ное пение. Теперь он почитает вам пророческое Слово Божье. Прошу, брат Логан. Когда Матфей Логан, мужчина могучего телосложения, подошел к кафедре, Джонсон, казалось, стал еще меньше ростом. Несмотря на почти полное отсутствие шеи, голова Логана, которая как будто сидела прямо на мощных плечах, возвышалась почти на полметра над головой его собрата. Он положил на кафедру черный томик Библии, нашел нужное место и начал читать без какого бы то ни было вступления: - "Если же не послушаете Меня, и не будете исполнять всех заповедей сих, и если презрите Мои постановления.., то и Я поступлю с вами так: пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, от которых истомятся глаза и измучится душа, и будете сеять семена ваши напрасно, и враги ваши съедят их. Обращу лицо Мое на вас, и падете пред врагами вашими, и будут господствовать над вами неприятели ваши, и побежите, когда никто не гонится за вами... И небо ваше сделаю как железо, и землю вашу как медь. И напрасно будет истощаться сила ваша, и земля ваша не даст произрастений своих, и дерева земли не дадут плодов своих. Если же после сего пойдете против Меня и не захотите слушать Меня, то Я прибавлю вам ударов всемеро за грехи ваши. Пошлю на вас зверей полевых, которые лишат вас детей, истребят скот ваш, и вас уменьшат, так что опустеют дороги ваши. Если и после сего не исправитесь и пойдете против Меня, то и Я в ярости пойду против вас, и поражу вас всемеро за грехи ваши. И наведу на вас мстительный меч в отмщение за завет; если же вы укроетесь в города ваши, то пошлю на вас язву, и преданы будете в руки врага". Голос Матфея Логана звучал внушительно и сурово, и Кавенант невольно поддался силе удивительных слов. Обещание кары сжало его сердце - точно оно и прежде жило в его сумрачной душе и лишь сейчас внезапно заявило о себе. Судорожно втягивая воздух, он непроизвольно стал приближаться к тенту, притягивающему его к себе, точно проклятие, которого он был достоин. "Если же и после сего не послушаете Меня и пойдете против Меня, то и Я в ярости пойду против вас, и накажу вас всемеро за грехи ваши. И будете есть плоть сынов ваших, и плоть дочерей ваших будете есть. И.., возгнушается душа Моя вами. Города ваши сделаю пустынею, опустошу землю вашу, так что изумятся о ней враги ваши, поселившиеся на ней. А вас рассею между народами, и обнажу вслед вас меч, и будет земля ваша пуста и города ваши разрушены. Тогда удовлетворит себя земля за субботы свои во все дни запустения своего-". Кавенант нырнул под край брезента и увидел рядом с собой одного из распорядителей. Тот подозрительно взглянул на него, но сесть не предложил. В это время Матфей Логан, сделав паузу, обвел взглядом склоненные головы слушателей, над которыми он возвышался, подобно грозному патриарху. Потом он снова полистал Библию и начал читать дальше, уже не таким суровым тоном: - "Посему, кто будет есть хлеб сей и пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и не мало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы; будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром". Захлопнув Библию, Логан вернулся на свое место. Тут же поднялся доктор Джонсон. Казалось, его распирало от небывалого наплыва энергии - похоже, он еле дождался, когда можно будет начать говорить. Его толстые щеки возбужденно подрагивали, когда он обратился к своим слушателям. - Друзья мои, как удивительно Слово Божье! Как легко и быстро проникает оно в сердце! Как успокаивает боль, тоску, слабость. И как легко заставляет даже самых непорочных корчиться, точно адский огонь уже охватил их. Послушайте, друзья мои! Послушайте Слово Апокалипсиса: "Жаждущему дам даром от источника воды живой. Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов - участь в озере, горящем огнем и серою; это - смерть вторая". Изумительное, потрясающее Слово Божье! Всего несколько строк, пара коротких отрывков, а сколько в них мудрости и глубины! Первый отрывок, который прочел вам брат Логан, относится к Ветхому Завету, к главе 26-й Левита. Вы внимательно вслушивались в то, что читал вам брат Логан, друзья мои? Вы слушали всем сердцем, всей душой? Это - голос Бога, всемогущего Бога. Он говорит прямо, без обиняков, друзья мои. Он не ходит вокруг да около. Он не прячет смысл за прекрасными словесами и причудливым языком. Нет! Он говорит: если вы грешите, если разрушаете Мой Закон, Я вселю в вас ужас и нашлю на вас болезнь. Я сделаю землю бесплодной и нашлю на вас мор и эпидемию. И если вы будете продолжать грешить, то я превращу вас в каннибалов и беспомощных калек. "Тогда удовлетворит себя земля за субботы свои во все дни запустения своего". А известно ли вам, друзья мои, что Закон Божий и в самом деле существует? Можно суммировать его, прибегнув к словам Апокалипсиса: "Не будьте боязливыми, и неверными, и скверными". Никогда не