казала она, и спокойствие в голосе было странным, словно спокойствие в глазе шторма. - Он был высшим из великой династии Берека Полурукого - Лорд, который имел самую большую власть во всей известной или легендарной истории. Его верность Стране и Земной Силе была всегда непоколебимой и незапятнанной. Его дружба с великанами была делом, заслуживающим доброй песни. Ранихины обожали его, а Стражи Крови были воодушевлены им на их Клятву. Если он в чем и ошибался - так это в чрезмерном доверии - однако может ли доверие быть поставлено в вину? В первую очередь, это к его чести, что сам Презирающий смог стать при нем Лордом - стать Лордом и получить доступ к его сердцу. Разве не был Ядовитый Клык освидетельствован и одобрен тестами на правду Оркреста и л_о_м_и_л_ь_я_л_о_р_а_? Невинность славится уязвимостью. Но он не был слеп. Терзаемый сомнениями, он отказывался от вызовов, которые привели бы к его смерти в Ущелье Предателя. В сжимавшем его сердце предвидении или пророчестве он принял решения, которые сберегли будущее Страны. Он приготовил свои Заветы. Он обеспечил выживание великанов и ранихинов и Стражей Крови. Он предупредил людей. А затем своими же руками все разрушил... Томас Кавинант, некоторые полагают, что причиной Ритуала Осквернения была потеря Высоким Лордом Кевином благоразумия. Таких мало, но они - красноречивы. Обычное понимание заключается в том, что Кевин пытался достичь парадокса чистоты через полное разрушение - но потерпел в этом поражение, из-за чего все труды Старых Лордов были уничтожены, в то время как Презирающий уцелел. Эти немногие уверяют, что именно предельное отчаяние было тем безумием, которое воодушевило Кевина на этот Ритуал как на необходимую жертву, цену, чтобы сделать окончательную победу возможной. Они уверяют, что все его предварительные действия, а затем и Ритуал - усиление одновременно как здоровья, так и болезни, чтобы начать затем все работы с начала - были совершены, чтобы сохранить нас от завоевания Ядовитым Клыком. В таком случае, получается, что Кевин предвидел ту нужду, которая воодушевит Презирающего вызвать в Страну Белое Золото. - Он, должно быть, был болен даже сильнее, чем я думал, - пробормотал Кавинант. - Или ему просто было по душе осквернение. - Ни то ни другое, полагаю, - сказала она резко и сурово. - Он был мужественным и сильным человеком, доведенным до крайности. Любое смертное и беззащитное сердце может быть доведено до отчаяния - поэтому мы так и цепляемся за клятву Мира. И еще именно поэтому Высокий Лорд Кевин очаровывает меня. Он был влюблен в Страну и осквернил ее - одним и тем же вздохом и возвеличиваемый, и осуждаемый. - Ее голос поднялся от шторма ее внутренних эмоций. - Как велика должна была быть его печаль? И какова же была его сила, чтобы, сумев пережить это последнее всепожирающее мгновение - если, после совершения Осквернения, услышав ликование Презирающего, он все же жил, чтобы нанести еще один удар! Томас Кавинант, я верю, что есть несоизмеримая сила во всепоглощающем отчаянии - сила, превышающая все, что только может представить себе живая душа. Я верю, что, если бы Высокий Лорд Кевин мог бы говорить из могилы, он произнес бы слово, которое потрясло бы саму суть Презрения Лорда Фаула. - Это - безумие! - сказал Кавинант, тяжело дыша. Взгляд Елены колебался где-то на грани расфокусированности, и он не мог выдерживать смотреть на нее. - Ты думаешь, что чье-то существование после смерти может оправдывать твои действия после того, как ты просто искоренишь всю жизнь на Земле? Именно в этом и ошибался Кевин. Уверяю тебя, он жарится в аду. - Возможно, - сказала она мягко. Его удивило, что буря волнения в ее голосе пропала. - Мы никогда не будем обладать такими знаниями - нам и не надо знать этого, чтобы жить своей жизнью. Но мне кажется опасной вера Лорда Морэма, что Создатель избрал тебя, чтобы защитить Страну. Сердце мое говорит мне, что бремя это не соответствует тебе. Однако иногда мне кажется, что умершие в нашем мире переселяются в мир твой. Быть может, Высокий Лорд Кевин прогуливается сейчас, отдыхая, по вашей Земле, выбирая тот голос, которым мог бы произнести здесь его слово. Кавинант простонал; предположение Елены ужаснуло его. Он заметил связь, которую она заподозрила между Кевином Расточителем Страны и ним. И подтекст этого сходства взволновал его сердце, будто оно было затоплено мощными волнами предчувствия. Какое-то время, пока они скакали дальше, тишина между ними мелькала подобно белым глазам страха. Такое настроение становилось все напряженнее весь этот день и следующий. Значимость и значительность этого разногласия погрузили Кавинанта в оцепенение: у него не было сил противостоять этому. Он окунулся в тишину, будто спрятался, как куколка, защищенная из-за чрезмерной уязвимости или для превращения. Мрачные размышления, подобно воспоминаниям о днях, проведенных