венными. Обращаясь к Морэму, он сказал: - Я должен оставить вас, чтобы найти траву, которая вылечит лошадей. Лорд осторожно ответил: - Вам лучше знать. Делайте то, что считаете нужным. Глаза Хона расширились, словно он не ожидал таких мягких слов от людей, плохо обращавшихся с лошадьми. Потом в некотором замешательстве он отсалютовал Морэму в манере Лордов. Морэм в ответ поклонился, как это делали рамены. Хон улыбнулся и готов был уже умчаться, когда Кавинант коротко спросил: - Почему вы передвигаетесь на своих ногах? У вас ведь есть ранихины. Морэм сделал быстрое движение, пытаясь удержать Кавинанта. Но вред уже был нанесен. Хон посмотрел на него так, словно услышал богохульство, и его сильные пальцы схватились за шнурок, подпоясывающий одежду, зажав его в кулаке. - Мы не ездим верхом. - Осторожнее, Хон, - мягко сказал корд Руста. - Майнфрол приветствовала их. Хон посмотрел на своего товарища, потом быстро обвязал шнурок вокруг талии. Бросившись прочь от людей, он вскоре исчез из виду, словно провалился сквозь землю. Сжав руку Кавинанта, Морэм сурово сказал: - Рамены служат ранихинам. В этом для них - цель всей жизни. Не оскорбляй их, Неверящий. Они очень быстро вспыхивают. И при этом они - лучшие охотники в Стране. В пределах досягаемости моего голоса их может быть не меньше сотни, но мы этого так и не заметим. Если они решат убить тебя, то ты даже не заметишь, как станешь мертвецом. Кавинант почувствовал всю силу этого предупреждения. Окружающая трава как будто наполнилась глазами, которые с гибельным вниманием смотрели на него. Он почувствовал себя незащищенным, словно его одежда в зеленых пятнах была путеводителем для смертоносных намерений, спрятанных в земле. Пока Хон отсутствовал, остальные корды занимались лошадьми - ласкали, заманивали их в воду и уговаривали поесть. Изнеможенные мустанги крепли на глазах под их добрыми руками. Удовлетворенные тем, что их скакуны находятся в хороших руках, Лорды с Кеаном и Тьювором удалились посовещаться. Воины тем временем занялись приготовлением пищи. Кавинант проклинал исходящий от еды аромат. Он лег на жесткую траву и попытался успокоить сосущую пустоту внутри, глядя в небо. Усталость овладела им, и он некоторое время дремал. Но вскоре был разбужен новым запахом, который с новой силой всколыхнул терзающий внутренности голод. Он исходил от пучков роскошных, похожих на папоротник цветов, которые жевали лошади, - лечебной травы, собранной для них кордом Хоном. Теперь все лошади были уже на ногах, и сила, казалось, прямо на глазах вливалась в них, пока они ели траву. Пикантный аромат цветов заставил Кавинанта на мгновение представить, как он стоит на четвереньках и жует, подобно лошадям. С трудом подавив ярость, он сказал: - Однако пища лошадей гораздо приятнее на запах, чем людская. Корд Руста улыбнулся странной улыбкой и сказал: - Это растение для людей ядовито. Это аманибхавам, цветок здоровья и безумия. Лошадей он лечит, но мужчин и женщин... Ах, они для него чересчур мелки. Кавинант ответил ему пристальным взглядом и попытался подавить в себе стон голода. Он чувствовал упрямое желание попробовать траву, все его чувства говорили ему, что это деликатес. И все же мысль о том, что он пал так низко, была горька, и вместо пищи он смаковал эту горечь. Растения эти сотворили с лошадьми настоящие чудеса. Вскоре они нормально ели и пили - и выглядели достаточно окрепшими, чтобы продолжать путь. Отряд покончил с едой, и воины убрали остатки пищи в мешки. Корды объявили, что лошади готовы отправиться в путь. Вскоре всадники уже ехали на юг через невысокие холмы Ра, сопровождаемые раменами, легко трусившими рядом с лошадьми. Под копытами лошадей травянистые поля переливались словно мягкие волны, создавая для отряда впечатление скорости. Они ехали по густой траве вверх и вниз, по невысоким пологим склонам, вдоль неглубоких долин, между рощицами и небольшими лесами, мимо узких потоков, через широкие поля. Это была довольно суровая земля. Кроме вездесущей алианты пейзаж не оживлялся ни фруктовыми деревьями, ни культурными насаждениями, ни цветами, за исключением аманибхавама. И все же равнины казались полными стихийной жизни, словно низкие, пологие холмы были образованы пульсацией почвы, а жесткая трава была достаточно питательна, чтобы прокормить любого, чей желудок окажется достаточно крепок, чтобы переносить такую пищу. Когда солнце начало клониться к закату, вереск на склонах холмов стал красным. Стадо антилоп вышло из леса чтобы напиться из источников, а вороны крикливо начали слетаться на широкие ветви каштанов, усеянные их гнездами. Но больше всего внимание всадников привлекали встречавшиеся на пути ранихины. Мчались ли они галопом, словно триумфальные знамена, или резвились вместе на вечерних играх - огромные лошади были окружены