов, бесконечного лазурного неба - были полны весеннего пыла, знаменуя своим буйством и роскошью возрождение природы. Но у Кавинанта не было сил воспринимать все это. Он был слеп и глух от страшной усталости, боли, непонимания. Словно кающийся грешник, он плелся следом за Этиаран, повинуясь ее молчаливому приказу. Наконец на землю опустились сумерки. Последние метры Кавинант прошел совершенно машинально, запинаясь на каждом шагу, хотя в этот раз он не уснул на ходу, как накануне. Когда Этиаран остановилась и сбросила свой рюкзак, Кавинант рухнул на траву, словно подрубленное дерево. Его перетруженные мышцы сводило судорогами, и он не мог ничего с этим поделать, кроме как помассировать их рукой. Вынужденный бодрствовать, он помог Этиаран, вытащив из рюкзаков одеяла, пока она готовила ужин. Тем временем солнце почти совсем зашло, и его последние лучи испещрили травяное поле полосами янтарного света, чередующимися с длинными тенями; и когда на небе появились звезды, Кавинант лег и стал смотреть на них, пытаясь расслабиться с помощью вина. Наконец он задремал. Но сон его был неспокоен. Ему снилось, что он час за часом тащится по пустыне, а чей-то издевательский голос призывает его насладиться свежестью травы. Это видение повторялось и повторялось, словно навязчивый кошмар, до тех пор, пока Кавинант не почувствовал, что злость как бы выходит из него вместе с потом. Когда наступил рассвет и разбудил его, он встретил это так, словно его оскорбили. Он обнаружил, что ноги его окрепли, а порезанная рука почти полностью зажила. Явная боль утихла. Но его нервы тем не менее не утратили своей чувствительности. Кончиками пальцев ног он мог нащупать ткань носков, ощущал легкие прикосновения ветра пальцами рук. Теперь очевидность этих необъяснимых явлений стала приводить его в ярость. Они являлись свидетельством здоровья, жизнеспособности - они открывали ту полноту жизни, которая была доступна ему прежде и обходиться без которой он приучал себя в течение долгих месяцев, проведенных в прозябании, - и они, казалось, наводнили его ужасающими подозрениями. Казалось, они отрицали реальность его болезни. Но это было невозможно. Или то, или другое, думал он с яростью. Но не то и другое одновременно. Либо я прокаженный, либо нет. Либо Джоан развелась со мной, либо она никогда не существовала. Третьего не дано. С усилием, заставившим его заскрежетать зубами, Кавинант заставил себя признать, что он - прокаженный, что это все ему снится и что это - непреложный факт. Смириться с наличием альтернативы он не мог. Если он спал, то, возможно, ему еще удастся сохранить здравый рассудок, выжить и продолжать существовать. Но если Страна была реальна, если она существовала в действительности - ах, тогда сном была долгая мука проказы, и он уже сошел с ума без всякой надежды на выздоровление. Лучше верить во что угодно, но только не в это. Лучше бороться за нормальный рассудок, что, по крайней мере, он мог воспринять, чем поддаться на удочку "здоровья", которое не поддавалось никакому объяснению. Он переваривал эти мысли в течение нескольких часов, пока тащился следом за Этиаран, но каждый раз находился довод, возвращающий его назад, к тем же самым исходным утверждениям. Тайна его проказы была единственной тайной, с которой он мог смириться, принять ее как факт. Она определяла его ответ на все остальные правильно поставленные вопросы. Она заставляла его ковылять следом за Этиаран с таким видом, как будто он был готов наброситься на нее сразу, как только предоставится возможность. Однако возникшая перед ним дилемма все же была в некотором смысле полезна. Ее непосредственное присутствие и осязаемость воздвигли некое подобие стены между ним и определенными страхами и действиями, пугавшими его прежде. Отдельные воспоминания о насилии и крови не возвращались вновь. И гнев его, не подогреваемый стыдом, находился сейчас под его контролем, представляя собой нечто вроде абстрактной субстанции. Он не побуждал Кавинанта восстать против бескомпромиссного главенства Этиаран. В течение всего этого третьего дня ее прямая, неумолимая