с Этиаран, укрепляли его стремление держаться в стороне от Елены, скакать сзади нее. Так, следуя за спиной, он продвигался за Амоком к верхним районам Тротгарда. Затем, на шестой день - тринадцатый с тех пор, как он покинул Ревлстон, - он пришел в себя после почти полного изменения окружающей местности. Грозно хмурясь, он поднял голову и увидел простиравшиеся над ним вершины. Компания Высокого Лорда Елены приближалась к юго-западному краю Тротгарда, где русло реки Рилл взбиралось в горы, и скалы и снега этой гряды заполнили все западное небо. За спиной лежал Тротгард, раскрывшийся как на ладони, словно выставленные на обозрение результаты работы Лордов; он сиял в лучах солнца, как если бы был уверен в одобрении. Кавинант еще сильнее нахмурился и обратил внимание на другое. Всадники двигались вдоль края ущелья Рилла. Низкий, не прекращающийся рокот воды, невидимой в глубине ущелья, как бы придавал Тротгарду звуковое сопровождение, словно гудение издавали сами горы и холмы. Пейзажи вокруг них усиленно навевали мысли, навязывали причастность к ним. К тому же, вспомнил Кавинант, они взбирались на одно из самых высоких мест Страны - а он не любил высоких мест. Но он сдержался, чтобы не хмуриться, усиливая недобровольность выражения своего лица, и повернулся к Елене. Она улыбнулась ему, но он не смог улыбнуться в ответ, и они продолжили скакать вместе выше в горы. Под вечер они остановились, разбили маленький лагерь у небольшого прудика возле края ущелья. Вода сливалась с горного обрыва, возвышавшегося перед ними, и собиралась в горном бассейне перед тем как перелиться через край в Рилл. Этот прудик мог бы служить угловой отметкой Тротгарда. На юг от него было ущелье Рилла, к западу горы, казалось, резко вырастали из-под земли, словно застывшая атака из засады; а Кураш Пленетор раскинулся в северо-восточном направлении, на спускающейся местности. Агрессивная близость гор резко контрастировала с окутанным в спокойствие Тротгардом, и этот контраст, усиленный журчанием невидимого Рилла, придавал всей этой картине ощущение удивления, впечатления неожиданности. Атмосфера вокруг пруда была полна ощущения границы. Это не нравилось Кавинанту. Воздух был слишком пропитан ощущением засады. От этого он чувствовал себя подверженным опасности. И Стражи Крови не настаивали остановиться здесь, дневного света еще вполне хватало, чтобы продолжать путь. Но Высокий Лорд решила разбить у пруда лагерь. Она отпустила Амока, отослала обоих Стражей Крови с ранихинами и лошадью Кавинанта, затем установила чашу со светящимся гравием на плоский камень у пруда и попросила Кавинанта оставить ее одну, чтобы она могла поплавать. Фыркнув, будто сам воздух раздражал его, он ушел по другую сторону большого валуна, так, чтобы не было видно прудика. Опершись спиной на камень, поджал колени и уставился вниз на Тротгард. Покрытые лесами холмы показались ему особенно привлекательными, когда на них легла тень от гор. Вершины гор, казалось, источали туманную мглу, которая сползала и медленно затопляла блистание Тротгарда. Несмотря на сопоставимый размер и величие, горы, казалось, все же превосходили по старшинству лежащую перед ними местность. Но Кавинанту более по душе был Тротгард. Он был ниже и человечнее. Затем Высокий Лорд прервала его созерцание. Она оставила свою мантию и Посох Закона на траве возле светящегося гравия. Завернутая только в одеяло и высушивая свои волосы одним концом этого одеяла, она подошла и присоединилась к нему. Хотя одеяло сильно укрывало ее, скрывая даже больше от ее гибкой фигуры, чем мантия, ее присутствие было ощутимо более, чем когда-либо. Даже просто движение ее рук, когда она садилась рядом с ним, вызывало у него ощущение неуютности. Она требовала внимания к себе. Он почувствовал, что ему опять больно в груди, как это было в Мерцающем озере. Стараясь защититься от непереносимой двойственности положения, он соскочил с валуна, быстро пошел к пруду. Зуд в бороде напомнил ему, что ему также нужно вымыться. Высокий Лорд осталась за пределами зрения, Баннора и Морина поблизости не было. Он сбросил одежду у чаши с гравием и подошел к воде. Вода была холодной как снег, но он бросился в нее словно человек, отбывающий епитимью, и начал скрести свое тело, словно оно было в пятнах. Он тер голову и щеки пока у него не защипало в кончиках пальцев, затем погрузился в воду пока не стало жечь в легких. Но когда он вылез из воды и подошел чтобы согреться к светящимся камням, он ощутил, что только усугубил свои трудности. Он чувствовал себя возбужденным, более голодным, но ничуть не более чистым. Он не мог понять власти Елены над собой, не мог управлять своими ответными чувствами. Она была иллюзией, фикцией; ему не следовало бы быть так к ней привязанным. А ей не следовало бы так желать привлечь его внимание. Он уже почти ощущал себя ответственным за нее, ибо именно