каким-то ореолом величественности, словно сама земля, по которой они гордо ступали, гордилась их созданием. В буйной радости они звали к себе скакунов Стражей Крови, и те исполняли танец копытами, словно не в состоянии были сдерживать радостное возбуждение от того, что снова дома. Потом свободные ранихины уносились прочь, полные веселой крови и неукротимой энергии, извещая всех о своем приближении веселым ржанием. Эти звуки заставляли воздух звенеть от перенасыщенности жизнью. Вскоре солнце зашло, попрощавшись с равнинами оранжевым пламенем. Кавинант смотрел на закат с каким-то странным удовлетворением. Он устал от лошадей, устал от ранихинов, и от раменов, и от Стражей Крови, и от Лордов, и от Дозора, устал от этой бесконечной круговерти. Ему хотелось темноты и сна, несмотря на кровавый свет от его кольца, приближение луны и крыльев ужаса, похожих на крылья стервятников. Но когда солнце исчезло, Руста сказал Протхоллу, что отряду лучше не останавливаться. - Есть опасность, - сказал он. - Другими раменами в траве были оставлены предупредительные знаки. Отряду следовало двигаться до тех пор, пока он не окажется в безопасности - еще несколько лиг. Поэтому они продолжили движение. Позже взошла луна, и ее оскверненный серп превратил ночной мрак в кровь, вызвав мрачный отсвет у кольца Кавинанта и его голодной души. Потом Руста сделал всадникам знак придержать лошадей и соблюдать тишину. Они осторожно поднялись по южной стороне холма и остановились неподалеку от гребня. Всадники спешились, оставили несколько Стражей Крови присматривать за лошадьми и следом за кордами поднялись на вершину холма. Низкая плоская земля лежала к северу от холма. Корды некоторое время всматривались, потом указали на какую-то точку. Кавинант поборол сонливость, застилавшую глаза, и сквозь красную тьму увидел темное пятно, двигающееся по равнинам на юг. - Креш, - прошептал Хон. - Желтые волки - порождение Терзателя. Они пересекли Роумсидж. - Ждите нас здесь, - сказал Руста. - Опасность вам не грозит. Он и все корды растворились во тьме. Члены отряда инстинктивно придвинулись ближе друг к другу и до боли в глазах начали всматриваться в жидкий красный свет, который, казалось, сочился, подобно поту из движущейся тьмы на равнинах. В беспокойном ожидании они стояли молча, едва дыша. Пьеттен сидел на руках у Ллауры, совсем проснувшись с наступлением темноты. Позже Кавинант узнал, что стая насчитывала пятнадцать огромных желтых волков. Их плечи были на уровне пояса человека, у них были массивные челюсти с кривыми острыми клыками и желтые голодные глаза. Они шли по следу ранихина-жеребенка, единственной защитой которого была его мать. В легендах раменов говорилось, что дыхание крешей было достаточно горячим, чтобы опалять землю, и везде, где они прошли, оставались следы страдающей травы. Но единственное, что видел Кавинант сейчас, - приближающаяся темнота, которая с каждой минутой становилась все гуще. Потом ему показалось, что в хвосте стаи произошло короткое замешательство, а после того, как волки двинулись дальше, на земле как будто осталось что-то едва различимое - две или три неподвижные точки. Стая снова завертелась. На этот раз тишину нарушило несколько коротких завываний удивления и страха. Раздавшееся затем резкое рычание внезапно замолкло. В следующий миг стая ринулась прямо в сторону отряда, оставив позади еще пять точек. Но теперь Кавинант был уверен, что эти точки - мертвые волки. Еще три креша упали на землю. Теперь он уже мог рассмотреть три фигуры, отскочившие от мертвых и бросившиеся вдогонку остальным. Они исчезли в тени у подножия холма. Из тьмы донеслись звуки борьбы - яростное рычание, лязг челюстей, упустивших добычу, и треск костей. Потом вновь наступила тишина. Из тьмы не раздавалось ни звука. Чувства людей обострились, поскольку они ничего не видели - тень достигала почти до самого гребня холма, на котором они стояли. Внезапно они услышали звук неистового бега. Он приближался прямо к ним. Протхолл прыгнул вперед. Он поднял посох и голубое пламя рванулось из его наконечника. Внезапный свет озарил одинокого волка, бросившегося на него с ненавистью в глазах. Тьювор очутился рядом с Протхоллом на миг раньше, чем великан. Но Морестранственник вышел вперед, чтобы ответить на вызов волка. Потом, неожиданно для всех, корд Грейс выросла прямо перед носом креша. Ее движения были такими точными, словно она исполняла танец. Быстрым рывком она сняла с талии шнурок, не двигаясь с места. Когда креш прыгнул на нее, она захлестнула петлю вокруг его шеи и аккуратно отошла в сторону, развернувшись, чтобы тверже стоять на ногах. Сила волчьего прыжка, затянувшая петлю, сломала ему шею. Рывок сбил Грейс с ног, но она легко перекатилась на бок, удерживая натяжение шнурка, и встала в такую позу, чтобы