замышляйте убийства, любодейства, чародейства, идолопоклонничества и лжи. Все мы здесь - ХОРОШИЕ люди. Мы ничего ПОДОБНОГО не делаем. Но разве мы не бываем боязливы - и весьма часто? Разве не бываем временами не так уж стойки в своей вере? Всегда ли чисты мы в своем сердце и помыслах? "Тогда удовлетворит себя земля за субботы свои во все дни запустения своего". Апостол Павел называет вещи своими именами: "Оттого многие из вас немощны и больны и не мало умирает". Но Иисус идет еще дальше: "Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его". Я догадываюсь, что вы протестуете, не так ли? Я точно слышу, как некоторые из вас говорят про себя: "Никто не может быть настолько хорош. Я человек. Я не могу быть совершенным". Вы правы! Конечно, вы правы. Но Закону Божьему нет дела до ваших оправданий. Если вы парализованы, если у вас артрит, если вы слепы или у вас шалит сердце, если вы покалечены, если у вас обширный склероз, или диабет, или любое другое из тех болезненных состояний, причудливые названия которых могут быть заменены одним словом - грех, можете не сомневаться в том, что на вас лежит проклятие Божье. Но даже если вы здоровы, не воображайте, что вы спасены и вам все позволено! Вам просто повезло, что Бог пока еще не решил "в ярости пойти против вас". Вы не можете быть совершенны, друзья мои. И Закон не волнует, насколько тяжело вам пытаться стать такими. Вместо того чтобы хвалить себя за предпринятые героические попытки, лучше послушайте слова Библии. Ветхий Завет говорит нам ясно как день: "У прокаженного, на котором язва, должна быть разодрана одежда, и голова его должна быть не покрыта, и до уст он должен быть закрыт и кричать: Нечист! нечист!"". Теперь слушатели были полностью захвачены силой убежденности, звучавшей в его голосе, превратившись из отдельных личностей в сообщество грешных и слабых, чьи сердца бились в унисон с его словами. Даже Кавенант забыл о своих бедах, забыл о том, что он был незваным гостем в этой молельне под брезентовым тентом. Мысль о том, что он был проклят Богом, заворожила его. - Ах, друзья мои, - вкрадчиво продолжал доктор Джонсон, - день, когда болезнь обрушивается на нас, - без сомнения, черный день. Когда боль, или несчастье, или тяжелая утрата причиняет нам страдание, и мы не можем больше притворяться, что чисты. Но мы еще не вспомнили с вами о Евангелии. Помните, как Христос говорит: "Потерявший душу свою ради Меня обретет ее"? Вы слышали, что сказал Павел: "Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром". Вы слышали, что говорит автор Апокалипсиса: "Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном". Есть и другая сторона, друзья мои. Закон - лишь половина той святой истины, которую Господь считает нужным сообщить нам. Другая половина - это очищение, прощение, исцеление, благодать, и все это прекрасно сочетается с праведностью Бога. Нужно ли напоминать вам о том, что Сын Божий дарует исцеление всем, кто искренне, глубоко, с верой просит Его?! Даже прокаженным?! Нужно ли напоминать вам о том, что Он был распят на кресте и терпел невыносимые страдания и позор - ради нас, ради того, чтобы оплатить наши грехи?! Нужно ли напоминать вам о том, что гвозди вонзились в Его руки и ноги, разрывая плоть и терзая ее?! Что копье проткнуло Его бок?! Что в течение трех дней, вплоть до Своего воскресения, Он был мертв и в это время спускался в ад, чтобы облегчить участь грешников?! Друзья мои. Он сделал это, чтобы заплатить за нашу трусость, неверие, нечистые субботы. Он сделал это ради того, чтобы мы получили возможность исцелиться. И все, что теперь требуется от нас, - это принять Его дар, поверить в Него и всем сердцем любить Его за это. Все, что нужно сделать, - это повторить вслед за человеком, чье дитя было при смерти: "Я верю; помоги моему неверию". Пять коротких слов, друзья мои. Если они идут от сердца, их достаточно, чтобы войти в Царство праведности. Как будто эти слова послужили ему указанием, Матфей Логан поднялся и запел мягким дискантом: - Блаженная вера - Иисус со мной. На фоне его пения доктор Джонсон продолжал говорить, молитвенно сложив руки: - Друзья мои, помолимся вместе. Все головы тут же склонились - и голова Кавенанта тоже. Однако в этом положении боль во лбу вспыхнула с новой силой, и он поднял голову, когда доктор Джонсон снова заговорил: - Закройте глаза, друзья мои, пусть ничто не отвлекает вас. Забудьте на время о своих детях, родителях, супругах и соседях. Забудьте обо всем, что огорчает вас. Пусть каждый заглянет в свою душу, друзья мои. Загляните глубоко внутрь себя, постарайтесь разглядеть свою болезнь. Прислушайтесь к голосу Бога и молитесь вместе со мной в своих сердцах. Святой Иисус наш. Ты - наша единственная надежда. Только Твоя Божественная благодать способна исцелить болезнь, которая подтачивает наше мужество, истончает