фигура все так же выражала молчаливый приказ. Вверх и вниз по склонам, вдоль узких лощин, вокруг непроходимых зарослей - она все влекла Кавинанта вперед вопреки его мятущемуся разуму и сопротивляющейся плоти. Но как только наступил полдень, она внезапно остановилась и огляделась вокруг, словно услышала какой-то далекий испуганный крик. Ее неожиданное волнение озадачило Кавинанта, но прежде чем он успел спросить ее, в чем дело, она мрачно двинулась дальше. Чуть позже все повторилось вновь. На этот раз Кавинант заметил, что Этиаран нюхает воздух, словно ветер донес до нее какой-то странно-дьявольский запах. Он тоже принюхался, но ничего не почувствовал. - В чем дело? - спросил он. - Нас снова преследуют? Этиаран даже не взглянула на него. - Если бы здесь был Трелл, - рассеянно произнесла она, - возможно, он бы понял, почему Страна так неспокойна. И без дальнейших пояснений она вновь поспешно двинулась на север. В этот вечер они остановились раньше, чем обычно. День подходил к концу, когда Кавинант заметил, что Этиаран ищет какой-то знак в траве и листьях; но при этом она никак не поясняла свои действия, так что Кавинанту ничего больше не оставалось, как смотреть и следовать за ней. Потом вдруг без всякого предупреждения она резко свернула вправо, и они оказались в неглубокой долине между двумя горами. Идти приходилось по самому ее краю, поскольку всю долину покрывали густые заросли кустарника; пройдя несколько сот ярдов, они вышли к широкой густой рощице на северном склоне. Этиаран сначала двигалась вдоль края рощицы, а затем внезапно скрылась в ней. Со смутным удивлением Кавинант приблизился к тому месту, где она исчезла. Ему удалось разглядеть узкую ленту тропинки, ведущей в глубь рощи. Пришлось то и дело сворачивать в сторону, следуя по этой тропинке, петлявшей среди деревьев... Но пройдя футов двадцать, он вышел на открытое место, похожее на комнату в гуще леса. Она освещалась лучами, проникавшими сквозь "стены", образованные молодыми деревцами, которые стояли тесными рядами, образуя неправильный прямоугольник; легкий ветерок шелестел их листвой. Их переплетенные ветви и листья служили крепкой "крышей" для комнаты. Она была достаточно велика, чтобы в ней могли разместиться для отдыха три-четыре человека, и вдоль каждой из ее стен были сделаны насыпи из травы наподобие кроватей. В одном углу стояло большое дерево с дуплом в стволе, в которое были встроены полки, уставленные деревянными и каменными горшками и бутылями. Все вместе выглядело весьма приветливо и уютно. Пока Кавинант осматривался, Этиаран опустила свой рюкзак на одну из травяных кроватей и коротко сказала: - Ну, вот мы и в веймите. Но, встретив недоуменный взгляд Кавинанта, вздохнула и добавила: - Это место отдыха путешественников. Здесь найдется еда, питье и постель для каждого, кто идет этой дорогой. - Расскажите мне о подобных местах поподробнее. Быть может, когда-нибудь мне это пригодится. Некоторое время она лежала в сгущающихся сумерках молча, все так же не поворачивая к нему лица. Казалось, она набирается мужества, но вот наконец послышался вздох: - Спрашивайте. - Много еще мест, подобных этому? - поспешил отозваться Кавинант. - Да. Их много по всей Стране. - Откуда? Кто их устраивает? - Это делается по указанию Лордов. Ревлстон всего один, а люди живут повсюду - и вот Лорды нашли способ помочь путешественникам, чтобы облегчить людям путь в Ревлстон и в другие места. - Ну, а кто же обслуживает их? Я вижу - здесь есть свежая еда. Этиаран снова вздохнула, словно разговор с Кавинантом был для нее ужасно тяжелым. Между тем ночь уже вступила в свои права: Кавинант различал лишь тень Этиаран, устало продолжавшей: - Среди отродий Демонмглы, переживших Запустение, были такие, кто с благодарностью вспоминал Лорика Заткнувшего Вайлов. Они стали противниками юр-вайлов и обратились к Лордам с просьбой доверить им какое-нибудь дело, как искупление за грехи их племени. Эти существа - вейнхимы - и поддерживают порядок в веймитах: ухаживают за деревьями, приносят пищу и питье. Но связи между людьми и вейнхимами очень