его собственный бесконтрольный поступок в Стране обрек его на это. Как могла она не винить его? Движимый острым нетерпением, он обсушился одним из одеял, а затем разложил его возле чаши с гравием просушиться и начал одеваться. В одежду он облачался с неистовством, как если бы готовился к битве - зашнуровывал, затягивал, застегивал, завязывал себя в свои крепкие ботинки, тенниску, плотные защитные джинсы. Он проверил и убедился, что все еще носит перочинный нож и в кармане у него Оркрест хатфрола Торма. Оказавшись упакованным должным образом, он через сумерки вернулся к Высокому Лорду, специально топая, чтобы предупредить ее о своем появлении, но трава поглощала его мрачную горячность, и он производил беспокойства не больше, чем негодующий призрак. Он нашел ее стоящей чуть ниже валуна. Она пристально смотрела на Тротгард, скрестив руки на груди, и не повернулась к нему, когда он подошел. Какое-то время он стоял в двух шагах от нее. Небо было еще слишком светлым от лучей заходящего солнца, чтобы появились звезды, но тени гор накладывали на Тротгард преждевременные сумерки. Накрытое полутьмой, лицо обещания Лордов Стране было скрытым и темным. Кавинант покрутил кольцо и насадил его крепче на палец, стискивая его с таким напряжением, будто оно должно было сейчас взорваться. Вода с мокрых волос стекала ему на глаза. Когда он заговорил, голос его был хриплым от волнения, которое он не хотел ни подавить, ни ослабить. - Адский огонь, Елена! Ведь я же твой отец! Она не подала виду, что слышит его, но через мгновение сказала задумчиво: - Триок, сын Тулера, мог бы сказать, что тебе была оказана такая честь. Он не стал бы любезно выражать это словами - но сердце его сказало бы эти слова, или он имел бы такую мысль. Если бы тебя не вызвали в Страну, он мог бы жениться на Лене, моей матери. И ему не пришлось бы надолго перебираться в лосраат, потому что у него нет стремления к знаниям - управления хозяйством и жизни в подкаменье было бы достаточно для него. Но если бы он и Лена, моя мать, родили ребенка, который вырос и стал бы Высоким Лордом Совета Ревлстона, он все же почувствовал бы себя удостоенным - одновременно как вознесенным, так и скромным в этой свой части - в своей дочери. Послушай меня, Томас Кавинант! Триок, сын Тулера, из подкаменья Мифиль действительно мой отец, - родитель моего сердца, хотя он и не отец мне по крови. Лена, моя мать, не была замужем за ним, хотя он и умолял ее разделить с ним жизнь. Она больше не хотела ни с кем разделять свою жизнь - ее удовлетворяла жизнь твоего ребенка. Но хотя она и не разделила с ним свою жизнь, она разделяла его жизнь. Он окружал заботой ее и меня. Он занял место сына в семье Трелла, отца Лены, и Этиаран, ее матери. Ах, он был строгим отцом. Любовь из его сердца шла не прямыми путями - острая тоска и печаль и, да, гнев против тебя ослабляли его, находя все новые пути, когда старые оказывались отвергнутыми или разрушенными. Но он дал Лене, моей матери, и мне всю свою отцовскую нежность и преданность. Суди о нем по мне, Томас Кавинант. Когда мечты о тебе уводили мысли Лены от меня и когда мучительная потеря Этиаран лишила ее способности заботиться обо мне и потребовалось, чтобы все внимание Трелла, ее отца, обратилось к ней - тогда Триок, сын Тулера, позаботился обо мне. Он мне отец. Кавинант попытался погасить чувства язвительностью: - Ему бы следовало убить меня, когда был для этого шанс. Она продолжала, будто не слышала его: - Он защитил мое сердце от несправедливых требований. Он научил меня, что муки и ярость моих родителей и их родителей не должны обязательно разрушать или бесить меня - что я не являюсь ни причиной, ни лекарством от их боли. Он научил меня, что моя жизнь - только моя собственность, что я могу разделять заботу и утешение при огорчениях без того, чтобы разделять сами огорчения, без того, чтобы стараться быть хозяином жизни других людей, а не только собственной. Он учил меня этому - он, который отдал свою собственную жизнь Лене, моей матери. Он ненавидит тебя, Томас Кавинант. Однако если бы он не стал мне вместо отца, я бы тоже питала к тебе отвращение. - Как ты думаешь, - проскрипел Кавинант сквозь зубы, - долго я могу еще это выносить? Она ничего на сказала. Вместо ответа она повернулась к нему. Слезы полосами текли по ее лицу. На фоне темнеющей перспективы Тротгарда четко был виден ее силуэт, когда она шагнула к нему, обняла за шею и поцеловала. Он чуть не задохнулся от неожиданности, и ее дыхание проникло в его легкие. Он был оглушен. Черный туман заволок его зрение, когда ее губы ласкали его. Затем он на миг потерял контроль. Он оттолкнул ее, будто ее дыхание было заразным. Крича "Стерва!", махнул рукой и со всей силы нанес ей удар по лицу тыльной стороной ладони. От удара она отшатнулась. Он бросился за ней. Пальцы его ухватили одеяло и сорвали его с плеч. Но это неистовство