нить нашей веры и оскверняет нас в Твоих глазах. Только Ты можешь уничтожить болезнь и исцелить нас. Наши сердца распахнуты навстречу Тебе, Господи. Помоги нам найти в себе мужество, чтобы произнести эти пять трудных, очень трудных слов: "Я верю; помоги моему неверию". Дорогой Господи, пожалуйста, дай нам мужество исцелиться. Воздев руки над головами слушателей, он продолжал: - Ощущаете ли вы присутствие Божественного Святого Духа, друзья мои? Ощущаете ли вы его в своих сердцах? Ощущаете ли, как перст Божественной праведности исследует то место в ваших душах и телах, которое нуждается в исцелении? Если да, то пусть тот, с кем это происходит, выйдет сейчас вперед, чтобы мы вместе могли помолиться за его здоровье. Он в молчаливой просьбе опустил голову, ожидая, пока кто-либо из раскаявшихся откликнется на его призыв. Но Кавенант уже шел по проходу, направляясь к нему. Один из распорядителей сделал едва заметное движение, как будто намереваясь остановить его, но замер на месте, увидев, что некоторые из собравшихся подняли глаза. Кавенант, охваченный возбуждением, быстро пересек пространство под тентом, по грубым деревянным ступенькам поднялся на платформу и остановился перед доктором Джонсоном. Глаза его сверкали, но голос был едва слышен, когда он хрипло прошептал: - Помогите мне. Вблизи доктор Джонсон оказался еще ниже, чем это казалось из рядов слушателей. Черный костюм его лоснился, рубашка выглядела несвежей и мятой. Он, по-видимому, давно не брился. Жесткие седые бакенбарды топорщились, опрощая и огрубляя лицо. Во взгляде явственно читалось удивление, даже более того - почти смятение. Однако, как только Кавенант оказался перед ним, он тут же придал своему лицу выражение мягкости и добродушия. Лишь голос, который слегка звенел, выдавал его волнение. - Помочь вам, сын мой? - произнес он. - Только Бог может помочь вам. Однако я буду счастлив присовокупить свои молитвы к молитвам любого кающегося сердца. - Он положил крепкую руку на плечо Кавенанта. - Преклони колени, сын мой. Давай вместе попросим Бога о помощи. Кавенант хотел опуститься на колени, от всей души он хотел покориться чарующему воздействию руки и голоса доктора Джонсона. Но, может быть, от длительного изнурения ноги свело, а боль во лбу запульсировала с такой силой, что, казалось, мозг вот-вот разорвется на части. У него возникло ощущение, что, если ему все же удастся согнуть колени, он просто рухнет на платформу. - Помогите мне, - прошептал он снова. - Я не могу встать на колени. Доктор Джонсон воспринял эти слова как сопротивление, и его лицо обрело суровое выражение. - Вы на самом деле раскаиваетесь, сын мой? - с оттенком некоторой угрозы спросил он. - Вы нашли то место в своей душе, где таится грех? Вы искренне, страстно стремитесь прибегнуть к помощи всемогущей Божественной благодати? - Я болен, - ответил Кавенант. - Я совершил множество преступлений. - Но вы раскаиваетесь? Можете ли вы произнести те самые пять трудных слов, искренне вложив в них всю боль вашего сердца? Челюсти Кавенанта непроизвольно сжались. Он сказал - почти проскулил - сквозь стиснутые зубы: - Помоги моему неверию. - Сын мой, этого недостаточно. Вы знаете, что этого недостаточно. - Теперь голос доктора Джонсона звучал строго, точно он обращался к нерадивому ученику. - Не пытайтесь обмануть Бога - он может отвернуться от вас навсегда. Вы верите? Вы верите в то, что ваше здоровье полностью во власти Бога? - Я... - Кавенанту очень трудно было разомкнуть челюсти, словно отчаяние сплавило их. - Я не верю. Пение Матфея Логана неожиданно смолкло, наступила зловещая тишина. Чувствуя себя беспредельно несчастным и униженным, Кавенант тихо произнес: - Я прокаженный. Любопытные, выжидательные лица тех, кто сидел в первых рядах, говорили о том, что они не расслышали его слов. Ему показалось, что никто из них и не узнал его. Это его не очень удивило. Ему показалось, что фантазии - сны? галлюцинации? - изменили его до неузнаваемости. Кроме того, даже в те далекие дни, когда Кавенант был здоров, он никогда не поддерживал отношений с религиозными людьми. Однако доктор Джонсон услышал. Его глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит, а голос звучал так тихо, что едва достиг ушей Кавенанта, когда он произнес: - Не знаю, кто пустил вас сюда, но лучше бы вам убраться отсюда подобру-поздорову. Помолчав, он заговорил снова, обращаясь, главным образом, к людям, сидящим под тентом: - Бедняга, вы бредите. Эта рана на лбу... Она загноилась, и у вас, похоже, жар. - Теперь его привычный к публичным выступлениям голос источал сострадание. - Вы очень опечалили меня, сын мой. Потребуется молитва огромной силы, чтобы очистить вашу душу, - только тогда Господь сможет услышать ваш голос. Брат Логан, не могли бы вы отвести куда-нибудь в сторонку этого несчастного, тяжелобольного человека