сразу прикончить креша, если тот проявит признаки жизни. Дозор встретил ее действия низким гулом восхищенных голосов. Она посмотрела на них и робко улыбнулась. Потом она повернулась, чтобы приветствовать других кордов, выскочивших из тени холма. Они были целы и невредимы. Все волки были мертвы. Опустив посох, Протхолл отвесил кордам поклон на манер раменов. - Неплохо сработано, - сказал он. Они поклонились в ответ. Когда он погасил пламя посоха, вершина холма вновь погрузилась в красную тьму. В кровавом свете всадники начали возвращаться к лошадям. Но Баннор подошел к мертвому волку и снял с его шеи шнурок Грейс. Взяв за концы и натянув его своими сильными руками, он сказал: - Хорошее оружие. Голос его был как всегда до странного бесстрастным. - С его помощью рамены совершали великие дела в те дни, когда Высокий Лорд Кевин в открытую боролся с Порчей. Что-то в голосе напомнило Кавинанту, что Стражи Крови были живыми людьми, которые более чем два тысячелетия не знали женщин. Затем, под влиянием странного порыва, Баннор напряг мышцы, и шнурок порвался. Слегка пожав плечами, он бросил обрывки на мертвого креша. Его движение несло в себе законченность порицания. Не взглянув на корда Грейс, он сошел с гребня холма, чтобы сесть верхом на ранихина, избравшего его. 19. ВЫБОР КОЛЬЦЕНОСЦА Корд Руста известил Протхолла о том, что, согласно традиции раменов, убитые преследователи ранихинов оставлены стервятникам. Рамены не желали оказывать честь крешам или оскорблять землю, закапывая их, а сжечь трупы означало подвергнуть равнины угрозе степного пожара. Поэтому всадники смогут отдыхать, как только лошади окажутся вне досягаемости запаха смерти. Корд повел отряд снова на юг и, пройдя примерно лигу, остановился, убедившись, что ночной ветер не донесет тревожного запаха до животных. Отряд разбил лагерь. Кавинант спал беспокойно, просыпаясь то и дело с таким ощущением, будто ему в живот упирается наконечник копья. И когда наступил рассвет, он ощутил внутри такую пустоту, словно провел всю ночь в попытках нанести ответный удар голоду. И когда его нос снова почувствовал притягательный запах ядовитой аманибхавам, глаза наполнились слезами, словно его ударили. Он сомневался, что сможет еще долго оставаться на ногах. Но ответа, которого он ждал, он так и не получил. Он не находил в себе никакого озарения, и зеленый узор Мшистого Леса на его платье казался непонятным. Верный инстинкт подсказывал ему, что он сможет найти то, чего ему не хватало, лишь только если останется голоден. Когда его попутчики поели и были готовы к походу, он по инерции забрался на Дьюру и двинулся вперед вместе со всеми. Время от времени по щекам у него текли слезы, но он не плакал. Он чувствовал себя переполненным страстью, но не мог выплеснуть ее. Проказа не позволяла ему сделать это. Словно в противоположность холодному пеплу его настроения, день был приветливый, полный яркого, безоблачного солнца и теплого южного ветра, глубокого неба и невысоких холмов. Вскоре отряд полностью подчинился чарам равнин - величественных и суровых, украшенных гордыми стадами ранихинов. Время от времени могучие лошади проносились мимо рысью или галопом, посматривая на всадников со смешинками в глазах и окликая их звучными криками. Их вид прибавлял скорости бегу кордов, и, когда утро закончилось, Грейс и Фью запели вместе: Беги, ранихин, скачи галопом, играй, Ешь и пей, и поигрывай блеском кожи. Ты - костный мозг земли. Никакими уздами, никаким подчинением Не будешь оскорблен ты, Никакие когти или клыки Не останутся безнаказанными. Ни одна капля крови ранихина Не упадет напрасно: Она вылечит траву. Мы - рамены, рожденные служить. Майнфролы ухаживают, корды защищают, Винхоумы заботятся об очаге и постели, Когда мы уходим, наши ноги Не уносят отсюда наши сердца. Копыта, вырастающие из травы, И звезды во лбу - Цвет и аромат земли: Царственный ранихин. Скачи галопом, беги - Мы служим хвосту неба и гриве мира. Услышав эту песню, ранихины начали резвиться вокруг отряда, и бег их был таким легким и стремительным, словно земля волнами подкатывала им под ноги. Пьеттен зашевелился на руках у великана и на некоторое время стряхнул с себя дневной сон, чтобы посмотреть на ранихинов пустыми глазами, в которых вдруг появилось нечто, похожее на тоску. Протхолл и Морэм сидели, расслабившись, словно в первый раз после того, как покинули Ревлстон, они почувствовали себя в безопасности. И слезы бежали по лицу Кавинанта как по опаляемой солнцем сухой стене. Жара смущала его. Голова, казалось, готова была взорваться, и это ощущение вынудило его представить себе, что его поместили на какую-то ненадежную высоту, а внизу огромные волны хищной травы огрызались, пытаясь схватить его за пятки, словно волки. Но седло из клинго удерживало его на спине Дьюры. Через