хрупкие, и вы не увидите ни одного из них. Они несут эту службу, имея на то свои причины, а вовсе не из любви к нам - выполняют простые поручения, чтобы возместить хоть частично зло их могущественного учения. Тьма вокруг была теперь абсолютно непроницаемой. Несмотря на свое раздражение, Кавинант почувствовал, что готов уснуть. Он задал еще только один вопрос: - Как вы нашли это место? У вас есть карта? - Карты нет. Веймит - это благо, которое принимает каждый странствующий лишь только когда сам встречается с ним, - как признак здоровья и гостеприимства Страны. Их можно обнаружить всегда, когда это необходимо. Вейнхимы оставляют знаки на прилегающей местности. Кавинанту показалось, что в голосе Этиаран, напряженном от нежелания говорить, он уловил ноту одобрения. Это напомнило ему о ее постоянной ноше противоречий - ее чувство собственной слабости перед лицом опасности, угрожающей Стране, и ее стремление одновременно наказать и спасти его. Но вскоре он забыл обо всем этом, поскольку его воображение заполнили образы веймитов. Окутанный запахом свежей травы, на которой лежал, он быстро погрузился в сон. За ночь погода изменилась. В утреннем свете стали видны тяжелые облака, которые принес с собой порывистый северный ветер, и Кавинант встретил их мрачным взглядом из-под нахмуренных бровей. Он поднялся прежде, чем его окликнула Этиаран. Хотя сон его в безопасности веймита был на редкость крепким, он чувствовал себя таким разбитым, словно всю ночь боролся сам с собой. Пока Этиаран готовила завтрак, Кавинант вытащил нож Триока, затем обыскал полки и нашел миску для воды и маленькое зеркало. Мыла ему обнаружить не удалось - вероятно, вейнхимы пользовались тем же самым чудесным песком, который он видел в доме Этиаран. Поэтому ему пришлось заставить себя бриться без пены. Было странно ощущать в правой руке нож Триока, и он никак не мог отделаться от мрачного опасения порезать себе горло. Чтобы набраться мужества, Кавинант стал рассматривать себя в зеркало. Волосы его находились в страшном беспорядке: заросший щетиной, он немного смахивал на пророка. Тонкие, крепко сжатые губы напоминали рот оракула-изваяния, а взгляд воспаленных глаз был твердым и упрямым. Единственное, чего не хватало для полноты картины, - это легкой примеси ярости. Пробормотав про себя "Всему свое время", Кавинант поднес лезвие к лицу. К его удивлению, оно легко заскользило по коже, и, чтобы сбрить бакенбарды, Кавинанту оказалось достаточно провести по ним ножом всего лишь один раз. Вся процедура бритья заняла совсем немного времени, и при этом результаты оказались весьма удовлетворительными - по крайней мере, по контрасту с тем, что было раньше. Кроме того - и это было самое главное - он не поранил себя. Издевательски кивнув собственному отражению, он убрал нож в рюкзак и принялся за завтрак. Вскоре он и Этиаран были готовы покинуть веймит. Она подала ему знак, чтобы он шел вперед; он повиновался, выйдя на тропинку и опередив Этиаран на несколько шагов, затем остановился, чтобы посмотреть, что она делает. Выйдя из лесной "комнаты", Этиаран подняла голову, обратив лицо к лиственному потолку, и мягко сказала: - Мы приносим свою благодарность веймиту. Для нас большая честь получить этот дар, и, принимая его, мы оказываем честь дарителю. Мы уходим с миром. С этими словами она последовала за Кавинантом. Выйдя из рощи в открытую долину, они обнаружили, что с севера по небу движутся скопления черных туч. Этиаран напряженно вглядывалась в небо, принюхиваясь к воздуху; казалось, близость дождя встревожила ее. При виде такой ее реакции Кавинанту и самому стали казаться зловещими эти кипящие грозовые облака, и когда Этиаран резко свернула вниз, возобновив путь на север, он поспешил следом за ней с криком: - В чем дело? - Кругом зло да несчастье, - ответила она. - Разве вы не чувствуете этого? Страна неспокойна. - Но что именно не так? - Не знаю, - пробормотала Этиаран так тихо, что Кавинант едва расслышал ее. - В воздухе какая-то тень. И этот дождь... Ах, Страна! - Но что плохого в дожде? Разве у вас никогда не бывает дождя