и помолиться вместе с ним? Если Бог благословит ваши усилия, Он снимет жар, а заодно и приведет вас к раскаянию. Мощные пальцы Матфея Логана, точно тиски, сомкнулись на руках Кавенанта, сдавливая их с такой силой, точно намереваясь раздавить его кости. Подталкивая Кавенанта перед собой, он вытеснил его с платформы на ступеньки и затем к проходу. Позади них доктор Джонсон продолжал говорить: - Друзья мои, не помолитесь ли вы вместе со мной за эту бедную, исстрадавшуюся душу? Угрожающим шепотом Матфей Логан произнес над самым ухом Кавенанта: - Нам ни к чему осложнения. Если вы выкинете что-нибудь, я сломаю вам руки. - Не прикасайтесь ко мне! - резко ответил Кавенант. То, как этот большой, сильный человек обращался с ним, прорвало плотину, долгое время сдерживавшую ярость в его душе. Он попытался ослабить хватку Логана. - Уберите от меня руки! Как раз в этот момент они дошли до конца прохода и нырнули под брезент в ночную тьму. Без особых усилий брат Логан оттолкнул от себя Кавенанта, тот оступился и упал на вытоптанную, безжизненную землю площадки. Взглянув вверх, он увидел огромного человека, нависшего над ним, подобно черному колоссу, в свете, бьющем из-под тента. Кавенант с трудом поднялся, ощущая боль в ногах; собрав последние крохи своего достоинства, повернулся спиной к брату Логану и пошел прочь. Поминутно оступаясь в кромешной тьме, он услышал, как люди под тентом запели. Вскоре, однако, снова наступила тишина, и душераздирающий не то юношеский, не то даже совсем детский голос воскликнул: - Господи, я парализован! Пожалуйста, исцели меня! Кавенант упал на колени, и его наконец вырвало - желудочным соком и желчью. Понадобилось некоторое время, чтобы он смог прийти в себя после мучительных спазмов и убежать на такое расстояние, где не было слышно пения, разрывающего душу. Домой он открыто возвращался по главной дороге, рискуя с кем-нибудь встретиться и не заботясь о том, к чему это могло привести. Однако все уже было закрыто, и улицы опустели. Он двигался словно черная тень в свете мертвенно-желтых уличных фонарей - и так, не встретив ни души, добрел до окраины города и свернул к Небесной Ферме. Две мили до Фермы растаяли за спиной, как обычно во время его странствий - быстрый, механический ритм его больших шагов был похож на тиканье заспешивших часов. Пружина, толкавшая его вперед, была взведена слишком туго, разворачивалась слишком быстро, словно торопила его навстречу гибели. Но изменить что-либо он не мог - казалось, помимо его воли, неведомая сила гнала и гнала его вперед. Ненависть с новой силой ожила в его душе, в мозгу один за другим вспыхивали и гасли дикие планы мести. Добравшись до дома, он увидел в холодном свете звезд мешок, прислоненный к почтовому ящику. Он знал, что в мешке находилась еда; ее доставляли дважды в неделю из местной бакалейной лавки, хозяин которой боялся, что Кавенант сам может явиться к нему за покупками; вчера, в среду, был как раз один из дней доставки. Однако, захваченный идеей своего непрекращающегося поста, он и думать забыл об этом. Он подхватил мешок и понес к дому. Заглянув в него при ярком свете лампы у себя на кухне, он решил, что следует наконец поесть. Месть требовала сил; ради того чтобы нанести ответный удар тем, кто мучил его, ради того чтобы иметь право ходить с гордо поднятой головой, он сейчас был готов на все. Он достал из мешка упаковку булочек с изюмом. Не заметив, что она аккуратно разрезана с одной стороны, он надорвал ее и вытряхнул содержимое. Со вчерашнего дня булочки успели зачерстветь. Он взял одну и подержал на ладони, пристально, с неприязнью разглядывая ее, точно это не булочка, а череп, который он выкопал из старой могилы. Вид ее вызывал тошноту. Какая-то часть его существа по-прежнему жаждала чистой смерти от голода, и он почувствовал, что желание отомстить ослабевает. Тем не менее, словно голодный зверь, он схватил булочку и надкусил. Что-то оцарапало губу и десну. Зубы еще продолжали жевать, и он больно порезался. Кавенант ощутил острую вспышку боли и, задыхаясь, выплюнул откушенную часть булочки. Раскрошив ее, он обнаружил тусклое лезвие бритвы. В первое мгновение он просто очень удивился. Ржавое лезвие, оказавшееся в булочке, - это было выше его понимания; ему даже не верилось, что кровь капала на пол и на руки из его рта. Булочка вывалилась из руки. Он поднялся и, наступая на разбросанные повсюду обломки, пошел в гостиную. Его взгляд остановился на фотографии Джоан. Она лежала вверх изображением под обломками кофейного столика, стекло разбилось, и трещины, расходившиеся во все стороны, напоминали паутину. Отбросив щепки, он вытащил фотографию. Джоан улыбалась ему сквозь трещины, словно она запуталась в смертельной паутине и не понимала этого. И тут его разобрал смех. Вначале это был самый обыкновенный смех, но вскоре перешел в