не испугало ее. Она выпрямилась, не отступая и не уклоняясь, не делая никаких попыток прикрыть себя. С высоко поднятой головой, обнаженная, она прямо и спокойно стояла перед ним, словно была неуязвима. Кавинант отступил. Он дрогнул и отошел, как будто она ужаснула его. - Разве я совершил еще недостаточно преступлений? - хрипло выдавил он. Ее ответ, казалось, был внезапен и чист, и прояснил странную особенность ее взгляда. - Ты не сможешь совершить насилие, Томас Кавинант. В этом нет преступления. Я делаю это добровольно. Я выбрала тебя. - Нет! - простонал он, - не говори так! - он обхватил свою грудь руками, словно пытаясь прикрыть дыру в доспехах. - Ты просто опять пытаешься давать мне дары. Ты стараешься подкупить меня. - Нет. Я выбрала тебя. Я могу разделить жизнь с тобой. - Нет, не надо! - повторил он. - Ты не знаешь, что делаешь. Разве ты не понимаешь, как отчаянно я... я... Но он не смог произнести слов "нуждаюсь в тебе". Он подавился ими. Он хотел ее, хотел того, что она предлагала, больше, чем чего-либо другого. Но не мог сказать этого. Стимул более фундаментальный чем желание сдерживал его. Она не сделала к нему никакого движения, но голос ее уязвил его: - Как может тебе повредить моя любовь? - Адский огонь! - он разочарованно широко развел руками, как человек, раскрывающий безобразный секрет. - Я же прокаженный! Неужели ты этого не видишь? - но сразу же понял, что она не видит, не может видеть, потому что у нее недостаточно знаний или горечи, чтобы постичь то, что он называет проказой. Он поспешил объясниться прежде, чем она шагнет к нему ближе и он тогда пропадет. - Смотри. Смотри! - он указал разоблачающе себе на грудь. - Ты не понимаешь, чего я боюсь? Ты не постигаешь этой опасности? Я боюсь, что я стану еще одним Кевином! Сначала я буду любить тебя, потом научусь пользоваться дикой магией, а затем Фаул поймает меня в ловушку отчаяния, и тогда я все уничтожу. Вот такой у него план. Если я начну любить тебя или Страну или еще что-нибудь, ему тогда будет достаточно просто сидеть и посмеиваться! Проклятие, Елена! Разве ты этого не видишь? Теперь она пошевельнулась. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, она остановилась и протянула руку. Кончиками пальцев она коснулась его лба, будто чтобы стереть с него темноту. - Ах, Томас Кавинант, - мягко выдохнула она, - я не могу смотреть, когда ты так хмуришься. Не бойся, любимый. Ты не разделишь судьбу Кевина Расточителя Страны. Я защищу тебя. От ее прикосновения что-то сломалось в нем. Чистая нежность ее жеста пересилила его внутренние ограничения. Но сломалось не то, что сдерживало его самого, а разочарование. Ответная нежность омыла его сознание. Он смог увидеть в ней ее мать, и при этом видении он постиг вдруг, что не гнев вызывал в нем неистовство против нее, не гнев, который так затемнял его любовь, но скорее печаль и отвращение к себе. Боль, которую он причинил ее матери, была всего лишь замысловатым способом причинить боль самому себе - это было проявлением его проказы. Ему не требовалось теперь повторять этот поступок. Все это было невозможно, все вообще было невозможно, все это даже вообще не существовало. Но в этот момент для него это было неважно. Она была его дочерью. Он нежно наклонился, поднял одеяло и укутал ее плечи. Затем нежно протянул руки и коснулся ее милого лица пальцами, чудом возвратившими себе чувствительность. Он вытер большими пальцами соленую боль от слез и нежно поцеловал ее в лоб. 22. АНУНДИВЬЕН ЙАДЖНА На следующее утро они окончательно покинули Тротгард и стали ехать верхом по неприветливой горной местности. Через половину лиги такого пути Амок привел их к мосту из грубых неотесанных камней, перекинутому через ставшую уже узкой реку Рилл. Чтобы побороть свою боязнь высоты и более уверенно управлять своей лошадью, он не стал перед ним спешиваться. Мост был широким, и Стражи Крови сопровождали Кавинанта по бокам на своих ранихинах. Трудностей не возникло. После моста Амок повел компанию Высокого Лорда все выше и выше в горы. Здесь, вдали от подножий, его тропа заметно усложнилась - стала неровной и медленной, с крутыми подъемами и спусками. Он был вынужден идти более осторожным шагом, так как вел всадников вдоль столь загроможденных и искромсанных долин, словно в них регулярно происходили катастрофы - все вверх и вверх по ненадежным и скользким тропам и каменистым осыпям, лежащим среди утесов и ущелий так, будто горы исторгли их из своего нутра, - вниз по уступам, которые шрамами рассекали истерзанные непогодой скалы. Но не оставалось никакого сомнения, что дорогу он знал. Иногда он вел их прямиком к единственному возможному выходу из тесной долины, или указывал единственный проход для лошадей через камнепад, или без колебаний направлялся торопливо в расщелину, которая вела в обход неприступного пика. Сквозь грубо вырубленные каменные