некоторое время он погрузился в дремоту, в которой танцевал, плакал и занимался любовью по приказу кого-то, кто насмешливо управлял им, словно марионеткой. Когда он проснулся, была уже середина дня, и почти весь горизонт занимали горы. Дела у отряда шли хорошо. Лошади мчались с такой скоростью, словно равнины давали им больше энергии, чем они могли вместить. На мгновение Кавинант представил себе Мэнхоум, где, вероятно, ошибочное и бесполезное уважение к его обручальному кольцу приведет к тому, что его представят ранихинам как будущего наездника одного из них. Безусловно, это было одной из причин, побуждавшей Протхолла посетить Равнины Ра до приближения к горе Грома. Воздать честь Юр-Лорду, Кольценосцу. Ах, проклятье! Он попытался представить себя верхом на ранихине, но его воображение не смогло совершить такого скачка. Более чем что-либо другое, кроме Анделейна, огромные опасные лошади, обладавшие земной силой, выражали сущность Страны. А Джоан объезжала лошадей. По какой-то причине от этой мысли у него защипало в носу, и он попытался удержать слезы, изо всех сил сомкнув челюсти. Остальную часть дня Кавинант провел осматривая горы. Они вырастали медленно и верно. Изгибаясь на юго-запад и северо-запад, горная цепь была не столь высока, как горы позади подкаменья Мифиль, но она была зазубренной и неровной, словно самые высокие вершины были раздроблены на мелкие осколки, чтобы соединить их и сделать непроходимыми. Кавинант не знал, что находится за этими горами, и не хотел знать. Их неприступность каким-то странным образом успокаивала его, словно они являлись преградой между ним и чем-то таким, на что он не смог бы смотреть. Солнце уже садилось на западе, когда всадники добрались до обрывистого подножия горной гряды. Во время последнего подъема солнце окрасило им спину в оранжевый и розовый тона, и в этом свете они въехали на широкое и ровное плато у подножия скалы. Здесь наконец они увидели Мэнхоум. Нижняя часть лицевой стороны скалы на последние двести пятьдесят или триста футов наклонялась под острым углом внутрь вдоль широкого полуовального фасада, образуя пещеру, наподобие глубокой вертикальной чаши в скале. В глубине этой чаши, будучи укрытыми от ненастья и все же находясь на открытом воздухе, стояли скрепленные обручами палатки раменов. Впереди всех, но все еще под прикрытием скалы, находилась общая палатка, где рамены жгли костры, готовили пищу, собирались, чтобы поговорить, потанцевать или спеть вместе, когда они не были заняты. Все вместе это выглядело довольно сурово, словно поколениям раменов не удалось найти для себя уюта в камне, ибо Мэнхоум был всего лишь центром, отправной точкой, откуда этот кочевой народ отправлялся в свои скитания по равнинам. Встречать приближающийся отряд собралось около семидесяти раменов. Почти все они были винхоумами, молодыми и старыми, но были здесь и другие, кто просто нуждался в покое и безопасности. В отличие от кордов и майнфролов, у них не было боевых шнурков. Но Гибкая была там, и она легким шагом вышла вместе с тремя другими раменами встречать отряд. Было сразу заметно, что эти трое тоже были майнфролами, на них были такие же венки из желтых цветов, как и у Гибкой, и шнурки они тоже носили в волосах, а не на поясе. Отряд остановился, и Протхолл спешился перед майнфролами. Он поклонился им в манере раменов, и они в ответ приветствовали его. - Добро пожаловать еще раз, Лорды издалека, - сказала Гибкая. - Привет вам, Кольценосец и великие Лорды, великан и Стражи Крови. Добро пожаловать к очагу Мэнхоума. Увидев ее салют, винхоумы устремились вперед из-под прикрытия скалы. Слезая с лошадей, всадники встречали приветствия улыбающихся винхоумов с небольшими венками из сплетенных цветов. Жестами ритуальной величавости они надели эти венки на запястья своих гостей. Кавинант слез с Дьюры и увидел сияющую девочку - рамена лет пятнадцати-шестнадцати - стоявшую перед ним. У нее были чудесные темные волосы, падавшие на плечи, и мягкие большие карие глаза. Она не улыбалась - казалось, она благоговела, приветствуя самого Кольценосца, Носящего Белое Золото. Протянув руки, она осторожно надела ему на запястье венок из цветов. Их запах вызвал у него головокружение, и он покачнулся. Венок был сплетен из аманибхавама. Его запах жег обоняние, словно кислота, вызывая такой голод, что, казалось, он сейчас упадет. Он был не в состоянии остановить слезы, покатившиеся из глаз. С торжественным выражением лица девочка-винхоум подняла руки и прикоснулась к слезинкам на его щеках, словно это были драгоценности. Позади него ранихины Стражей Крови галопом уносились на просторы равнин. Корды уводили лошадей, чтобы те могли отдохнуть, а тем временем на площадке собиралось все больше раменов, услышавших новость о прибытии отряда. Но Кавинант не отрывал глаз