истерику. Из глаз брызнули слезы, но он трясся от хохота, как безумный, так что, казалось, мог рассыпаться на куски. Эта дикая вспышка привела к тому, что он забрызгал кровью изо рта руки, фотографию Джоан и обломки вещей в комнате. Внезапно Кавенант отшвырнул фото подальше. Ему показалось, что Джоан наблюдает за его истерикой, а этого он хотел меньше всего. Продолжая хохотать, он выбежал из дома и бросился в лес. Даже в полубреду в глубине его сознания тлело желание, чтобы окончательный конец, который, по-видимому, был уже близок, наступил где угодно, только не на Небесной Ферме. Добравшись до реки Греческих Праведников, он повернул и помчался с той скоростью, которую способны были развить онемевшие, неуклюже ступавшие ноги, вверх по течению, в холмы, подальше от людей, все время продолжая отчаянно хохотать. Не раз в течение ночи он падал, споткнувшись, после чего, приходя в себя, садился, прислонясь к какому-нибудь дереву. Наконец усталость окончательно сморила его. Он заснул непробудным сном, без сновидений, и открыл глаза лишь утром, когда солнечный свет упал на его лицо. Кавенант не сразу сообразил, кто он и где находится. Жаркий белый свет солнца опалил разум и ослепил глаза, так что он не был в состоянии разобрать, что его окружало. Услышав тонкий, жалобный плач, вскрик страха, он снова засмеялся, словно теперь ни на что другое не был способен. Крик повторился. Он заставил себя сдержать рвавшийся наружу смех и приложить все усилия, чтобы подняться на ноги. И снова услышал крик - без сомнения, детский. Держась за дерево, он оглянулся, моргая от солнечного света и всматриваясь в неясные очертания деревьев. Постепенно глаза его вновь обрели способность видеть. Он находился в лесу на высоком холме. В большинстве своем ветки деревьев и кустов уже покрыла молодая весенняя листва. В нескольких метрах ниже него весело бежала среди скал река Греческих Праведников, игриво петляя между деревьями и напоминая брошенную в траву серебристую ленту. Большинство соседних холмов были почти полностью лишены растительности, что позволяло видеть довольно далеко. Его внимание привлекло яркое светлое пятно у подножия холма. С усилием сфокусировав на нем взгляд, он понял, что это светло-голубое платье, в которое была облачена девочка лет четырех-пяти. Она стояла вполоборота к нему, прижавшись спиной к темному прямому стволу высокого дерева. Казалось, она изо всех сил пытается оттолкнуться от него и убежать, но дерево не отпускает ее. Она кричала пронзительно и непрерывно, и этот крик болью отдавался в его голове. При этом она не отрывала глаз от чего-то, находящегося прямо перед ней, что, по-видимому, и привело ее в ужас. Вначале Кавенант не мог разглядеть, на что она смотрит, но потом взгляд его уловил зловещее движение гремучей змеи. Свернувшись кольцом, змея извивалась совсем рядом с голыми ногами девочки. Голова змеи покачивалась, точно она выискивала наиболее подходящее место для удара. Поняв, в чем дело, Кавенант оторвался от дерева и бросился вниз по склону холма, который казался бесконечно длинным, потому что ноги едва держали его. При каждом прыжке он почти падал и лишь ужас ребенка заставлял его удерживаться на ногах. Не обращая внимания на змею, он смотрел только на голые колени девочки, прикладывая все усилия к тому, чтобы достичь ее прежде, чем ядовитые зубы вонзятся в беззащитное тело. Все остальное, кроме этих голых, не очень чистых коленок, расплылось, точно ноги ребенка и угрожающая им опасность существовали вне всего остального, сами по себе. Очередной душераздирающий крик подстегивал его. Ему некогда было смотреть под ноги. Не пробежав и половины расстояния, он оступился, упал головой вперед, перекувырнулся и ударился о шершавую скалу. Стукнувшись лбом о широкий каменный выступ на склоне холма, он почувствовал, что проваливается в камень, погружаясь в холодную тьму. Твердая поверхность раздалась под ним, точно волна. - Нет! - закричал он. - Нет! Не сейчас! Призвав на помощь все свои силы, он пытался выбраться из каменных объятий, но у него ничего не получалось. И наконец, перестав бороться, он полностью погрузился в камень, точно медленно врос в него. Глава 2 Сын Вариоля Высокий Лорд Морэм сидел в своих личных покоях в Ревелстоуне. На высеченные в скале голые стены падал теплый отблеск света от небольших чаш с гравием, установленных в каждом углу комнаты, и слабый аромат светоносных камней, совсем недавно добытых из-под земли, окутывал его, создавая ощущение уюта и покоя. И все же даже здесь противоестественная зима, сковавшая Страну, давала о себе знать. Несмотря на все усилия хайербрендов и гравелингасов Замка Лордов, холод просачивался даже сквозь гранитные стены города, и Высокому Лорду было холодно. Ревелстоун был его плотью и кровью. Почти физически он чувствовал, как не приспособлен был построенный