массивы и беспорядочные глыбы гор, он вел компанию Высокого Лорда окольными тропами, производя впечатление человека, пробирающегося через привычный лабиринт. В первый день путешествия по горам казалось, что цель его - просто подняться повыше. Он вел всадников все вверх и вверх, пока на них не повеяло холодом с ледяных вершин самых высоких пиков. В разреженном воздухе Кавинанту виделся в мыслях подъем на недоступную и безжалостную горную вершину, и он принял у Баннора толстую накидку с некоторой дрожью, вызванной не только прохладой. Но затем Амок все же изменил характер продвижения. Словно будучи наконец удовлетворенным ледяным воздухом и высотой горных склонов, он больше не пытался забраться все выше. Вместо этого он повел их в южном направлении. Теперь он не углублялся более в Западные горы, а двигался параллельно их восточной границе. Днем он вел своих спутников по своему ничем не отмеченному пути, а ночью оставлял их в укромных лощинах и ущельях, где были неожиданные полянки с травой для лошадей, непонятно как произрастающей на таком бодрящем или жестоком холоде. Сам он, казалось, холода не чувствовал. В легкой робе, болтающейся на его теле, он широко шагал вперед с неутомимой бодростью, как будто был невосприимчив к усталости и морозу. Иногда ему приходилось сдерживать себя, чтобы ранихины и мустанг Кавинанта могли за ним поспевать. Оба Стража Крови походили на него - не подверженные воздействию холода и высоты. Но они были харучаями, уроженцами этих гор. Ноздри их раздувались при вдыхании тумана на заре и при наступлении сумерек. Их глаза осматривали устремляющиеся к солнцу утесы, долины, украшенные горными озерами, седые ледники, припавшие к высоким седловинам, истоки рек, стекающие с заснеженных вершин. Одетые только в короткие туники, они никогда не дрожали и не задыхались от холода. Их широкие лбы и плоские щеки, уверенная осанка выказывали отсутствие внутреннего волнения и дополнительной нагрузки для сердца. Хотя все же было что-то пылкое в их горячем рвении, с которым они наблюдали за Еленой, Кавинантом и Амоком. Елена и Кавинант не были так безразличны к холоду. Их восприимчивость коварно терзала их, заставляла каждый новый день жаждать продвижения к более теплому южному воздуху. Но одеяла и добавочные накидки были теплыми. Казалось, что Высокий Лорд от этого не страдает. И пока она не страдала, Кавинант не чувствовал боли. Он мог не обращать внимания на неудобства, и чувствовал себя таким умиротворенным, каким не был уже давно. С тех пор, как они покинули Тротгард - с тех пор, как он сделал открытие, позволявшее ему любить ее без отвращения к себе, - он выбросил все остальное из головы и сосредоточился на своей дочери. Лорд Фаул, Боевая Стража, даже сам этот поиск были для него несущественны. Он следил за Еленой, слушал ее, ощущал все время ее присутствие. Когда у нее было настроение поговорить, он с готовностью обменивался с ней вопросами, а когда не было, он молчал. И за каждое настроение он был ей благодарен, мучительно тронутый предложением, которое она сделала - предложением, которое он отверг. Он не мог удержаться от осознания того факта, что она не так довольна, как он. Ей нелегко было сделать это предложение, и она, казалось, не хотела принимать его отказ. Но печаль от того, что он причинил ей страдание, только обостряла его внимательность к ней. Он сосредоточился на ней как может только мужчина, глубоко знакомый с любовью. И она не была слепа к этому. После первых нескольких дней их путешествия по горам она снова стала чувствовать себя свободно в его обществе, а улыбки ее выражали откровенность приязни, которую она раньше себе не позволяла. Он чувствовал, что теперь он в согласии с ней, и с радостью составлял ей компанию в путешествии. Временами он нашептывал что-то на ухо своей лошади, как будто наслаждался ездой на ней. Но в последующие дни в ней медленно произошла перемена - перемена, которая была с ним никак не связана. По мере того как шло время, по мере того как они становились все ближе к секретному месту хранения Седьмого Завета - она все более становилась поглощенной целью их поездки. Она все чаще задавала Амоку вопросы, все более напряженно расспрашивала его. Временами Кавинант мог видеть в отсутствующем взгляде ее глаз, что она думает о войне - о долге, от которого ей пришлось отвернуться, - и в ее голосе были отдельные всплески безотлагательной настойчивости, когда она прилагала усилия и задавала Амоку вопросы, которые могли бы открыть его загадочное знание. Это было бремя, которое Кавинант облегчить ей не мог. У него не было для этого достаточно знаний. Дни проходили, луна уже дошла до полнолуния, затем стала уменьшаться к последней четверти, а успеха у нее все не было. Наконец желание помочь ей хоть каким-то образом привело его к разговору с Баннором. Странно, но он не чувствовал себя в безопасности