от девочки, смотрел на нее так, словно она была чем-то съедобным. Наконец она ответила на его взгляд, сказав: - Я - винхоум Веселая. Скоро я буду знать достаточно, чтобы перейти в корды. Поколебавшись мгновение, она добавила: - Я должна буду прислуживать вам, пока вы будете гостить здесь. Когда он промолчал, она поспешно сказала: - Если я вам не понравилась, то другие тоже будут счастливы прислуживать вам. Кавинант еще некоторое время молчал, призывая на помощь бесполезную ярость. Но потом он собрался с силами для окончательного вердикта. - Я ни в чем не нуждаюсь. Не трогайте меня. Эти слова обожгли ему горло. Почувствовав прикосновение чьей-то руки к плечу, он обернулся и увидел великана. Он смотрел на Кавинанта сверху вниз, но его слова были обращены к Веселой, на лице которой отразилась боль, вызванная отказом Кавинанта. - Не грусти, маленькая винхоум, - пробормотал великан. - Кавинант Кольценосец испытывает нас. Эти слова идут у него не от сердца. Винхоум Веселая благодарно улыбнулась великану, потом сказала с внезапной дерзостью: - Не такая уж я и маленькая, великан. Тебя обманывает мой рост. Я почти достигла кординга. Казалось, всего мгновение потребовалось, чтобы великан понял ее шутку. Потом его жесткая борода дернулась и он внезапно залился смехом. Его веселье все возрастало, эхом отражалось от скалы над Мэнхоумом, пока, наконец, сама гора, казалось, не заразилась его ликованием, и этот заразительный смех распространился повсюду, так что каждый, услышав его, начинал смеяться, не понимая причины своего смеха. Морестранственник хохотал долго, словно выбрасывая вместе с дыханием осколки своей души. Но Кавинант отвернулся, не в состоянии вынести громогласную тяжесть юмора великана. - Проклятье! - прорычал он. - Адское пламя! Что вы со мной делаете? - Он так и не принял никакого решения, и теперь его способность к самоотрицанию, казалось, была на исходе. Поэтому когда Веселая предложила проводить его к отведенному ему месту на пиршестве, организованном винхоумами, он молча последовал за ней. Она вывела его из-под тяжелой нависшей скалы на открытое пространство к горевшему костру. Большая часть отряда уже вошла в Мэнхоум. Кроме центрального, было еще два костра, и рамены разделили отряд на три группы: Стражи Крови сели вокруг одного костра, Кеан и его четырнадцать подчиненных - вокруг второго, а в центре рамены поместили Протхолла, Морэма, великана, Ллауру, Пьеттена и Кавинанта, а также майнфролов. Кавинант позволил усадить себя по-турецки на гладкий каменный пол напротив Протхолла, Морэма и великана. Трое майнфролов расположились рядом с Лордами, а Гибкая села возле Кавинанта. Остальные места в круге заняли корды, вернувшиеся с равнин вместе со своими учителями-майнфролами. Большинство винхоумов сновало вокруг, а также возле очагов внутри пещеры, по одному из них стояло за спиной у каждого из гостей, чтобы прислуживать им. Винхоум Веселая стояла возле Кавинанта, тихо напевая что-то, что напомнило ему другую песню, когда-то слышанную: Красота мира произрастает В душе Создателя, словно цветок... Вдыхая дымок дерева и запахи пищи, Кавинант подумал, что смог бы, наверное, ощутить чистый, травяной аромат Веселой. Когда он неуклюже уселся на каменный пол, последние лучи заходящего солнца окрасили каменную крышу в оранжевый и золотой цвета, словно эффектное прощание. Потом солнце скрылось. Ночь сошла на равнины. Единственным источником света в Мэнхоуме остались костры. Воздух был полон бормотания голосов, словно горный ветерок, полный аромата ранихинов. Но пища, которой так боялся Кавинант, не была подана сразу. Сначала корды исполнили танец. Трое из них танцевали внутри круга, в котором сидел Кавинант. Они плясали вокруг огня, совершая высокие прыжки и напевая веселую песню под аккомпанемент винхоумов, отбивавших ладонями сложный ритм. Плавное скольжение их тел, внезапные повороты, темный оттенок кожи танцоров делали их похожими на бьющийся пульс равнин. Время от времени они принимали такие позы, чтобы свет костров бросал на стены и потолок тени в форме лошадей. Иногда танцоры оказывались в достаточной близости от Кавинанта, чтобы он смог разобрать слова песни: Копыта, вырастающие из травы, И звезды на лбу - Цвет и аромат земли: Царственный ранихин, Скачи галопом, беги - Мы служим хвосту неба и гриве мира. Эти слова и танец заставили Кавинанта почувствовать, что они выражают какое-то таинственное знание, какую-то способность видеть то, что необходимо было видеть и ему. Это ощущение внушило ему отвращение, он с трудом оторвал взгляд от танцующих и стал смотреть на пылающие угли костра. Когда танец закончился, он продолжал смотреть в сердце огня взглядом, полным неясного смятения. Потом винхоумы принесли к кострам еду и питье. Используя вместо тарелок широкие листья, они