когда-то Великанами Замок Лордов к такому сильному холоду и с каким трудом противостоит морозам. Весна должна была наступить уже больше месяца назад, но пока не было заметно никаких ее признаков. За пределами горного плато, на котором находился Замок Лордов, снега выпало совсем немного - для этого было слишком холодно. Снег приносил резкий, небывалый для Страны ветер с востока, наметая невысокие сугробы у предгорья и залепляя окна Замка, скованные морозом - так же как и озеро у подножия водопада Фэл. Этот ветер, летящий через всю Страну, нес с собой ощутимый запах Зла, источник которого ни у кого не вызывал сомнений. Оно распространялось от Риджик Тоум, Яслей Фоула. Сидя в своих покоях и опираясь локтями о каменный стол, Высокий Лорд думал о многом, но свист этого зимнего ветра, ставший уже привычным, и все, что с ним было связано, жгли его душу, точно незаживающая рана. Еще десять лет назад он сказал бы, что такое вообще невозможно; погода давно начала ухудшаться, и это никого не удивляло, и все же никто не представлял себе, что Фоул способен до такой степени ее испортить. Даже пять лет назад, вскоре после того, как был утерян Посох Закона, Высокий Лорд не подозревал, что Камень Иллеарт может наделать в руках Фоула столько вреда. Однако теперь он знал больше и понимал ситуацию лучше. Прошло семь лет со времени сражения между Высоким Лордом Еленой и духом Кевина-Расточителя Страны. Тогда и был потерян Посох Закона, а ведь именно он способствовал поддержанию естественных природных процессов в Стране. С его утратой исчезло самое большое препятствие на пути разлагающего воздействия Презирающего. Тогда же был разрушен Закон Смерти - когда Елена вызвала Лорда Кевина из могилы. Все ужасные последствия этого вмешательства в установленный порядок вещей невозможно было предсказать даже сейчас. Лорд Морэм прищурился, и взгляд его глаз, в которых мерцали золотые точки, сосредоточился на стоящей перед ним на столе небольшой скульптуре. Резная прозрачно-белая кость чуть заметно мерцала в свете огненных камней. Это была последняя работа Елены, выполненная в стиле анундивьен эйна. Баннор, Страж Крови, сохранил ее и отдал Лорду Морэму, когда они добрались до Виселицы Хау в Смертельной Бездне. Это было прекрасно выполненное изображение худого мрачного, непроницаемого, напряженного лица, на котором лежала печать пророческого предназначения. После того как Морэм и уцелевшие воины вернулись из Смертельной Бездны в Замок Лордов, Баннор рассказал историю создания этой костяной скульптуры. Рассказ оказался неожиданно подробным, а из-за того, что он не привык к длинным речам, что было характерно для Стражей Крови, к тому же и нудным. Именно это внезапное словоизвержение впервые навело Морэма на мысль, что с Баннором творится что-то необычное. Но его рассказ неожиданно заставил Морэма взглянуть на себя другими глазами и сделать вывод, что как Высокий Лорд он утратил способность предвидения, которой обладали все прежние Высокие Лорды. Он больше не был пророком и оракулом Совета Лордов. Отблески будущего теперь не являлись ему в сновидениях, он не мог прочесть намеки грядущих событий в пляшущих языках огня. И как ни странно, причиной этих изменений стала именно скульптура Елены. Тайная сила, скрытая в ней, погасила его пророческий дар. Она оказывала на него и другое воздействие, порождая в душе такие ожидания и надежды, которых он никогда не испытывал прежде. И в какой-то степени она провела невидимую грань между ним и другими Лордами; более того, в некотором смысле она отделила его и от всех остальных в Ревелстоуне. Куда бы он ни направлялся в Замке Лордов, встречая на своем пути людей, он с болью, сомнением и удивлением всегда замечал теперь их быстрые взгляды, по которым мог судить о том, что они тоже ощущали эту грань, обрекавшую его на добровольное одиночество. И все же больше всего его угнетала заметная трещина, возникшая во взаимоотношениях с другими Лордами - Каллиндрилом, мужем Фаер, Аматин, дочерью Матин, Тревором, сыном Гроуля, и Лорией, женой Тревора. Они продолжали, как и прежде, выполнять свои обязанности, разговаривали, в том числе и безмолвно, просто открывая мысли друг другу - эта способность была доступна только Новым Лордам и предоставляла им серьезное преимущество перед другими людьми, но при любых контактах с ними Морэм ощущал, что надежда их тает с каждым днем. В отличие от него. Поскольку он не мог объяснить, на чем была основана его надежда, он предпочитал умалчивать о ней. Именно эта тайна - они не могли ее не почувствовать - и создала ту брешь в их отношениях, которая так угнетала его. Он ни о чем не рассказывал им, хотя не имел для этого никаких оправданий. Кроме одного - необъяснимого страха. Шаг за шагом скульптура из кости, сделанная Еленой, открывала ему секрет Ритуала Осквернения. Именно это тайное