весной? - Только не с севера, - ответила Этиаран через плечо. - Весна приходит в Страну с юго-запада. Нет, этот дождь двигается прямо с Грейвин Френдор. Посох пещерника пробует силу - я чувствую это. Мы уже почти опоздали. Ветер поймал их в свои когти, и теперь каждый шаг давался с трудом - Кавинант, согнувшись, шел за Этиаран, когда первые капли дождя упали ему на лицо. Он спросил: - А что, этот посох действительно может воздействовать на погоду? - Старые Лорды не использовали его для этой цели - у них не было намерений применять по отношению к Стране насильственные меры. Но кто может сказать, что в состоянии сделать подобная сила? Вскоре гроза разразилась в полную мощь. Ветер сносил струи дождя на юг с такой стремительностью, что казалось - само небо хлестало водой по ним и по всему беззащитному живому. Вскоре склоны гор полностью пропитались водой. Ветер яростно набросился на деревья, рвал и раскидывал траву; он буквально выдул с гор дневной свет, и земля погрузилась в доисторическую тьму. В мгновение ока Этиаран и Кавинант вымокли до нитки, задыхаясь в сплошном потоке воды. Не сбиваться с пути им помогало лишь то, что они все время шли против яростных порывов ветра. Землю совершенно не стало видно; они ковыляли вниз по неровным склонам, беспомощно блуждали в потоках глубиной по пояс, продирались напрямик сквозь заросли кустарника; они боролись с ветром, словно это был жалящий поток, испускаемый неким Лимбо, какая-то прорва, безжалостно стремящаяся из никуда в никуда. И все же Этиаран шла вперед прямая, с бесстрашной решимостью, и страх потерять ее из виду заставлял Кавинанта ковылять следом за ней. Но силы быстро покидали его. Собрав остаток воли, он рванулся вперед так, что заболели легкие, нагнал Этиаран, схватил ее за плечо и крикнул прямо в ухо: - Стой! Нам надо остановиться! - Нет! - крикнула она в ответ. - Мы и так опаздываем! Я не могу рисковать! Кавинант едва расслышал ее голос сквозь завывание ветра. Она двинулась было дальше, и он еще крепче сжал пальцы у нее на плече, выкрикивая: - У нас нет альтернативы! Мы погибнем! Ливень обрушился на них с новой силой; на мгновение Кавинант едва не выпустил Этиаран. Обхватив ее другой рукой, он приблизил к себе ее лицо, заливаемое струями воды. - Нужно укрыться! - крикнул он. - Мы должны остановиться! Сквозь воду ее лицо было похоже на лицо утопленника. - Невозможно! Нет времени! - ответила она и, внезапно рванувшись, вырвалась из его рук, уронив его на землю. Прежде чем он опомнился, она схватила его за правую руку и поволокла по траве и по грязи, как беспомощную ношу, вопреки противодействию урагана. В ее отчаянном порыве было столько силы, что она протащила его несколько ярдов, прежде чем он смог выпрямиться и подняться на ноги. Как только он стал двигаться самостоятельно, Этиаран отпустила его руку и устремилась вперед. С криком "Мы должны остановиться, черт возьми!" он прыгнул на нее. Но она отскочила в сторону и, спотыкаясь, побежала прочь от него, навстречу урагану. Кавинант заковылял следом за ней. Несколько долгих мгновений он, скользя, падая и передвигаясь на четвереньках, пытался дотянуться до ее ускользающей спины, в нетерпении схватить и остановить ее. Но словно какой-то внутренний источник питал ее, давал ей силу, делая неуловимой для Кавинанта; вскоре он прекратил свои попытки. Дождь тормозил его, словно он пытался бежать по дну глубокого ручья. Поскользнувшись, он поехал на животе с крутого склона, захлебываясь грязью. Когда он смог поднять голову и протереть глаза от воды и грязи, то увидел, что Этиаран исчезла во тьме урагана, словно боялась его, страшилась его прикосновения. С трудом поднявшись на ноги, Кавинант взревел, обращаясь к неистовым тучам: - Черта с два! Ничего у вас не выйдет! В этот миг, когда ярость его достигла апогея, огромная белая молния сорвалась с неба и ударила в землю прямо возле него. Кавинант почувствовал, что она задела его левую руку. Разряд отбросил его вверх по склону горы, который был справа от него. Несколько мгновений он лежал ошеломленный, сознавая лишь силу разряда и обжигающую боль