со Стражами Крови - не физически, а эмоционально. Между ним и Баннором было напряженное неравенство. Холодный каменный взгляд харучая придавал тому повелительный вид человека, который не снисходит до выражения своих суждений о спутниках. А у Кавинанта были свои причины чувствовать себя неуютно с Баннором. Не раз он заставлял Баннора выносить атаки своей бессильной ярости. Но ему было больше не к кому обратиться. Он был совершенно бесполезен для Елены. После замеченной им в Ревлстоне необычности он был настороже к тонкой тени противоречивости в отношении Стражей Крови к Амоку - противоречивости, которая и в Ревлвуде была проявлена, но не объяснена. Однако он не знал, как подойти к этому предмету. Извлечь из Баннора информацию было трудно: обычная сдержанность Стража Крови делала расспросы бесполезными. К тому же, Кавинант решил не говорить больше ничего, что могло бы восприниматься как оскорбление преданности Баннора. Баннор уже доказал свою верность в пещернятнике под горой Грома. Первым делом Кавинант попытался выяснить, почему Стражи Крови сочли достаточным послать для защиты Высокого Лорда в этом поиске только Баннора и Морина. Он остро осознавал свою неловкость, когда заметил: - Я полагаю, вы не думаете, что мы в этой поездке подвергаемся сколько-нибудь значительной опасности. - Опасности, Юр-Лорд? - сдержанная веселость произнесенного Баннором, казалось, подразумевала, что любому, находящемуся под защитой Стража Крови, не нужно думать об опасности. - Да, опасности, - повторил Кавинант с оттенком своей прежней резкости, - в эти дни это самое обычное слово. Баннор размышлял какой-то момент, затем сказал: - Это горы. Здесь всегда опасно. - Например? - Могут падать камни. Могут прийти бури. На этих малых высотах бродят тигры. Здесь охотятся огромные орлы. Горы, - Кавинант, казалось, слышал в тоне Баннора намек на удовлетворенность, - полны опасности. - Тогда почему - Баннор, я действительно хотел бы это знать, - почему здесь только двое Стражей Крови? - А есть необходимость в большем числе? - Если на нас нападут - тигры или еще что-то? Или если пойдет лавина? Вас двоих достаточно? - Мы знаем горы, - бесстрастно ответил Баннор. - Нас достаточно. Это было не то утверждение, которое Кавинант мог опротестовать. Он попытался приблизиться к тому, что хотел узнать, по-другому, хотя этот путь приводил его на почву чувствительности - территорию, которой он хотел бы избежать. - Баннор, я чувствую, что постепенно начинаю понимать вас, Стражей Крови. Я не могу утверждать, что уже понимаю - но я, по меньшей мере, могу признать вашу преданность. Я знаю, на что она похожа. Однако сейчас у меня такое ощущение, что здесь происходит что-то... что-то несообразное. Но что - я понять не могу. Мы здесь карабкаемся по горам, в которых все может случиться. Мы следуем за Амоком неизвестно куда, несмотря даже на то, что почти не имеем представления ни о том, что он делает, ни о том, почему он это делает. И при этом вы удовлетворены тем, что Высокий Лорд в безопасности, хотя у нее только два Стража Крови для защиты. Разве вы ничему не научились от Кевина? - Мы - Стража Крови, - бесстрастно ответил Баннор. - Она в безопасности, насколько это возможно. - В безопасности? - запротестовал Кавинант. - Десяток или сотня Стражей Крови не даст ей большей безопасности. - Я восхищаюсь вашей уверенностью. Кавинант поморщился от собственного сарказма, сделал паузу, чтобы обдумать свои дальнейшие вопросы. Затем опустил голову так, будто собирался сломить сопротивление Баннора своим лбом, и спросил прямо: - Значит, вы доверяете Амоку? - Доверяем ему, Юр-Лорд? - тон Баннора намекал, что вопрос был в чем-то бессмысленным. - Он не ведет нас опасной дорогой. Он выбирает хороший путь через горы. Высокий Лорд решила следовать за ним. А остальное для нас не важно. Кавинант ощущал все еще затаившееся присутствие чего-то необъясненного: - Но послушай, этого же недостаточно, - раздраженно проскрежетал он. - Послушай. Хотя сейчас и немного поздно для этих несообразностей. Я в общем-то и не настаиваю на этом - это все равно не сулит мне никакой пользы. Но все же от тебя я предпочел выслушать что-то, что имело бы больше смысла. Баннор, ты... Ты не честен со мной. Не нужно быть очень внимательным, чтобы заметить это. Сначала было что-то, чего я не мог понять, что-то... неуловимое... Относительно того, как вы, Стражи Крови, отнеслись к Амоку, когда он впервые прибыл в Ревлстон. И вы... Я не знаю, что это было. Однако в Ревлвуде вы не стали помогать Трою, когда он поймал Амока. А затем - только два Стража Крови! Баннор, это все выглядит бессмысленным. Баннор был невозмутим. - Она - Высокий Лорд. У нее Посох Закона. Ей легко защититься. Этот ответ озадачил Кавинанта. Он его не удовлетворил, но он не мог найти способ обойти его. Он и сам не знал, чего же хотел нащупать. Интуиция говорила ему, что