знание, которое трудно было даже назвать знанием как таковым, вселяло в него надежду, которая помогала жить дальше. Его не покидало странное ощущение, что, отдавая ему скульптуру, Баннор хотел, чтобы с ее помощью он обрел это тайное знание. Просто Страж Крови не сумел выразить этого словами. И все же за тот один-единственный год, когда он был Первым марком Стражи Крови, он сказал больше, чем за все предыдущие годы своей верной службы. То, что с ними произошло, изменило также и его. Надежда, согревающая сердце Лорда Морэма, основывалась на том, что, как он полагал, это тайное знание способно было дать ответ на главный вопрос, который вот уже много лет мучил его. А именно: почему, несмотря на то что Лорды приняли от Великанов Первый Завет Кевина, который он оставил для передачи им, они так мало сумели извлечь из него? Конечно, Первый Завет представлял собой лишь седьмую часть Учения Кевина, но даже тех знаний, которые он содержал в себе, должно было хватить для того, чтобы найти остальные Заветы и научиться их использовать. Иначе зачем было его давать? И все же, несмотря на усилия многих поколений Лордов и Изучающих Лосраата, несмотря на Клятву Мира, данную всеми жителями Страны, они не продвинулись в этом направлении. На самом деле знаний, таящихся в Первом Завете, скорее всего, должно было хватить даже на то, чтобы объяснить юр-Лорду Кавенанту, как использовать дикую магию его кольца, сделанного из Белого Золота. Морэм понимал, что Учение Кевина было обоюдоострым оружием. Способное вызвать к жизни невероятную силу Добра, оно в такой же степени могло привести в действие мощные силы Зла. Иначе Кевин, сын Лорика, никогда не смог бы осквернить Страну. Морэм инстинктивно чувствовал, что это знание вступало в противоречие с Клятвой Мира. К своему ужасу, он осознал, что сама эта Клятва была той преградой, которая мешала Лордам проникнуть в глубь Учения Кевина, ослепляя их. Когда первые Новые Лорды - и вся Страна вместе с ними - дали Клятву Мира, приняв тем самым на себя обязательства отказаться от любого насилия, от естественных для человека вспышек гнева и возмущения, способных побудить его к тому, чтобы оскорбить другого человека и даже убить его, - связав себя этой Клятвой, они невольно сделались не способны воспринимать то, что составляло жизненную силу Старых Лордов. Вот почему Высокий Лорд Морэм так боялся приобщиться к этой тайне. За ней стояла сила, которая могла быть использована только в том случае, если владеющий ею отказывался от того, что долгие века составляло основу жизни в Стране. К этому оружию мог прибегнуть лишь тот, кто оказался на грани отчаяния и утратил последнюю надежду. А искушение использовать эту силу могло стать сильным, почти неудержимым. Не нужно было обладать пророческим даром, чтобы предвидеть, какая опасность со стороны Лорда Фоула Презирающего грозила Стране и ее защитникам. Один только пронзительный зимний ветер чего стоил! Тротгард уже неоднократно подвергался нападению, да и сам Ревелстоун, скованный морозом, постоянно находился под давлением злых сил, точно стремящихся задушить его. Даже сейчас, сидя за своим столом и не отрывая взгляда от костяной скульптуры, Морэм ощущал это. Он испытывал ту же самую горечь отчаяния, которая привела Высокого Лорда Кевина к Ритуалу Осквернения. Сила, которую Кевин использовал, оказалась ужасающей и вероломной. Если тот, кто владел ею, не был в состоянии с ней справиться, она обращалась против него самого. Судьба Высокого Лорда Елены лишь повторила печальный опыт КевинаРасточителя Страны, а ведь он обладал несравненно большей мощью по сравнению с той, какую Новые Лорды могли бы даже надеяться когда-нибудь иметь. В особенности теперь, когда они остались без Посоха Закона. И все его могущество привело лишь к полнейшему отчаянию самого Кевина и разорению Страны. Морэм боялся расшевелить эту грозную силу, открыв остальным Лордам свою тайну, но и рисковать брать всю ответственность на себя он не решался. Тем не менее просто отказаться от этого опасного учения было не в характере Морэма. Он был убежден, что отказ от знания только потому, что оно могло таить в себе опасность, унижал и того, кто от него отказывался, и то, от чего отказывались. Храня тайну в глубине своей души, он лишал Каллиндрила, и Аматин, и Тревора, и Лорию, и всех Учителей и Изучающих Лосраата возможности сделать свой выбор за или против Осквернения; не имея на это никаких прав, он выступал в роли судьи, который брал на себя смелость решать за них, чего они хотят, а чего нет. Именно эта особенность его натуры в прошлом подталкивала его к тому, чтобы с таким пылом выступать в Совете против тех, кто опасался и не хотел, чтобы Хайл Трои узнал о происхождении Елены - о том, что она была дочерью Томаса Кавенанта. Такой подход недооценивал право Троя распоряжаться своей собственной