поставили перед гостями тушеное мясо и дикий картофель. Блюда были приправлены редкими травами, которые рамены часто использовали для приготовления пищи, и вскоре пир целиком захватил всех членов отряда. В течение долгого времени единственными звуками в Мэнхоуме были голоса прислуги и звуки пережевываемой пищи. В разгар пиршества Кавинант сидел словно чахлое дерево. Он не реагировал ни на что, предлагаемое ему Веселой. Он смотрел в огонь - одно полено в костре горело красным огнем, похожим на ночной цвет его кольца. Мысленно он проводил самоосмотр, обследуя свои конечности от начала до конца. Его сердце ныло в убеждении, что он вот-вот обнаружит какое-то в высшей степени неожиданное пятно проказы. Он выглядел так, словно увядал на корню. Через некоторое время люди снова заговорили. Протхолл и Морэм отдали свои листья-тарелки обратно и вновь обратили внимание к майнфролам. Кавинанту были слышны отдельные отрывки их разговора. Они говорили о нем - о том послании, которое он доставил Лордам, о роли, которую он играл в судьбе Страны. Их физический комфорт странно контрастировал с серьезностью их слов. Рядом с ним великан описывал беду, случившуюся с Ллаурой и Пьеттеном, одному из майнфролов. Кавинант смотрел в огонь. Ему не надо было смотреть вниз, чтобы увидеть кровавую перемену, происшедшую с кольцом, - он ощущал радиацию зла, исходившую от металла. Он прикрыл кольцо другой рукой и задрожал. Каменный потолок, казалось, нависал над ним, словно жестокое крыло откровения, ожидающее момента его беспомощности, чтобы ударить по незащищенной шее. И он был, к тому же, безобразно голоден. - Я схожу с ума, - пробормотал он. Винхоум Веселая уговаривала его поесть, но Кавинант не реагировал. Сидевший напротив него Протхолл объяснял цель похода. Майнфролы неуверенно слушали, словно им трудно было усмотреть связь между далеким злом и Равнинами Ра. Поэтому Высокий Лорд рассказал им, что произошло в Анделейне. Пьеттен пустым рассеянным взглядом смотрел в ночь, словно с нетерпением ждал восхода луны. Рядом с ним Ллаура тихо разговаривала с кордами, благодаря за гостеприимство раменов. Великан подробно описывал тот ужас, который случился с двумя оставшимися в живых обитателями вудхелвена Парящий, его лоб напрягся от усилий и сдерживаемых эмоций. Пламя сияло, словно дверь, за которой подстерегает страшная опасность. Шея Кавинанта ныла от напряжения, а глаза смотрели невидящим взглядом. Зеленые пятна его одежды как бы предупреждающе отмечали: гадкий, грязный прокаженный... Он уже заканчивал свой мысленный самоосмотр. Позади него была невозможность поверить в реальность Страны. А перед ним была невозможность поверить в ее нереальность. Винхоум Веселая внезапно вошла в круг и встала перед ним, держа руки на бедрах, с горящими глазами. Она стояла слегка расставив ноги, так что ему были видны кровавые огненные угли в просвете между ними. Он посмотрел на нее. - Вы должны поесть, - сердито сказала она. - Вы и так уже наполовину мертвый. Плечи ее были расправлены, и ткань платья на груди туго натянулась. Она напомнила ему Лену. Протхолл в это время говорил: - Он не рассказал нам всего, что произошло на праздновании. Нападение на духов не было предотвращено - и все же мы верим, что он как-то сражался с юр-вайлами. Его попутчица винила и себя, и его в том зле, которое произошло во время танца. Кавинант дрожал. Как Лена, подумал он. Лена? Тьма набросилась на него, царапая когтями головокружения. Лена?.. На миг он потерял способность видеть от заслонившей глаза черной воды и грохота. Потом он вскочил на ноги. Он сделал это с Леной - сделал это? Отодвинув с пути Веселую в сторону, он прыгнул к огню. Лена! Размахивая посохом, он накинулся на пламя. Но победить память он не мог, избавиться от нее было не в его силах. Искры и угли полетели во все стороны. Он сделал это с ней! Потрясая изуродованным кулаком в сторону Протхолла, он крикнул: - Она не права! Я не мог помочь им! - Он думал: "Лена! Я... Что я наделал? Я - прокаженный!" Люди вокруг него вскочили на ноги. Морэм быстро шагнул вперед и предостерегающе поднял руку. - Спокойнее, Кавинант, - сказал он. - В чем дело? Мы - гости. Но несмотря на протест, Кавинант знал, что Этиаран была права. Перед его глазами снова проходили эпизоды битвы у вудхелвена Парящий, когда он сам убивал и наивно думал, что быть убийцей - это что-то новое для него, что-то беспрецедентное. Он стал им еще раньше, в нем это было с самого начала его сна, с самого начала. Его интуиция подсказывала ему, что не было никакой разницы между тем, что юр-вайлы сделали с духами, и тем, что он сделал с Леной. Он служил Лорду Фаулу с самого первого дня своего пребывания в Стране. - Нет! - прошипел он так, словно его варили в кипящем котле. - Нет, я больше не стану этого делать. Я не собираюсь