вертящиеся в уме вопросы имели значительный смысл, но он не мог четко их сформулировать или придать им удобный вид. И он отнесся к резкому безразличию Баннора так, будто это был своего рода пробный камень, парадоксально чистый и неизбегаемый критерий честности. Баннор дал ему понять, что в его сопровождении Высокого Лорда есть что-то не вполне честное. Поэтому он оставил Баннора в покое, снова перенес внимание на Елену. Ей по-прежнему не везло с Амоком, и когда она повернулась к Кавинанту, ее отрешенный вид был под стать его виду. Они продолжали ехать дальше, скрыв свои многочисленные тревоги за легкой беседой, полной взаимного сочувствия. Потом, на одиннадцатый вечер их пребывания в горах, она выразила ему свое предчувствие. Она сказала, будто это была опасная догадка: "Амок ведет нас к Меленкурион Скайвейр. Там спрятан Седьмой Завет". А на следующий день - восемнадцатый после их отправления из Ревлвуда и двадцать пятый после Военного Совета Лордов - спокойность течения их поездки была нарушена. День занялся холодный и тусклый, будто солнце было окутано пеленой. Воздух был пропитан беспокоящим запахом. Отдельные порывы ветра завывали со всех сторон, пока Елена и Кавинант завтракали, а вдали они могли слышать ровный, детонирующий звук, подобный хлопкам упругой парусины на натянутых снастях. Кавинант предсказал, что будет буря. Но Первый Знак покачал головой в безразличном отрицании, и Елена сказала: - Это не та погода, которая бывает перед бурей. - Она устало взглянула на вершины и проговорила: - Это боль, разлитая в воздухе. Земля страдает. - Что происходит? - Порыв ветра развеял слова Кавинанта и ему пришлось прокричать свой вопрос повторно, чтобы быть услышанным: - Фаул собирается нанести нам здесь удар? Ветер унесся и ослаб, она смогла ответить ему спокойно. - Зло частично уже совершилось. Земля подверглась насилию. Мы ощущаем изменение ее состояния. Но расстояние очень велико, да и прошло заметное время. Не чувствую, чтобы опасность была направлена на нас. Возможно, Презирающий не знает, куда именно мы направляемся. - При следующем вдохе ее голос стал жестче. - Но он воспользовался Камнем Иллеарт. Принюхайся, как пахнет воздух! Где-то в Стране поработала Злоба. Кавинант тоже почувствовал, что она имела в виду. Что бы ни сгрудило эти облака и породило этот ветер, это не было беззлобным естественным натиском бури. Казалось, воздух нес беззвучные крики и намеки на гниение, будто он дул с места, где произошло зверское побоище. И почти неразличимо, на уровне подсознания, казалось, что обрывистые скалы вздрагивают. Эта атмосфера вызывала у него чувство необходимости поторопиться. Но хотя лицо ее было прочерчено мрачными складками, Высокий Лорд не торопилась. Она закончила есть, затем аккуратно упаковала еду и светящийся гравий, прежде чем позвать Мирху. Уже будучи верхом на ранихине, она позвала Амока. Он почти сразу же появился перед ней, отвесил ей бодрый поклон. Кивком признав его, она спросила, может ли он объяснить боль в воздухе. Он покачал головой и сказал: - Высокий Лорд, я не всезнающий. - Но глаза демонстрировали его восприимчивость к тому, что творилось в атмосфере; они были ясные, и острые проблески, затаившиеся в них, в первый раз показывали, что он способен на гнев. Мгновение спустя, однако, он отвернулся, словно не желая выставлять напоказ ничего личного. Широким жестом он пригласил Высокого Лорда следовать за ним. Кавинант забрался в седло из клинго своей упряжи, стараясь не обращать внимание на тягостное окружение. Но он не мог сопротивляться впечатлению, что земля под ним вздрагивает. Несмотря на весь уже обретенный опыт, он был еще не очень уверенным наездником - он не мог избавиться от ворчливого недоверия к лошадям и беспокоился, что может осуществиться предсказание его боязни высоты и он все же упадет с лошади. К счастью, он поблизости обрывов не было и путь был относительно безопасен. Какое-то время тропа Амока шла вдоль хребта, в изломанной расщелине между неясно вырисовывающимися стенами из гор. В долине, стиснутой горами, невысокое искусство Кавинанта в верховой езде не подвергалось испытанию. Но сдавленный гул в воздухе продолжал усиливаться. Когда утро миновало, звук стал отчетливее, эхом отражаясь, словно хрупкие вздохи, от отвесных скал. Вскоре после полудня Амок привел всадников к очередному повороту, и за ним они обнаружили громадный оползень. Огромные зубчатые расколы зияли друг напротив друга с обеих сторон расщелины высоко на отвесных горных стенах, а беспорядочная масса камней и щебня громоздилась на дне долины на высоту в несколько сот футов. Обвал полностью заблокировал расщелину. Он и был источником детонирующих звуков. Огромный оползень лежал неподвижно и выглядел уже давнишним, как будто и горы уже давно забыли, когда он образовался. Но из его глубины доносились какие-то измученные трески и