судьбой. И все же... Как мог он, Морэм, брать на себя ответственность приобщать к тайне, если результатом этого могло быть полное разрушение Страны? Если Стране суждено погибнуть, пусть лучше это сделает Презирающий, а не один из Лордов, ее собственных защитников. Услышав стук в дверь и вздрогнув от неожиданности, он сказал: - Войдите. По стуку он догадался, кто пришел; к тому же он ждал сообщения. И все же он не отрываясь, молча смотрел на скульптуру, когда перед ним возник вомарк Квен. Молчал и вомарк - наверное, ему не хотелось отрывать Высокого Лорда от раздумий, он ждал, пока тот посмотрит на него. Морэм поднял голову и прочел на открытом лице вомарка, несущем на себе заметную печать прожитых лет, что долгожданные новости были не те, на которые он рассчитывал. Морэм не предложил Квену сесть: он знал, что вомарк предпочитает стоять. После всего, что им пришлось вместе пережить, они стали добрыми товарищами и соблюдать какие бы то ни было условности им не требовалось. Квен был на двадцать лет моложе Морэма, но выглядел на двадцать лет старше, а его искренность и прямота, иногда даже граничащие с резкостью, всегда действовали на Морэма успокаивающе. Квен принадлежал к тому направлению Изучающих, которое носило название "Меч" и интересовалось только развитием боевого мастерства, и знать ничего не хотел о тайных возможностях Посоха Закона. В свои семьдесят лет Квен с гордостью носил знаки боевого отличия, полагающиеся ему по рангу - желтую пластинку на груди с двумя идущими наискосок черными полосами, желтую повязку на голове и меч из черного дерева. Морэм пристально посмотрел на него и сказал: - Да, друг мой? - Высокий Лорд, - сказал Квен, - Лосраат прибыл. Он замолк; чувствуя, что это еще не все, Морэм взглядом предложил ему продолжать. - Все Учителя и Изучающие Лосраата добрались благополучно. Библиотеки доставлены в целости и сохранности. Гости Лосраата и люди, оставшиеся без крова из-за набегов Сатансфиста на Центральные Равнины, тоже прибыли сюда в поисках убежища. Ревелвуд осажден. Морэм спросил: - Что говорят Учителя об армии Сатансфиста? - То, что она огромна. Высокий Лорд. Она затопила Долину Двух Рек, точно море. Похоже, Великан-Опустошитель владеет такой же мощью, с какой мы сталкивались под Дориендор Коришев. Он легко нашел броды через реки Рилл и Ллураллин. Вряд ли Ревелвуд устоит. В его тоне явно прозвучала нотка безнадежности, и Морэм ответил с оттенком суровости: - Мы ожидали этого, вомарк. Как только Великан-Опустошитель со своей ордой добрался до Землепровала, реймены прислали нам сообщение. Именно поэтому Лосраат сейчас здесь. Крепко сжав рукоять своего меча, Квен сказал: - Лорд Каллиндрил остался в Ревелвуде. Морэм вздрогнул от неожиданности. - Он остался защищать настволье, - продолжал Квен. - С ним пять Боевых Дозоров под командой хильтмарка Аморин. Старший Учитель Лосраата направления "Меч" Дринишок и Старший Учитель направления "Посох" Асурака. Глаза Морэма угрожающе сверкнули. - Вомарк, ты не хуже меня знаешь, что Совет постановил - в настволье должны остаться только те, кто не в состоянии уйти. Решающая битва за Страну будет здесь, - Морэм хлопнул ладонями по столу, - где мы можем, по крайней мере, отдать свою жизнь за достойную цену. - Однако и вы, и я - здесь, а не в Ревелвуде, - резко произнес Квен. - Кто из находящихся там мог заставить Лорда Каллиндрила отказаться от своего решения? По крайней мере, не Аморин. Слишком много трупов осталось в Дориендор Коришев, и оба они всегда были убеждены, что это их вина. По той же причине Аморин не могла ни бросить его там, ни отказаться от помощи Старших Учителей. Он говорил достаточно резко, защищая хильтмарка Аморин, но замолчал, поняв по выражению лица Морэма, что это ни к чему - тот был не столько возмущен, сколько крайне расстроен. Некоторое время оба хранили молчание. Гнетущее ощущение надвигающейся опасности усилилось, но Морэм постарался его отогнать. Взгляд его сумрачных глаз, пронизанных золотистыми точками, блуждая, снова вернулся к стоящей перед ним скульптуре. - Фаер, жена Каллиндрила, знает об этом? - спросил он. - Как раз сейчас Коримини, Старший Учитель Лосраата, беседует с ней. Каллиндрил вместе с ним учился, он много лет знает их обоих. Он просил меня принести свои извинения за то, что отправился к ней прежде, чем засвидетельствовал свое почтение Высокому Лорду. Морэм пожал плечами - какой смысл в каких бы то ни было извинениях? Его сердце сжалось при мысли о том, что он бессилен помочь Каллиндрилу. Чтобы добраться до Ревелвуда, нужно шесть дней скакать верхом. И к ранихинам он тоже не мог обратиться за помощью. Армия Презирающего надежно отрезала Ревелстоун от Равнин Ра; любой ранихин, который попытался бы ответить на его призыв, почти наверняка был бы тут же убит и сожран тварями Фоула. Все, что Высокий Лорд мо