больше быть жертвой. - Противоречие в его словах яростью потрясло его, словно он мысленно воскликнул: Я изнасиловал ее! Я, вонючий поганый ублюдок!. Он чувствовал себя таким слабым, словно понимание того, что он сделал, разрушило его кости. Морэм настойчиво повторил: - Неверящий! В чем дело? - Нет! - ответил Кавинант. - Нет! Он попытался кричать, но голос звучал глухо и еле слышно. - Я не буду... Теперь терпеть это. Это неправильно. Я хочу жить! Слышите? - Кто ты? - прошипела сквозь зубы майнфрол Гибкая. Быстро встряхнув головой и молниеносно взметнув руку вверх, она сорвала шнурок с волос и привела его в боевую готовность. Протхолл схватил ее за руку. В его старческом голосе слышались властность и мольба. - Прости, майнфрол. Тебе не понять этого. Он - повелитель Дикой Магии, которая разрушает мир. Мы должны простить. - Простить? - почти крикнул Кавинант. Ноги его подкосились, но он не упал. Баннор подхватил его. - Нет, вы никогда не сможете меня простить. - Ты просишь наказать тебя? - недоверчиво спросил Морэм. - Что же ты сделал? - Прошу? - Кавинант напрягал все свои силы, чтобы вспомнить что-то. Что-то чрезвычайно необходимое. Потом ему это удалось. Теперь он знал, что ему следовало делать. - Нет. Позовите ранихинов. - Что? - негодующе огрызнулась Гибкая. И все рамены эхом подхватили протест. - Ранихинов! Позовите их! - Ты сумасшедший? Осторожнее, Кольценосец. Мы - рамены. Мы не зовем их - мы служим. Они приходят тогда, когда хотят. Слишком много ты на себя берешь. И они никогда не приходят ночью. - Зовите, я вам говорю! Я! Зовите их! Что-то в его ужасной требовательности смутило ее. Она колебалась, глядя на него со смешанным выражением гнева, протеста и неожиданного сострадания, потом развернулась и вышла из-под навеса. Поддерживаемый Баннором, Кавинант заковылял вслед за ней. Отряд и рамены потянулись за ним подобно следу, остающемуся в кильватере корабля, - следу ужасной ярости. Позади кровавая луна только что показалась над скалой, и отдаленные равнины, видимые за пределами горных подножий перед Мэнхоумом, уже были омыты алым светом. Этот кровавый поток, казалось, проник в саму структуру земли Страны. Майнфрол Гибкая шла сквозь ночь, направляясь к равнинам, пока наконец не остановилась на площадке у дальнего края Мэнхоума. Кавинант стоял и смотрел на нее. Слабым, но решительным движением он освободился от поддержки Баннора и остался стоять один, словно поврежденный галеон, выброшенный на берег и оставшийся там после отлива, занесенный на невозможную высоту среди рифов. Потом, двигаясь как деревянный, он подошел к Гибкой. Кровавый отблеск луны лежал перед ним, словно мертвое море, и тянул его, становясь все ярче вместе с тем, как всходила луна. Его кольцо холодно тлело. Он чувствовал себя так, словно был магнитом. Земля и небо были одинакового алого цвета, и он шел, будто магнитный полюс, на котором сосредоточилась красная ночь - он и его кольцо, сила, которая вынуждена была осквернить этот прилив. Вскоре он уже стоял в центре открытой площадки. Собравшиеся вокруг были словно отделены от него невидимым занавесом тишины. Впереди него майнфрол Гибкая протянула руки, словно подзывая к себе тьму. Внезапно она издала пронзительный крик. - Келенбрабанал марушин! Рушин хайнин кленко лирринарунал! Ранихин Келенбрабанал! Потом она свистнула один раз. Этот свист эхом отозвался от скалы, словно визг. В течение долгого времени на площадке стояла тишина. Вызывающей походкой Гибкая прошествовала назад в Мэнхоум. Проходя мимо Кавинанта, она резко произнесла: - Я вызвала. Потом она оставила его, и он очутился один на один с луной. Но вскоре раздался топот копыт. Огромные лошади пожирали расстояние. Звук был столь мощным в ночной тишине, что казалось - сами горы катятся к Мэнхоуму. Ранихинов было много - несколько десятков. Кавинант усилием воли заставил себя удерживаться на ногах. Его сердце, казалось, слишком ослабело, чтобы биться дальше. Едва ли он замечал молчаливую тревогу раменов. Затем внешний край площадки, казалось, приподнялся, и волна ранихинов ворвалась на открытое пространство - почти сотня лошадей неслась плечом к плечу прямо на Кавинанта, словно стена. Возглас изумления и восхищения вырвался у раменов. Мало кто из старейших майнфролов когда-либо видел сразу так много ранихинов. А Кавинант чувствовал, что видит саму гордую плоть Страны. Он боялся, что они затопчут его. Но стена обогнула его слева так, что в итоге он оказался в кольце ранихинов. С развевающимися гривами и хвостами, со звездами во лбу, они заслонили собой весь мир. Топот их копыт ревел у Кавинанта в ушах. Их кольцо сжималось все плотнее. Их рвущаяся наружу сила вызывала в нем страх, заставляя крутиться на месте, словно он пытался увидеть их всех одновременно. Сердце бешено колотилось в груди. Он