скрипы, словно обвалу ломали кости. Амок прошел дальше вперед, а всадники остановились. Морин какое-то время изучал преграду, затем сказал: - Это непроходимо. Он все еще опадает. Возможно, пешком мы и могли бы попытаться пробраться вдоль края. Но вес ранихинов вызовет новые сдвиги. Амок подошел к краю осыпи и поманил их рукой, но Морин безапелляционно сказал: - Нам надо искать другой проход. Кавинант оглядел ущелье: - Сколько это займет у нас времени? - Два дня. Может, три. - Так плохо? Хотя вам, очевидно, не кажется, что эта поездка и так уже слишком затянулась. Вы уверены, что проходить здесь не безопасно? Амок пока еще не совершал оплошностей. - Мы - Стража Крови, - просто сказал Морин. А Баннор пояснил: - Этот завал гораздо моложе, чем сам Амок. - Это значит, что его здесь не было, когда Амок изучал дорогу? Проклятье! - Кавинант заворчал. Оползень сделал его желание торопиться еще острее. Амок вернулся к ним с тенью серьезности на лице. - Мы должны здесь пройти, - сказал он терпеливо, словно объясняя что-то упрямому ребенку. Морин сказал: - Этот путь небезопасен. - Это правда, - ответил Амок, - но другого нет. - Повернувшись к Высокому Лорду, он повторил: - Мы должны здесь пройти. Пока ее спутники разговаривали, Елена задумчиво осматривала оползень сверху донизу. Когда Амок обратился прямо к ней, она кивнула головой и ответила: - Так мы и сделаем. Морин спокойно запротестовал: - Высокий Лорд... - Я приняла решение, - ответила она, а потом добавила: - Возможно, Посох Закона сможет удержать завал, пока мы будем проходить. Морин принял это бесстрастным кивком. Он отвел своего коня от завала, так, чтобы у Высокого Лорда было место для действий. Так же поступили и Баннор с Кавинантом. Спустя миг к ним присоединился Амок. Четверо мужчин наблюдали вблизи за ее действиями. Она не стала делать какой-либо сложной или замысловатой подготовки. Подняв Посох, она выпрямилась на спине Мирхи, застыв на какое-то мгновение лицом к оползню. С того места, где был Кавинант, ее голубое платье и блестящая шкура ранихина красочно вырисовывались на пестро-сером фоне щебня и камней. Она и Мирха по сравнению с глубоким отвесным ущельем выглядели маленькими, но гармония их цветов и форм придавала им вид монументальной композиции. Затем они шевельнулись. Запев тихо песню, она подъехала к подножию оползня. Здесь, держа Посох за один конец, второй она опустила к земле. Казалось, он весь пульсировал, пока она двигалась вдоль переднего края оползня, рисуя параллельно обвалу линию в грязи. Она направила Мирху сначала к одной стене, затем обратно, к другой. Все так же продолжая касаться Посохом земли, она вернулась в центр. Затем она снова повернулась лицом к оползню, подняла Посох и слегка постучала по линии, которую нарисовала. Волнистая бахрома ярь-медянковых искр расцвела перед обвалом от ее линии. Огни мерцали подобно вырывающейся из щели силы и отблескивали на каждом изломе или грани камней, проступавших на склоне. Через мгновение все они исчезли, оставив в воздухе слабый аромат орхидей. Приглушенный стон обвала как-то стих. - Идем, - сказала Высокий Лорд. - Надо проходить сейчас. Это Слово продержится недолго. Морин и Баннор живо устремились вперед. Амок последовал рядом с ними. Он с легкостью ничуть не отставал от ранихинов. Посмотрев вверх, Кавинант испытал приступ тошноты, сдавивший его кишки. Челюсти от страха стиснулись. Но он хлопнул ногами по бокам своей лошади и поскакал по стонущему обвалу. Он догнал Стражей Крови. Они заняли позиции по обеим сторонам от него, следуя по склону за Еленой и Амоком. Компания Высокого Лорда продвигалась зигзагами вверх по оползню. Их карабкание балансировало между опасностью задержки и угрозой обвала склона из-за чрезмерной нагрузки в случае спешки. Мустанг Кавинанта напряженно трудился над подъемом, и его усилия резко контрастировали со свободным шагом ранихинов. Их животы стремительно проносились над сланцем и щебнем оползня, но их ноги ступали спокойно, осторожно. Им не грозила неудача. Когда они вскоре достигли скругленной _Л_ на верху оползня, Кавинант остановился. Он не был готов к тому, что лежало по другую сторону. Он автоматически ожидал увидеть южный конец этой же долины, похожий на северный. Но за спуском оползня он увидел, что долина переходила в огромный разлом в горах, слишком большой, чтобы быть заполненным обвалом, произошедшим к северу от него. Основание долины прямо перед ним драматично уходило куда-то вглубь. И обвал делал то же самое. Южная сторона оползня была в три или четыре раза длиннее северной. Далеко внизу долина расширялась, там было видно травянистое дно, очерченное с одной стороны густой посадкой сосен, а с другой - речушкой, падавшей в долину с одной из стен. Но чтобы достичь этого соблазнительного вида, надо было спуститься более чем на тысячу футов по дрожащей волнистости оползня. Он хрипло с