в руке. Его обручальное кольцо, казалось, воспламенилось. Но когда он немного пришел в себя, то не заметил никаких ран на руке, и, пока он искал источник боли, та постепенно прошла. Тряхнув головой, он сел. Поблизости не было никаких следов от удара молнии. Погруженный в оцепенение, Кавинант чувствовал, что что-то изменилось, но не мог определить, что именно. Он с трудом поднялся на ноги и тут же увидел Этиаран, лежавшую в двадцати ярдах впереди на склоне холма. Голова его все еще кружилась от ошеломления, но он осторожно двинулся к ней, сконцентрировав на движении все свое внимание. Она лежала на спине, очевидно не раненая, и смотрела, как он приближается. Когда Кавинант подошел, она с удивлением спросила: - Что вы сделали? Звук ее голоса помог ему вернуть самообладание. Он смог произнести вполне членораздельно: - Я? Ничего. Этиаран медленно поднялась. Стоя перед Кавинантом, она мрачно и с сомнением взглянула на него и сказала: - Нам что-то помогло. Видите, ураган затих. И ветер переменился - теперь он дует как положено. Грейвин Френдор теперь не угрожает нам. Благодарите Страну, Неверящий, если это действительно не ваша заслуга. - Разумеется, не моя, - пробормотал Кавинант. - Я не умею управлять погодой. - В его голосе не было грубости. Он удивился своей неспособности самому обнаружить, что же изменилось вокруг. То, что сказала Этиаран, было очевидно. Ветер переменился, его сила значительно уменьшилась. Дождь шел так же беспрестанно, но без прежней ярости: теперь это был всего лишь основательный весенний дождь. Кавинант снова тряхнул головой. Он чувствовал себя до странного неспособным что-либо понять. Но когда Этиаран мягко спросила: - Ну, что, идем дальше? - Он услышал в ее голосе нотку невольного уважения. Казалось, она все же думала, что ураган стих благодаря ему. Он оцепенело пробормотал: - Разумеется, - и снова пошел следом за Этиаран. Весь остаток дня шел тот же чистый дождь. Кавинанта не покидало чувство умственной заторможенности, и единственными внешними факторами, проникавшими в его сознание, были сырость и холод. Большая часть дня миновала незаметно, как один долгий рывок сквозь промозглость и холод. К вечеру Кавинант уже настолько пришел в себя, что смог обрадоваться, когда Этиаран нашла новый веймит, и пока его одежда сушилась возле жара гравия, он тщательно осмотрел себя на предмет скрытых травм. Все случившееся по-прежнему удивляло его. Он не мог отделаться от странного ощущения, что та сила, которая укротила ураган, необъяснимо изменила и его самого. Утро следующего дня было ясным и торжествующим, и путники покинули веймит рано на рассвете вновь наступившей весны. После напряжения предыдущего дня Кавинант чувствовал острую настороженность к этой ликующей свежести воздуха и сверканию росы на траве, к блеску вереска и пьянящему аромату драгоценных ягод. Страна поразила его своей красотой, словно он никогда не видел ее прежде. Ее реальность, жизненность была до странного доступна его чувствам. Он чувствовал, что может видеть, как весна циркулирует внутри деревьев, травы и цветов; слышать возбуждение в птичьих голосах, обонять свежесть бутонов и почек и чистоту воздуха. Потом Этиаран внезапно остановилась и осмотрелась. Когда она втянула носом воздух, черты ее исказила гримаса отвращения и тревоги. Она повела головой, словно пытаясь засечь источник угрозы. Кавинант последовал ее примеру, и тотчас его охватила дрожь предчувствия опасности. Он почувствовал, что в воздухе на самом деле что-то не то, что-то фальшивое. Этого не было в непосредственной близости - запах деревьев, травы и цветов, благоухающих после дождя, были такими, какими им положено быть, но это примешивалось к ним, как нечто тревожное, неуместное, неестественное. Кавинант инстинктивно понял, что это был запах болезни - запах преднамеренного зла. Спустя мгновение ветер переменился и запах исчез. Но эта примесь зла обострила все чувства Кавинанта; контраст усилил впечатление того, что все окружавшее его было реальным. Сделав интуитивное усилие, он осознал перемену, произошедшую внутри него. Каким-то