не успевал поворачиваться с такой скоростью, чтобы видеть их всех. Это усилие заставило его споткнуться и упасть на колени. Но в следующее мгновение он снова поднялся, встав так, чтобы оказаться против направления вращения кольца, и его лицо исказилось, будто в крике - сам крик затерялся в громе копыт ранихинов. Раскинув руки, он словно оперся о противостоящие стены. Медленно и мучительно, переминаясь с ноги на ногу и роя землю копытами, ранихины остановились. Они смотрели на Кавинанта. Глаза их вращались, у некоторых на губах была пена. Сначала Кавинант не понял их волнения. Внезапно раздался крик майнфролов. Кавинант узнал голос Ллауры. Повернувшись, он увидел, что Пьеттен бежит к лошадям, а Ллаура едва не успевает за ним и с каждым шагом все больше отстает. Ребенок застал всех врасплох, все смотрели на Кавинанта. Теперь Пьеттен уже добрался до круга и протиснулся между ногами ранихинов, беспокойно рывших землю. Казалось неизбежным, что его растопчут. Его голова была по размеру не больше, чем копыто ранихина, а эти копыта находились в беспрерывном движении. Воспользовавшись удобным моментом, Кавинант инстинктивно прыгнул вперед и выхватил Пьеттена из-под копыт одного из коней. Но его рука, лишенная половины пальцев, не смогла удержать мальчика, и Пьеттен вырвался от него. Мгновенно вскочив на ноги, он бросился на Кавинанта и ударил его изо всех сил. - Они ненавидят тебя! - бушевал он. - Уходи! Свет луны упал на площадку, выделил ее среди окружающих гор. В алом сиянии маленькое личико Пьеттена выглядело как пустыня. Ребенок продолжал молотить по нему кулаками, но Кавинант поднял его с земли и обеими руками прижал к себе. Удерживая Пьеттена таким образом, он смотрел на ранихинов. Теперь он понял. Прежде он слишком старательно избегал их, чтобы заметить, как они реагируют на него. Они не угрожали ему. Этим огромным животным он внушал ужас. Только ужас. Глаза их сторонились его лица, и они роняли вокруг себя хлопья пены. Мышцы ног и груди дрожали. Тем не менее они словно в агонии приближались к нему. Древняя традиция нарушалась. Вместо того, чтобы выбрать себе седока, они подчинялись его выбору. Импульсивным движением Кавинант освободил левую руку и взмахнул холодным красным кольцом перед одним из ранихинов. Тот вздрогнул, изогнув шею, словно увидал перед собой змею, но не сошел с места. Кавинант снова прижал Пьеттена обеими руками. Сопротивление ребенка теперь ослабло настолько, словно он подвергся медленному удушению. Но Неверящий продолжал сжимать его изо всех сил. Шатаясь, словно он не мог восстановить равновесие, он диким взглядом смотрел на ранихинов. Но он уже принял решение. Он видел, что ранихины узнали его кольцо. - Слушайте, - крикнул он, прижимая Пьеттена к себе, голосом, хриплым, как дыхание. - Слушайте! Я заключаю с вами сделку. Поймите правильно. Проклятье! Поймите правильно. Сделку. Слушайте! Я не могу этого выносить... Я распадаюсь на части. На части. - Он еще крепче прижал Пьеттена. - Я вижу... Вижу, что происходит с вами. Вы боитесь. Вы думаете, что я... Хорошо. Вы свободны. Мне не нужен никто из вас. Ранихины со страхом смотрели на него. - Но вы должны что-то сделать для меня. Вы должны уступить мне! - Этот крик отнял у него почти все силы. - Вы... Страна... - он задыхался, в его голосе слышалась мольба. - Дайте мне жить! Не просите слишком много. Но он знал, что в ответ на его слова ему от них было нужно нечто большее, чем готовность вытерпеть его неверие. - Слушайте, слушайте! Если вы мне понадобитесь, то будет лучше, если вы явитесь. Чтобы мне не приходилось становиться героем. Поймите правильно. Глаза его слепили слезы, но он не плакал. - И... Вот еще что... Еще одно... Лена... Лена! Девушка. Она живет в подкаменье Мифиль. Дочь Трелла и Этиаран. Я хочу... Я хочу, чтобы кто-то из вас направился к ней. Сегодня ночью. И каждый год. В последнее полнолуние перед серединой весны. Ранихины - это... Это то, о чем она мечтает. Он смахнул слезы и увидел, что ранихины смотрят на него так, точно понимают все, что он пытается сказать. - А теперь идите, - прошептал он. - Пожалейте меня. С внезапным могучим и единодушным ржанием все ранихины встали вокруг него на дыбы, ударив копытами воздух над его головой, словно давая обещание. Потом они развернулись с облегченным фырканьем и понеслись прочь от Мэнхоума. Лунный свет, казалось, не касался их. Они упали за край площадки и исчезли, словно сама земля приняла их в свои объятия. Ллаура почти сразу же оказалась рядом с Кавинантом. Она медленно высвободила из его рук Пьеттена и посмотрела на него долгим взглядом, понять который он не мог, потом отвернулась. Он пошел за ней, едва волоча ноги, словно перегруженный обломками самого себя. Он слышал удивленные голоса раменов. Удивление их было так велико, что в его посту