образом, совершенно ошеломившим Кавинанта, чувства его перешли в новое качество. Он смотрел на траву, вдыхал ее свежесть - и видел ее зелень, ее бьющую ключом жизнь, ее уместность в окружающем мире. Переведя взгляд на росшую поблизости алианту, он ощутил исходящее от нее такое чувство силы и здоровья, которое потрясло его. Мысли его закружились, смешались, затем внезапно прояснились вокруг образа здоровья. Он видел здоровье, чувствовал по запаху естественную пригодность к жизнеспособности, ощущал истинную роскошь и изобилие весны. Здоровье было очень ярко и живо вокруг него, как если бы дух жизни Страны стал осязаемым воплощением. Это было похоже на то, как если бы он попал без всякого предупреждения в абсолютно иную вселенную. Даже Этиаран - она смотрела на его восторг с озадаченным удивлением - была окружена ореолом явного здоровья, хотя ее жизнь осложнялась тревогами, усталостью, болью, необходимостью принимать решения. - Черт возьми, - подумал про себя Кавинант. - Неужели ореол проказы столь же очевиден для нее? Тогда почему она не понимает. - Он отвернулся от ее взгляда, обдумывая способ, каким можно было бы проверить свои и ее глаза. Спустя мгновение он заметил рядом с одной из горных вершин дерево-золотень, с которым, казалось, что-то было не в порядке. Во всех отношениях, доступных чувствам Кавинанта, оно было нормальным и здоровым, но при этом таило в себе выражение какого-то внутреннего недуга, какой-то странной печали - во всяком случае, так показалось Кавинанту. Указывая на дерево, Кавинант спросил Этиаран, что она видит. Этиаран мрачно ответила: - Я не принадлежу к числу мастеров учения лиллианрилл, но все-таки вижу, что золотень умирает. Какая-то болезнь поразила ее сердцевину. Разве вы не замечали подобных вещей прежде? Он покачал головой. - Тогда как живет тот мир, из которого вы пришли? Казалось, ее пугает возможность существования такого места, где само здоровье было неразличимо. В ответ на ее вопрос Кавинант лишь пожал плечами. Он хотел бросить ей вызов, выяснить, что она видит в нем. Но потом он вспомнил, как она однажды сказала: "Вы закрыты для меня". Теперь он понимал, что она имела в виду, и это понимание дало ему чувство облегчения. Тайна его болезни оставалась нетронутой, целой. Он сделал жест в направлении северо-запада, и когда через секунду она продолжила путь, он последовал за ней с радостью. И надолго забыл о себе, созерцая окружавшее его повсюду здоровье. Постепенно, по мере того, как полдень сменялся сумерками и затем - темнотой ночи, Кавинант привыкал видеть здоровье за разнообразными красками и формами, попадавшимися на глаза. Еще дважды его ноздри улавливали едва различимый запах зла, но поблизости от притока реки, возле которого Этиаран решила остановиться на ночлег, он не смог его нигде обнаружить. Кавинант подумал, что теперь можно спать спокойно. Но каким-то образом розовые сновидения о духовном здоровье и красоте превратились в кошмар, в котором пахнущие здоровьем формы скидывали вдруг свои оболочки и оказывалось, что на самом деле они отвратительные, разлагающиеся, гадкие. Кавинант был рад проснуться и даже рад был подвергнуть себя риску бриться без помощи зеркала. На шестой день запах зла стал ощущаться постоянно и становился сильнее по мере того, как Этиаран и Кавинант прокладывали свой путь к подножию гор. На рассвете короткий весенний дождь намочил их одежду, но не вымыл запах из воздуха. Этот запах беспокоил Кавинанта, возбуждал в нем тревогу, и в конце концов он стал чувствовать себя так, если бы прямо в сердце ему было нацелено холодное лезвие ужаса. Тем не менее он не мог определить источник и природу запаха. Тот сочился прямо сквозь благоуханный букет трав, густых зарослей орляка и алианты, сквозь красоту полных жизни холмов, словно зловоние разлагающегося трупа где-то на границе его обоняния. Наконец переносить это молча стало невозможно. Поравнявшись с Этиаран, Кавинант спросил: - Вы чувствуете этот запах? Даже не взглянув на него, она мрачно произнесла: - Да, Неверящий. Я его чувствую. И это становится мне понятно. - Что он означает? - Он означает, что мы идем навстречу опасности. Вы не ожидали этого? Это и так очевидно, черт побери! Кавинант задал вопрос по-другому: - Но откуда он исходит? Что его порождает? - Откуда я знаю? - огрызнулась Этиаран. - Я не оракул. Кавинант едва удержался от ответной грубости. Это стоило ему немалых усилий. - Но так что же все-таки это такое? - Это убийство, - без всякого выражения произнесла Этиаран и, ускорив шаг, вновь ушла вперед. "Не проси, чтобы я забыла", - снова говорила ее спина, и Кавинант, кипя от злости, последовал, спотыкаясь, за ней. Холодная тревога еще ближе придвинулась к его сердцу. К полудню он почувствовал, что запах усиливается буквально с каждым шагом. Его глаза шарили вверх и вниз по горам, словно он ожидал в любой момент увидеть источник запаха. Его ноздри болели от постоянного вдыхания этого зловония. Но при этом он не воспринимал ничего - ничего, кроме извилистой тропинки, по которой шла Этиаран сквозь заросли, долины, и овраги, и нагромождения выветренных горных пород, ничего, кроме здоровых деревьев, кустарников, цветов и зеленой травы, буйства зеленой весны, и ничего, кроме усиливавшейся угрозы какого-то зла в воздухе. Это была едкая и резкая угроза, и Кавинант смутно чувствовал, что ее источник будет ей под стать. Это ощущение усиливалось в течение некоторого времени, казалось, до безграничности. Но затем внезапная перемена в напряжении спины Этиаран дала Кавинанту знать, что необходимо быть готовым ко всему, и тут же раздался ее шепот, приказывающий остановиться. Она только что обогнула край холма, и теперь ей была видна лощина впереди нее. На мгновение она застыла, слегка пригнувшись и вглядываясь в лощину. Потом побежала вниз с холма. Кавинант немедленно последовал за ней. В три прыжка он достиг того места, где она остановилась. Внизу, на дне лощины, находилась, словно островок на широкой просеке, небольшая рощица. Ничего дурного в ней как будто бы не было. Но запах стал совершенно невыносимым, и Этиаран бежала прямо по направлению к этой рощице. Кавинант припустился за ней. Она резко остановилась на восточной стороне от деревьев. Лихорадочно дрожа, она огляделась вокруг с выражением ужаса и ненависти, словно хотела войти в рощу, но у нее не хватало мужества. Потом она громко, с ужасом выкрикнула: - Вейнхим? Меленкурион! Ах, клянусь семью, какое зло! Поравнявшись с Этиаран, Кавинант увидел, что она с выражением молчаливого крика смотрит на деревья. Сцепленные руки ее были прижаты ко рту, а плечи тряслись. Вглядевшись в рощу, Кавинант заметил узкую тропинку, ведущую внутрь. Повинуясь внезапному импульсу, он двинулся вперед, продираясь сквозь ветки деревьев. Через пять шагов он очутился на открытом месте, весьма похожем на те веймиты, которые он уже видел. Эта "комната" была круглой, но имела точно такие же стены, образованные деревьями, сплетенную из ветвей крышу, постели и полки. Однако стены были забрызганы кровью, а в центре на земляном полу лежало какое-то тело. У Кавинанта перехватило дыхание, когда он понял, что это не человек. Очертания фигуры в основном походили на человеческие, хотя туловище было чересчур длинным, а все четыре конечности - одинаково короткими, что говорило о способности этого существа передвигаться как в вертикальном положении, так и на четвереньках. Но подобного лица Кавинант сроду не видел. Длинная гибкая шея соединяла лишенную волос голову с туловищем; почти на самой макушке черепа располагалась пара остроконечных ушей; рот был настолько тонок, что казалось - это просто щель в плоти. А глаз вообще не было. Середину лица занимали две зияющие ноздри, окруженные толстой мясистой мембраной. Больше на этом лице не было ничего. Грудь существа в центре пронзал, пригвождая его к земле, длинный железный костыль. И над всем этим стояло такое зловоние насилия, что Кавинанта затошнило. Первым его побуждением было бежать. Он страдал проказой, и потому мертвые существа были опасны для него. Но он заставил себя остаться, из сумятицы своих чувств выловив тем временем первоначальное впечатление. При первом взгляде на это с